355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Блэки Хол » Эпилог (СИ) » Текст книги (страница 19)
Эпилог (СИ)
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 00:14

Текст книги "Эпилог (СИ)"


Автор книги: Блэки Хол



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

31

Слова Альрика не выходили из головы. «Свернут шею»… «Объявят охоту»… И приговор – бояться и прятаться. Всю жизнь.

По возвращении в общежитие я долго разглядывала себя в зеркале. Полиморфизм не наложил отпечаток на мои формы. Сестра и невестка Альрика имели сочные габариты, притягивающие взгляд. Да и мама профессора была незаурядной женщиной. От них за километр фонило флюидами. А серая крыска незаметна в толпе. Она худосочна, мала ростом и слаба. Значит, следует соблюдать осторожность лишь в полнолуния, отсиживаясь в четырех стенах. С сородичами Альрика шутки плохи. Достаточно вспомнить высоких и широкоплечих гостей профессора. Да и он сам – воплощение силы и мощи.

Хищники… Отныне любой из них – враг. Угроза спокойствию, опасность для жизни Мэла. Его вмешивать не буду. И прятаться за спину тоже. Если меня обнаружат враги, объяснимся в узком кругу, не впутывая людей. В конце концов, я участвовала в гонке и победила, – согнула руку в локте, продемонстрировав отражению хиленький бицепс. Недооборотни еще пожалеют, что связались со мной.

А если начистоту… Когда на меня объявят охоту, я отвлеку внимание и уведу врагов от Мэла. Любой ценой. И он не пострадает.

И если прогноз Альрика сбудется, и полиморфная составляющая когда-нибудь вырвется на свободу, поглотив человеческую сущность, то… я сделаю всё, чтобы защитить Мэла. Уйду, пока не станет слишком поздно. Потому что обратной дороги не будет.

Решение принято. Чему быть, того не миновать.

Хочу провести полнолуние в домашних условиях, заявила я, объяснив свое желание подозрениями и страхом. Мол, в прошлый раз обоняние учуяло оборотня мужеского пола, и это не Альрик. И предложила Мэлу, связать меня и закрыть в душевой, если ему станет невмоготу. Я сильная. Я всё вынесу.

Мэл озаботился. Допытывался: есть ли на примете конкретный человек, то есть оборотень? Не появлялось ли ощущение слежки? Возникало ли подозрение раньше?

Нет, нет, нет – ответила я и уверила, что руководствуюсь обострившейся интуицией.

Мэл не бросил меня. Взял отгул, и мы провели полнолуние вместе. А оно выдалось тяжелым, потому что животная сущность взбодрилась, помня о недавнем разговоре с профессором. Мэлу пришлось туго, и он правил бал жестче, чем обычно. Иначе я покалечила бы его, любя.

– Я чудовище, – плакала у него на плече, когда луна пошла на убыль. – Меня нужно держать на цепи и в клетке.

– Ш-ш-ш, – успокаивал Мэл. – Не паникуй. Зато я взбодрился. А то совсем расслабился и обленился.

Ему пришлось выбросить постель. Всё – матрас, одеяло, простыню. Те разодрались в клочья. А подушки Мэл в полнолуние прятал в шкаф, потому как имелся печальный опыт собирания пуха и перьев, разлетевшихся по квартирке.

Не поддавшись совету Альрика, я решилась на сдачу экзамена по символистике. И сдала. В другой день и вместе с Мэлом, на параллельном потоке с элементарщиками. Попросила о заступничестве у декана, и тот пошел навстречу, внесши нас в списки экзаменуемых.

Альрик свирепствовал. Нет, он не отнесся предвзято. Задавал вопросы ровно, без стремления завалить, и выслушивал отстраненно, но от него веяло беспощадностью. Интуиция, чтоб её. Профессор гонял безжалостно, по всему курсу. Я получила трояк, а Мэл – четверку. Я отвечала по билету первой, Мэл шел за мной.

– Вот гад, – пожалился он, выйдя из аудитории. – В волнах, что ли, запутался, на ночь глядя, или не выспался?

Мэлу обидно, а меня устроил и трояк.

– Хочешь оспорить?

– Сдался он мне. Пойдем, нужно отметить.

Хорошая студенческая примета – обмывать полученные оценки, чтобы сессия прошла легко и беспроблемно. И для веселого времяпровождения как нельзя лучше подходит "Вулкано". Свою тройку я утопила в пятислойном "бумбоксе", разделив коктейль с Мэлом. А после мы отправились танцевать до упаду.

