Текст книги "Эпилог (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)
22.2
Приглашение на торжество по случаю дня рождения мачехи повергло в шок сродни анафилактическому. Мне и в голову не приходило, что в семье отца тоже случаются именины.
Я объявила категорический бойкот праздничному обеду в доме Влашеков. На удивление, Мэл терпеливо сносил мое брюзжание, но и уступать не собирался.
– Не хочу ехать. Можно поздравить по телефону? – ныла я. – У меня важные причины для отказа: реферат не дописан и… и… чирей на попе выскочил!
– Чирья нет, я сегодня утром проверял. Ты спутала с родинкой, – ответил ласково Мэл. – А с рефератом помогу. Так что готовься, выбирай наряд.
Таким образом, мне ясно дали понять, что бесполезно юлить, и никакие доводы не возымеют силы.
Мэл заметил мой похоронный вид.
– Не куксись. Всё пройдет по высшему разряду.
– Сколько ей исполнится? – поинтересовалась я вяло.
– В свете неприлично упоминать о возрасте дам. Но между нами говоря, твоя вторая матушка отпразднует сорок третий день рождения.
– Матушка может быть только одна. Остальные – мачехи.
– Запомню, – ответил Мэл примирительно. – Не злись.
– Твоих родителей тоже пригласили?
– Нет. Обычно большие торжества закатывают на круглые даты, а в прочие годы обходятся семейными праздниками в узком кругу. Поэтому гостей будет немного.
Какое облегчение! И в бескрайнем океане г*вна отыщется островок спасительной суши. Спасибо правилам светского этикета, ограничившим число приглашенных. Моя психика не выдержала бы близкого присутствия родителей Мэла в довесок к папеньке и его жене. Зато самого Мэла посчитали достаточно приближенным к узкому семейному кругу Влашеков, чтобы отправить приглашение.
– Надо же, в кои-то веки меня осчастливили королевской привилегией. Включили в круг избранных для работы челюстями на обеде у министра экономики. Я должна скакать до потолка от радости?
– Эвка, от твоей пристрастности когда-нибудь закоротит проводку. Пора бы привыкнуть к своему статусу. Будь гибче, лояльнее. Чем конфликтовать, лучше найди плюсы и извлекай выгоду.
– Не учи. Меня. Жить, – отрезала я и скрылась на кухне, хлопнув дверью.
Никакой гибкости. Никаких компромиссов. Меня уже не переделать. Антипатия намертво въелась в кожу. За всю мою жизнь мачеха не изволила расщедриться добрым словом, не говоря о неприязни и нежелании иметь со мной что-то общее.
Надо же, вторая матушка. Тьфу. Конечно, я буду сверкать приклеенной к лицу улыбкой и буду говорить заученные речи. Поблагодарю жену отца за заботу и доброту, за дружеские советы и участие. Залью патокой с ног до головы, мне не жалко. Быть может, совесть чужой тётки завязнет в елее и заставит испытать на собственной шкуре стыд и неловкость
Активность Мэла вызывала глухое раздражение. Словно это он – родственник Влашеков, а я присоседилась как сбоку припека. В качестве подарка Мэл купил редкую орхидею с экзотическим названием – капризное растение в термопакете с регулируемым микроклиматом.
– Зачем ей? Скажет "спасибо" и выбросит на следующий день.
– Эвочка, нужно внимательнее изучать содержимое пригласительного билета, а не отправлять в мусор, не прочитав. А во вкладыше, между прочим, был список желательных презентов. Обычно приглашенные заранее обговаривают выбор недорогого и не обязывающего подарка с личным секретарем именинника.
– У нее есть секретарь? – изумилась я.
– Представь себе. Дамы из высшего света – чрезвычайно занятые существа. Организуют вечера, рауты, благотворительные акции. Посещают приемы, концерты. Прибавь воспитание детей, управление домом… Не забывай о салонах красоты, поездках по фешенебельным магазинам… Этак и суток не хватит, чтобы объять необъятное, – заключил Мэл с усмешкой.
– Причем здесь орхидея?
– Притом. Твоя вторая матушка… ладно, супруга твоего отца… увлекается их разведением. Не знала?
И знать не хочу. Мне плевать.
