Текст книги "Костер для сверчка"
Автор книги: Борис Прохоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
– Богданыч? Зачем? Рыжий... Он без спичек даже. Окоченеет. Ему до Домны пешком не дойти.
Но Богданов не отвечал. Сидел, осунувшись. А в глазах его таилась непривычная для Копченого растерянность…
Вскоре глаза бригадира подернулись пеленой. А еще через мгновение на Пархомцева глянули въедливые глаза Мих-Миха. Художник-непрофессионал жестикулировал столь эмоционально, что в отдельные моменты, казалось, выскакивал из собственной блузы. На миг никем не наполняемая, она оставалась висеть в воздухе, в метре от пола, изредка пошевеливая полами, словно морской тряпичник жабрами. Тотчас конвульсии Мих-Миха меняли вектор на противоположный – стремительный бюст художника проникал в блузу. Чтобы незамедлительно выскочить вон, но уже с обратной стороны.
– Откуда в людях безжалостность? Лукавишь, Ростик… Фашизм? Отнюдь. Фашизм не порождается жестокостью; он воспроизводит ее в качестве одного из побочных для него самого, продуктов. Нежелательных, потому что тотальная жестокость угрожает самому режиму. Фашизм – это мы с тобой. Фашизм – это наша жажда большого чуда. Чуда, сотворенного любой ценой. Хотя бы на крови сородичей. Фашизм – это наше стремление достичь благостной, но нереальной цели с помощью чрезвычайных мер. Примером «чрезвычайки» может служить вариант, когда твой друг – медведь убивает на твоем лбу комара. Убивает сокрушительным ударом лапы...
«Мих-Мих», – Ростислав сделал шаг к приятелю. Досмотрел художнику в лицо. Перед ним слабо проступало во мраке красивое лицо его попутчицы.
* * *
Одеваясь, дама-олень не выказывала смущения. Не предложила Ростиславу выйти из машины или хотя бы отвернуться. У него грешным делом мелькнуло в голове, что при внешних данных, как у его попутчицы, можно ходить нагишом. И не только можно, но и желательно. Это прибавило бы красоты окружающему миру. Она, похоже, умела ценить собственные достоинства. Поэтому наряжалась неспешно.
– Отдых у меня получился, благодаря вашей милости... Насупленный вид Пархомцева ее не остудил. – Сыта по горло.
– Я предлагал уехать.
– Предлагал, предлагал. Ну нет. Теперь – финиш! Поеду обратно, под папочкино крыло.
– Под папочкино?
– Да уж.
Его сомнение истолковали должным образом.
– Довожу до вашего сведения: – супруг, как таковой, отсутствует. Невзирая на многочисленность претендентов, желающих занять место подле меня на супружеском ложе.
Витиеватое изложение интимных обстоятельств личной жизни попутчицы могло быть вызвано горечью, с которой она взирала на собственное прошлое. Эта горечь не мешала ей подправить помаду на губах, тронуть пуховкой щеки и расправить пышный, настрадавшийся за ночь, волос прически.
Он вылез у первой же остановки междугороднего автобуса. В нагрудный карман его рубахи ее тонкие пальцы всунули визитку – квадратик добротной бумаги с позолотой по обрезу, адресом и стройной колонкой телефонных номеров.
– Надеюсь на звонок, псих. – Поправилась. – Не думай, что умираю от неразделенной любви. Просто интересно, чем закончатся поиски таинственной незнакомки...
Дама фыркнула.
– Может сверхчеловеки из Службы Профилактики скальпируют тебя не столь скоро, как им этого хочется. Так что – до свидания, бродяга!
* * *
Двое мордоворотов, которые мертвой хваткой держали его за руки, напоминали культуристов в расцвете сил. Во всяком случае походили на таковых. Горы мышц, упакованные в добротные костюмы, слагались упорядоченно, определяя рельеф тела согласно с анатомическим атласом. Сказать, что мордовороты крепко сбиты, значило погрешить против истины. Их корпуса и конечности не нуждались в гвоздях, скорее монтажные работы по сборке гигантов проводились опытным мастером электросварки; так прочно и искусно были скреплены детали. Швы, оставленные электрической дугой, может и прощупывались на телах мордоворотов, однако Ростислав не стал проверять. И поступил благоразумно; гиганты могли рассвирепеть от щекотки.
