Текст книги "Смертельное наследство"

Автор книги: Билл Видал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

– Насколько я знаю, инструкции относительно начала трансфертов уже отправлены.

– Отлично. В таком случае я начну катать свои шары прямо сейчас, – сказал довольный Шпеер.

В пятницу вечером они поехали в Пунтаренас, где в ресторане на берегу Тихого океана ели свежих лобстеров, запивая их сносным мексиканским шардоне. Потом им подали лучший кофе, какой только Суини доводилось пить, и по рюмочке контрабандного виски «Чивас Ригал». После этого они вернулись в Сан-Хосе, забрали из клуба девочек – на этот раз, правда, только двух – и покатили домой к Шпееру. На следующее утро, в субботу, Энрике отвез Дика в аэропорт и проследил, как он поднимается на борт самолета, следовавшего рейсом до Нью-Йорка.

Разница между секретом и общеизвестными сведениями не так велика, как принято думать, и тем более в Колумбии. Здесь, несмотря на своеобразное «жесткое правосудие», практиковавшееся Моралесом, даже наиболее охраняемые тайны часто становились достоянием людей, которым знать их совершенно не полагалось.

Джулио Роблес, подобно своим предшественникам и, без сомнения, тем, кто придет ему на смену, занимался скупкой секретов. Все в Медельине знали Джулио, специалиста из сектора лесоводства Всеамериканского банка развития. «Эль-БИД» – как обычно называли в Медельине этот банк – выдавал займы в миллионы долларов без гарантий возврата. В теории он должен был спонсироваться всеми правительствами Американского континента, но в реальности большинство его ресурсов поступало из Соединенных Штатов, потому и штаб-квартира банка находилась в Вашингтоне. Большую часть его персонала составляли латиноамериканцы, а большая часть денег, которые он «давал взаймы», уходила на юг от Рио-Гранде, где политиканы и бизнесмены превозносили банк за необременительные условия кредитования и рассматривали как источник твердой валюты и финансирования крупных инфраструктурных проектов.

Так что дружить с людьми из «Эль-БИД» имело прямой смысл.

И Джулио Роблес легко заводил друзей. Все знали его потертые джинсы и вечный рюкзачок за плечами, придававший ему вид человека, собравшегося в путешествие в джунгли. Впрочем, Роблеса видели и в костюме, и даже в смокинге, когда он посещал светские мероприятия в городе. Его всегда куда-нибудь приглашали: то на ленч, то на прием, – ибо этот молодой жизнерадостный гватемалец щедрой рукой раздавал чеки на охрану и консервацию поросших лесами участков земли и проекты по сохранению окружающей среды. Темноволосый, обладавший чрезвычайно привлекательной внешностью холостяк Роблес, с глазами синими, как Карибское море, и обворожительной улыбкой, разбил в Медельине немало женских сердец. Однако в отличие от других специалистов из «Эль-БИД», которых посылали в Медельин сроком на два года, люди, находившиеся на должности Роблеса, сменялись каждые шесть месяцев, поскольку только при таком условии их начальники могли рассчитывать на то, что они вернутся домой живыми и невредимыми.

На самом деле молодого человека звали не Джулио Роблес и приехал он вовсе не из Гватемалы, проблема же спасения влажных тропических лесов представляла для него лишь академический интерес и стояла на заднем плане. Джулио Карденас был американским гражданином и служащим американского министерства юстиции, в частности его службы ДЕА, занимавшейся борьбой с распространением наркотиков. Как ДЕА внедряла своих людей в «Эль-БИД», Джулио не спрашивал. Но служба делала это, и до сих пор ни один из ее агентов не был убит или разоблачен. Возможно, думал Джулио, тут, как всегда, сыграли роль деньги. Если бы бесследно пропал хотя бы один сотрудник банка, местные дельцы обнаружили бы, что расходы на развитие края сильно урезаны, а многие выгодные проекты заморожены. Как бы то ни было, Джулио продолжал исправно трудиться, совмещая обе свои деятельности, и всегда держал ушки на макушке.

