Текст книги "Из химических приключений Шерлока Холмса"
Автор книги: Борис Казаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
– Но почему именно черный?
– А какой же еще? Красный или желтый могут обмануть вас, их примут за отблеск солнца или, наоборот, увидят их там, где их нет. Среди снежной метели только черное отчетливо просматривается.
Живой рассказ Хенка о проделанном им в составе экспедиции скорбном пути дополнил и оснастил подробностями то, что было уже почерпнуто нами из дневника покойного Коутса.
– Скажите нам, Хенк, – поинтересовался Холмс, – а шотландец Мак-Гилл намечался к походу в глубь Шпицбергена?
– Вполне определенно. Это было известно всем участникам. Не тайной было, что он будущий зять Коутса. Он принимал в подготовке экспедиции самое деятельное участие. Проявил себя как здоровый, выносливый и энергичный человек. Конечно, для всех нас он был новым лицом, но сказать о нем что-нибудь скверное я не могу. Вот только эта внезапная поломка лыжи и повреждение ноги у него кое-кому показались подозрительными.
– А как это произошло?
– Он вместе с другими ездил на лыжах и оснащал склады, к которым мы должны были подходить при нашем возвращении. Ко всему был исключительно внимателен, я бы даже сказал – придирчив. Если бы он отправился с нами, я уверен, что он был бы хорошим и надежным товарищем. Отваги ему не занимать. Но бог судил иначе. Когда Мак-Гилл решил лишний раз проверить ближний склад, все ли на нем в порядке, то при возвращении оттуда налетел на камень, присыпанный снегом, поломал лыжу и повредил ногу. Естественно, он не мог после этого следовать с нами. У прибрежной полосы, где была наша база, снега немного, но он прикрывает массу камней, которые сразу не распознаешь. Самым лучшим, конечно, было бы отправить Мак-Гилла домой, но судно не уходило, оно оставалось ожидать возвращения экспедиции. Его оставили на базе, поскольку, кроме разбитой ноги, с ним ничего скверного не было. Он очень досадовал на свою неудачу, но ничего сделать было нельзя.
– А каковы были взаимоотношения Мак-Гилла с участниками экспедиции и с экипажем судна?
– Самые хорошие. Он не чванлив, в обращении со всеми прост, в нужном случае приходит на помощь без приглашения.
– Со всеми ли он был таким? Не было ли каких-нибудь натянутостей с кем-либо из экипажа?
– Я ничего такого не заметил, сэр.
Мы беседовали довольно долго и, наверное, продолжили бы еще наш разговор, но лечащий врач Хенка, уже трижды к нам наведывавшийся, категорически потребовал, чтобы наше посещение завершилось. Он был доволен, что мы в какой-то мере приподняли силы больного, возбудили энергию, но считал, что мы и достаточно утомили его.
Из Ливерпуля мы выехали ночным поездом. Дома после основательного отдыха Холмс засел в кресле с своей трубкой к погрузился в размышления. Я решил не надоедать ему и прогулялся по Лондону.
Утром следующего дня Холмс сказал мне, что самое время навестить нам Арктический институт. Пентеркоффер встретил нас более приветливо, чем в первый раз, и в то же время несколько озабоченно.
– Дорогой Холмс, моя гипотеза не подтвердилась, у нас нет достаточных оснований для предъявления иска фирме резинотехнических изделий. Испытания прокладок показали, что они морозостойки. Наш сотрудник присутствовал при этом. Проверялись и те прокладки, что остались, и те, что побывали на Шпицбергене.
Холмс смотрел на него с интересом.
– А о каких побывавших на Шпицбергене говорите вы?
– Ну как же! Весь инвентарь погибшей экспедиции доставили к нам, он здесь в специальной кладовой.
– Это любопытно, мистер Пентеркоффер. Вы не можете меня с ним ознакомить?
Директор института не возражал, и мы прошли в кладовую, где хранились одежда погибших, керосинка, чайник, другой инвентарь. Несколько банок из-под керосина помещались тут же. Холмс внимательно их осмотрел и спросил Пентеркоффера, а не может ли он предоставить их ему на некоторое время. Тот согласился. Потом внимание Холмса остановилось на лыжах. Особенно заинтересовала его поломанная лыжа.
– Это лыжа, из-за которой шотландец не смог следовать за Коутсом? – спросил он.