Ха! Синдром не дремал.

Любое неадекватное событие Мэл сопровождал комментарием, мол, очередная жертва поддалась тлетворному влиянию моего дара. Я возмущалась. То, что люди объясняют свои поступки чьим-то воздействием, попахивает спекуляцией. Разве не лицемерие? Проще обвинить кого-то другого, нежели самим признаться в слабостях.

Как бы то ни было, склоки и выяснение отношений на светских мероприятиях стали нормой.

Франц-Иосиф Брокгаузен решил, что с легкостью научится кататься на коньках, и получил отрытый перелом лучезапястного сустава.

На зимних гонках один из приятелей Мэла не справился с управлением и впечатался в самосвал. Машина сложилась в гармошку. Погибший страстно хотел победить. Мэл несколько дней ходил пришибленным, а я умоляла его не рисковать жизнью, гоняя на сверхзвуковых скоростях. И плакала, чтобы Мэла проняло.

В лицее, где училась Баста, девчонки устроили негласное соревнование, определяя лучшую мошенницу. Сестрицу Мэла задержали при выходе из магазина с полными карманами украденной мелочевки. Дело замяли, но Мелёшин-старший посадил великовозрастную дочь под домашний арест.

Но пальму первенства отхватил Монтеморт. В один прекрасный день псина вышибла тушей парадные двери и умчалась на зимний простор. Неуправляемое животное отлавливали двое суток с помощью военизированных формирований и с привлечением сил Объединенного департамента правопорядка. Объявили комендантский час в районе и выставили заграждения. Монтеморта обнаружили в скверике, где он, зарывшись в снег, следил за стайкой воробьев, галдящих у кормушки. Взбунтовавшийся страж не оказал сопротивления и позволил себя арестовать.

– Это твой синдром, – заявил торжественно Мэл. – Монька реализовал свое желание.

– Стопятнадцатый говорил, что страж заново перепрограммирован. Мне казалось, Монтеморт – неживой механизм, – удивилась я.

– Специально выведенная порода с эстравнушаемостью. Перепрограммировали, а толку-то? Монька охотно нарушает запреты. Он почему-то выпускал тебя из института с книгами. Помнишь?

Помню. Может быть, сидя на посту, пес мечтал о свободе? Его жизнь проходила около дверей. Из года в год чьи-то ноги сновали туда-сюда, чьи-то голоса галдели, а звонки горнили, сотрясая тушу воздушными волнами. А Монтеморт хотел простого собачьего счастья. Сахарную косточку, а не ведро шурупов. Хотел размять лапы, пробежавшись по институтскому парку. Хотел увидеть мир, скрывающийся за парадными дверьми. Но желания пса посчитали опасными. Теперь вместо Монтеморта при входе поставили автомат. Засовываешь карточку или листочек в узкую щель, и те возвращаются с четко пропечатанной резолюцией. А попытки экспроприации казенного имущества автомат встречал противным громким писком и миганием лампочек.

Поступок стража меня расстроил. Пес, как и горн когда-то, считался символом института. А теперь не осталось достопримечательностей. Лишь святой Списуил одиноко блестел пятками, и постамент со статуей смотрелся жалко в холодном свете люстры.

Я успела не единожды пожалеть, что приняла предложение Мэла. Во-первых, потому что раз в две недели мы обедали или ужинали у родителей Мэла или у моего отца. А во-вторых, теперь в обязательном порядке принимали приглашения на разнообразные посиделки с участием родственников с той или иной стороны. Как-никак статус жениха и невесты обязывал.

Задолбал меня этот статус! Чтоб ему провалиться. В ад, например.

Мы побывали на предновогоднем обеде у самого старшего Мелёшина. В узком кругу: родители Мэла с сестрой, Семуты и семья Севолода. Трусила я как распоследний зайчишка, и, прежде всего, боялась Мелёшина-старшего.

Алая зона не устояла перед зимой, отыгравшейся за затянутое лето. Снегу навалило видимо-невидимо, но дорога подогревалась оттаивающими заклинаниями. Серые плитки отпотевших дорожек в поместье смотрелись непривычно среди газонов, укрытых сугробами.

За овальным столом я оказалась рядом с Константином Дмитриевичем и Мэлом, напротив его сестрицы и кузена. Среднее поколение семьи заняло места правее.

