Текст книги "Из химических приключений Шерлока Холмса"
Автор книги: Борис Казаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
– Что вы городите, Холмс!
– Ничего противного истине. Вас интересует, как я до этого додумался? Леди Джейн жаловалась на тревогу, внезапно возникающую у нее без видимых причин. Будучи с вами у нее в комнатах, вы помните, я хватился канифоли для своего смычка и прошелся вдоль окна, поглядывая на часы. Так это не часы были у меня в руках, а обычный компас с магнитной стрелкой. Он совершенно четко указал мне, что в стене имеется большая железная масса, скорее всего труба. Нам сейчас стоит только расковырять стену, как труба обнаружится.
– Мало ли что может находиться в стенах. Какое это имеет ко мне отношение? Что за дикая у вас фантазия?!
– Не надо быть столь категоричным, сэр Блекетт. Я понимаю вашу возбудимость. Ведь вы только что испытали на себе воздействие этой трубы при включении третьей клеммы. Для леди Джейн ограничивалось все первой или второй клеммой. А что было бы, если бы это была четвертая или пятая клемма? Это я включил сейчас трубу, чтобы проверить все на вас самом.
– Все равно вы ничего не можете доказать!
– Сэр Блекетт, вы заблуждаетесь. Даже если сейчас нагрянут ваши слуги и вы поручите им разрушить всю установку, запись о вашем преступлении останется и я тогда отдам вас под суд. Вы ездили в Лондон и заявили там приезд к вам агента с образцами материи для пошива туалетов леди Джейн. Я тогда же был в Лондоне, установил, кто должен был приехать к вам. Этому агенту заплатили приличную сумму за то, чтобы он предоставил свой вояж другому человеку, и не очень-то распространялся на эту тему. У вас был не агент, а профессор Адамс из института акустики. Об этом не знает и леди Джейн, выбиравшая образцы. А в одном из чемоданов под ворохом образцов у профессора помещалось устройство по записи инфразвука. Его сила, интенсивность зафиксированы на ленте, находящейся сейчас в Физическом институте. Кратковременное включение устройства провел я, когда Ватсон с садовником остались в оранжерее, а вы, направив «агента» к леди Джейн, удалились в свои комнаты. О том, что профессор Адамс с такой миссией выезжал к нам, осведомлен и Скотленд-Ярд, так что для него это новостью не явится.
Я следил за Блекеттом. Он тупо и с ненавистью смотрел на Холмса, а тот продолжал:
– Леди Джейн находилась в исключительной опасности. Ваши акустические упражнения, сэр Блекетт, свободно и незаметно могли довести ее до сумасшествия, что входило в ваши расчеты. Однако случилось так, что она ничего не потеряла… кроме имени. Могу прямолинейно сообщить вам, что она от вас бежала с помощью Роберта Метлока, с которым уже и обвенчалась. Я полагаю, сэр Блекетт, что не в ваших интересах обнародование всей этой истории. Думаю, что сейчас вы откроете свой сейф и все бумаги, имеющие отношение к леди Джейн, передадите мне. Я обещаю вам, что дело ваше не будет предано огласке, хотя, поверьте мне, я настроен так не из сострадания к вам, а лишь из желания не смущать покой молодой семьи. Не сомневаюсь в том, что ее новые родственники, узнав обо всем, устроили бы шумный процесс, покрывший ваше имя несмываемым позором.
Блекетт вздохнул, потом поднялся, открыл сейф и вытащил из него папку с бумагами.
– Здесь всё, – сказал он.
– Вот еще что, – сказал Холмс, – чтобы совсем завершить это малоприятное дело, я надеюсь, что вы, сэр Блекетт, распорядитесь, чтобы личные вещи леди Джейн были упакованы и отвезены тетушкам Метлока. Об этом мы будем извещены немедленно, и леди Джейн, равно как и ее новые родственники, останется в уверенности, что вы желаете ей счастья. Этого вполне достаточно, и вы можете не приносить личных поздравлений.
Мы покинули его. По дороге я спросил Холмса, откуда он узнал о побеге леди Джейн, ведь мы с ним не расставались.
