Текст книги "Из химических приключений Шерлока Холмса"
Автор книги: Борис Казаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
Все дружно расхохотались.
– А мы-то все поражались тупости и дремучей невежественности нашего обывателя, – сказал Чезлвит. – Ведь со всей серьезностью в свое время в США на обсуждение был вынесен законопроект депутата Рида о запрещении лучей Рентгена ( x-лучей, как их тогда именовали) в театральных биноклях. Мы удивлялись тому, как такая дикость могла прийти кому-то в голову, а источник этого, оказывается, в «пикантной» дури какого-то весельчака!
Барнет не смеялся. Печально наклонив голову, он продолжил:
– Конечно, все это было достигнуто с помощью невидимых ультрафиолетовых лучей. Но дурацкая выходка скверно отразилась на Фредди. Его театрик прикрыли, и ему пришлось заняться чем-нибудь. Он и открыл свое фотоателье. Крейтон не покинул его, он выразил ему свои соболезнования, предлагал денежную помощь. Не так часто, как раньше, но заходил к Фредди. Он продолжал работать, по его словам, на Бирмингемском заводе и никак не мог справиться с мошкой в листовом стекле. Он стал просить Фредди о том, чтобы я сообщил ему эту тонкость. Когда Фредди стал уклоняться, он не только напомнил о своих ему благодеяниях, но и дал понять, что сделает так, что прежде всего может пострадать его брат, то есть я. Не только по той причине, что я сообщил технику изготовления радужного и морозного стекла, а и по более серьезным причинам. Он упомянул, что некачественный триплекс с нашего завода поступил благодаря Фредди, который облучал его ультрафиолетом по просьбе Крейтона. Он делал это не таясь, и Крейтону не составило бы труда найти свидетелей, если бы возник судебный процесс. Я все сказал, джентльмены. Если вы найдете нужным выгнать меня с завода, я приму это как заслуженное наказание.
Холмс взглянул на Чезлвита и Вудворда. Те сидели с каменными лицами.
– Простите, Барнет, – обратился Холмс, – а почему вы с братом по-разному писали друг другу?
– Ну, это естественно, мистер Холмс, я был восхищен работой Вудворда по фотографии в стекле, уловил этот способ, который, невозможно было разоблачить, не зная сути. Стеклобой от листов такого стекла всегда был в экспериментальном отделении. Вырезать из него по портретным размерам нужный кусок мне не составляло труда. Затем я покрывал его желатиной, зная, что она поглощает ультрафиолет, процарапывал свой текст и использовал ртутно-кварцевую лампу. Фредди мой текст проявлял у себя уже нагревом. Он мне так же писать не мог даже в том случае, если бы я направил ему подготовленное стекло. Посылка стекла на стекольный завод – это то же, что доставка дров в лес. Он пользовался тайнописью, высвечиваемой инфракрасными лучами.
– Поэтому вы и придерживали у себя лампу, взятую у врача. Нагноение на десне, возможно, у вас и было раньше, но, не вернув лампу в амбулаторию, вы перестали и облучать кожу, что сразу было мной взято на заметку. Это я говорю просто для удовлетворения возможного вашего любопытства. Но у меня к вам есть еще один вопрос. Вы не признали в показанной вам девушке невесту Коллинза, а ведь это именно ее фотография, снятая в ультрафиолетовых лучах. Посмотрите, пожалуйста, сюда. – Холмс отодвинул прикрывавшую часть фотокарточки книгу, и выяснилось, что девушка сидит не одна, а рядом с молодым мужчиной.
– Вам не знаком этот человек?
– Да ведь это тот самый Крейтон, о котором я вам сейчас рассказывал!
– Ну, что же, джентльмены, я, кажется, сильно утомил Барнета этой беседой. Если у вас нет к нему вопросов или замечаний, то отпустите его пока отдохнуть от всего.
