Текст книги "Эпилог (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)
48
– Ну-с, Егор Артёмович, вижу, акклиматизация проходит быстрыми темпами, – заключает Глава Совета. – Поразительная скорость. Я полгода привыкал к местным красотам. Да и супруга ваша довольна, – не то вопрос, не то утверждение.
– Довольна, – отвечает Егор. – Нас встретили и доставили до Магнитной.
За вежливыми словами кроется намек. "Не ваши люди домчали нас на удобных внедорожниках, а слепошарые довезли на захудалой инвалидке из ушедшего столетия".
– Прошу прощения, – извиняется официальный чин, но раскаяние кажется мне напускным. – Мы не имеем отношения к гражданским в отсутствии указаний. А в отношении вас четких инструкций не поступало.
– Что ж, понимаю, – соглашается муж. – На службе исполнительность превыше всего.
Егор – само добродушие, но я чувствую: он запомнил "развод". Его зверь не забудет.
Мы сидим в приемной. Помещение невелико размерами, но светлое. Белый потолок, обшитые деревом стены, в больших окнах – стекла, а не матовые слюдяные пластинки, причем видимость односторонняя, изнутри. Мебель простовата, как и полагается казенному заведению на краю света, но добротна. Для побережья это чудной интерьер. Но больше всего меня поразил плафон под потолком и настольная лампа.
– В подвале установлен дизельный генератор, – поясняет Глава Совета, заметив мое удивление, и для демонстрации несколько раз щелкает выключателем. Лампа вспыхивает и гаснет. – Пусть вокруг позапрошлый век, но мы-то – люди современные. Нам дичать не положено.
Ага, на редкость цивилизованный тип. Для работы генератора нужно топливо, и немало. Значит, при Совете есть хранилище.
Кому лампочки, а кому – кофе. Настоящий кофе в фаянсовой кружке, из которой поднимается ароматный парок, притягивающий Егора к горячему напитку как мышь – к сыру. Нервное сглатывание мужа ударяет по ушам.
– Не желаете присоединиться? – предлагает мужчина, показывая на кружку, и Егор кивает, чересчур торопливо. А я отказываюсь.
Глава Совета скрывается за дверью, ведущей в глубины здания. Должно быть круто, когда хозяин Магнитной хочет самолично угостить приезжего висората. И кофе приносят. Муж делает большой глоток и жмурится от удовольствия, откинувшись на спинку стула. Отсутствие сливок нисколечко его не смущает.
– Сразу видно, наш человек, – улыбается вежливо представитель власти. – Я и сам люблю испить кружечку-другую, особенно в ненастье.
Он поджар, невысок и не богат шевелюрой. С однодневной щетиной и в камуфляжном костюме, как и рыжий бугай, навестивший нас вчера.
– Север Андреевич Голотвин, – представился высокий чин, протянув руку Егору, а к моей лапке – надо же! – прикоснулся сухими и тонкими губами.
Он крутится в кресле, небрежно развалившись. Ему скучно, и мы – первое стоящее развлечение за долгое время. Последний раз в Магнитную приезжали полгода назад. Сколько лет Голотвину? Сорок или сорок пять? Выглядит моложаво и спортивно. И еще от него веет опасностью. Вседозволенностью. Рубля местного масштаба. Вспоминаю прозвище, данное жителями. Клещ…
Голотвину опротивела Магнитная. Опротивели горы, опротивели лапотники (так он называет местных жителей), опротивели снежные и морозные зимы. Опротивело побережье, ставшее тюрьмой на долгие пять лет. Он считает дни, вернее, месяцы до отбытия из таежной глуши. Осталось чуть меньше года. Измучился, бедняга, пить кофе по утрам и глядеть, зевая, на ненастье за окном.
Крепкая дверь, обитая металлом, открывается, и в приемную входит… наш вчерашний гость, привнеся с собой гул голосов с улицы. Мурена! Он кладет небольшую сумку на свободный стол и скрывается в глубинах здания.
– Надолго к нам? – интересуется Голотвин.
– По обстоятельствам, – отвечает Егор. – В визах предусмотрена открытая дата отбытия.
– Припоминаю, – задумывается на секунду собеседник и спрашивает: – Цель вашего приезда?
Вроде бы и тон по-прежнему любезный, а чувствуется – прощупывает.