Строение с большой натяжкой можно было бы принять за конспиративную квартиру. Шлакоблочная кладка растрескалась, плиты перекрытия держались на честном слове, и, если мастодонтам, доставившим сюда Ростислава, падение этих плит мало чем угрожало, то для других они представляли смертельную опасность.
Здесь же находился Соратник; вечный чекист и бетон были неразделимы; как мокрицы обожают сырые углы, так и Соратника постоянно влекло к железобетонной сырости.
– Куда девал Отца?
Ростислав изобразил идиота;
– Кого еще?
Страшный хлопок огромной ладонью сделал его правое плечо много ниже левого. Резкая боль пронзила позвоночник. «А чтоб вас!»
– Попытайте Валерика...
Соратник обменялся взглядами с «культуристами». – Где ты видел его?
– Вам лучше знать..
– Что известно. Нам – наше дело. Твоя единственная возможность уцелеть заключается в том, чтобы говорить правду.
Вряд ли стоит разыгрывать из себя храбреца. Надо схитрить; проницательность Соратника мирно уживалась с ограниченностью. Ростислав открыл рот; однако его опередили.
– А чтобы информация, полученная от тебя, максимально походила на правду, мы тебе кое-что продемонстрируем.
Стоящий слева гигант подтащил Пархомцева к дальней стене. Там лежал человек. Хотя у лежащего не было головы, Ростислав сразу опознал его. Ворот черной кожаной куртки хранил следы засохшей крови. Находящееся внутри ворота могло потрясти даже человека со стальными нервами. Каковыми чудотворец, увы, не обладал.
Так же волоком Пархомцева вернули на прежнее место.
– Изуверы!
– Ах-ах-ах, – закудахтал любитель хромовых сапог. – Ради Идеи, – он сделался напыщенно-серьезным, – мы готовы отдать всю свою кровь, всю – до последней капли.
– Свиньи! Пока что вы проливаете чужую кровь, идейные живодеры.
Соратник направился к двери;
– Он ничего не понял. Жаль. Определите его, и дайте ему возможность подумать.
Взболтнув руками, Ростислав пролетел по воздуху и звучно приземлился в подвале. Ход в который маскировала кладка из тех же шлакобетонных блоков. Ржавые петли металлической двери громким скрежетом приветствовали завершение полета узника.
...Что происходит с человеком, попавшим в изоляцию? Ответ тривиален: всяк попавший под замок начинает жаждать немедленной свободы, а значит – искать выход из тюрьмы. Выход, не предусмотренный тюремщиками. Ростислав не был оригинальным. Он начал искать.
Густой мрак, который скопился в подвале, можно было резать ножом. Но именно нож у Пархомцева отсутствовал. Не было и спичек, ибо чудотворец не курил. Прокладывать дорогу на ощупь – хлопотное занятие. Очень скоро он понял это, ударившись лбом о какую-то балку, узник с холодком в душе подумал о том, что там, где как попало натыканы двутавровые громадины, возможны и другие сюрпризы. Например, приямки. Или колодцы.
Хорошая гипотеза должна быть безумной. Гипотеза о колодце под ногами выглядела достаточно безумной, а следовательно – вероятной. Поэтому он предпочел держаться стены. Еще лучше было бы передвигаться на четвереньках. Но что нащупаешь, находясь в столь неудобной позе.
Через десять-двенадцать шагов его рука вошла в стену. Вернее – это была уже не стена, а глубокая ниша, в бетонной толще стены. Внимательное изучение показало: некогда ниша служила монтажным проемом для ввода в подвал полудюжины труб. Концы труб, уложенных в лоток, а позднее грубо срезанных по линии подвальной стены, были разного диаметра. Пэобразный лоток перекрывался настилом из горбыля. Древесину изъел грибок: горбылины провисли под гнетом толстого, что свободно крошилась пальцами.
Он рванул посильней. Перекрытие лопнуло. На голову Ростислава обрушилась масса гнилушек и комьев земли.