Роблес ушел с приема в перуанском консульстве около девяти вечера, обменявшись предварительно прощальными объятиями по меньшей мере с четвертой частью гостей. После этого он сел в автомобиль, выехал из Медельина и покатил в сторону Картахены. Отъехав от города километра два и оказавшись в том месте дороги, где она делала резкий поворот налево, а потом направо, он посмотрел в зеркало заднего вида и, притерев автомобиль к бровке, остановился. Мужчина небольшого роста, лет тридцати, в простой крестьянской одежде, отделился от придорожных кустов и забрался в машину Роблеса.

– У тебя есть что-нибудь для меня, мой друг? – спросил с улыбкой американец, трогая авто с места.

– У меня много чего есть для вас, дон Джулио, – сказал пассажир сдержанно, хотя выражение его обветренного морщинистого лица свидетельствовало о том, что ему не терпится поделиться своими известиями. – Надеюсь, вы заплатите мне за это?

– Эй, парень! – удивленно воскликнул Роблес. – Ты сомневаешься в моей щедрости?

Мужчина смущенно покачал головой. Каждый здесь знал, что этот сотрудник «Эль-БИД» дает пятьдесят долларов наличными за любую информацию, имеющую отношение к земельным участкам, особенно поросшим лесом. Ну а коли деревьев на упомянутых участках росло мало, то, во-первых, дерево есть дерево, а во-вторых, информацию всегда можно немного поправить в нужную сторону. Переведя дух, мужчина поведал, что узнал. О том в частности, что мэр Ромуальдес скупает земли в Медельине: владения Круггера в центре города и обширный пустырь со складскими помещениями, которые принадлежали телефонной компании, но находились в заброшенном состоянии вот уже около года.

Роблес пожал плечами: любопытно, но не более.

– А зачем он это делает?

– Я не знаю. Но у меня есть и другие известия. Куплены также три больших участка на окраине Медельина. Два у дороги на Боготу. Там много деревьев! Когда-то были частью поместья Ангелини. И еще один кусок, который мы только что проехали, – добавил информатор, махнув рукой в направлении города. – Около десяти гектаров по сторонам этой дороги.

Джулио кивнул в знак того, что принимает информацию к сведению, сбросил скорость и всмотрелся в темноту по ходу движения автомобиля, потом бросил взгляд в зеркало заднего вида. После этого, воспользовавшись тем, что дорога совершенно пустая, он сделал широкий разворот на сто восемьдесят градусов и двинулся в обратном направлении, в сторону города. Информатор выжидающе посмотрел на Роблеса.

– Как ты узнал об этой сделке, амиго?

– Жена сказала, – осторожно ответил мужчина.

– Твоя жена работает в мэрии? – строгим голосом осведомился Роблес.

– Не жена. – Информатор, помолчав, добавил: – Ее сестра.

Южноамериканские сплетни, передающиеся от семьи к семье, подумал Джулио. Своего рода «сарафанное радио». На первый взгляд обычная досужая болтовня, не заслуживающая доверия, но горе тому, кто пренебрежительно к ней отнесется. Сведения, поступавшие из таких источников, часто бывали точнее информации агентства Рейтер.

– И что твоя свояченица там делает?

– Моя… кто?

– Сестра твоей жены, – терпеливо объяснил Роблес. – Что она делает в мэрии?

– Она, скажем так… работает у мэра.

Уборщица, догадался Роблес.

– Итак, кто скупает эти участки? Сам Ромуальдес или город?

– Ни тот ни другой. Их скупает фонд Моралеса.

Роблес изо всех сил старался сохранить хладнокровие, хотя при упоминании имени Моралеса всем его существом овладело сильнейшее волнение.

Но собеседник американца понял, что информация заинтересовала Роблеса, и продолжил рассказ, все более воодушевляясь:

– Говорят, что это благотворительная акция, которую задумал дон Карлос! Помощь бедным и все такое…

– Очень интересная история, Альберди, – небрежно произнес Джулио. – Информации не много, но все равно спасибо. Мне всегда нравились забавные байки. Одного не пойму, – заговорил он доверительным шепотом, – как сестра твоей жены узнала об этом. Она ведь не секретарша, не так ли?

