Текст книги "Эпилог (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)
Как бы Егор ни воротил нос от магазинов, а пришлось ему покупать и еще раз покупать. Но сперва примерять и мучить продавцов расспросами о том, сколько весит та или иная вещь. Потому что по установленным правилам любому человеку, желающему попасть на побережье, разрешалось прихватить с собой не более двадцати кэгэ.
По указанию Константина Дмитриевича в малой гостиной поставили напольные весы, и помещение превратилось в барахолку из одежды и обуви.
– Не гонись за тютелькой в тютельку, – поучал внука самый старший Мелёшин. – Допускается двадцать килограмм, а ты уложись в девятнадцать или в восемнадцать. В комендатуре тебя постараются развести. На чем угодно. Им скучно, развлечений нет. Могут перенастроить весы, и выяснится, что в твоей сумке – три лишних килограмма шмотья.
Неожиданно для себя Егор увлекся. Прежде чем потратить денежки, он придирчиво изучал утепляющую прослойку в куртке или гнул кроссовки, сводя носок с пяткой и, тем самым, проверяя на прочность. Столь же тщательно муж подошел и к покупке моих вещей. Продавцы удивлялись, узнав о том, что нас не интересует товар с улучшениями в структуре и в свойствах, но помалкивали, не навязывая свое мнение.
При взгляде на вместительные сумки, заполняемые вещами, мое сердце начинало биться с перебоями. От волнения, от предвкушения и от страха. Мне казалось, уехать будет просто. Подумаешь, скатаемся туда и обратно. Будем считать отбытие на побережье сродни развлекательной поездке в Моццо. К тому же, в любой момент можем вернуться назад. И всё же я боялась. С отъездом порвутся ниточки, связывающие нас с Большой землей. Впереди ждет неизвестность. Если висоратский мир я изучила вдоль и поперек, то возвращение на побережье… пугало.
Мы определились и с судьбой Кота. Константин Дмитриевич согласился принять животинку на постой. Я неоднократно внушала усатому: мы уедем, а ты останешься здесь. Когда-нибудь вернемся, а ты нас дождешься. Не знаю, понял ли Кот что-либо из сказанного, но слушал внимательно. А я брала его на руки и гладила, гладила.
Согласно договоренности я показала аттестат отцу, для чего Егор отвез меня в белую зону.
Дом опустел. Часть прислуги распустили, а некоторые уехали с мачехой. Обед подавали в малой столовой. Родитель, несмотря на вынужденное холостяцкое существование, выглядел идеально в рубашке и при галстуке.
Папенька изучил внимательно аттестат с присвоением мне квалификации технического специалиста в области висорики, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Сбылась его мечта, вернее, его условие. Этого он хотел? Этого добивался? Чтобы я поняла и почувствовала? Чтобы пропиталась духом висоратства и приняла правила этого мира? Чтобы изучила чужие секреты и тайны и могла ими воспользоваться? Шпионка в стане врага.
Имел ли мой аттестат значение сейчас, когда страна стояла на пороге новой гражданской войны, которая начнется из-за предсказания проржавевшего артефакта?
– Когда уезжаете? – спросил отец, отрезая кусочек бифштекса.
– Как только, так сразу. Рубля не подписывает, – ответил Егор.
– Подождем. Он подпишет.
– Мы тоже рассчитываем на это, – согласился муж, и "мы" в его устах означало не меня, а мужчин семьи Мелёшиных.
Получается, родитель посвящен в планы касаемо поездки на побережье. Я думала, придется уговаривать его и убеждать, а вышло иначе. Без сомнений, он знает: я рвусь туда, чтобы встретиться с мамой. И он не удивлен, хотя ни разу не заикнулся о ней. Быть может, отец воспользуется моментом и передаст ей пару слов через меня?
Отец не передал. После обеда мужчины удалились в кабинет, а я, пройдясь по пустому дому, вышла на крыльцо и спустилась в сад. Садовник подстригал лужайку, работали разбрызгиватели. Пахло свежескошенной травой, и мокрые плитки дорожек высыхали мгновенно. Только сейчас я увидела: вокруг меня лето! Зелень, щебет птиц, цветы… Нещадно палило, и глазах вдруг замелькали блики. То ли солнце напекло голову, то ли бифштекс оказался непрожаренным, но зажав рот, я метнулась в дом в поисках ближайшего туалета. Содержимое обеда отправилось в унитаз.