Стряхнув сор, попавший за шиворот, чудотворец воспрял духом. Слой грунта над локтем вряд ли превышал полтора метра. Но что такое сто пятьдесят сантиметров, если речь идет о спасении от смерти и смерти мучительной? Наименее тронутый грибком и гниением обломок горбыля помог ускорить работу. Ростислав ударял острым концом обломка туда, откуда безостановочно сыпалась земля. Потом он отскакивал в сторону. Вслед ему ниша извергала кучи камней, песка, земли и глины – обычного строительного мусора, которым строители засыпали траншею.
Дело продвигалось быстро.
Вскоре Ростислав мог стоять вровень с нишей, попирая ногами образовавшийся у стены бугор. А минут через двадцать начал отгребать землю подальше от стены, освобождая место для новых порций...
Сумерки пришлись кстати. Когда узник прополз образовавшимся ходом и выбрался наружу, он представлял собой отличную мишень.
Жалкое строение окружал пустырь. На расстоянии километра от бывшей Ростиславовой тюрьмы виднелись огоньки домов.
Территория пустыря служила свалкой; тут и там возвышались бугры, от которых наносило несвежим. Пахло кирпичной пылью, старой древесиной, выгоревшей на солнце газетной бумагой, прелыми тряпками...
У развалин, из-под которых, словно крот, выполз чудотворец, никого не было. Едва он успел порадоваться везению, как вынужден был присесть. Из-за ближайшего бугра в сторону чудотворца проследовала пара существ. Смутные фигуры выглядели гротескно. Передняя была выше ростом, но уступала задней в дородности, и имела на макушке остроконечной головы нечто вроде швабры или завядшего букета. В целом голова фигуры выглядела цветочной вазой, в которую позабыли налить воду. Вторая фигура обладала своеобразной полнотой: максимальная ширина тела приходилась на линию бедер. Было заметно, что прежде объемистый живот существа не то чтобы опал, но одряб и свисал одной складкой. Утрата жира в нижней части компенсировалась мощным загривком, отчего задняя фигура казалась перевернутой. Таким образом шествующая пара представляла собой деформированных недоеданием, непрерывной травлей и хроническим ревматизмом дрессированных крыс.
Налетев на затаившегося Ростислава, незнакомцы отреагировали по-разному. Тощая фигура угрожающе вскинула когтистые лапы. Полная икнула, оцепенев от страха.
– Тьфу, холера!– Агрессивное существо выругалось на манер Валериковой мамаши. Ее спутником, к великому соблазну бывшего педагога, оказался... Жапис.
Тяжелый обрезок двухдюймовой трубы был занесен для удара.
– Очнись!– Решительная особа прикрыла экс-участкового своей плоской грудью. – Не тронь Жору.
– Жору?– Тупо переспросил Ростислав.
– А то кого. Что мне его – Жопой звать?
– Он же...
– Он же, он же, – передразнивала она, – Никакой он больше не филер. И вообще... Поженились мы с ним.
– Да ну?– Ростислав не находил слов. – Тогда... Поздравляю, следовательно.
– Э-э-э, что тут поздравлять. Нам бы лет сорок тому сойтись...
Она смилостивилась:
– Но все равно спасибо. – И добавила. – Смываемся мы с Жорой.
Последнее требовало разъяснении:
– Куда? И зачем вы здесь? Кто еще с вами?
– Да одни мы. Чего кудахчешь? Хочешь, чтобы и тебя накрыли, и нас?
Притаившись позади нее Жапис всхлипнул:
– К сыночку мы.
– Сына его хоронить идем.
– Так Володя?
– Жапису он сын.
Многое стало понятным. Ростислав глянул в сторону темного проема, где лежал обезглавленный труп. Содрогнулся.
... Похороны не заняли много времени. Трудно было принять за похороны погребение того, кто не имел лица. Ведь голову казненного они так и не обнаружили. Прощаясь с сыном, Жапис присел на корточки перед свежей насыпью, плохо различимой среди множества уже имеющихся бугров и куч, и тихо шепнул:
– Володенька...
Ростислав и Валерикова мать отвернулись. Ибо в эту самую минуту Жапис, он же Пил-Киртон, уже не напоминал потрепанную сумчатую крысу – у могилы сына стоял на коленях раздавленный горем и сознанием своей вины пожилой человек...