А Мэлу – не плевать. Он разведал обо всём: о количестве приглашенных, о возрасте мачехи, об её увлечениях. Созвонился с секретарем и забронировал недорогой и не обязывающий подарок. Ну да, капризный экзот с труднопроизносимым названием за полторы тысячи висов ни к чему не обязывает.
Осень захватила столицу. Закружила хороводами облетающих листьев, норовя устлать тротуары и дорожки. Дворники работали, не покладая рук. Кроны деревьев проредились, ветви начали оголяться. Березы донашивали солнечные сарафаны, раскидистые клены щеголяли в бронзовых и багряных костюмах. Лишь зеленые вязы хранили верность ушедшему времени года. А начавшаяся за охранной аркой белая зона не пожелала отпускать лето. Неужели листва продержится до Нового года?
– До середины ноября. Колпак не снимут, но ослабят. Накладно устраивать здесь второй курорт, – пояснил Мэл. Он вел машину, а я приклеилась к окну, впечатлившись перепадом сезонов. Фасады особняков за решетками утопали в цветниках.
Сегодня мои ноги вступили под крышу папенькиного дома гораздо увереннее, чем в первый раз. Иммунитет выработался. Меня теперь не сбить с панталыку показушными родительскими объятиями.
Обед в честь дня рождения жены отца утомил невообразимо. Если бы кто-то сказал, что можно устать, не работая физически, я бы рассмеялась тому в лицо. Но сегодня сама оказалась в роли измотанного донельзя грузчика.
У парадного входа – с десяток машин. Только сейчас, при взгляде на фешенебельные автомобили, мне пришло в голову, что на семейном обеде будут присутствовать родственники мачехи и… моего отца. Согласно родословному древу Влашеков мой родной дед умер много лет назад, а бабке должно быть около восьмидесяти. Называть её бабушкой не поворачивался язык.
Хозяйка цвела и пахла. По-моему, её подбородок стал еще квадратнее и тяжелее. Вместе с отцом она радушно встречала приглашенных в большой гостиной. По протоколу папенька сперва пожал руку Мэлу, а затем кивнул мне. Мэл поцеловал ручку имениннице и передал наилучшие пожелания от клана Мелёшиных. Мачеха рассыпалась в ответных любезностях. С первых же слов ее громкий голос вызвал раздражение.
Наши места оказались ближе к тому краю стола, где сидел хозяин дома. Противоположный край предназначался хозяйке. Меню предстоящего обеда не пугало: накануне я опять записалась на учебу к эксперту по этикету. Кстати, визит к специалисту по ложкам и вилкам стал причиной спора с Мэлом, который категорически запретил посещать малознакомого мужчину на дому и в одиночку.
– Чего бояться? У меня теперь clipo intacti, – убеждала я. – Съезжу туда и обратно на такси. Буду отзваниваться каждые десять минут.
Тщетные уговоры. Или с дэпами, или с Мэлом, или с дуэньей.
– С кем, с кем?! – мои брови полезли на лоб.
– С дуэньей. Со спутницей. С компаньонкой. Возьмешь с собой Афку – слова не скажу, – пояснил невозмутимо Мэл.
– Она занята, – пробормотала я, выбившись из колеи упоминанием о дуэньях. Вот удумал! Где найти группу поддержки за час до начала занятия? Не Басту же звать.
Пришлось мне обучаться способам поедания изысканных блюд в присутствии Мэла. Кстати, он не удивился такому исходу выдвинутого им ультиматума. Почитывал журнальчики, устроившись в кресле, и покачивал ногой.
Специалист по этикету просветил о правилах рассаживания за общим столом согласно сложнейшей иерархической системе: по должностям и званиям, по степени родства с именинником, по общественному статусу, по семейному положению и возрасту. Капец.
И меня рассадили. Слева – Мэл, справа – мужчина преклонных лет с глубокой залысиной и красным картофельным носом.
Во-первых, за столом – человек двадцать гостей. Во-вторых, среди приглашенных нет женщин старше шестидесяти лет, а значит, знакомство с бабулей по отцу отпадает. В-третьих, я наконец-то воочию увидела сродных брата и сестру. Этикет разрешал присутствие несовершеннолетних детей на праздничном семейном торжестве. У сестры был вздернутый нос и поднятые уголки губ, придававшие лицу удивленное выражение. Если она взяла многое от отца, то брат – десятилетний мальчик с прилизанным пробором – пошел внешностью в мать. Видно, что папаша с мачехой вымуштровали детей. Те сидели как солдаты, вытянувшись в струнку, не тянули шеи и не вертели головами как любопытные сороки. Однажды наши взгляды пересеклись, и брат равнодушно отвел глаза, как если бы я была незнакомой гостьей, а не старшей сестрой.
