Текст книги "Вечное Лето, Том IV: Звёздная Пыль (СИ)"
Автор книги: Catherine Macrieve
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
– И как она тогда запустила устройство? – хмыкает Алистер. – Нет, это всё, разумеется, связано, но никак не объясняет того факта, что о Марикете нет никаких сведений до Ла-Уэрты. И что Рурк и его люди так и не смогли ничего найти.
И всё – у Мари сносит планку от того, что они вот так сидят и беседуют о ней так, словно её тут нет.
– Какая-то херня, – шипит она, – я не… из кристаллов! Я совершенно в этом уверена!
– Хорошо, – не обращая внимания на её раздражение, кивает Ал, – тогда как ты запустила телепорт? Ты можешь это объяснить?
– Я ничего не сделала! – восклицает Мари. – Ровным счётом ничего, я просто прикоснулась к этой штуке!
– Мы видели, – устало бормочет Грейс. – Прости, Мари, но это только говорит в пользу теории о твоём… внеземном происхождении.
– Бред, – выдыхает Мари, – полный бред…
– А что мы будем делать? – подаёт голос Эмили. – Если эти люди действительно попытаются использовать Мари для того, чтобы открыть портал… Вы их вообще видели? У того парня была металлическая кожа. Как мы сможем им помешать?
– Эми, – Радж крепко обхватывает плечо невесты рукой. – Ты что такое говоришь?
Эмили такая бледная, будто с её лица разом стёрли все краски.
– М-мне кажется, сегодня я окончательно поверила, что это всё с вами происходило, – тихо признаётся она. – Слушать истории – одно, но… Но… Боже, человек с металлической кожей. Порталы. Телепорты. Другие измерения. Как тут не двинуться?
– Добро пожаловать в наш мир, – язвит Джейк. Эмили качает головой и покрепче прижимается к Раджу.
– Она права, – вздыхает Келе, – как мы сможем им противостоять, если они вдруг надумают выкрасть Мари и с её помощью открыть портал?
– Этот парень, Дакс, – бормочет Зара, – сказал, что ему нужно что-то проверить. Я не думаю, что они решатся на такое без него – в конце концов, он у них мозг. Значит, у нас есть время, прежде чем они пойдут на какие-то действия.
– То есть, нам нужно срочно уезжать, – заключает Мишель.
– Город перекрыт, – осторожно напоминает Алистер, – мы не уедем дальше первого контрольно-пропускного пункта.
– То есть ты предлагаешь просто сидеть и ждать, пока они придут? – вскидывает брови Эстелла. – Действительно, отличный план!
– Я не понимаю, – говорит Мари, – почему вы все так реагируете? Если я действительно могу помочь этим людям…
Она осекается, потому что все взгляды разом обращаются к ней.
– Ты сейчас несерьёзно, Принцесса? – уточняет Джейк, вскидывая брови.
– Да что в этом такого! – восклицает Мари. – Нет, правда? Подумайте сами, они не пытаются сделать ничего плохого! Просто хотят вернуть свою подругу! Это… Это же не страшно!
– Мари, – у Мишель такое выражение лица, словно она беседует с душевнобольной.
– Что «Мари»? – выкрикивает она. – Вы сами были в таком же положении, как они! Из-за меня! Если я что-то вообще понимаю, – она шумно вздыхает, пытаясь успокоиться: от собственного крика начинает болеть голова, – вы бы сделали всё, если бы знали, что есть шанс меня вернуть. Они… Они делают то же самое. Неужели вы не понимаете?
– Она права, – признаёт Куинн, обречённо пряча лицо в ладонях. – Если бы мы только знали, где искать…
– Мне абсолютно насрать на эту их Меланте, – фыркает Мишель. – Если допустить, что Мари – источник силы, вы не думаете, что это может плохо кончиться для самой Мари?
– Поддерживаю, – бормочет Эстелла, – что, если Мари смогла оказаться здесь только потому, что поменялась местами с этой девчонкой? И если мы вздумаем им помогать, она снова исчезнет?
– А у нас больше нет кристаллов, чтобы запустить телепорт, – напоминает Грейс, – если бы был хотя бы один…
– Но их нет, – перебивает её Алистер, – ты знаешь сама, на всей Ла-Уэрте не осталось ни одного.