– Нет, – был вынужден признать информатор.

– Тогда, быть может, она очень хороша собой?

– Хотите с ней встретиться? – обрадовался Альберди, решив, что у него может появиться новый источник дохода.

– Ну нет, – сердито ответил Роблес. – Я просто хочу знать, как рядовая сотрудница мэрии смогла заполучить такую информацию.

– Она трахается с мэром.

– Расскажи об этом подробнее.

– У нее большие сиськи. – Информатор поднес руки с растопыренными пальцами к груди, чтобы наглядно продемонстрировать, какие именно, и при этом ухмыльнулся, обнажив в улыбке гнилые зубы. – А еще оливковая кожа и задница величиной с арбуз.

– Ты прямо поэт, – ухмыльнулся Роблес.

– Я бы сам ее трахнул, но жена мне за это глотку перегрызет.

– Послушай, дружок! – Джулио снова посерьезнел. – Я плевать хотел на владения Круггера в центре города. Но другие участки, если разобраться, это уже сельские угодья, и их скупка имеет самое непосредственное отношение к моему бизнесу. Ты понял меня?

Альберди ничего не понял, но какое это имеет значение! Он почувствовал, что баксы вот-вот будут в его руках, и сообщил собеседнику все, что знал. Алисия, сестра его жены, спит с Ромуальдесом уже довольно давно. Нет, мэр с ней в постели о делах не разговаривает, да и Алисии это в общем-то неинтересно. Да, она работает уборщицей, и только ей позволено убирать офис мэра. Когда Алисия приступает к работе, мэр продолжает заниматься своими делами. Он разговаривает по телефону и обсуждает все свои проблемы, как если бы комната была пустой.

Для Роблеса этот рассказ звучал вполне убедительно, поскольку жирный лентяй и тупица Ромуальдес воплощал в себе все худшие черты латиноамериканского мачо, не имея при этом ни одной положительной. Он, конечно, думал, что уборщица испытывает огромное удовольствие от интимных контактов с ним и чрезвычайно данным обстоятельством польщена, и уже хотя бы поэтому обязана относиться к своему повелителю с абсолютной лояльностью и преданно ему служить. А Алисия, наверное, и не стремилась навредить мэру своей болтовней. Просто она, переругиваясь дома с сестрой и стремясь поднять в ее глазах собственную значимость, рассказывала той о важных делах, которые Алисии стали известны благодаря близким отношениям с мэром.

Мысли у Джулио Роблеса мелькали как в калейдоскопе. Информация, которую он получил от информатора, стоила по меньшей мере пять тысяч долларов, но платить такие деньги Альберди было бы невероятной глупостью. Он поблагодарил информатора, выдал ему четырьмя бумажками восемьдесят долларов и поехал прямиком в офис Всеамериканского банка развития в Медельине. Там он заглянул в свои кодированные книги – больше из предосторожности, нежели по необходимости, ибо, будучи профессионалом, хранил условные фразы в голове, – после чего отстучал на компьютере меморандум. Дважды перечитав его, Роблес набрал некий телефонный номер в Вашингтоне и отправил меморандум по факсу.

Хотя этот номер был действительно вашингтонский, несколько цифр, которые шли после кода американской столицы, сами по себе являлись кодом, переадресовавшим сообщение на компьютер компании «АТ энд Т» в Джэксонвилле, штат Флорида, а оттуда оно ушло коллегам Роблеса из службы ДЕА, находившимся на дежурстве в полевом офисе в Майами.