Когда Барнет, тяжело поднявшись со стула, покинул помещение, Холмс продолжал:
– Мне удалось добыть эту фотографию просто, против всяких ожиданий. Отправка писем Коллинзом своей невесте не домой, а на «до востребования» казалось совершенно естественной, ибо к такому способу прибегают многие влюбленные. Мне же это обстоятельство облегчило задачу. Мистер Стокс дал мне рекомендацию на центральный почтамт, и я там угнездился рядом с окошком, где выдаются письма, адресованные до востребования. Когда подошла девушка и спросила письмо на имя Керол Уайт, я вышел из почтамта и шел за ней незаметно. Погода была прекрасной, и она проследовала на бульвар, к столику, где подавали прохладительные напитки. Вскоре к ней подсел молодой мужчина, и они стали с ним о чем-то разговаривать. Я увидел на бульваре бродячего фотографа и, быстро подойдя к нему, сказал: «Два фунта, если незаметно заснимешь мне эту парочку». Фотограф кивнул и постарался. Они ничего не заметили. Невеста она или нет Коллинзу – неважно, но очевидно, что через нее он получает задания и поставляет Крейтону сведения по вашему заводу. Ясно и то, что триплекс, отправленный от вас, приводился в негодность Коллинзом с помощью ртутно-кварцевой лампы, что хранится на складе. Кстати, давно ли работает у вас Коллинз?
– Нет, – сказал Чезлвит, – он не из старых наших работников. Прежний наш заведующий складом по своему возрасту не смог уже выполнять обязанности и попросил его освободить. Тут и подвернулся Коллинз – с приличными рекомендациями, разбирающийся в продукции, очень энергичный. Я думаю, что мы продолжим наше собеседование и позовем сюда Коллинза.
Чезлвит выглянул за дверь и сказал кому-то, чтобы сходили на склад и попросили Коллинза прийти. Он появился довольно скоро и был несколько ошарашен от такого количества присутствующих.
Холмс обратился к нему, сказав, что передает ему привет от его невесты, которую он повстречал в Лондоне.
Такое начало еще более насторожило Коллинза, а Холмс, как бы не замечая ничего, продолжил:
– Вы, наверное, очень ревнивы, Коллинз. Зачем облик обаятельной девушки изображать в виде мулатки?
Коллинз сумрачно молчал.
Не выдержал Чезлвит:
– Не будем играть в бирюльки, Коллинз! Выкладывайте все как на духу. Вот пересъемка вашей корреспонденции, а вот фотография вашей невесты в обществе молодого мужчины. Вы к нему не ревнуете? Конечно же: вы именно ему служите! А может быть, она вам никакая и не невеста, а просто «почтовый ящик» для вашей корреспонденции? Вы, возможно, никогда ее и не видели, а просто получили фотографию, замаскированную под мулатку, с тем чтобы при случае иметь о ней представление? Говорите, зачем вам потребовалась технология изготовления огнеупора? Отвечайте же!
– Для лодочки, – сдавленно ответил Коллинз.
– Для лодочки?! Растолкуйте, пожалуйста.
– Процесс вытягивания листового стекла плохо налаживается у Крейтона. Лодочка изготавливается из шамота. Ее приходится долго лепить и обжигать. Крейтон задумал отливать ее из огнеупора, что будет быстрее и надежнее, так как новый огнеупор выдерживает значительно более высокую температуру.
– Великолепно! Болван же я, что заставил вас сказать это сейчас. Надо было предоставить вам возможность узнать технологию изготовления огнеупора. Ваш Крейтон – патентованный осел. Изготовленная им отливкой лодочка потонула бы в стекломассе подмашинной камеры. Ведь шамотную лодочку в стекломассу вдавливают специальные штанги, иначе она просто всплывает на поверхность. Новый огнеупор не потребовал бы штанг. Прежде чем интересоваться его изготовлением для этой цели, нужно было узнать его удельный вес! Он значительно тяжелее стекломассы. Где вы работали до нас?
– В Бирмингеме, у того же Крейтона. Он послал меня сюда, сказав, что даст мне продвижение по работе после выполнения его заданий. В противном случае просто вышвырнет меня за дверь.
– Порча триплекса – ваша работа?
– Моя… этого требовал от меня Крейтон.
– А «голубое стекло»?