Напротив нас сидела импозантная дама необъятных габаритов в широкополой черной шляпе с роскошным пером. Она дышала с нагрузкой и обмахивалась веером. Чья родственница – мачехи или отца? Отвлекаясь на разговоры, массивная гостья через раз вставляла: " Я вас умоляю!"
Во время обеда я чувствовала на себе взгляд отца. Он любезничал с гостями, шутил, беседовал на незначащие темы, но исподволь наблюдал за мной и Мэлом. Приглашенные тоже разглядывали нашу парочку и делились мнением с соседями. В тесном семейном кругу родня знает всё друг о друге. Лишь я не знала, кто кому и кем приходится за этим столом. Да и по фигу. Покину этот дом и тут же забуду.
Накануне Мэл предупредил:
– Нас посадят вместе. Будь готова к любым провокационным вопросам.
Откровенно издеваться надо мной не станут – побоятся Мэла. Но и не промолчат. Найдут, как уколоть.
– Скажу, что отвечаешь за меня, и спрячусь за твою спину. А ты будешь отдуваться.
– Сообразительная девочка, – хмыкнул Мэл. – Хорошо, беру штурвал на себя. Заодно разузнаем получше твоих родственников.
Ага, выясним, у кого пасть шире и зубы острее.
– Моей родни среди них нет!
– Ладно-ладно. Не распаляйся.
Поначалу я сортировала гостей по внешним признакам. Рослых и с грубоватыми лицами отбрасывала к родственникам именинницы, прочих – к родне по линии отца. А потом развлечение вылетело из головы – будто отрезало. Потому что меня осенило: наверняка в доме отца часть прислуги – с западного побережья! Мэл рассказывал, что многие ссыльные уплачивают долг отчизне, работая в особняках больших чиновников.
Я приглядывалась к распорядителю обеда, застывшему у двери неслышной тенью. Присматривалась к официантам, незаметно меняющим тарелки и подливающим вино в фужеры. Нет, вряд ли вышколенный персонал родом из моих мест. За три года, уходящих на возврат долга родине, научиться ловкому обращению с подносом можно в том случае, если тренироваться денно и нощно. По всему видно, что обед обслуживали нанятые профессионалы.
– Я вас умоляю! – воскликнула грузная дама, отвлекши внимание от официанта. – А вы шутник, Егор Артёмович.
Что-что?! С Мэлом кокетничают?!
– Это реальная история, – ответил он. – И, к сожалению, картина нерадостная.
Пока я отвлекалась на посторонние мысли, Мэл общался, успевая жевать. Похоже, он стал свадебным генералом на сегодняшнем обеде. Когда он говорил, голоса стихали. Даже мачеха прислушивалась к словам Мэла. Мне она уделяла ровно столько же внимания, сколько и шторам на окнах. Улыбалась, как того требовали правила приличия, и не более. Зато за Мэлом следила с живым интересом.
– А ваша спутница немногословна, – заметила другая дама, наставив на меня лорнет. Ведь в пяти шагах сижу. Неужели не видно?
– Эва – мудрая женщина, – ответил Мэл и поцеловал мою лапку. – Она уступает, когда мне хочется выговориться.
Можно бы зардеться от комплимента, потупившись застенчиво, но в столовой собрался не тот контингент. Поэтому задеру нос гордо и высокомерно.
– Мудрость – достойное качество в свете отсутствия прочих способностей, – проскрипел желчный старик, которому выделили место рядом с именинницей. Из-за глухоты гость говорил громко и невпопад.
– Ну, почему же? – приобнял меня Мэл. – Прочих способностей у нас тоже хватает. Генетическая память не подвела Эву. Навыки постепенно восстанавливаются. Эва – сильный боец, как и ее батюшка Карол Сигизмундович.