– Да, это та самая, роковая лыжа. Ошибки быть не может. Видите медные буковки «МГ». Каждый подбирал себе лыжи и, чтобы не спутать в общей массе, помечал их.
– Но что-то эта лыжа не совсем похожа на те, что остались от погибших?
– Если бы он следовал с ними, у него были бы такие же лыжи. На длительный путь в неизведанную даль путники брали лыжи более широкие. У Мак-Гилла тоже были такие, но ему не пришлось ими воспользоваться. Более узкие лыжи, рассчитанные на скоростные пробеги, предназначались для сообщения базы с ближайшими складами.
В это время подошел капитан Спрэг. Он поздоровался со всеми и присел в стороне. Холмс обратился к нему:
– Скажите, пожалуйста, капитан, а как доставлялся весь инвентарь к месту высадки?
– Его было много. Большая часть – в трюме, но кое-что осталось и на палубе. В частности, эти примитивные лыжи располагались на палубе в специальном стояке.
Несколько помолчав, капитан сказал задумчиво:
– Жаль Коутса и всех его товарищей, но что можно было сделать? На все божья воля. Для Шпицбергена такая гибель совсем не в диковинку. Что стоят одни названия: «Полуостров мертвецов», «Гора мертвецов». «Мыс мертвецов», «Гора печали», «Бухта печали»…
– Судя по этому, можно понять, что экспедиции туда были довольно многочисленными, – сказал Холмс. – Стало быть, эта «Страна мрака» не столь уж и неизведана. Не просветите ли вы меня, что побуждало Арктический институт снарядить эту экспедицию, мистер Пентеркоффер?
Директор пристально посмотрел на Холмса и произнес следующее:
– Я уже предупредил вас, мистер Холмс, о нежелательности большой огласки, привлечения обостренного внимания газетчиков. Мне кажется, что вы меня поняли. Вкратце я вам обрисую обстоятельства. Сумм, выделяемых на исследования правительством, не всегда хватает по нашим замыслам. Но есть заинтересованность отдельных ведомств и частных компаний, которые вкладывают в затеваемое нами предприятие значительные средства. Вы, я думаю, обратили внимание на то, что на снаряжение этой экспедиции средств не пожалели. Вокруг Шпицбергена в давние времена кипели страсти. Вы ничего не слышали о «Китобойной войне»? Это было очень давно – полтора столетия тому назад. У берегов Шпицбергена скоплялась огромная масса китов. За право охоты на них дрались между собой датские, голландские, британские, норвежские корабли. Били китов, били и друг друга. Нашему флоту тогда крепко досталось от голландцев. В конце концов все закончилось соглашением по разделению зон китобойного промысла. Голландцы с северо-западного побережья Шпицбергена на острове основали целый город по отлову китов и разделке их туш. Он был назван Смеренбург – Ворваний город. В нем были улицы, лавки, товарные склады, салотопни, мастерские, кузницы, игорные притоны и трактиры, где веселились, пели и плясали. Не менее десяти тысяч человек толкалось в этом городе, среди них немало и разряженных женщин, ловивших мужчин и помогавших китобоям проматывать их великолепные заработки. Это было очень давно. Сейчас и следов той бурной жизни там не найдешь. Вам всем, джентльмены, известны потрясающие мир экономические лихорадки, прежде всего золотые – в Америке, в Австрии – серебряные, алмазные и так далее. Как правило, лихорадка кончается, оставляя после себя города-призраки. Такое мы имеем и в Смеренбурге: давняя китобойная лихорадка создала этот «златокипящий» город, но киты в конце концов были перебиты или ушли от столь трагических для них берегов. Промысел прекратился, город стал никому не нужен, и сейчас о нем – только легенды. Если на Шпицберген предъявляли права англичане, голландцы, шведы, норвежцы, датчане, русские, то все они в своих притязаниях значительно поостыли. Постоянного жилья там долго не удавалось создать, да и не к чему. Шпицберген стал как бы «ничейной землей». Однако полярных исследователей он интересует с давних пор. Его всегда рассматривали как своеобразный трамплин для завоевания Северного полюса. Эти их устремления вряд ли могли рассчитывать на солидную финансовую поддержку. Но времена изменились. Еще в начале восемнадцатого