Я долго плескалась у раковины, прежде чем со щек сошла бледность. Определенно, во всем виновато солнце. Запершись в библиотеке, я забыла о том, каким коварным может быть лето. В следующий раз нужно надевать шляпу с полями и гулять под зонтиком, причём утром или вечером, а не на полуденном пекле.
Егор не узнал и не заметил. А вечером мне опять поплохело. Ужин пошел насмарку, и муж обеспокоился:
– Выглядишь нездоровой. Давай вызовем врача.
– Не нужно. Я и сама могу определить симптомы. Это тепловой удар. Перегрев на солнце. Я пью много воды, полежала в прохладной ванне, и мне гораздо лучше.
– Это от переутомления. Ты целыми днями сидишь в библиотеке, даже о бассейне забыла. Скоро ослепнешь, – упрекнул Егор.
– Сижу, потому что жду документы от Рубли. И мне действительно лучше.
– Ладно, – согласился он неохотно. – Дай-ка, посмотрю. Покажи язык… Зрачки в норме… Слабости нет? Сколько пальцев на руке?… Эвка, не смейся, а то позвоню врачу… Жара нет, озноба тоже. Не похоже на отравление. Сиди в тенечке и не вылезай на солнце.
Есть, мой командир. Так, с унитазом пообщались, и желудок опустел. Зато захотелось винограду. Страсть как захотелось, и побольше.
Егор удивился, но вызвал горничную, которой передал мой заказ. Я слупила в присест больше двух килограммов и икала от переедания, но уснула довольной и сытой.
По утрам муж собирался на работу, и я тоже просыпалась, каким бы крепким ни был сон. Наверное, по привычке. Не могла свыкнуться с тем, что не нужно спешить в институт, и что Егор куда-то уезжает, а мне остается маяться от безделья.
Несмотря на то, что поездка на побережье обрела явственные очертания, Егор не спешил увольняться. Иначе бы он помер от праздности. Муж договорился с начальством об открытой дате ухода с работы, а именно: чтобы первый день неявки считался основанием для увольнения и расчета. И руководство компании пошло навстречу ценному специалисту.
– Эвочка, я позавтракаю с дедом, а ты ложись и отдыхай, – велел мой трудоголик.
– Я и так заотдыхалась. И устала ждать.
– Будь терпеливой. Проблема решится со дня на день.
Муж поцеловал меня и ушел, а Кот соскочил с кресла и растянулся на подушке. Хитрец. Дождется, когда Егор уйдет и оккупирует пухоперовое раздолье.
Побродив неприкаянно по комнате, я вышла на балкон. Зевая, полюбовалась яркими клумбами, посмотрела, как мужчины в комбинезонах разравнивают щебень на подъездной площадке, и отправилась в кровать. Дай, думаю, полежу, поворочаюсь. Всё равно сна ни в одном глазу, потому как гложут тревожные думы.
И поворочалась. Проснулась и подскочила как ужаленная: за окном время идет к полудню! Ох, и засоня. И Кот не разбудил, а дрых еще крепче, чем я.
Завтрак прошел в одиночестве, вернее, в компании Кота на отдельном стуле и в отсутствии аппетита. Экономка заметила вялое ковыряние вилкой и, памятуя о недавних вкусовых пристрастиях, предложила отведать винограда, отчего меня опять затошнило.
– Спасибо. Если не затруднит, я хотела бы жареную рыбу. И чтобы с корочкой.
– Какую? – женщина нисколечко не удивилась тому, что я не прошу на завтрак овсянку на воде. Хотя чему удивляться? Время-то обеденное.
– Любую, но зажаристую.
Через десять минут к столу подали форель, обжаренную до хрустящей корочки, и я проглотила ее в присест, попросив добавки.
День прошел в библиотеке за чтением книг о тканях, о выращивании и переработке льна, хлопчатника, о шерсти и прядении, а еще о получении пеньки и джута. Не уверена, пригодится ли почерпнутая информация или окажется бесполезной, но и сидеть, сложа руки, не было мочи.
Бессмысленное ожидание выматывало. Прошел еще один день, Рубля выздоровел и взялся за государственные дела, которых накопился непочатый край. Почему он тянет и не подписывает бумаги? Потому что не доверяет Мелёшиным! – осенило меня. И не доверяет моему отцу. Я и Егор – заложники, которых нельзя отпускать из столицы.
