Текст книги "Из химических приключений Шерлока Холмса"

Автор книги: Борис Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

ОТ АВТОРА

Вряд ли кто будет оспаривать, что самая крепкая дружба – дружба фронтовая. А если на долю поколения не выпало этих тяжелых невзгод, если жизнь людей протекала пусть не безмятежно, но и без необходимости идти непосредственно в бой, какая дружба в таком случае долговечнее?

Могут за долгую жизнь выветриться из памяти образы сослуживцев, даже тех, с кем ходил в экспедицию, но не забудется тот, с кем в юные свои годы сидел за партой. По прошествии многих лет солидные мужчины и женщины, многое повидавшие на своем веку, встречаются друг с другом, и у них не поворачивается язык обращаться к собеседнику по имени и отчеству, как принято в приличном обществе. Причина в том, что в прошлом они – школьные друзья.

Как-то собралась такая компания за праздничным столом. Люди разных профессий, живущие на немалых друг от друга расстояниях. Общим было только то, что когда-то все они были школьными товарищами. В беседе был затронут вопрос, что́ побудило каждого избрать свою специальность. Так как всё это были люди старшего поколения, которые в юности своей не знали телевизора, всё им поясняющего, рассказывающего и рекомендующего, что́ им читать, что́ смотреть и какие песни петь, то оказалось, что на их выбор больше всего повлияло чтение художественной литературы.

Один сказал:

– Я стал железнодорожником по той причине, что в раннем детстве гостил у своего дяди – путейца. Паровоз, проходивший мимо его окон, казался мне живым существом. Мне хотелось его похлопать, как коня. Он и сейчас мне кажется таким, в отличие от локомотивов другого типа. А потом я увлекся романом Жюля Верна «Клодиус Бомбарнак» о российской Закаспийской железной дороге. После этого мои симпатии определились навсегда.

Другой поддержал:

– Я, пожалуй, покривил бы душой, сказав, что к изучению реактивного движения меня привело знакомство с трудами Циолковского. В раннем моем возрасте они были мне мало понятны, их я стал изучать потом, а началось все с увлечения тем же Жюлем Верном, его романами о путешествии к Луне. Между прочим, я сам Циолковский писал, что его труды вдохновлены этими произведениями.

Все согласились, что научная фантастика, увлекая сюжетностью, многих побудила к серьезным размышлениям и повлияла на выбор профессии.

– Я не исключение, – сказал один из собеседников, – на меня также повлияла научная фантастика. Но советского автора – Александра Беляева. В наши школьные годы неотразимое впечатление производили его романы и повести: «Голова профессора Доуэля», «Человек-амфибия», «Ни жизнь, ни смерть», «Изобретения профессора Вагнера». Именно они и побудили меня к изучению биологии.

– Как ни странно, – сказал еще один, – но палеонтологией я увлекся тоже после чтения фантастического романа. Это «Затерянный мир» Конан Дойла. Я сразу поверил в возможность сохранения в природе видов животных, считавшихся полностью вымершими. А когда узнал, что кистеперую рыбу, которую считали прародительницей всего живого на земле, вдруг купили на базаре, мой выбор был решен. Сначала – «Плутония» Обручева, а затем и обращение к серьезным трудам по палеонтологии.

Всех изумил химик, заявивший, что на выбор им своей профессии повлиял тот же автор – Артур Конан Дойл. Вполне резонно товарищи сообщили ему, что не находят в произведениях Конан Дойла ничего имеющего отношение к химии. У него есть исторические романы и повести, морские рассказы, фантастические произведения – вроде «Маракотовой бездны» или же те, что связаны с именем профессора Челленджера, в частности тот же «Затерянный мир». Есть у него повесть «Современный алхимик», иначе «Открытие Раффллза Хоу», но и там химии чуть-чуть. Чем прежде всего прославился Конан Дойл, так это своими «Приключениями Шерлока Холмса».

– Именно их я и имею в виду, – сказал химик.