Обед прошел в разговорах ни о чем, точнее, о погоде, о новом сезоне в Опере, о предстоящем приеме "Лица года", о светских скандалах, о событиях в клане, о достижениях в висорике и т. д. и т. п. На работу и на будущую свадьбу наложили негласный запрет. И то славно. Я выяснила, что Мэл и Вадим по-прежнему игнорируют друг друга, а Баста относится к сводному кузену спокойно. Жена Севолода демонстрировала яркую помаду и улыбалась во все тридцать два. Мэл как-то упомянул, что в молодости она была моделью. Близнецы Саша и Даша выглядели этакими отполированными детишками из телевизионной рекламы. Умненькие, не годам серьезные и исполненные важности.

Семуты поразили меня нехарактерной для светских снобов жизнерадостностью и энергичностью. И несолидностью. Бывают такие люди: стоит им появиться в обществе, и мир начинает вращаться вокруг них как рукава – вокруг ядра галактики. Первый советник Рубли оказался душой компании и, несмотря на то, что ему перевалило за сорок, выглядел молодцевато. А может тому виной был мальчишеский вихор? Дочка Семутов – девочка с двумя кудрявыми хвостиками – пошла веселостью в родителей и поддерживала общий смех, хотя не понимала большей части взрослых шуток. Семья Семутов показалась мне дружной. Если старшая сестра Мэла вышла замуж, исходя из интересов клана, то, считай, ей повезло с супругом.

Между Мэлом и его отцом пропала натянутость, но они не обращались друг к другу напрямик. Мелёшин-старший не оправдал ожиданий. Немногословный и сдержанный мужчина. Он не изрыгал пламя, не плевался ядом и не поедал меня пронизывающим взглядом. Я даже забыла, что отец Мэла подмял под себя два департамента, и что он очень опасен. Рядом с мужем Ираида Владимировна смотрелась воплощением женственности и мягкости.

Из обеда я вынесла следующее. Клан Мелёшиных держался на мужчинах – волевых и рисковых. Они принимали решения и правили в семьях и на работе. Держали домочадцев и подчиненных в кулаке. И Мэл был одним из этих мужчин. Он теперь не мальчишка, сидящий на шее у родителей. Он зарабатывает на жизнь и способен содержать семью. Мэл получил право голоса, право на собственное мнение и право быть услышанным.

– Братец не дурак. Заполучил тестя-министра, – сказал Вадим. – Дядя доволен сделкой. Да и ты, смотрю, стараешься, ублажаешь кузена по полной программе.

Я оглянулась. Обед завершился, мы стояли в холле. Мэл, надев куртку, разговаривал с дедом, провожавшим гостей.

– Ради акробатических трюков в постели я, пожалуй, тоже закрыл бы глаза на твою слепошарость, – продолжил Вадим и получил грубый ответ:

– Закатай губу.

Мэл подошел и протянул руку:

– Пойдем, Эва.

– Счастливого пути, братец.

Проигнорировав любезность кузена, Мэл повел меня к выходу.

– Козел, – сказал, когда мы сели в машину. – Он тебя обидел? Выглядишь расстроенной.

– Нет. Просто устала.

Скажи я о похабностях Вадима, и Мэл выскочит из "Турбы", чтобы выбить спесь и гонор из кузена. И не посмотрит на присутствие деда и родителей. Мэл не раз повторял, что нужно себя ценить и не допускать унижения, но я промолчу. В семье Мелёшиных и так с большим трудом восстановился мир, и чревато рушить его повторно.

Обеды у отца проходили через силу. Я заставляла себя соответствовать, принуждала себя садиться в машину и ехать в белую зону. Утешало, что тесное общение с родственниками случалось нечасто, и помимо нас присутствовали другие гости.

Как брат, так и сестра не горели желанием сближаться со мной, хотя сидели за общим столом. А может, их выдрессировали, потому что они вели себя одинаково молчаливо и скованно, невзирая на личности, чины и степень родства собравшихся.

Ни отец, ни мачеха не называли меня по имени. В разговорах родитель обращался к Мэлу. Оно и понятно, ведь тот отвечал за меня, бессловесную куклу. Жена папеньки тоже уделяла внимание Мэлу и выслушивала его мнение. Мэл же заливался соловьем. "Мы с Эвой то, мы с Эвой сё…" Он очаровывал дам и зарабатывал уважение мужчин, поддерживая беседы на разнообразнейшие темы.

