Текст книги "Большое сердце"

Автор книги: Борис Рябинин

Соавторы: Олег Коряков,Олег Селянкин,Ефим Ружанский,Лев Сорокин,Елена Хоринская,Николай Мыльников,Юрий Хазанович,Николай Куштум,Юрий Левин,Михаил Найдич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

4

У самой переправы через Вислу машину маршала задержали проходившие на плацдарм войска.

За сорок минут до этого немцы устроили одновременный разведывательный налет на все переправы. Что-то гитлеровцы подозревали, нервничали. Однако посты воздушного наблюдения своевременно предупредили о появлении противника. В войсках успели подготовиться к налету.

Когда самолеты, встреченные сильным зенитным огнем, появились над Вислой и сбросили серии зажигательных ракет, на мостах и берегах войск не оказалось: они успели укрыться от наблюдения.

Широков, выслушав доклад полковника – главного коменданта переправ, приказал поблагодарить весь личный состав за хорошую службу.

Сейчас переправлялись войска генерала Голикова. Он находился на главной переправе и наблюдал за порядком движения колонн. Это понравилось Широкову.

Солдаты, заполняя всю ширину моста, шли торопливым шагом. В темноте звучали слова команды. Регулировщицы с фонариками в руках указывали направление маршрутов подразделений.

– Когда закончите сосредоточение? – спросил Широков Голикова.

– Завтра ночью, – ответил генерал и стал перечислять, какие части уже прошли, какие пойдут завтра.

Эта осведомленность тоже понравилась командующему, и он, вспомнив, как оборвал его на Военном Совете, спросил:

– С начальником штаба все вопросы разрешили?

– Так точно, товарищ командующий.

– Попрошу вас в эти дни налечь на занятия с бойцами. Ваша армия необстрелянная, да и для всех задачи новые. Бой за населенный пункт, действия в лесистой местности, форсирование каналов – отрабатывайте эти темы.

– Слушаюсь.

За пехотой по мосту шли обозы. Звонко постукивали подковы о деревянный настил моста. Громко кричали ездовые.

Воспользовавшись коротким перерывом в движении, Широков переехал Вислу и уже через час был в штабе фронта, где в зале заседания к назначенному часу его ожидали артиллеристы.

– Я вижу, что у вас все готово, – довольно произнес Широков, здороваясь за руку с маленьким седым генерал-полковником, командующим артиллерией фронта, всматриваясь в развешанные на стенах карты. Артиллерийский генерал стоял, опираясь на палку: одной ноги у него не было, ее заменял хорошо сделанный протез.

– Давайте начнем, – предложил Широков, усаживаясь в свое кресло. После этой поездки, встречи с разведчиками, он чувствовал себя бодрым, свежим.

В подготовке плана артиллерийского наступления командующий фронтом принимал близкое участие. Это уже была пятая или шестая встреча с артиллеристами. Впервые создавалась очень мощная насыщенность фронта орудиями. Широков сам определял количество орудий на километр фронта, интенсивность и продолжительность огня. Он с удовольствием замечал, что штабники хорошо поняли его мысль, какой должна быть эта подготовка, как должны быть расставлены части, чтобы артиллеристы могли, не теряя времени, поддерживать огнем последующие после прорыва обороны противника действия штурмовых батальонов и общее наступление пехоты.

За все время совещания Широков ни разу не взглянул на часы, позволяя всем высказаться полностью.

– Очень хорошо, очень хорошо, – несколько раз произнес он.

В конце совещания Широков, стоя у карты, прищурил глаз, что-то прикидывая.

– А что, если нам… – сказал он и, повернувшись к артиллеристам, закончил мысль, – немного попутать противника? Повторить артиллерийское наступление? Как вы думаете, Алексей Николаевич? – обратился он к командующему артиллерией.

– Именно? – спросил тот обеспокоенно, подозревая, что доложенный план не совсем понравился командующему. – По нашим расчетам противник будет подавлен и деморализован в большей своей части. Таких артиллерийских наступлений еще не бывало.