– А телеграмма, мой дорогой друг, – сказал он. – Сообщая мне о письменных работах, профессор Адамс извещал меня о хорошей записи инфразвука, а то, что экзамены начнутся своевременно, означало, что Метлок готов немедленно выехать и осуществить акцию похищения леди Джейн и немедленного с ней венчания, как было оговорено с ним при моем пребывании в Лондоне.
…Прошло после этого два года, и мы как-то надумали съездить на станцию у Тонбриджа. Пешком мы прошли к тетушкам Метлока. Они так никуда и не выехали. Старушки были нам очень рады. Они рассказывали нам, что замок теперь во владении нового хозяина, старый куда-то уехал. А ночные ведьмы больше не появлялись в небе. Племянник навещает их очень редко, он почти не расстается с молодой женой – леди Джейн – и со своим маленьким сынишкой.
«МЕРКУРИЙ» И «ДАКОТА»
Не кажется ли вам, Ватсон, – сказал мне как-то Холмс, – что мы с вами стареем и все меньший интерес у нас вызывают дела, которые приходится расследовать? Нет, я не могу сказать, что преступления сейчас совершаются с меньшей хитроумностью, нежели прежде, скорее – наоборот. Но большинство их связано с какой-нибудь крупномасштабной операцией, в которой участвуют множество правонарушителей, которые, я бы сказал, «подведомственны» не мне, кустарю-одиночке, а широко разветвленной агентурной цепи, которой располагает «Интеллидженс сервис». Каждый год приносит столько технических новшеств, что к ним еще не успеваешь привыкнуть, как их уже заменяют новыми. Хитроумность преступного замысла от этого лишь увеличивается, но интерес для меня он представляет меньший, так как в большинстве случаев он «распылен», требует непосредственной слежки, и на мою долю – сыщика-одиночки, основывающегося на сопоставлении деталей и на логическом умозаключении, – почти ничего и не остается. Мне приходится сожалеть о классическом старом воре, убийце, шантажисте, выявление которого не потребует привлечения огромного числа сотрудников и вполне доступно моим скромным силам и средствам.
Я возразил своему другу, сказав, что на него, видимо, нашел очередной приступ хандры из-за отсутствия интересного дела, к которому он мог бы приложить свои способности.
– Доля правды в ваших словах есть. Пожалуй, даже – большая доля. Но вот упоминание о развивающейся технике нам сбрасывать со счета нельзя. Кстати, Ватсон, вы не читали романа Герберта Уэллса «Война в воздухе»?
– Читал, конечно. Это очень интересный автор, хотя большинство его романов – фантастические и имеют довольно мрачную окраску. Об Уэллсе говорят, что это наш, британский, Жюль Верн, предвосхищающий своими описаниями развитие техники будущего.
– Вот-вот! Примерно то же самое сказал мне мой брат Майкрофт, пригласивший меня навестить его. Он дал мне эту книгу и сказал, что освещаемые в ней вопросы, несмотря на всю фантастическую фабулу, заслуживают самого пристального внимания. Международная обстановка сейчас очень накалена. Военные ведомства накапливают и совершенствуют подчас совсем необычное вооружение. Ни у кого нет сомнения, что воздушные корабли будут принимать участие в боевых действиях. Строятся управляемые аэростаты – дирижабли, у нас и на континенте. Особенно преуспевает в этом Германия. Там, по нашим сведениям, превосходно показали себя дирижабли с металлической оболочкой, сконструированные Фердинандом Цеппелином. Это – воздушные чудовища, о которых можно сказать, что они сошли со страниц уэллсовского романа. Вообще говоря, идея управляемого аэростата не нова. Было немало проектов, которые пытались осуществить на деле. Этим занимались и у нас, и во Франции, и в России. Нельзя сказать, что в прошлом не было успеха, однако вполне, надежной конструкции еще не создали. Сконцентрировано внимание сейчас на дирижаблях жесткого типа. Для их оболочки Цеппелин использовал сплавы алюминия. В не столь давнем прошлом этот металл приравнивался, можно сказать, к драгоценным, так как для получения его требовались неимоверные затраты. Но теперь его таким не считают, этому способствовала разработка электролитического способа