Текст книги "Я всё ещё здесь (СИ)"
Автор книги: Билен Катрайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Моргаю лишь единожды, но этого ему хватает, чтобы сменить пальцы своим рвущимся в бой органом. Движение за движением, эта пытка даже отдалённо не напоминает страсть, только животный инстинкт и чувство превосходства, что плещется в серо-зелёных глазах с каждым толчком и не приносит ничего, кроме боли. Жгучей и раздирающей боли, берущей под полный контроль моё тело, которое он постепенно забирает вместе с душой, превращая в свою тень.
Это не остановить.
К этому остаётся лишь привыкнуть.
Другого выхода у меня нет.
Держа трубку возле уха, Леся отставляет чашку с крепким кофе на пуф, поджимая под себя ноги и вслушиваясь в каждое слово, которое повествует испуганный женский голос с того конца провода. Она сглатывает, закрывая глаза и будто отряхиваясь от мыслей, которые настырно пробираются в недра больного сознание.
Лера сейчас с ним, она напугана, ей до жути страшно. Ведь даже Богу не всегда известно, что на уме у Миронова и каким будет его следующий шаг.
Тошнота. Она у горла. А затем мелкая дрожь, когда речь Леры обрывается, и она слышит гулкий писк, походящий на истошный вопль того, кому перекрывают кислород.
Рука дрогает, а затем и она резко вздрагивает всем зажавшимся тельцем, когда в поле зрения оказывается спустившийся из ванной комнаты Михайлов в одних домашних штанах.
Его волосы мокрые, по плечам всё ещё стекают капли, попадая на грудь и обвивая кубики пресса. Парень молча подходит к холодильнику и достаёт запотевшую бутылку лимонада, открывая, и бросая неоднозначный взгляд на Лесю с его мобильным в руке.
– Вот, где я его оставил, – шатен вскидывает брови, делая из бутылки несколько глотков. – Кто звонил?
Начинающий привыкать к странной особе, он не придаёт особого значения её шугливости, особенно, если учесть, с кем и где она провела приличную долю времени. Ещё и крепкий кофе рядом, попробуй тут стать спокойным.
И Леся молча смотрит на него примерно с секунд пять, пока не моргает до жути плавно, сбрасывая незавершённый вызов и откладывая трубку на пуф.
– Не знаю, – мышцы постепенно расслабляются, она вытягивает ноги и снова заключает кружку с горячим напитком в тонкие пальцы. – Сначала тишина была, а потом сбросили, – она с мгновение наблюдает, как Слава поджимает губы, отчуждённо выдыхает, а после снова уставляется в страницу какой-то книги, стащенной с его полки. – Ошиблись, наверное.
Комментарий к Глава 15. Прекрати это, я себя теряю Да-да, это всё ещё драббл. Четырнадцатая глава, а я только набираю разгон и начинаю сюжет. Но это драббл, да...
====== Глава 16. Здесь только мы, забудь про боль ======
Наверное, меня настолько вымотала звериная доля его силы и собственной беспомощности, что я просто-напросто предпочла реальности хоть какую-то часть забвения, отрубившись практически сразу после того, что он сделал со мной, с моим телом... Знаю, после такого уснуть достаточно сложно, но, поджав под себя колени и повернувшись на бок, я с Божьей помощью отключилась от всего этого хотя бы на несколько часов.
Я помню сон. Сон, в котором я дома у Михайлова, нежусь на кровати после душа и считаю минуты до того, как спущусь в кухню, где разделю с ним завтрак. Моё нутро пронизывают до жути странные ощущения, касаемые его. Я знаю, что не должна позволять себе больше. Знаю, что мне с ним комфортно, как с человеком, как с хорошим другом. Но это ложь. Ложь, шитая белыми нитками, а ещё наглухо заколоченная убеждениями, что покинуть зону дружбы и перейти на новый уровень будет ошибкой.
Ощущаю под собой одеяло, на автомате сжимая его пальцами, а после упираюсь головой в мужское плечо. И этот запах... Нет, не одеколона.... Этот запах мужчины, который пробирает до костей и действует похлеще любого афродизиака, он возбуждает и наполняет меня странным желанием быть привязанной к его телу до конца жизни. Я единожды трусь носом об его кожу, чуть растягивая губы и издавая тихий звук.