– Согласен, согласен, – торопливо сказал Широков и стал развивать мысль, что после артиллерийской подготовки противник будет ожидать наступления пехоты и танков и приведет в действие всю замаскированную систему своей обороны, выдвинет части, которые должны отразить попытки прорыва линии обороны. И если на сорок минут устроить паузу, то противник примет ее, как задержку наступления пехоты, что случалось, постарается воспользоваться этим временем и сконцентрировать свои части. Второе артиллерийское наступление завершит разгром обороны противника, внесет еще больше дезорганизации и позволит нашим частям с меньшими потерями пройти оборонительные рубежи.

Генерал-полковник недоверчиво, с выражением обиды на лице, слушал Широкова. Но когда в конце командующий сказал, что в этом случае артиллеристы смогут уж наверняка разрушить всю оборону противника, оживился и убежденно стал поддерживать предложение маршала.

Только начальник штаба Колегаев, потирая платком лысеющий затылок, резко заметил, что теперь уже поздно пересматривать план, доведенный до артиллерийских подразделений, что времени для подготовки у них осталось мало. Хорошо будет и то, если они сумеют осуществить доложенный тщательно и интересно задуманный план полностью во всех его частностях. При этом он несколько раз нервно посмотрел, отворачивая манжет кителя, на свои большие ручные часы, как будто приросшие к его худощавой руке. С новым планом, говорил начальник штаба, могут они задержаться, и тогда дважды повторенное, но плохо проведенное артиллерийское наступление не сделает и того, что задумано одним.

Широков, ни одним движением не выдавая своего отношения, молча слушал раздраженную речь начальника штаба.

– Что скажут артиллеристы? – спокойно спросил он, когда Колегаев замолчал.

– Считаю эту тревогу напрасной, – быстро заговорил, приняв все близко к сердцу, генерал-полковник. – Уложимся в сроки. Так? – обвел он глазами своих людей, ища у них поддержки. – Видите, возражений нет! Если будет приказано…

– Будет приказано, – подтвердил Широков, вставая. – Прошу артиллеристов в три дня подготовить мне новый план. Хватит трех дней?

– Вполне, – торопливо согласился генерал-полковник.

– Приступайте!..

Это было знаком, что совещание окончено.

Артиллеристы поднялись.

Командующий и Колегаев остались одни. Давая на подпись бумаги, начальник штаба не утерпел, хотя и знал, что командующий не любит возвращаться к решенным вопросам, не утерпел, чтобы не сказать своего последнего слова:

– Вы берете на себя большой риск.

– Сколько я вас знаю, Василий Васильевич? – спросил, добродушно улыбаясь, не желая обижать измученного бессонными ночами начальника штаба, Широков. – Мы ведь с вами и до войны встречались, помнится, на каких-то маневрах, и уже тогда вам не хватало времени. Вам всегда кажется, что мы не успеем уложиться в сроки. А? Разве не так?

Колегаев не мог не улыбнуться, но продолжал настаивать:

– Тогда это были только маневры.

– Да, тогда это были только маневры, а теперь – война. Вот почему мы должны не всегда считаться с тем, что в сутках двадцать четыре часа. Я хочу действовать наверняка. Если будет нужно, то сломаем готовый план и накануне наступления. Вы помните споры при форсировании Вислы?

– А разве я был неправ? Оно нам обошлось дорого потому, что мы не могли в такой короткий срок подтянуть части, создать перевес в силах.

– Да, вы были правы, – сказал, нахмурившись, Широков. – У нас не было перевеса сил, и мы, теоретически, не должны были бы захватывать плацдарм. Но мы его захватили и удержали, хотя это и дорого стоило. А вы полагаете, что у Вислы мы должны были остановиться? Вы представляете, как нам трудно было бы теперь и каких потерь это стоило бы? Математика в войне – не всегда точная наука. Сейчас мы имеем великолепные плацдармы для развертывания наступления. Мы миновали последний крупный водный рубеж. Теперь перед нами только Одер. – Широков помолчал. Молчал и Колегаев, все же обидевшийся. – Прошу вас проследить, как артиллеристы будут готовить этот план. Они вас не подведут, – счел нужным Широков опять смягчить разговор с Колегаевым.