– На Ла-Уэрте не осталось, – бормочет Грейс. – Но что, если…
Её брови сводятся на переносице, и она задумчиво кусает губу.
– Грейс? – зовёт через пару минут Куинн.
– Я просто думаю, – шепчет Грейси, – что, если… Если у моей матери что-то есть? Третья голова гидры, да? Один кристалл был у Прескотта, но…
– Что ж, – Зара встаёт с пола и распрямляется, – пойду-ка я поколдую над системой защиты информации в компании Блэр Холл, – она обводит взгляядом присутствующих, – если удастся найти что-то на тему аномалий… То у нас есть ответ, верно?
– Отлично, – выдыхает Мишель, – на том и порешим. Если что-то найдёшь – будем думать дальше.
С этими словами она спешно выходит из комнаты, словно за ней кто-то гонится. Зара идёт следом, таща на буксире Крэйга. Радж и Эмили уходят следующие, и Эми на пороге оборачивается и с самым несчастным видом поджимает губы, глядя на Марикету.
В конце концов Мари остаётся наедине с Джейком, который буравит её сердитым взглядом. И ещё со Снежком, который спрыгивает с постели и подходит к хозяйке, чтобы потереться о её ноги.
– Марикета, – тихо говорит Джейк, – ты же не собираешься делать глупостей, правда?
– Нет, – отвечает Мари, – глупостей – не собираюсь.
Потому что, если Заре не удастся ничего найти, она всё равно найдёт способ помочь этим людям – и это совершенно точно не глупости. Из головы никак не идёт холодная ярость Кенджи и прокушенная до крови губа Поппи. Мари едва их знает, но отчего-то очень хорошо понимает их боль и отчаяние. Просто представить на минуту, что вот так исчез кто-то из её друзей… Да она бы самолично сделала всё, чтобы выкрасть предполагаемый источник энергии, если бы существовал хоть малейший шанс, что это может помочь.
И получается, что она, Марикета – вся надежда, которая есть у этих людей.
Джейк со свистом выдыхает, будто может читать её мысли. В несколько шагов преодолевает расстояние между ними и запускает ладонь в её волосы, сжимая так сильно, что Мари чувствует себя котёнком, которого тащат за загривок, а он даже пошевелиться не может.
– Не посмеешь, – шипит Джейк, притягивая её к себе. – Ты не посмеешь, Марикета.
– Джейк, я же сказала, – беспомощно пищит она.
– Я знаю, что ты врёшь, – произносит он, – точно такой взгляд у тебя был перед тем, как ты исчезла, – он выпускает её так резко, что Мари едва не падает. – Какого же хера, – бормочет Джейк, расхаживая по номеру, – ты вечно строишь из себя чёртову героиню? Тебе что, блядь, жизненно необходимо жертвовать собой ради других? Хорошо, – он останавливается посреди номера и смотрит на неё так, будто увидел впервые, – я могу допустить, что тогда тебе казалось, что ты нас всех спасаешь. И я даже, представь себе, могу это понять! – он так тяжело дышит, будто только что пробежал кросс. – Но эти люди! Они тебе никто, Марикета, а ты уже готова бежать им на помощь! Да что с тобой, блядь, не так?! Ты готова пойти на этот риск? Снова оставить меня – и всех остальных?!
– Но ведь…
– Никаких «но»! Никаких, Марикета! Ты опять это делаешь! Да блядь, – он беспомощно опускает руки и качает головой. – Угораздило же…
С этими словами он резко разворачивается и уходит прочь, оставив Мари наедине со Снежком.
Мари с трудом сдерживает порыв броситься за ним. Она даже не может объяснить себе, почему мысленно уговаривает себя остаться в комнате вместо того, чтобы догнать мужа и попытаться ему всё объяснить…
Но, возможно, ответ прост – какая-то часть её сознания упрямо твердит, что он чертовски прав.