– Морт...
Но всё, что я чувствую – это несвойственный рык, с которым меня чуть ли не отталкивает от себя обладатель этого тела, резво поднимаясь с кровати.
Пробуждение приходит в следующую секунду, когда я понимаю, что объектом моих ласк был далеко не Михайлов, а всё тот же блондин, с которым судьба оставила меня в этом мотеле, в этой жизни...
Чертыхаюсь, чуть слышно. Кажется, щёки становятся пунцовыми, я пытаюсь отвернуться и спрятать взгляд в скомканных простынях, в то время как он мечется по номеру, собирая сброшенные в порыве страсти вещи, разбросанные по углам маленькой комнатушки.
– Хватит спать, – я, что ли, по его мнению после такого “доброго утра” отвернусь себе на другой бок, и спать продолжу? – пора ехать.
Естественно, пора. Меня вообще всё чаще посещают мысли о том, что больше, чем на сутки, мы в одном месте не задержимся.
О цели моего пребывания с ним и думать тошно, я просто принимаю то, что нужно жить одним днём и где-то в глубине надеяться, что Морт меня всё же найдёт.
А пока остаётся вздохнуть обречённо, да с кровати подняться, чтобы нацепить на себя шмотку, в которой уже хожу который день. Интересно, он хотя бы об этом позаботится?
Всё время сборов мы не роняем ни слова. Оно и к лучшему.
Он молча собирается, молча топает на ресепшн и вручает ключи обратно, молча возвращается к автомобилю и молча садится за руль, после чего молча едет в очередном неизвестном направлении. А я... я просто склоняю голову и упираюсь лбом в холодное стекло, наблюдая за дорогой. Мне уже не интересно моё местоположение, не интересны знаки, надписи на которых я всё равно не различаю. Кажется, с каждым километром меня надежда на спасение покидает всё больше и больше. И ещё это противное ощущение, которое заставляет вскользь улыбнуться: я не поворачиваю голову, я не вижу его глаз, но те чувства, которые он с каждым часом старается вернуть, вынуждают меня поверить, что я ощущаю на себе его взгляд, не оборачиваясь. Меня будто пронизывает странное жжение каждый раз, как он уставляется в мою сторону, наблюдает мой затылок. И это чувство нелепого единения – самое противное, что я когда-либо испытывала.
– Есть хочешь? – сдохнуть хочу. – Лера?!
Я хочу и дальше слушать тишину, пожалуйста. Но знаю, что так просто он не отстанет, поэтому отрицательно мотаю головой, даже не оборачиваясь.
Хмыкает, но всё же паркует машину на пустой стоянке напротив какой-то забегаловки. Сухое “Скоро вернусь” и хлопок дверью. Даже машину не блокирует, смешно... Хотя, куда я денусь? Он уже не раз чётко давал понять, что его способность появляться из неоткуда и настигать меня везде, где бы я не была – его главное преимущество. Да и смысла особого нет. Ну куда я уйду на своих подкошенных ногах? Да и надолго ли меня хватит, учитывая то, что я с голыми руками? Единственное, что у меня есть – это слабость. Та самая, которая вынуждает вновь склонить голову и на мгновение задремать, пока Миронов топает к Богом забытой забегаловке, где наверняка пробудет в ожидании заказа не меньше пяти минут.
Но стоит мне отключиться, как резкое движение заставляет открыть глаза, и я едва не рухаю, покуда двери с моей стороны открываются, а мужская ладонь закрывает рот.
Меня вытаскивают из машины, держа к себе спиной. А мне делать ничего и не остаётся, кроме как смиренно топать, пока мы не оказываемся в ближайшей подворотне, где меня силой толкают к стене спиной, заставляя удариться. На ногах еле держусь.
– Ну привет, – оскал напротив, я узнаю в этом мулате человека, который ещё недавно прикидывался копом, что защищает меня от внешних раздражителей. От Миронова, если быть точной. – Помнишь меня?