– Я ничего не знаю о таком…
Чезлвит был взбешен и не стал больше уточнять что-нибудь.
– Сегодня же извольте покинуть завод!
Коллинз тяжело поднялся с места, но был остановлен Стоксом:
– Минуточку, Коллинз! Я пойду с вами. У меня могут быть к вам кое-какие вопросы.
Когда мы остались вчетвером, Чезлвит все еще кипел:
– Каков мерзавец! Спасибо вам, Холмс, что вы его вовремя выявили. Он мог бы еще что-нибудь напакостить нам, оставаясь у нас на работе.
– Видите ли, Чезлвит, как я вижу, Коллинз – мелкотравчатый промышленный шпион, работающий для Крейтона. Их завод сравнительно недавно организован, и они просто крадут у других тонкости той или иной технологии. Стокс обеспокоен другим. Сейчас он все выявит, но думаю, что успокоится. «Голубое стекло» просто неведомо этой компании. Они были бы не прочь овладеть секретом просветленной оптики, но квалифицированных специалистов, которые могли бы наладить такое производство, у них нет. О продаже же секрета на континент, что беспокоит Стокса, речи быть не может. Не таким олухам поручается столь тонкое дело. Другое дело, что вы можете предъявить иск на испорченный триплекс.
– Я думаю, – сказал Чезлвит, – что во избежание кривотолков не стоит поднимать этот вопрос.
– А как вы думаете поступить с Барнетом? – поинтересовался Холмс.
Заговорил Вудворд:
– Ну, что же с Барнетом? Из текста его негодующего письма мы видим, что он – честный человек. Работает он у нас давно. У него золотые руки, он ценный работник. Я не думаю, что его следует прогонять. Я предложу ему, чтобы его брат прикрыл свою фотолавку и обосновался у нас. Я возьму его к себе в экспериментальное отделение. Он увлеченный и талантливый человек. Полагаю, что он с радостью окунется в работу, где ему придется заниматься теми же ультрафиолетовыми лучами, которые он столь успешно использовал в своем театрике, и инфракрасными, что он применял в своей дурацкой тайнописи.
Холмс удовлетворенно наклонил голову:
– В таком случае, друзья мои, я полагаю, что жена вашего врача может уже выздоравливать, а он пусть возвращается на свое место. Мы с Ватсоном очень рады тем дням, что провели на вашем заводе в столь приятном для нас обществе. Просветите уж нас до конца, чтобы мы имели представление о тех предметах, что фигурировали в расследовании. Барнет сообщил своему брату способ изготовления радужных и морозных шаров. Как это производится?
– Никакого секрета в этом нет, – ответил Вудворд, – это все скоро можно будет прочитать в моей книге. Для получения радужной поверхности разогретое изделие помещается в пары хлорного олова. После такой обработки поверхность его покрывается чрезвычайно тонкой пленкой, отличной от основной массы стекла. На разделе этих двух поверхностей создаются условия для интерференции света. Мы это наблюдаем как радужную побежалость. Морозные стекла готовятся еще проще. Раздутая заготовка в горячем состоянии на короткое время погружается в воду. Наружный слой стекла при этом растрескивается, образуя причудливые узоры. Операция эта повторяется неоднократно, а потом стеклу придается окончательная форма изделия.
– Благодарю вас, Вудворд, это хоть и просто для вас, нам же в диковинку. Еще хотелось бы узнать, зачем ваш завод изготавливает армированное стекло, о чем сообщил Коллинз своему хозяину?
– Это, пожалуй, более сложный процесс из-за того, что не просто подобрать металл для сетки, которую закатывают в стекло, по коэффициенту термического расширения. Но вас интересует, зачем оно? То же назначение, что и у триплекса, – безосколочность. Но если триплекс все же мутнеет со временем, то армированное стекло этим не страдает. Но оно не подходит для легких конструкций и там, где нужна абсолютная прозрачность. Армированным стеклом можно закрыть большой проем в стене и получать от него достаточное количество света. Им можно покрыть здание сверху, как в оранжерее. Его достоинство не только в отсутствии осколков, но еще и в том, что оно выдерживает высокую температуру. Это важно в противопожарном отношении. Ведь пламя разгорается сильнее тогда, когда разрушаются стекла здания и образуется сквозняк.