Только в шесть часов утра, просмотрев разведывательные донесения из района, носившего шифр «б», Широков лег спать, приказав разбудить себя в десять часов утра. На это время он назначил совещание с работниками тыла.

5

Блиндаж командующего фронтом – это добротный крестьянский сруб из смолистых толстых сосновых бревен, опущенный в землю, с потолком в несколько накатов. Опалубленный коридор шел вниз. В комнате Широкова, оклеенной бумагой, в углу стояла железная печь. Широков сидел у печи в шинели, накинутой на плечи, грелся, протянув к огню руки. До начала артиллерийского наступления оставалось еще около часа. Все приказания заранее отданы, теперь оставалось только ждать открытия огня.

– Вы все проверили? – спросил Широков артиллерийского начальника, не потому что он подозревал, что не все сделано, а чтобы нарушить молчание.

– Так точно, – механически ответил артиллерист и невольно посмотрел на часы.

Широков поднялся, прошелся то комнате и остановился возле стола, за которым сидел Колегаев, отмечая что-то на карте.

– Никаких надежд на авиацию? – спросил Широков.

– Не могут даже с аэродромов подняться. Никакой видимости.

– Плохо, очень плохо. Придется сегодня одним артиллеристам поработать. Хорошо, что мы придумали двойное артнаступление.

Подали чай. Маршал первый взял стакан с чаем и пил его, стоя возле печки. Внешне он был очень спокоен, более, чем другие. Ни разу не взглянул Широков на часы, и те два вопроса, что он задал командующему артиллерией и начальнику штаба, были единственными в этот последний час перед началом наступления фронта.

– Пора! – произнес, шумно вздохнув, командующий артиллерией.

– Да, пора, – подтвердил Широков и направился к выходу.

На улице ветер нес сырым снегом. В трех шагах ничего не было видно, кроме белых от снега спин впереди идущих людей. Над головой глухо шумели деревья, раскачиваемые сильным ветром. Вся группа генералов во главе с Широковым неторопливо прошла опушкой леса до наблюдательной вышки. В кромешной тьме не виднелось ни одного огонька, не слышно было ни одного выстрела.

Широков стал подниматься по грубо сделанным ступенькам на вышку, держась руками за покрытые полосками снега перильца. Вышка была не велика, и только несколько генералов поднялись на нее, остальные остались внизу. Наверху ветер дул еще сильнее, и хлопья мокрого снега слепили глаза.

– Разгулялась погодка, – заметил кто-то в темноте. – Сейчас, верно, у противника самый сладкий сон.

Широков облокотился на перильца, всматриваясь в чернильную даль. Глаза искали хоть какой-нибудь предмет, чтобы задержаться на нем.

– Осталось три минуты! – громко сказал генерал-полковник, чувствуя себя сейчас главным на этой вышке.

В черном небе, оставляя за собой светлый след, медленно поднялась зеленая ракета, описывая крутую линию полета, за ней – красная и опять – зеленая. И тотчас серии таких же ракет поднялись во многих местах справа и слева. Свет их еще не потух, как заговорили разом все орудия, словно приведенные в действие одной рукой. Свет выстрелов тысяч орудий был так силен, что осветился весь горизонт. Но еще более сильное зарево, отражаемое низким плотным небом, встало над линией немецкой обороны. Так был силен многоголосый рев орудий, что на вышке надо было кричать, чтобы быть услышанным.

Через час сорок минут все орудия так же внезапно, как открыли огонь, стихли. Наступал рассвет. В неверном зыбком свете зимнего утра виднелись серые лица генералов, черные орудия, стоявшие в земляных укрытиях на поле, фигуры солдат, ходивших возле окопов. Впереди, там, где располагались позиции немцев, в нескольких местах что-то горело. Светлые языки пламени, казалось, доставали тучи, и они клубились над местами пожарищ.