– Даниэль... – выдыхаю на раз, покуда подкосившиеся ноги едва не заставляют сползти по стене, но мулат вмиг оказывается рядом, удерживая и вжимая в стену всё сильнее.
– Как думаешь, больших ли трудов мне составит отслеживать мобильный твоего хахаля? – глаза готовы закатиться сами собой, но вот одного я не понимаю: где, чёрт возьми, сам Морт?!? – И ещё... – он цедит сквозь зубы, приближаясь к моему лицу и позволяя видеть его почерневшие глаза, – в подростковом возрасте мы с Глебом частенько проводили время в одной хижине, если её можно так назвать, – что-то мне подсказывает, что я крупно влипла. Стараюсь отвернуть голову, не выходит... – забавы ради приводили туда глупых девиц и устраивали там то, что известно лишь нам и Богу, – его пальцы сжимают шею, я едва хватаю кислород, но отчего-то чувство паники подавляет, я не издаю ни звука, молча принимая свою участь, которая, к моему великому сожалению, кажется не такой уж и ужасной. – Так и вот... Насколько ты оцениваешь степень моего раздражения и злости после увиденной картины, когда я первым делом заглянул в тот самый дом? – я уже ничего не оцениваю, и ничего не соображаю, просто добей... – Это наша с ним война, и я отберу у него то, что он отнял у меня... – его сила сравнима только лишь с одной, он лёгким движением отрывает меня от земли, сжимая пальцы на шее плотнее и поднимая вдоль стены.
Я практически не чувствую боли. Я чувствую только то, как из меня постепенно уходит жизнь. Мне нечем дышать... Я вижу его глаза, они налиты кровью, их садистское выражение подчёркивает всё плещущееся безумие, но в какой-то момент мой взгляд ловит острие ножа, которое виднеется сквозь его футболку.
Удар прямо в сердце, с кончика выточенного металла начинают стекать багровые капли, а я вдруг ощущаю резкую свободу и рухаю на землю, ровно как и тело мулата, приземляющегося рядом. Хватаюсь за шею, пытаюсь поймать фокусировку, но из-за расплывающейся перед глазами картины пока выходит тяжко. Еле восстанавливаю дыхание, даже не чувствуя боли от разодранных колен, стёсанных землёй. Всё ещё держусь за горло, наконец фокусируя взгляд на упавшем замертво. А потом всё же поднимаю глаза, наблюдая над собой расправившего плечи Миронова с окровавленным ножом в руках.
Нет.
Пожалуйста.
Свобода была так близко...
Опускаю голову, пытаясь откашляться, но на самом деле в этом жесте я лишь прячу скованные болью глаза. Я боюсь его видеть. Я его до жути боюсь.
– Что это было? – его ладони хватают меня за плечи, а сам он садится подле меня на корточки, грубо встряхивая. —Жить надоело? Голос резко пропал? На помощь позвать гордость не позволяет?
Не поднимаю глаз, не подаю голос, попросту не знаю, что сказать. А он только хватает за горло, как это делал Даниэль с минуту назад, ударяя головой о стену и вновь заставляя морщиться. Сжимает пальцы. Нечем дышать.
– Запомни, – его слова хуже удушья, мне едва хватает силы, чтобы не разреветься, но его лицо настолько близко, а голос настолько въедается в сознание, что я боюсь шелохнуться лишний раз, – ты будешь искать от меня спасения, но вскоре ты меня же и будешь звать на помощь. Я научу тебя этому, у меня в запасе слишком много времени. Я ждал. Я долго ждал, пока ты пыталась забыть всё, что мы пережили, все наши года, в объятиях какого-то урода. И я буду учить тебя быть слабой до тех пор, пока ты не поймёшь, что другого выхода у тебя нет. Я не позволю тебе вот так просто меня покинуть, будь это побег или смерть. Твоя жизнь – моя, и забрать её у тебя никто не смеет. Я научу тебя меня любить, сколько бы времени на это не потребовалось. И ты будешь молить меня о пощаде и звать на помощь ровно до тех пор, пока не поймёшь, что твоё место рядом со мной. Можешь умолять, можешь ненавидеть, но тебе придётся с этим смириться. – Он держит пальцы на моей шее, позволяя дышать. Оставляя в сознании и программируя его под свои наставления. Близко. Его светлые ниспадающие волосы касаются моих щёк, к глазам начинает подступать влага, а после... После в голове что-то щёлкает, заставляя меня поверить в собственную ничтожность. – Я заменю тебе Бога, Валери, – это имя... он звал меня так в начале наших отношений, когда между нами была призрачная надежда на счастье. – И я знаю, что ты такая же, как и я. И я докажу тебе это, даже если мне придётся привязать тебя к себе.
