Текст книги "Я всё ещё здесь (СИ)"
Автор книги: Билен Катрайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Он не рассказал, он не предупредил, он посчитал, что это дело касается только его, обсуждениям личных вопросов в их дружбе не место. Но он просчитал тот момент, когда явился на порог его дома, оставив за пределами то, что пустил на самотёк. Ведь он и подумать не мог, что на Макса выйдут, и уж тем более нападут. Вина грызёт едким осадком, ему как никогда сейчас противно, что он не оказался рядом.
Вызов сброшен, все мышцы лица сейчас задействованы, и они проявляют девственную ярость, не бушующую ранее сквозь окаменелые черты.
Заявляться на порог и стучать в закрытую дверь сейчас как минимум глупо, Макс ни за что не откроет, не отдаст Леру, и Глеб это прекрасно понимает, потому как упрямее барана он в своей жизни не встречал. Но этот баран служил ему верой и правдой, помог свалить из дурдома, и, в конце концов, просто заслуживал правды, которой Миронов по глупости побрезговал.
Он движется в ближайший бар, расталкивая подвыпившую толпу и направляясь к барной стойке. Раздумывает недолго, прикидывая количество спиртного, которое желает душа. А затем щёлкает пальцами, подзывая официанта и требуя бутылку самого выдержанного виски.
– Тут, вообще-то, очередь, – мадам лет двадцати пяти нагло пялится, поправляя короткие чёрные волосы, красующиеся на голове густой стрижкой. Закуривает сигарету через довольно длинный мундштук, выдыхая дым ему в лицо и противно улыбаясь, когда видит плоды своих трудов в его явном раздражении, – нечего вперёд дамы лезть.
Усмехается слегка, демонстративно отворачивая голову и хватая не успевшего понять суть вещей бармена за рукав.
– Мартини мне. А белобрысого потом обслужишь.
Он думал, что ярче чувств, чем после последнего телефонного разговора быть не может, но глаза самопроизвольно наливаются кровью, а ведь он был всего в шаге от успокоения.
– Этот урод тебя обидел? – к ней подкатывает уже явно перебравший тип, тем временем как у Миронова уже ярым ходом вибрируют скулы. Ещё совсем чуть-чуть, и полетят головы. – Только намекни, я ему по яйцам пройдусь.
Мужчина в возрасте нагло скалится, приобнимая вульгарно одетую девицу с победной улыбкой. Грань в мозгу постепенно разрушается с такой лёгкостью, будто стену между здравым рассудком и бешеным зверем стирают ластиком.
– Слушай сюда, – долго не думая, он достаёт из-за пояса тёмных джинс ствол, направляя его мужику в область паха. Второй же рукой чуть ведёт, прикладывая палец к губам и как бы приказывая ошалевшей даме заткнуться своим тихим “Тшшш”. – Яйца отлетят у тебя, если не сгребёшь в охапку свой приёмник членов и не съебёшься отсюда, пока ноги ходят.
На лице явное презрение ко всему происходящему, а в голову крадётся одна лишь мысль о том, как для полноты всей этой картины рядом не хватает Леры. Чёрт, да он бы без раздумий приказал бы ей отстрелить его причендал, пока эта разодетая блядь на коленях бы вымаливала прощения за свой язык. Своим же языком.
– Пошли отсюда... – каким бы пьяным он не был, чувство самосохранения ещё имело место быть.
Мужичок быстро схватил свою подругу на ночь, перебирая ногами от бара и довольно быстро направляясь к выходу. Глеб же успел уловить женский голос, лепечущий уже на расстоянии истерическое:
– Ублюдок больной...
Он вернёт Леру.
Вернёт, во что бы то не стало, а пока цепко хватает из пальцев онемевшего бармена бутылку, что заменит сегодня друга. Бросает на стойку пару купюр и топает туда, где буквально с минуту назад скрылась странная, но довольно обычная парочка.
Взгляды в спину провожают, он не обращает внимание ни на одного из них, просто мирно шагает до ближайшей гостиницы, далеко не приветливо общаясь с еле улыбающейся сквозь усталость девушкой на ресепшене.
