Текст книги "Вечное Лето, Том IV: Звёздная Пыль (СИ)"

Автор книги: Catherine Macrieve

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Непривычно, – пожимает плечами Джейк.

– Зачем ты пришёл?

– Соскучился, – с обескураживающей прямотой отвечает он. – А ты?

– А я нет, – бросает Мари, чувствуя, как краснеют уши. Она… Врёт. Кажется.

– Ты уверена? – Когда он успел подойти так близко?

– Я… да… Я уверена, – тихо отвечает Марикета.

А когда он касается её лица рукой, когда приподнимает пальцами подбородок, когда его дыхание обжигает ей губы, Мари понимает, что ей не кажется. Она на самом деле врёт.

Джейк прижимает Марикету к себе, и это чёртов рай. Гораздо лучше, чем тогда, когда она ему снилась – даже сравнивать нет смысла. Да, он совершенно точно пришёл сюда для того, чтобы соблазнить собственную жену. Потому что после вчерашнего эпизода на кухне он проворочался полночи, пытаясь выбросить из головы вкус её губ и то, как она отвечала на его поцелуи. И сейчас Марикета расслабляется в его руках, и, чёрт, до чего это потрясающе.

– Ты совершенно точно лжёшь, – тихо говорит Джейк, отстраняясь от её губ на дюйм, который кажется милей.

– Нет, – упрямо твердит она, словно не её спина выгибается под его прикосновением. – Я… нет.

– Да, – усмехается Маккензи, целуя её ещё раз, медленно обводя её губы кончиком языка, и она издаёт совершенно восхитительный стон. – Ты – да, Принцесса.

И он просто отпускает её. Марикета тут же вцепляется ногтями в его плечи, сминая ткань футболки – кажется, у неё подгибаются колени. Мгновение он видит её внутреннюю борьбу, а потом её потемневшие от желания глаза закрываются, и она притягивает его к себе, целуя так, будто от этого зависит её жизнь.

О, да, это совершенно точно его женщина.

Джейк с лёгкостью подхватывает её под ягодицы, не разрывая поцелуй – она обвивает его бёдра ногами, и он почти забывает, что минуло пять лет с того дня, когда они в последний раз занимались любовью, и ещё больше времени прошло с момента, когда Марикета с напускным спокойствием позвала его в свою комнату в отеле. Но она просто не может ничего этого помнить – или, чёрт её знает, возможно, что помнит, потому что она так знакомо льнёт к нему, как будто не было всех этих лет и неизвестных обстоятельств, которые забрали её у него в тот момент, когда Маккензи решил, что его жизнь налаживается.

Нет, это просто невозможно.

Джейк осторожно опускает её на кровать, разрывая контакт. С ума сойти можно! Она так прекрасна, что Маккензи пропускает положенные пару вдохов. Она чуть приподнимается на локте, её влажные губы приоткрыты, а карие глаза кажутся почти чёрными. Тонкая лямка сарафана падает с плеча, и к чёрту контроль над ситуацией – Джейк опускается рядом, пробегает губами по её шее, чувствуя, как под его ладонью мягкая кожа её бедра покрывается мурашками. Она запрокидывает голову назад, и стон, рвущийся из её горла, отдаётся вибрацией на его губах.

Маккензи напоминает себе, что спешить не стоит. Настойчиво и неоднократно, потому что ему почти сносит крышу от её близости. Но он пришёл сюда не для того, чтобы переспать с ней, воспользоваться её беспомощностью, а для того, чтобы соблазнить её и напомнить, как хорошо им всегда было вместе. Тем более, что он точно знает – у него как минимум не получится продержаться долго, потому что он так сильно её хочет, что готов кончить да хоть бы и прямо сейчас.

Губы Джейка задерживаются в ямке над её ключицей, прежде чем спуститься ниже. Чем это от неё таким пахнет? Не то миндалём, не то корицей. Через ткань платья он прикусывает её сосок, и, блядь, звук, который она издаёт – это как будто вернулся домой после долгого отсутствия. Джейк трётся о её грудь щекой. Такая мягкая. Марикета выгибается ему навстречу, ёрзает на кровати, и её участившееся сердцебиение – музыка для ушей Маккензи.

