Текст книги "Смертельное наследство"

Автор книги: Билл Видал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Глава 5

Вальтер Лафорж сел на дневной поезд, отправлявшийся с Центрального вокзала в Цюрихе и следовавший до Женевы. Там он взял такси и поехал в находившийся неподалеку от вокзала отель «Англетер». Проигнорировав главный вход, он вошел через служебную дверь и спустился в так называемую Леопардовую гостиную. Грандиозный бар представлялся идеальным местом для серьезных встреч благодаря приглушенному освещению, значительному расстоянию, отделявшему столики друг от друга, и тому факту, что помещение находилось в стороне от гостиничных холлов и коридоров и праздные зеваки туда не заглядывали.

Лафорж подождал, когда глаза привыкнут к полумраку, огляделся и увидел элегантную фигуру Мартелли, привычно сканировавшего взглядом посетителей бара со стоявшего у левой стены дивана, откуда был хорошо виден вход.

– Вальтер! – Человек из «Креди Сюисс» (КС) поднялся с места, протягивая руку для рукопожатия. – Рад тебя видеть, старина, – добавил он и жестом предложил гостю располагаться на диване рядом с ним.

– Взаимно, Гвидо, – искренне ответил Лафорж.

В их мире существовало не так уж много людей, с которыми можно позволить себе роскошь доверительного общения. Разговаривая с Мартелли утром по телефону, Лафорж по сути дела сказал мало и лишь намекнул, что речь у них пойдет о не слишком приятных вещах. Тем не менее он сразу назвал имена интересовавших его клиентов «Креди Сюисс» и договорился о встрече ближе к вечеру. Начальники службы безопасности даже в Швейцарии имеют ненормированный рабочий день.

– Упомянутая тобой компания, – начал Мартелли, – хорошо нам известна. Это адвокаты из Нью-Йорка, держащие у нас счет в течение продолжительного времени. Полные данные на них хранятся в директорате, и все эти данные проверены. – Он не принес с собой никаких бумаг, которые могли бы подтвердить его заявление, но у этих двоих было принято верить друг другу на слово.

Лафорж наклонил голову в знак того, что принял слова коллеги к сведению, после чего сообщил свою часть информации по данному делу. В частности, рассказал о полученном в ЮКБ письме с требованием о переводе в КС крупной суммы, заметив, что имеет сомнения относительно подлинности этого послания. Являются ли подобные крупные трансферты нормой для клиентов КС?

Мартелли кивнул. Многомиллионные трансферты приходят довольно часто. Но это почти всегда деньги клиентов, которые долго в КС не залеживаются. Процент удерживается, а основные суммы направляются на другие счета. Достаточно распространенная практика в адвокатских фирмах.

– Спасибо, Гвидо, – с чувством сказал Лафорж. – Хочу, чтобы ты уяснил себе, что на этот раз нам придется действовать в обход инструкций.

Теперь настал черед Мартелли кивнуть в знак согласия.

Лафорж продолжил:

– Возможно ли, чтобы твой клиент обратился к тебе с вопросом относительно прибытия указанного трансферта?

– Ты хочешь, чтобы я поставил тебя в известность в том случае, если таковое случится, так?

– Я был бы очень благодарен тебе за это.

– А полицию ты собираешься подключать?

– Не на этой стадии.

– А когда соберешься, проинформируешь меня заранее?

– Можешь на меня положиться.

– Очень хорошо. Буду держать тебя в курсе событий. Есть что-нибудь еще, о чем мне следует знать?

– Пока у меня одни только подозрения. Но тем не менее… Твой клиент… ну, эта адвокатская фирма… Может статься, она занимается не совсем… хм… законными вещами.

– Спасибо, Вальтер.

– Взаимно, Гвидо.