Обмен ключи-деньги, он не реагирует даже на пожелание хорошей ночи, довольно быстро находя номер своего ночлега и скрываясь за его дверью.
Крышка слетает с бутылки, он делает несколько глотков и даже не морщится, подходя к окну и вглядываясь в ночное марево, пока алкоголь не касается клеток мозга, воспламеняя уснувшую на мгновение злость.
Телефон изъят из кармана, он набирает известный ему номер, дожидаясь, пока гудки сменит ненавистный мужской голос.
Хлопая входной дверью дома сильнее обычного, Морт оповещает не только о своём присутствии, но и о весьма неудавшемся дне.
Позже он смоет с себя весь груз прожитых часов, глотнёт пару таблеток успокоительного, запьёт их каким-нибудь слабым алкоголем и непременно расскажет Лесе о том, что случилось.
А именно – о неудаче тех парней, коих послали вместо себя с Артёмом в разведку. Самый смелый и упёртый, некогда их хороший товарищ теперь не в мире живых, он пошёл по следу и напоролся на дом, окрестности которого и стали его могилой. Об этом сообщил его напарник, на всех парах донёсшийся обратно в участок через километры.
Снова провал, снова потери, Алеся оказалась права, когда говорила, что поездка по горячим следам может быть опасной. И дело даже не в том, что они просчитались, а в том, что малая потеря на самом деле несла за собой огромный убыток. Его трусость стоила человеческой жизни.
Он сидит на диване с бутылкой в руках, пока Леся возится с посудой. А после нервно реагирует на вибрирующий в кармане мобильный, не желая отвечать. Не желая разговаривать вообще, как минимум трое суток. Но незнакомый номер на мгновение вызывает интерес, и Михайлов проводит большим пальцем по экрану, принимая вызов.
– Слушаю, – запрокидывает голову, но уже через пару секунд напрягается, меняясь в лице.
– Ну слушай... – этот голос. Он помнит его. Помнит, что слышал лишь дважды. Низкий, с намёком на хрипотцу и явным отблеском характерной насмешки. – Ты, кажется, никак не успокоишься, всё продолжаешь вынюхивать, – Миронов усмехается в открытую, заставляя Михайлова вибрировать каждой клеточкой тела.
– Чего тебе нужно? – голос еле держится в пределах спокойствия, даже Леся моментально обращает на него внимание, отвлекаясь от мытья посуды и подходя ближе.
– Я расскажу, что мне нужно, – блондин на том конце провода мирно фыркает, даже не убеждаясь, что ему предоставлено полное право голоса. Шатен не перебьёт, не будет сыпать пустыми угрозами, и он это знает. – Но я расскажу это не тебе, – на мгновение Михайлов изгибает бровь, вслушиваясь в его слова с ещё большей прытью. – Я слышал, Алеся с тобой, – напускная досада вступает в свой театральный акт, хозяин голоса будто и впрямь сожалеет, что лишился одной игрушки, – не удивляйся, у меня везде свои глаза и уши. Просто дай мне её, если она рядом.
Морт не говорит ничего. Просто сводит челюсть, поджимая губы и молча передавая мобильный Алесе, стоявшей рядом в каком-то оцепенении. И оно не отходит, покуда девушка механически принимает трубку, прикладывая её к уху.
– Глеб? – и её голос дрожит, словно звонок – вестник тревоги, и Алеся в этом ни капли не сомневается.
– Скучала, солнышко? – она слышит пошатнувшуюся трезвость его привычного тенора, будто пропуская иглы под кожу по новой, стоит ей вспомнить его яд. А Миронов улыбается, хмыкая и облизывая губу. Девчонка всё ещё его боится. – Слушай меня внимательно.
Он знает, что она где-то там, в пределах Михайловских стен, следует зову его просьб и кувыркается в кровати с тем, кого его сердце ненавидит. Но ему плевать. Леся в этих шахматах всегда была лишь пешкой, которой он умело манипулировал в своих целях.
Она там, она далеко, но это не мешает ему править ей сполна. Он заколотил свой образ в её мысли достаточно глубоко, и избавиться от этого ей было бы весьма трудно.