Может, это что-то значит, а может, и нет, подумал Роблес, глядя, как факс вбирает в себя лист с меморандумом. Ему на ум пришли слова офицера-наставника из Академии ФБР в Квонтико, услышанные несколько лет назад: «Вы видите перед собой только часть головоломки, которая, возможно, ничего вам не скажет. Но не вам судить, что важно, а что нет. Запомните это! Нашли бит информации – отправляйте куда следует. Возможно, он уложится в схему; возможно, нет. Но это не ваше дело. Ваше дело – вовремя отослать его. Любой элемент может завершить комбинацию и даже спасти вашу задницу».

Так что Джулио Роблес всегда вовремя отсылал достававшиеся ему элементы. И элемент, который он отослал в данном конкретном случае, не только не усложнил головоломку, но явился ключевым в последовательности событий, вызвавших сильнейшее потрясение в кокаиновом бизнесе Колумбии.

Бруно Хехст служил в ЮКБ в должности менеджера группы бухгалтеров в отделе частных вкладов и считался одним из ведущих сотрудников головного офиса. Просматривая утром в пятницу почту, он испытывал чувство неудовлетворенности и печали, так как вице-президент доктор Брюггер передал один из его самых «хороших» счетов Джулиусу Аккерману, который по должности был нисколько не выше Хехста и мог похвастать лишь тем, что имел рабочий стаж на год больше, чем у него.

Счет Клейтона считался по банковской терминологии «хорошим», поскольку на него регулярно поступали средства, а если даже они и снимались, что тоже происходило довольно регулярно, величина вклада в течение длительного времени никогда не опускалась ниже отметки в тридцать миллионов долларов. К тому же клиенту начислялся весьма скромный процент, что позволяло банку зарабатывать на этом счете изрядные суммы на краткосрочных депозитах и межбанковских займах, а Бруно – репутацию хорошего менеджера.

Погрустив, Хехст принялся за чтение лежавшего сверху письма.

Почта доставлялась в банк три раза в день: в восемь утра, в полдень и в шестнадцать часов. Первым делом она направлялась в службу почтовых отправлений банка, где подвергалась сортировке. Оттуда ее разносили по отделам курьеры, так что первая партия почты попадала в руки Хехста уже в восемь сорок утра. Письмо от профессора Майкла Клейтона пришло с первой партией, и, прочитав его, Бруно довольно улыбнулся, не в силах сдержать овладевшее им приятное волнение. Письмо состояло из одного-единственного пункта со стоявшей внизу подписью и представляло собой распоряжение клиента закрыть упомянутый им счет в «Юнайтед кредит банк» и перевести все деньги на баланс адвокатской конторы «Суини, Таллей и Макэндрюс» в банке «Креди Сюисс» в Женеве. Радость Хехста еще больше увеличилась, стоило ему только представить себе, как вытянется физиономия у Аккермана, когда он будет докладывать Брюггеру, что потерял весь депозит Клейтона за каких-то сорок восемь часов.

Его первой реакцией было лично отнести письмо Аккерману, но по зрелом размышлении он решил этого не делать и поступить с бумагой согласно заведенному порядку. Написав на бланке «Аккерману Ю., комната 543» и прикрепив его скрепкой к письму, Бруно положил документ на поднос для исходящих бумаг, который должны забрать у него в двенадцать сорок. Потом, продолжая улыбаться, он занялся текущими делами. Возможно, подумал Хехст, ему удастся уйти на ленч вместе с Аккерманом и уехать в одном лифте – только для того, чтобы полюбоваться на его физиономию.

Но Аккерману спускаться на лифте в привычное для него время не пришлось. Ему было просто не до ленча, поскольку в час дня он сидел в кабинете Брюггера, созерцал его напряженное, злое лицо и размышлял о превратностях судьбы. Когда он вошел, вице-президент Брюггер указал ему на стул и, словно напрочь забыв о его присутствии, сосредоточил все свое внимание на лежавших на столе бумагах. Что бы ни случилось, думал Аккерман, несправедливо возлагать всю вину на него одного. Он знал, однако, что банку время от времени требовались козлы отпущения, и считал, что отнюдь не застрахован от этой роли.