Мы очень тепло распрощались.
Через пару дней к нам на Бейкер-стрит заглянул Стокс. Он поблагодарил нас обоих. Сказал нам, что его беседа с Коллинзом окончательно убедила его в том, что для интересов страны ни он, ни его хозяин никакой опасности не представляют. Мерзавцы, конечно, они оба отъявленные, но четкого законодательства по коммерческому или промышленному шпионажу пока нет. В интересах военного ведомства не поднимать шум, не обнаруживать своего беспокойства.
АФРИКАНСКИЙ СЛЕД
Поздним летом мы с Холмсом прогуливались по бульвару и решили посидеть на скамеечке покурить. Проезжавший мимо кеб вдруг резко затормозил, и из него выскочил человек, радостно нас приветствовавший. Это был наш давний знакомый, сыщик из Скотленд-Ярда Лестрейд.
– Доброе утро, доктор Ватсон, доброе утро, Холмс! Очень рад нашей встрече. Как вы себя чувствуете? Я еду по делу, но, увидев вас, не мог не остановиться: мы, кажется, уже давно не виделись.
Холмс поинтересовался, по какому делу спешит Лестрейд. Тот махнул пренебрежительно рукой:
– Дело пустяковое. Нападение в доме на полковника Мэрдстона. Никто не убит и ничего не пропало, да, кажется, и наслежено порядком. Я не думаю, что такие мелочи вас заинтересуют, но если у вас появится желание и вы не заняты чем-нибудь серьезным, то приглашаю вас на место преступления. Вы хорошо знаете, что ваши советы всегда были ценны для меня и для Грегсона.
Холмс скучал и по этой, видимо, причине принял приглашение Лестрейда.
Мы подкатили к окраине Лондона. Полковник жил в небольшом особнячке с немногочисленной прислугой. Осторожно ступая, чтобы не затоптать следов, мы вошли в помещение. Это, собственно говоря, было кабинетом и спальней полковника. Туда мы прошли через столовую. Сам полковник с забинтованной головой лежал на своей постели. Два его лакея находились при нем. Ночью неизвестный напал на него и оглушил чем-то тяжелым по голове.
Холмс и Лестрейд внимательно всё осмотрели в комнате. Следы борьбы были явны. Злоумышленник, очевидно, проник в комнату через наружную дверь, которая не была запертой. Это был отдельный ход, которым полковник пользовался, когда возвращался домой поздно. Через другую дверь, ведущую в столовую и к помещениям слуг, он общался со всем домом; через нее мы и вошли. Полковника осматривал врач, потребовавший от нас, чтобы мы не беспокоили пострадавшего. Он сказал, что ничего серьезного в травме не видит, но считает необходимым на несколько дней поместить его в свою больницу. С помощью лакея и санитара он одел полковника и поместил его в карету. Она уехала. Мы остались в комнате втроем и, уже не стесненные присутствием пострадавшего, стали всё внимательно рассматривать. В углу комнаты стоял сейф. Он был заперт, и следов попытки открыть его не выявилось. На стенках сейфа был отпечаток пальца, но его мог оставить сам владелец. В комнате чувствовался какой-то приторный запах. Холмс осмотрелся и из угла поднял марлевую повязку.
– Это хлороформ, – сказал он.
Лестрейд показал ему на стену, в которой засела пуля. На полу валялся нож. Подняв его, Холмс внимательно рассматривал лезвие и обратил внимание на кровавое пятно. Стали смотреть на полу, но капелек крови не обнаружили. Однако у косяка двери четко вырисовывался кровавый отпечаток большого пальца.
– Кажется, это удача, – сказал Лестрейд, – по этому отпечатку убийцу не трудно будет отыскать.
Холмс пристально посмотрел на него и возразил:
– Это у вас получится только в том случае, когда он уже прошел по какому-нибудь делу. А ведь могло случиться, что он еще и не попадался. А потом, дорогой мой Лестрейд, почему вы так поспешно называете преступника убийцей? Кровь на ноже? Но у пострадавшего нет ножевых ранений. Это кровь преступника, которую пустил ему полковник.