– Если ты не скажешь этому недоумку, чтобы он отозвал всех от этого дела, и чтобы сам прекратил совать свой нос и пытаться нас отыскать – я убью его, – Леся едва сдержанно хлюпает носом, стараясь восстановить сбитое дыхание. – Думаешь, я совсем дурак, и я не вижу, на роль кого ты претендуешь? Моя маленькая, глупая дурочка. Тебя ведь только пальцем помани и по голове погладь, ты уже будешь готова ноги раздвинуть, – его слова ранят похлеще лезвия, которым она не раз пыталась заглушить моральную боль. – Он хорошо с тобой обращается? Приятно раны твои зализывает? – каждое слово – как раскалённый воск по нежной коже, ком у горла даёт о себе знать непроизвольно, она едва сдерживает слёзы. – Я ещё доберусь до тебя, поверь мне. Но если хочешь спокойно жить, то скажешь ему то, что должна, – подбородок дрожит, она прикрывает глаза за опасением смотреть на Славу, который всем своим видом немо вопрошает о сути их диалога. – Ещё один такой трюк – и твой благоверный может попрощаться с жизнью, обещаю тебе. А тебя на цепь посажу, как собаку.
Он не дожидается ответа, просто сбрасывает вызов, оставляя Лесю посреди комнаты в каменном оцепенении. Она всё ещё держит трубку у уха, пытаясь судорожно соображать, что ей сейчас делать. Ведь на одной чаше весов жизнь девушки, которая её спасла. А на другой – её собственная. И как бы жутко это не звучало, но всё её нутро кричало о том, что она в этой жизни заслужила свою долю счастья. Уж слишком долго она была грушей для битья.
Морт трясёт за плечи, она убирает от уха телефон, глядя на него переполненным слезами взглядом. И, возможно, сейчас она мысленно просит прощения у той, которой буквально недавно обещала помочь. Но она не всесильна, к сожалению. Существует в этом мире и то, что нам абсолютно неподвластно.
– Он... он сказал, – начинает чуть слышно, покуда Морт склоняется ближе и внимает каждому её слову, – если ты не перестанешь копать и пытаться её найти, – наконец поднимает на него глаза, смахивая спадающую по щеке слезу, – то он убьёт её, – короткий всхлип, ей хотелось бы закрыть лицо ладонями, но въевшиеся в неё умоляющие глаза Михайлова не отпускали от зрительного контакта. Как же ей не хотелось врать ему в лицо. – Рука не дрогнет. Он съехал с катушек окончательно...
Может, это алкоголь. А может книга была настолько интересная. А вероятно, все события настолько оглушили, что я попросту отключилась на диване.
Я не проснулась от шума, не проснулась от зова, я лишь приоткрыла глаза и сквозь ночную темень увидела потолок. Он двигался, по крайней мере, я так думала. И только спустя несколько секунд мне удалось понять, что я болтаюсь на руках у Макса.
Чёрт, это всё, как в детстве. Когда ты засыпаешь где попало, и заботливые отцовские руки относят тебя в комнату и укладывают на кровать.
Я не желала оповещать его о пробуждении, я попросту продолжила болтаться в свободном полёте с закрытыми глазами, покуда моё тело не коснулось мягкого матраса, застланного простынёй.
Он уложил меня на кровать, а я боялась лишь одного – что несдержанно засмеюсь, когда он укроет меня одеялом. Эдакий заботливый дьявол, который накормит жертву печенюшками, прежде чем сварить в котле.
Но вместо одеяла я чувствую лишь прикосновение его пальцев к моему предплечью. А затем чувствую что-то влажное, чуть сводя брови к переносице, будто мои эмоции – ничто иное, как отголосок плохого сна. А после... после чувствую, как острая игла пронзает кожу, и по венам плавно растекается содержимое небольшого шприца, которым он орудует довольно умело.
Мне не больно. Мне абсолютно не больно. Я бы даже сказала, что вообще перестаю что-либо чувствовать. Даже не успеваю сосчитать секунды до того, как проваливаюсь в глубочайший сон.
