Текст книги "КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ"

Автор книги: Брэд Брекк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 44 страниц)

– На часок? – спросила мамасан.

– Да, старая, – сказал я, – но сначала мы бы хотели посмотреть на девчонок.

Они развалились на плетёных креслах и вяло отмахивались веерами от чёрных мух, роящихся над головой. Некоторые в опиумном дурмане лежали на холодном каменном полу, глядя в потолок застывшими глазами.

Мы переходили от одной к другой и перебрасывались словами.

– Откуда ты, сладкая? А? Кан Тхо? У меня двоюродный брат жил в Кан Тхо. У него там был бар. Пока партизаны его не взорвали. Тогда он уехал в Бангкок. Последний раз я слышал, что он в Париже : он прислал открытку мне с левого берега…

Тётки хихикали и улыбались, как всегда. Я вернулся к одной изящной девушке с широкой улыбкой и погладил её по смуглой коже.

– Я тебе нравлюсь?

– Да-а-а…

– Хочешь меня?

– Ещё бы!

Я отдал хозяйке 300 пиастров, и девушка пошла за мной в дальнюю кабинку.

Для вьетнамки у неё была большая грудь. Точно. Большая и отвислая, с коричневыми сосками размером с долларовую монету. Она задвинула занавеску, быстро скинула одежду и стала меня раздевать.

– Дать-пососать? – спросила она и улыбнулась.

– Не понял…

– Хочешь, я дать и пососать? Я хорошо сосать…

– Нет, – засмеялся я. – Не надо мне сосать, даже если ты способна втянуть в себя через соломинку мячик от гольфа. Я хочу простого нежного траха.

– Ты сначала дать мне сосать, ладно? Я хорошо сосать, милый!

– Нет, нет, нет. Я просто хочу перепихнуться. Трахнуться. Ты получишь настоящую шишку. На губах твоих появится улыбка, а в глазах будут стоять слёзы. Ложись и раздвинь ноги. Я тебе покажу, я высажу твои грёбаные мозги, гарантирую!

– Хокай, хокай…

У меня мелькнула мысль, а что если она из Вьет Конга? Я слышал байки о том, как вьетнамские проститутки, симпатизирующие Фронту Национального освобождения, вставляли в вагины бритвенные лезвия и шинковали пенисы джи-ай в капусту. Я решил, что она не такая. Я знал, что это враки. Мне не приходилось разговаривать с людьми, которые сталкивались бы с подобной практикой в борделях Сайгона. Я даже не слышал о таких людях.

Когда я вышел, Тид сидел на стуле.

– Хороша баба? – спросил я.

– Мммм…неплохая, Брекк. Пожалуй, шестёрка по 10-балльной шкале, но какая же она худая – как будто трахаешь мешок с козьими рогами и при этом танцуешь на острие лезвия. Никогда не знаешь, что там в манде у этих блядей…

– Понятно.

– Наверное, пора возвращаться к капитану Ли, – предложил я.

Мы подобрали Ли в джип на улице Нгуен-Хюэ, возле здания ЮСПАО.

– Где вас носило? – спросил он. – Всех сайгонских тёлок перебрали?

– Мы не такие дураки, сэр. Да наши члены отвалились бы… – сказал Тид.

– Не знаю, как вы вообще могли так о нас подумать, сэр. Мы с Тидом сама невинность! К тому же я католик. Мальчиком я прислуживал в церкви! Мы храним себя для брака! Мы не ищем проституток, ради всего святого! Мы не занимаемся этим ни в борделях, ни на задних сиденьях машин. Ведь это смертный грех… – ёрничал я.

– Ну ладно, думаю, вы хорошие ребята, морально устойчивые. А теперь назад, в Кат Лай. Сайгон действует мне на нервы…

Жизнь в Кат Лай плавно перетекла в долгое жаркое лето. Боевых действий у 199-ой бригады было немного, поэтому писать нам было особо не о чем. А без ежедневных развозов прессы, которые так досаждали мне в ЮСАРВ, мне стало нестерпимо скучно, и все мои помыслы обратились к тому дню, когда я навсегда покину Вьетнам.

Мы часто ходили на боевые задания, но редко вступали в контакт с противником. Носили мы всё, что хотели. По сравнению с ЮСАРВ, наш внешний вид дегенерировал в какой-то маскарад.

Умора!