столетия английский китобой Пулль обнаружил на Шпицбергене каменный уголь. Кого, скажите, может заинтересовать такое открытие? Это не золото, не алмазы. Кто станет разрабатывать уголь в промороженной стране, когда у нас есть Кардифф, уголь которого Англия экспортирует в другие страны? В наши дни флоты многих держав бороздят моря и океаны. Что значит для них топливо, я полагаю, нет нужды разъяснять. По всему миру разбросаны у побережий угольные станции, к которым от месторождений уголь приходится доставлять по сухопутью. После находки Пулля прошло не одно столетие, и геологическое изучение Шпицбергена выявило на нем богатые запасы угля. Прежде всего, они расположены непосредственно у залива Ис-фьорд. Корабли, туда приходящие, могут загружаться углем прямо с разработок, без ожидания транспортировки из какой-то глубинки. Для морских держав Шпицберген раскрыл замечательную перспективу. Это, естественно, повлекло за собой борьбу – национально-правовую, и прежде всего – экономическую. Разворотливее всех оказались американцы и норвежцы. Они в широких масштабах стали проводить разработку шпицбергенского угля. Англичане несколько поотстали в этом. Геолог Грин, погибший вместе с Коутсом, высказал уверенность в том, что угольные месторождения не ограничиваются зоной Ис-фьорда, а простираются в глубь острова. Он заинтересовал углепромышленников планом экспедиции, которая зайдет к такому месторождению с севера через Вейде-фьорд, и был убежден, что угольные пласты имеют свои отроги там, куда еще не дотянулись руки других промышленников. Арктический институт был соблазнен перспективой такой экспедиции. Завершилась она, как вы знаете, очень печально, но не исключено, что, несмотря на трагедию, изучение этой части острова на том не остановится. Причиной тому образцы угля, которые нашел Грин. Он не смог их сам доставить, но они здесь, и заинтересованные лица с ними уже ознакомились.
– Благодарю вас, сэр, за ваш превосходный рассказ об истории острова и о побудительных причинах экспедиции. Заверяю, что мы прослушали его с неослабевающим интересом. Мне, однако, необходимо заняться тем, к чему я призван. Я надеюсь, мистер Пентеркоффер, что вы предоставите мне возможность поработать еще в этом помещении.
– Пожалуйста, пожалуйста, мистер Холмс. Все, что вам.потребуется, в вашем распоряжении.
Холмс обратился к внимательно следившему за разговором Спрэгу:
– Скажите, пожалуйста, капитан, в ближайшее время вы никуда не отбываете? Нет? Хорошо. А тот матрос, которого вы временно брали в рейс, он завербовался куда-нибудь?
– Джинджер-то? Да нет, мистер Холмс, он околачивается в портовых кабаках. Пока не размотает своего заработка, полагаю, и пытаться не будет куда-то устроиться. Мои ребята часто его видят. Ведь если бы не неожиданная болезнь Боба Картера и не спешка, я нашел бы матроса получше.
– А что, он вел себя на корабле неподобающим образом?
– Да нет, этого я сказать не могу. Моряк он опытный и нареканий не вызывал. Но как-то настороженно себя вел.
– Видите ли, капитан, мне хотелось бы повидать этого матроса и спросить его кое о чем, но не в порту, а здесь, в Арктическом институте. Нельзя ли как-нибудь завлечь его сюда под благовидным предлогом? У вас, мистер Пентеркоффер, не будет возражений?
– Хорошо, мистер Холмс, я скажу своим матросам, и они что-нибудь придумают. Только завтра это не получится: им срочно нужно завершить работу. Послезавтра, часика в три, его сюда доставят.
– Благодарю вас, капитан Спрэг. Мы сегодня уже не будем задерживать вас и сэра Пентеркоффера и отправимся по своим делам. Завтра с вашего разрешения я опять буду у вас.
Когда мы вышли, Холмс помедлил некоторое время и, обращаясь ко мне, спросил, не смогу ли я выполнить для него одну деликатную миссию. Я, конечно же, отвечал утвердительно.
– Вот адрес, Ватсон. Навестите, пожалуйста, мисс Коутс, поболтайте с ней, успокойте, чем можете, но не распространяйтесь о наших делах и о наших разъездах. Может быть, она что-нибудь знает о состоянии Мак-Гилла. Попросите ее в ближайшие дни никуда из дома не отлучаться.