Лестрейд согласился с доводом Холмса, сказав, что это еще более облегчает задачу. Однако неясным остается выстрел. Кто в кого стрелял? Если преступник, то трудно промахнуться на таком расстоянии, а на полковнике ничего не обнаружено, кроме сильного ушиба.
– Посмотрите на стол, Лестрейд. В пепельнице сигара, выкуренная почти целиком. Эту сигару курил полковник. В момент нападения на него он был раздет. Стало быть, он пришел, довольно долго сидел за столом, потом разделся и лег в постель. Преступник проник через дверь, точнее, двери, ибо их три, еще до того, как полковник вернулся. Он был в комнате, спрятавшись за шторой, и ожидал, когда полковник ляжет и выключит свет. Дождавшись этого, он накинул полковнику на лицо тряпку с хлороформом, но тот рванулся, и завязалась борьба, в которой полковник ножом порезал преступника.
– А выстрел?
– Выстрел, видимо, произвел тоже полковник, но пистолет у него тут же выбили, и он схватился за кож.
– Это выглядит правдоподобно, Холмс, но мне представляется, что только усугубляет неясности. Прежде всего, где этот пистолет? Возможно, его подобрали слуги или захватил сам преступник.
– Это мы выясним. Выйдем во двор, осмотрим все кругом, затем опросим лакеев.
Во дворе мы подошли к двери, через которую вошел полковник. На земле видны были его следы. Кроме того, довольно четко отпечатался след ботинка, обращенный в обратную сторону. Холмс подошел к нему очень осторожно и сказал:
– Отпечаток великолепный и свежий, никем не затоптанный. Лестрейд, вы можете послать за собакой? Надежды на нее мало, но пренебрегать ничем не следует.
Лестрейд что-то сказал сопровождавшему его констеблю, и тот, вскочив в кеб, умчался. Осмотр входных дверей показал их неповрежденность. Их открыли ключом, и, видимо, преступник запер их снова, если верна версия Холмса по поводу того, что полковник пришел к себе после него и ничего не заметил.
Мы вернулись в дом и стали опрашивать лакеев. У меня создалось впечатление, что опросить их следовало бы раньше, но Холмс и Лестрейд прежде всего обратились к тому, что можно было увидеть своими глазами. Лакеи рассказали, что полковник живет уединенно, большого общения избегает. Средствами он располагает и часто ездит в клуб играть в карты. Это у него давняя привычка, и играет он, как говорят, очень искусно. Возвращается из клуба он всегда поздно и проходит к себе через свои двери, не тревожа лакеев. Двери эти надежные. Их три. Надо сначала открыть дверь в тамбур, в нем дверь в небольшой коридорчик, а затем уже дверь в комнату полковника. Ключи от этих дверей у полковника всегда при себе на связке. Они все сейчас на месте.
Накануне полковник отправился в клуб как обычно. После двенадцати ночи прислуга легла спать. Часа через два все всполошились от выстрела в комнате полковника. Кинулись туда и услышали звук отпираемой двери. Один из лакеев кинулся к лежавшему навзничь полковнику, а другой выскочил к наружной двери. Из нее выбежал человек. Когда лакей кинулся к нему, он погрозил ему пистолетом и через калитку быстро вышел на улицу. Боясь получить пулю в живот, лакей не двигался с места, но, когда увидел, что неизвестный остановил кеб и сел в него, осторожно выглянул из калитки.
– Каков он был собой? – спросил Лестрейд. – Вы заметили его наружность?
– Нет, сэр, было темно. Я заметил только, что он невысокого роста и что придерживал левую руку. Но он остановил кеб около фонаря, и я запомнил номер кеба – двести сорок пять.
Лестрейд многозначительно взглянул на Холмса, а тот, как бы не замечая этого взгляда, обратился к лакею:
– Скажите, а почему в комнате вашего хозяина такой тусклый свет?