Раз в неделю я ходил в местную парикмахерскую. Не то чтоб мне нравилась стрижка. Вовсе нет. Но просто вместе со стрижкой я получал расслабляющий 15-минутный массаж головы – всё за 25 центов. Отдыхая и думая о доме, я мог бы просидеть в кресле цирюльника весь день.

В Кат Лай рядом с нами располагался батальон пехоты, в который входила механизированная рота и отряды глубинной разведки; кроме того, был ещё десантный батальон южновьетнамской армии – мы поддерживали его в боевых операциях. Вьетнамские солдаты жили по соседству и питались в нашей столовой.

В 199-ую бригаду входили ещё два пехотных батальона – в Нха Бе и Бинь Чане – оба к югу от Сайгона, в пределах его досягаемости.

Почти каждый вечер мимо нашей палатки проходили дозорные патрули, отправляясь из Кат Лай на боевые задания. Чаще всего в это время ливмя лили муссонные дожди. Люди скользили по грязи, сгибались под тяжестью рюкзаков, винтовок, пулемётов и патронных лент, крест-накрест болтающихся на груди, а ветер трепал их плащ-палатки. Глядя, как длинные зелёные цепи сливаются с дождём и туманом, мы радовались, что не шагаем с ними в одном строю. Такая скверная погода не годилась для войны.

В расположении у нас был открытый кинотеатр, но каждый вечер лил такой сильный дождь, что мы почти не ходили туда. Один раз я пошёл и увидел комедию : господин Джон Уэйн исполнял главную роль в глупом фильме о зелёных беретах.

После работы мы пили пиво и писали письма. Больше делать было нечего. Спали мы на старых заплесневелых брезентовых койках. Я положил на койку надувной матрац, а сверху плащ-палатку. Но я купил амулет – тигриный коготь – и носил его на шее, и каждый раз, как я переворачивался на живот, коготь делал в матраце дырку. Скоро мне надоело латать прорехи, и я матрац выбросил.

Коготь тигра – красивая вещь в золотой оправе. Вьетнам – одна из немногих стран, где ещё живут тигры, поэтому бизнес по поставке тигриных когтей и зубов на украшения процветал, несмотря на войну.

А, может быть, и благодаря ей…

У нас была убогая душевая кабинка. Через 10 минут после душа ты всё равно был весь в поту. В кабинке был деревянный пол, три стенки и крыша с дыркой – всё из старых гнилых досок. На крыше над дыркой помещалась 200-литровая бочка из-под керосина, сбоку к кабинке притулилась шаткая лестница. Если хотел принять душ, нужно было наполнить две 20-литровые канистры холодной водой у столовой, притащить их к кабинке, взобраться на лестницу, вылить воду в бочку, слезть с лестницы, раздеться и встать под бочку.

Дно бочки было усеяно ржавыми дырками, и нужно было поспешать намылиться и смыть пену, пока не кончилась вода.

Всякий раз, совершая этот ритуал, я ещё только намыливался, когда 10 галлонов воды подходили к концу. Поэтому голому, в одних ботинках, мне приходилось мчаться назад к столовой и тащить новую порцию в 40 литров, чтобы закончить омовение.

Целая проблема на мою задницу.

Несколько раз помывшись так, я сказал "к чертям собачьим" и стал просто обтираться мокрым полотенцем.

По утрам, набрав в каски воды, мы чистили зубы, брились и умывались. Вода была холодной, вместо крема для бритья к нашим услугам было только мыло, поэтому мы часто выдёргивали свою щетину и резались бритвами, и потом весь день ранки щипало от пота.

В Кат Лай было так сыро, что от палаток к конторе ходить приходилось по дорожкам из досок, чтобы не тонуть по колена в грязи.

Палаточный городок был зачумлён крысами, мы ставили ловушки, но крысы почти не попадались. С другой стороны, повсюду кишели ядовитые змеи. Видели даже кобр у душевой кабины.

Вот ещё одна причина, почему я перестал пользоваться душем.

Повсюду шныряли малышки-гекконы и ящерицы-маргуиллы. Ночью их надо было смахивать с одеяла, а утром вытряхивать из ботинок – они забирались туда, пока мы спали.

Майор Литтел открыл мне глаза на то, как в армии умеют ловко сваливать с больной головы на здоровую, то есть изгонять неугодных, расписывая их перед другим подразделением лучше некуда.

