Текст книги "КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ"

Автор книги: Брэд Брекк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 44 страниц)

– А потом мои пути пересеклись с этим тупым чуваком с золотым ацтекским медальоном на шее. Он сказал, что он из левацкого партизанского отряда и что у него есть для нас работёнка. И вот я везу советские автоматы АК-47 на Арубу, чёрт бы их побрал! А потом нам пришлось мотать оттуда очень быстро. На побережье Венесуэлы стало слишком жарко! Ты ведь знаешь, если загребут – в тюрьме хреново, а полиция подкуплена…"

В апреле 1983-го года, в перерыве между рейсами, Билли разбил огород и между грядками кукурузы высадил марихуану – так он поступал уже много лет.

– Ты спятил, если думаешь, что я отвалю 50 долларов за унцию! Не идиота же родила миссис Бауэрс!

В июле он позвонил мне и расписал прелести лета в Коннектикуте.

– Тут так здорово, Брэд, оторвал бы задницу. Трава моя растёт, а кукуруза уже со слоновый хобот.

Через два дня он опять позвонил : полиция штата Коннектикут задержала его за разведение марихуаны.

– Было около семи утра. Кейти ушла на работу пораньше, а я пил кофе и листал "Хартфорд Курант". Вдруг я заметил, что дом окружили пятеро легавых. А тут ещё ливень хлещет с грозой, дай Бог.

Они нашли 15 кустов. Вот невезуха! Гордые такие, подступили к дому с винтовками наперевес, всей кодлой, а я говорю : "Заходите, джентльмены, сегодня сыро, ещё чего доброго простудитесь. У меня тут кофейку всем хватит".

Они вошли, Брэд, и перевернули весь дом вверх дном. Осмотрели всё. Один извращенец залез даже в нижнее бельё Кейти – и там искал наркоту.

Конечно, они прошерстили мои старые фотографии, это меня и спасло. Они перерыли мои вьетнамские трофеи. Двое из них тоже были ветеранами – думаю, поэтому меня и отпустили. Они увидели мои "Пурпурные сердца", мои медали и тому подобное. Не знаю… они тут же отстали от меня. И мы прекрасно друг друга поняли, без всяких проблем. Хоть и продержали меня семь часов в камере.

"Выращиваем травку помаленьку, а? Ну, так мы тащим твою жопу в тюрягу, парень". Бли-и-ин!

Мысль о грядущих неприятностях заставила Билли изрядно понервничать. Он не хотел в тюрьму ни под каким соусом, поэтому тараторил о том, как перевести "Нарвала" в Мексику, иммигрировать в Новую Зеландию, скрыться в Канаде, перебраться с какой-нибудь юной красоткой на Таити – так горячо любимый Марлоном Брандо уголок – и отключиться от всяких средств связи до конца срока давности по этому делу.

– Твою мать! Есть ли этому конец, а, Брэд? Нет этому конца! Вот тебе ещё одна жизненная закавыка. Мне раньше везло – в тюрьму я не попадал.

Наконец, он успокоился, но на это ушло время. Дату предъявления обвинения назначили на пятницу, 5-ое августа.

– Надо было оступиться, чтобы хлебнуть по полной, вот что я тебе скажу. Господи, да я растил-то эту траву для себя. Она даже хотели арестовать Кейти, но я упросил их не делать этого. Я сказал, что я один рыл землю и сажал семена. Мне б сейчас укатить куда-нибудь в места получше, а этих – все эти рожи – за пределы 200-мильной зоны!

Адвокат Билли раскопал, что один вредный сосед ночью прокрался на грядки, выдрал несколько стеблей и приволок в полицию в качестве вещественных доказательств. Полиция вломилась в пределы частной собственности без расследования, без ордера на обыск, а посему дело в суде развалилось. Но Билли пришлось отдать адвокату полторы тысячи долларов за положительное решение.

– Наверное, надо погодить с выращиванием травы, пока не грохну сукина сына, который навёл на меня копов, а ещё лучше засеять огород минами, чтоб в следующий раз ему оттяпало руку или ногу. Как думаешь? – смеялся Билли.

