Текст книги "Костер для сверчка"
Автор книги: Борис Прохоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)
Лежа на спине, незадачливый художник увертывался от большой ноги охотника. Юноша стоял на своем. Он был красноречив. И охотник заколебался...
Позади высокого, в два человеческих роста, валуна, теплился костер. От слабого огня наносило полупрозрачным дымком.
У костра суетились двое. Их занятие можно было назвать приятным: в воздухе явственно попахивало медвежатиной. На то же указывало содержимое легкого навеса – несколько рядов мясных лент, аккуратно развешенных и уже успевших набрать коричнево-бурый цвет.
Охотник подметил, что коптильщики орудовали с умом: в огонь подкидывались черемуховые ветки, без листьев, успевшие прожариться на солнце. Ароматного духа хватало для копчения, одновременно он не чувствовался на расстоянии в сотню шагов и, следовательно, не мог выдать коптильщиков. Тлеющая черемуха придавала продукту завлекательный горьковатый вкус. В стойбище давно позабыли такой аромат, от которого дурели мухи. Они очумело лезли в дымную пелену, выскакивали, словно ошпаренные, и вновь летели под навес.
Ярость переполнила грудь Шиша. Тонкое Дерево, словно в воду смотрел: Пхан и Много Знающий плевали на духов, они присвоили мясо себе. Украли его. Дабы в холодные волчьи луны доставать медвежатину из потайного места, оборудованного здесь же и замаскированного плитняком, и набивать брюхо до отрыжки. Тогда как стойбище будет скрипеть зубами трудясь над несъедобной, отдающей потом и прелью, кожей, или – кровавить рот тальниковой корой, а то – давиться дроблеными, с примесью каменной крошки, костями, от которых вместо сытости появляется резь в кишках.
В предвидении будущего голода освирипел Шиш. В него вселился дух косолапого. Хотелось рычать, бесноваться, рвать обманщиков в мелкие клочки. Пакостливые лисы! То-то старший охотник и знахарь такие гладкие да упитанные. Невтерпеж сделалось Шишу. Не было прежде такого обмана.
Охотник встал в виду костра. Зычно крикнул: «Табу!?» Оцепенел и замер, сидя на корточках, знахарь. Попытался поймать грудью пахучий воздух, но воздух застрял, шершавым комком, где-то между ключиц.
Старший охотник вскочил сразу. Тяжелые наплывы мышц на его торсе готово взбугрились. А копье в его руках нацелилось в сторону валуна, словно Пхан заранее был готов к появлению нежелательного свидетеля, и знал, с какой стороны появится последний.
Широкий, искусно обитый наконечник метил прямо в горло похолодевшего Шиша. Ему доводилось видеть зияющие дыры, оставленные этим наконечником на теле добычи, теперь он жалел о собственной горячности – руки охотника были пусты. Мог ли он думать, что разоблаченный Пхан способен поднять оружие на соплеменника.
«Пхан хочет в одиночку проглотить добытое многими?»
Горечь обжигала язык задавшего вопрос. Он продолжил, не дождавшись ответа:
– Пхан и Много Знающий хуже ворон! Вороны не крадут из своего гнезда.
Глаза старшего охотника прищурились, блеснув гневом.
– Пхан и знахарь покинут стойбище. Им лучше жить вдвоем, по соседству с лисами и собаками.
Лицо вожака исказилось. Он оскалился. Шагнул вперед. Покрасневшие белки глаз под крутыми валиками бровей вращались, выказывая конец терпения. Приближаясь, он быстро менял положение корпуса, вводя в заблуждение противника...
Начало схватки оттягивалось. Копье то поднималось, то опускалось.
– Люди Камня не поверят Шишу, сколько бы он не трещал. Племя верит старшему, а Пхан скажет в стойбище, что Шиш лжет. Много Знающий подтвердит слова вожака.
В хриплом крике Пхана слышались ненависть и... неуверенность.
Запальчиво выскочил к костру Тонкое Дерево:
– Шиш не умеет врать – это знают все! Племени нужен новый вожак.
– А-а-а, и ты здесь, желторотый скворец! – Похитители мяса насмешливо переглянулись. В перебранку вмешался Много Знающий:
– Сопливые охотники наслушались сказок пришельцев. Чужаки настроили молокососов против Пхана. То-то Шиш пускает слюну, глядя на Длинноногую женщину, неспособную дать потомство.