Я сказал, что выполню все неукоснительно, и мы разошлись в разные стороны.
Я разыскал милую девушку и был принят ею с большой сердечностью. Она была обрадована тем, что о ней не забыли, и не стала задавать щекотливых вопросов, избавив меня от необходимости быть неискренним. Возвратившись на Бейкер-стрит, я довольно долго ожидал прихода Холмса. Рассказал ему о своем визите, на что он сказал мне, что рассчитывал на мое умение беседовать с женщинами и, как всегда, не ошибся в этом.
Ранним утром нас разбудил звонок у входной двери. С удивлением я увидел подмастерье Мортимера – Джека, которого мы угощали в трактире. Холмс никакого удивления не выказал и тепло приветствовал славного малого.
– Я привез то, что вы просили, мистер Холмс, – сказал он. – Как только поступила ваша телеграмма, старик Мортимер отобрал мне, что нужно, направил меня на вокзал.
– Очень благодарен и вам, Джек, к старому Мортимеру. Сердечный привет ему от нас обоих. Вот вам деньги за изделия, за услуги и на дорогу туда и обратно. Сядете с нами закусить?
– Нет, сэр, очень вам благодарен. Я уже хорошо перекусил в дороге. Мне надо поторапливаться. Хочется поглазеть на Лондон, сколько позволит время, а потом и в обратный путь: Мортимер ждет. Посмотрите, пожалуйста, то ли это, что вам требуется, и я, с вашего разрешения, пойду.
Он привез четыре жестяные банки и два прутика припоя.
– Как раз то, что надо, Джек! Очень благодарен. Если не хотите перекусить, то хоть рюмочку пропустите.
– Нет, нет, мистер Холмс, спасибо большое, но я обещал Мортимеру, что ни капли до приезда.
Он ушел. Холмс тоже начал собираться. Глядя на меня, он сказал:
– Не удивляйтесь Ватсон, он прибыл по моей телеграмме, которую я отправил Мортимеру в то время, когда вы пошли к мисс Коутс. У меня сегодня будет хлопотный день. Позовите, пожалуйста, кеб и помогите мне водрузить на него эту посылку с банками. Я поеду в Арктический институт и, возможно, долго там задержусь. Вас я обременять заботами сегодня не буду. Отдыхайте весь день как найдете нужным. Завтра, я надеюсь, у меня будет к вам просьба.
Он уехал и пропадал действительно до ночи. Утром следующего дня я увидел в глазах Холмса, как мне показалось, какую-то успокоенность, и, садясь с ним завтракать, я ожидал, что он скажет о том, где он был и чем занимался в то время, когда я изнывал от безделья. Но он ничего мне не сказал, а, сосредоточенно посмотрев на меня, обратился ко мне с просьбой:
– Мой дорогой друг, мне настоятельно нужна ваша помощь. Эта миссия не обременительна для вас и, полагаю, даже доставит вам удовольствие. Сейчас мы возьмем кеб и поедем к Арктическому институту. Я останусь там, а вы проследуете дальше по уже известному вам адресу. Вы побываете у мисс Коутс и предупредите ее, чтобы она была готова поехать с вами в Арктический институт, где ее присутствие очень желательно. Но привезите ее к строго определенному времени – к трем часам дня: ранее этого времени я не освобожусь.
Мы оделись, на улице подозвали кеб и отправились. Высадив Холмса у института, я поехал выполнять его поручение. Мисс Коутс я застал дома и был ею встречен очень приветливо. Однако я отказался посидеть у нее и побеседовать, предупредив только, что ей надлежит быть готовой, я заеду за ней с тем, чтобы доставить ее в Арктический институт. Времени до указанного срока было еще достаточно, потому я отпустил кеб и прогулялся по городу, размышляя, зачем Холмсу эта милая девушка понадобилась в институте. Он ведь мог пригласить к себе или, наоборот, навестить ее сам, дабы побеседовать в более непринужденной обстановке. Ответить себе на этот вопрос я не смог.
Кеб подкатил к Арктическому институту, и мы с мисс Коутс прошли в помещение, где обычно занимался Холмс. Кроме него там были Пентеркоффер, капитан Спрэг и четыре матроса. Все сидели на стульях и при нашем появлении приподнялись.
