Текст книги "Я всё ещё здесь (СИ)"

Автор книги: Билен Катрайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Я просто не хочу никуда идти! – снова кричу, захлёбываясь в собственной панике. Но только и успеваю, что разглядеть его оскал и съезд с катушек, по которым невооружённым глазом видно, что сюсюкаться он со мной не собирается.

– И что теперь? Запрёшься тут навсегда и позволишь страху загнать тебя в угол!? – повышает голос, жестикулирует, а я затыкаюсь, затыкаюсь и сглатываю, обнимая себя руками. – Он и так унёс с собой приличную часть твоей жизни, так какого хуя ты позволяешь ему продолжать это делать даже тогда, когда его здесь нет?!? – перепалка переросла в своего рода отчитывание. Кажется, он психанул окончательно, решая больше не потакать моим припадкам. Это я поняла, когда он бодрым шагом ушёл куда-то наверх, а после вернулся со шприцом, снова заставляя меня параноить.

– Убери от меня это! – стараюсь кричать, но голоса нет. Шепчу, заполняя воздух отголосками ужаса, когда вижу кончик острой иглы.

– Ты ведь боишься оставаться, да? А так поспишь, потом откроешь глаза, а я уже тут! – сарказма в голосе не занимать, он явно нервничает и явно недоволен моим поведением, которое я, чёрт возьми, не контролирую! Это как стычка двух баранов, в которой каждый уверен в своей правоте и не намерен отступать.

Только вот один из нас в силе явно превосходит. Одно движение, один рывок, я успеваю почувствовать хватку на своей руке, а после резкий разворот и силу, удерживающую возле него. Стою к нему спиной и успеваю только трепыхаться, когда он вводит шприц в предплечье и заливает всё без остатка, аргументируя это чем-то вроде:

– Раз по-хорошему не понимаешь...

Трепыхаюсь, пытаюсь противостоять, но всё, что выходит – это почувствовать моментальное расслабление и то, как тяжелеют ноги. Вскоре вовсе перестаю их чувствовать и падаю. Не на пол, и на том спасибо. Еле держу себя в сознании, пока Макс относит на кровать, а потом вырубаюсь к чёртовой матери, засыпая с желанием вообще его не видеть.

Обида сидит глубоко, она диктует сидеть в комнате два последующих дня и выходить очень редко, да и то, когда нет риска столкнуться с брюнетом. Подгадываю, озираясь временами и долго вне собственной спальни не задерживаясь, а сама разрываюсь от внутренних противоречий, желая заявиться к нему и высказать всё, что на душе залегло. Только гордость не позволяет... Не виновата же я, в конце концов, что один мудак мне психику подпортил.

Кстати, мысли о нём движут мной сейчас в полной мере, я греюсь желанием выползти в гостиную и стащить бутылку крепкого. Так сказать, хоть немного разукрасить свой серый вечер, который и без того мрачнее тучи.

Но стоит мне дверь открыть, как о желании моментально забываю. Забываю, даже, зачем вообще эту дверь открыла, просто пялюсь на стоящего у порога Максима, который шаг вперёд делает и эту самую дверь за нами закрывает. Мне что-то следует сказать?

– Чтоб ты знала, – не следует, полагаю... – пока ты со мной, пока ты в моём доме, тебе ничего не грозит, поняла меня? Своим недоверием ты лишь подрываешь моё отношение, – у него зубы сцеплены после последнего изречения, а я вспоминаю вдруг невольно, как однажды легла под эту надежду в доме Морта. Но я рот на замке держу, лишь в глаза ему смотрю, по которым он, очевидно, всё читает. – И позволь напомнить, что я не Михайлов. Не нужно всех под одну гребёнку.

Между нами расстояние вытянутой руки, а между моими эмоциями и желанием ответить – комок в горле.

Усердно стараюсь сглотнуть и показать, что моя обида равносильна, но лишь оцениваю суть вещей и понимаю, что не имела повода в нём усомниться. Он, чёрт возьми, закрывал меня собой не единожды, а я истерики устраиваю, как характерный померанский шпиц, коему в новинку краски мира.