Отдел общественной информации ЮСАРВ выдал мне оценку "отлично" за мои способности, а штабная рота не поскупилась на "хорошо" за моё поведение. Всё верно, ведь меня наказывали по 15-ой статье всего пять раз, а под трибунал хотели отдать всего один.

Интересно, что нужно натворить, чтобы получить "неуд" по поведению? Кокнуть по утру топором бригадного генерала, пока он мечет кал в уборной?

Я продолжал поддерживать связь с ребятами из ЮСАРВ и регулярно общался с Найстромом, когда подавал сведения о наших потерях для ежедневной общеармейской сводки. Найстром рассказал, что после переезда в Лонг Бинь в ЮСАРВ был устроен полный и очень тщательный смотр.

Я едва мог в это поверить.

Еда наша, натурально, была полная фигня, но каждую среду мы устраивали барбекью на свежем воздухе : море мяса, бобов и пива.

Раз в неделю приходили посылки "Кэр"* : сигареты, мыло, лезвия и прочие жизненно важные мелочи – всё бесплатно. Посему вместо "Кэмела" я вынужден был курить "Лаки Страйк" – вкус у сигарет был как у сушёного конского навоза. Мамой клянусь, сигаретки эти остались ещё с Корейской войны. Если не со Второй мировой.

В начале июля министр обороны Роберт Макнамара посетил какую-то боевую роту. Меры безопасности предпринимались самые жёсткие на моём веку. Выделили ударный вертолёт "Кобра" и два "Волшебных дракона"*, чтобы проперчить землю вокруг министра. Сильно сомневаюсь, чтобы можно было отыскать вьетконговца на мили от тех мест, где садилась его вертушка.

В июле к нам выбрался Найстром и рассказал, что случилось с одним генералом во время передислокации ЮСАРВ в Лонг Бинь…

Как-то утром бригадный генерал Уолт Ноулер отправился в офицерский нужник, что стоял возле командного здания, а в это время какой-то сержант приказал косому на вилочном погрузчике передвинуть нужник на 30 ярдов вправо.

Азиат подхватил кабинку стальными вилами и приподнял её на 15 футов над землёй.

Тут генерал Ноулер открывает дверцу – штаны спущены – и орёт что есть мочи, и трясёт кулаком, и требует опустить себя вниз.

Офицеры в здании, слыша шум, подходят к окнам посмотреть, в чём дело. Ноулер машет им рукой и улыбается, и, как только азиат – ни черта не понимающий, что ему орёт генерал – переносит нужник на новое место, возвращается к прерванному действу.

В августе пулей ранило в ногу бригадного генерала Натана Мессинджера, командира 199-ой бригады. Он как раз летел в своём вертолёте, когда это произошло.

Генерала наградили "Серебряной звездой" и "Пурпурным сердцем". Пилот вертушки получил "Бронзовую звезду" с дубовыми листьями за мужество. А стрелкам, главным действующим лицам, за доблесть повесили по "Благодарственной медали".

Такая вот иерархия по-армейски.

Здесь бы надо поставить вопросы : Почему генерал прописывает себе "Серебряную звезду" за ранение, хотя было бы достаточно одного "Пурпурного сердца"? Почему двух рядовых за спасение генеральской жопы награждают всего лишь "Благодарственными медалями"? И что в самом деле значит геройская награда в этой войне?

Вероятно, те солдаты не были созданы равными.

Никогда не были равными. И никогда не будут равными. Это лишь прекрасный абстрактный американский идеал. И мало кто в действительности верит в него.

В середине августа 199-ая бригада присоединилась к 9-ой и 25-ой пехотным дивизиям для проведения массированной операции по выявлению и уничтожению подразделений какого-то вьетконговского полка, разбросанных вокруг Сайгона. По слухам, полк намеревался атаковать Лонг Бинь 140-мм ракетами, бьющими как молот самого господа Бога.

Однако совместные усилия, названные операцией "Шелби", закончились пшиком. Вьет Конг растворился в воздухе, и пока я находился в 199-ой бригаде, ей удалось подстрелить всего пятерых азиатов во время одного ночного патрулирования.