– Ну, знаешь, дорогой друг, – сказали ему, – нас не удивило бы, если бы ты стал криминалистом, судебным медиком, работником уголовного розыска, просто милиционером, наконец, но… химиком – в это трудно поверить!

– Это из-за вашей неосведомленности, – парировал химик. – Если вы помните, друг Холмса доктор Ватсон, его биограф, при первой встрече с ним никак не мог понять, чем тот занимается. Он был потрясен заявлением Холмса, что тому совершенно безразлично: вращается ли Земля вокруг Солнца или наоборот, так как для его работы это – ненужные сведения. Тогда он и составил для себя некий «Аттестат», в котором отметил знания Холмса. В астрономии, философии, литературе у него значится – «никаких». В то же время в области ботаники отмечается знание свойств белладонны, опиума и ядов вообще. А в графе «химия» значится – «глубокие знания». В записях Ватсона о некоторых расследованиях Холмса фигурирует химическая подоплека, но в большинстве случаев – как привходящее обстоятельство. Мой отец был переводчиком. По роду своей службы он довольно часто бывал в Англии. Языком владел превосходно, и ему приходилось поддерживать светский разговор, касаясь вопросов английской литературы. Обсуждалось, естественно, творчество Шекспира, Свифта, Теккерея, Байрона, Диккенса, но касались и более «легких» авторов – Джекобса, Джерома, Уэллса, Конан Дойла. В одной из бесед англичанин сказал моему отцу, что не все, касающееся Шерлока Холмса, опубликовано. Ватсон якобы, разбирая свой архив, выделил цикл рассказов о Холмсе, в которых химические аспекты выступают на первый план. Отец отнесся к этому сообщению с недоверием. Тогда англичанин предложил ему ознакомиться с такими рассказами и принес их ему на прочтение. Отец был изумлен и выразил своему собеседнику горячую благодарность. Так как искусством перевода отец владел в совершенстве, то он и перевел их на русский язык. Я не могу дать гарантии, что это не подделка, не розыгрыш англичанина, ибо никаких документов, естественно, нет. Подлинные это записки Ватсона или нет, для меня не имело значения, докапываться до истины я не собирался – пусть этим занимаются литературоведы и биографы Конан Дойла. Но кто из нас в юношестве не читал Шерлока Холмса с живейшим интересом? Я воспринял этот отцовский перевод как прямое продолжение «Приключений Шерлока Холмса». Как ни странно, именно эти рассказы и пробудили у меня интерес к химии.

Заметив, что друзья смотрят на него с недоверием, химик улыбнулся и сказал:

– Вы полагаете, что я рассказал вам занятную басню, но поверьте, мне нет никакого смысла обманывать вас. Если эти записки вас заинтересовали, я в следующий раз принесу их. Но попрошу обращаться с ними бережно, ибо это – память труда моего отца.

Через какое-то время «записки» были пересланы нам для прочтения. Не будем их ни хвалить, ни хаять. Пусть юный читатель сам с ними ознакомится.

МЫ – МОРСКИЕ ОФИЦЕРЫ

Как-то ранним утром миссис Хадсон постучала в мою дверь и сообщила, что пришел какой-то джентльмен. Было очень рано, и я спросил:

– Может быть, не ко мне, а к мистеру Холмсу?

– Нет, нет, доктор, он спрашивает именно вас и уже ожидает в гостиной.

Накинув халат, я вышел к ожидавшему. Тот поклонился и сказал, что Шерлоком Холмсом ему поручено передать мне саквояж и от меня требуется расписка в его получении. Это меня несколько озадачило. Я не видел своего друга с середины минувшего дня. Он ушел и до сего времени не возвращался. Меня это не особенно тревожило, ибо Холмс часто исчезал надолго по своим делам, и я к такому образу его действий привык. Но что означала эта передача от него? Вскрыв саквояж, я увидел в нем морскую форму. Удивленно я поднял глаза на незнакомца и спросил, не ошибся ли он. Посланец был в темной накидке с капюшоном, прикрывавшим лицо. Услышав вопрос, он ответил:

– Нисколько, сэр. Только я полагаю, что в вашей расписке надобность не столь очевидна.