Марикета падает на кровать и тупо пялится в потолок, наверное, целую вечность. Ощущение такое, будто на одном её плече сидит чёрт, а на другом – ангел. И первый утверждает, что надо послать к ебеням все эти идеи о помощи людям, которых встретила только несколько часов назад. А второй напоминает, что у них может не быть другого шанса, что, в конце концов, этот Дакс же сказал, что сначала всё проверит, что нельзя вот так с бухты-барахты, и вообще, может быть, он сумеет снизить риски. Или вообще свести их на нет. Может быть, всё ещё будет хорошо.
Голова болит уже так, что почти тошнит, даром что с самого утра ничего не ела.
Яркий свет ламп на потолке режет глаза.
Вставать и выключать – это выше сил Мари, так что она ложится на бок и накрывает голову подушкой, чтобы хоть немного полегчало.
Где-то под боком мурчит Снежок.
И Мари в конце концов просто засыпает.
★
– Как думаете, – вдруг спрашивает Эстелла, – там, в комплексе. Когда Лернейские врата сработали, и мы пытались вернуться обратно. Куинн… Это было необходимо? В первый раз это сработало из-за силы Сердца, или потому, что Куинн была рядом?
– Почему ты спрашиваешь, Рипли? – вскидывает брови Джейк, подбрасывая в костёр дрова.
– Не знаю, – пожимает плечами Эстелла. – Просто вдруг стало интересно, насколько безграничны силы кристалла. И может ли это сыграть нам на руку.
– В каком смысле? – спрашиваю я.
– Ну, то есть, – Эстелла хмурится, старательно подбирая слова, – подкосил ли Сердце запуск Лернейских врат? Мне нравится думать, что наша попытка вернуться домой не была бессмысленной. Что мы выкачали достаточно энергии из Сердца острова, чтобы подгадить Рурку, вы понимаете?
– Стараешься найти плюсы во всём, а, Рипли? – усмехается Джейк.
★
Мари просыпается от нехватки воздуха под подушкой. Не просто так же ей это приснилось – если энергия кристаллов не безгранична, как подозревала в её воспоминаниях Эстелла, то запуск телепорта действительно может ей навредить. Это… Несколько умаляет рвение Марикеты помочь Даксу и остальным, и это определённо пища для размышлений.
Если, конечно, Эстелла не ошибалась.
После короткого сна Мари чувствует себя так, будто по ней проехал каток. Несколько раз. Вдоль и поперёк. И это касается не только физического состояния. Ощущение такое, будто она, ещё не успев ничего сделать, уже крупно накосячила и кругом виновата.
Так что Мари решительно встаёт с постели и идёт в номер Джейка. Слова, сказанные им перед тем, как он ушёл, больно ранят, будто он таким образом поставил точку во всём происходящем между ними безумии. Будто из-за её безрассудства готов теперь от неё отказаться. И не то чтобы Мари не думала, что заслуживает этого. Может быть, ему так было бы проще. Легче. Если бы не она, у Джейка было бы пять лет нормальной жизни, а не вот этого всего. Пока лифт поднимается на верхние этажи гостиницы, Мари успевает накрутить себе с десяток самых мрачных вариантов развития событий.
И, когда дверь оказывается запертой, у неё сердце обрывается. Тут два варианта – либо он куда-то ушёл, либо реально закрылся, потому что не ждёт её. Это когда ж такое было…
Однако, когда она неуверенно стучится, чувствуя себя при этом редкостной дурой, он распахивает дверь почти моментально.
– Принцесса, – он хмурится, будто бы действительно не ожидал, что она придёт, – всё в порядке?
Нет. Ничего не в порядке, ты злишься на меня, а я даже не могу тебе объяснить, почему хочу поступить так, как задумала. Потому что ты немного прав и имеешь все основания сердиться. И захлопнуть эту дверь перед моим носом.
Но вслух она говорит совершенно другое.
– Да. Нет. Не знаю.
Джейк невесело усмехается и отходит в сторону, пропуская Марикету в номер.
– Что-то надумала? – спрашивает он.
– Не знаю, – вздыхает Мари, садясь в кресло. – Я… Я правда не знаю, Джейк.