Знахарь мог быть доволен: клевета попала в цель. А Много Знающий продолжал, злорадствуя:
– Пришельцам лень ходить на охоту. Дубина и копье тяжелы для их рук. Мы с Пханом мешаем Длинноногим морочить племя и получать мясо н обмен на болтовню. Из-за этого чужаки строят козни против нас,
Появись перед охотником живой Большой Клык, он не поразился бы сильнее. Получалось, что знахарь был в курсе многих событий, но толковал события нелепым образом, покрывая себя и Пхана. От его внимания не ускользнул даже такой пустяк, как лапки Длинноухого, отданные женщине Шишем еще зимой. Однако с пришельцами делились едой все, не исключая ворчуна Расщепленного Кедра. Взять самого Пхана. Разве он воспротивился приходу Длинноногих? Нет, он следовал мудрому правилу: помоги другому, дабы потом помогли тебе. Могут настать времена, когда Длинноногие принесут пользу Людям Клана. Так размышлял Пхан. Так всегда думал Сим. Бесполезное сегодня, завтра может сделаться необходимым.
Шиш не собирался оправдываться перед знахарем. Особенно в том, что касалось Длинноногой. Это его дело – дело мужчины. Ни одно племя не покушалось на право охотника в выборе подруги. В своих оскорблениях Много Знающий сошел со следа. Его вопли только ожесточили Шиша. Да. Шиш надеялся избежать схватки. Будь перед ним кто-нибудь другой, он не колебался бы ни одного мига. Но именно Пхан некогда натаскивал его – юнца с неокрепшим телом и слабо поставленным дыханием. Не кто-нибудь, а Пхан учил его поражать цель, скрадывать барсука и обходить оленя с подветренной стороны...
Случалось, старший охотник лупил юнца за непослушание, но он же и подбадривал, беззлобно пошучивая над промахами ученика. Теперь стоя лицом к лицу перед бывшим наставником, Шиш испытывал робость, гнев и необъяснимую жалось. Плохо. Очень плохо, если сильный мужчина становится слабее своего желудка. Пхан обязан покинуть стойбище. Хотя… Его будет недоставать Людям Камня. Что касается...
Как же так? Много Знающий твердил о честности. О том, что надо соблюдать обычаи...
Знахарь оторопел;
– Ни старший охотник, ни я – никто из нас не нарушал обычаев. Спросите Расщепленного Кедра, кто из охотников не пользовался втихомолку, ухватывая мясо пожирнее и послаще? А сколько таких кусков они получили от Пхана? Тонкое Дерево дважды ел то, о чем не знали остальные... – Шиш неверяще взглянул на юношу. Тот смущенно отвел глаза.
– Он плох – нечестный обычай! Такого обычая не должно быть! – охотника трясло.
Много Знающий развел руками:
– Что тебе не нравится в наших обычаях? Чему следует и чему подчиняется большинство – это и есть обычай, который Длинноногие называют законом. И совершенно неважно – по вкусу он или нет кому-то в отдельности. Если охотник внимательно слушал пришельцев, он должен понять, что те же Длинноногие не упустят своего, когда дело касается еды. У кого имеется возможность получить лишнюю долю вкусного, не должен ее упускать. Конечно, говорить вслух про подобный обычай не принято ни у Длинноногих, ни у Людей Камня. Так что племя не поддержит Шиша.
Оно не знает, – перебил его охотник, – про позор Пхана и знахаря. Племя не узнает о постыдных словах Много Знающего. Так будет, если вы оба оставите стойбище. – Он прервался. Взглянул на Тонкое Дерево. – Я не верю...
Юноша гримасничал, не разжимая губ. Что-то округлое коснулось руки. Увесистый окатыш плотно лег в ладонь.
Предусмотрительность молодого спутника придала уверенности. Охотник качнулся вправо.
Очевидно маневр Шиша оказался недостаточно искусным, потому что в следующее мгновение ребристое лезвие рвануло кожу на его плече. Еще немного, и копье пробило бы ему гортань. Он охнул. Отодвинул юношу в сторону, затем прыгнул к костру.