В сентябре Билли подрядился на очень выгодную работу – такое выпадает раз в жизни : перегнать новую яхту из Бостона в Сан-Франциско через Панамский канал.

– Это такое 85-футовое свежевыкрашенное корыто, Брэд, на борту есть всё, даже холодный и горячий мастурбаторы, такая вот лодка. Я думаю, что этот переход может оказаться очень долгим, понимаешь, к чему я клоню? Нужно заглянуть на каждый остров из группы Подветренных. На Мартинику, Тортолу, Сент-Томас. Даже не могу себе представить все возможные проблемы с двигателем. Например, на Сент-Джоне мы можем простоять неделю-другую в ожидании свечей зажигания, ведь так?

Бостонский яхт-клуб продал яхту человеку из яхт-клуба Сан-Диего. Новый владелец с западного побережья обещал платить Билли и его напарнику, Дейву Коффину из Хартфорда, по полтора доллара за милю каждому, не считая накладных расходов.

Перед выходом в рейс их Бостонской гавани Билли и Коффин две недели готовили лодку и запасались провизией.

Проведя несколько недель в море, они пришли в Панаму. Но владелец лодки, доктор Джон Бигелоу, яхтсмен и влиятельный в Сан-Диего хирург-кардиолог, пожелал сначала всё задокументирвать – зарегистрировать лодку в Панаме, чтобы потом, когда она придёт в Калифорнию, не платить налоги.

Бумажная волокита должна была занять около 30 дней, и Бигелоу хотел, чтобы Билли и Коффин были в это время в Панаме, сидели тихо-мирно, пили пиво и волочились за юбками, пока не придёт время вести яхту на север вдоль Тихоокеанского берега – мимо Панамы, Коста-Рики, Никарагуа, Сальвадора, Гватемалы, Мексики – вплоть до американских вод.

Но Билли идея не вдохновила. Его и так уже не было дома больше месяца, и, потом, в Центральной Америке ему всё не нравилось. В то время в зоне Панамского канала было расквартировано свыше 9 тысяч американских солдат для защиты американских интересов.

– Зона напомнила мне грёбаный зоопарк, Брэд, – рассказывал он потом. – Сплошь напичкана военщиной. Мне аж поплохело. Все вооружены : мужчины с винтовками, у женщин в сумочках гранаты. Ирреальность, да и только. Все ждут, что вот-вот что-нибудь стрясётся…

Билли посчитал, что денег заработал достаточно – путь до Панамы занял свыше 4-х тысяч морских миль, поэтому он сел на другую яхту, идущую назад, в Штаты. Билли и Коффин решили добираться до дома окольными путями : через Колумбию, Британские Виргинские острова и Бермуды. Наскоро упаковавшись, они помчались в Санта-Марту, и там их путешествие стало чуток интересней.

Санта-Марта, город со 138-тысячным населением, раскинулся на бесплодном, почти пустынном полуострове, выдающимся с колумбийского берега в Карибское море. Это рай для бандитов, авантюристов, партизан и потерянного поколения американцев-хиппи, целыми днями неподвижно торчащих у моря, обколовшись героином, нанюхавшись кокаина, наглотавшись мескалина и глюкогенных грибов, накурившись марихуаны.

– Такая уж у меня дикая натура, да и у дружка моего тоже : мы вляпались во что-то совсем препоганое, хоть на тот момент и думали иначе. Там, понимаешь, во всём чувствовалась какая-то опасность, – рассказывал Билли.

В Санта-Марте они поселились в гостинице "Тамака" в районе Родадеро – на побережье. Первую неделю они добывали золото Санта-Марты, загорая днём, лакая текилу вечером и услаждая горячих шоколадных зайчих Колумбии в номере ночью.

– А потом мои пути пересеклись с этим тупым чуваком с золотым ацтекским медальоном на шее. Он сказал, что он из левацкого партизанского отряда и что у него есть для нас работёнка. И вот я везу советские автоматы АК-47 в Арубу, чёрт бы их побрал! А потом нам пришлось мотать оттуда очень быстро. На побережье Венесуэлы стало слишком жарко! Ты ведь знаешь, если загребут – в тюрьме хреново, а полиция подкуплена…

Конечным пунктом назначения для автоматов была Гайана, а именно Суринам.