Ниже. Дурацкое платье. Но, несомненно, удобное – широкая юбка не препятствует его рукам, которые пробираются к её ягодицам. Сжав её задницу в ладонях, почти как накануне, Джейк прикрывает глаза. Это просто… почти нереально. Прикасаться к ней. Вспоминать её… Оказывается, его воспоминания не так уж много общего имели с настоящей Марикетой. Он просто не мог помнить, что на его прикосновения она всегда отзывалась именно так.

– Арагорн, – зовёт она, когда он прокладывает дорожку поцелуев по её бедру, задевая губами чувствительную точку рядом с коленкой. – Я…

– Да, Принцесса? – выдыхает Джейк, поднимая голову. Марикета смотрит на него из-под полуприкрытых век, её ресницы дрожат, и она облизывает губы – коротко, явно неосознанно, но всё равно очень чувственно.

– Я… Я действительно соврала.

Джейк усмехается, прикусывая мягкую кожу её бедра, и она вскрикивает – скорее от неожиданности, чем от боли.

– Знаю, – нет, это определённо очень удобное платье, жаль, она раньше таких не носила. Джейк без труда стягивает с неё трусики, отбрасывая их куда подальше, а Марикета тихонько смеётся.

– Никакого почтения, – шёпот чуть громче дыхания.

– Точно, – улыбается Джейк, возвращаясь к поцелуям. Её кожа так восхитительно ощущается под его губами… Никогда не понимал, почему выбрала меня. Его жена настолько совершенна, что…

…что даже не помнит, что она его жена.

Эта мысль неожиданно отрезвляет. Весьма своевременно, потому что от её близости Маккензи едва не теряет рассудок. Так, глядишь, соблазнение кончится там же, где и началось.

Отбросив весь этот бред куда подальше, Джейк поднимается поцелуями выше. Раздвигает её колени, удерживая их на собственных плечах… Чёрт. Чёрт. Чёрт! Нет, это же просто возмутительно и наверняка, блядь, противозаконно – быть такой прекрасной. Открытая его взгляду, она блестит от влаги, и у Джейку кажется, что член сейчас лопнет в этих чёртовых штанах. Маккензи сжимает зубы, сдерживая стон острого, болезненного возбуждения. Легко касается пальцами её складок, и Марикета сдавленно всхлипывает.

Она неосознанно подаётся бёдрами вперёд, когда он подвигается ближе и погружает в неё язык. Её вкус… Сладкая, как мёд. Свежая, как море. Такая… родная, что от этого почти больно. Джейк проводит языком по её складкам, так что она чуть ли не мечется по кровати, запускает пальцы в его волосы и выгибается навстречу.

Можно остановиться. Притормозить. Сделать так, чтобы Марикета умоляла о разрядке. Довести её до той грани, когда она не сможет соображать. Но – нет, не в этот раз – её сдавленные стоны в такт неторопливым движениям его языка подсказывают, что она и так слишком близка к этой грани, и необходимо дать ей то, в чём она так остро нуждается.

Джейк обхватывает губами её клитор, пульсирующий под его жадным поцелуем, и вводит в неё пальцы – ни за что на свете этого не пропущу. Его Принцесса выгибается, мечется, словно пытается вырваться, двигает бёдрами навстречу его руке, его губам, его языку, и её ладони сжимаются в его волосах, это было бы больно, если бы имело хоть какое-то значение.

Потому что только одно важно – то, как она лихорадочно шепчет его имя, раз за разом, как шёпот переходит в отчаянный крик, и это так волшебно и так полузабыто, как будто всё становится на свои места с одним его именем, срывающимся с губ его жены.

Он, наконец, отрывается от неё с большой неохотой, но жилка, судорожно бьющаяся на её горле, её часто вздымающаяся грудь, её покрытая испариной кожа – всё это стоит разбухших яиц и стоящего колом члена.

И вообще, какое это имеет значение, когда его женщина только что кончила от его прикосновений?

Чёрт, как же я люблю тебя, Принцесса.

Марикета несколько минут приходит в себя, а потом, когда её дыхание выравнивается, она распахивает глаза и вдруг спрашивает:

– Что ты сейчас сказал?

Джейк удивлённо смотрит на неё. Что он сказал? Он же вроде молчал.