Один снайперский взвод 5-ой роты 2-го батальона на лодках выдвинулся в район патрулирования во главе с сержантом по имени, кажется, Джесси Джеймс. Они заняли позции вдоль реки примерно в семь вечера. Весь район зарос пальмами нипа. Как прикрытие солдаты использовали дренажный канал, и стоять им пришлось по колено в иле и по грудь в воде.

Пулемётчик всполошил всю засаду. Около девяти вечера он перешёптывался с товарищем, когда услышал, что два сампана спускаются вниз по течению. Было темно, и он их почти не видел, но вёсла плескали и азиаты тихонько переговаривались. Двое сидели в первой лодке, и трое – во второй.

Это точно были вьетконговцы, потому что был камендантский час. Никому не разрешалось выходить за пределы деревни или быть на реке после заката.

Пулемётчик начал, за ним и все остальные заиграли рок-н-блин-ролл. Через 60 секунд вьетконговцы вместе с сампанами пошли на дно.

После боя взвод перешёл на запасную позицию – на 200 ярдов в тыл – и залёг до утра.

В сентябре Южный Вьетнам затеял выборы, и каждую ночь в течение недели мы ждали миномётного удара. Я спал одетым и обутым, в обнимку с винтовкой, и твердил про себя, что только этого дерьма мне не хватало. Но выборы прошли, и ничего не случилось. Я писал о церемониях награждения и о программе медицинской помощи гражданскому населению, осуществляемой 199-ой бригадой. Эта программа означала отправку двух-трёх врачей вместе с переводчиком по деревням и хуторам вокруг Сайгона, чтобы вырвать несколько зубов и наложить лейкопластыри больным, немощным и парализованным.

В деревне возле Бинь Чаня я видел женщину, у которой был рак обеих грудей.

Жуткое зрелище.

Где-то в сентябре один из наших фотокоров, живших в соседней палатке, заразился гепатитом и был отправлен в госпиталь. Бедняга Энцо был похож на азиато-итальянца : жёлтая кожа, жёлтые глаза – весь жёлтый. Кожа стала желтушного цвета из-за попадания желчи в кровь.

Нас с Билли внесли в план на отправку в краткосрочный отпуск в Бангкок в конце сентября. Но Билли заболел малярией. Из полевого госпиталя в Кам Ране, где он выздоравливал, он писал мне, что не может высадиться в Бангкоке и был бы счастлив выжить от лечения, которым его пользовали.

Билли считался лежачим больным, но он писал, что его заставляют по полдня наполнять песком мешки. И добавлял, что желтушники засыпают мешки полный день.

– Я собираюсь удрать отсюда, вскочить в самолёт до Дананга, а оттуда на вертлёт до Чу Лай. Думаю, так будет лучше выздоравливать, – писал он.

За месяц до того он участвовал в боевых действиях в составе одной из рот 101-ой воздушно-десантной дивизии и был снова ранен, когда косоглазые обстреляли их 60-мм миномётными снарядами. Рана была несерьёзная, говорил он, и его наградили третьей медалью "Пурпурное сердце". Парню с тремя "Пурпурными сердцами" можно ехать домой, но сумасшедший Билли заявил, что не только остаётся, но и собирается продлить службу здесь, чтобы свою общую службу закончить досрочно.

– Мне начинает нравиться эта война, – писал он, – мне начинает нравиться участвовать в ней.

В той же операции, рассказывал Билли, они пристрелили большого китайского начальника, который шёл с войсками СВА в качестве советника. Потом Билли прикончил своего первого азиата. И ужасно гордился собой.

– Я шёл головным и увидел мерзавца первым, – писал он, – я дал очередь и попал ему в голову и грудь. Надо было видеть его, Брэд! Я отстрелил ему башку. Он кувыркнулся за лежачий ствол и до сих пор валяется там. Мужик, я просто обалдел, прикончив этого маленького жёлтого ублюдка…

– Недолго ждать осталось, когда Билли-младший будет откручивать ножки у стола и дёргать барбоса за уши, – хвастал он.

За неделю до отпуска я только и думал что о ночах в плюшевой гостинице с доставкой в номер, с кондиционером, чистыми простынями, горчим душем и горами мыла. И, само собой, о выпивке и тёлках в неограниченном количестве.

Я был готов предаться буйному разгулу!

ГЛАВА 35. «ПАРЕНЬ, КОТОРОМУ НЕ НРАВИЛИСЬ ШЛЮХИ».