– Цель моего приезда – вне компетенции охранно-контролирующих органов, – парирует вежливо муж, попивая кофе. – Я отчитываюсь перед своим руководством, а не перед вашим.
– Логично, – соглашается господин начальник. – И все же, мне хотелось бы знать. Мало ли… Вдруг возникнет конфликт с местными?
– Конфликтов не будет, – заверяет Егор.
В нагрудном кармане Голотвина шипит и курлыкает, и он извлекает рацию. С недовольным видом отключает и бросает на стол. Меня осеняет: есть рация – значит, имеется связь. Может быть, в Совете есть телефон? Ужасно хочется узнать, как обстоят дела на Большой земле. Наши "мобилки" перестали улавливать сигнал на вторые сутки в поезде.
Похоже, муж думает на одной волне со мной.
– Хорошо живете. Цивилизованно, – льстит хозяину Магнитной. – Не удивлюсь, если здесь и телефонная связь работает.
– Увы. Звонки доступны из комендатуры, и то для имеющих группу допуска. А мы так, балуемся по мелочи. Горы глушат звук, зато на близких расстояниях эти игрушки незаменимы, – Глава Совета кивает на рацию.
Вздыхаю разочарованно. Если письма на побережье подвергают строгой цензуре, то о телефонных звонках и говорить нечего.
Мурена возвращается в приемную и берет со стола наши документы, которые Голотвин не удосужился открыть и прочитать. Не царское это дело. Царям положено складывать на стол ноги в армейских ботинках и светски беседовать с приезжими висоратами.
Пока Егор и Глава Совета обмениваются незначащими репликами, Мурена изучает бумаги и делает какие-то пометки. Подходит к начальнику, и тот, с неохотой опустив ноги, достает из сейфа печать, чтобы прошлепать ею по многочисленным квиточкам.
– Отлично, – резюмирует хозяин Магнитной. – Вот вы и на месте. Официально. Чем не повод, чтобы отметить? – Его улыбка предназначена мне. Вежливая, с претензией на легкий флирт с разрешения супруга. Опять же со скуки. Я не во вкусе Голотвина, но на безрыбье и рак – рыба. Местные лапотницы и рядом не стояли со мной, светской и образованной дамой.
Егор помалкивает, наслаждаясь кофе, и делает вид, будто не понял намека. Высокий чин продолжает:
– В ваших документах стоит отметка: "Категория Б". Она дает право на определенные привилегии.
Рыжий Мурена подает перья и типографские бланки. Мелкий шрифт, напротив строчек – пустые квадратики.
– Для удобства обработки заполните шапку печатными буквами, – учит Глава Совета. – Далее… Первый список – содержимое ежемесячного сухого пайка. – Он обращается ко мне: – Обратите внимание: левый столбик для мужчин, правый – для женщин… В следующем списке перечислены предметы первой необходимости, регулярность их выдачи варьируется. Если формой заявки предусматривается выбор, отметьте галочками желаемые позиции.
– Ого! – присвистнул Егор. Очевидно, он успел пробежаться взглядом по бланку.
Читаю информацию о пайке и с трудом удерживаюсь, чтобы не продублировать потрясенным эхом: "Ого!"
Лицам, приравненным к категории Б, полагается мясо тушеное консервированное пяти разновидностей, причем мужчинам – четыреста грамм ежесуточно, а женщинам – двести грамм. Далее перечисляются: быстрозавариваемые и быстрорастворимые концентраты супов, гарниров, соков, морсов, киселей, хлебных имитаторов, овощные витаминизированные пасты, консервы рыбные и из субпродуктов, упаковка байхового чая или кофе или какао – на выбор, сухое или сгущенное молоко – на выбор, яичный порошок, шоколад, сахар. И опять женщины обделены. Их рацион сокращен вдвое. Но, несмотря на ограничения в питании для слабого пола, привилегии лиц категории Б повергают в изумление. Неужели нам выдадут все эти продуктовые богатства? А уж мама-то как обрадуется.