Чтобы в одиночестве не сойти с ума от неожиданной догадки, я набрала номер Егора и предложила встретиться в городе после работы.
– Давай поужинаем где-нибудь. В "Инновации", например.
Он согласился. "Эклипс" самого старшего Мелёшина отвез в столицу, и охранник сдал меня мужу, дожидавшемуся у дверей кафе.
– Не поверишь, но я рада здесь оказаться. Хотя бы для того, чтобы просто посидеть с тобой, – призналась Егору, когда мы расположились на диванчике, и официантка принесла меню. – А ведь когда-то я зареклась сюда ходить.
– Помню-помню, – улыбнулся он. – У тебя на лице было написано: "Долой зажравшихся богатеев!" Когда ты разгадала мой план, я понял, что нужно тикать, иначе меня прикончат на месте.
– Ты раскрутил Петю на сто висоров. Нет, даже больше, чем на сто. А твоя подружка заказала диетическую бурду… Вот! Чоху-боху, – ткнула я в картинку на меню и невольно сглотнула, когда бурая масса вяло качнулась в высоком бокале.
Наверное, и побледнела тоже, потому что Егор спросил:
– Как самочувствие?
– Так себе. Не пойму, – ответила я, сглатывая и сглатывая подступившую тошноту.
– Эва… – начал он, но тут зазвонил телефон. Егор выслушал и отключился. – Собирайся, мы едем. Рубля подписал бумаги. Дорога каждая минута.
– Почему? Как? – засыпала я вопросами, когда "Турба" вырулила из кармана с визгом тормозов.
– Один из высокопоставленных армейских чинов признался в планируемом заговоре.
– Значит, предатель найден, и всё кончено?
– Вряд ли. Око не ошибается. Но Рубля на радостях подписал пачку бумаг и наши документы в том числе. Семут отправил их с курьером в алую зону. Мы должны уехать как можно скорее.
– Когда? На этой неделе?
– Сейчас. Рубля отдал приказ об арестах членов семей политических преступников. Понимаешь, что это означает?
Понимаю. Начинается полномасштабный террор. Как полвека назад.
Получается, вместе с обвиняемым в предательстве будет отвечать его семья. Вот почему увозят и прячут жен с детьми по провинциальным городкам. Потому что надеются, что длинные руки Рубли не дотянутся до периферии.
Ладно, паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Егор говорил, в столице проживает около шестидесяти процентов невидящих. Коснется ли их передел власти или обойдет стороной? Хотя профессор уверенно заявил, что низшие социальные слои не пострадают.
Сперва я хотела позвонить Марте, но передумала. Что ей сказать? Поделиться домыслами и слухами? И посеять панику и страх. Вдруг линия прослушивается? Излишние откровения навредят Марте и Олегу, навредят мне и моей семье.
И была сумасшедшая спешка. В сотый раз перепроверили содержимое сумок и перебрали документы, привезенные курьером от Семута. Посидели на дорожку. Кот взобрался ко мне на колени.
– Веди себя прилично, – внушала я, понизив голос, чтобы надо мной не посмеялись. – Ты не простой Кот, а глубоко воспитанный и образованный. Мы скоро вернемся. Потерпи.
Вру, конечно, но "скоро" – понятие относительное.
По документам Егор числился внештатным сотрудником закрытого научного городка "Вис-1". Целью его миссии на побережье значились обработка и анализ информации по спонтанному возникновению висорических потенциалов у каторжных. Словом, моего мужа ждал титанический труд, потому что за пятьдесят лет на Большой земле никто не задумался о необходимости накопления статистики по проявлениям вис-способностей у ссыльных (Между нами говоря, нужна ли она?) Я же, как преданная жена, следовала за супругом.
– Вот билеты, – сказал Севолод. – Поезд через два часа. Пересадка ночью. Иначе не получается. Следующий будет через три дня.
– На машине домчим быстрее, – взялся спорить Егор.
– Туда нет дороги. На десятки километров – никакого жилья. Общее время в пути составит около двух суток. Поезд подойдет к вашей станции на рассвете. Стоянка – пять минут. От станции по утрам ходит рейсовый автобус. Он и довезет.
– Двое суток?! – протянул муж. – А быстрее никак нельзя?
– Хочешь личный самолет?
– Ладно, проехали.
– А дальше? – вклинилась я, не утерпев.