Надо было видеть обескураженность мачехи. Она решила, что я стала пожизненной висорической инвалидкой. Зато отец сохранял каменное выражение лица. Уверена, он изучал отчеты преподавателей о моих "успехах", но почему-то не делился с женой. Впрочем, как не поделился секретом об урожденной слепоте старшей дочери, поступив весьма умно. Все знают, что нельзя доверять женщинам опасные тайны. Что становится известным женщине, о том мгновенно прознает весь свет. Поэтому для мачехи я осталась дочерью каторжанки, но жирного минуса в биографии хватило для брезгливого отношения.
– Продемонстрируете достижения? – обратился ко мне крупный мужчина с приплюснутым носом, отсортированный к родственникам именинницы.
За столом повисла тишина. Не успел Мэл открыть рот, чтобы привести парочку железобетонных причин для отказа, как моя рука протянулась вперед, и пальцы сжались в кулак над фужером с вином.
– Я могла бы усладить ваш взор виртуозной игрой с волнами, но позволю напомнить о поводе, по которому мы собрались.
Посмотрев выразительно на мачеху – мол, вот кто сегодня звезда и героиня романа, – я отвела локоть назад и разжала кулак. Сидящие напротив машинально отшатнулись, уклоняясь. Естественная защитная реакция, когда спружинившая волна летит в лицо.
Ворота родительского особняка закрылись за «Турбой».
– Эвка, ты схватила волну! – восторгался без устали Мэл. – Что-нибудь почувствовала?
Я поглядела на пальцы. Ничего не почувствовала. Пустота она и есть пустота. А если бы не схватила, то мило улыбнулась бы и сказала сборищу за столом: "Ой, простите, то получается, а то выходит из рук вон плохо".
– Но ведь ухватила! – не унимался Мэл. – Я от волнения язык прикусил. А ты раз! – и натянула как тетиву у лука. И твой отец впечатлился.
Да уж. Папенька увидел и задумался над тем, как далеко зашел вселенский обман с вымышленным висоратством.
За разговорами я не заметила, что мы ехали медленно-медленно, а потом Мэл и вовсе притормозил.
– Здесь живут мои родители, – кивнул буднично в сторону очередного кованого забора. – Хочешь посмотреть?
Обожежтымой. После вымученного семейного обеда завалиться в гости в Мелёшину-старшему?! Войти в дом, в котором Мэл провел детство и юность?! Поздороваться с его мамой?!
Потрясение от предложения Мэла переклинило клеммы в извилинах и вогнало в ступор. А Мэл, не став дожидаться ответа, повернул руль к воротам. Глазок видеокамеры прогулялся вдоль машины, и створки медленно расползлись в стороны.
Мама-мамочка, дай мне сил пережить этот ужасающе длинный день.
Мэл скучал по родительскому дому. Причем сильно скучал, хотя старался не показывать. За Мэла сказало нетерпение, с коим он подъехал к крыльцу и помог мне выйти из автомобиля, не дожидаясь, когда спустится со ступенек встречающий нас мужчина. Мэл поздоровался с ним рукопожатием:
– Привет, Коста. Сто лет, сто зим. Мы ненадолго. Пусть здесь постоит, – кивнул на "Турбу" и представил меня: – Это Эва. Кто дома?
Мужчина вежливо поклонился мне. Он был в брюках и в футболке, несмотря на прохладный день, соответствующий последним числам октября.
– Никого. Все разъехались.
– А Маська?
– Уехала утром на занятия и до сих пор не вернулась.
Мэл вздохнул с невольным облегчением, а следом выдохнула и я. Конечно, порыв Мэла был спонтанным, но если бы мы натолкнулись на кого-нибудь из родственников, у него имелось в запасе оправдание: показать мне родительский дом.
А дом был роскошен, как и парк со стрижеными газонами и деревьями, с аккуратными щебневыми дорожками. К двухэтажному особняку вели ступени, расходившиеся по окружности в разные стороны, но одинаково приводящие к парадному входу. Палевые стены, вишневая черепица, балконы, "грибочки" вентиляционных шахт… И окна, окна… Ужас, сколько окон. И все их нужно мыть.
Парк впечатлял выверенной геометрией форм. Мэл бегал здесь ребенком, расшибал коленки, лазил по деревьям, стрелял в воробьев заклинаниями…
Коста покинул нас, уйдя по своим делам.