Во втором списке перечислены предметы хозяйственного назначения. Помимо банного полотенца – раз в полгода и вафельного – ежемесячно, зубной пасты и зубной щетки, двух брусков мыла – туалетного и хозяйственного, двадцати одноразовых пакетиков с шампунем, защитного крема и крема от сухости кожи для холодного и теплого сезонов, крема от комаров и клещей, набора одноразовой посуды, туалетной бумаги и сигарет, мужчинам полагается пена для бритья, бритвенный станок и четыре пары носков. Отдельной строкой выделены презервативы в количестве 60 шт. в "мужском" столбике и средства гигиены – в "женском". Помилуйте! Шестьдесят штук ежемесячно?! Кто рассчитывал нормы? И что за обезличенные средства гигиены для женщин? Носовые платочки, что ли?
Егор тоже прочитал эту строчку и ухмыляется. Бросаю взгляд искоса на Мурену и замираю. Он сидит в дальнем углу, за столом, и смотрит пристально на меня и на мужа. Очевидно, раздумывает и раскладывает мысли по полочкам, чтобы позже озвучить перед начальником.
Отворачиваюсь как ошпаренная.
– И наконец, третий список – бонусный, – добавляет Голотвин, следя за изучением бланков. – Переверните лист… За вычетом стоимости продуктов и вещей на вашем счету ежемесячно будет оставаться сумма в размере пятисот висоров…
– Большие деньги, – хмыкает Егор, прервав. – Заявлено же пять тысяч.
– Заявлено, не спорю. Но доставка обходится дорого. Как вы могли заметить, на побережье нет скоростных трасс, а посылки не сбрасывают с вертолёта. К тому же, вашей супруге жалованье не полагается, и она получит сухой паек за счет вашего оклада. Итак, каждый месяц будет приплюсовываться пятьсот висоров. Они могут накапливаться на счету, а могут быть потрачены. Если надумаете израсходовать денежные средства, поставьте галочки напротив выбранных позиций или впишите собственные пожелания… Внизу есть пустые строчки.
Вчитываюсь в содержание бонусного списка. Напротив каждой позиции стоит сумма. Например: "трусы мужские – 350". Триста пятьдесят висоров за мужские трусы?! Сущее грабительство!
Наверное, бонусный список предназначен для тех, кому срочно приспичило. Например, в трусах лопнула резинка, или переломались зубчики в расческе. Иначе как объяснить её наличие, причем за сто висоров? Вот наглёж. Сто висоров за расческу!
Читаю ниже. "Сапоги резиновые – 1700", "зонт – 1200", "носовой платок – 50", "набор ниток и швейных игл – 300", "зубочистка – 10"… Не знаю, то ли плакать, то ли смеяться. Коммерсанты фиговы. Нет уж, в зубах поковыряюсь забесплатно.
Заполняем бланки, ставим галочки. Муж на удивление предсказуем, застолбив для себя кофе. Правда, растворимый, а не молотый, но тоже подойдет. А вот я хочу какао! Страсть как захотелось, едва перо сделало отметку в квадратике. Даже руки задрожали.
Егор не скряжничает, вознамерившись потратить остатки оклада. Что делать с деньгами на побережье? Не солить ведь. В бонусном списке он помечает: "перчатки хозяйственные", "верхонки" и "универсальный клей-герметик 10 гр".
– Нитки, – шепчу я, подсказывая, и муж ставит галочку в соответствующем квадратике. Уф, уложились в четыреста девяносто висов. Зачем Егору понадобился клей? И для чего верхонки? Наверное, натрудил мозоли вожжами или маминым молотком.
– Прекрасно, – заключает Голотвин, когда бланки заполнены, подписи поставлены, и бумажки перекочевывают к Мурене. – В любой момент можете переоформить заявку и заказать что-нибудь другое. Но учтите, если выбрали поверх стандартного перечня, исполнение заказа затянется на месяц. Пока доставим в заявку комендатуру, пока её обработают, пока привезут…
– Понимаю, – кивает Егор. – Если потребуется, воспользуемся данной возможностью.
– Заключительный этап – регистрация. На первом этаже есть свободные комнаты, да и на втором пустует половина крыла. Но внизу и столовая ближе, и напор воды лучше.
О чем это он? – оглядываюсь растерянно на мужа.
– Не волнуйтесь, в жилую часть ведет отдельный вход со стороны двора, – успокаивает Глава. – Этакого галдежа, как сейчас, вы не услышите, – кивает он на окно. Кстати, шум снаружи усилился, доносятся возмущенные голоса. – Что там происходит?
– Очередь не поделили, – отвечает Мурена, прислушавшись. У него хрипловатый голос, наверное, простужен или прокурен.
