Текст книги "Эпилог (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)
52
После трапезы мы продолжили сбор малины, и Егор напомнил, чтобы я не усердствовала. Он опять отправился в обход территории, но с гораздо меньшей жаждой охоты. Когда муж удалился на достаточное расстояние, я решила, что подоспел благоприятный момент.
– Мам, Мурена тебе угрожал?
– Нет, – ответила она, напрягшись.
– Не отпирайся. Я же вижу. Он смотрит на тебя так, будто хочет слопать.
– Эвочка, тебе показалось. – Мама отвернулась к стеблю, усыпанному ягодами, пытаясь скрыть замешательство.
– Вовсе нет. Слушай, у тебя не болела голова после разговоров с ним? Мышцы не тянуло? Может, озноб или сухость в горле? Случались провалы в памяти? К примеру, пять минут назад ты говорила с Муреной у калитки, а опомнилась в доме, но хоть убей, не помнишь, как там оказалась. Было такое?
– Не было.
– Чего же он добивается? – размышляла я вслух. – Ну, а ты? Неужели не замечаешь?
– Эвочка, не бери в голову. Он кат. Ему положено смотреть на всех с подозрением.
– Нет, не на всех. Вдруг он надеется выведать секрет самородного золота? Надо припереть его к стенке. Пусть объяснится начистоту.
– Нет! – воскликнула мама. – Не нужно никуда его припирать.
– Почему? Меня напрягает, когда он сверлит тебя взглядом. Никого не сверлит, а к тебе привязался.
– Это пустяки, Эвочка. Не обращай внимания.
– Ничего себе пустяки. Меня, например, они нервируют. Вот поеду в Магнитную и скажу Клещу, что его подчиненный не дает житья моей маме.
– Эвочка, нет! Он не угрожал мне ни разу. И не выведывал. Просто у него взгляд… тяжелый, – сказала мама замученно. Видно, я допекла подозрениями и угрозами.
– Вот именно, тяжелый, – согласилась я и представила Мурену: как он коробки носит и на маму зыркает, а она кусает губы. – Постой! – осенило меня. – Так он смотрит на тебя… как мужчина?!
– Не хочу говорить об этом. – Мама переключилась на следующий стебель с малиной. – Это неправильно. Ты моя дочка, и… словом, это неправильно.
– Почему?
– Потому что я не могу обсуждать с тобой. Это стыдно.
– Значит, у вас что-то было?!
– Эва! Не было ничего и быть не может.
– Что-то я совсем запуталась. Почему стыдно-то?
– Нехорошо это. Да я кем я выгляжу в твоих глазах?
– Чего стыдиться, если ничего не случилось? – Я искренне не понимала причину маминого смущения. – И в моих глазах ты самая лучшая мама на свете: умная, добрая и красивая… Давай так: поделимся тем, за что нам стыдно. Ты – своим, а я – своим.
Мама с неохотой согласилась и то лишь потому что распереживалась, узнав, что у меня есть постыдная тайна.
На деле всё оказалось не так уж страшно, а целомудренно и неопределенно. Ну, посматривал Мурена на маму, как волк на овечку – всего-то делов. Если бы как волк! Как людоед смотрел. А настоящее его имя – Глеб, и он уже полгода служит на побережье, нанявшись по контракту.
– Вот видишь! Значит, с ним можно адекватно общаться.
– Какое там, – махнула мама рукой. – Женщины судачат о каждом приезжем, вот и прислушиваюсь, а на него и глаза боюсь поднять. И вообще, это мои домыслы. Смотрит и смотрит. Да и нечасто мы сталкиваемся.
– Ничего себе домыслы. Он бы сожрал тебя, если бы мог.
– Эвочка, неудобно это, – оглянулась мама, словно боялась, что наш разговор услышат. Но иных слушателей помимо меня не нашлось, потому что Егор охотился. Поодаль сверкнул фиолетовый отблеск заклинания, размазавшегося о ствол березы.
– Ничего неудобного, – заверила я. – Наоборот, хорошо, что прояснилось сейчас, а не потом, когда я потребовала бы объяснений от Мурены. Странный он мужик. Молчит и смотрит. Хоть бы уж признался, и дело с концом.