– Так ведь в окно вставлены не стекла. Вот посмотрите. – Лакей ударил в окно локтем, и его руку отбросило.
– Любопытное оснащение, – сказал Холмс, – и давно оно в окнах?
– Около двух месяцев, сэр, – ответил лакей. – Полковник как-то сказал, что ему желательно иметь в окнах что-нибудь попрочнее стекла, но такое, чтобы дневной свет в комнате все-таки был. Из Ипсуича ему доставили эти листы и вмонтировали их в оконные рамы. Он несколько раз ездил туда по этому вопросу. Решеток на окнах он не любил. Но это только в рамах его комнаты, во всех остальных помещениях стекла обычные.
Лакеи были отпущены. Лестрейд, обращаясь к нам обоим, сказал:
– Теперь понятно, почему преступник подбирал ключи к дверям, а не проник в помещение, просто выдавив стекло в раме. Видимо, он о таком устройстве знал, равно как и знал, что полковник будет отсутствовать. Но зачем же нужно было ему нападать на полковника? Ведь если он намерен был вскрыть сейф, это удобнее сделать в отсутствие его хозяина. И зачем он так долго ожидал, а не перерезал полковнику горло ножом сразу же, как тот вернулся? Поистине верно утверждение, что в пустяковом деле больше загадок, чем в самом сложном!
Вернулся посланный Лестрейдом кеб и с ним проводник с собакой и криминалист. Констебля Лестрейд тут же снова отправил на извозчичью биржу для розыска кеба под номером 245. След собака взяла сразу же, но, дойдя до места остановки кеба, тут же его потеряла. Холмс распорядился, чтобы со следа сняли точный слепок. Через некоторое время вернулся и констебль с кебом номер 245. Его тщательно осмотрели и нашли несколько пятнышек крови, а у поручня тот же кровавый отпечаток пальца. Кебмен сказал, что возвращался домой после тяжелого дня, вдруг у фонаря его остановил седок и потребовал гнать во всю прыть. Кебмен намеревался уже ехать в конюшню, так как лошадь его сильно устала. Но седок прервал его резко, сказав, чтобы он пошевеливался, и показал дуло пистолета. Описать наружность седока он не может, так как тот приказал ему не оборачиваться, заприметил только, что роста он был небольшого. Доставил он седока к вокзалу около трех часов ночи. Расплатился седок щедро, но грозно потребовал, чтобы кебмен немедленно убирался.
Холмс предложил Лестрейду проехать к вокзалу. Двумя кебами мы отправились туда, захватив и проводника с собой. После оставшегося следа она была возбуждена еще и обнюхиванием внутренности кеба номер 245. Ее сразу выпустили, как только мы подъехали к вокзалу, месту высадки ночного пассажира. Она потянула через вокзал на перрон, рыскала туда и сюда, а потом замерла у места, где останавливается последний вагон.
У начальника вокзала Холмс и Лестрейд выяснили, что после трех часов ночи был отправлен только один поезд – на Ипсуич. Скоро такой же будет подан к перрону. Ночной поезд не очень загружен, большинство людей предпочитают дневную поездку.
Создавалось впечатление, что преступник покинул Лондон с этим поездом. Доехал он до Ипсуича или сошел где-нибудь по дороге, оставалось гадать.
– Большего, я полагаю, нам сейчас установить не удастся, – сказал Холмс. – Мне думается, Лестрейд, вам не терпится сопоставить отпечатки пальцев преступника с теми, что имеются в вашей картотеке. Необходимость этого само собой разумеется. Давайте разделим наши усилия. Я просто прокачусь в Ипсуич, а вы займетесь этим неотложным делом. Вы же, Ватсон, останетесь в Лондоне. Я надеюсь, что Лестрейд не откажет вам в получении отпечатка следа преступника, изготовленного криминалистом. Затем, мне кажется, не лишним будет извлечь пулю из стены. Хотя она, очевидно, не нападавшим выпущена, но в стене ей делать нечего. А кроме того, мой друг, вы меня очень обяжете, если навестите пострадавшего в больнице. Как военному врачу, вам это вполне удобно. Осведомитесь о его состоянии, а если он уже пришел в себя, то и побеседуйте.