Широков все еще стоял на вышке, пристально всматриваясь в местность, лежавшую перед ним. Генералы тоже не расходились, они начинали по-мальчишески возиться, топали по снегу ногами, стараясь согреться.

Начинало быстро светать. По мере того как прояснялась даль, все больше вокруг усиливалось движение, словно свет возбуждал энергию людей.

Второе артнаступление не было таким впечатляющим, как первое. Теперь все наблюдали, как над линиями немецкой обороны вставали черные клубы разрывов и очистившийся от темных облаков горизонт опять обволакивало плотной стеной черного дыма.

Широков, осторожно спускаясь с вышки, увидел бегущего начальника оперативного управления.

– Штурмовые батальоны пошли в наступление, – доложил он. – Противник оказывает слабое сопротивление…

– Ну, какое может быть теперь сопротивление, – хвастливо подтвердил генерал-полковник, довольный четкой работой артиллеристов.

– Держите связь, – отрывисто сказал Широков, – и все время докладывайте обстановку. – Он обратился к начальнику штаба: – Авиации скажите, чтобы при первой возможности поднимались в воздух.

Торопливо шагая, командующий прошел в землянку. На столе стоял приготовленный для него завтрак, но Широков, сняв шинель и постояв немного у печки, чтобы согреться, подошел к столу, где лежала карта. Он сел в кресло, закурил папиросу и подозвал начальника оперативного управления.

В комнату вошел член Военного Совета Табачников. Лицо его было красно, всю ночь он провел в частях. Сняв шинель, приглаживая седые волосы, Табачников, здороваясь со всеми, довольно сказал:

– Кажется, хорошо начали. Я был на участке, где уже продвинулись на шесть километров.

– Где, где? – нетерпеливо спросил Широков. Все трое низко склонились над картой.

– Держите связь с этими полками, – говорил Колегаеву Широков. – Главное, как ведет себя противник… Толкайте артиллерию. Наращивайте прорыв. Что у танкистов? Когда войдут в прорыв?

С той минуты, когда начальник оперативного управления доложил Широкову, что первые подразделения успешно пошли в наступление, он целиком погрузился в ежеминутно меняющуюся обстановку движущегося фронта. На карте командующий как бы видел движение огромных масс войск, подчиненных воле штаба фронта, сердился, когда замечал, что это продвижение замедляется, усиливал там, где успешно шло, посылал туда новые части, торопил отстающих.

Это была до предела напряженная работа, которая исключала всякие иные дела, все, что могло отвлечь его от хода операции. Даже напоминания о необходимости позавтракать, пообедать раздражали Широкова. Ближайшие люди, зная это, обращались к командующему фронтом лишь в исключительных случаях по делам, непосредственно относившимся к наступлению, которые могли быть решены лично им.

* * *

По шоссе, очищенному от мин, двигалась бесконечная колонна танкового соединения Жабко, входившего в прорыв. На перекрестке дорог маршал вышел из машины и долго смотрел, как проходят войска. Его узнали. По всей колонне пошел разговор, что на шоссе – командующий фронтом. Эта весть дошла до переправы, где сгрудились машины. Забегали вдоль колонны офицеры. Движение машин заметно усилилось.

Вдали гремели орудийные выстрелы.

Нечего было и думать пытаться проехать дальше по этой забитой войсками дороге. Широков приказал свернуть в сторону на проселочную дорогу, по которой уже успели пройти саперы, оставив за собой вешки: «Дорога разминирована». Машина шла медленно, объезжая воронки, разбитые повозки, трупы лошадей. Колеса буксовали в мягкой земле. Вдали что-то горело после утреннего артогня. Проехали первую линию обороны противника: окопы, а перед ними ржавые свитки колючей спирали Бруно. В окопах валялись кучи соломы, каски, противогазы, оружие. Кое-где лежали трупы солдат в мышиного цвета шинелях. Все это уже припорашивал снежок.