И не просто так смотрит, а свирепо, словно мама в чем-то виновата. И вообще, симпатия Мурены под большим вопросом. Когда женщина нравится мужчине, он смотрит на неё с нежностью и с лаской. Вот как Мэл смотрел на меня в первые дни знакомства. Хотя нет, неудачный пример. Поначалу Мэл убегал от неизбежного и смотрел на меня как на повод для развлечений и дрессуры.
Все-таки маме виднее. Интерес мужчины чувствуется интуитивно. Глянул пристально и дольше обычного… Окинул взглядом так, что горячо стало, и сердце заколотилось как сумасшедшее… Быть может, Мурена прежде не знал о светлых чувствах. Всю жизнь прослужил по контрактам и не заморачивался телячьими нежностями. А теперь не возьмет в толк, что с ним творится, и поэтому бесится, заодно и маму нервирует. К тому же, она из местных, из каторжных, а Мурена – висорат, вот он и ненавидит удвоенно: себя – за слабость, а маму – за провокацию. Однозначно псих.
Но сколько бы Мурена ни запугивал маму угрожающими взглядами, они не возымели толку. В этом и состояла её "постыдная" история. Мама по-прежнему считала дикостью обсуждение с дочерью поведения какого-то мужика. Чай не подружки, чтобы делиться откровениями. Было бы чем делиться, – хмыкнула я. Сомневаюсь, что мама вообще могла посоветоваться с кем-нибудь, потому что её снедал стыд. Вдруг она напридумывала невесть что, а на самом деле ничего нет?
– Да и кто я такая? – вопросила мама с мукой. – Он же молодой. Тридцать пять ему. А я старуха…
– Мама! – я отставила туес и бросилась к ней. – Мамуля! Да ты самая красивая и самая умная! И молодая! И нечего годы считать! Тьфу на него, бесхребетного. Если не решился с тобой поговорить, значит, не стоит он того.
– К тому ж, он из висоратов, – вздохнула мама тяжко. – А я… Однажды обжегшись, всю жизнь на воду дуешь. Да и смеяться надо мной будут. Мол, напала на старуху проруха, тянет на приезжих. Ему-то что? Отработает по контракту и уедет, как и твой отец. Наши женщины до сих пор судачат: мол, не смогла я удержать мужа и не старалась.
– Рты бы им позашивать, – выругалась я. – Пусть со своей жизнью разбираются, нечего чужую по косточкам перемывать. Мам, а как ты с отцом познакомилась?
– Он приезжал в Магнитную по делам. Молодой, красивый. Два месяца здесь провел и уехал. У нас за приезжими гоняются как за манной небесной. Надеются выбраться с побережья. Так что у меня и шансов-то не было. А Карол… он увидел меня… и предложил выйти замуж.
– Что, прям так и предложил? Сразу? – удивилась я.
– Да, сразу. Да еще и уговаривал, – улыбнулась мама лукаво. – А меня называли дурой за то, что хвостом верчу и не даю. А я не вертела.
– Но ведь вы поженились…
– Поженились. Твой отец умел быть настойчивым. Обаятельный, шутил много.
Фантастика какая-то. Наверное, мы о разных людях говорим. Обаятельный шутничок папуля. Ну-ну.
– Ты его любила?
– Любила… наверное. Разве ж такого красавца не полюбишь? Он и ухаживал красиво… Позже приезжал, когда тебе три месяца исполнилось. И через два года вернулся, о твоих потенциалах спрашивал. Остановится в Совете, погостит день-два и обратно на Большую землю. Всё казалось, что он бежал – от меня, от нас с тобой. Проговорился как-то, что тянет его сюда, аж сердце щемит, и что стоит больших усилий не остаться на побережье насовсем. Потом и вовсе развод потребовал да тебя забрал. В последний раз приехал чужой, незнакомый… А я успела отвыкнуть и без него справлялась.
– На твоем месте я бы отвесила ему пощечин на прощание, – сказала я гневно. За то, что, скотина, маме жизнь испоганил. Мама одна-одинешенька жила, без родителей. Молодая, красивая. А тут приезжий позер её увидел и решил ухлестнуть. Вот и доухлестывался. Мамину жизнь изломал, а сам крутится сейчас в министерском кресле и перевороты устраивает.