Неожиданно дверь распахнулась и в комнату вошли двое. Их появление никак секретаршей не анонсировалось, что было явным нарушением этикета. Более того, эти люди даже не соизволили постучать и вошли в кабинет с таким видом, как если бы банк принадлежал лично им. Аккерман узнал Вальтера Лафоржа, начальника отдела безопасности, за которым следовал, отставая на шаг, монументальный, ростом под семь футов, доктор Ульм, председатель правления банка и его директор. Брюггер сразу же встал и сделал шаг в сторону от своего плюшевого кресла, уступая место высокому начальству. Кое-как устроив в кресле свое огромное тело, доктор Ульм одного за другим обозрел присутствующих. Его серые, со стальным оттенком, глаза не выдавали никаких эмоций, угольно-серый костюм был сшит у лучшего лондонского портного, а неброские наручные часы произведены лучшей в Швейцарии фирмой «Патек Филипп». Словно по контрасту с ним Лафорж носил легкомысленный зелено-оливковый костюм и летний желтый галстук, но легкая седина на висках говорила о том, что его моложавая внешность обманчива. Кстати сказать, Лафорж, в отличие от всех, кто находился в комнате, не был банкиром. Он просто работал на банк.

– Итак, Аккерман, объясните нам, что все это значит. – Тон Ульма был вроде бы доброжелательным, но Аккерман не обманывался на сей счет, ожидая для себя самых серьезных неприятностей.

Тем не менее он ничем не выдал своего беспокойства и рассказал об этом деле во всех подробностях, не упустив ничего. Он начал с телефонной договоренности о первой встрече с Клейтоном и закончил моментом, когда американец ушел из банка, подписав все бумаги. Он не налегал на то обстоятельство, что обсудил основные пункты сделки с доктором Брюггером, но, естественно, не забыл упомянуть об этом. Избегая взгляда последнего, он поведал также о результатах проведенной в Нью-Йорке проверки, привел все связанные с нею имена, указал время контактов и выложил на стол копии полученных из-за океана документов.

Когда Аккерман закончил свое повествование, Ульм посмотрел на Брюггера, который в подтверждение слов подчиненного кивнул.

– Это письмо… – вмешался в разговор Лафорж. – Когда оно пришло?

Аккерман кашлянул, прочищая горло.

– Его получил сегодня утром один из моих коллег, господин Хехст, и передал мне с очередной партией почты.

– Кто это, Хехст?

– Сотрудник, занимавшийся ранее этим счетом, сэр, пока я не получил в прошлую среду указание от доктора Брюггера взять его себе.

– Я бы хотел переговорить с ним, – сказал Лафорж, ни к кому конкретно не обращаясь, будто делал некое официальное заявление.

Ульм, который в этот момент просматривал бумаги, лежавшие на столе Брюггера, передвинул их по столешнице к Лафоржу и повернулся к Аккерману:

– Вы разговаривали с кем-нибудь об этом счете?

– Только с доктором Брюггером, господин председатель.

– Хорошо. Вы и впредь ни с кем не будете обсуждать эту проблему. Ясно?

– Так точно, господин председатель.

– Что бы мне хотелось знать прежде всего, – Лафорж, вынув из папки листок бумаги, не отводил от него глаз, – как мертвец мог написать это послание?

Все повернули головы в его сторону и с недоумением посмотрели на Лафоржа.

– Прошу вас, Вальтер, объясните, что вы имеете в виду, – проворчал Ульм.

– Восемнадцатое ноября! – Лафорж помахал в воздухе письмом. – Послание, в котором профессор Майкл Клейтон предлагает нам закрыть счет, датируется восемнадцатым ноября. – Начальник службы безопасности передал бумагу Ульму. – Об этом же свидетельствует марка на конверте. – Он продемонстрировал председателю также и конверт с маркой.

Прежде чем кто-либо успел среагировать на это сообщение, Лафорж вынул из папки копию свидетельства о смерти Майкла Клейтона и объявил:

– Четвертое ноября! – Затем он повернулся к Аккерману: – Вы проверили подпись?

– Разумеется, сэр. Как же иначе? В тот же момент как получил письмо. Она… хм… показалась мне подлинной.