А потом до него доходит. Он сказал, что любит её… вслух. Это было так естественно, что даже мысли не возникло, что этого можно было не говорить. Не понимая, почему на её лице застыло выражение ужаса, Маккензи качает головой, прочищает горло. Что в этом, в самом деле, такого?

– Сказал, что люблю тебя.

И она резко садится, поджимает колени, натягивая платье аж до скрещенных лодыжек. Касается дрожащими пальцами своих губ, словно пытается сдержать изумлённый выдох, который всё равно вырывается из горла.

– Нет-нет-нет. Ты… Ты не можешь.

Лучшее лекарство от эрекции, блядь.

Лучшее. И худшее.

– Не могу что? – устало спрашивает Джейк, когда Марикета испуганно сжимается напротив него, словно он только что не в любви ей признался, а в том, что по ночам расчленяет новорожденных котят.

– Ты не можешь меня любить, – выдыхает она. И вдруг из её широко распахнутых глаз начинают литься слёзы. Крупные, блестящие, как жемчужины. Её слёзы всегда сбивали Джейка с толку, но сейчас – особенно. – Ты… Ты ведь меня не знаешь.

– Знаю, – возражает Джейк.

– Нет, не знаешь! – внезапно кричит она, вскакивая с постели. – Ничего ты обо мне не знаешь, Джейк! Может, когда-то знал… Ту девушку, которой я была на Ла-Уэрте, но это не я! Вы все говорите обо мне так, словно я пережила с вами… что-то… Никто даже не может толком рассказать, что именно… Но я – не она! И любишь ты не меня, и хочешь… её! Я тут совершенно не при чём, и я… Я тоже не знаю тебя, Джейк! Не знаю и…

Маккензи даже не может злиться на неё за эти слова. Не может испытывать хоть какие-то эмоции, потому что он уже знает, что она сейчас скажет, и это выжигает способность чувствовать хоть что-то. Давай, Принцесса, сделай это. Забей последний гвоздь в мой гроб. Ты пока что сделала недостаточно. Но сейчас ты это исправишь. Стреляй. Последний, контрольный…

– И… И я не люблю тебя, Джейк.

…навылет.

– Ты уверена в этом, Принцесса? – сухо, без какого-либо выражения спрашивает Маккензи, удивляясь тому, что его горло может издавать ещё какие-то звуки. И тому, что воздух всё ещё проникает в пустые лёгкие, тому, что в ушах слышится сердцебиение – этого всего не должно быть. Трупам ведь не нужен кислород.

А Марикета затравленно смотрит на него и отчего-то жалеет о том, что произнесла вслух такие вещи – но ведь это же правда, она не должна испытывать вины за то, что всего-навсего честна с ним. Но полнейшее безразличие в его взгляде наполняет лёгкие пустотой, словно только что она потеряла что-то важное, что-то жизненно необходимое, что-то такое, без чего не сможет даже дышать.

– Да?.. – она и сама слышит, как нелепо звучит эта полувопросительная интонация, понимает, что её голос не кажется твёрдым и уверенным, но Джейк лишь коротко кивает, со свистом выдохнув, словно только этого и ждал, поднимается и выходит прочь, оставляя Мари в гнетущей, тяжёлой пустоте номера.

И почему-то в этот момент Марикета так остро ощущает своё одиночество, даже хуже, чем накануне, когда она не обнаружила ничего знакомого в родном городе. К разливающемуся в груди запустению прибавляется ядовитое чувство вины. Подумать только – всего несколько минут назад этот мужчина заставил её извиваться на кровати от такого оргазма, что ей показалось, что она вообще никогда в жизни до этого не знала, что можно испытывать подобное удовольствие, а потом она… оттолкнула его. Марикета знает, что сделала нечто непоправимое, и это отравляет изнутри, словно выпила медленно действующий яд.

Но почему… Почему она так отреагировала? Какой дурой надо быть, чтобы не понимать… Как будто его признание действительно стало для неё таким уж сюрпризом… Но оно не было неожиданностью, и в этом-то всё и дело. Просто это всё совершенно дико, всё это: люди, которые ведут себя так, словно она – одна из них, хотя она просто не может быть одной из них, не сейчас, когда она остро ощущает связывающие их узы. Возможно, когда она вспомнит что-то ещё, Мари перестанет чувствовать себя настолько чужой.