Холмс подошел к большому столу и обратился к присутствующим:
– Мисс Коутс, джентльмены! Вы все оторвались от своих занятий по моему приглашению. Над всеми нами нависла тайна, угнетающая каждого из нас. Мы сейчас, с вашего разрешения, попытаемся снять покров этой тайны, выяснить причины гибели прославленного полярного исследователя Коутса и его товарищей при их возвращении на базу. Расследование я вел по желанию дочери покойного, потому и считаю ее присутствие здесь необходимым. С вашего разрешения, мисс Коутс, я изложу сейчас все, что удалось выяснить в этой прискорбной для всех истории.
Я увидел, как все насторожились и застыли в ожидании. Мисс Коутс сидела рядом со мной. Она сильно побледнела и еле слышно выговорила:
– Да, да, мистер Холмс, очень прошу вас об этом…
Холмс поклонился ей и продолжал:
– Неоспоримым для всех обстоятельством, как непосредственной причины трагедии, на первый план выступает катастрофическая нехватка керосина, от которого зависела жизнь путников. Только с его помощью изможденные, замерзшие участники экспедиции могли обогреться в палатке и сварить себе пищу. Переходя от склада к складу, они находили хорошо закупоренные банки с керосином, но содержимого в них было значительно меньше, чем предполагалось. Возможны лишь два варианта: либо керосин исчез из банок во время его хранения, либо с самого начала в банках был недолив, что заставляло подозревать преступный умысел. Заполнение банок проводилось самими участниками экспедиции, и, таким образом, казалось невероятным, что по недосмотру, небрежности имел место недолив. Сэр Пентеркоффер предупредил меня о том, что искать виновника нет оснований. Более всего подозрений вызвали резиновые прокладки крышек, которые могли не выдержать мороза Шпицбергена, в результате чего керосин выпарился из банок при потере герметичности. Я отнесся к этому с должным вниманием. По распоряжению сэра Пентеркоффера прокладки были подвергнуты придирчивым испытаниям в морозильной камере. К нашему удивлению, они не потеряли эластичности и при температурах более низких, чем те, которые им пришлось выдержать на Шпицбергене. Это обескураживало следствие, оставляя большую вероятность умышленного недолива. Мне и доктору Ватсону пришлось побывать в Ливерпуле у мастера, который много лет изготавливает банки под керосин для Коутса. Выяснилось, что разлив керосина, ввиду спешности, проводился там же двумя лицами: молодым шотландцем Мак-Гиллом и помогающим ему матросом Джинджером.
Я глянул на сидевших рядышком моряков и заметил, как потемнело лицо одного из них: это и был Джинджер. Холмс обратился к нему:
– Скажите, Джинджер, что произошло между вами и Мак-Гиллом? Его мы сюда пригласить пока не имеем возможности, так как он еще не вышел из больницы.
Джинджер несколько путанно стал объяснять, что в процессе работы они несколько повздорили.
– Нет, Джинджер, вы не договариваете. Вам эта работа не понравилась. После обеда вы стали препираться с Мак-Гиллом, заявив, что вы моряк, нанятый капитаном Спрэгом, и не обязаны возиться со всякой вонючкой. А затем вы схватились с шотландцем, поставили ему синяк под глазом. Но он вас отлупил, и вы от него бежали, бросив работу. Ведь так?
– Это так, сэр, слишком он гнал меня в этой работе. Я и распалился, выпив за обедом.
– Да, вам некогда было соображать. Но вы затаили зло на Мак-Гилла и хотели чем-то отплатить ему за полученную взбучку.
– Ну, если даже и так, то ведь я ничего ему не сделал.
– Он, оказывается, ваше дезертирство огласке не предал, вашему капитану не пожаловался. Вы же на корабле старались избежать встречи с ним. Но от мести своей вы не отказались, и из-за вас Мак-Гилл оказался в больнице.
– Простите, сэр, всем участникам экспедиции, всем матросам хорошо известно, что он повредил себе ногу, сломав лыжу. Это все видели своими глазами. При чем же здесь я, бывший на палубе?