– Осточертело. – Глава снова разваливается в кресле, водрузив ноги на стол. – Мы думали, они передохнут, а им всё нипочем. Плодятся как кролики. Проверочный пункт не справляется. Приходится чередовать: один месяц замеряем абсолютные потенциалы, а в другой – относительные. Нарушаем порядок, а что делать? Нужен дополнительный висограф и специалист по замерам, но министерство молчит. Не могут принять решение. Кстати, у вашей супруги есть опыт обращения с висографом? Мы могли бы трудоустроить её при Совете на полставки.
– Нет! – отвечаю громче, чем полагалось бы. Потому что не сдержалась. Потому что гнев бурлит, ища выхода, а ногти оставили глубокие следы на ладони. Ни за что и никогда не подойду к ненавистному прибору. Ни за что и никогда не соглашусь замерять потенциалы у невидящих – таких же, как я. И кажется, я начинаю ненавидеть Голотвина. Клеща. Наверняка он осведомлен о моем родстве с Илией Папеной и знает о висорической инвалидности. И все же посмел предложить предательство.
– Мы не планировали трудоустройство Эвы. – Муж отставляет пустую чашку. Выпитый кофе улучшил его настроение.
– Что ж, очень жаль. Дело в том, что у нас нет резерва на непредвиденный случай, – поясняет Клещ. – Итак, можете пройтись по этажам и выбрать подходящую комнату.
Он предлагает поселиться нам здесь, при Совете?! А как же мама? Как же хутор и дед Митяй?
– Жилые помещения отведены для персонала и командированных, – рассказывает Голотвин. – Есть приходящая горничная, – он кисло морщится. Очевидно, в его понимании уровень обслуживания далек от идеала. – На первом этаже имеется оборудованная кухня и обеденная зона. Как правило, мы объединяем продуктовые пайки, и приходящая повариха готовит полноценные обеды и ужины. Во дворе есть баня. Отдельных туалетных комнат, к сожалению, нет. В подвале работает насос и водогрейный котел, есть прачечная. Так что в туалете из крана течет горячая вода и работает канализация. Душ вы не примете, но можно понежиться в ванне. Для женщин мы делаем исключение, – улыбается кончиками губ, обращаясь ко мне. Очевидно, решил продолжить легкий флирт. А меня бесит его самоуверенность.
– Ну, как, Эва? – спрашивает муж. Похоже, его впечатлил рассказ Клеща.
Загрузившись негативными эмоциями, не сразу вникаю в суть услышанного. А когда вникаю, то впадаю в ступор. Сказать, что Голотвину удалось меня удивить, значит, ничего не сказать. Я потрясена, погребена. Вот они, удобства и блага цивилизации, – этажом выше или тут же, за стенкой. Егор будет попивать кофе со сливками и тремя кусочками сахара, ведя светские беседы с Главой Совета, а я, распарившись после ванной и закутавшись в махровый халат, буду забираться под одеяло, на пружинную кровать с настоящим матрасом и подушками. Боже мой!
– Нас мало, но мы в тельняшках, – подмигивает Клещ. – И нам нужно держаться вместе. Да и моя супруга будет рада знакомству. Встретить на краю света достойных людей – большая редкость.
– Ваша супруга здесь, на побережье? – удивлен Егор.
– Да, она прикомандирована к нашему Совету. Специалист по замерам.
Поджимаю губы, чтобы случайно не скривиться. Ах, какая верность и преданность! Любящая женушка последовала за мужем в таежную глушь и, чтобы не помереть от скуки, работает с висографом, замеряет потенциалы у невидящих. И не дай бог, прибор распищится. Исполнительная висоратка тут же вколет лошадиную дозу подавителя обследуемому, будь то ребенок или старик. Знать её не хочу и заранее ненавижу. В моем представлении это хладнокровная и расчетливая стерва.
– Эвочка, невиданная удача! – Кажется, муж обрадован. Чем? – Уверен, супруга Севера Андреевича – женщина высокообразованная и интеллигентная. Она поможет тебе освоиться, и вы найдете общий язык.
Очевидно, в моем взгляде отражается вся гамма "страстного" желания дружбы с висоратской с*кой, потому что Егор говорит Клещу:
– Мы выйдем на минуточку, посоветуемся.
– Конечно, – машет тот рукой. – Нам спешить некуда. А вечерком отметим знакомство.