Но чего у них не отнимешь, так это того, что они действительно искренне ей рады. И что хуже всего – Марикете удаётся ощущать к ним ответную симпатию. Она реагирует на каждого из тех, кто называет её своим другом, но… Почему с Джейком это так не работает? Боги, этот мужчина только что сказал ей, что любит её, и это звучало так просто, так естественно, что теперь Мари просто не может не думать – какие отношения связывали их в этом таинственном прошлом? Секс… Если судить по тому, что только что произошло, это был потрясающий секс. Но это явно было что-то большее, чем физиология.

Просто сейчас она этого не помнит. Какая… несусветная глупость!

Анализируя поведение Джейка за последние дни, Мари приходит к выводу, что он просто удивителен. Он действительно давал ей возможность прийти в себя, свыкнуться с тем, что она пропустила несколько лет чёрт знает каким образом. Чего в его поползновениях не было, так это навязчивости. И в благодарность за его чуткость – и за крышесносный оргазм – она сказала, что не любит его.

Да, не любит, но вопрос не в том, что она сказала, а в том, как.

Если бы ей удалось сохранить рассудок вместо того, чтобы впадать в истерику, она смогла бы объяснить, что её тревожит. Сумела бы рассказать, как её саму гложет, что она не помнит связывавших их отношений. Возможно, призналась бы в том, что её влечёт к нему с неведомой силой. И он ведь наверняка понял бы!

Стоп, Марикета. Что мешает сделать это сейчас?

Мари вскакивает с постели и только делает шаг в сторону выхода, как дверь распахивается, являя её взгляду Зару.

– Марикета, – протягивает она, цепким взглядом осматривая комнату, – как устроилась?

Мари смотрит на неё, часто моргая.

– Э-э… Хорошо, спасибо, а ты…

– А я пришла за тобой, – фыркает Зара, – хорошее похмелье должно длиться несколько дней, ты в курсе?

– Я… Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Фэй! – резко говорит Зара. – Ты всегда была кем угодно, но только не дурой! У меня похмелье, и я собираюсь его лечить. Вообще-то, девочки планируют посидеть, как в старые добрые, но я хочу только выпить. Ты идёшь или как?

– Но я хотела…

– Я не хочу этого слышать! – Зара вдруг указывает длинным пальцем на кресло, и, проследив направление, Мари чувствует, как к её щекам приливает краска. Её… трусики. Вот же… – Не хочу знать, чего ты там хотела, учитывая, что твоё бельё не на тебе, а постель выглядит так, как будто тебя только что трахнули! Успеешь ещё сгонять за добавкой, а пока, блядь, приведи себя в порядок и иди со мной!

– Дай мне минуту, – бормочет Мари, и Зара, пожав плечами, выходит из номера. Спустя некоторое время Марикета следует за ней вниз, на первый этаж, думая о том, что сейчас она обязательно скажет девочкам, что у неё другие планы, и вообще…

Но прежде, чем она успевает произнести хоть слово, Мари замирает столбом. На одном из диванов в холле сидит красивая высокая девушка с собранными в высокий хвост каштановыми волосами и шрамом, пересекающим бровь и веко и при этом странным образом не портящим её. Её чёрные глаза чуть расширяются, когда она видит Мари, но не более того – она странно спокойна, как если бы в её крови плескалась хорошая доза седативного.

А потом эта девушка встаёт и подходит к Марикете, останавливаясь в паре футов.

– Ты меня не знаешь, – бросает она. – Точнее, не помнишь. Я Эстелла. Мы… дружили. Дружим.

То, как она исправляется, совершенно… возмутительно и отчего-то очень здорово. Как будто она говорит: «Мне вообще пофиг, что ты меня не помнишь, но мы подруги и это не обсуждается».

– Ты – девушка Майка, верно? – догадывается Мари.

Эстелла фыркает.

– Нет, вы слышали? – она поворачивается к остальным и хрипло смеётся. – Вот что происходит в современном обществе. Стоит тебе только с кем-то сойтись, как ты перестаёшь быть личностью. Девушка Майка… Надеюсь, что я не только «девушка Майка», но кое-кто ещё.

– Точно, – подхватывает Мишель. – «Ах, доктор Гейл, а как ваш муж?» Как будто Шон имеет какое-то отношение к моему образованию и карьере!