Небольшая марксистская страна Суринам на северо-востоке Южно-Американского материка по территории примерно равна Джорджии, и в то время ею управлял военный диктатор подполковник Дези Бутерс.

– Там всё время идёт какое-то движение, Брэд. Чёрт возьми, мы сделали пару тысяч долларов на этих автоматах и не попались – вот так штука! Было интересно. Давненько со мной не случалось подобных приколов. Как бы то ни было, мы здорово заработали на этой поездке. Игра стоила свеч, вот что я тебе скажу!

– Тебе не хватает адреналина, Билли? – спросил я.

– Это точно, но всё-таки я порядком струхнул, парень, потому что в этих южно-американских странах полно быстроходных патрульных катеров, покрывающих по 40 миль в час и вооружённых пулемётами 50-го калибра и 80-мм миномётами – полным комплектом наших старых вьетнамских штучек на носу. К тому же эти идиоты действуют по старинке : сначала стреляют, а потом задают вопросы, если есть кому задавать. Им там всем по фигу.

– У вас были проблемы?

– Мы привезли оружие на Арубу неприятным и ушлым парням, ну да мы были вооружены, а они разгружали быстро и заплатили наличными, так что…

Самой трудной задачей было оторваться от венесуэльской береговой охраны. Уже в колумбийских водах у меня на хвосте висели два катера, но налетел шквал – и я больше их не видел. И всё-таки это было здорово…

Санта-Марта очаровала Билли, хоть была опасна, как и прибрежные воды Венесуэлы.

– Этот город – словно одна большая военная база, это порт, набитый контрабандным оружием и наркотиками – ты представить себе не можешь. Вокруг города постоянно партизанские действия, какая-то тёмная возня, как в Никарагуа и Сальвадоре. В самом городе полным-полно партизанских командиров. Мне попадались очень странные типы, Брэд; куча народа ходит в тёмных очках сайгонского образца и старых армейских зелёных беретах.

Говорят мало, спрашивают и того меньше, ворочают огромными деньгами. Посмотреть со стороны – такая же картина, что мы видели с тобой во Вьетнаме. Сплошь коррупция. В правительстве. Среди военных. Меня это сильно заинтересовало, потому что на таких делах можно сделать бешеные деньги. Если ты мужик с яйцами, чтобы ввязаться в такое предприятие, то яйца должны быть золотыми и размером с канталупу!

От нас требовалась мелочь – привезти три ящика с автоматами. Вот неожиданная удача! Я стрелял из всех 24-х стволов и получил кайф. Надо же было убедиться, что они работают : по пути на Арубу я расстрелял по чайкам и пеликанам целый ящик патронов…

А дома было муторно, поэтому Билли и позвонил.

– Я прошёл по морю столько миль, я устал. Последние четыре дня только и делаю, что сплю по 12 часов в сутки. Ты же в курсе, что если в 37 лет дело кончается и адреналин прекращает бег по жилам, то тело быстро теряет форму.

Чувствую себя так, словно из жизни выпала какая-то часть. Меня не было дома почти три месяца. Сейчас пытаюсь наверстать упущенное : читаю все воскресные выпуски "Нью-Йорк Таймс" и прочие старые газеты и журналы.

Билли знает, что он уже далеко не тот голубоглазый светловолосый американский мальчик, что был когда-то и чью фотографию мать хранит на камине дома, в Чарльстоне.

Тот Билли умер давным-давно…

ГЛАВА 51. «ТЕПЕРЬ ЧУЖИЕ».

"Судя по его словам, я понял, что он до сих пор во власти Индокитая. Призраки не покидали его. Они следовали за ним по далёким морям и тридевятым землям и, невзирая на количество алкоголя и наркотиков, которыми он накачивал свои мозги, они заставляли его помнить о зле, которое он творил там.

Навязчивые воспоминания теперь беспокоили его даже больше, чем раньше. Эта мука длилась 24 часа в сутки. Он не находил выхода и впадал в отчаяние, и с каждой неделей это отчаяние углублялось и со всё увеличивающейся скоростью толкало его к какому-то очень важному решению.