Той малости, пока мускулистое тело охотника находилось в Прыжке, достало Пхану, чтобы оценить свою неудачу. Оцарапав плечо противника, копье пролетело дальше, и с треском расщепилось о гранитную плиту. Сухой звук распавшегося наконечника расслышали все; тот же звук подсказал старшему охотнику, что пора браться за дубину.
Положение заметно изменилось, когда Шиш приземлился у костра: раздосадованный промахом Пхан сменил оружие, а Тонкое Дерево оснастился плитняком, в изобилии валявшимся под ногами.
Юноша дрожал от волнения. Не стоило питать особых надежд на существенную поддержку с его стороны – один удар старшего охотника свалил юношу с ног. Польза от присутствия юноши заключалась в ином: нельзя убить Шиша, оставив в живых его молодого спутника, соревноваться в беге с которым было бесполезно. Пхан учитывал это. Охотник уловил его сигнал, поданный Много Знающему.
Если старший охотник оплошал в первый момент, то следующую ошибку допустил Шиш. Занятый мыслью о своем спутнике, он отвлекся, а его могучий противник поспешил этим воспользоваться и кинулся в атаку, высоко подняв дубину. В драку ввязался и знахарь, зашедший в тыл охотнику. Оставлять Много Знающего у себя за спиной было опасно. Много Знающий тотчас подтвердил опасения Шиша, сразив ударом палки Тонкое Дерево.
Дело осложнилось. Теперь охотнику противостояла пара зрелых мужчин, один из которых нападал сзади. Прыжок... Шиш сделал почти невозможное: увернувшись от палицы знахаря, он послал окатыш в Пхана, и попал. Суковатая дубина покатилась по земле, вспахивая, дернину. Челюсти старшего охотника стиснулись, по лицу прошла тень, а правая рука безвольно повисла.
Но радоваться было преждевременно. Ловко брошенная палица пронеслась над костром. Оглушенный охотник опрокинулся навзничь. Однако устремившийся к нему знахарь тоже не устоял на ногах. Перелетев через Шиша, он покатился в огонь. Жаркие угли и пепел поднялись в воздух. Завоняло паленой шкурой.
Ругаясь и охая, Много Знающий выметнулся из костра перепачканный в золе, с, волдырями на обнаженных руках. Принялся гасить затлевшую одежду.
Охотник получил короткую отсрочку. «Однако, – мелькнуло у него в голове, – где Тонкое Дерево?» Под черепным сводом гудел осиный рой. Пошатывало. Тоскливый шум в ушах мешал разглядеть юношу, не подающего признаков жизни. Охотник с силой сжал виски – окружающее сделалось отчетливым, но заниматься Тонким Деревом уже не приходилось, к охотнику приближались Пхан с Много Знающим.
Меховые штаны знахаря продолжали дымиться; шкурка собралась складками, стянутая жаром, Знахарь держал наперевес легкое копье и извергал ругательства. Стервозное выражение его физиономии обещало быструю расправу, а ругался он так нехорошо, как не сумели бы и Поедающие Глину, даром что степняки славились грубостью. Живущие За Рекой утверждали: когда ругаются жители равнины, в болоте замолкают лягушки. Отныне Поедающие Глину были посрамлены; ибо до сих пор никто не слышал подобного сквернословия, которое извергал знахарь в адрес своего разоблачителя. Стерпеть можно всякое, но услыхать, что давшую тебе жизнь называют грязной вонючей россомахой – это слишком!
Зря Много Знающий взбадривал себя такими словами. Разве мало того, что он нарушил большое табу, напав на человека?
Чумазая рожа знахаря расплывалась в ответ: «Запреты устанавливает вожак. Он же не обязан подчиняться запретам. Таков обычай, как говорят пришельцы».
Копье достало пустоту. Пальцы обороняющегося поймали хрящеватое горло. «Неправильно! Запрет, не обязательный для всех, не может быть законом для племени.» «Но он есть! Он существует. Люди Камня признают его, наивный Шиш», – слышалось сквозь хрипы...
Пинок Пхана отбросил охотника прочь. Поврежденные ребра взорвались болью. Ослабевшая жертва закрыла глаза в ожидании конца. Но Пхан почему-то колебался. Вместо того, чтобы опустить дубину на поверженного, он стоял, редко и трудно дыша, словно после изнурительного бега.