его получения. Правда, не везде удается поставить такое производство, ибо связано оно с большими затратами электроэнергии. У нас это производство еще недостаточно больших размеров, и мы широко пользуемся поставками алюминия из Соединенных Штатов Америки. В связи с этим несколько загадочным является одно обстоятельство. Мы сейчас в хороших отношениях с Россией, и она закупает у нас довольно много оборудования и материалов. Русский военный агент, контролирующий такие поставки, граф Воронов, усиленно добивается от нашего премьер-министра поставок алюминия. По агентурным сведениям, в России, во всяком случае в ближайшее время, не склонны к созданию дирижабля жесткой конструкции. При таком положении настойчивость графа Воронова в вопросе поставок России этого металла просто удивительна. Добиваясь этого, он приводит совершенно нелепые доводы: в России, дескать, очень большие пространства сильного бездорожья, почему следует облегчить снаряжение солдата-пехотинца, заменив у него общепринятый медный котелок алюминиевым. В беседе с одним дипломатом премьер-министр заметил, что от нашего русского коллеги он наслушался всяческих аргументов, но его мотивировка об исключительной важности для России алюминия как средства борьбы с бездорожьем и весенней распутицей доказывает его изобретательность и наше невежество!
Настоятельно требует этих поставок артиллерийское ведомство. Весьма возможно, что это просто камуфляж, ибо нет оснований предполагать, что Россия намеревается изготовлять орудийные стволы из алюминиевых сплавов. На производство же термитных бомб или каких-нибудь измерительных приборов в таких количествах алюминий вряд ли потребуется. А тем не менее только что прошло в России весьма нашумевшее дело. Довольно крупные немецкие финансисты, обосновавшиеся в Петербурге, предложили артиллерийскому ведомству доставить ему нужное количество из-за границы. Они получили такое согласие и отправили своего агента в Швецию. Однако генерал Смирнов установил за этим агентом наблюдение, и на обратном пути русские офицеры задержали его. Под второй подошвой ботинка у агента нашли документы, врученные ему его хозяевами еще в Петербурге; по ним выходило, что некая немецкая фирма отправляет в Россию принадлежащий, ей алюминий. На самом же деле огромные количества алюминия находились там же, в Петербурге, на тайных складах предприимчивых финансистов. Вся эта инсценировка потребовалась им для того, чтобы продать свой металл по баснословной цене. Само собой разумеется, что при разоблачении своего агента финансисты подняли невообразимый шум, но генерал Смирнов не отличался мягкостью характера и отправил незадачливых братьев в Сибирь. Эта неприглядная история лишний раз свидетельствует о том, что интерес России к алюминию нешуточный. И граф Воронов знает, в чем тут дело, но не раскрывает своих карт.
– Простите, Холмс, – вставил я в рассказ Холмса свою реплику, – а что представляет собой граф Воронов и не создалось ли у вас впечатления, что вашему брату Майкрофту пришло в голову предложить вам поездку в Россию?
– Нет, нет, мой дорогой друг, он ничего подобного не имел в виду, весь этот рассказ всего лишь познавательная беседа. Поставки алюминия в Россию отнюдь не беспокоят нас. В политике, правда, дружбы не бывает, но в настоящее время отношения с Россией у нас не оставляют желать лучшего, мы можем даже считать эту державу своим союзником. Как я понял из высказываний Майкрофта, дружбе в политике более всего способствует взаимная осведомленность. Но это совсем не наше дело, дорогой Ватсон, в эти дебри погружаться у меня нет никакого желания. Что касается вашего вопроса о графе Воронове, то могу сказать, что он профессиональный военный в чине полковника. Воспитанность и эрудиция его исключительно высокие. Он свободно говорит по-английски, по-французски, по-немецки, владеет и шведским языком. Деловитости и энергии ему не занимать. Несколько диссонирует с общим о нем представлением его недавний проигрыш в размере пяти тысяч фунтов.
– В какую игру он их проиграл?