– Можно быть сколько угодно преуспевающим юристом, – замечает Эмили, – но, когда ты встречаешься с ведущим супер-популярного шоу, тебе в спину тыкают пальцем и говорят: «Ой, это же та самая подружка Раджа Бандакара!» Подружка… Ублюдки.

– Не знаю, – задумчиво качает головой Куинни, – про меня так никто не говорит.

– Про меня тоже, – кивает Зара, – слишком дорожат своими никчемными жизнями, наверное. Ой, кстати, Куинн. Мы там расхреначили номер в твоей гостинице.

– Ничего страшного, – закатывает глаза Куинни, – это гостиница Келе, а не моя.

– Да я, вообще-то, не извинялась. Просто нам нужен другой номер.

– Не вопрос. Итак, Мари, как тебе спалось?

– Э-э… Мне хорошо спалось, – признаётся Мари, – только снилась какая-то ерунда…

– Какая? – спрашивает Мишель, и, хотя по голосу слышно, что она старается придать вопросу безразличие, девочки ощутимо напрягаются.

– Синий лисёнок, – фыркает Марикета. – Это же… ерунда такая. Наверное, всё вчерашний коктейль… Синий лисёнок, блин.

– Снежок, что ли? – беспечно интересуется Эмили, а потом захлопывает себе рот ладонью.

– Какой Снежок? – настораживается Мари.

– М-м, – протягивает Эмили, – знаешь ли… На вашей Ла-Уэрте… Как бы это…

– Благодаря уникальному географическому расположению, – ровно произносит Эстелла, словно зачитывает по памяти отрывок выученного наизусть текста, – Ла-Уэрта является домом для десятков эндемичных растений и животных. Так что, знаешь ли, Мари…

– Простите, что? – Мари оседает на диван. – Вы ведь не пытаетесь мне сказать, что синие лисы… Существуют на самом деле?

– Я сейчас приду, – вдруг говорит Куинн, вставая с места и поспешно покидая холл под гневным взглядом Мишель. Спустя несколько минут Куинни возвращается в компании…

Грёбаной.

Синей.

Лисы.

– Келе привёз его ночью, – виновато поясняет она Мишель, которая от ярости не может даже слова сказать, – мы не любим оставлять его одного в городе, он плохо это переживает…

А лис уже трётся об ноги ошарашенной Марикеты, которая смотрит на существо так, словно увидела наяву свой величайший кошмар. Это какой-то бред, наверное, она по-прежнему спит, но… Этот зверёк определённо очень милый.

И, когда она так думает, лис взбирается на её колени. Он довольно тяжёлый, и его коготки оставляют лёгкие царапины на ткани платья, но он так очаровательно трётся мордой об её плечо, словно он, как и все остальные, безумно рад её видеть. Марикета неуверенно протягивает руки к сюрреалистично-голубой шерсти животного – на ощупь она оказывается мягкой, как шёлк. Зверь издаёт странный мурлычащий звук, утыкаясь мокрым носом в шею Мари, и его задняя лапа съезжает с её ноги.

– В общем, Мари, это Снежок, – улыбается Куинн, – он… вообще-то, он твой, я просто забрала его, когда ты… Ну… Короче, я забрала его к себе, потому что он тосковал без тебя. Как мы все.

– Лиса, – медленно говорит Мари, – синяя лиса. Настоящая синяя лиса. Снежок, – услышав своё имя, зверь снова мурлычет. – Настоящая синяя мурлыкающая лиса по имени Снежок. Мой? Он мой?

– А что, незаметно? – ухмыляется Эстелла.

Марикета чувствует, как её губы растягиваются в широкой улыбке. Да вообще насрать, насколько это всё реально – этот зверёк такой… Чудесный. И тот факт, что он совершенно не похож на всё, что она вообще могла бы себе представить, совершенно не портит ощущения, словно он действительно принадлежит ей.

– А как вы… Я имею в виду… Как реагируют люди, когда его видят?

– Всё нормально, – подмигивает Куинн, – люди думают, что мы долбанутые. В смысле, эксцентричные. Ну, красим мы животное в голубой, знаешь, причуды у людей разные бывают, мы ещё не на вершине списка…

– Я не могу, – задумчиво почёсывая загривок Снежка, произносит Мари, – это всё осознать на трезвую голову.