– Ты опять готовишься жертвовать собой, – безжалостно напоминает Джейк. – Что тут знать? Ты собираешься меня снова оставить, да? Пришла попрощаться или…
– Пожалуйста, – тихо говорит Марикета, – не… Не начинай этого. Я понимаю, почему ты сердишься, правда, понимаю, но…
– Я не сержусь, – перебивает Джейк, – я в ярости. Прямо сейчас мне хочется связать тебя и отвезти как можно дальше от этого места, и если бы я верил, что это поможет тебе забыть свою идиотскую идею, я бы так и сделал, поверь мне.
Он садится на кровать и берёт с тумбочки стакан с виски.
– Мы в любом случае не можем уехать из города, – осторожно напоминает Марикета, будто всё дело только в этом.
А может, так было бы проще. Если бы он решил за неё. Если бы не позволил даже думать о том, что она хочет сделать.
– Всё равно, если бы я это сделал, ты бы меня возненавидела, – фыркает Джейк, – может, не сразу, но возненавидела бы, Принцесса. Как будто кто-то когда-то мог помешать тебе сделать то, что ты хочешь.
– А я та ещё заноза в заднице, – бормочет Мари.
– Это точно.
Почти что впервые за всё время – за все эти дни и за те, которые она вспомнила – между ними повисает неловкое молчание. Мари реально не знает, что ему сказать, и вообще стоит ли что-то говорить, а Джейк смотрит на неё в молчаливом ожидании, словно она действительно может всё объяснить. Он наверняка ждёт, что она пообещает ничего не предпринимать, но ведь сам прекрасно знает, что это почти со стопроцентной вероятностью будет ложью.
– Джейк, – в конце концов говорит Мари, когда молчание становится просто невыносимым. – Пожалуйста, постарайся понять. Меньше всего на свете я хочу ставить под угрозу… то, что я тебе обещала.
– Но ты это делаешь, – замечает Джейк, – причём уже во второй раз. Глянь, как выходит… Сначала мы обещаем друг другу будущее, а потом ты растворяешься в воздухе. Один раз это уже произошло. Хочешь повторения? Или это у тебя прикол такой – ты так сильно хочешь меня бросить, но не можешь? Поэтому съёбываешься на другой конец вселенной или куда там – в другое измерение? Эй, Принцесса, я просто могу дать тебе развод. Не обязательно прибегать к таким сложностям.
– Как ты можешь так говорить? – тихо произносит Мари. – Джейк. Я… Я люблю тебя. Я не хочу тебя оставлять.
– Любишь, – кривит губы Маккензи, – в этом-то и проблема, Марикета. Ты любишь, нахрен, всех. Даже тех, с кем только познакомилась. Должен ли я напоминать, что эти самые люди накануне ворвались в эту гостиницу и угрожали нам? Тебе, мне, Грейс? Что произошло бы, если бы тот ботан не нарыл на нас информацию и не отозвал бы их? Об этом ты подумала?
Нет, об этом она точно не думала.
– Джейк, – вздыхает Мари. – Я не знаю, как объяснить. Ты прав… Но я не могу просто оставить это так. Это… Слишком, понимаешь? Знать, что я могу им помочь – и ничего не предпринять.
Джейк отставляет в сторону пустой стакан и качает головой.
– Это для тебя слишком, – его губы искривляются в недоброй усмешке, – а перспектива снова раствориться в воздухе и оставить меня подыхать в одиночестве – нет. Я тебя услышал, Принцесса. Вали-ка ты спать. – И Мари почему-то встаёт с кресла; приходится прилагать усилия, чтобы передвигать задеревеневшими ногами. И это всё… Так дико. Тишина, прерываемая её шагами. Звук, с которым кровать отпружинивает, когда Джейк встаёт. Теперь и его шаги – грубая хватка его ладони на её запястье – холод в его глазах, когда он приподнимает её подбородок. Аромат его кожи, запах виски в его дыхании, упрямо сжатые губы, и… – Ну уж нет, – шипит он. Боги, да как понять этого невозможного мужчину – то «вали спать», то «ну уж нет», он сам-то вообще знает, чего от неё хочет? А, чёрт, когда он прижимает её к стене, Мари понимает, что да – точно знает, чего именно. – Я передумал, – хрипло шепчет Джейк, прикусывая мочку её уха, – возненавидишь меня – и хрен с тобой. Я тебе не позволю опять уйти, поняла? – его руки сжимаются немного сильнее, чем ей нравится, но Мари вообще не может ему сопротивляться – словно бы это так же нужно ей, как и ему. Он резко дёргает рукав её футболки, и швы издают жалобный треск – только чудом ткань остаётся целой. Джейк прикасается к следам на её плече, оставленным его же зубами – кожу по-прежнему немного саднит, но эта лёгкая боль отдаётся тяжестью внизу живота. Ей-богу, какой-то мазохизм. – Помнишь, что ты сказала мне однажды? – спрашивает Джейк, обрисовывая контуры следов пальцем.