И сейчас мне нужно что-то ответить, кивнуть хотя бы, но я продолжаю отходить к кровати, пока он наступает. И до кровати остаётся шаг, я всё ещё сохраняю зрительный контакт и с замиранием жду его следующего действия.

– Сними пижаму, – мне бы стресс снять после такого приказа, от коего глаза сами по себе расширяются. Но его глаза говорят о том, что его намерения не подлежат оспариванию, и чем раньше я выполню эту, кхм, просьбу, тем лучше для меня же.

Неуверенно тянусь к пуговицам и щёлкаю ими, одна за другой, пальцы отчего-то дрожат, и дрожь эта отдаётся даже где-то в коленках, но что-то ещё держит на ногах.

Пуговицы расстёгнуты, все до единой, а он кивает головой на ночную рубашку и я понимаю, какое моё действие следующее.

Снимаю, оставаясь перед ним с голой грудью. Ведь кто знал, что именно этим вечером под пижаму стоило надеть лифчик, будь он неладен. Было бы не так неловко, или не заливалась бы багровой краской под его взглядом, от которого, кстати, хочется кончить не начиная.

Волчьи, нефритовые глаза. В них власть, сила и непокорность духа, присущая лишь настоящим мужчинам. И очевидно, усомнившись в его способностях я ударила по самому больному, сама того не подозревая. Но лучше мне подвергнуться физическим пыткам, чем стоять под пламенем его взгляда практически обнажённой. Чёрт, я даже невольно Миронова вспоминаю... Его адский половой акт и не сравнится с этой химией, которую я чувствую в пределах этих квадратных метров. Она пленит и дурманит, заставляя трепетать и растворяться в ознобе неведомого предвкушения чего-то страстного, страстного и горячего, что забирает тело в свой плен и заставляет подчиняться.

– Дальше, – этот пожар разбавляет лишь холод в его голосе, когда он кивает на пижамные штаны, а я бегло стараюсь вспомнить, удосужилась ли я хотя бы нижнее бельё надеть.

Снова дрожь. Касаюсь пальцами резинки и спускаю с себя штаны, хоть немного успокаиваясь тем фактом, что на мне сейчас стринги цвета шампань. Только вот ликование недолгое, он поджимает губы и слегка склоняет голову, намекая, что и эта деталь в моём гардеробе явно лишняя.

Сглатываю. Опять. Но уже более раздражённо, стягивая с себя последнюю тряпку и нервно отбрасывая подальше.

– На кровать, – кивает ещё, наконец спускаясь по моему телу глазами и заставляя вновь краснеть. Точнее, находить в ознобе каждую клеточку тела, покуда его пристальный взгляд властвует над наготой. Я уже однажды находилась с ним в близости, но это... Это было нечто иным, будто я доверяю ему нечто большее, чем просто тело.

Аккуратно касаюсь пятой точкой одеяла и отползаю вглубь, ложась на подушки. Не перестаю за ним наблюдать, вижу, как его руки тянутся к джинсам, а пальцы щёлкают бляшкой. Он достаёт ремень, заключая его краешки в каждую руку и делая один рывок в разные стороны, после которого я слышу свист и гулкий звук.

Зажмуриваюсь на секунду, а он подходит, упираясь в кровать коленом и медленно становясь всё ближе.

Трепет...

Трепет и волнение.

Я даже успеваю подскочить, скорее инстинктивно, но тут же прогибаюсь и касаюсь спиной одеяла вновь, чувствуя на своём бедре его ладонь.

– Лежать.

Смотрит, кажется, прямо в душу, а я и млею под его приказом, уже полностью забывая, что лежу перед ним, в чём мать родила.

Его рука не дрогает, только продолжает плавать по телу, наглаживая и принося довольно странные ощущения, образующие клубок натянутых нитей внизу живота.

Прикрываю глаза и выдыхаю, когда его массивная ладонь ложится на грудь и чуть сжимает, заставляя разомкнуть губы. Мне нужно ещё, ещё воздуха...

Особенно, когда кистей касается кожаный ремень, сплетаясь вокруг них подобно удаву. А после мои лишённые свободы руки плавно откидываю за голову, не давая шанса привыкнуть и наделяя новыми ощущениями.