Комментарий к Глава 22. Верь мне... В общем, я отключила кнопку “Жду продолжения”. Наверное потому, что по просмотрам и по вашим отзывам, которых жду, как манны небесной, уже и так понятно, что продолжению быть. Несогласных просьба писать “НЕ ЖДУ ПРОДОЛЖЕНИЯ, ЗАКАНЧИВАЙ С ЭТИМ ДЕРЬМОМ И ПИШИ ПРО ЛУГА И СОВУШЕК”.
И ещё. Я честно старалась спокойно написать, уже было хотела опубликовать главу без последних нескольких абзацев, но моя фантазия дико извиняется. Я не могла не нахуевертить.
Понять. Простить.
====== Глава 23. В два счёта ======
Признаться, я ожидала обнаружить себя где-нибудь в машине, в дороге, или в каком-то очередном неизвестном мне месте, когда открыла глаза. Но я обнаружила себя всё в той же кровати, в тех же вещах, укрытой одеялом.
Я прекрасно помнила, что произошло перед тем, как я в сон провалилась. Но не было ничего: ни боли от укола, ни головной боли, ни каких-либо сопутствующих неизвестному влитому в меня составу факторов.
Встав с кровати относительно бодрой и выспавшейся, я побрела в покои дома, чувствуя какую-то странную лёгкость. Добрела до первого этажа, обнаружив пустой как кухню, так и гостиную. Наверное, впервые за это время я хотела увидеть Макса. Просто для того, чтобы спросить: какого хрена вчера было?
– Доброе утро, – и тебе здравствуй, испуг первой степени. – Выспалась? – из-за спины появляется, а точнее сказать – из ниоткуда. Ведь только что же никого не было, ни звука, ни души, как он это делает?
– Ага, – робко отвечаю, пока он с какой-то странноватой улыбкой вскользь меня осматривает. – Я видела, – я не собираюсь задавать тот же вопрос для приличия, я вообще кокетничать с ним не собираюсь. Мне просто необходимо знать, что за дрянь он в меня влил.
– Что ты видела? – набирает воду в чайник, поджигает конфорку, и всё это до жути мягко и непринуждённо, в мою сторону ни взгляда.
– Как ты со шприцом обращаешься, – но в отличие от него я нагло на него таращусь, даже губы от нетерпения поджимаю, на время забывая, что его, вообще-то, стоит бояться.
– Хм, – повторяет за мной жест губами, хотя даже его не видел, – это успокоительное, – а ты, значит, забота первой степени? – тебе нужно было отдохнуть.
– А тебе нужно перестать решать за меня, – мне для пущей наглости не хватает руки по бокам расставить, я уже даже было делать это собираюсь, но брюнет вдруг неожиданно ко мне поворачивается, заставляя вспомнить, что я тут мало того, что на птичьих правах, так ещё и сгинуть от его руки могу в любую секунду.
Он не кричит, не угрожает, не заявляет права на первенство в нашем инородном союзе, а просто молча сверлит взглядом, делая в мою сторону шаги. Спокойные такие, размеренные, вынуждающие меня невольно начать пятиться назад до тех пор, пока я не ощущаю спиной холодильник.
– Что ещё мне нужно? – когда путей отступления уже нет, я застываю на месте, не уверенная даже в том, что расстояние между нами хотя бы на вытянутую руку. Отнюдь нет.
– Ты... – наверное, хочу сказать, что ему нужно покинуть моё личное пространство, – я... – но вместо этого я вдруг вспоминаю, что у меня прогрессирующий рак речи, – мне... – дышать тяжело рядом с тобой, но вслух я это скажу только под дулом пистолета.
– Тема закрыта? – на лице ни тени усмешки, а вот в голосе явное насмехающееся ликование.
Блять, ведь будь это Миронов, давно бы уже ладошками в грудь пнула.
“Возьми себя в руки”
Киваю.
– Вот и славно, – мышцы на лице абсолютно расслаблены, он просто отходит обратно к плите, где и стоял с минуту назад.
Что.
Блять.
Происходит?
Богом клянусь, я готова просить его облить меня кипятком, только бы избавиться от гнетущих мыслей, которые пляшут в голове самбо, подпевая: “Верните мне Миронова”.