Вылетаю на крыльцо, следом муж. Увидев нас, расшумевшаяся толпа затихает. Мама было подается ко мне, но я показываю: "Всё нормально, у нас небольшой семейный разговор", и заворачиваю за угол здания, в проулок. Справа каменная стена Совета, слева – глухой забор.
– Не собираюсь здесь жить, – заявляю в лоб.
– Подожди. – Егор чертит символы на стене и заключает: – Непроницаемо… Почему, Эва? Посмотри, здесь комфортно и удобно. И компания соответствующая.
– Значит, моя мама – несоответствующая компания? – вспыхиваю я. – И дед Митяй тоже не соответствует твоим критериям? Значит, с высокомерными жлобами не стыдно общаться, а со слепыми – западло?
– Что за словечки? Откуда понабралась?
– Оттуда, – огрызаюсь, упрямо воротя нос в сторону.
– Послушай, Эва… – Муж начинает расхаживать туда-сюда, сцепив пальцы в замок. – Неужели тебе нравится отсутствие элементарных удобств? Чтобы помыться, нужно набирать воду из колодца. Чтобы согреться, нужно натопить печь, и благо, если дрова наколоты заранее. Чтобы поесть, нужно сперва приготовить. Чтобы постирать вещи, нужно их полоскать в ледяной воде… Да, я люблю комфорт. Люблю, когда заднице тепло в удобном и отапливаемом туалете, и не хочу в мороз снимать штаны на толчке. Люблю, когда под рукой есть рулон с туалетной бумагой, а не лист лопуха. Люблю, когда из крана бежит горячая вода. Люблю электрическую бритву. И электрический свет люблю, а не доисторические лучины. В конце концов, мне надоело прятаться в бане и прислушиваться к каждому шороху! Я хочу заниматься с тобой любовью, а не высокоскоростным трахом… Выслушай меня! – потребовал, заметив, что хочу возразить. – Я беспокоюсь за тебя… Ты нагружаешься, устаешь. И хотя не веришь мне, но еще раз повторю: ты беременна. Да, Эва, так и есть, но ты отказываешься признавать. Упрямясь, ты рискуешь не только собой, но и нашим ребенком… Удивляюсь твоей беспечности… Ты не жалеешь себя, а ведь запросто можешь переохладиться, можешь потянуть спину. А на побережье нет врачей и нет аптек. У тебя может произойти этот… как его…
– Выкидыш…
– Да, он самый. Вспомни, что говорил дед о твоей родословной. В вашем роду дети – большая редкость, и нужно считать невероятным чудом, что у нас получилось. Эва, что с тобой? – опустился он на корточки.
Оказывается, я не заметила, как съехала по стене.
Что со мной? Ничего. Меня всего лишь долбанули обухом по голове. Или нет, отвесили несколько полновесных оплеух. Слова Егора вышибли воздух из легких, ударив под дых со всего маху.
– Эвочка, ну, не плачь… – Он сел рядом и, обняв, притянул к себе. – Разве я не прав?
– Я не хочу… Не хочу здесь… Их тут пятеро…
– Шестеро, – уточнил муж, поняв, о ком идет речь.
– Пусть шестеро. А в Магнитной живет больше трех тысяч, – расшвыркалась я. – Они не поймут, станут презирать… Скажут, неженка и трусиха… И маме попеняют.
– Пусть попробуют. Чье мнение тебе важно: своё или чужое?
– А мама? Как ей объясню?… "Извини, но дрянские условия… в деревне… мне не подходят… Хочу сытости… и отожранную морду", – выдавила шмыгая.
– Эвка! Откуда такие словечки? – спросил Егор строго.
– Из жизни.
– Думаю, твоя мама согласится с нашим выбором. Она желает тебе счастья. Пойми, мы приехали к ней как нахлебники. А теперь погостили, и довольно. Твоя мама, конечно, виду не подает, но посуди сама: мы едим, пьем, жжем дрова, уголь, уничтожаем запасы. Здесь и так сложно живут, а мы усугубляем. Она ж надорвется, чтобы угодить нам.
– Ничего мы не усугубляем! – воскликнула я в запальчивости. – Вот выдадут паек, и компенсируем съеденное.
– Эвочка, ну, пойми. Разве ж вы расстаетесь навечно? Пятнадцать минут ходу… на лошади, – хмыкнул он, – и ты в Шлаковке.