С этими словами он откинул капюшон, и я увидел лицо улыбавшегося Холмса. Для меня его перевоплощения не были новостью, но, по правде сказать, всегда были неожиданными, заставали меня врасплох.

Холмс снял накидку и предстал передо мной в форме офицера флота Его Величества. Улыбаясь, он попросил меня облачиться в костюм, принесенный в саквояже. Ничего не понимая, я выполнил его просьбу, отметив, что форма в точности соответствует моему росту и объему.

– Оставайтесь в ней, – сказал Холмс, – мы с вами сейчас позавтракаем, и я вкратце сообщу вам, что все это значит.

Вскоре мы сидели за столом, и Холмс вводил меня в курс дела,

– Видите ли, дорогой Ватсон, меня срочно захотел видеть мой брат Майкрофт. По пустякам такое не случается. Я был у него, и он попросил моего участия в деле, совершенно для меня необычном. Вы еще не смотрели сегодняшних газет?

Я достал газеты и кинул на них беглый взгляд.

– Все это не то, – сказал Холмс, – вот смотрите: небольшая заметка, но дело очень серьезное.

Я прочел: «Вчера на рейде потерпел аварию противолодочный крейсер «Портсмут». Имеются человеческие жертвы».

– Это сказано очень мягко, – нахмурился Холмс, – и то лишь по той причине, что событие невозможно скрыть. Сообщают об аварии, тогда как корабль затонул после происшедшего на нем взрыва. Майкрофт хочет, чтобы я подключился к расследованию, которое уже ведут офицеры флота. По совести говоря, я пока не вижу, сколь смогу оказаться полезным. Это не моя сфера деятельности. Следов на воде не остается. Военные разведка и контрразведка в таких вопросах более компетентны, но Майкрофт доверяет моей способности замечать детали, пропущенные другими, и я не смог уклониться. Хотя еще раз говорю, что здесь подозревается диверсия, о которой флотским офицерам и армейской разведке должно быть известно куда больше, чем мне. Но так или иначе, я согласился на условиях, что я – всего лишь консультант, а делом занимается сам флот. Меня свели с несколькими офицерами и, дабы не возбуждать каких-либо подозрений, мне предложили побывать на месте катастрофы в форме офицера флота. Я высказал пожелание, чтобы и вы, милейший Ватсон, сопутствовали мне в этой экспедиции. Надеюсь, у вас нет возражений?

Я тут же выразил свое согласие,

– Для вас я выбрал форму корабельного врача, что соответствует вашей профессии, и вы в ней, как я заметил, довольно импозантно выглядите. То, что она пришлась вам так впору, у вас, я полагаю, не должно вызвать удивления: я, живя с вами столько времени вместе, очень хорошо знаю ваши размеры.

Не без некоторого удовольствия я про себя отметил, что форма на мне сидит лучше, чем на моем друге. Это, конечно, было естественно, ибо военная форма (хотя в данном случае и не армейская, а флотская) для меня когда-то была обыденной и я не совсем еще отвык от нее.

– Запомните, доктор, – сказал Холмс, – что на время вам следует забыть свое имя. Вы сейчас – корабельный врач, сэр Уилкс, а я – сэр Хейли. Мы с вами: отправимся в порт. Там нас будут ожидать. У вас есть, такая же накидка, как у меня. Мы выйдем в них, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей новой форме.

Позавтракав, мы вышли на Бейкер-стрит и, подозвав кеб, поехали в порт. Погода была на редкость солнечной, и, удалившись от дома, мы освободились от накидок. В порту, нас встретил подтянутый морской офицер, представившийся мне, как и следовало ожидать, – Смит. Он сказал, что катер уже готов, и мы тут же спустились к нему. Через некоторое время наш катер приблизился к месту происшествия. Под ярким солнцем небольшое судно стояло там на якоре. Катер подошел вплотную, и мы поднялись на борт судна. После короткого приветствия командир информировал Смита, что судно ведет работы по обследованию корпуса затонувшего корабля. Смит захотел побеседовать с уже спускавшимся перед этим под воду водолазом. Широкогрудый моряк выступил вперед и сказал, что он последним поднялся на борт и может сообщить все, что видел.