– Он проиграл их на пари, причем по идиотской причине. Его противник на каком-то рауте заметил, что будет там же в четверг, двадцать четвертого числа. Граф же заметил, что этого не может случиться, так как четверг не двадцать четвертого, а двадцать пятого. Хотя и сдержанно, но оба горячились, доказывая свое. Выиграл противник, и граф при свидетелях уплатил ему свой проигрыш, заметив с небрежностью, что он упустил из виду наличие какого-то меридиана вблизи Америки, где не то появляется, не то пропадает день в календаре. Совсем как у Жюля Верна в его романе «Вокруг света за 80 дней».
– Так вы хотите сказать, что противником графа был американец?
– Совершенно верно, Ватсон. С удовольствием отмечаю, что в вас все больше развивается наблюдательность. Это мистер Харгривс, инженер алюминиевой корпорации в США, как говорят, очень талантливый. Он постоянно курсирует между Нью-Йорком и Лондоном, налаживает здесь непростое алюминиевое производство.
– Вас не наводит это на какую-нибудь мысль?
– Наводит, естественно, но ведь совсем не об этом просил меня Майкрофт. Здесь нет никакого криминала.
– Так он вас все-таки просил о чем-то?
– Да, Ватсон, хотя просьба его не настойчивая, а, так сказать, между делом. Если он и рассказал мне про эти алюминиевые обстоятельства, то это вовсе не значит, что именно этим он обеспокоен. Тут дело в другом. Я вернусь опять к роману Уэллса «Война в воздухе». Хотя наибольшее впечатление в нем получается от воздушных исполинов, но там же обрисованы и аппараты тяжелее воздуха. Уэллс не столько предвосхищает, сколько тонко улавливает развитие воздушной техники, в зародыше уже имеющейся. «Робур – Завоеватель» Жюля Верна живописует словесные баталии, вплоть до потасовок, сторонников проектирования аппаратов легче и тяжелее воздуха. По современным аэропланам мы видим, что в реалистичности описанной конструкции Уэллс оказался ближе, чем Жюль Верн. У аэропланов, следует считать, большое будущее, хотя их насмешливо еще продолжают называть «летающими этажерками». Путь освоения этих аппаратов уже усеян многочисленными жертвами. Однако они все более и более совершенствуются, и для полетов на них скоро не потребуется быть каким-то выдающимся спортсменом. Главное в каждом аэроплане – это его мотор, который должен быть легким, мощным и безотказным. Особенно важной деталью в моторе является магнето, регулирующее подачу электрической искры для зажигания горючей смеси. Неисправность магнето – это гибель летчика и аэроплана. Особенно удачны немецкие конструкции магнето, которые используют хотя и в незначительных количествах, но крайне нужный, дефицитный и дорогостоящий металл – платину. Если раньше она была достоянием ювелиров, то сейчас ее взяли на строгий учет. Она важна для многих химических процессов, но для производства магнето в первую очередь. Все державы собирают сведения по постройке аэропланов у своих соседей. Наше правительство внимательно наблюдает за такой продукцией в Германии. Выпуск аэропланов там, как установлено, в сильной мере зависит от поступления на завод платины. Доставлять же ее приходится из-за океана. Служба промышленной разведки у Британии хорошо налажена и многочисленна. Каналы, по которым платина перебрасывается в Европу, выявлены ею с достаточной четкостью. Платина колумбийская, а доставляют ее на пароходах, курсирующих от Нью-Йорка до Лондона. Трансатлантические пассажирские пароходы представляют собой удобное транспортное средство для контрабандистов платины.