Они обменялись еще несколькими вежливыми фразами, справились о здоровье домашних, после чего расстались и отправились каждый по своим делам. Вальтер сразу же двинулся на вокзал. Доктор Ульм, высказывая позицию их банка по данному делу, недвусмысленно дал понять, что считает письмо подделкой. Возможно, за этим стоят адвокаты. Или они считают, что молодой Клейтон не знает о счете в Цюрихе. По крайней мере, когда Клейтон впервые заговорил о счете с Аккерманом и Аликоной, он не производил впечатления человека, обладающего всей полнотой знаний по данному вопросу. Тем не менее документы у него в полном порядке, и его права на счет невозможно оспорить.

«Итак, – продолжал развивать свою мысль Ульм, – если мы правильно истолковали все факты, то новых писем с того света не последует. С другой стороны, если американские адвокаты считают, что их требования совершенно законны, то не преминут снова связаться с ЮКБ. Но это письмо технически относится к счету, который более не существует, и по швейцарскому закону банк даже не обязан признавать тот факт, что оно вообще было получено. По документам требуемые адвокатами деньги принадлежат Томасу Клейтону, который изъявил желание оставить их в ЮКБ. Банк согласился. Всё».

Когда семичасовой поезд, направлявшийся в Цюрих, стал отходить от платформы, Лафорж механически взглянул на свои наручные часы и поморщился: стрелки показывали две минуты восьмого. Надо будет отдать часы в мастерскую, чтобы проверили.

Вернувшись поздно вечером в офис, Лафорж, воспользовавшись разницей во времени, позвонил в Колумбийский университет. Сказал, что хочет переговорить с профессором Майклом Клейтоном. Его соединили с безутешной бывшей секретаршей. Неужели абонент не знает печальную новость? – спросила она.

– Извините, не знал. – Лафорж изобразил шок и после паузы добавил, что он старый друг профессора из Сорбонны. – Когда, говорите, он умер?

– Четвертого ноября, сэр. Это была так ужасно. И так неожиданно.

– Какой кошмар! Мне необходимо передать соболезнования его семье. Вы не знаете, часом, его сын все еще живет в Европе?

– Да, сэр. В Лондоне. Хотите, чтобы я дала вам его адрес?

– Нет, спасибо. Он у меня дома. Благодарю за содействие.

Похоже, доктор Ульм оказался прав в своих предположениях.

* * *

В субботу утром Кэролайн Клейтон встала с постели рано и спустилась вниз, чтобы позавтракать с детьми и нянькой. В доме царила приподнятая, праздничная атмосфера – энтузиазм Кэролайн оказался заразительным.

– Это и вправду такой хороший дом, мама? – спросил юный Патрик.

– Сам увидишь. – Кэролайн улыбнулась. – Я уверена, он тебе понравится.

В полдевятого позвонила мать Кэролайн, чтобы поболтать с дочерью. Кэролайн сказала, что они скоро уезжают в Уилтшир, и с радостью приняла приглашение матери заехать к ней на ленч после осмотра дома. Родители Кэролайн жили всего в двадцати пяти милях от того места, которое Клейтоны планировали посетить.

В девять часов к домочадцам присоединился Том. Волосы у него влажно блестели после душа, а костюм, отличавшийся простотой и удобством, идеально подходил для загородной поездки. Том решил не говорить жене о пяти миллионах, переведенных на счет фирмы «Таурус». Поскольку он не сообщил ей ранее о своих финансовых потерях, одно как бы отменяло другое. Что же касается оставшихся тридцати семи миллионов, то о них он ей, конечно, расскажет, но не сейчас, а когда узнает правду о происхождении наследства. Он не знал, какова будет реакция Кэролайн, и решил подстраховаться.

Представитель агентства по недвижимости, которое находилось в Лондоне, выдал им ключи от дома. Несколько месяцев назад этот агент уже показывал Кэролайн дом, поэтому он согласился предоставить Клейтонам возможность осмотреть поместье самостоятельно, тем более у него не было никакой охоты тащиться в Уилтшир в субботний день. Кроме того, агент уже прощупал финансовые возможности семьи, задав Кэролайн во время предыдущей поездки несколько наводящих вопросов, и пришел в хорошее расположение духа, узнав, что ее муж работает в крупном банке в Сити.