– Дальше нас встретят, – ответил Егор.
Кто встретит? Где? Куда? Как? Куча вопросов без ответов. Но нельзя впадать в панику и устраивать истерику. Я ведь не соплюшка мелкая.
Гнали как сумасшедшие, чтобы успеть. Сигналили, выскакивали на встречную полосу и обгоняли.
Поезд отходил от железнодорожного вокзала. Отсюда больше года назад я уезжала в Моццо, но с другой стороны, через терминал для автотранспорта.
Торопились по переходам, лестницам, туннелям, бежали чуть ли не на задворки вокзала. Не удивлюсь, если поезд окажется на запасном пути.
Собрались все: и мой отец, и Ираида Владимировна с мужем. А дед Егора и Севолод приехали вместе с нами из алой зоны. Телохранители рассредоточились по перрону, пугая своим видом пассажиров и провожающих. Те обходили по большому радиусу мрачных типов в черных костюмах.
Мужчины перехлопали друг друга по спинам, обнявшись. Егор обнялся и с мамой. А кто обнимет меня? Отец?
И он обнял. Неуклюже, неумело. Как и я. Обалдеть. Похоже, мир перевернулся с ног на голову. Обнимаемся с папулей как любящие родственники перед дальней разлукой.
Ираида Владимировна тоже обняла меня и поцеловала в щеку.
– Берегите друг друга, – сказала на ухо.
– И вы тоже.
Егор закинул сумки в тамбур и запрыгнул следом. Протянул руку, и мне помогли, подсадив.
Не махали платочками, не было радости на лицах.
Поезд пару раз дернулся и медленно тронулся, а я пребывала в растерянности. Наше бегство напоминало… бегство.
Мы приклеились к окну. Я видела, как Ираида Владимировна закрыла лицо рукой в перчатке, заплакав, и Мелёшин-старший обнял жену. Я видела, как перрон с людьми поехал, удаляясь, вернее, поехал поезд, набирая ход. Но я не слышала, как самый старший Мелёшин сказал:
– Через двое суток они будут на месте. Тогда и начнем.
И присутствующие согласились с ним.
– Гош, твоя мама плакала. Очень плохо, да?
– Бывает и хуже. Иди сюда, – он потянул меня за руку.
Мы ехали в отдельном купе. Со следами обшарпанности, но в довольно-таки приличном. Сумки лежали напротив, на свободном сиденье.
Поезд больше часа петлял по хитросплетениям рельсовой дороги, пока не выкарабкался из столицы. Сейчас за окном проползала промышленная зона. Ничего интересного: трубы, серые ангары, унылые заборы, угольные кучи…
– А кто нас встретит? И как?
– Слушай, деточка, сказку, – ухмыльнулся Егор и рассказал о том, что от станции придется ехать на автобусе, который ходит по утрам, и что до пункта назначения не добраться иными способами. О том, что нужно пройти регистрацию в комендатуре перед тем, как попасть на территорию. О том, что нас встретят и довезут до места.
– До мамы?! – подскочила я.
– Тише ты. До Совета в Магнитной.
– Но как? Каким образом? Мама знает, что я приеду?
– Думаю, знает. Но вот с точной датой мы промазали. Машина приходит за нами вторую неделю и всё впустую. Скоро на нас плюнут, и тогда придется топать пешком.
– Я и пешком пройду, сколько потребуется!
– Не сомневаюсь, – усмехнулся муж. – Как твое самочувствие?
– Это самый трудный вопрос, на который я не могу ответить. В столице творится черт те что. Вот-вот произойдет непоправимое… Твоя мама и отец…
– Я говорю не о родителях и не о столице, а о тебе.
– Вроде бы сносно. Но когда ты сказал, меня тут же начало укачивать.
Зря Егор напомнил. Зажав рот рукой, я бросилась к туалету в конце вагона, а муж терпеливо ждал за дверью. Пришлось долго полоскать рот из-за желчи, вставшей в горле. Вода пахла хлоркой и имела привкус железа.
– Ну, как? Легче? – спросил он, когда я выползла из туалета.
– Сносно. Я ж толком не поела. Всё-таки это не солнечный удар. Может, меня отравили, а яд не усваивается из-за приобретенного иммунитета?
– Пойдем, погрызешь сушек с чаем. При отравлении идет интоксикация. Тянет мышцы, болят и увеличиваются органы – печень, поджелудочная, почки… Прислушайся к себе. У тебя что-нибудь болит?