– Два таких парохода совершают регулярные рейсы из Нью-Йорка в Лондон и обратно – «Дакота» и «Жемчужина Атлантики». На них-то, как выявлено, и курсируют контрабандисты. Специальные агенты выслеживают их, многое обнаруживает таможенный досмотр, но все же совершенно оборвать эту нить не удается. Последняя широкомасштабная операция дала богатый урожай. У одного контрабандиста (респектабельного пассажира) обнаружили платину в банках из-под бисквитов, спрятанных за обшивкой стены в головах каютной койки. Другой, хитроумный, запрятал платину во внутренность фотоаппарата, которым производил снимки. У некоторых проще – в нательном поясе. Ухищрения контрабандистов трудно себе и представить, но служба по их выявлению тоже достаточно квалифицированна, о многих знают еще до выхода парохода из Нью-Йоркского порта. Последняя операция создала впечатление, что вся платина, предназначенная к переброске на континент, перехвачена. Однако агентурные сведения сообщали, что выпуск аэропланов с интересующего нас завода хотя и несколько снизился количественно, но не задержался.
– Рассказывая все это, Майкрофт дал мне понять, что его интригует то обстоятельство, что платина перебрасывается через Лондон, и установлено это со всей четкостью. Внезапный и самый тщательный досмотр на корабле должен был привести к краху контрабандистов. Добавочные агентурные сведения тому много способствовали. Но все-таки какой-то ручеек, очевидно, остался.
– Но ведь пароходов-то в этом рейсе два, – сказал я Холмсу, осененный, как мне показалось, догадкой.
– Нет, дорогой Ватсон, в этом случае приводится говорить только о «Дакоте», ибо «Жемчужина Атлантики» в рейс выйти не смогла по техническим причинам. Только с «Дакоты» мог пробиться этот ручеек.
– Дорогой Холмс, – сказал я, – кажется, вам не приходилось еще читать мне столь пространную просветительную лекцию, хотя содержание ее очень любопытно. Однако я не пойму замысел вашего брата Майкрофта. Посвящая вас во все эти технические подробности, неужели же он имеет в виду включить вас в число десятков или сотен единиц массового списка агентурной разведки или промышленного контршпионажа? Ведь неспроста он вам все это рассказывал. А его время насыщено делами, да и вы, можно сказать, время свое отдаете не отвлеченным вопросам.
– А почему вам, мой дорогой друг и собрат, не посмотреть на это как на некоторую разрядку, на родственное побуждение одного брата поболтать с другим, с которым столь редко приходится ему видеться? Майкрофт никаких предложений мне не делал. Он только сказал, что если у меня появится желание, то я мог бы побывать на «Дакоте», ибо завтра она должна прийти в порт, но ее предварительно задержат на рейде для таможенного досмотра. Я не имею от Майкрофта никакого задания, но он возбудил у меня некоторое любопытство, да и заманчиво посмотреть красавец корабль. Если ваши желания совпадут с моими, то, пожалуй, нам недурно будет прокатиться завтра с таможенными офицерами на рейд и, пока они будут заняты своим делом, мы просто поглазеем, окунемся в обстановку на корабле.
– Между прочим, наше общение с братом не ограничилось кабинетной обстановкой. Он с каким-то генералом должен был выехать на летное поле и предложил мне прокатиться с ним – взглянуть, как взлетают аэропланы. Я с охотой согласился, и мы выехали на генеральском автомобиле. В дороге у нас случилась задержка: отказал мотор. Генерал не выбирал выражений, негодуя на то, что опаздывает. Его шофер сказал тогда, что если бы генерал приказал выдать ему магнето «Бош», то такая неприятность не имела бы места. Генерал оборвал его примерно такими словами: «Не ваше дело, Вилли, учить меня, потому и не мелите чуши. Если я и опоздаю на несколько минут, то большой беды не будет. А рисковать из-за отсутствия хорошего магнето жизнью хотя бы одного нашего пилота я не вправе». Майкрофт при этом глубокомысленно посмотрел на меня, как бы говоря: «Вот, ты видишь на живом примере, как много значит платина для воздушного искусства, почему таможенники столь внимательны к лицам, промышляющим контрабандой».
На следующий день мы с Холмсом, облачившись в наши формы морских офицеров, оказались в порту, Холмс был осведомлен о времени отправления катера с таможенниками на рейд для встречи приходящей «Дакоты». Он подошел к группе офицеров, поговорил с их начальником, и через некоторое время мы взошли на катер, который доставил всех нас на рейд, куда уже подходила «Дакота». Сигнал, поданный с катера, был принят пароходом. Он остановился, и вскоре мы ступили на его палубу. После коротких переговоров с капитаном офицеры-таможенники разошлись по кораблю. Мы же с Холмсом стали прогуливаться по ослепительной палубе мимо окон кают. Пароход был великолепен. Комфорт чувствовался во всем, путешествие на нем – это было очевидным – доставляло пассажирам полное наслаждение. Мы осматривали всё с большим интересом.