Свобода от его голоса. Он хватает за руку и поднимает на ноги, заставляя топать за собой. А вместе с тем и страшиться того, что в его голове. Ведь ещё утром, как я помнила сквозь сон, он прижимал меня к себе так нежно, а сейчас я вижу перед собой убийцу, пытающегося внушить мне, что только лишь он распоряжается тем, когда мне дышать.
– Ты убил его... – волокусь следом, пытаясь найти в себе силы, чтобы обернуться.
Во мне опять безмолвный вопрос, он только что средь бела дня зарезал друга детства, единственного, как я полагаю, а теперь просто оставляет гнить в этой подворотне его истекающее кровью тело? Но всё это постепенно сходит по мере того, как я вспоминаю, что подобные действия ему не чужды. Он легко оставил гнить его девушку в той хижине, а теперь рука даже не дрогает, и в глазах ни малейшего намёка на сожаление, когда мы удаляемся от тела того, кто когда-то был ему дорог.
Но, как мы помним, мне не обязательно смотреть в его глаза. Я могу чувствовать его на расстоянии. И сейчас я чувствую только злость, которую он едва сдерживает, стискивая моё запястье и продолжая вести меня до машины.
Нож выброшен в первую попавшуюся урну.
Вопросы из головы выброшены туда же.
Я даже стараюсь не задаваться ими, когда он заводит авто и трогается с этого с места. Ибо если буду истязать себя этой неизвестностью и дальше, то сойду с ума окончательно. И что-то мне подсказывает, что день моего сумасшествия уж очень недалек.
– Что значит упустили?? – Михайлов вопрошает в трубку чуть ли не во всё горло, когда Артём сообщает, что пока они гнались за спутанными следами, Даниэль покинул больницу и скрылся в неизвестном направлении.
– Да нахрен он сдался нам? – Шатохин вопрошает в ответ, но как-то неуверенно, сбавляя тон, а после добавляя мысль, которую боится озвучить. – Думаешь, он всё ещё с Мироновым заодно?
– Понятия не имею, – Слава прикрывает глаза, потирает переносицу и наливает себе очередную порцию виски, закрывая ноутбук и поднимаясь с кресла. – Я уже ничерта не соображаю... – шатен потирает шею, хрустит шейными позвонками и обречённо выдыхает, пока на сознание давит убеждение о том, что они сбились со следа, не успев его уловить. – Я даже, блять, не знаю, в какую бежать сторону, чтобы её найти, – снова повышенный тон, Морт залпом выпивает налитую порцию, заключая в пальцы незакрытую бутыль и доливая в стакан ещё.
Голова отказывается работать, синяки под глазами в очередной раз напоминают, что спать по три часа в день – не лучшая идея. Успокаивающая стандартная речь Артёма о том, что они обязательно её найдут, во что бы то не стало, уже не действует так, как раньше, и Михайлов молча кивает в трубку, даже не прощаясь и сбрасывая вызов.
Прихватывая с собой бутылку виски, он молча топает наверх, заходя в свою комнату. Свет даже не включает. Просто становится у окна, наблюдая за ночной уличной гладью.
Даже не оборачивается, когда чувствует присутствие Леси в своей комнате, которая ненадолго задерживается в дверном проёме возле книжной полки, будто ожидая разрешения войти. И оно следует, когда Морт единожды кивает, не отрывая глаз от полной луны.
– Всё будет хорошо, – шёлковый девичий голос, едва различимые шаги. Она подходит медленно, становясь за его спиной. – Она найдётся, – наверное, сейчас это именно то, что нужно было его ушам. Не мужской гонор, твердящий о хорошем исходе, как само собой разумеющееся, а женское присутствие, что порой спасает от всего, даже, когда ты по уши в дерьме.