Может быть, он был на пути к смерти. Может быть, он шёл к этой точке с самого момента возвращения домой. Но, так или иначе, он встретил смерть как друга. Я понимаю его. В 70-ые годы я сам заигрывал со смертью…"

Теперь мы с Билли стали чужими, хоть и были когда-то не разлей вода. Наша дружба стала поверхностной и благоразумной, слабой имитацией того, что мы делили однажды. Мы регулярно общались по телефону, но со временем былое родство сделало наши беседы неуклюжими и странными.

Мы обменивались друг с другом сухими и безболезненными фактами. Хотя в письмах к нему я пытался выразить, что со мной происходит сегодня и как это связано с войной…

Но он никогда не отвечал мне тем же, пряча свои сокровенные чувства поближе к сердцу. Он отказывался говорить о чём-либо, что действительно имело отношение к его настоящей жизни, и, что самое странное, чуть только разговор касался деликатного момента, он тут же отпускал шуточки и менял тему – только чтобы скрыть свои мысли и настроение.

Мне и Билли хотелось верить, что время не имеет значения, что нить, связывавшая нас на войне, осталась нетронутой после стольких лет.

В каком-то смысле так оно и было…

И всё же эта связь изменилась. Стала чем-то иным.

Мы оба становились старше, время утекало. Время схватило нас за горло и встало между нами. Время – и череда тяжёлых лет, затраченных на выживание. Но время шутило шутки с нашей памятью. Наверное…

Наверное, мы вспоминали о нём лучше, чем оно было. Наверное, мы не помнили его таким, каким оно было в действительности. Минуло много времени, и война осталась далеко позади, хоть и жила в наших душах, словно случилась только вчера.

Я подумал, что если нам суждено попасть на вечер встречи – а мы много об этом говорили – в нас выстрелит реальность и разнесёт в клочки.

Что если мы не понравимся друг другу? Хуже того, что если мы вцепимся друг другу в глотки? Что если между нами не осталось ничего – ни наших заблуждений, ни общих воспоминаний о войне?

Может быть, так всё складывается потому, что мы никогда не ездили друг к другу. Может быть, так мы просто пытались защитить себя.

В самые трудные дни нашей жизни мы ценили плечо друг друга, но теперь это принадлежало прошлому, как и война.

Я цеплялся за прошлое, не давал ему умереть, но чем крепче я пытался его ухватить, тем быстрей оно ускользало – как сон.

Билли изменился. Изменился я. Мы не были уже, как когда-то, молоденькими солдатиками.

В июле 85-го, более чем через два года после того, как я нашёл Билли, он отколол очень странную штуку. Он позвонил мне, чтобы попрощаться.

Сказал, что едет в Пакистан, что одна американская компания со штаб-квартирой в Нью-Йорке наняла его управлять заводом по переработке рыбы в Карачи и что он надеется получать по 50 тысяч долларов в год.

– А Кейти? – спросил я. – Ты не можешь её просто так оставить…

Он ответил, что между ними не всё гладко. Что, может быть, потом он об этом пожалеет, но теперь он уходит от неё. Насовсем.

Кейти была светлым лучиком в его жизни, и я попробовал отговорить его от разрыва. Когда это не получилось, я писал ему письма, но Билли на них не отвечал. А потом он перестал отвечать и на телефонные звонки.

Почти на полгода я потерял его из виду. Я ещё подумал тогда, что это не к добру. Наверное, успокаивал я себя, так хочет Билли. Наверное, я напоминаю ему о вещах, о которых ему не хочется даже заикаться.

В последнем письме ко мне, уже на пути в Азию, он писал о том, как здорово всё складывается. Как долго он мечтал о таком случае и надеялся, что ему удастся превратить это путешествие в дерзкую операцию по уничтожению противника – повсеместно, вплоть до обрывистого края Неведомого; мечтал, что операция продлится столько же, сколько длилась в том, другом мире, что в руках он будет сжимать АК-47, на поясе будут болтаться гранаты, а рюкзак будет до отказа набит автоматными рожками.