– Ну наконец-то мы заговорили на одном языке! – всплескивает руками Зара. – В бар, немедленно, иначе я начну убивать!

– Сейчас только полдень, – осторожно напоминает Мишель.

– Как будто меня это волнует, Миш.

– Вот и отлично, – хлопает в ладоши Куинни, – все за мной!

Она ведёт подруг на улицу, и Мари замечает, что на самом деле никто не обращает внимания на трусящего рядом с ней Снежка. Что вообще происходит в этом безумном мире? Куда она попала?

Ладно, пофиг, зато теперь у неё есть голубой лис.

Куинн приводит девчонок в бар в двух кварталах от гостиницы, поясняя:

– Конечно, в «Дельфине» есть баревич, но я сомневаюсь, что там у нас получится держаться подальше от парней.

– Мне нравится твой подход, – кивает Зара, – тем более, что Крэйг, когда проснётся, опустошит бар в твоей гостинице.

– Это гостиница Келе, – снова напоминает Куинн, указывая девочкам на столик. – Томми! – она оборачивается к бармену. – Шесть стопок текилы… Хотя давай сразу двенадцать.

– Восемнадцать, – устало поправляет Мишель.

После первого раунда шотов Марикета кладёт локти на стол.

После второго у Зары на щеках проступают алые пятна.

А после третьего Эстелла говорит:

– И долго мы будем молчать?

Марикета вздрагивает. После текилы ей совсем не весело, груз вины за случившееся утром снова ложится на плечи.

– Так, подруга, – бормочет Мишель, – выкладывай, что тебя беспокоит.

Мари вскидывает брови.

– Что меня беспокоит? Ты сейчас серьёзно, Миш?

– Да, это был глупый вопрос, – фыркает Мишель. – Как ты держишься?

– Держусь же как-то, – пожимает плечами Мари, – просто… Не знаю, сколько ещё времени потребуется на то, чтобы вспомнить всё. И вы совсем не помогаете.

– Справедливо, – кивает Эстелла. – Предлагаю честную игру: ты рассказываешь что-то о себе, а каждая из нас делится одним фактом о том, что произошло на острове. Достаточно справедливо, ведь пять случайных фактов не травмируют тебя, да? Да ведь? – это она спрашивает у Мишель.

– Пойдёт, – соглашается Миш, – только мне нужна ещё текила.

– По раунду шотов на один факт, и я в игре, – ухмыляется Зара.

Марикета качает головой. Это довольно… странно. «Рассказываешь что-то о себе», как будто бы они ничего не знают. А ведь эти девочки утверждают, что хорошо с ней знакомы. Впрочем, какая разница, если взамен они готовы предоставить информацию?

– Я начну! – бросает Эмили. – И не смотрите на меня так, меня там с вами вообще не было, что, если мне не останется фактов? Итак, Радж рассказывал, что однажды попросил тебя найти алкоголь для вечеринки, и ты пошла с Зарой и Крэйгом. Вернулась чуть теплее говнеца.

Зара громко хохочет.

– О да! Я хорошо помню этот день. Накидались мы знатно. Так, Марикета, твой ход.

– Я, – Мари задумчиво жуёт губы, – я училась в Хартфилде на факультете искусствоведения, но училась довольно посредственно. Никогда не понимала, как я вообще оказалась в списке тех, кто полетел на Ла-Уэрту.

– Раунд! – объявляет Мишель, и, выпив, говорит: – По этому поводу вот тебе факт. Никто из нас не оказался на острове случайно, Рурк лично выбрал каждого из нас. Ты представляла для него особенный интерес, – она вдруг тушуется, понимая, что уже выдала больше информации, чем нужно. – Было в тебе… Нечто особенное.

Марикета качает головой. Она уже слышала от Диего, что Рурк испытывал к ней особый интерес, но, кажется, никто на целом свете не понимал, в чём была причина.

– Нет во мне ничего особенного, – бормочет она. – Ладно. Мои родители не хотели, чтобы я ехала в Хартфилд. Для них вообще не стоял остро вопрос о высшем образовании, они хотели, чтобы я была… Ну, такой, как они. В последние годы у нас были не очень хорошие отношения из-за этого.