По его словам, корпус судна был поврежден взрывом на самом корабле. Никаких признаков внешнего удара не обнаружил.

– В каком месте пробоина? – поинтересовался Смит.

– Я полагаю, сэр, – ответил водолаз, – в непосредственной близости от расположения крюйт-камеры.

– А какие плавающие предметы были вами подобраны?

– Это, – сказал командир судна, – проделано, было прежде всего пришедшим на место происшествия миноносцем «Стремительный» и противолодочным крейсером «Ливерпуль».

– Сюда уже направлены суда для подъема «Портсмута». Они хорошо оснащены и укомплектованы. Через пару дней всю картину можно будет видеть уже непосредственно на свету, – сказал Смит, – хотя у меня и нет сомнений в наблюдениях водолаза.

Мы взошли на катер и направились к миноносцу «Стремительный». Капитан немедленно проводил нас в свою каюту. Холмс обратился к нему и спросил, что наблюдала его команда и что она подобрала, прибыв на место аварии.

– Все три корабля, сэр, – ответил капитан, – вели непрерывное наблюдение за поверхностью моря и были в повышенной боевой готовности. Ожидали появления подводной лодки, но ничего не обнаруживалось. Переговаривались сигналами. В семнадцать ноль семь увидели на «Портсмуте» взрыв и сразу устремились к судну. Когда подошли, «Портсмут» уже погружался. Шлюпки стали собирать людей живых и погибших. Подошел и «Ливерпуль», делал то же самое. Тело капитана Никольса подобрали мы. «Стремительный» вернулся на свою позицию, всех пострадавших и тела отправили шлюпками и катером на берег.

– Много ли было живых? – спросил Смит.

– Всего пятеро, сэр, но все в таком состоянии, что разговаривать с ними было невозможно. Удачливей всех, я полагаю, оказался марсовый матрос. В момент взрыва мачта, на которой он был, переломилась, и его выбросило далеко в море, но он был оглушен и, если бы мы не подошли, определенно бы утонул.

– Где он сейчас?

– Полагаю, что в госпитале.

– А эта подводная лодка, – спросил Смит, – не могла ли она вас все-таки обмануть, капитан?

– Нет, сэр, такого я не думаю. Наблюдение велось очень тщательно и непрерывно. Погода тому благоприятствовала. И, кроме того, море прослушивалось гидрофонами, никакого шума работающего двигателя отмечено не было.

– А что вы скажете о погибшем капитане Никольсе? – спросил Холмс.

– Я много лет знаю его, сэр, как исключительно честного, опытнейшего моряка. Порядок и дисциплина на корабле под его командованием всегда ставились в пример другим капитанам.

– Благодарю вас, капитан, – сказал Холмс, – не пройдем ли мы с вами в крюйт-камеру вашего корабля?

В этом помещении Холмс осмотрел все очень пристально, попросил вскрыть некоторые картузы с порохом. Он обратился ко мне:

– Отберите, пожалуйста, пробы этого пороха, Уилкс, и плотно упакуйте их.

Я немедленно выполнил указание, набрав длинные полосы пороха, похожие на макароны, завернул их в бумагу и сделал на ней надпись, проставив дату и время отбора. Смит спросил Холмса, интересует ли его что-нибудь еще. Тот сказал, что больше задерживаться, на «Стремительном» не имеет смысла.

Поблагодарив еще раз капитана, мы спустились в свой катер.

– Я полагаю, Смит, что нам следует сейчас навестить и «Ливерпуль».

Смит молча, кивнул, и наш катер отправился к другим кораблям.

Чтобы не задерживать читателя, скажу, что встреча там была почти такая, как на «Стремительном». Людей «Портсмута» крейсер «Ливерпуль» не подбирал, так как «Стремительный» подоспел раньше и успел все сделать до его прихода. На вопрос Смита о Никольсе капитан крейсера ответил с жаром:

– Полагаю, сэр, что без ведома капитана Никольса на судне не могло оказаться никого из посторонних, даже крыса не прошмыгнула бы!