Он писал, что хочет снова вступить в бой, и считал, что едет в нужном направлении. Что у него будет много свободного времени, потому что эта работа не бей лежачего, и что он уже планирует на выходные вылазки в Бангкок, Сайгон (ныне Хошимин) и Куала-Лумпур – поближе к алкоголю, наркотикам и красивым восточным тёткам, которые помогут ему всё вспомнить и, таким образом, всё забыть…

– Я на верном пути, старик, не стоит оглядываться! – писал он до отлёта в Карачи.

Он не оставил адреса для связи, и я скрипел зубами и переживал за него, пока он пропадал.

Я думал, что Билли отправился искать свою смерть, которую, как он считал, он заслуживает за то, что творил во Вьетнаме. За грехи, которые он не мог сам себе простить, и с которыми, как оказалось, жить было почти невозможно.

А вдруг это окажется правдой, что если он найдёт то, что искал, на каком-нибудь гиблом азиатском поле боя?..

Надеюсь, при нём есть какие-нибудь документы, чтобы нам с Кейти потом не пришлось долгие годы ломать голову над тем, что с ним стряслось.

Он позвонил мне снова в январе 1986-го. Сообщил, что связался с шайкой контрабандистов, перевозящих оружие из Пакистана в Иран. Как раз перед Рождеством где-то на иранской границе один из рейдов дал осечку. Был бой, несколько его спутников были убиты. Он чудом выкарабкался, добрался до Карачи, бросил эту работу, потому что по-настоящему испугался, и со всем своим скарбом вернулся к Кейти.

Попав домой, он решил на время утихомириться, порыбачить с полгодика у берегов Новой Англии и Ньюфаундленда. Билли сказал мне, что последнее время слишком рьяно испытывал удачу – удача стала выдыхаться.

Билли.

Билли был словно одержим мыслью о смерти, потому что каждый раз, когда звонил, он произносил…

– Я только что вернулся с рыбалки, Брэд, и хочу, чтобы ты знал : я ещё жив.

Он говорил, что написал завещание и отдал распоряжения на случай своей смерти и что если в море с ним что-нибудь случится – не дай Бог – тогда он оставляет мне дедовский дробовик в память о себе.

Судя по его словам, я понял, что он до сих пор во власти Индокитая. Призраки не покидали его. Они следовали за ним по далёким морям и тридевятым землям и, невзирая на количество алкоголя и наркотиков, которыми он накачивал свои мозги, они заставляли его помнить о зле, которое он творил там.

Навязчивые воспоминания теперь беспокоили его даже больше, чем раньше. Эта мука длилась 24 часа в сутки. Он не находил выхода и впадал в отчаянии, и с каждой неделей это отчаяние углублялось и со всё увеличивающейся скоростью толкало его к какому-то очень важному решению.

Может быть, он был на пути к смерти. Может быть, он шёл к этой точке с самого момента возвращения домой. Но, так или иначе, он встретил смерть как друга…

Я понимаю его. В 70-ые годы я сам заигрывал со смертью…

В смерти, говорил Билли, он найдёт освобождение от боли. В смерти он найдёт любовь и радость, сострадание и понимание, не ведомые ему ранее. Он смирится с самим собой. И, в конце концов, сможет дать самому себе прощение.

И самое главное, говорил он, он обретёт мир, которого ему не доставало в жизни.

ГЛАВА 52. «ОДЕРЖИМОСТЬ».

"Мы расстались с Мэрилу в 1973-м и не виделись до 1978-го. Она прекрасная актриса, играет очень убедительно. Я действительно поверил в то, что она лечилась и шла на поправку. Она замечательно играла роль девушки, которую я брал в жёны, которую любил, которая так много для меня значила, пока я был во Вьетнаме, и которую я всегда хотел в ней видеть. Но это был совсем другой человек. Чёрт сидел у неё внутри. Я это понял только после того, как приехал к ней в Фэрфилд. В тот вечер, уложив детей спать, мы пошли в спальню. Тогда-то она и сбросила Маску, перестала играть, и наружу выбрался знакомый мне дьявол. Переодеваясь в ночную сорочку, Мэрилу стояла ко мне спиной. Я следил за ней, счастливый, что вернулся, и вдруг услышал этот низкий хриплый голос. Голос заметил, что меня одурачили, и засмеялся.