– Ищешь песочницу, в которой я играл? – ухмыльнулся Мэл, обернувшись. Он успел потянуться, разминая мышцы, и теперь оглядывал окрестности, опершись о невысокую ажурную оградку.
– Ты здесь родился?
– Ну, родился я в клинике акушерства и гинекологии. А сюда мы переехали, когда мне было шесть лет. Пойдем, покажу дом, – Мэл отворил стеклянные двухстворчатые двери, приглашая, но я замялась.
– Мы ненадолго, – успокоил он.
Хорошо бы. А еще лучше уехать до возвращения родителей Мэла.
И нога с неохотой переступила порог.
– Сколько здесь комнат?
– Зачем тебе?
– Сколько? – не отставала я.
– Пятнадцать, – ответил он после паузы. – На первом этаже – гостиная, кабинет, бильярдная, две столовые, кухня, два салона. На втором – спальные комнаты.
Мэл показывал, и я замирала в восхищении. Прекрасные интерьеры: люстры, камины, ковры, зеркала, картины, шторы, мебель… Безукоризненная чистота. Элегантность, утонченность, немалый достаток. Лощеный уют, к которому приложила руку мама Мэла.
Бедный столичный принц. Как он умудряется жить в общежитии при минимуме удобств? Наверное, ночами ему снится утерянный комфорт.
– Пойдем, покажу свою комнату, – Мэл потянул по витой лестнице и по ходу движения пояснял, показывая на двери: – Эта пустует. Эта – бывшая Глеба, теперь пустует. Эта – Маськина. Эта – родителей. Эта – бывшая Альбины, пустует. А это моя. Проходи.
В его комнате можно было преспокойно кататься на велосипеде. Просторно, высокий потолок, три окна с опущенными жалюзи. Гардеробная во всю стену. И в ванной два окна. А интерьер неожиданный. На светлом фоне – темная мебель. Минимализм линий. В комнате чисто, без следов пыли. Значит, здесь регулярно убирают. Зато над кроватью – не двуспальной, но достаточной широкой – окно, занимающее добрую четверть потолка. Получается, лежишь, смотришь вверх, а перед глазами – небо. Здорово, наверное, наблюдать, как стучит каплями дождь или падает снег.
– А… – от удивления я растеряла речевой запас. – Значит, по утрам тебя будило солнце?
– Между стеклами установлены различные фильтры, в том числе непрозрачный. Где-то тут валяется пульт.
Мэл бросил пиджак в кресло и, как был в обуви, завалился на кровать. Навел пульт на потолочное окно, и комната изменилась в зеленоватом свете, льющемся сверху.
– Иди сюда, поваляемся, – протянул он руку.
– Неа.
Я предпочла изучать содержимое полочки. Перебирала книги, диски с музыкой, а Мэл смотрел, подперев голову.
– Ты это слушаешь? – потрясла я диском с записями группы, исполнявшей сентиментальные песни лет десять тому назад.
– Небольшая поправка. Я слушал это подростком. Гормоны в истерике и всё такое. Эвочка, иди сюда, – похлопал он по покрывалу.
Нет уж. У полки интереснее. Переберемся-ка к шкафу у окна.
– А где плакаты рокеров? Я думала, у тебя все стены обвешаны ими.
– Здесь их нет. Кое-что осталось у деда. Когда родители вручили ключи от квартиры, я отвез большую часть вещей к нему. Так что, считай, ты увидела мои подростковые увлечения.
– Эти? – я вытянула с полки книжку "Драконы: мифология и культура".
– В ней красивые иллюстрации. Я копировал рисунки, набивая руку. Иди сюда, – потребовал Мэл.
В книге, стилизованной под древний фолиант, действительно оказались яркие картинки, продуманные до мелочей, а еще текст, напечатанный старинным шрифтом с вязью.
– Коста – с побережья? – вдруг пришло мне в голову.
Мэлу надоело ждать. Вскочив с кровати, он обнял и потерся носом о шею, благо, готовя меня к семейному торжеству, Вива забрала волосы в высокую прическу.
– Гошик… тут нельзя… это непорядочно, – пыталась я убрать его руки.
– Очень порядочно, – заверил Мэл, сопровождая поцелуйчики задиранием платья и поглаживаниями. – Это моя территория. Здесь я царь и господин. Так что покорись, женщина.
Книга упала на пол, и никто о ней не вспомнил.