В настоящее время поместье пустовало. Предыдущие владельцы переехали жить на Бермуды, после того как потеряли все свои британские авуары из-за рецессии.

Выехав из Кенсингтона, где находился их дом, Клейтоны уже через четверть часа выбрались на шоссе. Кэролайн вела машину на скорости восемьдесят миль в час – на десять миль выше разрешенной, но на пять миль ниже той, при которой полиция начинает проявлять к водителю интерес. Им понадобилось около часа, чтобы при типичном ноябрьском мелком нудном дождике и сравнительно скромном субботнем движении доехать до поворота на Чиппинг-Содбери, после чего они выбрались на сельскую дорогу, ведущую к Корстон-Парку.

Ворота – кованые тяжелые створки с каменными тумбами по краям – оказались закрыты. Запиравшие их массивные цепи и замок свидетельствовали, что поместье знавало лучшие времена. За воротами начиналась дорога, змеившаяся между огороженными заборчиком пастбищными участками, которые, лишенные скота и заботы, имели запущенный вид. Свежие выбоины на дороге также представлялись немыми символами царившего вокруг упадка. С наступлением весны, подумала Кэролайн, все здесь покроется буйной растительностью и окончательно приобретет черты первозданной дикости. Через пятьдесят ярдов от ворот дорога сворачивала в лес, некоторое время шла среди деревьев, а потом выходила на обширную прогалину, в центре которой высился Корстон-хаус.

Это был большой двухэтажный дом с высокой мансардой, выстроенный из котсуолдского песчаника. Разбитые вокруг здания цветники, как и все прочее здесь, демонстрировали признаки запустения, но могли быть при известном трудолюбии и приложении рук восстановлены. Клейтоны остановились у главного входа, и, пока Том отпирал двери, дети носились с радостными криками по покрытому галькой двору.

Дубовая дверь наконец со скрипом отворилась, и из черного провала повеяло затхлостью, что характерно для заброшенного жилища. Второй характерной чертой была темнота, которая встретила их внутри, но Кэролайн сразу стала раздергивать шторы, и в скором времени серенький свет осеннего дня проник в помещение и вернул его к жизни. Несмотря на почти полное отсутствие мебели, интерьер дома оказался даже более внушительным, нежели экстерьер. Из квадратного холла на цокольном этаже можно было пройти в пять различных гостиных слева и справа от входа. Доминирующим элементом являлась грандиозная лестница, уходившая вверх в задней его части, затем на первом этаже она раздваивалась и уводила в левое и правое крылья на втором этаже здания. Длинные коридоры по обеим сторонам лестничной площадки вели в шесть спален и две ванные комнаты. Коридоры заканчивались менее амбициозными лестницами, позволявшими подняться на верхние этажи, не возвращаясь к главной лестнице, и предназначавшимися также для обслуживающего персонала и переноски домашних припасов.

Кэролайн открыла двойные двери справа от входа и, начав раздергивать и поднимать шторы, исполненным энтузиазма голосом позвала Тома.

– Ты только взгляни на это!

Комната и впрямь была великолепна: она имела пятьдесят футов в длину, то есть занимала почти весь цокольный этаж, если не считать холла, и тридцать футов в ширину, а также обладала богато орнаментированными потолком и стенами. В дальнем ее конце находился огромный камин, облицованный плитами каррарского мрамора, которые, весьма возможно, являлись свидетелями куда более отдаленных и более благополучных времен. Метой же времен нынешних стала поленница сухих дров возле камина и набросанные поверх нее старые газеты. Когда-то в помещении находились и замечательные старинные канделябры, но были проданы вместе со всей обстановкой прежними владельцами.

Однако несмотря на весь этот печальный антураж в окружении ободранных стен, дом казался вполне добротным сооружением. Несколько лет назад, во времена рецессии, его можно было приобрести за полмиллиона, теперь же за него просили миллион. Но если бы продавец обставил презентацию чуть лучше, то вполне мог бы взять за дом и большую сумму. Но прежние владельцы были далеко, а те, кому он перешел за долги, хотели побыстрее сбыть его с рук. Для них Корстон-Парк являлся обузой, закладом, который требовалось обратить в наличные. Так что миллион представлялся Тому вполне справедливой ценой, и он собирался ее заплатить.