Воронок от снарядов встречалось все больше и больше. У второй линии обороны, проходившей по пологим высотам, покрытым редким кустарником и крупными валунами, Широков опять остановил машину. В черных опалинах лежала перед ним земля. В воронках уже успела скопиться вода. В темнеющем воздухе все ярче разгоралось пламя пожара в недалекой деревушке, где высоко над домами поднимался тонкий шпиль костела. Расщепленные деревья ветвями касались земли. В деревню втягивался длинный пехотный обоз. В прохладном воздухе доносились отчетливо ленивые покрикивания ездовых.

– Вот и опять пошли на запад, – сказал Широков единственному спутнику возле себя Назарову. – А?

Кажется, успех хороший для первого дня. Поедемте домой.

На еще более тихой скорости, опасаясь в темноте съехать с узкой дороги, они вернулись к перекрестку. Все пространство, которое видели глаза, занимали в несколько рядов танки, орудия, автомашины. Колонна то двигалась, то останавливалась. Задержка в движении происходила из-за возникающих на переправе «пробок».

– Очень хорошо начали! – сказал Широков. – Так мы еще ни разу не начинали.

6

На третий день продвижение многих частей замедлилось; они вступили в активные бои с противником. И только танковые армии, широкими клещами двигавшиеся в обход противника, энергично продвигались вперед. В эти узкие коридоры, проломленные пехотными частями и расширенные танкистами, командующий фронтом слал все новые и новые части.

В штабе фронта Широков не покидал своего маленького кабинета и почти не отходил от стола с картой. Надо было успеть разобраться во всей вихревой сумятице донесений, часто противоречивых, принять быстрые решения.

Начальник штаба Колегаев ходил с красными от недосыпания и усталости невидящими глазами. Он почти не покидал кабинета командующего, отлучаясь только затем, чтобы передать очередные распоряжения.

Рано утром в приемную командующего ввалился знакомый Назарову по Академии широкоплечий здоровяк, веселый и общительный подполковник Антонов, присланный из танкового соединения Жабко для личного доклада Широкову об обстановке.

Блестя живыми глазами, очень довольный всем, Антонов повалился в кресло возле Назарова и весело сказал:

– Ну, брат, дела! Вот идут танкисты! Ты понимаешь, коридор в три километра, дорогу то и дело перехватывают немцы. Я в двух местах еле проскочил. А трофеев… Все обочины забиты орудиями, машинами. Шесть складов захватили.

– Подожди, потом расскажешь, – сказал Назаров. – Сейчас доложу о тебе командующему.

– Строг? – тревожно спросил Антонов.

Назаров неопределенно пожал плечами.

Он вошел в кабинет, где горела только настольная лампа, накрытая зеленым абажуром. Широков в расстегнутом кителе, из-под которого виднелась шелковая сорочка, молча посмотрел на адъютанта и отвернулся.

– Нет, нет, – решительно сказал он Колегаеву. – Все это частные задачи, не отвлекайтесь ими. Все свежие силы бросайте только в эти участки прорыва. Кто там? – спросил он Назарова.

– Прибыл подполковник Антонов из соединения Жабко.

– О! – лицо командующего оживилось. – Быстрее его сюда.

Когда Антонов вместе с адъютантом вошли в кабинет, Широков, оборвав начавшего докладывать о себе подполковника, спросил:

– Когда выехали? Рассказывайте, что там делается?

– Выехал сегодня в три часа ночи.

– Долго, очень долго ехали. Ну, что вы тут встали? Показывайте, где ваши части.

Сердито сопя, он слушал доклад Антонова, следя за движениями его карандаша по карте.

– Так, так, очень, очень хорошо, – приговаривал Широков, слушая Антонова. – Записывайте номера немецких частей, – попросил он Колегаева. – Ведь просил я обеспечить надежную связь с танкистами. Видите, что у них, а мы тут ничего не знаем.

Колегаев молча пожал плечами.

– Что на дороге делается? Близко противник от города? – показал Широков на кружок на карте.

– Говорят, что в шести километрах появилась какая-то немецкая пехотная дивизия.