– Да я ж ни о чем не жалею, – улыбнулась мама и пригладила мои волосы. – У меня выросла замечательная дочка, скоро внучек родится. Было ради кого жить и ждать.
– Мам… – всхлипнула я и заревела. Проклятая сентиментальность. Плачу по любому поводу и без него. – Ну их, мужиков… Все беды от них, толстокожих бегемотов.
– Верно, – улыбнулась она, утерев слезы.
– А он тебе нравится? – швыркнула я, проплакавшись.
– Кто?
– Ну, этот… Мурена.
– Бог с ним, с Муреной, – отмахнулась она. – С ним всё сложно.
– А кто такой Николаша? – вспомнила я слова Софьи Николаевны, и мама смутилась. Ага, упоминание о Мурене не вводило её в смущение и не румянило щёки.
Оказалось, Николаша или цивилизованно Николай – из "свежих" и живет на побережье два года. Ему сорок, он судим за нарушение статьи о запрете на использование дефенсора. Год прожил в Березянке, работал возницей, а потом приехал как-то в Магнитную и понял – его место здесь. Николаю доверили работать в запаснике и вести лимитные записи.
– А ведь он тебе нравится, – поддела я маму.
Нравится – не нравится, но и с Николаем сложилась неоднозначная ситуация. Его сослали на побережье пожизненно, однако на Большой земле остались жена и двое детей. А поскольку мама – человек строгих моральных принципов, то её напрягала ситуация с семейным положением Николая. Впрочем, он не проявлял особой настойчивости. Ухаживал за мамой робко и платонически, словно боялся вспугнуть, и, тем самым, давал время на раздумья.
– Ничего себе проблемка, – протянула я. Действительно, сложный вопрос. На Большой земле остались жена и дети Николая, а ему придется коротать остаток дней на побережье, за колючей проволокой и вспаханной полосой. Неожиданно вспомнился мой первый начальник, который уехал в каторжный край. Швабель Иоганнович где-то тут, на побережье! – озарило меня. И Марат где-то здесь, и Агнаил. Живут поди в Няша-Мари или в Березянке и в ус не дуют. Внезапно захотелось их увидеть, поздороваться и пожать руку. Черт, что за неустойчивость мыслей?
– На побережье можно приехать добровольно, – сказала я маме. – Жена Николая могла бы последовать за ним как близкая родственница. Ей разрешили бы.
– Очевидно, она не захотела, – улыбнулась мама грустно. – Наверное, прежде всего думала о детях. И я понимаю её решение. Приехав сюда, дети останутся здесь пожизненно. Николай больше года ждал жену в Березянке, обычно туда попадают все приезжие. И письма писал, но ответа не получил. Тогда он и решил начать жизнь с нуля.
Да уж. Вроде бы просто, но в то же время сложно и запутанно. Не знаю, как бы я поступила на месте жены Николая. Неужели из всех зол она выбрала меньшее и предпочла остаться на Большой земле? Мамины сомнения понятны. На её месте я бы тоже переживала. Вдруг жена Николая когда-нибудь появится на побережье? Например, поездке помешала неразбериха в стране, и документы застряли в многочисленных министерствах, не дойдя до премьер-министра. А потом Рубля возьмет и подпишет бумаги скопом. Представляю, приедет супруга Николая в каторжанский край и узнает, что муженёк спутался с местной. И что прикажете делать бедной женщине?
Подумаешь, бедняжка, – фыркнула я, распалившись. – Могла бы написать мужу, мол, не жди меня в ближайшие лет этак пятьдесят-шестьдесят. Решено: когда вернусь на Большую землю, обязательно найду эту тётку и заставлю объясниться, хотя бы ради чистой совести Николая. Пусть дамочка определится – замужем она, или всё-таки стоит дать свободу супругу.
Сказать по правде, в судьбе Николаши для меня имелся корыстный интерес. Мама. Если Николай действительно ей нравится, я не хочу, чтобы мама переживала из-за семьи, разбитой по её вине. Мама и так натерпелась в жизни, она заслужила счастье, а не осуждение и обвинения в разлучничестве.
– А давай пригласим Николая в гости. В воскресенье, например. Вечерком, на чай со сгущенным молоком. Заодно и познакомимся.