Охотник смотрел с земли в затуманившееся лицо вожака – Пхан жалко сморщился. Он долго собирался с духом, пересиливая себя. Вот страшное оружие, с отполированной до блеска рукоятью, взлетело вверх, и... тихо опустилось к ногам старшего охотника – от далекого стойбища донесся многоголосый крик...
* * *
Скверное известие принес Живущий За Рекой Сим. Слушая его, охотник предостерегающе качнул головой, дабы уберечь Тонкое Дерево от опрометчивого поступка.
Юноша выглядел скверно. Бесформенная, едва ли не в ладонь, опухоль выступала на его темени. Из-под запухших век сверкал недобрый взгляд, от которого поеживались Пхан с Много Знающим, первыми прибежавшие в стойбище. Не лучше выглядел сам охотник, Однако Людей Камня занимало более важное событие...
Такой тревоги не случалось много лет. Гнилой Корень давным-давно пережила свои зубы и остатки волос, но даже она не могла отыскать в иссыхающих недрах памяти что-либо подобно!
– Поедающие Глину требовали искупительной жертвы!
Степные обитатели численностью многократно превосходили население предгорий. Их похожие на глубокие норы землянки усеивали бескрайнюю равнину за болотом. Приземистые, подвижные степняки множились из года в год. Устойчивая засуха последних лет, затем эпидемия изнурительной болезни не повлияла на их плодовитость, а, напротив, словно подстегнули умножение степных родов. Шишу довелось бывать в стойбищах жителей равнины. Бесчисленные оравы, грязной ребятни, все одеяние которых состояло из собственной лоснящейся кожи, заполняли пространство между землянками. Всюду мелькали одинаковые темноглазые мордочки, тощие голые ягодицы и смешные ужимки.
Большая скученность вызывала частые ссоры. Тогда Поедающие Глину призывали, Живущего За Рекой. Он гасил скандал, и на какое-то время примирял ссорящихся. После каждого скандала в степи появлялись новые землянки, разбивалось новое стойбище, на отведенном по совету Сима участке. Потом равнина затихала до следующей ссоры. Поразительно, что столь вспыльчивые степняки с соседними племенами жили в мире. Жили...
Сегодня посланцы равнины просили посредничества Живущего За Рекой в необычном деле. Трое из степняков обнаружены убитыми на границе между предгорьями и равниной. Пострадавшее племя указывало на звериную жестокость убийц, страшно изуродовавших тела жертв. Подозрение Поедающих Глину пало на охотников Пхана. Теперь от Людей Камня требовали равноценной замены умервщленным. Участь заложников, в случае их выдачи, была бы весьма незавидной.
Итак. Степняки требовали справедливости. Кто мог усомниться в их праве?
Пхан мельком глянул на подошедшего охотника, не прерывая беседы с Симом. Речь шла о большем, нежели судьба вожака, и Шиш смолчал.
Новость оглушила Пхана. Неожиданное разоблачение и предстоящий позор лишили его рассудительности. Но он не винил себя. Он, который сроду не жалел ни сил, ни здоровья, рискуя жизнью на охоте, он больше нс хотел голодать. Его дух устал и от мучительных спазмов в желудке, набрасывающихся на людей к исходу зимы. Вожак не желал больше страдать. Он стыдился подступающей старости. Шалишь! Бег его еще стремителен, удар неотразим. Правда, с некоторых пор поселилась в нем и принялась глодать суставы ломота. Стало наливаться болезненной усталостью натруженное, многократно битое и ломаное зверьем и непогодой тело. Будущее тревожило Пхана. Ну разве во многом он нуждался! И Тонкому Дереву ли судить его. Столько кормивший других, он имел право позаботиться еще об одном человеке – о самом себе.
Так Пхан лукавил с судьбой, одновременно страшась расплаты за лукавство. А может то был не страх?..
Беды приходят стаей. Где нашли поживу мыши, туда придут и лисы. Пхан понимал: Поедающие Глину раздражены засухой, оскудевшим промыслом, а, следовательно, они не были склонны прислушиваться к голосу рассудка. Ими овладели духи недовольства, которые манили степняков на земли Людей Камня. Жителям равнины хотелось, чтобы виновным оказалось племя Пхана. Они уверовали в это, не тратя сил и времени на поиски истинного преступника.