– Вот, Джинджер, та лыжа, которая сломалась у Мак-Гилла. Наиболее тонкий у нее носок, которым он и налетел на подснежный камень. В этом месте и должна была сломаться лыжа. Но она сломалась у основания, где располагается нога лыжника, где лыжа прежде всего воспринимает его вес. Вот здесь можно увидеть трещинки. Они были до того, как лыжи сняли с корабля. С нижней стороны образовались они из-за того, что лыжу сверху через что-то мягкое в этом месте несколько раз ударили тяжелым. Прочность древесины была нарушена, но трещинки в ней не были бы видны. Если бы лыжи не находились на палубе, то штормовой ветер не залил бы их водой, которая потом замерзла в трещинках и расширила их, разорвав волокна. Из участников экспедиции на палубе никого не было. Эта операция проведена вами, вряд ли есть смысл запираться. Вы легко могли найти лыжи Мак-Гилла по медным буквам. Ни в одной из других лыж таких повреждений нет.
Все воззрились на несчастного Джинджера, который стал красным как рак.
– Правда ваша, – сказал он наконец, – но я вовсе не хотел ему причинить увечья. Я думал только, что Коутс отставит его от похода. Ведь никому не секрет, что он ввязался в эту экспедицию, желая хорошо выглядеть в глазах Коутса, которого уже считал своим тестем. Мисс Коутс, вы простите меня, паршивца, но ведь этот мой паскудный проступок удержал Мак-Гилла от гибели.
– Вот, видите, – сказал Холмс, – одно обстоятельство выяснено. Хотя следует добавить, что моряк Джинджер слишком невежествен в условиях полярного похода. Он не хотел увечья Мак-Гилла, он хотел только лишить его лыжи, но не знал, что для дальнего пути предназначены другие лыжи, более широкие, те, что были в трюме. На узких лыжах совершали только быстрые пробеги от одной базы до другой, совершали, как сказали бы моряки, «каботажное плавание». Если бы не повреждение ноги, то эта сломанная лыжа нисколько не помешала бы включению его в поход, ибо для этого были заготовлены другие лыжи. Мак-Гилл – шотландец и хороший лыжник. Ему эта разница в лыжах хорошо известна, а моряку она, естественно, невдомек.
Однако выяснение этого нелицеприятного поведения Джинджера нисколько не приблизило нас к выяснению обстоятельств полярной трагедии. К керосину Джинджер, очевидно, не имел никакого отношения. Он назвал его «вонючкой», а главным лицом при заливе керосина был Мак-Гилл. Когда Джинджер убежал от него, то помощь ему оказал подмастерье Джек. С ним они закончили спешную работу. По всем этим данным, получается, что недолив проведен Мак-Гиллом или Джеком. Последним менее вероятно по той причине, что у него не было к тому причин, да и приступил он к этой операции лишь в самом конце. Мак-Гилл же проверял лично плотность укупорки каждой банки, которая, как показала морозильная камера, требуемые условия выдержала. Совершенно непонятным был мотив и Мак Гилла, если действительно он произвел недолив.
Я посмотрел по сторонам, видел, как все понурили головы, а мисс Коутс приложила платок к глазам.
Холмс продолжал:
– Мы решили навестить оставшегося чудом в живых участника экспедиции Хенка. Он скоро выйдет из больницы, а пока лежит там с повязкой на глазах из-за конъюнктивита: в пути он потерял снежные очки. От него мы узнали много подробностей похода, которые, пожалуй, ничего существенного для разрешения нашей задачи не добавят. Мы, с разрешения лечащего врача, принесли ему бутылку джина, которую я предварительно откупорил. Он на ощупь принял эту бутылку от нас с моими извинениями за то, что мы половину содержимого израсходовали. Его реакция была немедленной, он сразу определил, что содержимое бутылки почти цело. Сделал это я для проверки того, насколько этот больной точно ориентируется в весе. Он рассказал нам, что едва ли сможет ошибиться, так как много в его руках перебывало банок с керосином. И он заверил меня, что все сгруженные на лед банки были полностью залиты керосином. Недолива не было. И в то же время во многих банках керосина не хватало, что отмечается в дневнике покойного.
Мак-Гилл очень ревностно относился к подбору лучших материалов. Резиновые прокладки не обманули возлагавшихся на них надежд. Что же тогда могло быть причиной пропажи керосина? Мастер Мортимер ранее изготовлял Коутсу банки, пользуясь оловянно-свинцовым припоем, и нареканий никогда не получал. Мак-Гилл настаивал на использовании самых лучших материалов и заставил пропаивать швы чистым оловом, ибо хорошо известно, что чем больше в припое олова, тем он лучше. Шотландец действовал из самых лучших побуждений, но не только он, но и вряд ли кто другой мог предположить, что в некоторых особых случаях чистота может стать причиной гибели.