– Окстись, Эвочка, – отмахнулась мама. – Разве ж можно? Это неприлично. Люди скажут, живет с дочкой и зятем, а привела хахаля.
– Пусть рискнут здоровьем, – пригрозила я. – В приглашении на чай нет ничего предосудительного.
– Нехорошо это, – заладила мама.
– Обещай, что подумаешь.
Мама с большой натяжкой согласилась подумать. Ну и пусть она не пригласит Николая в гости. Зато поймет, что я обоими руками "за", если в маминой жизни появится человек, который ей нравится. Нечего тратить лучшие годы, потакая капризам великовозрастной дочки и ублажая бесценного зятя. И вообще, вдруг мама возьмет и позовет на чай Мурену, то есть Глеба?
После маминых откровений настал мой черед делиться постыдностью. Мой стыд – не чета маминому. Я не забуду о нем до конца жизни. И расскажу, тихо и с запинками, отводя глаза, о первом годе обучения в захолустном колледже и о нелегкой учебе, но благоразумно умолчу о потенциалах, которые так и не сдвинулись с нуля. Расскажу о плюгавеньком преподавателе общей теории висорики, прожившем до сорока пяти лет с матерью. Расскажу о тройке, полученной в гостиничном номере на несвежем постельном белье. Расскажу о своем первом разе, от которого не осталось воспоминаний из-за сильнейшего опьянения дармовым коньяком. И пусть память отшибло напрочь, ощущение мерзости останется на всю жизнь. Расскажу о том, что с тех пор ненавижу уменьшительные "малышка" и "крошка". Расскажу о том, что преподаватель общей теории висорики – тихий извращенец с набриолиненными волосенками и ужасающей близорукостью – неожиданно решил похвастать своей неотразимостью, прикатив к колледжу на машине родственника. Расскажу о том, что поездка прервалась по причине аварии и гибели водителя. Всё-таки садясь за руль, нужно иметь права и разбираться в педалях. Расскажу и о том, как напилась повторно, опустошив бутылку, прихваченную из гостиницы. Напилась от немыслимого счастья, ибо накануне "малышке" предложили получать оценки в обмен на индивидуальные практические занятия по общей теории висорики.
Вот он, мой стыд. Девчонки из интерната покрутили бы пальцем у виска. Для них подобные сделки считались нормой с четырнадцати лет. Эка невидаль! Отряхнулась как кошка и пошла дальше. Зато в ведомости стоит оценка, и еще будут. А если стараться, то не трояки, а пятерки. Но мама имеет полное право упрекнуть и осудить. Я струсила. Не боролась, а пошла легким путем, заполучив вымученный трояк.
Мама не стала упрекать. Прижав к груди, гладила меня по голове, приговаривая:
– Всё прошло… всё прошло… Это плохой сон… он больше не вернется…
Малинник всколыхнулся, и на тропке появился возбужденный Егор.
– Смотрите, кого я пой… Эвочка, что случилось? Где болит? – встревожился, бросившись ко мне.
– Спасибо, Гошик, со мной всё в порядке. Мы заговорились и потеряли счет времени. Правда, мам?
– Да, совсем запамятовали, – кивнула она и всплеснула руками. – Батюшки мои! Что это?
Муж вынул из-за спины нечто иссиня-черное, покрытое перьями и с хвостом. Он держал за лапы большущую птицу, её голова болталась на весу.
– Что это? – ответил вопросом на вопрос. – Вернее, кто это? Сам не знаю. Ухнуло с ветки, ну, я и запулил nerve candi.
– Это глухарь, – сказала мама с уважением. Но к кому: к птице или к Егору?
– Бедняжка, – потянулась я, чтобы пожалеть безжизненное пернатое, пострадавшее от руки доморощенного охотника.
– От него будет польза? – спросил деловито муж, отведя руку с глухарем подальше от моей заботы.
– Конечно. Это же дичь, – удивилась мама. – И перо нелишне.
Егор отправился к летнику с птицей в руке.
– Куда ты его? У него ж детки малые! – крикнула я вдогонку.
– Нет у него деток, – сказала мама. – Глухарки в одиночку выводят птенцов и растят.
– И что с того? – помертвела я и бросилась вслед за мужем.