"– Посмотри же на них : какие они славные и сексуальные, как ты можешь говорить им «нет»? Господи, какой же ты твердожопый!

– Славные? Да ты сам посмотри хоть на вон ту : ходячий случай триппера, если я хоть что-то понимаю.

– Джон, я знаю эту девушку, она девственна и из хорошей католической семьи. Как ты можешь говорить такое?

– А вон та : её лицо словно иссечено осколками мины-клеймор.

– Так и есть, Джон. За это её зовут "Личико Клеймор". Но тебе не стоит над этим подшучивать…"

Раз в неделю надо было мыть джип. Чем тащиться к реке и мыть самим, мы платили за это другим. Джипу нельзя было покидать расположение 199-ой бригады только с одним человеком – таково было правило капитана Ли, поэтому я уговорил Рамсфельда поискать автомойку вместе со мной.

Рядовой 1-го класса Джон Рамсфельд, высокий, нескладный и тощий паренёк из Кентукки был женат и до армии работал в маленьком сельском еженедельнике, который издавал его отец. Когда-то у него была тёмно-рыжая шевелюра, но с военной стрижкой он был похож на бритую репу.

Каждую неделю мы с Рамсфельдом выезжали на шоссе Бьен Хоа и искали автомойку, где бы мальчишки помыли джип за 100 пиастров, которые мы выкладывали из собственного кармана.

Рамсфельд снимал рубаху и, подставляя солнцу конопатую спину и грудь, читал присланный женой роман. Он читал, а я валялся в жестяной хибаре по соседству с мойкой. Потом я садился в тени и пил пиво, болтал с девчонками и приглядывал за мальчишками.

Всё шоссе было усеяно мойками грузовиков и легковушек, и возле каждой притулилась халупа в пивом "33". У каждой халупы имелось две-три задние комнаты с койками и занавесками вместо стен – для водил, которым хотелось повеселиться во время ожидания. В каждой халупе была своя старуха-хозяйка и от трёх до десяти работавших на неё девок.

Всякий раз я выбирал новую мойку. Не то чтоб была какая-то особая причина, просто я люблю разнообразие.

Несколько раз я пробовал заинтересовать Рамсфельда, но он всегда отклонял мои предложения, заявляя, что женат. И вот однажды я заплатил трём девчонкам расшевелить его, так, ради хохмы…

В тот день Рамсфельд развалился в джипе, пока мальчишки делали своё дело с тряпками и мыльной водой.

– Вот, – сказал я девчонкам, – 100 пиастров каждой, если затащите того хмурого парня в постель. И 300 пиастров той, кому первой это удастся. Думаю, он согласится, но он любит поиграть в кошки-мышки…его трудно уломать. Он всегда играет в такие игры и считает, что ви-намские девчонки что надо!

Девчонки хихикали и кивали, засунули деньги в узкие трусы и направились к Рамсфельду. Первая девушка подкралась к нему сзади, обхватила руками и чмокнула в шею.

Рамсфельд вздрогнул и дёрнулся вперёд, ударившись головой о лобовое стекло.

– Хотеть меня, джи-ай?

– НЕТ…ОТВАЛИ ОТ МЕНЯ! ОСТАВЬ МЕНЯ, ЧЁРТОВА ШЛЮХА…

ТЫ ЗАРАЗИШЬ МЕНЯ МАНДАВОШКАМИ!

Девушка снова обхватила шею Рамсфельда.

– Ты заняться со мной любовью, джи-ай…клёво трахаться, беб-би!

– НЕТ. ЧТО, СУКА, НЕПОНЯТНОГО? "НЕТ" ПИШЕТСЯ "ЭН-Е-ТЭ".

Две другие девушки приблизились к нему, подбираясь к его либидо. Одна из них схватила каску Рамсфельда, напялила на голову и запрыгала перед джипом, изображая солдата с винтовкой и приговаривая : "Бум-бум…ты хотеть меня бум-бум, солдат?"

Третья подняла блузку, освободив пару объёмистых грудей, и начала гладить их, облизывать похотливо губы, ближе и ближе приближаясь к Рамсфельду.

– Ты трахнуть меня, джи-ай? Чудесно… пожалуйста, трахни меня!

Девки обступили его с трёх сторон, хватали его, пытаясь поцеловать в губы. Одна стала сзади расстёгивать ему брюки, другая сгребла его промежность, а третья, всё ещё в каске, старалась раздвинуть ему ноги.