– Откуда ты знаешь о подковах? – спросила я шепотом после рассуждений о том, имеет ли смысл ковка задних копыт у лошадей при барьерных скачках.

– У деда есть пара скаковых. Он их выставляет. Угадай, как зовут коняшек? Аншлаг и Черная Икра.

Я прохихикалась.

– Имена соответствуют?

– В полной мере, – заверил Мэл.

Что вынеслось из обедов у Влашеков? Моя бабка по отцу находилась на лечении в пансионате. У нее деменция – старческое слабоумие. Родитель не скрывал. Наоборот, сыновняя забота о больной матери добавила несколько баллов к его популярности.

Тетка, она же сестра папеньки, умерла бездетной вдовой. Остались двоюродные и троюродные родственники, которые занимали гораздо более низкие ступеньки на общественной лестнице, чем отец. От них пахло старомодностью и нафталином, словно их вытащили со дна теткиного сундука и долго протряхивали, прежде чем пустить к столу.

Родню мачехи я отличала сразу. Они рыскали глазами по сторонам и, казалось, принюхивались, выискивая поживу, выгоду. Говорили грубовато и прямолинейно, с отсутствием такта. Один из многоюродных кузенов мачехи как-то напрямик попросил Мэла:

– В моем ресторане возникли проблемы из-за пожарной сигнализации. Устанавливать не хочу, а давать откупные не собираюсь. Из принципа. Вот они где у меня, – постучал по горбушке. – Посодействуйте.

За столом повисла тишина. Неотесанный оболдуй только что при свидетелях признался в коррумпированности чиновников и предложил Мэлу сговор. Жадюга. Гребет висоры лопатой и жмотничает на безопасности посетителей.

– И чем же? – спросил Мэл.

– Надавите через департамент. Пусть попищат, крысы!

Очевидно, кузен ассоциировал Мэла с отцом, Мелёшиным-старшим. С силой, способной щелчком пальцев поставить неугодных на карачки. Мачеха закашляла, отец открыл рот, чтобы перевести разговор на другую тему. Я знала, Мэл мог ответить высокомерно и холодно, чтобы проситель понял идиотизм и провокационный смысл своих слов. Однако Мэл по-простецки ответил:

– Боюсь, сигнализация потребуется. Намедни я хотел сделать подарок родителям на годовщину свадьбы и – удивительное совпадение – остановил выбор на вашем ресторане. А теперь придется подыскивать другое место из-за сущей нелепицы. Очень неловко.

Кузен побледнел, сглотнув. Он представил: если великий и ужасный останется недовольным – и ресторан, и владельца постигнет печальная участь.

– Право, из-за ерунды менять планы… Ждем в любое время. Наш шеф-повар – из-за границы. У нас дипломы, награды… – залебезил он. Выглядело смешно и жалко.

После обеда мачеха уж как извинялась за родственника, который плохо слышит и чудовищно картавит, отчего смысл фраз извращается.

– Мне импонирует ваше беспокойство о здоровье близких, – ответил Мэл солидно, целуя руку мачехе на прощание, а я едва удержалась, чтобы не расхохотаться. Театр лицедеев.

Мачеха представила Мэлу свою дочь. Мою сестру, Онегу. По этикету допускалось делать официальное представление после совершеннолетия. Мэл воспитанно поцеловал ручку юной даме, хотя мог ограничиться кивком. Сестра оказалась рослой, в мамочку.

– Онеге скоро исполнится шестнадцать. Умная девочка. Одна из лучших учениц. Прекрасно играет на фортепиано. В детстве увлекалась художественной гимнастикой и сохранила гибкость форм, – мачеха расхваливала дочь, точно породистую кобылку. Та смущенно опустила очи долу.

Ясно. Сейчас мамуля потребует от доченьки сесть на шпагат, одновременно играя сонату до-минор.

– А я люблю рок. От классики меня тянет в сон, – признался Мэл и оценил старания мачехи: – Вы ответственно подходите к воспитанию детей.

Та растерянно заулыбалась. То ли радоваться комплименту, то ли расстроиться, что Мэл не оценил умение тренькать по клавишам?

– Как тебе сестричка? – поинтересовалась я, когда "Турба" выехала из белой зоны.

– Действует по уставу, как в армии. И собственного мнения нет. Как это… – задумался Мэл, ища подходящее слово.

– Покорная?