– Знаю, – он не скуп только на одно слово, но Лесю устраивает и это. Она поднимает тонкую ручку, укладывая ладонь на его плечо.
– Ей так повезло с тобой, – девушка практически шепчет, и Морт непреднамеренно разворачивается, всё ещё держа в пальцах стакан с виски. – Я ей даже завидую...
Она опускает глаза, пока Морт чуть сводит брови, впитывая её слова. Его взгляд падает на её плечи, прикрытые нежно-персиковым шёлковым халатом, что когда-то носила Лера. Комплекция хоть и схожая, но вещица Лесе всё же великовата, и с лёгкостью обнажает плечо, стоит девушке опустить руку обратно вдоль тела.
Её глаза направлены куда-то в его грудь, она не морщится даже от запаха перегара, когда поднимается на носочки и приближается к его лицу, дрожа то ли от страха, то ли от собственной неуверенности.
– Со мной ни разу в жизни не обращались так, как ты... – ему кажется, что ещё чуть-чуть, и она заплачет. Это странное волнение, когда он не может понять, что её гложет.
Но мозговая деятельность вдруг отключается, когда её пухлые губы вдруг накрывают его, заставляя замереть и не шевельнуться. Она едва касается, тут же отпрянывая, но не дальше, чем на пару миллиметров.
Теперь же она смотрит прямо в его глаза, неестественно содрогаясь и лёгким жестом скидывая с себя халат, оставаясь обнажённой.
– Что ты делаешь? – Михайлов всё ещё не смеет шевельнуться, нервно сглатывая и изо всех сил стараясь держаться. Глаза смотрят прямо в её лицо, но успевают задеть до жути хрупкую фигурку. Очертания худого тельца манят, мужское естество вот-вот вырвется наружу. Ей нужно уйти сейчас же, иначе...
– Говорю “Спасибо”, – потому что по-другому, наверное, не умеет. Он не ответил на поцелуй, не притронулся к её телу, но во всём этом для неё была какая-то сверхъестественная мощь, заставляющая впервые в жизни почувствовать себя желанной. Почувствовать себя человеком... Ведь ранее она была лишь куклой для утех, чьё тело грубо использовали по назначению. Но сейчас отчего-то хотелось отдать себя без остатка тому, рядом с которым она чувствовала себя женщиной по-настоящему.
Она не говорит ни слова, она просто смотрит в глаза, стараясь поймать его настроение. Его взгляд говорит о многом, и девушка пытает удачу во второй раз, снова примыкая к его губам, но уже более требовательно, настойчиво. Несмелый язычок чертит по контуру его губ, она чувствует, как его подбородок начинает отдавать мелкой дрожью, не думая сдаваться. А он...
Он слишком долго был пленником обстоятельств, не позволяющих почувствовать тепло женского тела. Особенно сейчас, когда это так нужно, но заглушенный градусами разум пытается прорваться сквозь стенки, донося, что это всё неправильно. Что это всё – ничто иное, как зов природы, пробуждающий мужское начало, где голосу разума нет места.
Он слабо, слабо отвечает на поцелуй, размыкая губы и позволяя девушке командовать собой в то время, когда она всё ещё стоит рядом, делая лишь шаг к нему, но не приближаясь вплотную. Её рука сгибается в локте и она нежно касается пальчиками его шеи, даруя нежность прикосновения и срывая рамки, что рушат стены воздержания. Одно движение. Стакан отставлен на подоконник, он несмело кладёт ладони на тонкую талию, сжимая хрупкое тельце настолько, насколько позволяет рассудок. Углубляет поцелуй, с каждой секундой взращивая свои права и вскоре полностью загребая контроль в свои руки.
Отпрянывает, но лишь на мгновение. С несколько секунд смотрит в её замутнённые глаза, а после подхватывает на руки, в мгновение ока скидывая её на кровать и нависая сверху. Забирает тонкие запястья в ладонь, прижимая над головой, хоть её сопротивлением не отдаёт даже призрачно. А затем жадно целует каждый миллиметр её тела, покуда звериное естество не берёт верх. Нежности больше не место, укусы начинают мешаться с поцелуями, женское тело хочется растерзать, и он сдерживается из последних сил, срывая с себя одежду и начиная беспорядочно водить руками по её смугловатой, бархатной коже.