– Куда вы теперь?
Экс-участковый отвернулся. Ответила женщина:
– Куда подальше... от этих. Человекоядные они! Мы с Жорой отыщем где-нибудь тихий уголок. Чтоб как в монастыре. Нам покой нужен. Устали мы от себя, от людей... Ты ж не забывай, что я в прошлый раз рассказывала. Помни. Не ошибись.
Они ушли.
Ростислав скорым шагом направился в противоположную сторону. К огонькам далекого селения.
* * *
Слежку за усадьбой Павлика он приметил издалека. Самая современная аппаратура не делает человека грамотней или умней, если он ленив от природы. Олухи из ведомства Закурдаева вели себя нагло. Загорающий на соседней крышке «приезжий гость» мог бы пореже проверять сохранность казенного оружия, прикрытого штанами в непосредственной близости от «загорающего», а переодетый в гражданское шпик каждые пять секунд щупал засалившуюся от частных прикосновений потной руки материю и воображал, что делает это незаметно. В принципе шпик должен был изжариться на солнце; оставалось поражаться огнеупорности полицейской шкуры, выдерживающей шестичасовое пребывание под палящими лучами. Еще непрофессиональней вел наблюдение другой служивый олух. Засевший. в дрянном сарае, напротив жилища подопечного. Оптика в окне сарая отсвечивала столь ярко, что сидящему на крыльце дома Павлику грозила преждевременная слепота. Шефу полиции следовало бы урезать денежное довольствие филеров. По мнению Валерика за такую «работу» полагалось бить морду. Как хотите, а он не терпел халтуры.
Запасной револьвер отлично сохранился в тайнике. Валерик проверил барабан, отлично зная, что барабан полон. Но такая уж была у него привычка: кроме халтуры, он не переносил легкомыслия при подготовке к серьезной акции. Шутовская маска на его лице исчезла. Дурашливая гримаса уступила место сосредоточенности. Преображение было настолько полным, что изменилась конфигурация физиономии: округлое лицо будто сузилось, а подбородок отяжелел. Собственно, револьвер был ни к чему: мараться о филеров он не собирался. На кой? Шум ему был не с руки: бывшие соратники Валерика охотились за ним, как за диким зверем. И неизвестно еще, кого они искали азартней «просветлевшего» чудотворца или его?
Позиций, занятых наблюдателями, недоставало для полного контроля за усадьбой. Оставшейся прорехи хватило, чтобы подобраться к цели невидимым для филеров. А может – шпиков? Тонкости в различиях между отдельными категориями полицейских ищеек его не занимали.
Прижимаясь к стене, он толкнул створку. Окно распахнулось. Дорога внутрь помещения была открытой...
В новом свидании с земляком имелась острая необходимость. Закурдаевские геркулесы выгребли у Валерика все. И он как никогда раньше нуждался в деньгах. Валюта требовалась, чтобы отрубить старые концы, а затем нырнуть на дно – Туда, где его не достанет Служба Профилактики. Куда не дотянутся безжалостные руки Соратника. От матери он знал про жуткую Володину участь. Знал, что опостылевший ему чудотворец снова влип, и, похоже, на этот раз основательно. Валерик был в курсе намерений матери и бывшего участкового, сделавшегося Валерику, в некотором роде, папашей. Он нисколько не возражал против последней материной причуды. Ему только стало чуточку жаль и ее, и погибшего Володю, и этого «фраера» Ростислава. Последний мог легко разбогатеть. Благодаря своему дару. Но Пархомцев происходил из сословия упрямых остолопов, действующих по принципу: и сам не ам, и другим не дам. Однако сейчас Валерик жалел и его. Он сочувствовал даже Пантеле, ведь тому предстояло еще раз тряхнуть мошной.
А Павлу было наплевать на чье-либо сочувствие; его одолевала чесотка. Он кривился. Чесался, не стесняясь «гостя». Он упорно твердил, что ни денег, ни камней у него не имеется.