Холмс и здесь изъявил желание посетить крюйт-камеру. Он пристально поглядел на матросов, ее охранявших, а в помещении осмотрел все, как мне показалось, даже с большим вниманием, чем на «Стремительном». И также попросил меня отобрать пробы пороха. Я опять запаковал «макароны» в пакет, сделал соответствующую, запись и положил в саквояж.

Мы отправились в порт. Там Холмс вдруг предложил Смиту посетить линейный корабль, пришвартованный к пирсу. Меня это удивило, ибо корабль с места не трогался и никакого участия в спасательных операциях не принимал. Своего удивления я, однако, не выказал, хорошо зная, что Холмс не будет делать ничего ему не нужного. Смит же был абсолютно бесстрастен и тут же отдал необходимые распоряжения. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что там мы также посетили крюйт-камеру и – что для меня было совсем непонятным – Холмс опять дал мне поручение отобрать пробы пороха.

На берегу Холмс подозвал кеб, и все мы поехали к председателю правления порохового завода. Встретил нас красивый, можно сказать, элегантный мужчина, явно не достигший сорока лет. Он был выдержан и предупредителен. Узнав, что мы желаем ознакомиться с производством пороха на месте, он сказал, что отдаст нужные распоряжения, и нас туда проводят

– У нас нет времени, мистер Харт, – сказал ему Холмс, – мы отправимся туда немедленно, но если вы будете так любезны, то я хотел бы после ознакомления с производством уточнить с вами некоторые детали. Вы не возражаете?

– Что вы, что вы, сэр Хейли, я к вашим услугам. Я полностью отдаю себе отчет в том, что вам необходимо знать все обстоятельства. Я совершенно уверен, что наш завод никак не причастен к этим трагическим событиям, никогда прежде к нам не было претензий, но все, что вас интересует, я сообщу. К вечеру я освобожусь от дел и, если вам будет угодно, прошу ко мне.

Завод не оказался крупным. В обстановке я сориентировался далеко не сразу. Главный инженер, командующий всем производством, мистер Пауэлл встретил нас очень любезно. Это был мужчина, примерно того возраста, что и Харт, с энергичным выразительным лицом. Холмс поинтересовался документами по отгрузке пороха на корабли за последнее время. Получив их, он попросил предоставить их ему на некоторое время. Потом мы прошли в цех и ознакомились с технологической цепочкой. Видели автоклавы-реакторы, выходящую из них продукцию. Машину, выдавливающую готовый порох в виде макарон, подачу его в сушильное отделение, а затем расфасовку и упаковку. Четкость и слаженность работы, дисциплина обслуживающего персонала, чистота и аккуратность произвели на нас хорошее впечатление. Закончив пояснения, Пауэлл поинтересовался, чем может быть еще полезен. Холмс поблагодарил и сказал, что не смеет больше отрывать его от дел, но, с его разрешения, мы присмотримся к производству сами. Пауэлл наклонил голову в знак согласия и оставил нас.

Холмс остановился у сушильной печи и долго рассматривал, как пожилой мужчина следит за температурой по показаниям термометра и отмечает ее на графике. Потом мы вернулись в помещение с автоклавами-реакторами, где, собственно говоря, создавалась продукция. Холмс обратил внимание на большой оцинкованный ящик, разделенный на секции, с пустыми бутылками в нем. Слово «дифениламин», написанное на ящике, нам ничего не говорило.

Женщина в цехе пояснила, что эти бутылки – из-под добавки в пороховую массу, которую она каждую смену лично получает от мистера Пауэлла и лично же вводит в реакционную смесь. Холмс внимательно рассмотрел ящик и обратил внимание, что каждая бутылка была перед вскрытием запечатана. Печать висела тут же, а на этикетке каждой бутылки была запись даты и времени загрузки, а также подпись загружающего реактив – она всегда принадлежала одному и тому лицу, этой женщине.