Из одного окна мы вдруг услышали слова: «Ну, вползайте, гадюки, давно вас ожидаем!» Мы оторопело посмотрели друг на друга. Из окна вдруг выглянула голова какого-то джентльмена и обратилась к нам: «Тысяча извинений! Простите, ради бога, сквернословие моего питомца, оно ни в коей мере не адресовано вам. Это совершенно безобидный попугай, очень красивый, но совершенно невоспитанный. Милости прошу – зайдите ко мне в каюту».
Мы последовали приглашению. Хозяин каюты представился нам: «Харгривс, инженер алюминиевой компании «Меркурий». В клетке на жердочке разместилась птица с великолепным оперением, очень яркой окраски. Она косила на нас желтым глазом и примирительно произнесла: «Все очень хорошо, все прекрасно. Угостите Поля сахаром!»
Холмс улыбнулся и, увидев сахар на столике, взял кусочек и просунул сквозь прутья решетки. Попугай схватил сахар клювом, и примирение, видимо, состоялось, ибо он ласково и благодушно сказал: «Приветствую вас, мерзавцы!»
– Простите, джентльмены, неразумную птицу. До того как попасть ко мне, он своим хозяином имел портового забулдыгу. От него он нахватался таких выражений, что некоторые даже неудобно произносить при дамах. Я стараюсь обогатить его лексикон чем-то более благопристойным, но старое у него иногда прорывается, и, как правило, в самый неподходящий момент. Но я к нему очень привязался, почему и терплю его сквернословие.
Не могу уверять, будто попугай понимал, что разговаривают о кем, но он прислушивался, кокетливо склонив голову набок.
– Так что же, джентльмены, начинайте осмотр, – сказал нам владелец каюты.
Холмс вопросительно взглянул на него:
– Простите, но мы вас плохо понимаем, мистер Харгривс.
– Почему же, ведь вы – офицеры таможенного досмотра?
– Ах, вот вы о чем! Это не совсем так, мистер Харгривс, мы прибыли с ними, но задача у нас другая. Мы офицеры санитарного надзора. Сейчас, пока работает таможенный досмотр, мы в бездействии. Потом пройдемся по судну, осмотрим санитарное состояние его помещений.
– Ах, вот как! Присаживайтесь, джентльмены, будете моими гостями.
У нас завязалась неторопливая беседа, в ходе которой Харгривс рассказал нам, что его специальность по выплавке алюминия, а это заставляет его быть все время в пути. Он приезжает на «Дакоте» в Лондон, уточняет технические детали на местном заводе, вносит необходимые изменения в процесс, отвозит в Нью-Йорк требуемую документацию. Он стал своим человеком на здешнем предприятии, а «Дакота» надолго, как видно, будет играть роль его дома, и эта каюта постоянно закреплена за ним. Хотя в бытовом смысле во всем этом и есть некоторые стеснения, но работа на лондонском заводе оказалась очень интересной и целиком захватила Харгривса.
Во время этого разговора на палубе через окно Харгривс увидел красивую девушку и подозвал ее, попросив:
– Люси! Принесите, пожалуйста, три бутылочки оранжада, похолодней. Очень жарко.
Девушка поклонилась и через короткое время оказалась в каюте с бутылками. Харгривс поблагодарил ее и предложил нам напиток.