Ничуть не обманываясь в намерениях посланцев, Пхан все-таки перепроверил себя, обратившись к следопыту:
– Поедающие Глину не полагаются на Живущего За Рекой? Может они звали Сима для розыска злых духов, причинивших им горе?
Грустная стариковская улыбка развеяла последние сомнения вожака:
– Люди равнины кричат: «Сим ослеп от старости. Он слеп, как сова в полдень». А Сим верит – на Людях Камня нет вины. Но Поедающие Глину будто оглохли. – Плечи старика опустились. – Если степнякам откажут в искупительной жертве, они придут сюда и поселятся в предгорьях.
Собравшиеся помрачнели. Страшно представить, что придется бродить, разыскивая свободную землю. Идти, пересекая долины, перелески, ровные, как медвежья лопатка, степи, занятые неприветливыми родами, заполненные чужим говором, настороженно встречающие бесприютных переселенцев, с их печальной славой за спиной. Остаться? Но племя не выдержит распри с соседями. У Людей Камня нет времени на драку со степняками. Время нужно для охоты, без которой быстро наступит голод, Время нужно для подготовки к зиме. Распря обещала смерть от недоедания, холода и ран…
Аналогичная опасность, в случае затяжной вражды, грозила и Поедающим Глину. Поэтому они предлагали Пхану выбор – уходить или остаться. Степняки предпочитали первое, но сохраняя лицо, настаивали на третьем – искупительной жертве.
Некогда Люди Камня находились на грани исчезновения. В одночасье исчезла половина родов. В уцелевших осталось по два-три человека; среди выживших сохранилось мало мужчин. Духи болезни уродовали людей без разбора, но охотники умирали в первую очередь. Хворь пятнала кожу язвами. Выгрызала глаза, Наполняла жилы гноем. Люди простывали от малейшего ветерка, и простуда валила их с ног. Случайная царапина на коже опоясывалась бордовой опухолью, которая потела сукровицей. Вредоносные духи обрели мощь косолапого. Они не уступали знахарям, прибирая больных одного за другим. Вскоре часть родов в панике ушла за реку. Осталась там. Обособилась. Сохраняя, впрочем, связь с оставшимися на прежнем месте.
Ныне, пожалуй, лишь Много Знающий хранил память про великую беду. О том как она прокралась в стойбище предков, сидя на плечах человека без рода-племени. В тот день, когда чужак появился, он уже ослеп от болезни. Одежда его порвалась о камни; на пальцах сползли ногти. Чужак привел в предгорья несчастья. Ибо едва он испустил последний вздох, как хворь накинулась на хозяев. Не оттого ль и поныне ближние и дальние племена неприязненны к бесприютным пришельцам?..
Умение бесшумно передвигаться по лесу так и не привилось Длинноногим. Треск сучьев предупредил Шиша о их приближении. Сидя на корточках, он занимался делом. Костяные челюсти западни, сжатые упругостью жгутов из высушенных в тени оленьих сухожилий, удерживали лапу молодой лисицы. С каждым рывком зверька острые насечки сходились все ближе, усиливая муки добычи. Погрызы на ловушке говорили о долгой борьбе за утраченную свободу. Лисица скакала на месте, бешено щерилась и грызла твердую кость западни. Ее пасть не доставала до механизма, сжимающего коварные челюсти; не дотягивалась она и до вбитого в землю кола, которым удерживалась снасть.
Озабоченность пришельцев бросалась в глаза. Разговор начал Остроносый. Открытая солнцу кожа чужака пестрила золотисто-коричневыми пятнышками, словно брызгами птичьего помета.
– Как думает Шиш: кого Люди Камня выдадут Поедающим Глину, дабы искупить свою вину?
Его нравоучительный тон вызывал неприязнь. Неужели трудно понять, что племя не станет торопиться с решением. Кто-кто, а охотник знал твердо – убийцами степняков мог быть кто угодно, но только не Люди Камня. А это значило, что Поедающие Глину заблуждались.