Макс снимает бандану, уже было порываясь повязать её на глаза, но сталкиваясь с моим неуверенным протестом. Головой мотаю, а он улыбается слегка, воплощая задуманное и наклоняясь к уху.

– Учись доверять.

Я практически обездвижена невидимыми цепями, я вижу только лишь темноту и это, чёрт возьми, заставляет чувствовать себя, словно на раскалённой сковородке.

Нет, речь ни в коем случае не идёт о дискомфорте, я говорю лишь о пожаре, который пылает внутри и заставляет извиваться, стоит ему положить ладонь на внутреннюю часть моего бедра. Я чувствую его тепло, его желание, я чувствую его... Мне как никогда хочется стонать во всё горло, когда он сменяет пальцы на язык, лаская каждый участок тела и иногда прикусывая, вызывая мурашки. Он оставляет влажную дорожку от ложбинки на груди вдоль по животу, останавливаясь в самом низу и как назло медля. Наверняка улыбается, стоит мне непроизвольно трепыхнуться и понять, что мои ноги сжимаются от перевозбуждения. Я открыта перед ним, я не могу сдерживать того, что внутри, и я хочу сполна иметь то же самое, но пока я лишь утопаю в ощущениях, которыми он мучает меня которую минуту.

Я потерялась во времени, потерялась во всём. Мне хотелось, чтобы это не кончалось, но ещё больше хотелось сорвать с себя эту бандану, а после – сорвать с него одежду и сделать наконец то, чего хотела так долго.

Благо, слуха меня не лишили. Я слышу, как он освобождает себя от тряпок и непроизвольно улыбаюсь, наконец ощущая его между ног. Механически раздвигаю их шире, чувствую, как он медлит, будто издеваясь снова. Но спустя недолгое время мне всё же удаётся почувствовать, как в меня упирается что-то большое, большое и упругое, заставляющее дрогнуть невольно. А потом и вовсе закричать, разрывая былую тишину этой комнаты и нарушая прежний покой.

Он двигается медленно, до жути медленно и сладко, словно заставляя подыгрывать и насаживаться со своей желаемой скоростью. Хочу дотронуться, но он прижимает мои руки к кровати, в прежнее положение, наконец сдаваясь и двигаясь быстрее, пока мой голос не становится нарушителем покоя этого района. Кажется, выпускаю из себя всю дурь и просто слабну в его руках, отдаваясь без остатка и позволяя делать с собой всё, что придёт ему в голову.

И, кажется, проходит вечность, прежде чем он выходит из меня и снимает с моих глаз бандану. А у меня до сих пор во взгляде туман, я даже разглядеть его не могу, пытаясь совладать с собой и хватать ртом воздух, прерывисто так, может даже немного неуклюже. И ещё наконец-то признаюсь себе, что до жути этого боялась. Ведь после последних раз с Глебом желание предаваться близости отбилось напрочь. В голове засела боль, которую пришлось бы испытать ещё раз, но Макс каким-то образом смог воскресить то, что, казалось бы, давно умерло.

Я всё ещё лежу на кровати, в плену его ремня. Я ощущаю его рядом, его горячее дыхание, такое же сбитое и прерывистое. А ещё ощущаю тягучую сладость между ног, их сводит парализующая дрожь, которую не хочется прогонять.

Глаза открыты, не перестаю хлопать ресницами и смотреть на потолок, в то время как голову посещают остатки памяти.

Ах да...

Кажется, я шла за алкоголем.

До жути непривычно просыпаться одной в своей кровати. Непривычно выходить в зал и не чувствовать там ставших родными духов. Непривычно ни о чём не беспокоиться и не ломать голову, что же приготовить на завтрак. А ещё непривычней видеть на диване спящего Миронова.

Он лежит на боку, сложив под голову руку. Светлые пряди беспорядочно разбросаны, плед практически съехал и не грел уже должным образом, а сам Глеб во сне тихо посапывал и иногда брови к переносице сводил, да носом дёргал.

И картина эта заставила Наташу остановиться на минуту и даже усмехнуться.