– Какая-то! – чуть не закричал Широков. – Номер части, фамилия командира?

– Еще не установлено.

– Свяжитесь любыми средствами с Жабко. Узнайте, что за часть? Ведь это важно! Где немцы держат Штромберга? Ведь это резервная армия. Идите, ищите связь! – приказал он Колегаеву.

Он повернулся опять к Антонову.

– А наши части идут? Где они? В каких местах?

– Очень мало. Я встретил пехотный полк и два дивизиона тяжелой артиллерии.

– Номера? Не знаете? – удивился Широков. – Ничего вы не торопились, а ворон по дороге ловили. Да, да… С трех часов в шути!.. Плохо служите. Вот и пуговица у вас на гимнастерке не пришита, – придираясь, крикнул он. – Назаров! – позвал Широков. – Отправьте обратно подполковника на самолете. – А вам, – обратился он к Антонову, – вечером быть обратно. С точной обстановкой, где сейчас наши части, их направление, какие новые немецкие части противника встретили. Жабко передайте, чтобы не снижал темпа. Матвеев его подпирает. Поняли? Выполняйте!

Бодро щелкнув каблуками, несколько обескураженный Антонов вышел из кабинета.

– Да! Крутоват! – сказал он в приемной, отдуваясь.

– А ты, действительно, хорош, – сказал, посмеиваясь, Назаров. – Стоило ехать… Не спросил, какие части к вам же идут. Ведь это и Жабко интересно.

– С чем послали, с тем и приехал. А если по дороге номера частей узнавать, я и к завтрашнему утру до вас не добрался бы.

Назаров стал звонить по телефону на аэродром.

– Где я садиться буду? – сокрушенно говорил Антонов. – Сам черт не разберет, что там теперь делается. Ведь это не фронт, а слоеный пирог. Как раз к немцам угодишь.

– Лети, лети, – подталкивая в плечо, провожал его Назаров. – Увидит командующий, что ты еще здесь – обоим всыплет.

В этот день Широкова особенно беспокоило положение на левом фланге, где противник предпринял контрнаступление крупными силами. Донесения шли самые противоречивые. В первом сообщалось, что немецкое наступление является, очевидно, просто разведкой с целью прощупать наши силы на этом участке. Затем сообщали, что в дело со стороны противника вступили новые крупные части, появились танки и самоходные орудия. Но командующий армией заверял, что атаки врага успешно отбиваются, и совершенно неожиданным было последнее донесение, что наши части отошли на шесть километров и сдали несколько населенных пунктов. Противник продолжает наступление…

Вечерам, когда Назаров с разведсводкой вошел в кабинет, Широков, полузакрыв глаза, слушал доклад Колегаева о положении на этом участке. Всем своим пасмурным видом он не одобрял нервозности начальника штаба.

– Ну, отлично, – сказал он, когда Колегаев стал сообщать о том, что наступающая дивизия, не выдержав плана первого дня, все дальнейшее уже делала с опозданием и потому, как казалось Колегаеву, не смогла противостоять противнику. – Отлично! – повторил Широков, понимая, что ничего отличного в этом не было. – Пусть они и продолжают отбивать атаки. Какая же это вина комдива, что он встретил большие силы! Это уж наш с вами просчет. Чего уж его бить, – ворчливо заметил он. – Комдив уж и так побит немцами. Давайте-ка подумаем, чем мы можем облегчить его положение.

Он пожевал губами.

– А вот командующий армией путает… Укажите ему. Я теперь ничему верить не могу. – Он увидел стоявшего Назарова и внезапно, словно только адъютант и мог выручить его, обрадовался. – А, вот хорошо, что вы тут. Садись-ка сейчас в самолет и лети к Голикову. Посмотри, что у него там за обстановка. – Он взглянул на часы. – Светлого времени у вас хватит. Все узнайте в течение ночи, обязательно в дивизии побывайте и к пяти – обратно. Так? Давайте бумаги и идите, не задерживайтесь. Очень важно…

* * *

В пять часов утра, когда на связном самолете У-2 Назаров вернулся в штаб фронта, командующий еще не ложился спать. В приемной за столом сидел дежурный офицер из оперативного управления майор Прохоров, да на кушетке спал какой-то подполковник, укрывшись шинелью, из-под которой торчали ноги в белых шерстяных носках.