Верните мне свободу – вот, о чём я должна думать. А ещё я должна избавить свою голову от навязчивой идеи быть вечно под чьим-то крылом, будь это заботливый ангел или дьявольское отродье. Причём, кто из последних двоих в моей жизни ещё больший демон – я пока не знаю.
– Погулять можно? – я здесь, я рядом с ним, я прекрасно оцениваю положение вещей, но съехавшая с крепления крыша почему-то пребывает в адском желании побесить этого брюнета, вырывая из него спокойствие по кусочку. – Вокруг дома. – Скоро будут гулять другие. Вокруг моей могилы.
– Издеваешься? – да.
– Нет.
Снова ухмыляется, оттягивая губы и продолжая наш, прости Господи, диалог.
– Вместе пойдём, – он серьёзно сейчас? – оба наденем очень красивый металлический браслет, который не даст нам друг друга потерять, если что, – один-один, чёрт тебя дери, – но только после того, как я позавтракаю, – после того, как я сквозь землю провалюсь, – идёт?
Мне не нужно отвечать, моё выражение лица говорит обо всём. Ещё я с этим типом в наручниках по улице не расхаживала, мало мне в жизни унижений было.
“Ещё на поводке предложи вывести...”
Как следствие, раздражённо хмыкаю и удаляюсь из кухни, спиной чувствуя на себе его взгляд.
Меня даже мысли о забастовке посещают, я не хочу притрагиваться к еде и вообще на глаза ему показываться. Покуда мои сегодня видеть его уж точно не желают.
Но уже к вечеру мой желудок исполняет практически оперу, меня не отвлекает ни одна книга, я раздражённо откидываю от себя очередной скрашивающий скуку сборник и нарочито поднимаюсь с кровати, стремительно топая к двери и выходя наружу.
Первый этаж, я вижу брюнета. Сидит себе на диване, покуривая кальян и рассматривая что-то на экране своего смартфона.
– Проголодалась? – идея остаться незамеченной стирается в пыль.
– Где Глеб? – потому что я не собираюсь обсуждать с ним мою потребность в пище.
– Понятия не имею.
Он не поворачивает в мою сторону головы, отвечает сухо и будто бы на отъебись, а я ну просто не могу оставить это без внимания и дальше мирно топать себе, куда шла. Чемпион по нелепым действиям, я подхожу к нему ближе и переспрашиваю, давая понять, что его ответ меня в корне не устроил.
– Ты врёшь мне.
Руки скрещены на груди, я становлюсь практически напротив, пока он полностью игнорирует моё присутствие и пялится в свой телефон, делая вид, что меня тут нет.
– Эй! – снова окликаю, но реакции ноль. – Я, вообще-то, с тобой говорю! – а ему откровенно похуй, что ведёт мою импульсивность прямо в логово к зверю, когда я забираю из его ослабленной хватки мобильный, заставляя обратить на себя внимание.
Но всё, что он предпринимает – это тяжкий вздох.
Сперва стою, будто с моря погоды ожидая, а после практически сгораю под тяжестью его волчьих глаз, что устремляются прямо на меня.
Не шевелюсь, просто ожидаю, что будет дальше.
А он молча, но достаточно резко пытается выхватить трубку обратно, но моя быстрая реакция даёт о себе знать, и желаемого он не получает.
И проходит лишь пара мгновений, когда он злостно поджимает губы, вновь делая резкое движение, но уже хватая не мобильный, а мою руку. А после резко притягивает, сбивая с ног и усаживая к себе на колени.
– Слушай... – инстинктивно пытаюсь тотчас встать, но вторая рука обвивает талию и удерживает, – я тебе не попугай, – да, спасибо, я вижу, только отпусти. – Когда я что-то говорю, это означает, что для особо глуховатых я повторять не собираюсь.
Мои глаза везде: на диване, на стеллаже, на полу, на окне, да где угодно, только не на нём. Я даже несвойственно дрожу, только слегка морщусь, покуда давка его обхвата больно нарушает частичку той свободы, что у меня осталась.
– Поняла? – он не отводит глаз от моего лица, а я лишь скованно киваю и громко сглатываю, чувствуя, как его хватка слабнет.