Она прекрасно знала, кто перед ней. Макс рассказал о том, кто он есть и чем занимается, будучи уверенным, что сестре ничего не грозит. А ей и правда не грозило, ибо “мужество” и “бесстрашие” стали для неё извечными сопровождающими с того самого момента, как она вышла замуж. Вот и сейчас, перед ней сопит себе на подушках уманьяченный псих, а она улыбается себе легонько, продолжая топать на кухню и заботясь только лишь о том, чтоб яиц для омлета хватило.

Включенная конфорка, она ставит чайник и заглядывает в холодильник, доставая яйца. А после тяжело вздыхает, опираясь на столешницу и опуская голову.

– Что-то не так? – очевидно, он уже проснулся. И, что ещё очевидней, решил составить ей компанию.

– Майонеза нет, – лёгкая усмешка. А ведь действительно... мир настолько опустел, что единственной стоящей перед ней проблемой было отсутствие майонеза.

– Тоже мне, проблема... – ухмыляется в ответ и аккуратно кладёт руки на осиную талию. И, не встречая протеста, невесомо целует в макушку, спеша отдалиться, – пойду куплю.

Натягивает бомбер и белые кроссы, даже не заикаясь о деньгах. Молча уходит, хлопая дверью и оставляя её, но это ненадолго. Она пока успеет выйти на веранду и пропустить сигаретку, вглядываясь куда-то вдаль. А после зайдёт внутрь, отвечая на очередной входящий Максима. Видимо, заботливый брат беспокоится излишне, но вызывает на её лице лишь улыбку. Забота ей приятна, бесспорно.

– Привет, как ты? – он мягко интересуется, пока сестра едва сдерживается, дабы не рассмеяться и сказать, что всё хорошо с ней, не спилась и не пустилась в разврат. Адекватная, благо.

Успокаивает, плавно переводя тему и интересуясь здоровьем и состоянием Леры. А после вдруг вспоминает про чайник и мчится на кухню, снимая его с плиты.

– Макс... – снова усмешка и закатывание глаз, его беспокойство приводит в умиление, – я понимаю, что это потеря, но это не повод лезть в петлю, – вещает крайне убедительно и настойчиво, будто так до неуёмного брюнета дойдёт лучше, – я понимаю, что мы были женаты, но в конце концов... Мой муж был редким козлом и нередко за ствол брался, так что не переживай, – подытоживает, успокаивая собеседника на том конце провода, – тем более, я не одна. Отвлекаю от вас Глеба и купаюсь во внимании одновременно.

– Ладно... – наконец сдаётся и выдыхает, смиряясь с настойчивостью сестры. – Я тебе верю. Береги себя, – отчего-то не ждёт ответа и кладёт трубку, чуть улыбаясь и, наверное, в очередной раз убеждая себя, что сестра справляется со многими проблемами получше него. Определённо, стоит только позавидовать её силе духа.

В свойственной ему манере расталкивает очередь и не обращает внимания на возмущения, льющиеся от посторонних. Обращает его лишь на то, что в какой-то момент всех этих индюков не захотелось перестрелять. Захотелось лишь сгрести в охапку этот чёртов майонез и шагать обратно по тропе, ведущей к её дому. Возможно даже задуматься, с каких это пор он стал таким? С каких пор он стал видеть лишь свою тень и беспрекословно топать по зову судьбы, отчего-то зовущей его по имени?

Он спускал это на временное помешательство. На то, что именно в этот отрезок времени он нужен Наташе. Нужен он, прежний, настоящий... Ведь это всё ненадолго, она никогда не будет с таким, как он. Он – временное. Но этого ему было вполне достаточно. Кажется, он даже попытался отмахнуться от этих мыслей и прогнать все догадки о том, что к нормальной жизни он не пригоден.

И он толкает дверь, мотая головой и слегка улыбаясь, потому что девчонка наверняка опять выходила покурить и забыла запереться на ключ. Нужно обязательно будет напомнить, что нельзя быть настолько доверчивой к этому району, да и к людям. Змеи ведь повсюду.

Тихо закрывает за собой и слышит женский смешок, вслушивается, убеждаясь, что та с кем-то болтает.