– Ну что ж, мы, разумеется, снова проверим ее.

– И что же вы думаете по этому поводу, Вальтер?

– Возможно, мы имеем дело с подделкой, господин председатель. Но может быть, что это письмо с открытой датой. – Лафорж приблизил к глазам листок и тщательно исследовал взглядом отпечатанный на компьютере текст. – Иногда так делают. Но разумеется, – сказал он со значением, – держатель документа потом датирует его задним числом. Чего в данном случае, как мы видим, не наблюдается.

– На мой взгляд, сэр, в этом деле наличествует еще одно любопытное обстоятельство, – вступил в разговор Аккерман.

– Говорите, – быстро отреагировал на его реплику Брюггер, воспользовавшись удобной возможностью подчеркнуть, что он в этой компании тоже не последний человек.

– Я имею в виду бенефициариев этой транзакции, являющихся держателями счетов «Креди Сюисс»…

– То есть господ Суини, Таллея и Макэндрюса? – уточнил Лафорж, прочитав эти фамилии в письме Майкла Клейтона.

– Да, сэр. Это та же адвокатская контора из Нью-Йорка, которая подтвердила смерть профессора Клейтона, когда туда обратился мистер Ислер.

– Ислер? – переспросил Ульм.

– Он работает в нашем нью-йоркском офисе, – пояснил Брюггер. – Я дал ему указание лично проверить все факты, что он и сделал.

– Понятно. В таком случае это подделка… Да, Вальтер?

– Я должен все как следует проверить, сэр. Кроме того, мне надо переговорить с Мартелли из «Креди Сюисс».

Никто не стал оспаривать его слова. Тайна вкладов являлась одним из основополагающих принципов швейцарского банковского законодательства, и необоснованное разглашение сведений по поводу того или иного вклада могло рассматриваться как преступление. Но в Швейцарии нет большего преступления, нежели жульничество в банковской сфере. На такие вещи за границей швейцарцы не обращали внимания, но в данном случае просматривалась явная попытка совершить мошеннические действия здесь, в Цюрихе! В качестве злоумышленников могли рассматриваться или новый клиент банка Том Клейтон, в случае если деньги не принадлежали ему, или те люди, которые хотели снять деньги со счета и перевести в Женеву. При таких условиях Лафорж, стремившийся, не поднимая шума, перемолвиться словом со своим коллегой из родственного финансового учреждения, мог рассчитывать на полное понимание с его стороны, ибо упомянутый Мартелли и сам в прошлом обращался в ЮКБ за такого рода услугой.

– А как быть с теми пятью миллионами долларов? – спросил Аккерман прерывающимся от волнения голосом.

– Какими пятью миллионами? – осведомился угрожающим тоном Ульм, и глаза всех присутствующих повернулись к Аккерману.

– Я перевел сегодня утром в Лондон пять миллионов! – Когда Аккерман объяснял, как и почему сделал этот перевод, его тело сотрясалось от страха.

Едва он закончил, Ульм и Брюггер синхронно устремили глаза на циферблат настенных часов. Стрелки показывали тринадцать двадцать. До закрытия операций по переводу денежных средств в иностранной валюте оставалось час сорок минут.

– Немедленно остановить транзакцию! – приказал Ульм. – Посмотрим, как отреагирует на это мистер Клейтон. Если ему нечего скрывать, он будет жаловаться. Если же будет хранить молчание, мы можем заняться пересмотром договора по его счету.

Все дружно кивнули, выражая одобрение.

– Ну а пока, – Ульм поднялся с кресла, – мы ничего не будем предпринимать. Если ваш клиент позвонит, – он повернулся к Аккерману, – отвечайте ему как ни в чем не бывало. Но ничего не делайте. Абсолютно ничего, пока не проконсультируетесь с доктором Брюггером. Вы меня поняли?

– Да, господин председатель. – Аккерман с облегчением вздохнул: совещание наконец закончилось, и он получил передышку, хотя и временную.