– По поводу? – выдыхает Мари.
– По поводу этого, – он чуть надавливает на её плечо. – Ты сказала, что я оставил на тебе свою метку, и что ты никуда не денешься от меня, пока она не сойдёт.
– Не помню, – признаётся она.
– Конечно, – фыркает Джейк. – Зачем помнить обещания, которые ты нарушаешь, Марикета? Но, знаешь, первое правило каждого лгуна – помнить всё, что ты наврал. Почему ты этого не делаешь?
Мари хочет возразить, что никогда бы не хотела нарушать данного ему слова, что вся ложь, когда-либо сорвавшаяся с её губ, была или невольной, или во спасение… Но не успевает: Джейк прижимается к ней в таком поцелуе, что только стена за спиной не даёт сползти на пол. Стена – да ещё его руки, сжимающиеся на её талии.
От того, как он её целует, болят губы. Не то потому, что его рот прижимается к ней слишком сильно, не то потому, что ей хочется большего. Наверное, всё-таки второе, потому что, когда Джейк отстраняется от неё, становится так тоскливо, будто потеряла что-то жизненно важное.
– Но, раз ты забываешь о своих обещаниях, – тяжело дыша, произносит он, – то я тебе напомню. И позабочусь о том, чтобы ты их сдерживала.
С этими словами он подхватывает её на руки и несёт к кровати. Мари даже не сразу это понимает – только где-то на периферии сознания мелькает мысль, как неудачно скрипят эти придурочные пружины, когда Джейк бросает её на постель.
Она приподнимается на локтях, в недоумении глядя на своего мужчину, который смотрит на неё всё с тем же холодом в глазах. Она действительно, блин, серьёзно его разозлила или обидела, чёрт знает, что именно, потому что у его лица такое странное, трудночитаемое выражение, какого она точно никогда раньше не видела.
И у неё точно какая-то заторможенная реакция – каким-то шестым чувством Мари знает, что должна сейчас его бояться, но почему-то, чёрт возьми, не боится.
Может быть, потому, что именно в этот момент ей кажется, что он прав, а она ведёт себя, как идиотка.
Или, может, наоборот – верхом идиотизма сейчас было бы это признать и пообещать, что она никуда не денется. Мари надеется на то, что ничего не произойдёт, но, чёрт побери, когда это такое было, чтобы она лезла в пекло, а всё потом заканчивалось без каких-либо трудностей? В конце концов, их мир – не место обитания грёбаных радужных пони.
Впрочем, сейчас Мари затрудняется сказать, какой тогда их мир. Единственное, что она наверняка знает – у них ничего не бывает легко.
Наверное, можно было бы просто сделать вид, что всё в порядке, но, мать его так, ничего не в порядке! Иначе Джейк уже был рядом, а не стоял бы у кровати, глядя на неё так, будто она виновата во всех смертных грехах.
Так что Мари поднимается на колени на постели, кладёт ладони на его плечи и тянется к его губам. Целует мягко, будто пытается убедить, что всё нормально, что она никуда не собирается и точно не бросит его ещё раз.
Только это нихрена не работает: Джейк отвечает на поцелуй жёстко и грубо, давая понять, что вообще не верит ей. И разве можно его за это винить? Вряд ли Марикета сама поверила бы себе в этой ситуации.