Остроносый пояснил:
– Мы уверены: Пхан предложит выдать нас. Ведь мы – чужие вашему племени. Кроме того, как говорит Треснутое Копыто, от нас нет пользы. Прямая выгода для всех – отвести беду, пожертвовать нами – Длинноногими.
Он говорил вздор.
Шиш поднял лисицу. Полюбовался блескучим мехом. Пожал плечами:
– Поедающие Глину умнее Остроносого. Они не нуждаются в пришельцах. Жители равнины требуют сильных мужчин, вроде Шиша или Расщепленного Кедра…
Охотник говорил, а про себя думал, что степняки возможно умнее, чем он предполагает. Лишить племя тройки опытных добытчиков, которых у Пхана и без того наперечет – означает в скором будущем исчезновение Людей Камня. Степняки не хотят открытой драки. Их требование рассчитано на большее: предгорья опустеют сами, лишившись лучших промысловиков.
От этой догадки стало жутко.
Возникшими опасениями ему не с кем было поделиться. Он пока не решил: можно ли полагаться на старшего охотника? А если нет? Оставалось молчать и надеяться, что заботы племени не оставят Пхана равнодушным.
Пауза затянулась. Пришельцы удивленно поглядывали на него. Наконец Длинноногая отважилась:
– Пхан презирает нас. Но он не любит и Шиша. Он хотел твоей смерти.
Женщина видела драку. Это плохо. Женский язык подобен заброшенной тропе: никогда не угадаешь куда заведет.
– Пхан стал опасен. Мы уверены – убийство степняков не обошлось без него. Охотнику следует рассказать про это. Мы знаем многое. Однако люди не доверяют нам. Зато к словам охотника прислушиваются. – Она закончила, побледнев от волнения. – Посланцам нужно отдать старшего охотника и знахаря!
Ее следовало остановить, и немедленно.
– Степняки требуют троих.
Вкрадчивость Длинноногой имела привкус кленового сока:
– Старший охотник и Много Знающий заменяет собой столько охотников, сколько пальцев на одной руке. Поедающие Глину скажут спасибо за такую жертву. – Вот-так-так! Сколько большеухий ни петляет, а в петлю придет. Какой охотник согласится, что жизнь Пхана важнее жизни троих мужчин?! Нет уж, сорочий срок – для всех сорок. Разве в теле Пхана сидят три духа разом? Или у него шесть ног и три пары рук? А женщина продолжала. – Главным в стойбище будет Шиш. Тогда начнется новая жизнь. Мы владеем великими знаниями. Мы многому научим Людей Камня...
Следовало поинтересоваться: отчего пришельцы предлагают помощь только теперь? И о чем они думали раньше? Он этого не спросил.
– Шиш молод. А племя нуждается в опытном вожаке. Стойбище само выбирает старшего. А Пхан пока еще (ох уж это пока!) владеет копьем. Пхан не нападал на степняков. Он не питается человечиной. Люди Камня, пожертвовав Пханом, станут намного слабее...
Подобный промах вряд ли мог пройти мимо внимания чужаков – высокий пришелец засмеялся:
– Люди Камня так или иначе лишатся старшего охотника. Вожак и Много Знающий нарушили запрет. Длинноногие и Шиш знают это. – От его смеха сделалось зябко. – У Людей Камня плохие порядки. Если вожаком будет Шиш, то Длинноногие дадут племени справедливые обычаи. – Пришелец поднял руку. Она застыла в воздухе, словно удерживая копье. – Мы сделаем жизнь стойбища легкой и беззаботной...
Он говорил твердо, будто ведал, чего желают племенные духи. Однако древние обычаи невозможно прогнать словами. Даже очень громкими. Если каждый начнет воображать себя старшим охотником, тогда за шумом и криками не станет дела. Жизнь племени – не большой загон, где громкий шум полезен.
– Мы знаем, как заставить охотников подчиниться воле большинства. Мы надеемся, что племя послушается Шиша. – Остроносый повысил голос. – Подчинится... ради общего блага!
Умные мысли ходят тихо. Подобно пуганому зверю, они избегают лишнего треска. Сородичи охотника ополчатся на всякого, кто попытается верховодить ими. Став вожаком против их воли. Племя слушается вожака. Случается, терпит его оплеухи и пинки. Оно послушно до тех пор, пока он нужен большинству. Самозванца же закидают камнями... Стойбище капризно. Воля его непредсказуема.. Мудр Живущий За Рекой Сим. Однако и ему невдомек, откуда берется власть вожака...