– Скажите, – обратился к ней Холмс, – у вас есть отдельное помещение, где мы могли бы поработать?

– Пожалуйста, сэр, – ответила она, – вот небольшая отдельная комната, участок нашей лаборатории. Мистер Пауэлл поручил мне выполнение всех ваших указаний.

Мы зашли в комнату со столом, на этажерках которого стояли реактивы. Внимательно все осмотрев, Холмс обратился к Смиту:

– Надо будет опечатать ящик с бутылками, занести его сюда и опечатать все помещение.

– Ваш саквояж, доктор Уилкс, – обратился он ко мне, – оставьте здесь же.

Проделав все, мы покинули завод и направились к Харту.

Уже вечерело. В его уютном кабинете мы расселись вокруг стола.

– Мы, – пояснил Харт, более всего обращаясь к Холмсу, – постоянным своим заказчиком имеем корабли флота Его Величества. И заказ этот выполняется с особой тщательностью. Нареканий никогда не было.

– Я полагаю, – сказал Холмс, – что особая тщательность лежит в основе вашего производства, вне зависимости от того, кто заказчик вашей продукции.

– Совершенно верно, – подтвердил Харт. – Вы знаете, наверное, сколько катастроф было на заводах бездымного пороха. Нас господь бог миловал пока что, четкость действий обслуживающего персонала и меры по технике безопасности предусмотрены прежде всего. Мы недавно выделились из объединения. Такое производство предпочтительнее иметь в небольших размерах.

– Очень хорошо, – заметил Холмс, – с вами нельзя не согласиться, но, если вы позволите, мне хотелось бы немного узнать про обслуживающий персонал, от которого вы требуете такой четкости действий.

– Всем ведает Пауэлл. Это опытнейший специалист и прекрасный организатор. Работает как хронометр. Честности безупречной, людей своих знает хорошо. Я знаю его с колледжа, мы и сейчас с ним в самых дружественных отношениях.

– Он подвержен каким-нибудь слабостям? – спросил Холмс.

– Что вы, сэр Хейли! Это сама невозмутимость, отработанный механизм, мало чем интересующийся, кроме своей работы. Живет он очень скромно, и мне стоило большого труда куда-нибудь его вытащить. Он поддался мне всего лишь раз.

– А куда именно? – поинтересовался Холмс.

– Видите ли, мы оба не женаты. Я – больше по рассеянному образу жизни, а Пауэлл не так давно овдовел. Я люблю бывать на всяких раутах и в свете. Пауэлл от всего этого уклоняется, хотя зарабатывает он хорошо. Мужчина, вы видели, представительный и хорошо воспитанный. Но я все-таки уговорил его взглянуть на выступления индийской танцовщицы, по которой вся лондонская публика сходит с ума. Я сам несколько раз бывал на этих представлениях, и, признаюсь, они производят неизгладимое впечатление, как изяществом и красотой Зиты Радж, ее искусством исполнения, так и всей экзотической, даже какой-то мистической обстановкой. В определенной степени я мог бы причислить себя к поклонникам Зиты Радж, во всяком случае, подносил ей букеты цветов, которые она милостиво принимала от меня. Мне удалось увлечь Пауэлла лишь однажды, и тут мне не повезло, так как произошел неприятный случай, который испортил все впечатление. А Пауэлл сказал мне, что у него все это не вызывает интереса.

– Расскажите коротко, – сказал Холмс.

– Все было очень хорошо, публика застыла от восторга, и вдруг перед самым концом на сцене раздался какой-то хлопок, один из светильников опрокинулся, и я увидел искаженное от испуга лицо Зиты Радж, она пошатнулась. Дали занавес, и я, обеспокоенный случившимся, прошел к ней в уборную, захватив с собой Пауэлла. Танцовщица приветливо кивнула нам, но я видел, что она была в высшей степени взволнована. С гневом и раздражением она потребовала: «Паризьена ко мне, немедленно!»

– Кто этот Паризьен?