Этот голос не принадлежал Мэрилу, и я перепугался до колик. Она обернулась – я не узнал её лица. Оно полностью изменилось. Это уже не была привлекательная молодая женщина. Это снова был чёрт. Лицо исказила дьявольская гримаса. Я почувствовал мощь Мэрилу. Она налилась силой. Дyхи дома стали теснить меня, мучить, терзать и выворачивать наизнанку. Ничего подобного со мной раньше не было. Это был натиск, очень мощный натиск. Я растерялся. Дом был её берлогой, а спальня – гнездом, где она становилась особенно могущественной. Испуганный до глубины души, я ушёл из спальни на диван. Чем дольше я оставался в доме, тем хуже мне становилось. Я не мог двигаться. Не хватало энергии. Я не мог ничем заниматься. Я быстро терялся. Противопоставить этому я не мог ничего. Не знал, как. Силы иссякали. Что-то меня сковывало. Я чувствовал, как оно высасывает мою внутреннюю силу. Всякий раз, когда я смотрел на Мэрилу, меня охватывал страх, отвращение и ненависть. Словно рядом со мной жила змея. Это чудище пожирало мою душу. Я не слабый человек. Я могу встретить с открытым лицом всё что угодно. За исключением одного…

Дьявола…"

У нас с Мэрилу был странный брак. Мы могли лупить друг друга, но не успевала кровь свернуться, как мы уже целовались в медленном танце под яркой летней луной и плавно перемещались в спальню – а там всё начиналось сначала, ибо душа моя не покинула бордели Сайгона, и вместо любви получалась какая-то злобная месть.

Очень скоро я понял, что не стоит ни с кем обсуждать Мэрилу и наши домашние дела. Я пробовал несколько раз, но мне никто не верил. Я был алкоголиком и, как все алкоголики, жил двойной жизнью, этакий доктор Джекилл и мистер Хайд во плоти. Днём я был трудягой, семьянином, лезущим из кожи вон, чтобы всё было в ажуре. А ночью становился живым кошмаром в отношениях с Мэрилу. Мы ссорились и мирились, ссорились и мирились. Конца-краю не было видно этим ссорам…

На работе никто не знал о моих пьяных вспышках ярости, и даже если б кто-нибудь рассказал об этом, сомневаюсь, чтобы коллеги в это поверили. На работе днём я абсолютно отличался от себя ночью : ночью я прятался и подстерегал, сражался и пил.

В действительности я был не такой как все. Моё самосознание раскололось надвое. Днём я изо всех сил пытался жить в ладу с моими идеалами. Но ночью болезнь брала верх, и я тихо перемещался в туман, на сумрачную, больную половину.

Когда я трезвел, уже Мэрилу сходила с ума и, погружаясь в свою собственную шизофрению, пыталась зарезать меня мясным ножом; этому тоже никто б не поверил.

Я только-только встал на путь трезвости, а для алкоголиков характерно распространять ужасные выдумки о жёнах. В большинстве своём эти истории сильно преувеличены или же просто враньё.

В моём же случае всё это было правдой, но такой дикой, что никто не верил моим словам, даже если я приукрашивал рассказ и выставлял Мэрилу в лучшем свете, чем на самом деле. Когда в доме не всё складно, мужчины склонны преувеличивать негатив и ругать жён. И хоть я опускал в рассказе худшие части, люди всё равно смеялись и говорили : "Да иди ты, Брэд…"

Мне не верили ни мои родители, ни родители Мэрилу, ни друзья по работе, ни товарищи по группе АА. Полиции я и сам не собирался ничего докладывать из боязни, что меня потащат в психушку. Ведь, в конце концов, алкоголиком был я. А тенденция такова, что на слова алкаша либо делают скидку, либо обвиняют его во всех грехах. Поэтому я научился держать рот на замке и ни с кем о ней не говорить.

Я придерживаюсь такой политики и сегодня. Представьте, что на собрании в АА я делюсь своей жизнью с Мэрилу. И что я вижу? Люди начинают нервничать : ёрзают, потирают руки, вертят головой и пучат глаза – вот вам первые признаки недоверия. Как только я чувствую это, я останавливаюсь и переключаюсь на другую тему.