Мы не стали задерживаться. Холмс сел в поезд, отходящий на Ипсуич, а я в сопровождении Лестрейда отправился выполнять его поручения.
Отпечаток следа был уже изготовлен в нескольких экземплярах, и один из них Лестрейд передал мне. Пулю из стены мы извлекли совместно, и ее я также забрал с собой.
Пообедав у себя дома и несколько передохнув, я решил наведаться в больницу. Встретив там врача, увезшего полковника, я спросил его о состоянии раненого.
– Ничего страшного, мистер Ватсон, полковника просто оглушили. Он сейчас пришел в себя, и вы можете его навестить, развеять ему скуку больничного однообразия. Я рассчитываю на вашу деликатность. Дня три я все же его продержу у себя, пусть очухается, отлежится. Пойдемте – я вас проведу, накиньте халат.
Полковник помещался в отдельной небольшой палате. При моем появлении он приподнялся с подушек и настороженно всмотрелся в меня, не говоря ни слова. Когда врач отрекомендовал меня как своего коллегу, военного работника от медицины, возникшее было напряжение спало и разговор у нас завязался. Его облегчали мне воспоминания о боевых эпизодах, выпавших на мою долю, сопоставление характера военных действий моего времени с нынешним или совсем недавним. Полковник командовал подразделением в период англо-бурской войны. Ведение боевых действии там не всегда было успешным, и ему случалось попадать в передряги. Об этом он рассказывал оживленно, говоря, что после окончания кампании он унаследовал хорошее состояние и вышел в отставку. Боевых товарищей у него не осталось, а тематика, так будоражащая его, мало интересна тем, кто его окружает. Живет он отчужденно, бывает в клубе, но и там не часто может встретить ветеранов этой войны.
Так, постепенно, мне удалось подвести полковника к разговору о событиях, приведших его на больничную койку. Вкратце все сводилось к следующему. Он допоздна задержался в клубе за карточным столом. Возвращался с крупным выигрышем – он не из последних игроков в Лондоне. Отпустив кеб, на котором приехал, полковник прошел к себе в комнату через свой отдельный ход, никого не тревожа в доме. Он открыл одну за другой три входные двери, запер их снова и ключи положил в карман. Выигрыш свой он поместил в сейф и тут же запер его. Посидев некоторое время за столом, он выпил стаканчик бренди и закурил сигарету. Ничего подозрительного или настораживающего он не заметил. Раздевшись, он лег в постель, погасил свет и уже начал погружаться в сон. Вдруг резкий запах заставил его вскинуться. Он отпрянул и отшвырнул что-то со своего лица, и на него тут же навалился человек. По старой армейской привычке полковник, ложась в постель, имеет обыкновение класть свой пистолет под подушку. Выхватив пистолет, полковник выстрелил в злоумышленника. Но тот успел ударить его по руке, и пистолет из нее выпал. В схватке полковник схватил со стола нож и ударил нападавшего, но куда именно, он не знает – было темно. А следом за этим он получил страшный удар по голове и потерял сознание. Вот все, что он знает. Конечно, если бы не такая внезапность, полковник не дал бы промаха. Свой пистолет он знает превосходно, он с ним всю войну прошел. Я нашел нужным сообщить полковнику, что его выстрел взбудоражил всю прислугу в доме, которая едва не схватила преступника, Он убежал, но сейф полковника остался непотревоженным. Я спросил полковника очень осторожно, не думает ли он, что кто-то захотел свести с ним какие-то личные счеты? Он ответил, что если бы дело обстояло так, то преступник не стал бы способствовать его сну, а просто прирезал бы его, пользуясь тем, что о его присутствии не подозревалось. Я согласился с этим доводом.
Побеседовав таким образом с полковником, я подбодрил его сообщением, что врач намеревается его выписать в ближайшие дни, и распрощался, пожелав полнейшего выздоровления.