– Вроде бы нет. Попробуй пальпацию.
– Что-о? – удивился Егор.
– Пощупай, потрогай. Помни. Понадавливай.
– Ну, у тебя и словечки. – Он свел руки в замок и хрустнул пальцами.
– Так себе, не шедевр. Понахваталась всего понемногу.
Но всё ж тетрадку с лекциями по сестринскому делу прихватила с собой. Пока едем в поезде, почитаю. Хотя на станции придется выкинуть.
Егор провел осмотр, и я хихикала от щекотки. Выяснилось, что ничего у меня не болит. Больной оказался здоровее самого здорового быка.
– Гош, вдруг возвращается как зимой? Слабость, головокружения… Я не хочу.
– Держи сушку. Сейчас принесу чай.
Он вернулся через пять минут, с двумя стаканами и злой-презлой.
– Что за дебильный уровень обслуживания? И кран заедает. Чуть не облился кипятком. Эва, тебе нужно поспать. Через четыре часа пересаживаемся на другой поезд. Ночью и практически на ходу.
– Ты раньше ездил на поездах? – поинтересовалась я, отхлебнув чаю. Горячая волна прошлась по пищеводу и опустилась в пустой желудок. Безвкусно, зато хорошо.
– Вот еще! – фыркнул муж. – Либо на машине, либо на самолете, либо на скоростном аэробусе. А вот это, – он постучал по столику, – отсталое убожество. Пешком – и то быстрее будет.
– А я ездила пару раз, когда моталась по ВУЗам… Гошик, спасибо тебе. Я бы не справилась в одиночку.
– Эвка, а ведь ты беременная, – сказал он ни с того, ни с сего, и моя челюсть отвисла самым натуральным образом.
– Здрасте. Если ты не забыл, я каждый день развожу порошочек.
– Порошочек не дает стопроцентной гарантии, – не унимался Егор.
– Как раз дает. Железобетонно и без исключений. Качество, гарантированное производителем, – процитировала я девиз известной фармацевтической фирмы.
– А эти… как их?… задержки! Ты же зачеркиваешь в календарике свои особенные дни.
Порывшись, я достала искомое из кармашка сумки.
– Ну да, отставание на неделю. У меня часто так бывает. Например, зимой опоздали на полторы недели, а потом начались на неделю раньше. И вообще, почему я должна обсуждать с тобой особенности женской анатомии?
– Да потому что мы спим вместе, Эва, – развел руками муж. – А твоя анатомия… мне очень даже… нравится.
– Правда? – отозвалась я с придыханием. А как еще спрашивать, если чьи-то пальцы забрались под футболку и принялись изучать особенности женской анатомии?
– Угу, – буркнул невнятно Егор.
– И все равно я не того… не беременная. Нет и еще раз нет, – утвердила спустя некоторое время. – Это невозможно.
К тому же, слово "беременная" звучит пугающе и не вовремя. Я не готова, Егор не готов, а впереди ждет побережье.
43
Дорога стелется между рощиц и полей, взбирается на пологие холмы и огибает овраги.
Мы едем достаточно долго, чтобы потрясение от встречи с Тёмой перестало быть потрясением. Причем Егор был изумлен не в меньшей степени, чем я. В машине душно, и он открыл окна для сквозняка. Теплый ветер залетает в кабину и треплет волосы.
Транспорт катится не спеша, но периодически Тёма останавливает машину и вылезает, чтобы поднять капот и что-то посмотреть, подкрутить.
Выбираемся и мы с Егором. Точнее, я открываю дверцу и свешиваю ноги с сиденья, предпочитая оставаться в тени, а муж выходит и осматривается. Куда ни глянь – типичная лесостепь. Поля, перелески…
– Долго еще? – спрашивает он.
– Часа три. К вечеру доберемся, – отвечает водитель, опуская крышку капота.
И мы едем, едем… Я бы прилепилась к Тёме как банный лист и не отстала до тех пор, пока не услышала бы ответы на обуревающие меня вопросы. Море вопросов… Почему Тёма здесь, на побережье, а не на Большой земле? Знают ли Марта и Олег, куда пропал их родственник? Если знают, то почему не сказали, не заикнулись? Почему Тёма не удивился при встрече, увидев меня? Знал заранее, что приеду я, а не какая-нибудь выскочка-висоратка? Знаком ли Тёма с моей мамой?