Жестоки и несправедливы могут быть люди по отношению к отдельному человеку. Следопыт наблюдал, как легко приходит в ярость и поддается панике толпа. Взять случай с Каром. Бежавшим от лап косолапого. Кар убежал с копьем в руках, вместо того, чтобы отвлечь хищника на себя. Тогда зверь искалечил двоих. А племя? Оно простило оробевшего. Зато позже состоялась расправа с Толстым Барсуком за куда меньшую вину. Увалень случайно толкнул подростка из Симова рода. Вскоре в Толстого Барсука полетели камни. Люди не смутились заступничеством Сима, а наказываемый молча принял кару. В ужасе перед гневом толпы, он со свистом выдыхал воздух из поврежденной груди, показывая окровавленные десны на месте выбитых зубов, когда в него попадал очередной осколок кремня...
Бывало на памяти Сима такое, что прежде малозаметный охотник вдруг выделялся в вожаки.
Скрытно происходит работа мысли. Возникают симпатии. Зарождаются привязанности и неприязнь. Накаляются и остывают страсти... Меняются луны. Истекают годы. Наконец созревшее выступает вовне. Принимая облик человека, первым заявившего о том, что еще вчера таилось в женских пересудах, старушечьей воркотне, приятельских намеках, вспыхивающих обидах, полученной трепке и жирных кусках мяса...
Трудно натаскивать сурка волчьим повадкам. Но гораздо трудней расставаться с прошлым. Люди Камня – не безродное племя. Они живут так, как испокон века жили их предки. Духи предков дают начало новым жизням, а люди... люди остаются все теми же. И как иначе? Заверни лису в собачью шкуру, однако лаять по-собачьи она не станет. Вот Длинноногие – они похожи на пустую пещеру, куда может забраться всяк кому не лень, куда может вселиться любой блуждающий дух. Но и Длинноногие верны привычкам своего племени.
Густые брови охотника сошлись на переносице:
– Слова Остроносого утомляют меня. Длинный язык доведет чужака до беды, если будет проситься на волю слишком часто.
Так бы и закончился разговор, не заговори Длинноногая. Ей не хотелось терять дружбу с Шишом. Оттого ее голос звучал примиряюще:
– Мы желаем добра Людям Камня. Если охотник щадит Пхана, значит он имеет на то причины. Есть иной выход. Надо предложить степнякам еще раз осмотреть то место, где погибли их сородичи. Они не смогут отказаться, если с ними пойдет Пхан, – пришельцы переглянулись, – и Много Знающий. – Говорившая помялась. – А вот Шишу лучше не покидать стойбище.
Над сказанным стоило подумать. Что-то смущало охотника. Что-то путаное, что-то не совсем искреннее слышалось ему. Однако кончик догадки мелькнул и исчез. Оставив смутную тревогу.
* * *
Охотничье счастье выбрало на сей раз Тонкое Дерево... Блуждание по лесу было безрезультатным. Округлые, шириной с человеческое лицо, листья куда-то запропастились. Он знал, что унимающая боль трава любит сырость и тень. Потому терпеливо всматривался в заросли, хотя жжение в темени требовало покоя. Добро палица знахаря достала череп по касательной. А придись удар сверху вниз, лежать бы Тонкому Дереву бездыханным.
Знакомая зеленая кипень попалась неожиданно. Одновременно ему под ноги свалился серый комок, обдав запахом горелого птичьего пера.
Тонкое Дерево вздрогнул. Отскочил в сторону, едва не соскользнув в глубокую рытвину, прикрытую папоротником. Когда первый испуг прошел, он старательно осмотрелся. Берёзовая чаща, кое-где зачерненная куртинами низкорослых елей, была бездвижна. В истомленном воздухе дремали светло-зеленые раскидистые пучки кочедыжника. Рядом с юношей по низко свисающей ветке неторопливо поднимался яркоокрашенный, с круглыми угольными пятнышками на красном фоне, жучок. Словно чувствуя пристальный человеческий взгляд, жучок раздвинул надкрылья – мелькнула глянцевая укладка крыльев; но тут же он передумал сниматься с удобной ветки, и пополз дальше.