Внезапно Мэл отстранился. Придерживая меня, он раздвинул полоски закрытых жалюзи.
– Приехала, – пробормотал, глядя в узкую щелку. – Что ж, Эва, пойдем знакомиться с моей мамой.
Понадобилось время, чтобы к ослабевшим ногам вернулась сила, в глазах прояснилось, а голова заработала.
Знакомиться с его мамой, ага. С его мамой!!!
22.3
– Мне нравится работа лаборанта, – говорю, сделав глоток чая. Руки почти не дрожат. – И дело не в окладе и не в льготах для сотрудников института. Интересно узнавать новое. Пожалуй, теория снадобий – это моё. Например, сейчас наша группа занята в экспериментах по стимуляции бутонообразования у редкоцветущих растений. Обычно после цветения жизненный цикл многих ценных растений заканчивается. А одним из условий получения гранта является сохранение их жизнеспособности. А на прошлой неделе в нашей лаборатории закончились исследования образцов грунта с перекрестков пяти дорог.
Я сижу в кресле, Мэл устроился рядом, на подлокотнике, забросив руку на спинку сиденья. Напротив – мама Мэла, Ираида Владимировна. Она слушает с большим вниманием, время от времени вставляет реплики и задает вопросы. Её неподдельный интерес окрыляет и вдохновляет на болтовню без умолка.
Мы все ужасно переволновались: и я, и Мэл, и его мама. Хотя не похоже, что Мэл взбудоражен. Периодически он отпивает из моей чашки и возвращает её на блюдце, игнорируя свою чайную пару, забытую на столике. Из нас двоих рот не закрывается у меня, в то время как Мэл изредка вставляет скупые фразы.
С приездом Ираиды Владимировны дом ожил. Мама Мэла отдает распоряжения приятным негромким голосом, но ее беспрекословно слушаются и торопятся выполнить указания. Она вежлива и корректна с прислугой, но не допускает панибратства и держит дистанцию. Одно слово – хозяйка. Очевидно, её предупредили о нашем приезде, потому как она успела оправиться от потрясения, встретив нас с радушной улыбкой, и пригласила в гостиную.
Поначалу у меня душа ушла в пятки от страха, и я цеплялась за Мэла как за спасительную соломинку. Но потом в извилинах прояснилось. Сколько ни дрожи, а рано или поздно придется знакомиться с родителями Мэла.
Сам он объяснил наш визит спонтанным порывом.
– Проезжали мимо и решили заглянуть, – сказал небрежно. – Эва не раз спрашивала, и мне пришло в голову показать дом.
– Правильно. Давно следовало навестить, – поддержала Ираида Владимировна, а я и не подумала обижаться на Мэла, прикрывшегося мной как щитом. Важно, что сделан шаг навстречу, и беседа журчит ручейком.
Подходит женщина средних лет в форменной одежде и что-то говорит маме Мэла на ухо.
– Экономка, – поясняет он тихо. Еще есть управляющий, на ответственности которого – должное состояние всего поместья. А Коста – начальник службы охраны, из дэпов.
Сколько прислуги у Мелёшина-старшего? Двадцать человек. Падаю в тихий обморок. Водители, охранники, садовники, горничные, повара, не говоря о дворецком и о личном секретаре, который есть у каждой дамы из высшего общества. Из них две трети – невидящие, но с дефенсорами[23]23
defensor *, дефенсор (перевод с новолат.) – защитник
[Закрыть], и связанные обетами о неразглашении. Ведь личная жизнь больших политиков – тайна за семью печатями. Из прислуги лишь двое – с побережья. Это разнорабочие, которые занимаются, в основном, физическим трудом. К примеру, сопровождают экономку в поездках за продуктами или мостят тротуарной плиткой дорожки в парке.
– Прошу прощения, – извиняется мама Мэла. – Звонил Артём Константинович. Он задерживается. Будет поздно. Просил не ждать к ужину. А вы останетесь?
– Ну… э-э-э… – тяну в ожидании поддержки со стороны Мэла. Ура! Мелёшин-старший не приедет, и я воспаряю к небесам.
– Не знаю, – взъерошивает волосы Мэл. – Мы как бы и так подзадержались.
Но его голос нетверд и неуверен.