Клейтон слышал шаги жены, которая обходила комнаты на верхнем этаже, выкрикивая, что первым делом надо обустроить современные ванные комнаты – явная уступка высоким американским стандартам в области личной гигиены. Отметив это легкой ухмылкой, Том прошел на кухню, вход в которую находился под лестницей. Кухня и подсобное помещение, как и все в этом доме, обладали огромными размерами и точно так же были лишены меблировки и какого-либо оборудования за исключением плиты, которую, вероятно, не смогли вынести из-за ее грандиозных габаритов. Открытая дверь в дальнем конце помещения позволяла рассмотреть уходившие вниз ступени: при кухне, несомненно, имелся погреб.

Дети увидели отца сквозь окно и забарабанили в закрытую дверь черного хода.

– Здесь есть теннисный корт! – воскликнул Патрик.

– И плавательный бассейн! – добавил Майкл.

Том вышел на задний двор и последовал за мальчиками, которые, увлекая его за собой, перешли на рысь. Сквозь твердое покрытие корта проросла трава, а бассейн весь затянуло тиной.

– И каковы ваши впечатления? – бодрым голосом осведомилась Кэролайн, выглядывая из окна на втором этаже. – Только не говорите мне, что можно найти и получше!

– Ну, здесь потребуется кое-какая работа, – ответил Клейтон с наигранной легкостью, пытаясь скрыть вдруг овладевшее им беспокойство: тайна цюрихского счета периодически портила ему настроение.

– Будем делать понемногу и постепенно приведем дом в порядок. Подожди, я сейчас спущусь.

Она присоединилась к ним на заднем дворе, и они все вместе пошли по заросшей сорняками тропинке к озеру. Увидев полоску воды, дети бросились к ней во всю прыть, проигнорировав призывы родителей к осторожности.

– Только подумай! – сказала Кэролайн. – Ты сможешь приглашать сюда приятелей пострелять по тарелочкам, вместо того чтобы ждать, когда тебя пригласят.

Ее родители приохотили Тома к этой английской разновидности стрельбы по мишени, которой он теперь предавался с увлечением.

Том рассмеялся и обнял жену за плечи:

– Не надо меня уговаривать. Мне нравится этот дом. Очень нравится.

– Тем не менее сделать встречное предложение не помешает, – наставительно сказала жена.

– О’кей. Скажи им, что мы даем девятьсот тысяч. Наличными. И попроси, чтобы нам оставили ключи. Мы должны досконально здесь все осмотреть.

По пути к Струду, где жила мать Кэролайн, дети спросили, что произойдет с их старым лондонским домом. Том объяснил, что он должен ходить на работу в Сити, а дети – в школу, так что городской дом они сохранят, а в Корстон-Парк будут ездить на уик-энды и каникулы. Но позже, возможно, вся семья переселится за город.

В последующие полчаса Патрик и Майкл пустили на ветер сто тысяч виртуальных фунтов, болтая о том, как лучше обустроить дом для своих нужд, после чего заспорили, кто из них в какую комнату вселится. Прежде чем они доехали до дома матери Кэролайн, снова пошел дождь, но жена даже не озаботилась включить «дворники» – в столь благословенный день не стоит обращать внимания на всякие мелочи. Сегодня для Кэролайн не существовало ни туч, ни дождя – на ее горизонте было ясно.

* * *

Собираясь в понедельник на работу, Дик Суини снова почувствовал себя не в своей тарелке. Он надеялся, что деньги с цюрихского счета уже успешно переведены в Женеву. Но всякий раз, когда он думал об этом, у него в воображении возникал образ Тома Клейтона. Войдя в контору, Дик наклеил на лицо преувеличенно бодрое выражение – обычная нью-йоркская практика – и обменялся несколькими любезными словами с клерком у входа, после чего проследовал в компании секретарши в свой кабинет. Пока он снимал и вешал пальто, она просмотрела предназначавшиеся Дику сообщения и заверила, что все дела, возникшие в его отсутствие, получили должное разрешение.

– Кроме того, – добавила секретарша, – в четверг звонил из Лондона Том Клейтон. Обещал перезвонить сегодня.

Прежде чем адвокат успел опуститься в кресло и перевести дух, его взгляд упал на аккуратно отпечатанный меморандум, оставленный его помощником: «Заходил мистер Ислер из „Юнайтед кредит банк“. Хотел удостовериться в смерти профессора Клейтона, а также получить подтверждение, что наша фирма является его душеприказчиком». Разумеется, Уэстон Холл не мог не подтвердить то, что считалось общеизвестным. Он также предложил мистеру Ислеру при необходимости связаться с мистером Суини. В случае же если у мистера Суини возникнет желание переговорить с представителем ЮКБ, то мистера Ислера можно найти в офисе его банка на Брод-стрит в Нижнем Манхэттене.

Суини плюхнулся в кресло и некоторое время гипнотизировал меморандум взглядом.

– Вы в порядке? – обеспокоенно спросила секретарша.

– В полном, – заверил ее Суини, хотя это получилось у него не слишком убедительно. Потом добавил: – Просто все еще сказываются последствия этого чертова перелета. Послушайте, Мэри, мне надо сейчас кое-что сделать. Поэтому ни с кем меня не соединяйте. Переключайте звонки на Уэстона, если возможно. Но меня беспокоить нельзя, пока я не скажу обратное. О’кей?

Она кивнула в знак того, что принимает информацию к сведению, и вышла из комнаты, несколько удивленная нестандартным поведением босса.

Адвокат положил руки за голову, немного отодвинулся от стола и, откинувшись на подушки кресла, невидящими глазами уставился в потолок. Что теперь? Он неоднократно говорил Салазару о возможных осложнениях, но такому клиенту не скажешь: «Я вас предупреждал».

Пятнадцать лет назад Имон Суини, удаляясь от дел, сообщил сыну о счете Салазара. На этом счете фирма заработала неплохие деньги, а кроме того, Джо считался надежным другом. Нельзя сказать, чтобы Дик был слишком уж щепетильным парнем и ему претило заниматься грязными делами. Напротив, он искренне верил в то, что миром правит коррупция, а слова «хорошо» и «плохо» применительно к бизнесу являются совершенно бессмысленными. В делах имеет значение только результат; успех – это главное, и средства для его достижения несущественны.

Но Дик не признавал убийств, раз и навсегда подведя под этим черту, и боялся, что если Майкл Клейтон – а ныне его сын – обнаружит обман, тот станет жертвой не знающего жалости Салазара.

В конце тридцатых годов, когда Дик вступал в пору юности, его отец и Пат Клейтон были неразлучны. Не проходило уик-энда, чтобы кто-нибудь из них не посетил со своей семьей дом приятеля. Они пили ирландское виски и слушали песни на гэльском языке. Клейтон-старший был крутой мужик, и дорогие костюмы, которые он носил, не могли скрыть его развитой мускулатуры и повадок уличного бойца.

Нью-Йорк в начале прошлого века представлял собой своего рода этнический архипелаг, где каждое национальное сообщество опиралось на собственные силы и контролировало прежде всего своих людей. Строительная компания Клейтона довольно быстро начала процветать благодаря тому, что некоторые преуспевшие ирландские иммигранты захотели обзавестись собственными домами. Клейтону удалось убедить их доверить свои заботы ему. И он начал строить дома, парковочные площадки, а со временем даже возвел несколько церквей и школ.

Потом некоторые из составивших себе состояние ирландских иммигрантов захотели проникнуть в англоязычный истеблишмент и стать его частью посредством дальнейшего расширения своей деятельности. Клейтон напомнил им, как англичане третировали ирландцев в стране их предков, и поставил под вопрос порядочность тех членов общины, которые собирались добровольно вести свой бизнес с протестантами. Он даже говорил, что такие деятели не заслуживают того, чтобы называться ирландцами. Клейтон предложил ирландскому сообществу в Нью-Йорке помогать делу освобождения Изумрудного острова от английского владычества, для чего сам отчислял некий процент от доходов своей строительной фирмы. Однако преуспевающие члены общины относились к его деятельности и его инициативам весьма прохладно. А один богатый текстильный импортер даже заключил договор о строительстве склада с подрядчиком-протестантом. Но как только строительство было завершено, склад сгорел дотла. В так называемом ирландском Нью-Йорке не сомневались, что это дело рук Пата Клейтона, которого, как обычно, укрыла от правосудия адвокатская фирма «Имон Суини и К°».

В 1919 году конгресс принял восемнадцатую поправку к конституции. Выдвинувшийся на волне пуританской демагогии конгрессмен Эндрю Уолстед заявил, что алкоголь вреден для Америки и что американцы должны стать нацией сплошных абстинентов. Его поддерживало весьма пестрое сообщество сторонников из разных фракций вроде Англосаксонской лиги, Евангелистского протестантского движения и Фронта противников чужеземного засилья. В результате появился «сухой закон» и родилась нелегальная алкогольная индустрия, достигшая в стране такого размаха, о каком никто и помыслить не мог. (Удовлетворив потребности нации в спиртном, она заложила также основу для нелегальной торговли наркотиками, взявшей на вооружение во второй половине двадцатого века ее методы и структуру.) Запрещенный продукт доставлялся грузовиками из Канады и судами из Европы и с островов Карибского моря. Тысячи тонн крепких напитков проходили таможенные барьеры благодаря взяткам. В скором времени появились и первые алкобароны, обладавшие смелостью, умом и властью для организации дистрибуции контрабандного спиртного. В Чикаго между итальянцами и ирландцами, не поделившими алкогольный рынок, даже вспыхнула самая настоящая война. Тогда и взошла звезда небезызвестного Аль-Капоне, который, по слухам, в одном только 1927 году сделал на нелегальной торговле спиртным более ста миллионов долларов. В Бостоне же верх взяли ирландцы, добившиеся преимущественного положения сравнительно мирными средствами. А Нью-Йорк оказался слишком велик для какой-либо одной группировки, и здесь бутлегерством занималось множество национальных кланов. Клейтон съездил в Ирландию за поддержкой, после чего в ирландском Нью-Йорке ни одна приличная гостиница или закусочная, приторговывавшая спиртным, не могла открыться без его одобрения или участия.

Примерно в это время он познакомился с молодым пуэрториканцем из Бронкса. Тогда Хосе, позднее ставшему Джо, Салазару едва исполнилось восемнадцать, он очень плохо говорил по-английски, изворачивался как мог и жил на сомнительные доходы, одалживая деньги представителям низших слоев испаноязычного сообщества. Одно время он работал на подхвате у своего отца Эмилио, открывшего ссудную кассу с капиталом в три тысячи долларов, добытых им в результате налета на отделение банка «Сейвингз энд Лоан». Эмилио ходил по домам, давая взаймы по десять-двадцать долларов людям, которые не могли из-за своего бедственного положения обратиться в банк, и драл с них чудовищный процент – одолженная им сумма удваивалась каждые тридцать дней. Когда Хосе-Джо исполнилось шестнадцать, Эмилио начал учить его методам работы в ссудной кассе, так что в восемнадцать парню даже стало нравиться иметь дело с несостоятельными должниками.

Однажды, в разгар «сухого закона», молодой Джо Салазар зашел в ирландский бар. Хотя его нельзя было назвать постоянным клиентом, он жил по соседству и в баре этого парня знали. Владелец налил Джо за счет заведения двойную порцию ирландского виски и попросил об услуге: ему требовались пятьсот долларов сроком на неделю.

– На что? – осведомился Джо.

Владелец бара вынул из-под прилавка бутылку «Бушмилса».

– Лучшее виски, какое только можно купить за деньги. – Он ткнул пальцем в этикетку.

Салазар мысленно произвел калькуляцию.

– Тридцать процентов за семь дней. – И полез в карман за бумажником.

Владелец заведения скрепил сделку рукопожатием и с благоговением принял от Джо пять стодолларовых купюр. Через неделю Салазар зашел в бар и забрал причитавшиеся ему шестьсот пятьдесят долларов.

– То самое? – поинтересовался Джо, поднимая стакан, который ему налили. – И сколько такого виски ты можешь толкнуть?

– Здесь, в баре? – Бармен наклонился к молодому человеку. – Десять ящиков в неделю без проблем, но…

– Не в ящиках, – перебил его Салазар, – ты мне их на деньги переведи.

– Торгуем на две штуки в неделю без проблем.

– И где берешь товар?

– Ну ты даешь, Джо! – удивился ирландец. – Как я могу тебе это сказать?

– А придется, – спокойно ответил Салазар, – если хочешь, чтобы мы стали партнерами.

Так бармен О’Мелли вовлек Джо Салазара в бутлегерский бизнес. На следующее утро они оба отправились к Пату Клейтону и заплатили наличными за контейнер виски пятьсот долларов.

К 1933 году, когда двадцать первая поправка положила конец «сухому закону», Джо Салазар давно уже расстался с О’Мелли и лично заправлял рынком алкогольных напитков в латиноамериканском квартале, став крупнейшим клиентом Пата Клейтона. Имон Суини помогал им обоим. На примере недальновидного Аль-Капоне, нагромоздившего вокруг себя горы трупов, но попавшего в тюрьму из-за неуплаты налогов, Суини учил своих подопечных уделять повышенное внимание бухгалтерским книгам и вести торговые операции через реальные и подставные компании. Учение пошло впрок, и в 1933 году Клейтон и Салазар уже имели солидные состояния, причем на вполне легальной основе. После отмены «сухого закона» Клейтон вернулся к строительству домов, а Салазар открыл на Манхэттене офис, превратив ссудную кассу в ссудный банк.

Потом пришла война и настала эпоха черного рынка, когда на купле-продаже медикаментов, оружия и амуниции можно было нажить огромные капиталы. Салазар и Клейтон вновь объединили усилия. Первый обеспечивал торговые операции деньгами – у него появилось множество инвесторов со стороны, – второй же взял на себя труд по перевозке ценных грузов контрабандой через границу. И по-прежнему рядом с ними находился Имон Суини. Он предупредил их о создании новой государственной службы безопасности – ФБР, агентов которой, в отличие от местной полиции, купить было трудно. Кроме того, он предложил им хранить капиталы за пределами Америки, если их источники могли показаться властям подозрительными. В те годы иметь дело со Швейцарией трудностей не представляло. Каждый мог сделать вклад в швейцарском банке, не давая никаких объяснений относительно происхождения денег. И Суини открыл для Клейтона и Салазара два счета в разных городах и разных банках Швейцарии.

А потом в один прекрасный день оба клиента Суини выпали из схемы. Шел 1944-й, и Америка уже три года находилась в состоянии войны. Из страны переправлялись на судах тонны морфия для американских госпиталей на Тихоокеанском фронте и в Европе. Однако морфин пользовался огромным спросом и на нью-йоркском черном рынке, так как являлся главным ингредиентом для производства героина, вошедшего в это время в моду у богатых бездельников и наркоманов. Салазар отправился к Клейтону с деловым предложением сосредоточить усилия на новой модной отрасли, но тот отказался. Он не возражал против торговли выпивкой и оружием, так как вырос в ирландском Донегале, где и то и другое было привычными жизненными реалиями, но возражал против наркотиков, которые часто продавали детям. Начиная с этого момента разница в подходе к делу могла привести к конфликту между давними партнерами. Но вмешалась судьба, и этого не произошло. Отвергнув предложение Салазара, Пат Клейтон через девять дней умер от сердечного приступа.

В следующем месяце, когда Салазар получил очередную прибыль от спекулятивной сделки, он вдруг опечалился при мысли о том, что придется отправлять деньги только на один швейцарский счет вместо привычных двух. Потом, однако, его озарило: зачем отказываться от второго? Почему бы не оставить счет Пата Клейтона открытым? Швейцарцы не знали, что он умер, а у Джо имелось много чистых листов с подписью Клейтона и без даты. И он решил попробовать: написал письмо в ЮКБ как бы от имени Пата Клейтона на его обычной бумаге с его подписью, попросив перевести пять тысяч долларов на счет одного своего мелкого поставщика. Дело выгорело, и через три недели морфий прибыл.

Так Джо Салазар открыл самый безопасный способ манипуляций с грязными деньгами – от имени другого лица. Он позакрывал собственные счета за исключением тех, что не вызывали сомнений, и начал работать с подставными, поначалу используя имена умерших людей, однако очень скоро осознал, что никакой необходимости в покойниках нет. В ход пошли имена реальных живых людей с указанием даты рождения, рода занятий и, при необходимости, даже номера карты социального обеспечения.

Люди, которых Салазар выбирал в качестве подставных владельцев счетов, «призраки», как он их называл, были никем, пустышками. То есть не имели никакого отношения к его делам и, даже будучи схваченными, ничего не смогли бы сообщить властям, поскольку ничего не знали. Ну а если бы кто-то из них случайно и докопался до правды – что ж, проблему можно решить. Салазар обладал такими знакомствами и связями, что ему не составит труда подстроить этому бедолаге автомобильную катастрофу со смертельным исходом еще до того, как тот обратится с жалобой к властям.

Схема безотказно работала на протяжении многих лет, но у нее имелась своя ахиллесова пята – счет Клейтона. Еще в 1944 году Джо заполнил стандартную, заверенную адвокатом форму, передававшую все права на счет ничего не подозревавшему Майклу Клейтону, подписи которого он не знал, но ее также не знал и банк. Таким образом, Джо, воспользовавшись этим документом, продолжал поддерживать счет в рабочем состоянии и оперировать им от имени сына Пата Клейтона. Иначе говоря, Майкл помимо своей воли стал первым «призраком» второго поколения. Пятьдесят лет спустя его счет стал одним из главных элементов «прачечной» Салазара по отмыванию грязных денег. Джо втайне потешался над швейцарцами, взимавшими с него небольшой процент за перевод денег со счета на счет. Мало кто знал, что прибыль Салазара равнялась десяти процентам со всех сумм. И не в год, а по факту перевода.

Имон Суини никогда не возражал против этого. Он считал, что Пат одобрил бы подобные действия хотя бы потому, что если бы федералы, разыскивая источник нелегальных денег, вышли на след преступника, то обнаружили бы лишь его могилу. Но сыну Имона Дику все это не нравилось. Он любил Майкла Клейтона и, опасаясь, что его приятель сможет так или иначе пострадать, начал уговаривать Салазара закрыть этот счет.

Теперь Дик ругал себя за то, что в беседе с Салазаром не настоял на своем, и решил позвонить Тому. Придется сказать ему часть правды и, возможно, немного припугнуть. Дик очень надеялся, что успеет переговорить с Томом до того, как последний начнет раскачивать лодку.

Адвокат посмотрел на настенные часы и пододвинул к себе телефон. Однако первым делом он позвонил не Тому, а в банк «Креди Сюисс» в Женеве. Назвав пароль и идентифицировав себя, он осведомился относительно трансферта в сорок три миллиона долларов из «Юнайтед кредит банк». Банковский клерк ответил, что никаких данных о получении трансферта пока не имеет, и спросил, не хочет ли клиент, чтобы банк навел справки относительно этого перевода у служащих ЮКБ. Дик отклонил предложение и сказал, что позвонит позже, проверив все обстоятельства, связанные с оформлением трансферта.