– Макс... – Наташа снова усмехается и заставляет насторожиться, – я понимаю, что это потеря, но это не повод лезть в петлю, – купленный майонез отправляется на рядом стоящую тумбу, в то время как Глеб пытается своё присутствие не выдать, – я понимаю, что мы были женаты, но в конце концов... Мой муж был редким козлом и не редко за ствол брался, так что не переживай, – шаги тише, глаза шире, ему сейчас стоит больших трудов держать при себе своих демонов, но он продолжает стоять за порогом кухни, пока Наташа возится с чайником, – тем более, я не одна. Отвлекаю от вас Глеба и купаюсь во внимании одновременно.

Спокойствие слетает с петель окончательно. Пальцы сжимаются в кулаки, а глаза наливаются кровью, когда блондинка вдруг разворачивается и резко вздрагивает, стирая улыбку в пепел.

Всё ещё держит возле уха телефон, с которого доносится: “Береги себя”, а после гудки, которые очень даже на руку.

Девчонка медленно сглатывает, продолжая стоять, даже когда из-под ног уходит почва. А Миронов не делает с места ни шагу, покуда шея не покрывается венами, а со лба не проступает пот.

Дрожь в руках сильнее, он даже не успевает понять, когда ручной пёс без разрешения срывается с цепи. Всё вокруг разом обретает другие краски и заставляет смотреть другими глазами.

Разукрашенный мирок теперь полон мрака. И сегодня этот мрак заявит о себе сполна.

Комментарий к Глава 39. Обратная сторона Пятый день температура и чувство приближающейся смерти, я зае*алась чувствовать слабость и ходить, как подстреленной, поэтому простите меня за отсутствие и за то, что в этом тексте. Может, там всё нормально, а может там какой-то пиздец, но я надеюсь, что бы там не было – вы мне скажете своё мнение. Ваши отзывы из могилы поднимут, отвечаю ♥♥♥

====== Глава 40. Замкнутый круг ======

Не могу вспомнить, как уснула. Да и когда уснула, тоже, если честно, мало вспоминаемо.

Макса рядом с собой не нахожу, поэтому и переваливаюсь на другой бок, пытаясь встать с кровати с полузакрытыми глазами.

Бреду пьяной походкой из комнаты и добираюсь до кухни, останавливаясь в дверном проёме и наблюдая за Максовской спиной. Возится себе с заваркой, а одной рукой телефон у уха держит.

– Береги себя.

По тону понимаю, что говорит с Наташей. А ещё понимаю, что с ней, по всей видимости, всё хорошо. Тем лучше, не нужно дёргаться и переживать, что Миронов с катушек слетит. Ну, по крайней мере, ближайшее время.

– Доброе утро, – только рот успеваю открыть, как протяжный зёв рвётся наружу. А брюнет оборачивается и тянет улыбку, окидывая меня взглядом.

– Вот даже как... – смесь удивления и похоти, я не сразу понимаю, в чём дело, пока не опускаю глаза и не замечаю одну маленькую деталь: я, блять, совершенно забыла накинуть на себя хотя бы халат и вышла абсолютно обнажённой.

– Чёрт, – хочется прикрыться, закрыть грудь, да и что пониже, а ещё хочется лицо от стыда закрыть обеими руками и вообще за голову схватиться, но этих рук у меня не десяток, поэтому я просто скрещиваю их на груди, пытаясь прикрыть стыдливо торчащие соски. Это от холода, наверно.

– Нет-нет, – он даже дела свои отставляет куда-то на столешницу, подходя ко мне и пытаясь убрать закрывающие обнажённую картину руки, пока я стараюсь изобразить максимальный протест секунды так в две, – мне всё нравится, – вот только его похабная усмешка и пожирающий взгляд заставляют чувствовать не весьма комфортно, даже на мгновение одолевает желание скрыться из этой кухни и поспешить накинуть на себя хоть что-то, но это “что-то” так и остаётся за гранью выполнимого, покуда его руки уже обвивают, не давая отступить.

– Ты, кажется, готовил завтрак, – фальшиво откашливаюсь, пытаясь освободиться, а чуть позже резко вздрагиваю, когда он, немного погодя, подхватывает за бёдра и усаживает на стол.