– Что там? – спросил Прохоров, увидев входившего Назарова и знавший, куда и зачем он летал.

– Горячо, очень горячо и трудно, – быстро ответил Назаров, сбрасывая с себя овчинный полушубок и растирая щеки, ознобленные ветром в открытом самолете. – Кто это? – указал он на спящего.

– Офицер связи из танкового соединения Жабко. Тоже на самолете прилетел. Командующий приказал ему никуда не отлучаться.

«Антонов», – догадался Назаров и спросил:

– Кто у командующего?

– Никого. Тебя уже два раза спрашивал.

– Курить хочется, – сказал Назаров, но, увидев протянутый Прохоровым портсигар, махнул рукой. – Потом, потом, – и, одернув гимнастерку, вошел в кабинет.

Широков сидел возле камина. Он не слышал, как вошел адъютант, и продолжал читать книгу. Назарова вдруг поразило выражение глубокой усталости на его лице. Это была усталость человека, уже давно позабывшего, что такое отдых, нормальный сон, мозг которого беспрерывно работал почти круглые сутки. Усталость проглядывала во всех чертах крупного и грубоватого лица, по-солдатски обветренного.

– Товарищ командующий, – вполголоса произнес Назаров, остановившись в нескольких шагах.

Широков пошевелился и медленно повернул лицо к Назарову, всматриваясь в него и словно не узнавая.

– Да, прилетел? Хорошо, что вовремя. Так что у них там делается? – неожиданно звучным и твердым голосом спросил Широков, выпрямляясь в кресле и этим движением разом освобождаясь от всех признаков старческой усталости.

Назаров, как это бывает с людьми, только что вышедшими из-под огня и вдруг попавшими в обстановку, где не было слышно даже шагов, заглушаемых коврами, еще находился во власти нервного напряжения, выражавшегося в том, что он говорил в несколько повышенном тоне. Широков несколько раз внимательно и проницательно посмотрел на адъютанта, слушая подробный доклад.

– Там очень тяжело? – вдруг спросил Широков.

– Да, – ответил Назаров, поднимая глаза от карты и чувствуя на себе пристальный изучающий взгляд маршала. – Мне кажется, что в сводках наши потери преуменьшены.

– И сомневаться не стоит, – подтвердил Широков. – Докладывайте дальше, – попросил он.

Назаров коротко доложил обстановку, и по мере того как он рассказывал, лицо Широкова становилось все строже.

– Командарм предполагал отстранить командира дивизии, допустившего отход, – сказал Назаров.

– Всегда они горячку порют, – вскипел Широков. – Колегаев тоже – «отстранить…» А командир дивизии – умный и храбрый офицер, я его по Западному фронту помню.

– Отошли, когда бои еще не такие тяжелые были. Солдаты с немцами впервые встретились, а сейчас закрепились, хорошо стоят, – счел Назаров нужным защитить командира дивизии.

– Ты говоришь, что там теперь ничего серьезного? – переспросил командующий. – Выдохлись немцы? Хорошо. Я артиллерию им все же подброшу, а утром и авиацию наведем.

Он посмотрел на часы, и как раз в эту минуту резко зазвонил телефон. Широков неторопливо снял трубку и, все еще глядя на карту, сказал: «Да, слушаю…»

Он жестом показал Назарову, чтобы тот убрал карту, придвинул к себе блокнот, напряженно вслушиваясь.

– Докладывает командующий фронтом, – начал Широков.

Назаров, осторожно закрывая за собой дверь, слышал, как Широков говорил:

– Задачу Ставки выполняю… Да! Прошу учесть мои нужды…

В приемной Назаров сказал Прохорову:

– Пойду немного вздремну. К командующему никого не пускайте. Он разговаривает со Ставкой.