Ставка на револьвер провалилась. Оружие произвело на хозяина дома слабое впечатление. Павел страдальчески оттолкнул от своей груди револьверный ствол, а потом зачесался с утроенной силой. Чертов павиан! Пришлось дать ему по физиономии. И опять напрасно. Карман Валерика оставался пустым. Самого же его начало мутить от вида запаршивевших Пантелиных рук. Какая-то золотисто-коричневая короста насохла на пальцах, запястьях и левом локте обедневшего земляка.
От нового удара в челюсть Павел взвизгнул. Поднятый им шухер был опасен. Следующий удар восстановил тишину – рукоятка револьвера пришлась точно в затылок хозяина дома. Густобровый красавец сполз на пол.
Денег в доме, действительно, не, оказалось. Стало быть оглушенный не лгал. Если и имелись у него какие камушки, они находились в столь потаенном месте, куда посторонним вход был заказан.
В результате часовых хлопот добыча экспроприатора составила пятерку «зелененьких», найденных на дне супницы, среди фаянсового сервиза на дюжину персон, который красовался на средней полке постперестроечного серванта.
... Быть битым или вновь арестованным Павел не желал. После ухода налетчика он, пошатываясь, выполз за порог.
Соседский «гость» по-прежнему принимал солнечные ванны, периодически прощупывая затертые брюки. К непереносимому зуду в руках и груди добавилась ломота в затылке. «Надо к дерматологу... Дерьмотологу», – поправил он себя, пробуя усмехнуться. Но прежде ему требовалось вооружиться. Там, внизу, этого добра хватает; он оснастится так, что ни одна сволочь начиная с сегодняшнего дня, больше не тронет его пальцем.
По дороге к лазу кладовладелец окончательно рассвирепел. Забыв о мерах предосторожности.
Маскирующий яму щит опустился над его головой. Крышка открытого люка как вчера и позавчера, и на предшествующей неделе торчала вверх ребром. А вот проклятые ступени куда-то задевались.
Ноги повисли в пустоте. Теряя равновесие, он ухватился за металлическую крышку. Вторично взболтнул ногами. Острое ребро крышки уступило нажиму рук. Через долю секунды внутри металла сощелкал какой-то механизм. – Крышка стала опускаться. Павел рухнул в люк.
... Внезапное и казалось бы, беспричинное исчезновение хозяина дома напугало вернувшуюся с юга Светлану. Были и другие пострадавшие. Тут Валерик точно в воду глядел: закурдаевские спецы по слежке лишились-таки двухнедельной оплаты.
* * *
Дорога к прабабкиному аилу, где могла быть Наташа, для него оставалась закрытой. Следовало искать обходной путь, то есть – последовать совету Валериковой мамаши.
Усадьбу бывшей супруги он отыскал без особых хлопот. Расхристанный оборванец, отирающийся близ остановки, ткнул пальцем в направлении переулка, выходящего другим концом к реке. «Вот сады».
Оборванец страдал похмельем, часто сплевывал, без конца отдувался, словно корова, потерявшая жвачку. В пластиковом, продранном по углам пакете он держал порожние бутылки из-под вина; среди десятка которых вальяжно торчала, горлышком вниз, пузатая тара с золотисто-черной наклейкой. Нездешние буквы крикливо утверждали, что когда-нибудь в красивой емкости вновь заплещется маслянистая на вкус, пронзительно-янтарная жидкость. Еще меньшим было впечатление, будто опорожнил бутылку ее нынешний владелец. Грешить на него не было повода. Поверх выпуклых, точно беременных, собратьев, позвякивал граненый мерзавчик из под уксусной кислоты.
Расхристанный алкоголик тащился за Ростиславом, уповая на оказанную услугу и на доброхотство Ростиславово. А Пархомцев решал на ходу неразрешимую задачу бродяжнического бытия: «Ну причем здесь пузырек из-под уксуса?» Пузырек, как ни крути, был явно ни при чем. Похоже знал об этом и сам оборванец. Однако упорно хранил при себе никчемушный элемент стеклотары. Хранил, словно таскал свой крест. Опасаясь, что всякая иная, предопределенная судьбой ноша, могла оказаться ему не по силам.