– О своём завтраке я побеспокоился, – говорит прямо в лицо, явно замечая красноту щёк и стыдливый взгляд.

Сейчас утро, чёрт возьми. И здесь светло. А я вот-вот окажусь распластанной по столу перед человеком, от взгляда которого до сих пор хочется спрятаться в тёмном углу. Ну, если быть точнее, вчерашняя ситуация немного выбила из колеи, и мне было просто необходимо время, чтобы к этому привыкнуть.

– Ты меня жутко бесила ещё с первого появления, – ну спасибо, мать твою! Разрядил обстановку... – прям так и хотелось понять, что такого Миронов в тебе нашёл... – и пока он говорит это, бессовестно лезет руками туда, куда целомудренные девушки без своего согласия не пускают.

– Удалось понять? – едва выдыхаю, а сама думать не могу ни о чём другом, кроме как о его ладони на моей промежности.

– Пока нет, – ответ короток и твёрд, как и его рука, которая одним движением отправляет меня в горизонтальное положение. Он давит на грудную клетку до тех пор, пока моя спина не касается стола, а после чуть проталкивает вперёд, фиксируя моё тело и располагаясь между ног, в то время как мне краской хочется залиться. – Ты нескоро отсюда слезешь, – это было похоже на угрозу, но выработанное умение находить во всём свои плюсы гласило, что у меня, по крайней мере, будет время, чтобы понять: я подчиняюсь лишь потому, что привыкла прогибаться под чужой силой, или же мне, чёрт возьми, просто нравится всё происходящее?

– Послушай, – блондинка примирительно выставляет руки, пока Глеб стоит смирно всё в том же проёме, позволяя девушке наблюдать, как на лбу вздувается венка, – я всё объясню.

– Да неужели? – он вскидывает бровями, а сам старается не выдать рвущегося наружу бешенства, что давно уже готово к старту и ждёт зелёный свет. – Я слушаю.

А ей и сказать то нечего. Точнее, она даже не знает, с чего начать? С какой стороны облачить предательство, которому и оправдания то не найдёшь?

– Ну? – терпение исходит с каждой секундой её молчания, блондин делает вперёд два шага, за которые Наташа успевает пропустить по телу бешеный разряд, разрываясь между желанием позвонить Максу, и желанием убежать из этого дома к чёртовой матери.

Вот только выход преграждает одна проблема. Блондинистая проблема.

– Он... – она сильнее сжимает пальчиками мобильный, пытаясь согнуть руку в локте, но не находя в себе сил даже для этого, – он просто беспокоится за меня...

Тонкий голосок, прорывающийся испуг и неподдельный страх в глазах. Она, кажется, впервые не рассчитывает на свои силы и обаяние, а чувства уверенности в том, что Глеб не причинит ей вреда, куда-то испаряются, оставляя за собой лишь шлейф разочарования.

– Он? – Миронов подходит ещё ближе и теперь уже не оставляет между ними практически никакого расстояния, зажимая Наташу между собой и холодильником. – Это тот Макс, о котором я думаю? – навряд ли это какой-то другой Макс, ради которого она отвлекает внимание Глеба на себя. Остаётся только понять, какое он к ней имеет отношение. Он, этот сукин сын, который обставляет его практически во всём, порой сам того не замечая.

Её короткий кивок подтверждает догадки, блондин скалится, поджимая подбородок и впуская в покрасневшие глаза практически всю ненависть, которую сейчас излучает сердце.

Он не беспокоится о её страхе, не придаёт значения её сбитому дыханию, ему наплевать на дрожь в её ногах, ставшую заметной сразу, как только он оказался ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. А ещё ему абсолютно побоку на её ощущения, когда он бесцеремонно хватает за горло и вжимает в стенку холодильника, не сводя глаз с дрожащих век.

– Какое ты имеешь к нему отношение?

Ей хочется, до безумия хочется именно в эту минуту побыть слабой, беззащитной младшей сестрой, которая сейчас, как никогда, нуждается в помощи и защите старшего брата. Ей, наверное, даже наплевать сейчас на гордость, из-за которой она так часто врала Максиму, порой включая весь свой актёрский талант и вливая парню в уши, что всё хорошо, а сама же закрывалась в своей комнате и сползала по стенке после очередной перепалки, которую затеял выпивший муж. Причину, по которой она терпела его выходки и его самого, знает только она, держа под сердцем всю массу обиды и невыплаканных слёз, которых никто и не видел никогда.