Он же, извлекши пояса из дождевиков, связал их в виде веревки и обмотал лапы и тушку, обездвижив птицу. Зачем? Глухарь и так парализован заклинанием.
– Что собираешься делать? – спросила я, видя, как Егор укладывает птицу в летник.
– Подожду деда Митяя. Пусть решит, – ответил он, напившись воды из бурдюка. – Почему плакала?
– А-а, вспомнилось разное. Ты же знаешь, у меня теперь глаза на мокром месте.
– Ох, Эвка, твои слезы для меня как соль на раны.
– Нет, Гошик, это счастливые слезы. – Я обняла мужа и поцеловала. От него пахло дымом и лесом.
– Хорошо, если так. Не напрягалась? – спросил строго и получил отрицательный ответ. Изо всех сил соблюдаю рекомендации супруга.
– А ты как? Устал?
– Уморился, – он вытер лоб. – Плечи ломит. Вечером сделаешь массаж.
Конечно, сделаю. Мой трудяжка! Выложился полностью, помогая.
Оставшееся время мы с мамой собирали ягоду и заговорщически переглядывались. До чего же сладкая малина в горах! Суховатая и мелкая, но крепкая, и зернышки не разваливаются. Когда приехал дед Митяй, мы заполнили все туеса и хором добрали последний, накрыв крышкой.
– Молодцы, – похвалил Дмитрий Ионович. – Славно потрудились. Медведи не шалили?
Может, он и думал подшутить, но Егор продемонстрировал глухаря, чем поверг деда Митяя в немалое изумление.
– Неужто сам поймал? – допытывался он у мужа. – Без силков? Без капкана? Однако ж силён зятёк, – похлопал Егора по плечу.
А когда Дмитрий Ионович узнал, что глухарь жив, но контужен, то надолго задумался.
– Может, птиц умеешь приманивать? – спросил, почесав макушку.
– Нет, не умею.
– Может, зверьё умеешь зачаровывать?
– Не умею.
– А волка смогёшь поймать? – не унимался дед Митяй. – А марала? А медведя?
– Смогу, – ответил охотничек, подумав.
– Никаких волков и медведей, – оттеснила я Егора. – И думать забудьте.
Возвращение на хутор состоялось с богатой добычей – ягодами и глухарем. К вечеру небо разъяснилось: тучи истаяли, превратившись в облака, и спрятавшееся за вершиной солнце расцветило их в причудливые желтовато-розовые тона. Разве ж можно забыть красочную картину, созданную самой природой? Разве ж можно не любить эти места? Молчаливое величие гор, шумные реки, вековые необхватные деревья… Дурак мой отец. В погоне за карьерой променял этакую красоту на валерьянку и расшатанные нервы. Променял маму на невоспитанную халду, променял чувства на холодный расчет. Пусть думает, что выиграл, пойдя по правильному пути. Он живет в особняке с прислугой и не подозревает, что беден, как не подозревает о том, что я богата. Мое богатство – Егор и мама. Мое богатство – малыш, который появится на свет через восемь месяцев. Мое богатство – эта земля. Мое западное побережье.
53
Послесловие
Поутру глухарь полностью оклемался, и дед Митяй привязал пернатого за лапу к забору. Посмотреть на лесного жителя пришел весь хутор.
– А почему у него красные брови? – спросила одна из дочек Тамары.
– Эк, милая моя, – ответил Дмитрий Ионович. – Под солнцем живет орда божьих тварей. У кого-то есть хобот, кто-то таскает иглы на спине, а кому-то достались красные брови. Так задумано природой.
Глухарь оказался большим и упитанным, как откормленный гусь. Он раскрыл хвост веером и тянул шею, хлопая крыльями. Потому что боялся и защищался.
– Что с ним будет? – спросила я. Мне было жалко птицу.
– Употребим, – ответил дед Митяй. – Отвисится малость, промаринуется, а опосля потушим.
Как ни терзала меня жалость к красивому пернатому созданию, а пришлось признать – не сразу и не за один день – что на сострадании сытым не будешь. Для живущих на побережье сердобольность к братьям нашим меньшим чревата голодной смертью. Пришлось примириться и с тем, что домашнюю птицу обезглавливают, ощипывают и опаливают, а тушки жарят и варят. Но свыкнуться я так и не смогла и всегда уходила из общейки, когда дед Митяй надевал фартук, проверял заточенность топора, и, взяв курицу за лапки, относил к колоде.