Вопросы так и лезут, но Егор сердито зыркнул, мол "цыц", и поэтому я молчу, а разговаривают мужчины.
Вскоре пейзаж меняется. Появляются обработанные участки: покосы, стога, ровные квадраты и лоскуты – зеленые, золотистые… Желтые тарелки с бахромой – подсолнухи… Ряды штакетника с махровыми метелками – кукуруза…
Высовываю руку из окна, приглаживая ладонью разнотравье вдоль обочины. На очередном взгорке в далекой сини показываются темные треугольники. Горы! Магнитная! – ёкает сердце. Оно и так стучит с перебоями с тех пор, как за моей спиной закрылись пятиметровые ворота с буквой "V".
Неожиданно машина останавливается, дернувшись. Перепутье. Три накатанных дороги, три направления.
– Прямо – на Березянку, – поясняет Тёма. – Налево – на Русалочий и Родниковое. Направо – на Няшу-Марь.
– А на Магнитную? – спрашиваю я, и Егор поджимает губы недовольно.
– Через Березянку. Вообще-то округи связаны между собой и другими путями, но эти – самые лучшие. Центральные.
– Значит, нам в Березянку? – уточняет муж.
– Почти. Не доедем до неё самую малость.
Машина заводится и с фырканьем трогается. Я же впиваюсь глазами в горы, словно они заколдованные. Кажется, что с каждым оборотом колес горные пики становятся ближе и выше. Но спустя некоторое время дорога снова раздваивается, и автомобиль виляет вниз и в сторону. Горы пропадают за рощей. От расстройства не могу сдержать стон разочарования.
– Уверен, что нам сюда? – спрашивает Егор.
– Уверен, – отвечает Тёма.
– Но ведь горы там! – восклицаю, показывая пальцем назад. Туда! Нужно развернуться и ехать в обратную сторону.
– На Магнитную поедем завтра, – отвечает наш проводник.
– Завтра? – у меня перехватывает горло.
– Почему? – цедит муж.
– Потому что время идет к вечеру, а от Березянки до Магнитной путь неблизкий и непростой. Рисково туда соваться, на ночь глядя. Разумнее выдвинуться с утра.
– И где предлагаешь заночевать? – язвит Егор. – В поле?
– Зачем же в поле? Хотя могу пособить. Раскинешь посреди гречихи шатер и уляжешься на подушках как восточный шах, – острит Тёма.
От того, чтобы муж не вспылил и не вцепился в водителя, удерживают два момента. Первый: Тёма резко тормозит, съехав на обочину, вернее, в траву. И второй момент: на взгорок вылетела группа всадников и промчалась мимо.
Их пятеро или шестеро – не успеваю сосчитать. Мужчины в шляпах и в рубашках-безрукавках. И они с гиканьем пришпоривали лошадей, явно торопясь. Когда наездники скрылись за поворотом, я сообразила, что стою на подножке автомобиля и с разинутым ртом смотрю назад – туда, откуда мы приехали.
Что это было?
– Кони… люди, – ответил Тёма, выйдя из машины и разминая ноги. – А вы думали, тут гоняют скоростные тачки и самосвалы?
– Твоя же гоняет, – хмыкнул Егор. – Хотя нет, она ползет на последнем издыхании как полудохлый таракан.
Тёма не обиделся. Он вообще, оказался необидчивым парнем. На провокации не поддавался, и его доброжелательность бесила мужа. Тот искал любой повод, чтобы развить конфликт.
– Ползет, не спорю, – признал Тёма. – Но всё ж лучше ехать на автотехнике, чем идти пешком или трястись на повозке. А машин здесь немного. На побережье их от силы штук пять, по одной в каждом округе. И да, еще одна в Березянке, на ремонте. Машины здесь не котируются.
– А что котируется?
– Тракторы. К ним можно прицепить что угодно. Плуг, борону, косилку, тележку… Грузовики есть, но их и того меньше.
– И всё? – удивился муж.
– Ну-у… техника местного начальства не считается. У них отдельная кухня. Своя солярка, свои запчасти, свое обслуживание. Бывает, катаются в комендатуру от скуки или за пайком.
Тёма достал из бардачка булькающую фляжку.
– Будете?
Я было дернулась, но Егор осадил:
– Эва!