Рамсфельд костерил их на чём свет стоит, даже воздух голубел.

Девчонки приняли это за весёлое развлечение, так что их смешки скоро перешли в хохот. Они, наверное, думали, какой смешной американец. Он хочет завалиться в постель с одной из нас, но ведёт себя так, словно ненавидит всех троих.

Девчонки выстроились перед ним, тёрли себе промежности и стонали, и в ответ на его ругань они просто смеялись. От этого он распалялся ещё больше.

Наконец, эта долговязая глиста, словно педик, начал отмахиваться от девок, как от мух. Ему удалось выскочить из джипа; девки, смеясь, погнались за ним. Для них это была просто забава. Пропылив по дороге 75 ярдов, он повернул назад и помчался к хибаре, где я пил пиво. Девчонки остановились и сбились в кучку, показывая на него пальцами.

– Брекк! – крикнул он, по-птичьи склонив голову на бок и пытаясь казаться разъярённым. – Это ты их науськал?

Я хмыкнул и кивнул.

– Ты же знаешь, что я женат.

– Ах, да, – я щёлкнул пальцами, – совсем забыл, у тебя ж законная половина…

– Мне совсем не улыбается ехать домой с мандавошками и триппером, чувак!

– Ну конечно нет, Джон! Но если ты когда-нибудь подцепишь что-нибудь в туалете, то на этот случай у врачей есть горы пенициллина…

– Такого в туалете не поймаешь!

– Да, ты прав, Джон. Чтобы поймать такое, надо засунуть свою "гордость и радость" в больную вьетнамскую вагину…

– Я не хочу трахаться с этими блядями…ну как ты не врубишься?!

– Ты разве педик, Джон? Тебя тянет к Гарри? Ты помешан на женщинах? Или тебе нравятся мальчики? Может, ты торчишь от одёжки? Или хочешь пососать член, чудило?

– Что?

– Посмотри же на них : они такие славные и сексапильные, как ты можешь говорить им "нет"? Господи, какой же ты твердожопый!

– Славные? Да ты сам на посмотри хоть на вон ту : ходячий случай триппера, если я хоть что-то смыслю.

– Джон, я знаю эту девушку, она девственна и из хорошей католической семьи. Как ты можешь говорить такое?

– А вон та : её лицо словно иссечено осколками мины-клеймор.

– Так и есть, Джон. За это её зовут "Личико Клеймор". Но тебе не стоит над этим подшучивать…

– Посмотри на зубы вон той, третьей – да она вампир какой-то!

– Зато она хорошо сосёт! У неё это чудно получается, особенно когда вынимает зубы. Смотри, она может отправить тебя на седьмое небо. После такой ночи тебе с твоей женой будет скучно, поверь мне…

Мы заплатили мальчишкам и вернулись к машине.

– До свидания, дорогие…как-нибудь в следующий раз. Его так трудно ракочегарить. До скорого… – сказал я.

Девчонки хихикали, прикрываясь ладошками.

– Sin loi, прости, джи-ай, – одна из девушек помахала Рамсфельду рукой.

– Смотри, Джон, ты им понравился, хоть и вёл себя как настоящий придурок!

– Не делай так больше, ладно?

– Ладно. Тот, кто не трахает блядей в мирное время, не будет сражаться в военное – таков закон джунглей, так рушатся иллюзии, Джон…

– А, ГОВНО…

– Да? А сколько на твоём счету подстреленных азиатов, задавака?

ГЛАВА 36. «ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ».

«Никто не может вообразить себе всех ужасов войны. Это не раны, не кровь и не тиф, это не дизентерия – хроническая и острая, не холод, не жара и не голод. В душе человека это – опьянение от жестокости, деморализация и расстройство, а как внешние проявления – подозрительность, подлость, эгоизм».

– Флоренс Найтингейл, английская сестра милосердия,

письмо от 5 мая 1855 г.

Я прибыл в лагерь «Альфа» – вместе с сотнями других солдат – около пяти вечера. Мой рейс на Бангкок был только на следующий день. Плохо, что рядом не было Билли. Но всё равно я был в рад уехать из Вьетнама, из войны – хоть на пять дней. Сам полёт бесплатно осуществлялся на специально зафрахтованных правительством самолётах, время полёта не входило в срок отпуска.