– Прекрасно, – заключает Ираида Владимировна. – Сегодня у нас утка по-восточному и фрикасе в белом соусе. Через час.
В гостиную залетает Баста и швыряет сумку в свободное кресло. Кидается к брату, чтобы обнять, и здоровается со мной.
– Сподобился, значит? Никак Эвочка тебя затащила. Упирался ножками, бедный, а она волокла на аркане, – подтрунивает сестрица, не стесняясь.
– Никто не упирался, – отвечает недовольно Мэл. – И вообще, пойдем, Эва, покажу парк.
– Не опаздывайте на ужин, – предупреждает Ираида Владимировна.
– Ха, опоздуны! – подхватывает Баста. – Я им живо напомню. Эвочка, а может, ну его, этого Гошку? Вредный стал. Давай, лучше покажу фотки из семейного альбома, где Гошик сидит на горшке и мучает пальчик вместо соски.
– Не сочиняй. Нету таких фоток, – раздражается Мэл.
– А ты думал, что уничтожил все улики? Бе-бе-бе, – показывает язык сестрица. – Мне удалось уберечь кое-что от твоего вандализма. Надо же очеловечивать братишку. А то племянники будут думать, что ты родился сразу взрослым, при галстуке и на машине. А ты, как все нормальные младенцы, марал подгузники. И стоял в углу в наказание.
– Маська! – произносит угрожающе Мэл.
– Всё-всё, – Баста пятится к двери. – Убегаю, hermanito[24]24
hermanito* (перевод c исп.) – братишка
[Закрыть]. Встретимся через часок.
– Пошли, Эва, – тянет Мэл из гостиной. Практически волочет за собой. Чрезмерная живость сестры завела его.
Мы попадаем в холл, а оттуда, миновав дверь – зеркальный двойник парадного входа, – оказываемся с тыльной стороны дома, на невысоком крыльце с уютным балконом. Вокруг парк, но с естественным ландшафтом. Всё та же ухоженность, которая смотрится органично, без искусственности. Шелковая травка на поляне, протоптанные извилистые тропки, небольшой пруд с мостиком, скамейки. И дубы. Куда же без дубов в родовом гнезде? Перед нами качели в виде перекладины на канатах, переброшенных через толстую ветвь.
Мэл сел и усадил меня на колени.
– Не свалимся?
– Они и не такой вес выдерживали, – Мэл задрал голову. – Раньше здесь висела тарзанка, но когда я вывихнул ключицу, отец велел заменить качелями.
– Больно было? – посочувствовала я.
– А-а, не помню. Севолод вправил в тот же день.
Мы не качались, а так, болтались.
– Замерзла?
– Нет, тут тепло.
Колпак, растянутый над белой зоной, действительно грел, создавая летнюю иллюзию. Правда, дни становились всё короче, и солнце всё быстрее стремилось к горизонту. Начало смеркаться, и в особняке зажгли свет.
– Кухня и малая столовая, – показал Мэл на освещенные окна первого этажа. – А это у Маськи горит, – показал на второй этаж.
– Сколько у вас машин?
– Эва… – вздохнул он. – Зачем? Я же вижу, тебе не нравится. Комнаты, прислуга, бессмысленные гектары… – мотнул головой в сторону парка. – А машин в гараже четыре: мамина, два "Эклипса" – служебный и личный, и дежурная тачка для разных нужд. Был еще "Мастодонт", но он, сама знаешь где… Ну, как? Совсем противно?
– Гош, ты не на том зациклился и не видишь главного. Мама очень тебя любит и гордится. Заметил, как смотрела на тебя? Она же соскучилась, а ты молчишь, словно воды в рот набрал. Неужели рассказать нечего?
– О чем? О работе? – буркнул он.
– Обо всем, что придет в голову.
– Как тебе сегодняшний обед? – сменил Мэл тему.
– Сносно. Думала, будет хуже. Хорошо, что синдром не проявился. Никто не подрался и не поругался.
– Откуда ж знать? Не факт, что он сразу действует. Разъехались люди по домам и начали воплощать желания, засевшие в головах.
Мне представилось, как носатый родственник мачехи душит пером грузную даму в шляпе, а та сипит: "Я вас умоляю!"
– Это их проблемы, – ответила резко, порываясь встать, но Мэл удержал.