Слишком долгим было ожидание, слишком много напряжения за всё это время, он безудержно вжимает её тельце в кровать, намереваясь этой ночью вершить с ней всё, что ему вздумается. Он заслужил.
И их никто не услышит, не увидит. Кроме полной луны, что бестактно подглядывает в окно сквозь приоткрытые шторы. Кроме этих стен, что хранят в себе больше, чем кому-либо нужно знать. И кроме камеры телефона, оставленной за книгами на пыльной полке возле двери, о которой он даже не подозревает.
Комментарий к Глава 16. Здесь только мы, забудь про боль 1) После многих комментариев и сообщений в лс о героине этой работы (да-да, о Лесе), мнение о ней было неоднозначным. Честно говоря, мне как-то плевать, что там у других, у кого какие отношения и т.д. Я посмотрела парочку её эфиров, почитала, и могу сказать вот что: я понимаю, что многие её не любят, но девочки, давайте дружно поймём, что всеми любимый Глеб не может умереть девственником, как вы того желаете) Это его выбор, его уважать нужно) Я в ней ничего плохого не увидела, наоборот, есть в ней что-то такое...) Просто девочка не тихая, любит движение вокруг себя, проще относиться надо и не реагировать так) Я вот во всём плюсы ищу, и живётся проще :) И если выражаться проще: девочка родилась с золотой ложкой в жопе, и я ей в каком-то плане завидую даже :D Не нужно прыскать ядом, давайте добрее будем и будем радоваться за других (анонимный кружок добра от Билен). Ну хочется ей так, ну женское сердце требует, ну с кем не бывает) Я вот тоже к бывшему возвращалась, все мы через это проходили, любимые грабли, все дела, грех не наступить))) Даже в своей работе я хочу её раскрывать так, как вижу я, и даже не как второстепенного персонажа (споилер: не спешим делать о ней выводы). Словесный понос, не обращайте внимания, просто я заболела и сижу тут, фигнёй маюсь))
2) Шипперы, привет :З
====== Глава 17. С головой укройся, крепко спи и ничего не бойся ======
Много ли нужно человеку, чтобы потерять себя?
Двояко.
Много ли времени? Много ли сил? Много ли событий, которые шаг за шагом уничтожают тебя изнутри, разъедая личность по кусочкам и в конечном счёте оставляя лишь скелет подобия.
Иногда мне казалось, что я заточена в камере, в которой для полной картины не хватает под корешок сточенного карандаша, которым я буду чиркать по стенам, рисуя продольные полосы. И эти полосы будут означать количество дней, которые я нахожусь в заточении. В заточении собственной судьбы и маниакальной тирании того, кто мнит себя моим хозяином. Скорее, даже, кукловодом. Ведь он умело дёргает нити, заставляя плясать под его дудку. Он знает мои слабости, знает точки давления и умело манипулирует, порой не говоря ни слова. Ведь достаточно одного его взгляда, чтобы я беспрекословно поднялась на ноги и выполнила любую его безмолвную просьбу.
Как два дня назад, в очередном мотеле, на кой пал его выбор.
Снова сжатые комнаты, снова стены, снова беспрекословное послушание и затянутый на шее поводок. Ни шагу в сторону. За дни, проведённые с ним, я успела усвоить один, но очень важный урок: он везде. Он повсюду. И он достанет меня, даже если я провалюсь сквозь землю. Рыпаться бесполезно.
Тогда он и не думал оставаться в этой Богом забытой дыре с обшарпанными стенами, поэтому и кинул администратору смятую купюру, цапая ключи и оповещая, что мы тут на одну ночь, просто жажду утолить. Да, жажду. Вот только не физическую, а ту, из которой он черпает какое-то ненормальное вожделение, подавляя меня морально, ломая и уничтожая во мне личность с каждым разом, когда ему в голове приходят изощрённые идеи.