Надо же, какие мы строгие и хмурые. Но авторитет мужа – есть авторитет. Пока что промолчим, а недопонимание развеем наедине, без посторонних глаз.
Егор достал из сумки поллитровую бутылку с остатками воды и протянул мне.
– Далеко еще? – спросил у Тёмы.
– Полтора часа. Но учтите, экскурсии по Березянке не будет. Свернем, не доезжая. Кстати, бутылку не выбрасывайте. Пригодится.
За полтора часа езды и тряски я успела примириться с мыслью, что не увижусь с мамой сегодня. В конце концов, что значит один день против долгих лет ожидания? Ведь невозможное достигнуто. Я здесь, на побережье, и через сутки обниму маму.
Чем ближе мы подъезжали к Березянке, тем оживленнее становилась дорога. Навстречу попадались телеги, запряженные лошадьми, тянущими сено, мешки, бревна, бочки. Возницы понукали коней и стегали хлыстами. Попадались и всадники – поодиночке и небольшими группами. Вдалеке, на склоне, неторопливо брело стадо коров. А со своротка, о котором упомянул Тёма, вырулила женщина на велосипеде и поехала в направлении Березянки.
– Пять кэмэ, и вы в центре, – проинформировал наш гид, махнув рукой вдаль, и вывернул руль на проселочную дорогу.
Надо ли говорить, что мои глаза не выходили из состояния округленности? После цивилизованных благ Большой земли типичный сельский пейзаж ошарашил будь здоров.
Шифроадрес – 1221. Хутор близ Березянки.
Добротный дом с двухскатной крышей, просторное подворье. Сараи, птичник. Огород, уходящий в бесконечность, до березовой рощи. И сад с фруктовыми деревьями.
Забор – не от вороватых соседей и люда лихого, а от нагловатой скотины. Куры бегают по подворью, и меж них гордо расхаживает петух с красным гребнем и богатым черным хвостом. Краснолапые гуси тянут шеи, утки щиплют траву плоскими клювами.
И мы, нежданные гости. Вернее, жданные. Нам следовало приехать на прошлой неделе, но обстоятельства помешали, – объясняет Тёма хозяйке. Судя по простоте общения с хозяевами, он – частый гость на хуторе.
Меня так и тянет спросить у парня, какими судьбами он оказался на побережье, но Егор бдит. Муж ясно дал понять: с певуном из клуба не любезничать.
Хозяйская семья – большая числом. Помимо хозяйки – её муж, двое взрослых сыновей, один из которых женат, сноха на сносях и две младших дочери, навскидку шестнадцати и двенадцати лет. Все светловолосые, как и Тёма, лишь невестка – тёмненькая и черноглазая. Даже просторная разлетайка не может скрыть большого живота у молодой женщины. Невольно примеряю к себе состояние глубокой беременности и в который раз убеждаюсь: на данном этапе я и материнство несовместимы. К тому же меня почти не тошнит, и когда Егор с завидной частотой справляется о самочувствии, отвечаю уверенно: "Всё хорошо, никаких проблем".
Молодые строятся тут же в ограде, недалече от хозяйского дома. Возводят основательный пятистенок из бруса. Пока что стены – мне по грудь. Пахнет свежеструганной древесиной. Тут же, на телеге наложены какие-то дощечки, наверное, для стройки. Поодаль – внушительная поленница и топор, воткнутый в деревянную колоду. На задворках натянуты веревки, на которых сушатся вещи, начиная от одежды и заканчивая постельным бельем.
Пожилая женщина приводит двух коров и теленка. Те мычат и идут к поильнику, обмахиваясь хвостами. Матушка хозяина, – поясняет Тёма.
– Здравствуйте, – говорю я, и женщина приветливо улыбается.
К ужину собирается вся семья, и нас кратко знакомят. Хозяева вежливы и не лезут с расспросами. Мы – тоже.
Трапезу организовали в доме, чтобы не досаждали мухи и мошкара. Пахнет деревом. Пахнут обшитые стены, пахнет стол, пахнут лавки по обе стороны… Наверное, у меня неладно с обонянием, ибо запах забивает нос, но, как ни странно, не вызывает тошноту.
Девочки приводят под руки и усаживают за стол древнюю старушку. Во время ужина самая младшая из хозяйских дочерей помогает бабушке зачерпывать ложкой тюрю и есть.