Крис, мой старший сын, вытвердил тот же урок. В школе он пытался рассказывать о происходящем дома и о том, что вытворяет его мать, однако и дети, и учителя долдонили как один : "Да что ты, мать не может так поступать…"

Поэтому, когда ему нужно поговорить, он звонит мне и говорит : "Папа, ты единственный, с кем я могу поговорить, кто понимает меня, кто знает, что я не вру…"

И он прав. Я понимаю. И ещё мы оба знаем, что…

Мэрилу – одним словом – зло.

В настоящий момент о зле известно немного, посему и надежды мало. До недавнего времени зло не было предметом психологии, только теологии. Но сейчас формируется новая религиозная психология, и сейчас мы понимаем, что зло само по себе – это душевная хворь, заболевание, в высшей степени ненормальность.

Мы все совершаем дурные дела, то есть мы все грешники и, значит, не совершенны. Но мы спасаемся от зла с помощью здорового чувства стыда и вины. Разница между злом и обычным грехом заключается не в самом грехе, но в последовательности и постоянстве грехов испорченного человека; не грех делает людей испорченными, но отказ от признания его, а также отсутствие стыда, чувства вины, сострадания и способности любить. Тюрьмы полны преступниками, но настоящие негодяи обретаются вне тюрем.

Например, Гитлер, Иди Амин, Саддам Хуссейн или мясники Руанды.

Но Мэрилу, скорее, не просто зло.

Она могла стать жертвой демонической, сатанинской одержимости. Я не психиатр и не экзорцист, но, судя по тому, что я читал и что видел, когда мы были женаты, думаю, в ней вполне могла существовать чуждая, нечеловеческая власть.

В нашем обществе об этом не принято говорить, и случаи одержимости редки, но они всё-таки имеют место, иногда даже удаётся изгнать беса, но только если человек сам этого хочет. Большинство же, как видишь, этого не хотят…

Потому что дурные люди избегают света, не идут на исследования, не признают своей ущербности, уклоняются от ситуаций, при которых их испорченная суть может выйти наружу.

Зло – это использование силы для разрушения духовного роста других людей с целью защиты своего больного "я".

Порок пожирает слабых и хрупких, беззащитных и нестойких. Дети в особой опасности, ибо они беспомощны перед властью зла, они попадают в зависимость от порочного человека, становятся частью зла и во всех смыслах рабами Сатаны. Ибо испорченные люди особенно изобретательны в терзаниях собственных детей.

Каждый раз, когда я наталкивался на зло в Мэрилу, я приходил в замешательство, наполнялся отвращением и ненавистью и понимал, что единственным здравым решением будет убраться подобру-поздорову, пока её пагубная сила не искалечила мою душу.

Я говорю об очень серьёзных вещах, делаю исключительно взвешенные суждения.

Но если быть до конца честным, обходного пути не существует.

Когда в 1974-ом вышел на экраны фильм "Изгоняющий дьявола", я жил во Флориде; я был очарован этой лентой и одновременно напуган до смерти, потому что моя жизнь с Мэрилу во многих отношениях напоминала жизнь бок о бок с одержимой – с актрисой Линдой Блэр, хоть наша жизнь и не имела ничего общего со сценическим искусством фильма. Мэрилу никогда не откручивала себе голову и не обливала меня зелёной блевотиной. Но всё-таки, в глубине души, я был уверен, что она одержима. И когда я разговаривал с нею и глядел в злые зелёные глаза, меня так и подмывало ткнуть ей в лицо крест. Она могла бы стать прекрасной парой Чарльзу Мэнсону*, который, кстати, сидит в тюрьме в Вакавилле – всего в 15-ти милях от её теперешнего местожительства.

Мы расстались с Мэрилу в 1973-м и не виделись до 1978-го. Она прекрасная актриса, играет очень убедительно. Я действительно поверил в то, что она лечилась и шла на поправку. Она замечательно играла роль девушки, которую я брал в жёны, которую любил, которая так много значила для меня, пока я был во Вьетнаме, и которую я всегда хотел в ней видеть.

Я так сильно хотел верить, что она действительно стала такой…

Хоть не надолго.