Не знаю, почему ему так нравилось рушить покой сладких парочек. Наверное, ему до тошноты было видеть приторно-счастливые лица, разрушающие его психику и напрочь ломающие представления о том, как должны выглядеть действительно любящие друг друга люди. Именно любящие, а не болезненно-одержимые идеей того, как полностью подмять под себя человека и сделать его своей тенью.
Его жертвами в ту ночь стали молодые люди лет двадцати двух. Пара, воркующая что-то в холле, обнимающаяся и милующаяся возле своего номера. Последнее, что запомнилось – их счастливые глаза, когда я проходила с Мироновым под руку мимо них. Но той же ночью, примерно часа в два, я помню преисполненный страхом взгляд этого паренька, вышедшего из номера к автомату с газировкой.
Глеб оказался рядом, едва тот успел хлопнуть дверью своего номера. Дрожащие пальцы ухватились за руку Миронова, сжимающую шею и придавливающую к стенке.
– Ни звука, – его любимая команда, которой он так любит распоряжаться, пока я стою тенью за его спиной. А затем номер. Чужой, невзрачный, едва освещённый блеклой луной, выглядывающей из-за туч полумесяцем. – Бабки. Живо. – Глеб заталкивает его обратно в номер, заставляя обнажённую девушку подорваться на кровати и прикрыться простынью. Её взгляд... Как бы я сейчас хотела упасть ей в ноги и просто попросить прощения. – Иначе на твоих же глазах твою бабу выебу.
Было ли ему дело до денег? Навряд ли. Ему просто доставляла удовольствие эта ненормальная прелюдия, включающая в себя страх и повиновение перед его персоной. Эдакая неуверенность и жажда признания, умело прикрытая комплексом Бога. А ещё я. Которая более не бросалась звать на помощь в попытках его остановить. Ведь один его кивок головы в сторону тумбы, и я уже бреду к женской сумочке, вытряхивая из неё всё до основания и роясь в кошельке. А затем как по наводке топаю к кровати, еле сдерживая слёзы перед представлением, которое ему обещала.
– Не бойся, – мне удаётся шепнуть ей это на ухо прежде, чем я забираюсь на кровать и касаюсь ладонью её шеи, а после – завлекаю в глубокий поцелуй, успевая уловить её исступлённые страхом и непониманием глаза.
Слышу копошение и ловлю боковым зрением парней. Миронов всё ещё у этого бедолаги за спиной, держит, обвивая рукой шею и не давая пошевелиться, пока я укладываю его девушку на лопатки. Она без одежды, мне не нужно изощряться. Я просто приказываю не шевелиться и всеми фибрами даю понять, что я не сумасшедшая. Нет. Я попросту спасаю их жизни. Ведь не сделай я этого, Миронов, клянусь Богом, пришьёт их в этом же номере, уложив вальтом их бренные тела на кровать. По крайней мере, он обещал мне это. А слово своё он держит, уж я то знаю.
Просто закрой глаза
Не видеть – не значит избежать, но это хоть на какую-то несчастную долю освободит тебя он формального присутствия во всей этой вакханалии.
Мне противно. Мне до жути мерзко и противно вытворять это всё с чужим женским телом, практически кувыркаясь перед блондином и абсолютно незнакомым мне парнем в одном нижнем белье. То, что я вытворяю, не поддаётся никаким объяснениям и уж тем более оправданиям, но одно намертво заседает в моей голове: они, по крайней мере, останутся живы.
Не могу сказать точно, сколько длился этот позор. Полчаса или же час, я в первые же минуты успела испытать к себе отвращение, сливаясь воедино с чужим телом под пристальным присмотром собственного палача.
Ручная кукла, лишённая права слова. Не контролирую ровным счётом ничего.
Но время идёт, эта игра ему наскучивает, и он крепким локтевым ударом оглушает юношу, отправляя того в бессознательное состояние на истасканный временем ламинат. А я отпрянываю, злостно поджимая губы и вытирая их тыльной стороной ладони. На девушку смотреть нет никаких сил.