– Удивительно симпатичная девушка, – сказал он, – благодаря ей я не знаю забот, и особенно должен быть благодарен ей этот сквернослов Поль. Она вычистит его клетку, даст зерна, водички, хотя он, случается, и позволяет себе недопустимые выражения. Когда я схожу на берег на несколько дней, я спокоен за Поля: Люси Фокс проследит за его самочувствием. Я кое-что подбрасываю ей за эти услуги. У нее здесь жених, который всегда встречает ее. Красивый молодой человек, Керли. Работает он на том же лондонском алюминиевом заводе. Она говорит, что они скоро поженятся, может быть к концу летней навигации, когда соберут деньжат. Я приветствую ее выбор. Какая она красавица – вы видели, а он ей под стать. Кстати, иногда и я бываю ей полезен в этих ее сердечных делах. Я схожу на берег, а ей еще некоторое время приходится заниматься уборкой. Она просит меня захватить с собой открытку жениху, извещающую о ее прибытии. Поскольку Керли работает на том же заводе, куда я приезжаю, то я отдаю открытку секретарю, и он тут же оказывается извещенным о прибытии своей невесты.
Холмс пристально глядел на попугая, который примолк, но искоса поглядывал на нас.
– Я вижу, – сказал Холмс, – что обиталище вашего любимца довольно удобное, как будто бы сделано на заказ.
– Вы недалеки от истины. Это подарок мне от лондонского завода. Раньше у Поля была обычная клетка из стальных прутьев. Теперь же ему подарили другую – легкую, из алюминиевого сплава.
– Я вижу, что и о столовом наборе для него позаботились?
– Да, конечно. Две мисочки из алюминиевого сплава – для корма и для воды. Они имеют винтовую нарезку, чтобы не опрокинуться при качке. Видите, изображение бога Меркурия вытиснено на мисочках – это торговый знак нашей фирмы.
– Он очень изящно выполнен.
– Конечно. Вот, посмотрите вблизи, – Харгривс вытащил портсигар с таким же изображением.
– Вам нравится? Примите от меня в подарок, мне немедленно отштампуют такой же на заводе.
Холмс поблагодарил, принимая подарок. Он внимательно всмотрелся в рисунок и сопоставил его с тем, что был на мисочках. Они были явно с одного штампа. Холмс дал Полю еще кусочек сахару, и тот, взяв его, сообщил моему другу, что он «мерзавец».
– Я думаю, что нам еще придется свидеться, мистер Харгривс, я, во всяком случае, на это надеюсь, мне хотелось бы получить у вас кое-какую техническую консультацию. Пока же мы вас оставим с благодарностью за гостеприимство и интересную беседу. Кстати, вы говорили об извещении жениха Люси Фокс. Возможно, и я буду ей полезен? Я буду на берегу раньше вас, так как я уеду с катером. Можете передать со мной ее открытку, я немедленно вручу ее секретарю вашего завода, послужу для вас, так сказать, личным Меркурием.
– Пожалуйста, пожалуйста. Это очень хорошо, благодарю вас, – сказал Харгривс, передавая открытку Люси к своему жениху.
Холмс положил открытку в карман, и мы, поклонившись, вышли из каюты. Мимо нас по палубе прошли два офицера, направляясь в каюту капитана. Холмс спросил их, завершена ли уже их работа, но получил отрицательный ответ. Потом мы повстречали священника, которому поклонились. Он посмотрел на нас пристально, соображая, по всей вероятности, почему не видел этих офицеров с таможенниками.
– Почему вы столь неприветливы, святой отец, – обратился к нему Холмс, – это, кажется, несообразно с вашим саном. Или мы чем-то неприятны для вас?
– Вы верно подметили, сын мой. – ответил пастор, – ваше появление нарушило мои планы, из-за вас я должен буду задержаться на корабле.
– Почему из-за нас, святой отец?
– Ваш таможенный досмотр заставляет меня отложить церемонию бракосочетания.
– Ах вот в чем дело! Ну, прежде всего я должен сказать, что мы не таможенники, а лишь попутно с ними. Наша задача куда скромнее, мы осматриваем санитарное состояние на корабле. Это можно было бы сделать уже в порту, не тревожа пассажиров, но раз уж отправился сюда катер с офицерами-таможенниками, то и мы решили прокатиться. Они уже посетили вас, святой отец?
Священник смягчился и пригласил нас к себе в каюту. Никакого беспорядка таможенники в ней не произвели, и причин для расстройства, как нам казалось, не было.