Но это был совсем другой человек. Чёрт сидел у неё внутри. Я не понимал этого…

Пока не приехал к ней в Фэрфилд. В тот вечер, уложив детей спать, мы пошли в спальню. Тогда-то она и сбросила Маску, перестала играть, и наружу выбрался знакомый мне дьявол.

Переодеваясь в ночную сорочку, Мэрилу стояла ко мне спиной. Я следил за ней, счастливый, что вернулся к женщине, которую знал целую вечность.

И вдруг услышал этот низкий, хриплый, дьявольский голос. Голос заметил, что меня одурачили, и засмеялся. Этот голос не принадлежал Мэрилу, и я перепугался до колик. Тут она обернулась и стала обзывать меня последними словами…

Я не узнал её лица. Оно полностью изменилось. Это уже не была привлекательная молодая женщина. Это снова был чёрт. Её лицо исказила дьявольская гримаса. И грубый голос перепугал меня.

– Забирай свои чемоданы из моей комнаты, индюк! – сказала она. Она побродила, не торопясь, по комнате, как змея из фильма ужасов, легла в постель и проспала до упора. Она всегда спала по 12 часов в сутки.

Я не понимал, что с ней такое случилось. Ведь меня не было пять лет, и делал я всё вроде правильно…

И вдруг я почувствовал мощь Мэрилу. Она налилась силой. Дyхи дома стали теснить меня, мучить, терзать и выворачивать наизнанку. Ничего подобного со мной раньше не было. Это был натиск, очень мощный натиск. Я растерялся. Дом был её берлогой, а спальня – гнездом, где она становилась особенно могущественной. Испуганный до глубины души, я ушёл из спальни на диван. Отхлебнул лекарства от кашля на спирту, лишь бы уснуть. Но уснуть не получилось. И я не спал пять дней. У меня начались галлюцинации. Чем дольше я оставался в доме, тем хуже мне становилось. Я не мог двигаться. Не хватало энергии. Я не мог ничем заниматься. Я быстро терялся. Противопоставить этому я не мог ничего. Не знал, как. Силы иссякали. Что-то меня сковывало. Я чувствовал, как оно высасывает мою внутреннюю силу. Всякий раз, когда я смотрел на Мэрилу, меня охватывал страх, отвращение и ненависть. Словно рядом со мной жила змея. Даже глаза её были как у змеи. Я видел, как в ней росло зло. Она становилась ещё порочнее. Ещё более одержимой. Я разрывался на куски и не знал, почему. Мне лишь хотелось побыстрей убраться и как можно дальше. Вообще-то я хотел побыть с детьми – такова была главная причина моего приезда. Но когда я понял, что моё положение становится драматичнее день ото дня, я решил, что больше оставаться нельзя и что я ничем не могу помочь моим детям. Я понял, что мне просто пора выметаться, ибо это чудище – что бы оно ни было – пожирало мою душу и забирало себе мои силы.

Я не слабый человек. Я могу встретить с открытым лицом всё что угодно. За исключением одного…

Дьявола…

Я тогда полностью уверился в том, что она одержима и что моя душа в опасности. Поэтому я сбежал. Это единственное разумное решение, которое можно было принять, находясь под влияние зла. Я прыгнул в машину и умчался без оглядки. Когда я выруливал из Фэрфилда на шоссе, пошёл дождь, и я включил дворники; вдруг они превратились в зелёные лапы варана с длинными крепкими когтями и начали скрести по лобовому стеклу, пытаясь добраться до меня. Я вскрикнул и свернул с дороги – лапы исчезли. Я вернулся на шоссе и увидел, как впереди огненным шаром взорвался грузовик и, кувыркаясь, свалился в овраг. Я ударил по тормозам и остановился, но, глянув вниз, не нашёл ничего. Я снова поехал. Я был так перепуган, что мчался без остановок до самого Калгари.

Глюки ли от бессонницы? Или проделки чёрта?

Я не знал.

Мне страшно не нравилось, что я бросил детей, но я был в панике. Я чувствовал, что если останусь, мне не жить. Против такой силы у меня не было защиты. Я не мог противостоять ей. И она полностью сконцентрировалась в Мэрилу.