Ступая на носки, юноша приблизился к упавшему предмету. Расплескав пожелтевшую, хвою и труху из прелого листа, валялся годовалый гусь. На боку птицы виднелась дыра, сквозь которую выступали сизые, испачканные землей потроха.
Находка обрадовала. Как ни крути свалившаяся с неба добыча ничем не хуже иной, добытой привычным хлопотным способом. Выяснять причину падения гуся Тонкое Дерево великодушно предоставил другим. Ну, хотя бы Симу. Конечно было бы лучше, упади два таких гуся, разом. Впрочем, хорошо и то, что увесистая птица не угодила в голову охотника. Иначе понадобилась бы не одна кучка целебных листьев, или потребовалось бы править вывихнутую шею.
Небо над предгорьями крылось ранней синевой, которой еще предстояло перейти в темно-серую однотонную грязь застойных туч. Позднее тучи улягутся рыхлым подбрюшьем на колкую щетину гор, и засочатся влагой. В отдельные дни ветер будет прореживать волокнистую массу. Тогда тучи прижмутся к земле в поисках защиты; расползутся на сгустки, а потом скатятся туманом по скользким склонам, пятная их слизистыми, мокротными следами. Но пока небо было чистым, и сохраняло сухое тепло, в глубинах которого изнывали птицы, сбивающиеся в стаи. Птицы не доверяли жаркому солнцу; они были обижены на выгоревшие бескормные места. Крылатые духи, со дня на день, намеревались покинуть прокаленные поймы, обмелевшие озерки и болотца, ничуть не жалея о земле, ставшей по случайности их родиной...
Запрокинув голову, юноша огорченно вздохнул при виде гусиных косяков. А затем проводил глазами ближайший гогочущий клин. Он даже приподнял руку, будто пытаясь сдержать частые взмахи крыльев. В следующий момент его рука оцепенела – вверху метнулось неяркое дымное пламя. Из пламени выпало несколько стремительно увеличивающихся в размерах тел. Потрепанная стая заметалась. Изменила курс, и, набрав высоту, стремительно ушла за линию горизонта...
Упавших птиц он отыскал без труда. Кликуны были один крупнее другого, белолобые, с высоким клювом.
Добычливая беготня отвлекала. Он начисто забыл про ушибленную голову, а вспомнив, осознал, что темя перестало саднить, опухоль рассосалась, и только прикипевшая к волосам короста напоминала о тяжелой палице знахаря.
Вослед накатывающейся тени подползал вечер. Ждать новых подарков с неба не приходилось. Время поджимало; юноша заспешил. Собранные птицы оттягивали ремень, перекинутый через плечо, но лакомая ноша не была ему в тягость. О! Молодой охотник еще покажет себя. Духи удачи не могут ошибаться. Они знают, кому следует помогать. Придет день, и Тонкое Дерево сполна вернет долг обидчику. Много Знающий не отделается шишкой. Он вспухнет от побоев. Много лун кряду он будет охать от ломоты в избитом теле. Разумеется, если прежде его не изгонит стойбище...
Так размышлял Тонкое Дерево по дороге домой.
* * *
Лица посланцев дышали холодом. Блеклая кожа, синюшные от природы губы, студенистые глаза их предводителя как нарочно усиливали впечатление враждебности. Степняки ждали решения оружно, подчеркнуто выказывая твердость намерений. Да и пришли они, вопреки обычаю, большим числом, нежели Пхан и его люди. Не радовало, что предводителем степняков являлся Бодучий Рог. Печально известный неуживчивостью и высокомерием по отношению к любому, кто, по мнению Бодучего Рога, хоть в чем-нибудь уступал ему. Если накануне Пхан еще сохранял надежду на благоразумие посланцев, что имело под собой почву, возглавь Поедающих Глину хитроумный Тар или Гибкий Тальник, то теперь настроение старшего охотника упало. Вожаком посланцев оказался Бодучий Рог – значит предстоял затяжной спор. Язык задиристого степняка будет цепляться за каждый сучок на пути разговора; А с каждым потерянным на пустые препирательства днем слабее и слабее будет след настоящих виновников раздора, и все сложнее станет доказывать непричастность Людей Камня к убийству.