Появление глухаря стало значимым моментом в отношениях Егора и хуторских мужчин. Мужа признали и зауважали как добытчика, способного прокормить семью. С ним делились мнением и, в свою очередь, давали дельные советы. Теперь он мог запросто попросить стремянку у Григория, чтобы поправить водосток, оторвавшийся от карниза. Или вместе с Игнатом поднимал просевший пол в бане, отдав взамен половину месячного сигаретного пайка и верхонки. Разумная цена за помощь, учитывая ненадежность полусгнивших лаг.
На удивление, Егор сумел приспособиться к деревенской жизни. Влился в неё даже чересчур быстро. Я с подозрением приглядывалась к мужу, ожидая повторных вспышек недовольства местными удобствами, вернее, отсутствием таковых. Мол, в гробу он видал благородные горные пейзажи, и вообще, осточертело бить молотком по пальцам. Но Егор не вспыхивал. Бывало, раздражался, если что-то не получалось легко и быстро, бывало, ворчал, если настроение не задалось с утра. Он воспринимал житьё-бытьё на хуторе как некую игру, которая скоро закончится. Снисходительно посматривал на повседневную суету аборигенов и посмеивался втихаря. Наверное, решил задавить висоратскую гордость и немножко потерпеть. А там уж и отъезд маячит на горизонте.
А мне не хотелось уезжать. Каждый день, прожитый на хуторе, приближал к неизбежному. К разлуке с мамой. Я вернусь на Большую землю, и неизвестно, когда мы увидимся в следующий раз. Но мое сердце здесь, в Магнитной! Оно намертво укрепилось на побережье. Ну, как тут не отчаяться?
Разговор в малиннике пошел маме на пользу, пусть я оказалась не совсем удачным громоотводом. Озвучив свои страхи и сомнения, мама наконец-то решилась посмотреть им в глаза. Очевидно, она поразмыслила и пришла к кое-каким выводам, потому что при следующей встрече с Муреной (мы все-таки съездили в запасник через неделю) гораздо спокойнее отнеслась к агрессивному зырканью ката. А тот растерялся. Меня посетила мысль, что всё это время Мурену бесили не внезапно нахлынувшие чувства, а боязливая реакция мамы. Пугливая лань, бегущая от волчары…
Но осмелевшая лань сделала выбор не в пользу хищника. Мама познакомила меня с Николаем. В целом, её поклонник мне понравился, несмотря на шевелюру, истощившуюся к сорока годам, и лысину, замаскированную зачесанными набок реденькими волосинками. Интеллигентности Николаю добавляли круглые очки в тонкой хлипкой оправе, отчего лицо казалось беззащитным и удивленным. И голос приятно удивил – тихий и извиняющийся. Словом, воспитанный и образованный современный человек. Не пойму, как Николай умудрился загреметь под фанфары, то есть схлопотать пожизненный срок?
Конечно же, мама не пригласила кавалера на чай.
– Нехорошо это, – объяснила она. – Не сейчас. Как-нибудь потом.
Ну и ладно, насильно заставлять не будем. Кого бы мама ни выбрала – Мурену, Николая или другого счастливчика – это будет её решение, а не моё. И всё-таки, зная, что рядом с мамой есть человек, который станет для неё опорой и поддержкой, я бы уехала на Большую землю с чистой совестью. Черт, не хочу никуда уезжать! Может, прорасти корнями в землю, как дерево?
А прорастать не пришлось. В начале октября границу побережья закрыли. Вот так вот. Рубля не удержался на премьерском посту, и в стране начался передел власти. Об этом сообщил Голотвин, когда мы приехали в Совет, чтобы разузнать о попутном транспорте до комендатуры.
Путь на Большую землю оказался перекрыт. Со всеми вытекающими последствиями. Пока нового премьер-министра не изберут официально и в соответствии с буквой закона, в столицу нам не попасть.
– Ориентировочно переходный период займет месяца три-четыре. И это по самым оптимистичным прогнозам, – сообщил Клещ, развалившись в кресле с комфортом.