– Вот именно.

– Нравятся такие? "Как скажете, мой господин"… "Как изволите, хозяин"…"Сей момент будет сделано, и чихнуть не успеете"… – пропела я приторным голоском.

– Эвка, ты и покорность – несовместимые понятия. Хотя… тебе не помешало бы брать пример с сестры.

– Ни за что! И не собираюсь.

– Не сомневался, – ухмыльнулся Мэл.

– Ладно. Хочешь смирения и кротости? Тогда научи. Покажи на собственном примере. Например, вечерком, – предложила я.

Мэл показал. Его покорности хватило на пять минут, а затем инициатива как всегда перекочевала к нему.

Индивидуальные занятия приносили плоды, правда, сморщенные, как сухофрукты. Медленно, но верно я отрабатывала до автоматизма движения рук при создании одно– и двухуровневых заклинаний. Превалировали неудачи, но бывали и успехи. Висорика осваивалась со скрипом, как несмазанное колесо. Интуиция оттачивалась.

На основании теории распределения волн Мэл выстроил собственную концепцию и заставлял интуитивно определять их расположение и характеристики.

– Выходит из стены и течет к окну, – отмечала я точки входа и выхода волны.

– Промазала. Здесь и вот здесь, – показывал Мэл. – Я же говорил, что сегодня аномально низкая плотность.

Как-то, во время тренировки, мне ни разу не удалось угадать расположение волн. Ходила вокруг да около, а не смогла определить с точностью. Задействовала интуицию, подключила логику, а Мэл заладил: "Неверно". Мне пришло в голову, что он изощренно издевается. Вымотавшись безуспешными попытками, я в сердцах взяла и создалааquticus candi[32]32
  аquticus candi*, акутикус канди (перевод с новолат.) – водный сгусток


[Закрыть]
, запулив в спину отвернувшегося Мэла. Мокрое пятно расползлось по его футболке.

Мэл сначала обрадовался успеху, но радость уступила место сердитости.

– Эвка, если бы ты не была женщиной, я бы тебе устроил. Это бесчестно – бросать заклинание в спину беззащитного. За подлость можно и схлопотать.

– Гош, не знаю, как получилось, – повинилась я, чуть не плача. – Само вышло. Руки жили отдельно.

– Значит, помогли тренировки, – признал он успешность занятий. – Но за удар исподтишка будешь извиняться.

И я извинялась. Губами и руками. Собой.

Вообще, Мэл решал наши разногласия зачастую единственным методом. Постелью. Уговоры, шантаж, примирения, наказания – он добивался своего через близость и искренне недоумевал, когда я сообщала в лоб: "Ты пытаешься манипулировать мной".

Мэл стал принимать решения за нас двоих, не спрашивая моего мнения. К примеру, как-то в столовой Макес предложил пойти на первый прогон новой программы труппы сабсидинтов[33]33
  Сабсидинты* – те, кто тренирует тело и развивает внутренние резервы организма


[Закрыть]
, но Мэл сказал, не задумываясь:

– Извини, друг, мы не можем.

Но ведь могли, и вечер оказался свободным!

Или Мэл соглашался на деловой ужин от моего лица и объяснял так:

– Эва, очень нужно, чтобы ты была рядом. От этого зависит мое продвижение вверх.

Или ставил перед фактом:

– В воскресенье обед у твоего отца.

– Но я собиралась пойти к Марте!

– Отмени. Будут дальние родственники по линии Влашеков. Нужно с ними познакомиться.

Я артачилась. Вставала в позу, возмущаясь произволом. Бастовала. Обижалась. Высказывала.

Мэл уговаривал, упрашивал и мирился тем единственным способом, который, как он думал, действовал безотказно. И я переносила встречу с Мартой из-за ненавистного обеда с ненавистными родственниками, но совсем по другой причине. Потому что при всех недостатках Мэла и при его стремлении управлять моей жизнью, любила его. Распыляя удобрения в оранжерейном боксе, я вспоминала о Мэле. И играя с подросшей дочкой Марты, думала о нем. И в косметическом салоне мысли роились около Мэла. Я любовалась им, спящим. Мэл – нерушимая скала в штормовом море. Моя крепость, мой мир. С ним надежно. Он весь мой, даже когда упрямится или злится. Еще посмотрим, кто и кого перевоспитает.