Странной обузе услужливого бродяги Ростислав не так чтобы очень поразился. Пару часов тому назад ему повстречался тип, тащивший перепущенную по плечам и поясу якорную цепь. На одном из свободных концов цепи болтался чугунный крест, величиной с полметра. Фиолетовая скуфейка волосатого типа была взмокшей от пота. На левом плече верижника висел транзистор, а волосяной покров на лице достигал такой плотности, что голубого цвета глазки казались бусинками, кинутыми поверх русого меха. Полутонная набожность типа вызывала сострадание. Ему пытались подавать. Но при виде транзистора руки подающих усыхали; а бывший учитель подумал: «Если Господу Богу угоден сей груз на человеческой шее, то почему он не создал Адама с грудой металлолома на шее? И отчего христопоклонники стремятся быть умнее самого Создателя? Почему он, в свою очередь, терпеливо сносит их дурь?..»
Павлик исчез. Светлана выпалила это сразу, с надрывом, едва притворив дверь. Выпалила, а уж затем узнала Ростислава.
– Ой!
– Это я. Не пугайся, пожалуйста.
Впрочем, он сказал так, вовсе не думая, что она испугается: слишком хорошо Пархомцев знал бывшую супругу. Ее не устрашило бы появление Сатаны. Разумеется, повстречав царя ада, она обязательно воспроизвела бы пассы и восклицания, полагающиеся в подобных случаях для женщины чувствующей, склонной к слабости. Но в душе осталась бы непотрясенной. А весь необходимый репертуар был бы только данью приличия, не более.
– Уходи! Шляетесь тут.
Помимо Ростислава, к ней «шлялись» одни полицейские. Да и те вторые сутки не заглядывали.
Он повернулся к калитке. Внезапно смягчившийся голос остановил:
–Постой... Как ты нас разыскал?
– По случаю. Так где... твой благоверный?
Слезные железы хозяйки сымитировали бурную деятельность:
– Удрал, скот! Профырил деньги и утек. Подонок! Тварь!
Эго уже также знакомо. Она и ругалась как-то скучно, избитыми словами. От ее брани тянуло в сон. Любая женщина, претендующая на то, чтобы выглядеть интересной, зачастую смотрится манерной. Именно такой была Светлана. А ведь некогда она казалась ему красивой. К голосу ее он прислушивался с удовольствием... Да, время – азартный игрок. Сегодня оно подбрасывает нам предел наших мечтаний, в образе «шестерки». Завтра выясняется, что «шестерка» – лишь одна из граней кости; случайный поворот – и перед нами одно-единственное очко. Кто из нас застрахован от этого?
Полнокровное Светланино лицо расправилось. Подол цветастого сарафана уплыл в сторону, высвобождая путь.
– Заходи.
Спорить с ней не стоило. И он не спорил, а настойчиво сводил разговор к интересующей его теме.
– Выходит, в пансионат ты не собиралась? Но кто из вас решил, что тебе следует поехать туда?
– Дай припомнить... – И здесь она не желала уступать. Досадуя от признания, косвенно указывающего на решительную роль мужа в вопросе о поездке. Лишь поэтому ответила не враз, по возможности уклончиво. – Мне кажется... Ах да! Так оно и было. Павлик очень просил меня. Он заботился о моем здоровье.
«Скот» и «подонок» был временно реабилитирован. Это не было прощением. Просто гильотина улыбалась разверстой пастью, по причине бегства приговоренного.
Ростислав воздал полной мерой тактическому искусству собеседницы, но продемонстрировал чистейшей воды прагматизм;
– Говоришь, полиция смотрела везде?
– В подполе землю исковыряли...
Ее воображение требовалось подстегнуть. Он коротко поведал о драгоценностях. До сего дня здоровое сердце хозяйки дома вдруг засбоило.
– Постарайся вспомнить: какие события предшествовали твоему незапланированному отъезду? Чем занимался Павел до того, как заговорил про поездку на юг?
– И вспоминать нечего яму рыл.
– Какую яму?!
– Обыкновенную помойную яму.
Она могла не продолжать...
Когда Ростислав сдвинул щит, стала ясной незаурядная хитрость творца «помойки», которая служила камуфляжем и состояла из остроумно сколоченного, герметично обшитого полиэтиленовой пленкой короба. Под дном «помойки» находилось действительно интересное.