Три месяца плюсом – это январь. Это зима и морозы. И не факт, что прогноз Голотвина оправдается. Установление новой власти может затянуться до весны. К этому времени у нас родится малыш.
– Не волнуйтесь. Снабжение пайками прекратится лишь в том случае, когда границу уберут, а кордоны снимут. Но это вряд ли, – хохотнул Глава Совета.
Новость далась Егору тяжело, хотя он знал: подобный исход политических дрязг ожидаем. И все же муж рассчитывал выскользнуть за территорию побережья, прежде чем режим въезда-выезда будет блокирован. Я ликовала, стараясь не показывать виду, а Егор настаивал, добивался, требовал и надеялся, пока не понял, что даже известная фамилия Мелёшиных не откроет большие ворота с буквой V, чтобы выпустить нас в цивилизованный мир.
И мы остались. Честно говоря, меня мало волновало, кто сядет на премьерский трон. В гораздо большей степени заботило грядущее прибавление. Ведь крохе предстояло родиться на побережье.
Егору пришлось привыкать к отсутствию комфорта и удобств. Привыкать к тому, что нужно сперва потрудиться, а затем получить результат. Привыкать к каше, к вечерним чаепитиям и к сероватому плотному хлебу. Привыкать к неприязни и агрессивному отношению местных жителей. Привыкать к тому, что за окном идет дождь, а до отхожего места, то есть до туалета, нужно дотопать, да и долго там не засидишься. А что будет зимой? Вывод один: облагораживать и утеплять сортир. Но это уже другая история.
Пришлось привыкать и мне, но иначе. Я прислушивалась к изменениям в организме – незаметным, но неуклонно набирающим вес и обхват талии. Наверное, поэтому природа определила девять месяцев в качестве срока, достаточного, чтобы женщина прониклась предстоящим материнством.
Меня тревожили полнолуния, но Егор уверенно заявил, что второе "я" заснуло надолго. До тех пор, пока ребенок не будет отнят от материнской груди. Муж ответил на мое удивление просвещенностью в появлении потомства у оборотней:
– А куда деваться, если жена – полиморф? Пришлось читать и изучать. И расспрашивать.
– Теперь тебе станет скучно, – опечалилась я. Острота ощущений, переживаемых моим мужчиной в полнолуния, пропадет надолго.
– Сомневаюсь, – хмыкнул он. – Пацан еще задаст нам жару.
– Какой пацан?
– Ну-у… сын. – Муж выговорил это слово и задумался. Наверное, вступило в голову, что он станет отцом.
– А если родится дочка? Не забывай, мы живем в Шлаковке, – напомнила я о байке Игната.
– Фигня. С нами не сработает. Мы же не местные, а временные, – успокоил Егор. – А давай поспорим? Я говорю, что родится сын, – он опять запнулся, прислушавшись к новому слову в лексиконе. – А ты утверждаешь, что родится дочь, – и снова замолчал, проникаясь открытием. Ребенок в животе жены – не бесполое существо. Там растет либо мальчик, либо девочка. Сын или дочь.
Первенец Егора, наш первенец родился на побережье, на исходе морозного февральского дня, и появление крохи в этом мире произошло неожиданно. Святозар Павлович не ошибся с расчетами. Просто я грохнулась навзничь, поскользнувшись на обледенелой тропинке. Роды начались преждевременно.
Граница вновь открылась в конце марта, когда следующим премьер-министром стал Влашек Карол Сигизмундович. Мой отец.
И еще. В октябре нас нашел Кот. Тот мордастый прожора, которого я оставила в поместье самого старшего Мелёшина и строго-настрого наказала дожидаться нашего возвращения. Худющий как глист черный котяра перемахнул через калитку и с ошалелыми воплями бросился ко мне на руки. От испуга я не сразу признала в тощем животном нашего Кота, которого запомнила упитанным и лоснящимся от сытой жизни. Его шерсть свалялась колтунами, в глазах сверкал дикий голод.
Усатый, дрожа, вгрызался в свежевыловленную рыбу, сопровождая процесс кровожадным урчанием, а Егор сказал, наблюдая за поглощением:
– Я читал о таком. Животные проходят сотни километров, чтобы добраться до своих хозяев. Удивляет, как он смог прошмыгнуть через границу. По горам, что ли?