После очередного выяснения отношений Мэл утихал, но ненадолго. Одно время он надумал задабривать меня драгоценностями. Помнится, я долго пребывала в изумленном ступоре, разглядывая золотой браслет на черном бархате. И потребовала не заниматься транжирством.

– Гош, мне важен ты, а не побрякушка в коробочке.

– Правда? Покажи, как тебе важно.

"Важно" – это обязательное "люблю" и поцелуй. Ну, и всё, что к ним прилагается.

После новогодних праздников Мэл повесил над кроватью странную маску из потемневшего дерева с провалами рта и пустых глазниц. В первом приближении материал оказался не то камнем, не то сплавом – непривычно легким и гладко отполированным. О возрасте маски сказали притупившийся блеск полировки и сеточка трещин на поверхности.

– Символ благополучия, – пояснил Мэл. – Подарили на работе. Не выбрасывать же.

– Выглядит не ахти. Вдруг приснится в кошмарном сне?

– Если приснится, сниму.

Маска не мешала. Висела себе и наполняла квартирку благополучием. Материальное меня не волновало, в вот сердечное и душевное – заботили.

Моя подработка вызывала у Мэла тихое раздражение. Он смирился с лаборантством, но не упускал случая поддеть. А еще с некоторых пор высказывался с недовольством о поездках в гости к Олегу и Марте. Думаю, он ревновал. Не к конкретным людям, а к моей привязанности. Если поначалу, после возвращения из Моццо, я цеплялась за Мэла как за воздух, без которого невозможно дышать, то постепенно у меня появились свои интересы и старые-новые друзья. А он не хотел делиться.

– По-моему, ты им мешаешь, – заметил как-то Мэл. – Они не могут сказать "нет", вот и терпят твое присутствие.

Я закусила губу. Может, и правда, назойлива, наведываясь раз в неделю в гости? И почему-то зрение расплылось. Дурацкая мнительность.

При следующей встрече я не утерпела и спросила у Марты, тяготит ли её моя настырность.

– Что ты, Эвочка, – успокоила она. – Наоборот, мне сплошная польза. Ты приглядываешь за Ясинкой, а я успеваю сделать уйму дел по дому и выполняю заказы. Да и вдвоем веселее. Вернее, втроем, – поцеловала она дочкину пяточку. – Олег-то, бывает, допоздна по клиентам ходит.

Я чуть не расцеловала её в обе щеки. А еще безумно радовалась тому, что Марта и Олег не поддались синдрому.

Однажды, складывая в холодильник продукты, купленные в лавочке на соседней улице, Мэл обмолвился о том, что, бывая в районе невидящих, я дискредитирую и теперешнюю свою фамилию, и будущую. То есть фамилию Мелёшиных. И вообще, давно пора закупать продукты на Амбули, а не в сараях с антисанитарными условиями.

– Ну, и пожалуйста! Я не претендую! Твоя фамилия останется чистенькой, не волнуйся! – вспылила я и, надев наспех шубу и сапоги, бросилась из общежития. Мэл нагнал меня на крыльце.

– Не смей! – вырывалась я. – Это моё. Не смей отбирать.

Он с трудом утихомирил меня и привел домой. Нервный срыв напугал его.

– Прости, Эвочка. Сболтнул, не подумав. Не знаю, что на меня нашло, – каялся Мэл, поглаживая мою лапку и виновато вздыхая. Наверное, он решил, что я способна вытворить что-нибудь непредсказуемое. Мэл понял, что переступил черту, за которой у моего благоразумия срывает чеку.

Вернувшись как-то из прачечной, я заметила, что у Мэла наспех перебинтована рука.

– Кот поцарапал, – сказал он сухо и погрозил усатому: – Еще раз повторится – вышвырну.

Мэл отказался назвать причину конфликта. Царапины оказались короткими, но достаточно глубокими, и кровоточили. Беспокоясь о воспалении, я взялась выхаживать раненого. Мэл лежал на диване и постанывал, пока лечебная мазь наносилась на руку. И потом он капризничал, требуя к себе тотального внимания. Хорошо, что ранки подсохли и покрылись корочкой на другой день, а то я сбилась с ног, выполняя просьбы своего падишаха.

– Что ж ты дерешься? – упрекнула Кота. – Давайте жить дружно. Пожалуйста.

Хвостатый согласился. Он устроил бойкот Мэлу. Демонстративно игнорировал. Зато чаще, чем обычно, сидел у меня на коленях. Забирался и сворачивался клубком.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю