Текст книги "Смертельное наследство"

Автор книги: Билл Видал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

При стандартной практике борьбы с наркоторговлей полицейские арестовывали наркомана, а затем, используя метод кнута и пряника, пытались выведать у него имя уличного торговца. Иногда удавалось разговорить такого торговца и узнать, у кого он брал товар. Но на этом операция часто и заканчивалась, так как дилер, на которого указали пальцем, обычно умирал при странных обстоятельствах. Теперь же, благодаря колумбийскому источнику Харпера, появилась возможность проводить расследование, так сказать, в обратном порядке. В течение месяца агентам ДЕА удалось идентифицировать почти всю цепочку.

Но действовать наркополицейским приходилось очень осторожно – многочисленные аресты, проведенные в одно время, могли возбудить подозрения, – так что они постоянно должны были что-то придумывать: к примеру, немаркированная машина ФБР будто случайно «сталкивалась» с авто, перевозившим наркотик, потом – тоже как бы случайно – на месте происшествия появлялся полицейский автомобиль. В других случаях под предлогом облав на нелегальных иммигрантов осуществлялись обыски домов, где хранился наркотик. В процессе этих мероприятий прояснялась картина дилерской сети, а также схема перемещения продукта в той или иной местности, вплоть до отдельных кварталов.

В середине февраля Харпер проинформировал директора ДЕА о готовности его группы к нанесению массированного удара. В этой связи Джулио вызвали на базу, и двумя днями позже в точно оговоренный срок он танцующей походкой вошел в майамский офис ДЕА, одетый в красное колумбийское пончо и национальную перуанскую шляпу в форме котелка. При себе он имел квитанцию американской таможни, выданную ему в аэропорту Майами по случаю временной конфискации одного из его чемоданов, «пока владелец не приведет доказательства, подтверждающие данные им расплывчатые объяснения относительно происхождения и назначения его содержимого». На самом деле там находилось сто пятьдесят тысяч долларов наличными, каковые деньги ему передал в качестве бонуса благодарный Норьега, считавший, что своих лучших людей необходимо всячески поощрять и поддерживать.

Тремя днями позже оперативники ДЕА и ФБР при участии полицейских сил одиннадцати штатов арестовали шестьдесят семь фигурантов этого дела и захватили полторы тонны кокаина.

Глава 18

В течение всего этого времени Том Клейтон предпринимал героические усилия, с тем чтобы собрать и склеить фрагменты своей разбившейся жизни. С уходом со сцены событий Моралеса и Суини желание Арчера засадить его в тюрьму утратило былую навязчивость. Сотрудники Королевской прокуратуры попытались было заключить с Хадсоном сделку – предложили признать обвинение в нападении и избиении со снятием обвинения в убийстве, – но адвокат послал их к черту. Дальше – больше. После случившегося с Салазаром несчастья Королевская прокуратура лишилась главного потенциального свидетеля, а американская полиция, подвергнув офисы Салазара и Суини тщательному обыску и перевернув там все вверх дном, не обнаружила ни единого доказательства причастности Тома Клейтона к манипуляциям финансами, связанными с отмыванием денег или продажей кокаина. Потом Хадсон устремился в контратаку, открыв огонь из всех орудий, и незадолго до Рождества Том получил от Королевской прокуратуры необходимый набор извинений, а также официальный документ, свидетельствовавший о его полном оправдании и непричастности к какой-либо уголовщине.

В конце декабря Том договорился о встрече с Гринхольмом. К удивлению Тома, босс предложил ему прийти в офис после окончания рабочего дня. «Я сейчас очень занят, – пояснил он. – Пока руководство решает, как с тобой поступить, мне приходится делить твою нагрузку с Владом».

Зал проведения торгов был пуст, горели лишь несколько экранов. В тусклом свете, сочившемся из офиса Гринхольма, установленное в зале новейшее электронное оборудование отбрасывало на стены и предметы обстановки нереально большие тени.

Том с присущим ему пылом потребовал немедленно восстановить его в прежней должности, поскольку был полностью оправдан.

– Так-то оно так, но дело «Тауруса» продолжает вызывать у меня озабоченность. Хотя, – пожал плечами Гринхольм, – теперь оно, по сути, выведено из-под моего контроля.

– К кому в таком случае я должен обратиться со своей проблемой?

– Оставь это, парень. Незачем раскачивать лодку. Мы же продолжаем отплачивать твое пребывание в административном отпуске, не так ли?

– Не в этом дело. Мне нужно узнать, когда…

– Наоборот, все дело именно в этом, – перебил его начальник. – Конечно, ты, если хочешь, можешь действовать и через мою голову. Скажем, написать письмо в головной офис, пригласить адвоката и начать процесс… Возможно, в результате ты даже получишь какие-то деньги. А возможно, угодишь в тюрьму. Впрочем, ты и сам все это прекрасно знаешь, не правда ли? – наклонился к нему с угрожающим видом Гринхольм.

– Знаю. Как и то, что вы приняли к сведению одну лишь дурацкую болтовню Джефа Ленгленда.

– Ленгленд теперь замкнулся, – поморщился Гринхольм. – Не хочет больше говорить об этом. Ни с кем.

– И вы, значит, решили его уволить? Так?

– Уволишь его, как же! – покачал головой Гринхольм. – Ведь половина правления нью-йоркского отделения состоит из его родственников. Хотя Ленгленд, конечно, задница, пусть он все же догнивает в Цюрихе. Мне не нужны неприятности.

– А что в таком случае делать мне?

– Оставь все как есть, не мути воду. – Тут Гринхольм хитро усмехнулся. – Я слышал, ты купил загородный дом. Вот и поживи там немного. Отпразднуй Рождество, Новый год. – Продолжая говорить, он поднялся с места и направился к небольшому холодильнику, декорированному полированными деревянными панелями. – К концу января, в крайнем случае в феврале, эта проблема всем наскучит, и тогда я окончательно ее утрясу. – Гринхольм открыл маленькую бутылку шампанского.

– А как же мой бонус?

– Я позабочусь об этом! – Он разлил шампанское по бокалам.

– А размеры бонусов уже объявлены?

– На следующей неделе объявят. Ты должен получить где-то три четверти. Согласись, это неплохо. Так что доверься мне, сиди тихо, не высовывайся и отмечай Рождество. – С этими словами Гринхольм поднес шампанское к губам и, прежде чем сделать глоток, выжидающе посмотрел на Тома поверх бокала.

– О’кей, Хэл. – Клейтон поднял свой бокал. Пока это не шло вразрез с его интересами – и ему действительно хотелось спокойно отметить Рождество. А еще у Тома начал зреть некий план.

Покупка поместья и все связанные с этим формальности завершились за две недели до разговора Клейтона с Хэлом Гринхольмом. После возвращения из Ирландии Том продемонстрировал Кэролайн письмо продавца, в котором тот соглашался со всеми условиями Клейтонов. Кэролайн, хотя и заявляла недавно обратное, по-прежнему хотела жить за городом, в своем доме, и Том заверил ее, что они, несмотря ни на что, могут себе такое позволить. При этом он избегал в какой-либо форме обсуждать сложившие ныне между ними отношения.

Впрочем, после того как Том вышел из госпиталя, какая-то часть прежнего тепла вернулась в их отношения, но все же некоторая дистанция между ними сохранялась. Даже несмотря на то что теперь Том проводил весь день с семьей. Он имел основания подозревать, что история с цюрихским счетом каким-то образом запятнала его в глазах жены, но верил, что сможет восстановить утраченные позиции, и всячески к этому стремился. Приобретение Корстона представлялась ему чем-то вроде начала новой жизни, и он не мог себе позволить, чтобы дом ускользнул от него.

Для Кэролайн же покупка поместья являлась скорее возвращением к привычному укладу ее семьи, а уж потом новым элементом совместного с мужем существования. Она быстро полюбила Корстон, который ко всему прочему находился на значительном удалении от Сити с его вечными разговорами о деньгах, процентах и бонусах; здесь также не было всяких подозрительных иностранцев, а поблизости жили многие ее друзья. Уже за три недели до Рождества Кэролайн начала приезжать в Корстон, с тем чтобы понаблюдать за завозом мебели и работой строителей, постепенно возвращавших дому его прежний роскошный вид. Когда школы закрылись на каникулы, в некоторых комнатах уже вполне можно было жить, и Кэролайн решила переехать туда вместе с детьми. Постепенно зловещий образ Тони Салазара, похищение и связанные с этим испытания стали стираться из ее сознания, а на их месте утверждалось радостное предощущение рождественского праздника с его милыми развлечениями в виде покупки и украшения елки, выбора подарков, встреч с родственниками и их ребятишками, бегающими по дому вместе с ее детьми. Все это действовало на Кэролайн куда более благотворно, нежели сеансы любого психоаналитика.

Том, если не считать уик-эндов, редко присоединялся к ней. Есть работа в банке или нет, но он все равно чувствовал себя банкиром. Тем более в доступе к банковскому сайту ему не было отказано, и Клейтон с удовольствием наблюдал, как его инвестиции приносят все больший доход.

К двадцать второму декабря фунт упал до уровня два и пять по отношению к швейцарскому франку. В результате двадцать пять миллионов, которые Гринхольм выделил Тому для проведения сделок, принесли банку двадцать четыре миллиона фунтов. Том фактически удвоил выданную ему сумму.

Потом Клейтон бросил взгляд на собственные достижения. За двадцать миллионов фунтов он купил пятьдесят два миллиона четыреста тысяч франков; в результате теперь он имел прибыль в полтора миллиона долларов, что с лихвой покрывало убытки «Тауруса». Но этого Тому было недостаточно. Хотя в настоящее время у него имелось в Цюрихе тридцать восемь миллионов, а в Лондоне – пять, в скором времени ему предстояло отдать сорок три миллиона Шону. Неужели ему и в самом деле придется это сделать? Выходит, все его старания оказались абсолютно никчемными и он рисковал карьерой, семьей и собственной головой совершенно напрасно?

Том позвонил Аккерману и попросил его подвести итог. После уплаты комиссионных и различных сборов у Клейтона вместе с процентами оказалось на счете свыше полутора миллиона долларов чистой прибыли. Если разобраться, не так уж плохо. Можно начать все сначала и быстро увеличить эту сумму. Или так же быстро ее потерять…

Рождество в этом году совершенно не походило на прошлые – к празднику Клейтоны обустроиться не успели: три четверти дома все еще пустовало, а в остальных комнатах находилась пестрая коллекция предметов мебели – всех, так сказать, времен и стилей, – отданных родственниками за ненадобностью. Единственное исключение представляли три антикварных софы, купленных Кэролайн на Челтенхемском аукционе. Они предназначались для верхних комнат, но теперь использовались в качестве главного предмета обстановки в большой гостиной на первом этаже. Отверстия от пуль в стене, оставшиеся после той ужасной ночи, были заделаны штукатуркой, а прожженный паркет перед камином закрыт ковром, подаренным одним из кузенов Кэролайн. Незадолго до Рождества к дому подкатил фургон, доставивший содержимое чердака родового гнезда семейства Хорнби. Иные предметы из этого разномастного собрания своей древностью превосходили, вероятно, даже самого Санта-Клауса.

Зато Кэролайн снова начала смеяться. Здесь она казалась счастливой, и Том, глядя на то, как она, лучась от улыбки, расхаживала по участку неприбранная, облаченная в потертые джинсы, грязные веллингтонские сапоги и одетые один на другой свитеры, любил ее, как никогда в жизни. Они возобновили интимные отношения, поначалу неуверенно и даже робко, как малознакомые люди, но это прибавляло Тому надежды, что со временем все наладится и будет как прежде.

Но когда Том после секса лежал рядом с женой, сжимая ее в объятиях, ему все чаще приходила в голову мысль, что сам он резко изменился и стал другим человеком. В то время как Кэролайн при всех произошедших с ней переменах продолжала оставаться самой собой, он чувствовал себя каким-то самозванцем.

Как только они переехали в Корстон, Том сказал ей, что все их испытания закончились. Больше никаких Салазаров, Суини и грязных швейцарских денег. Отныне они будут жить спокойно вне зависимости от того, вернется он на прежнее место работы или нет. Том дал ей понять, что избавился от шальных цюрихских долларов, она же с готовностью приняла его заявление, даже не удосужившись спросить, как он это сделал. На самом деле ему нужно было еще придумать, как воплотить свои заверения в реальность.

На второй неделе января Том поехал в Лондон, сказав жене, что должен находиться в контакте с Сити, но в начале февраля, так и не получив никаких известий от Гринхольма, вернулся в Корстон. В поместье как раз заканчивали работу два садовника. Хотя плодам их деятельности предстояло предстать во всей красе только весной, каждый теперь мог видеть, что новые владельцы по крайней мере ухаживают за своей собственностью. Так, выбоины на подъездной дорожке были засыпаны гравием и заровнены. Оставались, правда, еще шрамы на деревьях, которые таранил наемный автомобиль из конторы «Херц», зато в доме точно в срок завершились все малярно-отделочные работы. И хотя запахи штукатурки все еще витали в воздухе, перспектива нормальной и даже комфортной жизни представлялась всем не менее осязаемой, нежели смолистые поленья, полыхавшие в камине.

Субботняя почта принесла небольшой, но очень желанный подарок. До сведения мистера Томаса Клейтона доводилось, что возобновлена его лицензия на владение охотничьим оружием. Повинуясь внезапно возникшему импульсу, Том сделал телефонный звонок и оформил заказ. Второго марта, в день его рождения, в три тридцать дня с него снимут мерки для нового охотничьего костюма в знаменитом ателье «Лонг-Рум». Знай наших!

Позже, в субботу вечером, Том, просмотрев газеты, принял решение. Подытожив информацию, почерпнутую из «Телеграф», «Таймс» и «Файнэншл таймс», и присовокупив к этому сведения, полученные в Лондоне благодаря мониторингу валютных рынков, он понял: сейчас или никогда. Хотя рынки вели себя довольно вяло, но времени ждать у него больше не имелось. «Да и почему бы не попробовать в конце концов? Каждый банкир когда-нибудь должен рискнуть по-крупному. Хотя бы раз в жизни».

В воскресенье он позвонил Ленгленду и вывел его из депрессивного состояния.

– Они что, позволили тебе вернуться? – изумился Джеф. – Коли так, слава Создателю! Ты даже не знаешь, Том, как это для меня важно. Я так сожалею о том, что случилось. К несчастью, я не обладаю такой, как у тебя, выдержкой, и подумал, что…

– Расслабься, Джеф, – веселым голосом сказал Том, – ведь мне ничего не сделали. И не сделают. Но молчи об этом, пока не прошла официальная информация. Кстати сказать, мы получили полтора миллиона прибыли и…

– Я знаю! – вскричал Ленгленд. – Я отслеживаю прогресс «Тауруса» каждую свободную минуту. Сейчас мне даже трудно поверить…

– Послушай, что я тебе скажу, – перебил его Том, не желая, чтобы этот разговор вертелся вокруг прошлых событий, и сообщил приятелю, что недавно заработал для банка сорок два миллиона. Понизив голос, добавил, что, по его сведениям, фунт долго на уровне два сорок не продержится и будет падать и дальше.

– Ты уверен?

Том уловил проступивший в голосе Джефа страх.

– Абсолютно, – ответил он уверенно. – И в этой связи я решил попросить тебя об услуге.

На линии установилось молчание.

Том, в общем, мог представить себе состояние приятеля. Сначала тот, поняв, что прощен, почувствовал огромное облегчение, но потом, услышав слово «услуга», вновь испытал приступ животного страха, так как решил, что прежний ад начинается снова.

– Что ты хочешь? – наконец спросил Ленгленд, устыдившись своей робости и молчания.

– Сколько всего ты можешь продать по фьючерсам? – Клейтон говорил спокойным, но в то же время твердым голосом. – Для банка, я имею в виду.

– Ах, для банка! – с облегчением вздохнул Ленгленд. – Скажем, пятьдесят, даже шестьдесят миллионов фунтов. Но в чем заключается одолжение, о котором ты просишь?

– Проведи эту сделку через ЮКБ.

– ЮКБ? – озадаченно переспросил Ленгленд, после чего в его голосе снова послышалось беспокойство. – Обычно мы… я хочу сказать, что в таких случаях большей частью обращаюсь…

– Я знаю, Джеф, – нетерпеливо произнес Клейтон. – Как я уже сказал, мне нужна услуга. Итак, насколько я понял, ты можешь продать до шестидесяти миллионов фунтов. И при этом обращаться в ЮКБ тебе не возбраняется.

– Что верно, то верно, Том. Не возбраняется.

– Отлично. Вот и сделай это, когда я тебе скажу. И тогда мы будем квиты. Ты рассчитаешься со мной за те миллионы, которыми я рисковал ради нас обоих.

Следующий звонок он сделал в Нью-Йорк, своему коллеге и старому знакомому. Когда они обменялись обычными в таких случаях приветствиями, Том озвучил свою просьбу.

– Это для меня новость, – удивился Горовиц. – Хорошо, я поспрашиваю, кто из крупных игроков, как ты утверждаешь, топит фунт стерлингов. А тебя, в случае чего, цитировать можно?

– Не надо, Мел. Если это правда, мне придется завтра сдавать фунты по-крупному и излишняя информация может только навредить.

– Ладно, не волнуйся. Я сообщу, если что-то узнаю. И в любом случае спасибо за информацию.

Вернувшись в понедельник утром в Лондон, Том позвонил Аккерману. Последний был сама любезность – он уважал людей, способных заработать за месяц два миллиона долларов.

– Я снова хотел бы продать фунты по фьючерсному курсу, – небрежно сказал Том.

– Очень хорошо, мистер Клейтон. Снова двадцать миллионов?

Хотя этот клиент поначалу принес Аккерману множество неприятностей, теперь же представлялся неким благословением свыше. Ведь приказы Аккерману теперь стал передавать лично Брюггер, а отчитывался он перед самим доктором Ульмом. В настоящее время Аккерман испытывал греющее всю его душу чувство полного превосходства над своими коллегами. В самом деле, мало кому из менеджеров доводилось периодически подходить к секретарше офиса и во всеуслышание объявлять: «Следующие полчаса я проведу с доктором Ульмом».

– Сумма, которую я имею в виду, составляет двести миллионов фунтов стерлингов.

Том услышал, как при этих словах Аккерман резко выдохнул, словно кто-то заехал ему в солнечное сплетение.

– Мистер Клейтон, на вашем счете в этом банке лежит только сорок миллионов долларов.

Клейтон ухмыльнулся, услышав это «только». Со стороны можно было подумать, что банковский менеджер взывает к здравомыслию студента, превысившего скудное ежемесячное содержание, отсылавшееся ему родителями.

– Как вы собираетесь покрыть остальное?

– Полагаю, вы примете от меня залог, мистер Аккерман? Если фунт поднимется выше двух семидесяти за франк, вы можете забрать мои сорок миллионов для покрытия расходов и закрыть мой счет.

– Я не могу принять ваше предложение без одобрения руководства, мистер Клейтон, – сухо сказал Аккерман.

Том ожидал именно такого ответа:

– Нет проблем. Но позвольте довести до вашего сведения одну вещь. Я могу провернуть это дело и через свой банк, отделение которого находится здесь, в Цюрихе. Но тогда мне придется переместить туда свои средства из вашего банка. Итак, жду вашего ответа через тридцать минут. Надеюсь, я предоставил вам достаточно времени для размышлений?

– Полагаю, этого хватит, мистер Клейтон. Я могу позвонить вам на работу?

– Нет. Меня не будет на месте. Я сам вам позвоню.

Аккерман направился прямиком к Ульму, который выслушал предложение Клейтона совершенно спокойно. Что-то готовится, но что именно? Он отлично знал о прибылях, полученных Клейтоном в последнее время. Более того, Ульм получил сведения, что хозяева Клейтона держат наготове двести пятьдесят миллионов фунтов для совершения продаж. Клейтон же собирается рискнуть всем своим состоянием, поставив огромные деньги на падение фунта стерлингов. Ни один банкир не пойдет на это без инсайдерской информации. Что же касается замечания Клейтона относительно того, что он может прокрутить деньги через свой банк, то это можно толковать по-разному.

– Он сказал, чтобы вы перезвонили ему?

– Нет, герр председатель. Я предложил, но он сказал, что сам мне перезвонит.

Ульм улыбнулся. Он прав как минимум в двух своих предположениях. Клейтон, несомненно, обладает инсайдерской информацией. Далее: он тщательно скрывает свои манипуляции от собственного банка. При таком раскладе Ульм просто обязан сохранить такого ценного во всех отношениях клиента в стенах ЮКБ. Как иначе он сможет проследить сделки Клейтона?

– Очень хорошо, Аккерман. Когда он позвонит, скажете ему, что мы согласны. – Ульм откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на менеджера. – Но при двух условиях. Первое: если фунт стерлингов начнет подниматься, мы закроем счет Клейтона и заберем деньги, как только залог будет использован на девяносто процентов. Никаких поблажек без предоставления новых залоговых сумм.

Аккерман знал, что оставшиеся десять процентов залога, то есть четыре миллиона долларов, будут списаны на комиссионные и прочие расходы, если дела пойдут плохо.

– И второе. Это относится непосредственно к вам, Аккерман. Пока это дело не закончится, вы не будете обсуждать его ни с кем, кроме меня. Даже с доктором Брюггером. Усвоили?

Аккерман, разумеется, усвоил.

– Ну а теперь идите и ждите звонка. И помните, все пункты означенного договора с клиентом должны быть зафиксированы на бумаге.

Прошло почти три четверти часа, прежде чем Том позвонил Аккерману во второй раз. За это время он успел выйти на сайт своего банка и произвести кое-какие проверочные действия. Проявляя повышенную осторожность, он использовал в качестве подопытной свинки счет фирмы «Таурус» – то есть снял с него небольшую часть депозита и положил на другой счет. Все сработало как часы, пароль продолжал действовать. Потом он подождал десять минут и снова вошел в систему. Никаких изменений. Деньги «Тауруса» находились там, где он их оставил. Ни возвратов, ни запрещающих флажков. После этого он вызвал на монитор файлы своего отдела. Фьючерсные сделки, которые он заключил прежде, все еще стояли под его именем: продажа двухсот пятидесяти миллионов фунтов, двадцать шесть миллионов фунтов прибыли. Убедившись в этом, он провел по документам новую продажу еще двухсот пятидесяти миллионов и авторизовал сделку своим именем. Экран пару раз мигнул, после чего компьютер выдал подтверждение. Контракт таким образом был оформлен.

– Вот теперь, Хэл, ты можешь катиться к чертовой матери! – вскричал наслаждавшийся этой игрой Клейтон, и эхо разнесло его слова по пустому дому.

После чего он позвонил Аккерману, и тот объявил, что банк согласен на проведение оговоренной ранее сделки: фьючерсная продажа двухсот миллионов фунтов стерлингов с месячным сроком по курсу два сорок восемь.

Сорок миллионов долларов, находящиеся в настоящий момент на счете Клейтона в ЮКБ, переходят банку в качестве залога, и во время осуществления сделки процент по ним не выплачивается. Сделка будет считаться заключенной, когда Клейтон письменно подтвердит поименованные условия.

Они спорили по этому пункту до тех пор, пока Аккерман не согласился переслать факс с проектом договора в лондонское отделение ЮКБ. Том дал ему тридцать минут на составление бумаги и пересылку, так как ему требовалось примерно полчаса, чтобы доехать на такси от Кенсингтон-сквер до Сити.

Забираясь в такси, Тому вдруг пришло в голову, что он ведет рискованную игру на деньги Ирландской республиканской армии. Но ничего при этом не почувствовал, и, когда подписывал договор, рука у него не дрогнула.

Ульм, напротив, испытывал в этот момент даже слишком много чувств, поскольку для директора цюрихского банка данная сделка являлась весьма значительным событием. Во-первых, он ощущал приятное возбуждение при мысли, что обладает инсайдерской информацией другого крупного банка. Во-вторых, его обуревала жадность, так как он надеялся без особых усилий получить крупную прибыль. В-третьих, его распирало от тщеславия, особенно когда он думал о триумфальной встрече, которую ему устроят члены совета директоров на своем следующем заседании. Ну и последнее: он не мог отделаться от ощущения, что если падение фунта спровоцировали американцы, то английская валюта упадет весьма резко и падать будет долго.

Последние восемь часов Ульм проверял и перепроверял информацию по положению фунта на рынке, дабы удостовериться, что ничего не упустил из виду. Даже переговорил на всякий случай со своими валютными экспертами. Они не имели по фунту новых сведений, но считали, что его рост вряд ли возможен. Потом глава отдела финансовой разведки довел до его сведения три важных бита информации. В одном разведывательном рапорте говорилось, что хозяева банка Клейтона удвоили сумму фьючерсных продаж фунтов, доведя ее до полумиллиарда. Во втором рапорте говорилось о продажах отделения того же банка в Цюрихе, реализовавшего за швейцарские франки шестьдесят миллионов фунтов. Необычным являлось то, что цюрихское отделение банка Клейтона осуществило продажи через ЮКБ, чего раньше не наблюдалось. Ульм предположил, что точно такие же контракты реализуются и по всему рынку. В третьем рапорте приводилась ксерокопия статьи из свежего выпуска «Уолл-стрит джорнал». В ней респектабельный экономический обозреватель Мел Горовиц писал о возможном усилении влияния евро на трансатлантическую торговлю, а в небольшом заключении упоминалось о циркулирующих в последнее время на валютных рынках непроверенных слухах о крупнейших продажах фунта стерлингов. «Если Британия собирается перейти на евро, – писал, в частности, Горовиц, – то в таком случае имеет смысл девальвация фунта. Премьер-министр Великобритании, без сомнения, примет к сведению печальные последствия вхождения своего предшественника в Объединенный европейский рынок с явно переоцененным фунтом».

Чутье финансиста говорило Ульму, что он на верном пути и настало время решительных действий.

Джеф Ленгленд сделал так, как просил Том. Он понимал, что у него нет выбора. С тех пор как они расстались в «Реформ-клубе», его снедало чувство вины. Сначала он обвинил во всем свою жену – зачем, спрашивается, она давила на него, – но позже пришел к выводу, что виноват только он один: предал своего друга из страха перед безработицей и бедностью. Вскоре, однако, выяснилось, что Том все делал правильно. Тот не только заработал солидный куш, но и заплатил за них обоих. Оглядев свой офис, Джеф вдруг ощутил странную отчужденность от всего, что его окружало. Полдюжины других агентов по продажам – все по национальности швейцарцы, младше его лет на десять – смеялись и весело болтали, но Джеф больше не слышал их. Лишь видел радостное выражение их лиц. Ничего удивительного, подумал Джеф. Этих ребят здесь все устраивает. Они пришли сюда неизвестно откуда и неизвестно куда отсюда уйдут. Их жизни не посвящены целиком и полностью банковскому делу, как его собственная. Но одновременно его посетила мысль, что все, чем он сейчас занимается, ему совершенно чуждо, а тот мир, который Джефу близок и где он всегда хотел находиться, для него недоступен.