Выпив ещё, Зара пытается разрядить обстановку:

– Как-то раз ты разбила нос Рурку. Просто врезала ему ногой по роже. К сожалению, меня там не было, я бы не отказалась услышать хруст, с которым твой ботинок встретился с его драгоценным хлебальником.

Марикета смеётся.

– Да, мне значительно полегчало. Спасибо, Зара. Итак, на первом курсе мы жили в одном блоке с Диего, и он изводил меня всеми возможными вариациями имени «Мэри», точно так же, как сейчас делает Майк.

После того, как девушки выпивают ещё по стопке, Куинн смотрит на Марикету осоловевшим взглядом и произносит:

– Ты спасла мне жизнь, – наступает такая тишина, что, кажется, даже музыка в баре смолкает. – Ты постоянно спасала мне жизнь. Без тебя я не пережила бы второй день на острове. Я чуть не утонула, и ты… вытащила меня и сделала искусственное дыхание.

Марикета смотрит на неё широко распахнутыми глазами, словно пытается вспомнить это – но ничего не выходит, только сердце отбивает бешеную чечётку по рёбрам, как будто от всплеска адреналина.

– Это… Я… Хорошо, что я это сделала это, да? – неловко улыбается она. – Ну… Ладно, в общем… В старшей школе мне иногда приходилось драться. Ничего серьёзного, просто я была довольно вспыльчивой. За неделю до выпускного мы сцепились с одной девчонкой, Селестой. Я подбила ей глаз, а она разбила мне губу. И всё из-за того, что её бывший пригласил меня на танцы. Кстати, в итоге я с ним так и не пошла.

– Это я уже знала, – фыркает Эстелла, – и вот тебе тогда ответный факт, – она делает паузу, чтобы выпить, а потом продолжает, – мы с Джейком учили тебя драться. Не выдирать патлы у наглых девиц, а нормально драться. Не сказала бы, что у тебя так уж хорошо получалось, но было забавно.

Услышав имя Джейка, Мари заливается краской, но тут же берёт себя в руки.

– М-м… Ладно. Я никогда не праздновала Рождество в снегопад. То есть, никогда вообще, потому что, сколько помню, на рождественские каникулы родители увозили меня на юг, к родственникам отца. А вот Новый год был, – неожиданно Мари чувствует себя так, словно эти слова вырываются помимо её воли, – одна новогодняя ночь в заснеженных горах. На мне было золотистое платье в пол, и… И… – Она обхватывает голову руками, и её взгляд на несколько мгновений теряет осмысленность. Мишель испуганно тянется к подруге, и Мари, придя в себя от этого короткого транса, беспомощно шепчет: – Я не могу вспомнить, когда это было.

– На Ла-Уэрте, – поясняет Эстелла, – это было на Ла-Уэрте, Мари.

– Чёрт, – бормочет Марикета, – не могу… Это какое-то безумие, думаю, я схожу с ума… Я как будто совсем ничего не помню, но эти отдельные моменты… И сны… Я просто…

Она вздрагивает, пытаясь сдержать рвущиеся из груди рыдания.

– Хватит, – жёстко говорит Эмили, – хватит, Марикета. Достаточно того, что ты вспоминаешь это по чуть-чуть. Поверь, когда Радж рассказал мне обо всём, я подумала, что он сумасшедший. То есть, как бы, он в любом случае сумасшедший, – её голос теплеет, – но не в этом смысле.

– Отлично, – ухмыляется Мишель, – давайте поговорим о мужиках. Это всегда помогало.

– В каком смысле «всегда помогало»? – интересуется Мари, чувствуя, как самообладание возвращается с каждым глубоким вдохом.

– Это было моё любимое занятие на Ла-Уэрте, – смеётся Эстелла, – напиваться и слушать, как вы обсуждаете мужиков.

– Только слушать? – вскидывает брови Эмили, и Эстелла заливается краской.

– Да, я типа… Ну, не особо мне было, чем самой делиться, – бормочет она. – Итак, нужны ещё шоты.

– Новая игра! – объявляет Мишель, когда Эстелла возвращается от барной стойки с закупоренной бутылкой текилы. – Раунд – один факт о личной жизни. Эх, жаль, нет Грейс, она всегда такими подробностями делится…

– Кто? Грейс? – смеётся Эмили. – Не помню такого…

– Меньше рома надо в себя вливать, – нравоучительно произносит Куинн, пьяно икая.