Но как бы ей не хотелось, Макс жил практически в двух часах езды отсюда, да и сжимающиеся пальцы Миронова на горле оставляли мало шансов бить тревогу. Единственное, что оставалось – во всём признаться. Особенно после того, как парень более не желал ждать, только рыкнул, напрягая руку и практически поднимая девушку за горло вверх по стенке, отрывая от пола.

– Он мой брат... – вынужденная хрипотца, она говорит это слишком тихо, но для Глеба это признание имеет оглушающий эффект.

Резко расцепляет пальцы, после чего девушка буквально валится на пол. Но это вторично, он лишь пытается судорожно соображать и сложить пазл воедино, только никак не выходит. Это имеет эффект ведра ледяной воды, вылитого на голову в минус сорок. И говорит это не о неожиданности, а лишь о том, что небо рушится над головой тогда, когда не ждёшь совсем. И откуда не ждёшь.

Вся вера, все крупицы малейшей надежды на что-то хорошее разом стираются в порошок. Обратная сторона буйной личности застревает где-то у выдуманной линии, которая отделяла от бешеного альтер эго. Её попросту затмевает мрачными тучами, проявляя этот факт в черноте взгляда, который сейчас неизменно направлен куда-то в пустоту.

Наташа всё ещё у его ног, она сидит на полу, поджав колени, не решаясь поднять взгляд. Лишь тень догадки слетает с дрожащих губ, заставляя Глеба среагировать.

– Замучаешь теперь, как Леру?

Током бьёт по телу во второй раз, он надменно смотрит сверху вниз, медленно опускаясь на корточки и вглядываясь в её лицо.

Она знает. Она всё, чёрт возьми, знает. Так какого чёрта пустила в дом? Изображала забитую овечку? Зачем вообще его звала, заведомо зная, что он – не жалеющий чужих жизней псих?

– Ну что ты... – а ей даже голос его сейчас кажется чужим, ведь в нём столько мнимого спокойствия и неподдельной злобы, – зачем раскрываешь карты раньше времени? – он с какой-то фальшивой заботой заправляет её светлую прядь за ухо, ожидая, пока девушка на него посмотрит.

Но она не решается, покуда в глазах всё ещё стоят слёзы. Вот только на этот раз они настоящие, поэтому девчонка и боится выдать свою слабость и отодвинуть лживые факты о бесстрашии. Последний раз она искренне плакала на глазах у кого-то, кажется, после оглашения диагноза её отца. Она как сейчас помнит тот больничный коридор и массу снующих туда-сюда людей. И ей плевать... Плевать, как сейчас, покуда данную ситуацию она уже не держит под контролем, теперь исход не в её руках.

– И что теперь? – тихонько шмыгает, когда касается его взгляда. Только вот не по собственному желанию, а вынужденно, пока пальцы Миронова настойчиво обвивают подбородок и заставляют поднять голову, показать бесстыжие глаза.

– У меня есть предложение, – она боится. Боится, потому что знает, что человек, который обнимал её со спины совсем недавно и выбежал в магазин по её наводке остался где-то за пределами этого дома и больше не вернётся. Никогда. – Раз уж ты такая Мать Тереза, то ты заменишь мне ту, которую по непонятным мне причинам защищаешь, – и хоть это определение было не совсем правильным, Ната поняла, о чём речь. Поняла, к чему он клонит и чего хочет, оттого и опустила глаза и снова пустила дрожь в подбородок, бегая зрачками по полу. Словно рассуждала, стоит ли ей губить жизнь ради счастья брата, но долго думать не пришлось. – Забыл сказать, – резкое восклицание, блондинка поднимает голову, встречаясь с янтарной радужкой диких глаз, – предложение не подлежит оспариванию.