Мари может только расслабиться, позволяя ему делать всё, что ему хочется и всё, что ему нужно. Только помочь ему стянуть рубашку, только скользнуть губами по его плечу, вцепиться ногтями в его спину, когда его руки задирают её футболку и накрывают грудь, когда пальцы зажимают соски, пуская по всему телу разряды тока. И так хочется прижиматься ещё ближе, чувствовать его обнажённую кожу под своими ладонями, гладкую и горячую, и он весь – такой близкий и недосягаемый, такой чужой и родной одновременно, будто между ними всё это в первый раз, будто бы их ничего не связывает, и они – не они вовсе, а всего лишь посторонние люди, отдающиеся порыву страсти.
Наваждение рассеивается на несколько мгновений, когда он стягивает с неё футболку, потому что потом в прикосновении его губ к её шее снова скользит их привычная, болезненная близость. Но это длится совсем недолго – пока Джейк не смотрит в её глаза, и Мари думает, что вот этот мужчина рядом с ней – точно не её муж, а кто-то другой, потому что Маккензи никогда не смотрел на неё так.
И, когда пуговица-кнопка на её джинсах расстёгивается, Марикете кажется, что её тело не должно так отзываться на прикосновения этого постороннего мужчины, но пальцы проникают под ткань белья, и Мари откидывается назад, на руку, поддерживающую её спину, отдаваясь этому ощущению. Тело помимо воли отзывается на его ласки, на жёсткие и немного болезненные толчки пальцев, такие, будто его цель – удержать её на той грани, когда она не сможет сделать ровным счётом ничего, что противоречило бы его желаниям.
И, чёрт возьми, в каком-то извращённом смысле это работает.
Когда Марикета чувствует, что эта грань так охренительно близка, он неожиданно убирает руки. Подталкивает её на постель, стягивает чёртовы тесные джинсы. Впервые за всё время Мари чувствует себя неуютно, лёжа перед ним обнажённой, но, кажется, Джейку совершенно нипочём её дискомфорт и неожиданное, чёрт знает откуда взявшееся смущение, потому что он приподнимает её за талию и разворачивает спиной к себе.
И то, что она больше не видит его лица – одновременно хорошо и плохо.
Его широкая ладонь скользит по её спине, надавливая на лопатки и заставляя её выгнуться. Боже, да всё, что угодно, – хотя Мари не вполне уверена, что всё это правильно, что именно так нужно решать проблемы, но…
– Джейк, – даже для того, чтобы позвать его шёпотом, приходится прилагать усилия.
– Что? – спрашивает он так спокойно, будто бы она сейчас не стоит на коленях спиной к нему, будто бы Мари не чувствует его взгляд, будто бы он не собирается к ней прикасаться.
Но, чёрт побери, действительно есть что-то завораживающее в звуке, с которым расстёгивается пряжка на его ремне. Что-то такое, отчего дикое, неконтролируемое вожделение пульсирует жаром внизу живота, так сильно, что голова кружится, даже в глазах темнеет, и от нетерпения дрожат и колени, и локти, на которые она опирается.
Мари знает, что то, что сейчас между ними происходит – это неправильно. Ненормально. Непривычно и в конце концов незнакомо. Так не должно быть между ними, и это сводящее с ума желание почувствовать его в себе не имеет ничего общего с тем, что она обычно чувствует. Это не потребность быть ближе, стать единым целым и доказать, что они принадлежат друг другу, что такого, как у них, больше нет и никогда ни с кем не будет – это что-то совершенно другое, дикое, примитивное и необузданное, заманчивое, но пугающее.
И, когда Джейк врезается в неё мощным, жёстким и даже грубым ударом, стон, который слетает с губ Марикеты, звучит незнакомо.
И напряжение не сменяется облегчением от того, что он внутри, как это всегда бывает – наоборот, оно нарастает горячими толчками в такт его движениям, пульсирует под его пальцами, которые вцепляются в её бедра мёртвой хваткой, наверняка останутся синяки. Разливается под кожей острой болью, вырывается из горла стонами, надсадными и хриплыми. И Марикета не делает ровным счётом ничего, чтобы это остановить, не прилагает никаких усилий к тому, чтобы это закончилось – напротив, встречает каждый его толчок движением бёдер, словно бы кто-то другой управляет её телом, заставляет отдаваться мучительному ритму, пытаться ускорить его, и, когда Мари закусывает ткань простыни под собой, когда все мышцы в теле сводит от напряжения, Джейк…
Останавливается. Выходит из неё, оставляя Мари опустошённой, разломанной и чужой для себя самой.