Олово простудилось, и в швах появились трещинки, которые не только глазом, но и с помощью увеличительного стекла нельзя заметить. Это известная металловедам «оловянная чума». В обычных условиях олово, застывая, кристаллизуется и имеет удельный вес семь и три десятых. При сильном морозе может начаться перекристаллизация олова. Металл становится менее плотным в своей массе с удельным весом олова пять и восемь десятых. В паяном шве происходит что-то вроде микровзрыва. Керосин – очень проникающая жидкость. Сквозь незаметные микротрещины в напаянном шве он выходит и улетучивается. Вот непредвиденная причина постигшего всех несчастья. Некоторые банки от экспедиции остались, и мистер Пентеркоффер любезно предоставил их в мое распоряжение. Посмотрите на них – они повернуты к вам паяным швом. Этот шов – не до конца – покрыт мною раствором мела, а сами банки залиты керосином. Вы видите, как «отсырел» шов от проникающего керосина. Вот эта банка имеет более темный паяный шов. С ним проделана та же операция, но он керосин не пропускает. Когда от Мак-Гилла убежал Джинджер, ему пришлось пользоваться помощью подмастерья, а времени у него не оставалось, и он скрепя сердце согласился дополнить комплект ранее заготовленными банками, пропаянными не чистым оловом, а оловянно-свинцовым припоем. Перекристаллизацию, или «оловянную чуму», можно задержать, примешав к олову некоторые другие элементы, в частности свинец. В припой свинец добавляется для экономии дорогого олова, но в этом случае он сыграл свою предохранительную роль. Чтобы окончательно убедиться в этих выводах, я воспользовался банками того же мастера, которые никуда из Англии не отправлялись. Вот они перед вами. Эта пара прошла, через морозильную камеру, и шов пропускает керосин только при «белой пайке», то есть паянный чистым оловом. Окончательное убеждение дают паяльные палочки. Это – олово, а это припой. От них отделены половинки и помещены, также в морозильную камеру. Половинка припоя осталась в неизменном виде, и из половинки олова получилась кучка серого порошка.
– Резюмирую: ни с чьей стороны никакого умысла не было. Причина трагедии – в недостаточной осведомленности.
Все шумно заговорили, благодаря Холмса. Потом один из матросов обратился к нему:
– Я понял, мистер Холмс, что во всей этой печальной истории вы не нашли виновного? Но я с вами не согласен. Хотя и не в гибели наших товарищей, но в паскудстве своем виновен Джинджер, и я ему это сейчас докажу.
На Джинджера обрушилось несколько плюх от дюжих матросов, и он поспешил к выходу.
Поздно вечером за вечерним столом я сказал Холмсу:
– Мне казалось, что у этого дела нет никаких концов, за которые можно было бы уцепиться. Не обратились ли вы к французскому правилу, гласящему: «Шерше ля фам», то есть «Ищите женщину».
– В какой-то, очень небольшой, степени, – сказал, улыбаясь мне, Холмс, – пожалуй, здесь более применимо не французское «шерше ля фам», а библейское – «шерше ля хам»,
Мы оба рассмеялись, припомнив, что глупость пьяницы матроса имелась в виду в этом случае.
– А между прочим, Ватсон, я должен отметить, что именно вы подали мне мысль правильного направления.
– Не пойму этой шутки, мой друг.
– Не скромничайте, Ватсон, – лукаво сказал Холмс, – ведь именно в тот момент, когда я сосредоточенно размышлял обо всем, вы зачитали мне выдержку из веселой книжки Джерома Клапки Джерома о «Северно-керосиновом ветре»,
К этой истории можно добавить немного. Мак-Гилл выздоровел, но свадьба его состоялась не так скоро. Другой полярный исследователь на средства Арктического института возглавил новую экспедицию по маршруту покойного Коутса. Мак-Гилл счел своим долгом проделать этот же путь и не спешил под венец, чтобы не записать в дневник: «Моей вдове». Но экспедиция эта прошла успешно, и никаких препятствий к его свадьбе с мисс Коутс уже не возникло.