Не сказав никому ни слова, Ленгленд вышел из офиса и спустился на лифте в подземный гараж. Фары его «БМВ» мигнули, когда он отключил сигнализацию. Джеф открыл дверцу и уселся за руль. Выехав из гаража в темный туманный Цюрих, он некоторое время бездумно катил не разбирая дороги – как говорится, куда глаза глядят. Лишь минут через десять он осознал, что едет в южном направлении по автобану, проложенному по западному берегу Цюрихского озера. Добравшись до Линтского канала, он съехал с трассы и включил «дворники». Снова пошел снег, и падавшие с неба хлопья были куда заметнее на узкой деревенской дороге. На южном берегу Валензее он увидел пригородный ресторан, построенный в традиционном стиле. Его современность выражалась лишь в больших, во всю стену, окнах. Ленгленд повернул руль, въехал на парковку перед рестораном, затормозил и некоторое время сидел без движения, поглядывая на яркие огни заведения. Сквозь подернутое инеем окно он смутно различал ресторанный зал, и его вдруг потянуло туда – к теплу, комфорту и смутной надежде на какую-то иную жизнь…

Но нет, сказал он себе в следующую минуту, все бессмысленно и бесполезно, так что нечего и рыпаться. Выхода нет.

Выбравшись из машины, Джеф побрел по отлогому берегу к озеру, загребая ботинками мягкий пушистый снег. Оглядевшись, он подумал, что при падающем снеге не видно границы между берегом и водой, но природа помогла ему найти ответ на этот вопрос, поскольку в следующую секунду у него под ногами хрустнул тонкий лед и ботинки наполнились водой. Ленгленд продолжал брести вперед, пока не оказался в воде по колено, после чего остановился. Ему вдруг показалось странным, что он совершенно не чувствует холода. Потом он посмотрел на часы «Ролекс» и коротко улыбнулся при мысли, что они водонепроницаемые. И пошел дальше в белесую тьму – одинокий, свободный, не обремененный ни привязанностями, ни долгом.

Во вторник, когда евро стараниями спекулянтов упал на несколько пунктов, Ульм издал распоряжение о продаже одного миллиарда фунтов стерлингов за евро. Он считал, что валюта его страны в настоящий момент стоит слишком высоко, чтобы можно было нажиться на ее приобретении.

Часом позже эту сделку обнаружил на рынке «Дойчебанк». Его сотрудники не знали, чем она вызвана, и продолжали пристально следить за развитием ситуации. Примерно в это же время о серьезных продажах фунта узнали и швейцарские банки, которые не захотели остаться в стороне. «Креди Сюисс» продал пятьсот миллионов, а «Ю-би-эс» – примерно половину этого объема. Так как такого рода спекуляции для Цюриха были редкостью, новость получила широкое распространение. Через два часа «Дойчебанк» продал за евро два миллиарда фунтов стерлингов, и к тому времени, когда рынки в Нью-Йорке закрылись, европейская валюта взлетела до облаков.

В среду британское правительство, подвергшееся настоящей осаде со стороны средств массовой информации, выпустило официальное заявление: «Никаких реальных оснований под слухами о намечающейся девальвации фунта стерлингов нет. Правительство ее величества не собирается также осуществлять переход на евро, по крайней мере при существовании нынешнего парламента». Это положило конец продажам фунта и панике на рынке, но к концу торгов во вторник перешло из рук в руки не менее тридцати миллиардов фунтов стерлингов.

Шпеер вышел из отеля и двинулся медленным шагом по покрытым снегом улицам в направлении Мариенплац. День был расписан у него чуть ли не по минутам, но в это солнечное февральское утро созерцание старинных узких улочек в исторической части города, заполненной, несмотря на раннее время, туристами и пешеходами, доставило ему ни с чем не сравнимое удовольствие.