Его руки перемещаются на её талию, другие прикосновения – более привычные и осторожные – сменяют это безумие, когда Джейк ложится рядом и переворачивает её лицом к себе. Что-то в его взгляде неуловимо меняется, когда он убирает с её глаз растрёпанные волосы, когда прижимается губами к её щеке, когда бормочет что-то успокаивающее, отдалённо похожее на слова извинения вперемешку с её повторяющимся именем. Постепенно – не сразу – это успокаивает, возвращает самообладание и способность адекватно мыслить, стирает ощущение этой неправильности, оставляя лишь тоску и пустоту недосказанности.
– Не надо, – шепчет Мари, когда смысл сказанных слов постепенно ввинчивается в сознание, – извиняться. Всё… Нормально.
Джейк только качает головой и крепче обнимает её. Запах его кожи, тепло его прикосновений – всё кажется одновременно родным и чужим, правильным и диким, можно с ума сойти от этого диссонанса.
Она снова врёт. Ничего не нормально.
Но, может быть, в этот раз Джейк позволит ей эту маленькую ложь.
Он действительно позволяет – когда она обхватывает ногами его бёдра, притягивая ближе к себе, когда он возвращается, замирает внутри неё, когда перехватывает её запястья, зажимая их над головой – интересно, почему ему так нравится это делать? Словно этим простым жестом он даёт Мари понять, что она должна сдаться.
И она сдаётся.
Его сухим горячим губам и жадным поцелуям, его шёпоту на ухо, каким-то глупостям, которые он произносит. Требовательному, мучительному ритму, в котором он двигается. Звуку, с которым сталкиваются их тела, когда Мари в нетерпении вскидывает бёдра ему навстречу и обхватывает его поясницу ногами, направляя его движения.
Он снова впивается зубами в её плечо, когда каждую клеточку её тела пронзает разрядом от такого оргазма, что наверняка утром горло будет болеть от крика. Обновляет клятую метку, надо думать – если бы Марикета вообще могла сейчас думать, если бы что-то вообще имело хоть какое-то значение, кроме того, что Джейк на этот раз не предпринимает попыток снова «быть осторожным» и кончает в неё, и слава всему, чему можно – это стирает границы, даёт Мари снова почувствовать себя на своём месте, забыть о том, что они строят друг между другом какие-то нелепые стены.
А после, когда Джейк засыпает, прижимая её к себе так крепко, будто пытается удержать её от опрометчивых шагов, Мари долго лежит без сна, обдумывая свои дальнейшие действия. И вообще то, что произошло: должно же, на самом деле, быть какое-то адекватное объяснение тому, что она сумела запустить, пусть и на короткое время, этот чёртов телепорт! Марикета задумывается о том, что друзья и этот Дакс могут оказаться правы – что-то не так с ней, может быть, действительно она той же природы, что их Меланте, но картинка упорно не желает складываться, пазлы не подходят друг другу, и вообще создаётся ощущение, что они из разных наборов.
В конце концов, Марикета постепенно погружается в сон, тяжёлый и поверхностный из-за духоты в комнате и головной боли – накатывающей волнами и такой сильной, что она проникает в её сны, и невольно Мари идёт на эту боль, как на маяк, словно знает, что, стоит сдаться пульсации, сжимающей виски, как она получит все ответы.
И что хуже всего – это действительно срабатывает.
========== 15: induced ==========
Memories turn onto daydreams,
become a taboo
Стена в сознании ломается, и каждый упавший кирпич отдаётся болезненным стуком в затылке.
Что со мной происходит? Почему я это делаю?
Причём не та стена, что отделяет все воспоминания о Ла-Уэрте, о друзьях и событиях, пережитым вместе. Другая – та, что ещё дальше, ещё глубже. Та, за которую было страшно заходить.