Секрет механизма, управляющего замком люка, разгадал бы последний дурак.
Захватив принесенный Светланой фонарь, Ростислав полез вглубь. Странное чувство одолевало его: и люк, и лестница, и остальные предметы и механизмы, находящиеся внутри подземного сооружения, были знакомы. Он словно уже приходил сюда, касался этих стен, жил в одном из тесных помещений, напоминающих корабельную каюту для пассажиров второго класса...
Хриплое эхо отдалось по коридору – Светлана кричала в люк. Но Ростислав не стал возвращаться.
Помещения внутри подземелья были связаны таким образом, что, следуя в одном направлении, неизбежно придешь в комнату, находящуюся в центре всего сооружения.
Внимание Пархомцева привлек пульт. А уж затем взгляд скользнул ниже. Именно в такой последовательности: пульт-выступ, напоминающий гребень в желто-коричневой массе, слабо шевелящейся на полу, точно закипающая гречневая каша. Ростислав отступил назад.
Из глубин подсознания резким звоном выметнулось: «Опасность!!!»
Поднятые током воздуха желтые пылинки приблизились к нему. Отдельные коснулись было замершей человеческой фигуры. Бледно-голубые иголки искр окружили Ростислава. Желтые пылинки сгорали, будучи не в состоянии пересечь невидимый панцирь, образовавшийся вокруг человека.
И вновь происходящее было узнаваемо. Генетическая память подсказывала о большой угрозе со стороны «пылинок». Опасность угрожала не ему. Он был защищен от заразы. Ростислав наблюдал, как избегали его пылинки, планируя в стороны.
«Желтая» зараза несла смерть другим – всему живому.
Чудотворец обошел пульт. Хладнокровно взглянул на портреты, один из них походил на самого Ростислава, другой – не то на Наташу, не на даму-олень. Осмотр всего требовал времени, которого не было, пока зараза не проникла к выходу. У основания пульта валялось ручное оружие и несколько крупных изумрудов. Ради этого стоило рискнуть.
«Пистолет» и изумруды ярко вспыхнули в руках, очищаясь от заразы. Для страховки он потер каждый предмет ладонью. И чуть ли не бегом поспешил к люку...
О печальной участи Павла красноречиво поведала одежда, валявшаяся среди «желтого» мусора. С гибелью Светланиного мужа оборвалась еще одна нить, могущая привести к Наташе. Оставалось уповать на счастливую случайность.
...Затейливая «игра» камней проняла Светлану. Она накрыла их руками. Убрала руки – изумруды засияли вновь. «Ослепленные, как змеи, пристально глядящие на чистый цвет изумруда», – вспомнил Ростислав. Каждый из бериллов весил сотни карат – это было видно на глаз. Единственным недостатком обнаруженных Ростиславом камней являлась их некоторая бледность. Или дело в слабом освещении? Светлана зашторила окна. Освещение было ни при чем. Изумруд славится тем, что из всех камней он один сохранял свет при комнатном освещении. Несмотря на указанный недостаток, стоимость восьми прозрачно-зеленых кристаллов достигала умопомрачительной величины. Они сообразили это, даже являясь дилетантами.
Бывшая супруга раз-другой прощупала чудотворца пытливым взглядом. Она сомневалась в нем. Изумрудная прозелень падала на ее лицо. – Кусочки бутылочного стекла засорили сузившиеся зрачки. Он чувствовал, как с каждой секундой она верила ему меньше и меньше. «Ага, нашел дуру малахольную!» Будто нечаянно Светлана подсела поближе, выцепила зрачками оттопыренный карман брюк.
– Будь благоразумна. – Отвращение делало его косноязычным. – Там опасность! Ну что ты кривишься? Ты можешь, хотя бы раз, не считать собственную особу умнее других?
Он взмолился про себя: «Господи! Отчего рядом с этой женщиной я делаюсь кретином? Она подавляет меня. Неужели ограниченность так заразительна?» Сделал попытку:
–Не знаю зачем, но я принес все, что представляет ценность. Больше ничего нет. А теперь тебе лучше уехать. Пока тобой не заинтересовалась полиция, или кто-нибудь похуже.