Нет! – воспротивилось всё во мне. Заорало, оглушило. Не хочу! – зарычал мой зверь. Взревев, поднялся на задние лапы и принялся раскачивать клетку. Ему плевать, морозится задница на толчке или греется в тепле на унитазе. Ему плевать, на чем спать: на печке или на пуховой перине. Его хотят посадить на цепь и держать впроголодь, награждая милостивыми подачками.
– Еще неясно… Может быть, это гормональный сбой, – хлюпнула я носом.
– Вот видишь! На Большой земле ты сделала бы анализ и узнала через пять минут. А здесь гадай – не гадай, ничего неясно. Но я уверен. Как мне убедить тебя?
– Никак. Подождать, наверное. Неделю или две.
– Подождем. А пока никаких физических нагрузок. Но когда диагноз подтвердится, придется нам возвращаться на Большую землю, – муж поцеловал меня в висок.
– Не хочу! – сбросила я руку Егора с плеча. Мне мало. Мне не хватило времени. Катастрофически.
– Ну, хорошо, – согласился он терпеливо. – У нас есть время в запасе. Месяц или два никого не надорвут.
Два месяца – это август и сентябрь. Совсем мизер!
– Пять месяцев! Полгода!
– Эва… – рассмеялся муж. – Через пять месяцев Новый год. Снег ляжет, начнутся морозы. Нужно ехать по теплу, чтобы не окоченеть в пути. Ну, хорошо. Крайний срок отъезда – середина октября.
– Да… Наверное, – понурилась я.
Ну, почему так получается? Кто-то прыгает до потолка, узнав о нечаянной, но желанной беременности; кто-то плачет от счастья, увидев заветные полоски на тесте, и возносит благодарность высшим силам. А я не рада. Совсем. Конечно, мама не будет препятствовать переезду в Магнитную. Ради меня она пожертвует всем. А узнав о беременности, обязательно расплачется и уж точно выпроводит из Шлаковки, беспокоясь за мое здоровье.
– Присмотрись, Гошик, – поднялась я на ноги. – И на побережье рожают – и ничего. Ты думаешь, ребенка можно потерять, перенапрягшись или заболев. Но выкидыши случаются и на нервной почве, причем довольно часто. Валяй, скажи этому… Клещу, что согласен на его предложение, и тебе обеспечат задушевные вечера в избранном висоратском обществе. Вас же мало, поэтому нужно держаться вместе, – передразнила я.
– Эва, прекрати, – нахмурился он.
– А знаешь, что? Мой синдром перевернет Магнитную с ног на голову, я чувствую. Обостренная интуиция, так сказать. Так почему бы не начать апокалипсис с избранных элитных боровов? Пора встряхнуть сонных мух.
– Постой, Эва…
Но ноги понесли меня к крыльцу. В фокус попало встревоженное лицо мамы.
"Что случилось?" – спросили её глаза.
"Без проблем" – показала я руками. – "Жизнь прекрасна и удивительна".
Ввалилась в приемную, опередив джентльменство мужа, и уселась, нога на ногу, демонстративно постукивая пальцами по столу и с преувеличенным пофигизмом рассматривая интерьер, – лишь бы не встречаться глазами с Егором.
При нашем появлении Голотвин отложил газету, которую читал, развалившись в кресле. Пресса месячной давности, – отметила я машинально дату. А сумка Мурены исчезла, как и он сам.
– Однако быстрый у вас семейный совет получился. Хотя в каждой семье по-разному, – сказал по-свойски господин начальник. – А мы с супругой спорим до хрипоты. Бывает, и посуду бьем. Ну, как? Надеюсь, Эва Карловна отстояла комнату на первом этаже?
Я воззрилась на Егора. Ну, давай, любезный муж и глава семьи, сообщи Клещу, что тебе плевать, на каком этаже нам выделят комнату. А вот на собственную задницу тебе не наплевать. Она должна быть в тепле и комфорте.
Егор коротко взглянул на меня.
– Что поделаешь, Север Андреевич. Женщины – существа капризные и необъяснимые. Их поступки не поддаются логике, поэтому приходится уговаривать и убеждать.
Голотвин рассмеялся, а муж продолжил:
– Иногда худой мир в семье лучше доброй ссоры. Да, мы пришли к общему мнению…