Не говори этого, не говори…
Мари сама выстроила эту стену, ограждая себя от правды. Которая и тогда была слишком болезненной и шокирующей – а уж она-то считала, что теперь мало что может её удивить.
Я не верю тебе, это не может быть правдой!
Потому что, серьёзно, как можно с этим вообще жить? Со всем этим… Хотя она и не смогла – так и не приняла, и насколько же, если говорить честно, её жертва была ради друзей? Что, если это всего лишь было проявление трусости? Побег от себя? От своей природы?
Пожалуйста, замолчи – я не готова. Я не смогу с этим справиться.
Побег от действительности, точно. Что всё-таки было первостепенно? Что именно в этом поступке было сопутствующим ущербом – её исчезновение? Или то, что это восстановило естественный ход вещей на всей чёртовой планете?
Его призрачная фигура кажется, как никогда, человечной. Даже черты лица проступают в сиянии кристаллов под двумя лунами, одна из которых – полная, а другая в третьей четверти, так разве вообще бывает?
А какой теперь смысл об этом думать? Теперь нужно всё-таки учиться с этим жить, нужно как-то смириться, нужно, в конце концов, перестать убегать. Тем более, что на этот раз некуда.
«Я сумел создать человека из осколка своей сущности. Создать жизнь. И ты превзошла все мои ожидания, дитя». Странно звучит – так торжественно и высокопарно, будто он ждёт, что я сейчас брошусь ему на шею в слезах радости, что обрела отца.
Это какой-то бред. Нет, всё, что было на Ла-Уэрте – ненамного лучше и правдоподобнее, но это уж совсем невероятно.
«Это сделал Диего. Ему ты была особенно нужна. Он был так одинок, что придумал себе друга, которого я ему дал». Чёрт возьми, вот и пытайся теперь осознать, что ты – чей-то воображаемый друг.
Это, как бы, всё объясняет, да? Да только ничерта от этого не легче. Вот совершенно.
«Я должна пожертвовать собой, чтобы ты мог восстановиться. Если я этого не сделаю, будущее…»
Будущее наступило. Она сделала это – отдала свою сущность Ваану, и он смог вернуться домой. В его – в их – странный мир с лиловым небом. В другое измерение, полное кристаллов, на планету, освещённую звездой, которая кажется фиолетовой от пыли в атмосфере. На землю, где никогда не бывает темно, потому что даже после заката блеск кристаллов танцует с тенями по долине, где живёт её… отец.
Теперь-то она помнит. И Ваану, обретающего тело, отдалённо похожее на человеческое – вся его кожа похожа на переливающийся кристалл, и под определённым освещением он кажется хрупким, но Мари знает, что нет никого крепче, чем её создатель. И его улыбку, когда он осматривал родную планету после долгого отсутствия, радуясь, что последствия катаклизма, миллионы лет назад обрушившегося на этот мир, исчезли. Впрочем, о каких миллионах лет может идти речь – на этой планете нет времени, и он, Ваану, и ему подобные, могут легко менять его ход, поэтому, кажется, они и оправились от местного конца света так быстро…
Ему подобные. Точно, они там тоже были – оказалось, что у Ваану даже есть семья; Мари помнит его сестру – ещё менее похожую на человека, завораживающе красивую и очень печальную, расспрашивающую брата о Земле с какой-то тоской во взгляде сияющих жёлтых глаз.
А ещё там была Вечное. Всегда раздражённая, несколько раз порывающаяся уйти от создателя, заменившая Марикете одновременно мать и старшую сестру, спрашивающая Ваану, почему он не смог просто поглотить их обеих и избавить от этой тюрьмы – но сама Мари не чувствовала себя в тюрьме, она знала, что всё правильно, и была благодарна Ваану за то, что он сумел сохранить её сущность… Ваану признавался, что это было нелегко – что ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы восстановиться после того, как он заново отделил их обеих от себя. И ещё он говорил, что сделал это из достаточно эгоистичных побуждений: хотя и Вечное, и Марикета были его частью с самого начала, он постоянно чувствовал в себе их присутствие. И просто не мог нормально существовать с обуревающими его человеческими эмоциями – с пылающим пламенем ярости и обиды Вечного и с тоской Марикеты.