– Это ее администратор и устроитель всех ее выступлений, с которым она ездит по гастролям. Тот появился тут же, смущенный необычайно. «Вы что, убить меня хотите, Паризьен?» – вскричала Зита Радж. Тот что-то лепетал в свое оправдание. Он оправдывался, что чистота химикатов фирмы Краузе небезупречна, что он всегда пользовался услугами французской фирмы на Лазурном берегу, но на этот раз она столь срочно приказала собраться в Лондон, что у него не было времени связаться со своей постоянной фирмой с Лазурного берега. Зита ничего не хотела слушать и сказала, что ей до всего этого нет никакого дела, но по его вине она вынуждена отменить завтрашнее выступление, так как после случившегося не может прийти в себя и не чувствует уверенности. За это время, я полагаю, месье Паризьен сделает все, чтобы избавить ее, Зиту Радж, от таких неприятных сюрпризов. Тот рассыпался в заверениях, и она сразу же предложила ему исчезнуть. Ко мне же она обратилась с извинением за то, что, возбужденная, не смогла удержаться от резкого разговора в нашем присутствии, и поблагодарила нас за участие, сказав, что ничего особенного не произошло, просто неожиданность выбила ее из колеи.

Я после этого предлагал Пауэллу еще раз посетить театр Зиты Радж, но он к моему приглашению остался равнодушным, – продолжал Харт, – предложения другого рода тоже не вызвали у него интереса. Он ведет размеренную жизнь, хотя энергии у него предостаточно и всю ее он посвящает работе. Всеми своими успехами, я считаю, завод обязан усилиям Пауэлла. А ведь это очень непросто. Наш главный заказчик – флот хорошо нас оплачивает, но его заказы, случается, нашу работу лихорадят. По заказам иногда требуется поставить большое количество нашей продукции в сжатые сроки. А мы не стараемся производить большого задела. В таких случаях заводу приходится трудиться, с большим напряжением. Мы не можем позволить себе недопоставку и потерю заказчика. Есть другие предприятия, которые будут рады перехватить у нас заказ.

Вмешался Смит:

– Скажите, мистер Харт, ваше знакомство с прелестной танцовщицей после отказа Пауэлла приходить на ее выступления продолжалось?

– Конечно, я был еще несколько раз, встречался на гуляньях, она ко мне была очень благосклонна, но ничего более вам подозревать не следует. Это была обычная, очень милая светская болтовня – и только. Зита привлекает, всеобщее внимание и умеет вести интересный, разговор.

– А в ваших разговорах Зита Радж не интересовалась вашей работой или работой Пауэлла?

– Боже упаси! Я на эту тему вообще не склонен распространяться. Пауэлла она больше не видела, да такая скучная материя вовсе не в сфере ее интересов. Мы беседовали, как правило, об искусстве, особенно об индийском, о театре, о танцах, вообще вели пустые, но обаятельные светские разговоры. Зита Радж великая труженица, но она и очаровательна, светских развлечений не чуждается. Поклонников возле нее всегда целая стая, как молодых людей, так и пожилых. Совсем недавно она досадовала, что сорвалась ее морская прогулка. Обещал ей один из капитанов флота, но потом извинился, сказав, что получил приказ о выходе в море.

– Как фамилия этого капитана, с какого он корабля?

– Я не запомнил, да и какое это имеет значение? Ведь прогулка так и не состоялась!

Холмс вернул разговор в изначальное русло и попросил что-нибудь сказать о женщине из автоклавно-реакторного отделения и о мастере сушильного цеха. Харт охарактеризовал женщину как безупречную исполнительницу, строжайшим образом наблюдавшую за технологическим процессом своего отделения. О мастере же сказал, что тот имеет немалый опыт, как на этом заводе, так и прежде, в сушильном отделении мебельной фабрики. Он также исполнителен, дисциплинирован, ведет размеренный образ жизни, прекрасный семьянин. Мы распрощались с Хартом, поблагодарив его, сказав, что если возникнут у нас какие-нибудь дополнительные вопросы, то надеемся, что он не откажет нам сообщить все нас интересующее.