Холмс появился в доме, когда я уже спал. Утром он расспросил меня о моих успехах. Я передал ему отпечаток следа, переданный мне Лестрейдом, и пулю, извлеченную из стены комнаты полковника. Рассказ о моей с ним беседе Холмс выслушал с сосредоточенным вниманием, одобрив манеру моего поведения.
Вскоре в нашей квартире появился Лестрейд, возбужденный и радостный:
– Наше дело сильно подвинулось, джентльмены! Я обнаружил отпечатки пальцев преступника в картотеке Скотленд-Ярда. Они принадлежат рецидивисту, ранее судимому. Имя его Тим Пибоди. Правда, за последнее время его ни на чем не поймали. И в Лондоне он, кажется, не обретается. Будем искать его в Ипсуиче. Следы, как мы видим, ведут именно туда.
Он исчез так же быстро, как появился. По его уходе Холмс выкурил трубку и обратился ко мне с предложением:
– Не будете ли вы против того, дорогой Ватсон, чтобы сделать еще попытку использовать ваше звание военного врача? Она может в этом случае принести еще большую пользу, чем ваша беседа с полковником Мэрдстоном.
Я выразил свое полное согласие.
– У вас, возможно, остался кто-нибудь из старых знакомых, кто не покинул армейскую службу. Не поможет ли он, если таковой имеется, что-нибудь узнать о службе полковника Мэрдстона в Африке?
Я сказал, что мои армейские связи в основном затерялись, но, насколько помню, в штабе еще работает полковник Стирфорт, с которым в свое время меня свела военная судьба. Я не уверен, как он встретит нас, помнит ли меня еще, но по старым временам я знаю его как приятного, прямодушного и отзывчивого офицера. Я даже знаю его адрес, и мы можем сделать попытку навестить его.
Нисколько не медля, мы оделись и сели в кеб, владельцу которого я указал адрес. Солидность дома, к которому мы подкатили, не вселяла надежду на хороший прием. Тем не менее, осведомившись у лакея, дома ли полковник Стирфорт, я попросил доложить ему, что с ним хочет увидеться военный врач Ватсон. Ждать нам пришлось очень недолго, и лакей, открывая дверь, сказал:
– Проходите, джентльмены, полковник ожидает вас.
Седовласый и потучневший мужчина поднялся нам навстречу:
– Дорогой Ватсон! Сколько лет мы уже не виделись! Все боевые друзья наши уходят или отдаляются. Так приятно увидеть кого-нибудь, с кем проходили тяжелые наши годы.
Память полковника Стирфорта не ослабела, и воспоминания о некоторых боевых эпизодах были у нас обоюдные. На них нет смысла сейчас останавливаться, так как к делу, побудившему нас к этому визиту, они отношения не имели. С армейской прямотой полковник сам спросил, что экстренное привело нас к нему в этот день.
Узнав о нашем интересе к африканской службе полковника Мэрдстона, Стирфорт поправил нас:
– Не полковника, джентльмены, а майора. Чин полковника был присвоен ему при выходе в отставку. Я его помню, но полагаю, что более подробные сведения смогу сообщить вам лишь после того, как загляну в архив. Раз уж вы так заинтересованы Мэрдстоном, то я сделаю это для вас сегодня же. Я сообщу вам о нем все, что известно, уже сегодня вечером. Соблаговолите навестить меня часиков в восемь-девять, когда я возвращусь.
Задерживаться не имело смысла.
– Мы чувствуем себя очень неловко, полковник, – сказал ему Холмс, – это может оказаться обременительной просьбой…
– Чепуха! Я поручу это шустрому и исполнительному офицеру, и он быстро, как на ладони, выложит мне всё.
– Тогда, – сказал Холмс, – может быть, этот офицер заодно и обратит внимание на соприкасательство службы полковника с такими лицами, как Эдвард Трент и Ральф Коннели.
– Хорошо, джентльмены, – сказал полковник, записывая эту просьбу на отдельном листке.
Мы заранее за все поблагодарили и долее задерживаться не стали.
Как было условлено, мы подъехали к дому полковника ровно к девяти часам вечера. На наш вопрос, вернулся ли полковник, лакей отвечал утвердительно, добавив, что он ожидает нас.