Каждый американец во время службы мог съездить на побывку – на "отдых и восстановление", или, как некоторые говорили, "насилуй и разрушай" – в один из десяти "портов захода".

Почти все женатики ездили на Гавайи. Там они встречались с жёнами : те тратились на билет меньше обычного, если, конечно, успевали оформить нужные бумаги.

Рамсфельд тоже ездил на Гавайи и рассказывал потом, что всё время провалялся со своей старушкой в постели. Он мало говорил об этой поездке, заметил только, что было здорово побыть с женой.

В этот первый свободный вечер занять себя было нечем, и мы отправились в клуб для рядового состава пить пиво, шутить и травить байки из военной жизни.

В 8:30 вечера в клуб пришли шесть австралийцев, тоже отправлявшихся в отпуск, они заняли столик и стали пить как все остальные. Чем больше они пили, тем больше шумели. И совсем скоро у клуба наметили выяснение отношений. Один рядовой имел зуб на своего старшину за какое-то дельце, которое случилось в джунглях несколько недель назад.

Эти двое вышли наружу и начали от души дубасить друг друга. Сержант выбил рядовому три передних зуба и сломал нос.

– Ладно, сардж, мне хватит, – сдался парень. Они пожали друг другу руки и, обнявшись и шатаясь, вернулись в клуб.

– Так мы улаживаем проблемы, дружище, – ухмылялся сержант.

Оба смеялись и весело заказали ещё по паре пива. Потом они взобрались на стол и танцевали, тесно прижавшись друг к другу, как будто это был самый естественный в мире способ танца.

– Вы, оззи, съехали, бля, с катушек, – орали им солдаты.

– Смотрите, друзья, вот такие мы, – улыбался сержант и танцевал вальс "Матильда" с беззубым рядовым.

Мы сидели и балагурили о виски и женщинах, которых отымеем во время пятидневной экспедиции по цеплянию триппера в городах Дальнего Востока.

Я слышал, что такой отпуск хорошо проводить в Австралии. Но я также слышал, что неплохо получается и в Таиланде, что девушки Бангкока самые умелые на всём Востоке.

На следующий день я обменял военные сертификаты на зелёные американские доллары, ибо за пределами Вьетнама не разрешалось иметь сертификаты, к тому же мне сказали, что я смогу обменять доллары на тайские деньги в Бангкоке в Центре отдыха. Со мной было немногим более 400 долларов, и я надеялся, что на утехи мне хватит.

В тот же день штаб-сержант вышагивал туда-сюда по помещению и держал заученную речь. Он говорил так же скучно и монотонно, как говорят сержанты в учебном лагере, и делал ударение на некоторых словах.

– Итак, ребята, оторвали свои задницы и слушаем сюда, – прокричал он в мегафон.

– Личный состав, внесённый в список на рейс 1600 до Бангкока, выстраивается в очередь у окошка, в котором будет указан этот рейс. Вы готовите свои командировочные и личные документы и предъявляете их сержанту в окошке. Он сверяет ваши имена со списком на рейс. Если ваше имя внесено, вы проходите на проверку багажа. После проверки багажа вы садитесь в автобус, отправляющийся в аэропорт, а потом проходите на свой рейс через выход, помеченный как "Рейс 1600 на Бангкок". Понятно? Хорошо. Тогда выстраиваемся у окошка.

Когда мы выстроились на проверку багажа, сержант с мегафоном произнёс ещё одну речь.

– Запрещается вывозить из Вьетнама следующие предметы : оружие, боеприпасы и взрывчатые вещества, порнографические фотографии и литературу…

Наконец, мы сели в самолёт – "Боинг" 707 компании "Эйр Вьетнэм" – и круто взяли вверх над Тан Сон Нхутом. Я любовался Дельтой, пока облака не скрыли её из виду…

Летя со скоростью 500 миль в час над юго-восточными джунглями Азии, мы строили глазки стюардессам, мысленно раздевали их и насиловали твёрдыми, как винтовочные стволы, членами.

– Пристегните ремни, пожалуйста. Через пять минут мы садимся в международном аэропорту Бангкока.

Нас принимают в аэропорту и везут на автобусе в Центр отдыха на инструктаж, после которого мы обменяем деньги и будем предоставлены сами себе. Обменный курс – 20 бат за доллар.

Инструктаж – сплошная трусливая мура!