Кеб доставил нас на Бейкер-стрит. За ужином, к которому Холмс пригласил Смита, он сказал ему:

– Я полагаю, сэр, что вас заинтересовала предполагаемая морская прогулка. Не возьмете ли вы на себя труд выяснить, кто был тот капитан, который ее обещал? Кроме того, не лишним будет побывать на месте катастрофы. К концу дня, я думаю, корпус судна будет на поверхности, и следует убедиться в правоте водолаза, утверждающего, что пробоина не от наружного удара. Он мог и ошибиться.

– Вы знаете, сэр Хейли, у меня на подозрении сам мистер Харт. Его общение с этой танцовщицей наводит на мысль, что от него она могла узнать что-либо о порядках на корабле и выяснить возможность проникновения туда диверсанта.

– Я не склонен делать поспешных заключений, пока нет достаточных оснований. Ведь вы слышали о капитане Никольсе, про которого говорят, что на его корабль «даже крыса не могла пролезть». Но исключать ничего не следует. Если вам удастся что-нибудь узнать о Харте, то это тоже будет полезно. Завтра мы с вами не встретимся. Увидимся послезавтра в десять часов утра у входа на завод. Пройдем туда, и там вы сообщите мне все, что вам удалось выяснить.

Когда мы остались вдвоем, Холмс сказал мне:

– Милейший Ватсон, завтра я уйду из дома ранним утром, а вечером мне хотелось бы поразвлечься.

Я с удивлением посмотрел на него, ибо не в его привычках было тратить время на развлечения тогда, когда он вел расследование.

– Да, да, «сэр Уилкс», я надеюсь, что вы окажете мне услугу, приобретете пару билетов на представление Зиты Радж. Желательно, естественно, поближе к сцене. Пойдете к театру не как корабельный врач, а в обычном одеянии, которое носите постоянно. Да и на представление мы отправимся оба, как два обычных добропорядочных лондонских джентльмена.

День был насыщенным, но то, что в нем почерпнули, как мне казалось, не подвигало Холмса к разрешению загадки ни в малейшей степени. Все эти разговоры о Зите Радж и последующее наше посещение ее театра представлялись мне пустой тратой времени, хотя, по правде говоря, у меня решительно не было никакого представления о том, за что Холмс мог бы зацепиться. Его я видел в озабоченном, но не в угнетенном состоянии.

Холмса уже не было, когда, плотно позавтракав, я отправился покупать билеты. К моему удивлению, их не продавали. Я поинтересовался у хозяина помещения и от него узнал, что Зита Радж уже выступает на континенте. Весь ее театр выехал туда четыре дня тому назад. Увидев у хозяина рулончик нераскленных, устаревших афиш, я попросил у него парочку, высказав сожаление, что не успел побывать на представлении, о котором слышал, столько восторженных отзывов. Хозяин посочувствовал мне, но заметил, что я мог бы позаботиться об этом раньше: гастроли были довольно продолжительными. Я ответил, что только что прибыл из Манчестера.

Дома я рассмотрел афишу очень внимательно. Она была красочной и эффектной. Фоторепродукции отдельных моментов выступления знаменитой танцовщицы в экзотическом обрамлении впечатляли, и я подосадовал, что нам не удалось ее увидеть.

Холмс вскоре появился и, узнав о моей неудаче с билетами, не выказал удивления. Пристально вглядевшись в афишу, он похвалил мою догадливость, заметив, что и рассматривание афиши может принести некоторую пользу. Естественно, это одобрение, высказанное моим другом, вдохновило меня, хотя я ничего для него полезного в афише не увидел. Холмс ушел опять, захватив с собой афишу. Я не задавал ему вопросов, но он сам сказал, что побывал в госпитале, где находятся пострадавшие при катастрофе, но ничего нового не узнал.

Его не было до самого вечера. Пришел он сосредоточенный и углубленный в себя. Поужинав, закурил и, погрузившись в кресло, перестал меня замечать. Такое его состояние мне было хорошо знакомо, и я постарался не мешать ему, занявшись чтением.