Я же попадаю в ирреальное пространство. Информация, выуженная из книг во время заточения в библиотеке, накладывается на действительность. Сероватая скатерть – наверное, льняная (незаметно щупаю пальцами). Посуда – тарелки, супницы, кувшины, кружки, блюдо с ломтями ароматного хлеба, – глиняная и расписанная цветочным орнаментом. Нож – металлический, с деревянной рукояткой и наверняка остро заточенный. Ложки и вилки – тоже из металла, причем из тяжелого. Их ручки обработаны грубовато, а зубчики вилок слегка растопырены.
Во мне просыпается исследовательский азарт. Вместо того чтобы работать ложкой, верчу головой, изучая обстановку, потолок, пол, окна.
Старшая дочка хозяев играет с Тёмой в гляделки, и хозяйка осаживает юную кокетку:
– Марья!
Среднему сыну хозяев – чуть за двадцать. Он ест и бросает на нас с Егором неприязненные взгляды.
Мой муж не привередничает. Откушал и щи, и молодую отварную картошку с внушительными кусками мяса, и напился холодного квасу с баранками. Я же жую без аппетита, пробую всего помаленьку. Наверное, меня сочли чахоточной и немощной, но держат свое мнение при себе.
После ужина нас отправляют на лавочку у завалинки, мол, гостям работать не положено.
Солнце потихоньку сползает к роще. Жара спала, и тянет прохладцей. Вокруг тишина и стрекот кузнечиков. На крыльце умывается полосатая кошка. Издалека доносится лай собак. Они охраняют добро не от завистливых глаз, а от дикого зверья, – поясняет Тёма. Да-да, в здешних местах водятся и волки, и лисы, и куницы, и прочие разномастные хищники.
На заборе повисли мальчишки. Круглолицые, босоногие, коротко стриженые. Чумазые, грызущие недозрелые яблоки, утащенные из чьего-то сада. Они смотрят на нас с Егором как на невероятное чудо.
– Гош, создай gelide candi[45]45
gelide candi*, гелиде канди (перевод с новолат.) – морозный сгусток
[Закрыть], – говорю шепотом, чтобы не спугнуть стайку воробьишек.
– Обойдутся, – поджимает тот губы.
– Гош, ну, пожалуйста… Привет! – машу мальчишкам, и пацанва на заборе всколыхивается. Дали бы дёру, но ведь не трусы.
– Вот сама и создавай.
– У меня плохо получается, а у тебя всегда идеально выходит, – подмазываюсь к своему мужчине.
Егор делает небрежный пасс руками, и в его ладони появляется синий морозный шарик.
А-ах! – пацанва перевешивается через забор, забыв о яблоках.
Муж перебирает пальцами, и шарик плывет по воздуху к зрителям. Те зачарованно пялятся на приближающееся волшебство. Шарик плывет, плывет… Подплывает и вдруг разлетается брызгами. Мальчишек сдувает ветром.
– Зачем напугал детей? Растаял бы, как полагается, и дело с концом. Обязательно устраивать показуху?
– Вот сама бы и устраивала, – отвечает Егор. – Мой gelide, как хочу, так и таю.
Мне не разрешают мыть посуду, и я наблюдаю со стороны, ощущая себя дармоедкой. Чтобы не угореть от духоты в доме, воду греют снаружи, в печи под навесом наподобие летней кухни. Девчонки натаскивают воду из колодца в деревянных ведрах, а Тёма, зажав во рту травинку, накручивает толстую веревку на ворот. Моют посуду в деревянной лохани.
– Пойду, помогу, – поднимается Егор и идет к колодцу.
Я же откидываюсь назад и упираюсь взглядом в небо. Лепота! Вокруг меня – этнический музей под открытым небом. То, о чем прочитано в книжках – вот оно, во плоти.
Большая земля превратилась в зыбкий мираж. Столичная суета ушла на задний план, как и толкотня с давкой. Что сейчас делает Аффа? С моим отъездом Вива потеряла выгодную клиентку. Ничего, заведет новых. Улетела ли Ираида Владимировна на восток, к Басте? И Альрик… Вряд ли мы когда-нибудь увидимся. Раньше нас связывал институт: профессор преподавал, а я ходила на занятия, сидя в верхнем ряду. А теперь между нами нет общих точек соприкосновения. Разве что остались ночи в полнолуния, но в последний раз лес не пустил второе "я" на территорию хозяина.