Он заключает, а у неё повторно почва из-под ног уходит. Вера пока ещё не покидает, или это она сама не может поверить в реальность происходящего и ждущий впереди ад, который для блондина, как дом родной. И он будет водить её по тропам, плавно превращая в ту, которой в конце этого пути самое место будет в психушке.

– Попытаешься позвать на помощь... – он не останавливается, медленно изымает из ослабших пальцев мобильный и продолжает уничтожать взглядом, словами, энергетикой... – будешь молить меня вырыть тебе могилу рядом с твоим муженьком и похоронить заживо.

Девчонка сглатывает, настолько громко и непреднамеренно, что Глеб искренне усмехается, пытаясь продолжить ставить свои условия.

– Ты заставишь его забыть дорогу сюда и будешь лить в уши байки о том, что у нас с тобой всё хорошо, – он только начинает, а она уже прячет эмоции под панцирь, стараясь изолировать себя от его голоса, – все звонки будут исключительно под моим контролем, ты будешь ему говорить только то, что я разрешу, – она слышит только эхо, чувствуя лишь то, что покатившаяся слезинка щекочет щёку, – и делать ты будешь то, что скажу тебе я. Что скажу, когда скажу, и тому подобное, – девушка смотрит сквозь него и вроде кивает, а на самом деле голова тяжёлая, и шея попросту её не выдерживает, вот и виляет, как у куклы хрупкой. – Тебе лучше запоминать, милочка, – снова его грубо сжимающиеся пальцы на подбородке и звериный оскал, он будто готов выплюнуть весь запас яда, что годами копился.

Она ничего не скажет. Не потому, что голос сел. Не потому, что ком у горла мешает. А потому, что сказать то по сути нечего. Она облажалась, чертовски облажалась и смысла что-либо доказывать нет, ибо Миронов не дурак далеко. Бежать, кажется, тоже смысла нет, потому что главный рычаг управления над ней кроется в одном незамысловатом имени: Макс. Именно им он оперирует, когда девчонка старается протестовать. И именно это имя держит её в оковах, потому как Ната понимает: малейшая оплошность, и он застрелит брата на её же глазах, и рука не дрогнет.

Она также будет звонить и включать свой актёрский талант по приказу, сообщая Максу, что всё хорошо. Будет принимать входящие и каждый раз злиться на то, что её телефон в своё владение забрал блондин. Тот самый, который не даёт ей вздохнуть полной грудью уже, кажется, год. Она через раз вскользь напоминает брату, что путь к её дому не безопасен, что Глеб не дурак и пронюхает их связь в два счёта, а сама уже и вспомнить не может, как выглядит её дом изнутри.

Он забрал её оттуда с того самого дня, как узнал о предательстве. Именно таким словом он давал всему определение, напоминая об этом каждый раз, стоило Наташе поверить его словам о том, что даст ей покой и освободит от своего присутствия на вечер. Но обещания оставались пустыми и растворялись в воздухе, он как назло не оставлял и лишь подогревал огонь ненависти, стоило увидеть входящий от Макса.

Динамик не подводил, он слышал чётко каждое слово и буквально закипал даже через столько времени, стоило ему услышать про Леру. Про её, чёрт возьми, благополучие и наконец восстанавливающуюся психику.

– Мы тут ненадолго, я планирую вернуться в город, как только разберусь с делами, – парировал брюнет, заставляя Миронова едко усмехаться.

Делами...

Он и понятия не имеет, о каких делах идёт речь. Но душу греет лишь тот факт, что Макс и сам в неведении, чем занимается его сестра и как проводит всё это время. Весь этот год, ставший для неё кошмаром.

А она улыбается и кивает, успокаивая себя тем, что хотя бы у брата всё хорошо. Возможно даже тем, что наконец настало его время, и если его благополучию такая цена, то она готова это принять.

Хотя сердце выбивается из груди. Она еле выдавливает из себя лживые слова о том, что всё хорошо, что Миронов в другой комнате, и для него она выбежала на веранду поболтать со старой знакомой. А у самой же душа в шипах и руки в крови. И в голове события позапрошлой ночи, когда ладонь блондина крепко сидела на её пальцах, что держали пистолет. Направлен он был на последнего из знакомых её покойного муженька, ещё и зрелище отвратительное, без слёз не взглянешь.