Раздают списки одобренных гостиниц, в которых можно останавливаться. Гостиницы, не попавшие в список, считаются опасными. Необходимо держаться группами вместе с другими джи-ай. Нельзя опаздывать на обратный рейс в боевую зону. И обязательно нужно что-то сделать, о чём можно написать домой.

Дорогие мама и папа…

– Вы можете осматривать буддийские статуи, посещать храмы и другие достопримечательности, купаться, питаться в хороших ресторанах…

Мне, пожалуйста, шатобриан с кровью, жареным луком и варёным картофелем, приправленным петрушкой и сельдереем, ржаной хлеб со сливочным маслом, спаржу под голландским соусом, зелёный салат с уксусом, вишнёвый пирог с шариком ванильного мороженого, чашку крепкого кофе, ведёрко льда и бутылку очень дорогого виски.

– …ходить на плавучий рынок, фотографировать, делать покупки и, кроме того, вести себя так, чтобы ваша страна гордилась вами и мундиром, который вы носите, – говорит инструктор.

О чём речь, мужик!

– Оставьте благоприятное впечатление у тайского населения…

Уж я оставлю впечатление, будь спокоен…

– Будьте посланцами доброй воли, поступайте так, чтобы росло доверие к армии США.

Отвали ты, сардж, мать твою!

Я хотел как можно дальше убраться от солдат, армии, инструкций и одобренных Центром отдыха отелей.

Обменяв деньги, я вышел через тяжёлую вращающуюся дверь в зал ожидания, где меня встретили дядюшка и тётушка – Боб и Лоррейн Мик. Боб, мамин брат, работал механиком на воздушной базе Юдорн в 300 милях к северу.

Я подхватил свой багаж и сел к ним в машину. Мне хотелось выпить, и я попросил Боба притормозить у магазина и купил пару бутылок "Джонни Уокера".

Боб и Лоррейн с тремя детьми приехали в Таиланд в июне. У Боба был двухгодичный правительственный контракт. В Юдорне не было жилища для семейных, поэтому он сняли большой дом в Бангкоке для Лоррейн и детей.

Боб показал мне мою комнату. Я скинул форму, переоделся в штатское, налил себе виски и проболтал в родственниками несколько часов кряду. В 11 ночи Боб и Лоррейн пошли спать. Я налил себе ещё и пошёл в свою комнату, полюбовался в окно, вернулся на кухню, отыскал открывалку, вернулся в комнату и попробовал развинтить окно, чтобы отправиться в город знакомиться с красивыми тайскими женщинами.

Было бы, конечно, проще выйти через дверь, но я уже набрался и не соображал, что делаю. Мне не удалось открыть окно, я расстроился, разбил стекло открывалкой и уже одной ногой был снаружи, когда на шум прибежал Боб. В руках я баюкал початую бутылку виски.

– Что с тобой, Брэд?

Я обернулся, смущённый от того, что меня застукали при попытке бегства.

– М-м-м, я ищу свою утерянную мудрость. Думаю, она где-то там, снаружи.

– Что?

– Иду в город снимать тёток, ещё не познавших мужчин!

– Прекрасно, но не легче ли выйти через дверь?

– Нет, через дверь слишком опасно…она может быть заминирована. Я никогда не выхожу через дверь, если она, конечно, не открыта уже гранатой. Я ползающий на пузе солдат охранения. Мне надо выйти через окно, Боб.

– Зачем?

– Потому что меня имеют – имеют вдали от родины! Потому что моя потерянная мудрость где-то там, в темноте.

– Ну, ладно, ладно, – сказал Боб, поднимая руки, словно перед грабителем. – Но, Брэд, пока ты не ушёл… в Бангкоке есть дерьмовые районы, поэтому тебе лучше остановиться в каком-нибудь надёжном отеле. Здесь можно лишиться жизни, получив в спину дешёвый нож – и плавай потом в реке. Тут такое каждый день. В этой стране убивают за пару ботинок, поэтому смотри…

– Никому мои ботинки не нужны. Мои боевые казённые ботинки. Всё будет нормально.

Он смотрел, как я вылезаю через разбитое окно. Следующим препятствием на моём пути оказалась 12-футовая чугунная ограда с острыми штырями по верхнему краю.

Боб вышел через дверь в темень ночи и шлёпал за мной в халате и тапочках.