– Я не дура.
– Дай слово, что не полезешь туда. – Он ткнул пальцем в пол.
– Я подумаю.
– И не думай даже! Собирайся тотчас и уезжай. Бросай все, за исключением самого ценного. Того, что я отдал тебе, хватит для обеспеченной жизни.
Светлана дернулась:
– Хорошо указывать, когда... ни детей, ни плетей. А мне надо дождаться Павлика. Без него я никуда не поеду.
Хорошо, что он вовремя спохватился. Брякни Ростислав про останки, ее не удержать.
– Послушай...
Как раз этого она не собиралась делать.
– Я говорю...
С таким же успехом он мог бы молчать. Ибо за его спиной происходило более интересное. Светлана пристально смотрела в сторону двери. Верхняя губа ее приподнялась, а нижняя влажно блестела. Любопытно, что на нее нашло?
Он проследил за ее взглядом. Пару секунд он сохранял радостное выражение. Затем тонкие Светланины брови переместились на лоб, подбородок ушел вниз; разгладив складки на щеках. Еще через секунду расширились зрачки, а губы изломились так, словно Светлана собиралась всплакнуть. Похоже это ей расхотелось, отчего она решила сказать, что вовсе не думает плакать, однако не проронила ни звука. Напротив – губы ее сжались, зубы стиснулись и, стиснувшись, прикусили кончик языка.
Понял! Он по-прежнему сидел, не напрягая спины. Оглядываться было излишне: происходящее сзади как в зеркале читалось на лице перепуганной женщины...
Выходя из-под удара, он увел голову вниз, насколько было возможно. А в ту сотую долю секунды, когда Светланины веки всполошено дрогнули (перед тем как сомкнуться от ужаса), он резко осел.
Хрясь! Тело его подпрыгнуло. Изогнулось. Сползло со стула. Он постарался, чтобы падение выглядело естественным. И больно приложился виском к половице. Жаловаться на боль не приходилось. Ростислав покладисто смолчал. Словно бессознательно перевалился на живот. Затих.
По комнате протопало несколько пар ног. Послышалась короткая возня. Кто-то охнул.
– Где твой?..
– Не-е-е знаю... А-а-а! Басовитый голос прицыкнул:
– Кончай выть!
Светлана завывала надрывно:
– Ой же, ой! Правда не знаю.
У лица Ростислава появились хромовые сапоги. Удушливый скипидарный запах свеженачищенной кожи попал в ноздри. Сапоги развернулись носками к лежащему. Болезненный толчок в подребье заставил вздрогнуть.
– Этого ликвидировать. – Знакомый старческий фальцет подал команду.
– А ее?– Голос помоложе.
– Поспрашивай пока.
Удерживаемая тренированными мужскими руками хозяйка дома расслышала предрешенность в последнем слове. Отчего коротко взвизгнула. Скрипнул хром, сапоги оставили комнату.
Ждать было нечего. По миллиметру Пархомцев вытянул из кармана пистолет. При военной кафедре вуза, который закончил чудотворец, имелось похожее оружие. Теперь он надеялся, что конструкционное отличие между тем, вузовским, пистолетом и этим, найденным в металлическом подземелье, невелико, и ему удастся пустить оружие в ход.
Большой палец сдвинул «собачку». Сдвинул и замер: неизвестно, какую позицию занимала «собачка» до последнего момента. Выяснять правильность этой позиции не имелось, возможности.
Занятые Светланой налетчики упустили «оглушенного» из виду. Он слегка, повернул голову. Видимая часть комнаты была свободной от мебели, лишь в левом углу поверх полированной тумбочки торчал телеприемник, единственный выпуклый глаз-экран которого наводил на мысли о базедовой болезни. На зелено-песчаном паласе топтались мужчины. Между ними трепыхалась хозяйка дома. Корявый налетчик, – тот что слева, – одной рукой зажимал ей рот, а другой рвал белье. Сразу сделалась понятной природа сухого треска, озадачившего перед тем Ростислава. На оголенной Светланиной груди краснели борозды, живот кровоточил в нескольких местах.