Двери распахнулись, и на крыльце появилась Баста. Она переоделась в полосатые гетры и бесформенный свитер.
– Идите ужинать! – замахала рукой.
– Идем. Зачем надрываться-то? – проворчал Мэл. Он так и не забыл о подколках сестры.
Ужин получился замечательным, не в пример торжественному обеду. В малой столовой накрыли круглый стол, и мы расселись вчетвером: Ираида Владимировна, Баста, Мэл и я.
Неловкость, витавшая в первые минуты встречи, потихоньку испарялась. Но все равно я следила за тем, как ем и что говорю. Не хватало испортить впечатление о себе жаргонными словечками и деревенскими манерами. Да и Мэл понемногу оттаивал. Наверное, атмосфера тому способствовала. Он рассказал вкратце о нашей жизни в общаге, об истории появления Кота и об его оригинальностях. Затем переключился на занятия и на последние развлечения, кои мы посетили.
Баста не язвила. Наверное, Ираида Владимировна велела ей придержать язык, чтобы брат не сбежал из дома.
Поначалу я отвлекалась каждый раз, когда горничные сновали с подносами. Мне было неловко. Потом, правда, вспомнились слова Мэла о том, что большая часть прислуги в особняке Мелёшиных – наемные работники и получают зарплату как, например, официанты в кафе. Почему бы не рассматривать их с этой стороны? Я приободрилась.
Разговор незаметно сместился к предстоящему юбилею у самого старшего Мелёшина. Еще одна головная боль. В предпоследний день октября деду Мэла исполнялось восемьдесят пять лет. Если рассуждать логически, юбилей уважаемого человека не обходится обедом в узком кругу. На торжестве ожидалось более двухсот гостей, в том числе и шумная орава родственников. Кошмар, в общем. А Баста умудрилась родиться днем позже, поэтому родня решила совместить два семейных праздника, тем более повод посчитали символичным: совершеннолетие внучки и круглая дата у патриарха клана Мелёшиных. Полный абзац. Надо ли говорить, что приглашения прилетели в общагу три недели назад, и Мэл ответил о-очень положительно. За нас обоих.
– Можете переночевать здесь, а утром вернетесь в город, – предложила вдруг Ираида Владимировна, когда ужин подошел концу. – Поздно уже, а обратная дорога – долгая.
– Спасибо… мам… Но у нас Кот голодный. Начнет орать под окном и перебудит всё общежитие. Мы в ответе за тех, кого приручили, – сказал Мэл.
Я выдохнула с облегчением. Не хватало мне ночевки в доме начальника объединенных департаментов и утренней встречи за столом с Мелёшиным-старшим. "Здрасте, – сделаю книксен. – Я ваша гостья". Бр-р, мороз по коже.
Пусть не можем остаться – дома ведь животина не кормлена, честно-честно, – но горячо поблагодарим за гостеприимство, заодно воздадим похвалу поварам за прекрасный ужин и отметим великолепно сервированный стол.
– Рассчитываю на соответствующий подарочек, hermanito, – сказала Баста на прощание. Они с Ираидой Владимировной стояли на крыльце, и мама Мэла куталась в ажурную шаль с кистями.
– Не лопни от жадности, – парировал Мэл. – Придавит подарочек-то.
– Не волнуйся, донесу, – отозвалась сестрица. – Люблю, когда поувесистее.
Мэл помог мне усесться в машину, а потом подошел к маме… и поцеловал в щеку – быстро, по-мужски кратко. И пока за "Турбой" не закрылись ворота, Ираида Владимировна с Бастой стояли на ступеньках крыльца.
Айва Влашек в последний раз посмотрелась зеркало. Отражение повторило жест, поправив складки халата – приталенного, с глубоким треугольным вырезом, вышитым воротником и длинными рукавами, разрезанными почти до проймы.
Атлас, бархат и крученая золотая нить. Роскошно.
Удовлетворившись придирчивым осмотром, женщина взялась за ручку двери. Пусть не получится, но попытаться стоит.
Супруг просматривал бумаги за столом и делал пометки на полях. Он и в прежние времена задерживался в кабинете допоздна, а теперь и подавно не торопился спать. И стимуляторы принимал чаще и в больших дозах, иначе не выдержать ритма. Иначе жизнь убежит далеко вперед, и не догнать ее, как ни разгоняйся.