Невероятное появление Кота стало эпохальным событием, перекрывшим новость о закрытии границы. Чудо кошачьей преданности впечатлило мужа и отвлекло от переживаний из-за невозможности отъезда. День ото дня мы строили гипотезы относительно появления Кота на побережье, а он спал, свернувшись клубочкам на моих коленях, и время от времени вздрагивал. Наверное, мурлыке снился крутой и опасный маршрут, коим он добрался до нас, совершив поистине героический поступок.
Ближе к северу, в сердцевине Тайгарских гор – там, где мрачно и глухо шумит тайга, переговариваясь с быстрыми речками; там, где не ступала нога человека, но наличествуют следы дикого зверья, – поднялся вдруг ветер, набирающий силу с каждым мгновением. Поначалу шальные порывы гнули деревья до земли, взлохматив долину, но вскоре воздушные вихри сконцентрировалась на небольшом пятачке. Заплелись, закружились столбом, приумножив мощь стихии во сто крат. И дрогнули горы.
– Неужто землетрясение? – напугались на побережье, а рудокопы спешно выбрались на поверхность, боясь обвала в шахтах. Подземный толчок ощутили и в столице, а спутник бесстрастно зафиксировал над Тайгарским горным массивом облачный циклон размером с висоровую монетку, возникший внезапно и неспрогнозированно.
Вихрь поднимался, разрастаясь, и втягивал в себя пространство. Закручиваясь в расширяющуюся воронку, вбирал камни, глыбы, землю… деревья, выдираемые с корнями. Они исчезали в мутном столбе, всасывавшим материю с нарастающим свистом. Звук усилился, заполонив все диапазоны частот. Достигнув предела, он лопнул, и одновременно лопнул разжиревший смерч. Взрывная волна прошлась по долине и угасла, будучи запертой горными склонами. С высоты птичьего полета явилось нерадостное зрелище: покореженные деревья, бурелом, ямы и воронки. На месте взорвавшегося вихря образовался серый блин размером с футбольное поле. Из белой выси падали снежинки – точнёхонько в центр круга. Падали, но не таяли, несмотря на жар, исходивший от блина. А может, сыпал пепел?
Достигнув полуметра, снежная горка задрожала и распалась. Из сугроба вылез, отряхиваясь, черный кот. Шерсть стояла дыбом и дымилась, глаза горели раскаленными углями, а в зубах был зажат небольшой квадратик. Животное огляделось по сторонам, с удовлетворением отмечая снайперскую точность попадания в нужное место. И в нужное время. На деле совмещение координат времени и пространства оказалось нелегкой задачей, потребовавшей значительных усилий.
Повторно отряхнувшись и взъерошившись, кот проанализировал непривычные ощущения. Прежде он не задумывался над тем, что белое, падающее с высоты, может быть холодным, а воздушные потоки – пронизывающими. Решив не тратить время на поиск объяснений, кот бодро побежал по матовому блину. Лапы пружинили, а следы исчезали, восстанавливая первоначальную ровность серого зеркала. Последние метры кот преодолел большими прыжками, потому что подушечки лап горели от жара. Выбравшись со странного блина, он запрыгнул на поваленное дерево и изучил конечности: сначала передние, потом – задние. Проверил заточку когтей и остался доволен результатом. Как всегда острые и длинные.
Глядя на неохватное серое поле, расстилающееся перед глазами, кот задумался. Почему отказали температурные датчики, регулирующие состояние физической оболочки? Помимо горячего и холодного, материальное тело вдруг испытало странное ощущение – сосущее и тоскливое. Просканировав организм, кот выяснил, что произошел сбой в работе внутренних органов. Прежде они функционировали по заданной программе и не выбивались из-под контроля. А теперь в глубине мохнатой оболочки зародилось нечто назойливо-рокочущее, и кот понял, что необходимо в срочном порядке наполнить упругий мешок, отвечающий за поддержание организма в работоспособном состоянии.
Отложив процесс наполнения на потом, кот решил просканировать район поисков, чтобы найти искомый объект, а именно Э.В.У, свою подопечную, и отправиться к ней немедленно. Он и так уклонился от обязанностей, ввязавшись в легкомысленную авантюру, о чем пожалел не раз.