– Довольно, любовь моя, – яд, горький яд, который он извергает с каждым словом. – Забирай бабки, валим отсюда. – Он будто подгоняет словами, не давая права даже одеться. А затем подходит к обездвиженной страхом девчушке. – Извини, что ваш покой потревожили, – даже слово “Извини” из его уст застревает в стенках сознания, заставляя ненормально усмехаться. Извинения ему не к лицу. – Просто в этой дыре телек отрубили, а мне так было охота порнуху посмотреть.
Желчью и высокомерием пропитано каждое слово. Я как ошпаренная вылетаю из номера с деньгами и в одном нижнем белье, не замечая никого вокруг. Забегаю в снятую нами комнатушку, отбрасывая сворованные купюру на кровать и наспех закрываюсь в ванной. Закрываюсь – громко сказано. В этой дыре сломаны даже щеколды.
– Лера? – однократный стук, какая нелепая формальность. – Всё хорошо? – да, лучше и быть не может.
Стоя у давшей трещину раковине я смотрю в небольшое круглое зеркало на стене. Оно неестественно грязное, покрытое какой-то испариной, кажется, к нему приросшей. Но в его отражении я чётко рассматриваю безвольную шлюху, чьим телом и душой распоряжаются, но далеко не за деньги. Хуже... За возможность дышать, когда ты знаешь, что воздух этот с каждым днём тебе всё менее необходим.
– Оставь меня, – фраза незавершённая, я быстро исправляюсь, – пожалуйста.
Опускаю голову, покуда чувствую, как он выжигает своим диким взглядом узоры на моей щеке. Когда-то тёмные волосы, теперь выкрашенные в пепельный, спадают на лицо и словно закрывают от его мощи, но мужские пальцы поправляют прядь, заставляя невольно дёрнуться.
Глаза закрыты.
Я хочу домой.
Туда, где я была ограждена от всего этого безумства и марева пронзающей боли, которая давит на меня раз за разом. Я хочу к Морту, я хочу к чертям отбросить все свои принципы и просто уткнуться в его плечо носом. Хочу почувствовать, как он прижимает, повторяя его любимую фразу.
Я рядом, малыха.
Эхо его голоса откликается в моей голове сразу же, стоит мне вспомнить всё то время с ним, что подарила мне судьба. Господи, как же я хочу обратно.
– Ты просишь невозможное, девочка, – усмехается, колко и язвительно, покуда к глазам не начинает подступать влага. – Или ты всё ещё надеешься, что твой хахаль тебя спасёт? – усмешка в его тоне уже прозрачнее некуда, он выставляет перед моим носом свой смартфон, на котором крутится запись.
Сперва прекращаю дышать, вытаращив глаза на огромный дисплей. На нём явно прочерчены фигуры, такие до боли знакомые.
Морт...
Он целует, целует ту, которую я спасла ценой своей жизни в надежде на помощь. Он водит руками по её телу, отбрасывая на кровать и предаваясь дикой страсти, рождающей в моих глазах море влаги.
Подношу ладонь ко рту прежде, чем издать нечеловеческий вой. А после делаю ровно три шага с ускоренной силой, отлетая к стене и сползая вниз, пока пятая точка не чувствует холодный кафель. Чувства навзрыд.
Стараюсь глушить их ладонью, едва дыша и содрогаясь, кажется, в каком-то истерическом припадке. Лихорадит не на шутку, я просто не желаю досматривать то, чем Миронов так усердно вертит перед лицом. Прошу тебя, перестань...
– Просто хотел сказать, что он сейчас занят далеко не твоими поисками, – добей, добей словами, шах ты мне уже поставил. – И что-то мне подсказывает, что сбить его с толку ей не составит особой проблемы, – а вот теперь мат.
Ругать, наверное, стоит только себя. С какого чёрта я вообще подумала, что эта девица в раз прозреет и поможет той, кого впервые видит? Она ведь долбанная марионетка в его руках, и она продолжает ей быть даже за сотни километров.
Он выходит, как я и просила, оставляя меня наедине с собой. Со своей жалкой, ничтожной никчемностью. С осознанием того, что теперь в этом мире я одна. И нет понимания хуже, что Миронов – единственная в этом рухнувшем мире душа, с которой остатки моей жизни, кажется, повязаны наглухо.