– Простите, святой отец, чем вам столь досадили таможенные офицеры? Обстановки вашей они ничем не нарушили, а браки, если я не ошибаюсь, могут заключаться и «возле пещи огненной»?
– Вы очень упрощенно на это смотрите, – ответил священник, – дело ведь не во мне, а в тех, кто вступает в брак. Молодые люди обратились ко мне с просьбой о том, чтобы я совершил обряд бракосочетания до прихода в порт. Они намерены остановиться в гостинице и занять один номер, что едва ли разрешат им, если они не состоят в браке.
– Ну, ведь это можно сделать, когда таможенные офицеры покинут корабль?
– Сэр! Этот акт должен быть боговдохновенным, как для вступающих в брак, так и для свидетелей, и даже для священника, свершающего обряд, Неподходящее у всех для этого настроение, и создано оно этим осмотром. Придется сделать все по приходе в порт, но до того, как новобрачные ступят на берег. От этого церемония пройдет более скромно, с меньшим числом приглашенных, так как задерживаться на корабле многим нежелательно. Да и ваш покорный слуга не сможет провести церемонию с должным благолепием.
Мы посочувствовали священнику, находя, что создавшаяся обстановка действительно несколько испортила намечавшийся план брачной церемонии. Пастор поведал нам, что он состоит на «Дакоте» корабельным священником и следует с ней во всех ее рейсах. Работа у него нетрудная, но уж очень однообразная.
На отдельной тумбочке в каюте священника лежало массивное великолепное Евангелие большого формата. Холмс заинтересовался им и спросил, неужели такую тяжесть приходится носить при каждом богослужении.
– Нет, – сказал священник, – это очень дорогое, настольное Евангелие, редкостная вещь, которая путешествует со мной по водам и охраняет меня в пути.
Он отстегнул тяжелые накладные застежки, по всей видимости золотые, и раскрыл перед нами листы священного писания с прекрасно выполненными иллюстрациями. Испытывая определенную гордость, он предоставил нам возможность полистать фолиант, полюбоваться живописными шедеврами.
– Это Евангелие принадлежит вам? – спросил Холмс.
– Нет, что вы, сэр! Это имущество святой церкви, того прихода, которому я служу.
– Но ведь это огромная ценность! Вы не боитесь за его сохранность?
– Нет, джентльмены, не только я считаю, что эта вещь охраняет нас в пути. Если бы и нашелся какой святотатец, возжелавший, не убоявшись бога, похитить Евангелие, то покинуть корабль незамеченным с такой тяжелой вещью крупного формата ему не удалось бы. Не говоря уже, о том, что сбыть с рук такую вещь представляло бы неимоверные сложности, которые неизбежно привели бы к покаранию злодея.
– Пожалуй, вы совершенно правы в своих рассуждениях.
Мы побеседовали еще некоторое время с большой теплотой. Заметно было, что пастору на своем посту не часто приходится вести разговор на светские темы и он доволен некоторой разрядкой.
Распрощавшись с ним, мы пошли по коридору, заглядывая последовательно в каждую каюту. Весьма вежливо мы сообщали обитателям кают, что проводим санитарный осмотр помещений, извинялись за причиненное беспокойство и, не задерживаясь, следовали дальше. Здесь уже мне принадлежала первая скрипка: как профессиональный врач, я задавал наиболее правдоподобные вопросы, давал советы чисто медицинского характера. Побывали мы и на пароходной кухне. Ее санитарное состояние не вызывало нареканий, а приготовленная пища, судя по запаху, могла удовлетворить любого гастронома. Навестили мы и каютки горничных, обслуживающих пассажиров. Одна из таких принадлежала красавице Люси Фокс, которая приносила нам и Харгривсу холодный оранжад. Она встретила нас как уже знакомых и была к нам очень внимательна. У нее уже побывали таможенники, и некоторый беспорядок в каюте был заметен, но в целом ее каютка производила впечатление уютного гнездышка. Я осведомился у нее, нет ли у нее каких недомоганий, как лечащий врач, я мог бы оказаться ей полезным.