– Да уж, – протягивает Зара, разливая текилу по рюмкам, – кто бы мог подумать, что малышка Грейси и этот придурок Алистер… М-да.

– Эй, – обиженно хмурится Эстелла, – Алистер не придурок. То есть, конечно, он придурок, но только я могу его так называть, ясно?

– Ах да, – всплескивает руками Зара, – на правах сестры, не так ли?

– Сестры? – ошарашенно переспрашивает Мари. – Алистер – твой брат?

– В некотором роде, – кивает Эстелла, и тут же торопливо добавляет: – Я имею в виду, он мой сводный брат. Рурк – мой папашка. Папашка, – она икает, – промокашка.

– Мы собирались поговорить о чём-то другом, – напоминает Мишель, – ладно, я начну. У Шона фетиш на мои медицинские халаты. И, когда мне что-то надо… Ну вы поняли, – она хихикает, – с другой стороны, когда я вижу его в футбольной форме… Это просто нечто.

– Понимаю, – кивает Зара, снова разливая текилу, – игры с переодеванием. Наша тема.

– Правда? – хохочет Куинн.

– О да, – Зара обнажает белые зубы в улыбке, – на прошлогодний КомикКон я оделась Кенной Рис из сериала «Пламя и Корона», и больше я вам ничего не скажу, кроме того, что это был просто потрясающий трах.

– Прямо на КомикКоне? – невинно уточняет Эмили.

– О’Малли, если ты не в курсе, там есть туалеты.

Эмили дует губы.

– Никогда не занималась любовью в туалете, – фыркает она. – Хотя, когда у меня получается ездить с Раджем на съёмки, я добавляю на свою карту всё новые и новые метки… Но я должна отметить, что мне очень понравилось на Ла-Уэрте. Там же столько неперетраханных мест!

– О, Мари об этом знает всё, – хихикает Куинни.

– Я знаю? – вскидывает брови Марикета. – А, ты имеешь в виду…

– Маккензи, – фыркает Эстелла, – рядом с вами же находиться было невозможно. Кстати, ты ещё не вспомнила все грязные детали?

– Всё-то она вспомнила, – ворчит Зара, – когда я за ней зашла, её труханы были не на ней.

Марикета отчаянно краснеет.

– М-мы… Я… Нет, я не сказала бы, что вспомнила, просто… Он… Знаете…

– Знаем, – покровительственно похлопывая подругу по руке, кивает Мишель, – просто мне интересно другое. Как начёт телесной памяти? Когда вы занимались сексом, ты что-то почувствовала? Я имею в виду не в этом смысле, – она внезапно принимается хохотать, – в этом смысле, думаю, проблем не было.

– Хорошо, что в твоей гостинице хорошая звукоизоляция, Куинн, – бормочет Зара, – я, типа, скучала по тебе, Мари, но не по тому, как ты орёшь, словно драная кошка, – она кривит лицо и старательно и достаточно громко, чтобы немногие другие посетители бара обратили внимание, передразнивает: – «Ах, Джейк, да, Джейк, Боже, блядь, ещё, ах, да, я сейчас… О да!»

Марикета прижимает ладони к пылающим щекам.

– Спасибо за наглядную демонстрацию, – шипит она.

– Всегда пожалуйста, – кивает Зара.

– А что, было вполне похоже, – смеётся Куинни, – но Мишель задала интересный вопрос. Мари?

Она качает головой. Что ответить? Какая телесная память, о чём вообще говорит Мишель? Нет, в самом деле, не признаваться же девочкам, что выкрикивать имя Джейка было правильно и естественно, что каждый его поцелуй кажется лучше предыдущего, и что она готова поклясться, что до этого целовала его тысячи раз? Не говорить же, что она действительно хочет вспомнить все «грязные детали», о которых спросила Эстелла? Не рассказывать же, что Джейк, очевидно, очень хорошо её знает – то, что он делал, и то, как, было не просто хорошо – это было так, словно он мог читать её мысли, словно он знаком с каждой её чувствительной точкой и наверняка уверен в том, как довести её до безумия…

Нет, она, конечно, пьяна, но не настолько.

– Мы не занимались сексом, – наконец, говорит она.

– И только что я серьёзно разочаровалась в Маккензи, – заключает Эстелла.