Только вставать не спешу, абсолютно не знаю, чего ожидать. Его усмешка подгоняет, когда сквозь секунды до меня доходит, что он вообще не держит.
Подлетаю, как ошпаренная, уже напрочь забывая о том, что сюда меня привёл мой истошно орущий желудок.
Пролетаю мимо кухни и бодро поднимаюсь на второй этаж, скрываясь за дверью спальни и не переставая дрожать, хотя всё плохое, что могло случиться – уже позади. Интересно, насколько это утверждение ошибочно?
Мне понадобилось каких-то десять минут, чтобы ответить самой себе на этот вопрос. Точнее, ответ сам открыл двери, появляясь на пороге всё той же рослой фигурой с тёмными волосами.
– Ты ведь не против всего этого, да? – слышу звук закрывающейся двери и не совсем понятный для меня вопрос, отчего поворачиваюсь и вопросительно уставляюсь на брюнета, хлопая глазами. – Ты не бежишь, не стучишь во все двери, не орёшь во всё горло и не ноешь, сутками роняя слёзы и задыхаясь от удушаещего желания располосать себе руки? – ты просто не знаешь, через какое дерьмо я прошла. – Твоя роль жертвы – лишь иллюзия, которая стала для тебя реалью.
Я отказываюсь, я просто отказываюсь это слышать. Пусть он и не знает всего, что со мной произошло. Пусть не ведает той боли, которую мне пришлось через себя пропустить. И пусть он отчасти прав, что я со всем происходящим попросту смирилась за неимением лучшего, но ему запрещено вот так в открытую насмехаться и быть убеждённым в том, что сам себе придумал.
Моя реакция не заставляет себя ждать. Я не желаю отвечать, я быстро выхожу из себя и злостно свожу челюсть, ни на секунду не задумываясь, что моё поведение выглядит ничем иным, как подтверждением его словам.
– Свали.
Колко кидаю, срываясь с места и порываясь уйти. Но в двух шагах от двери чувствую грубую силу, когда он хватает за руку и прижимает к себе спиной, не давая сдвинуться с места.
– Так я прав?
Богом клянусь, я разорву тебя в клочья, если не перестанешь.
– Миронова нет, а ты даже не предпринимала попыток сбежать, пытая удачу, – мои жалкие попытки вырваться из рук насмешили бы Бога сильнее, чем мои планы на свободную счастливую жизнь, – выводишь меня, испытываешь моё терпение, зная, что играешь с огнём, – говорит тихо, с претензией на шёпот, держа свои губы в считанных миллиметрах от моего уха. – Я насквозь людей вижу, это моё преимущество, – чувствую сгусток горячего воздуха, что проходится вдоль шеи, когда он выдыхает слова, от которых внутри всё сводит, – и я мог бы дать тебе то, чего ты хочешь, – он легко справляется со мной одной рукой, покуда свободная скользит вдоль по талии, а после – его ладонь плотно ложится на мою промежность и он буквально давит своей силой, заставляя дёрнуться и сбито выдохнуть. – Не нужно играть со мной в кошки-мышки, – едва разбираю слова, глаза невольно закатываются, а я пытаюсь вспомнить, как сглотнуть, чтобы это было не чересчур громко, – я в два счёта с тобой расправлюсь.
Не помню, сколько проходит времени, прежде чем мне всё-таки удаётся сглотнуть. Помню только его пальцы, которые грубо, но в то же время до жути возбуждающе давили на бугорок, рождая животную страсть, идущую в разрез с логическим положением вещей.
Его голос опьянял, движения заставляли забыть, что мне нужно вырываться и бежать, покуда ноги ещё держали, а колени не стали непроизвольно подкашиваться, создавая впечатление, что его руки – единственное, что меня держит и не даёт рухнуть.
Под тяжестью царящей атмосферы, в какой-то степени столь пугающей, я слегка разворачиваю голову, отслеживая его лицо. Его губы чуть скошены, смотрю на них из-под полуприкрытых век и вижу, как они становятся ближе. Его рука всё ещё там, где по логике вещей её вообще быть не должно, он доводит своими манипуляциями до критической точки, пока я совсем перестаю сопротивляться, а после – расползается в фирменной усмешке, резко выпуская меня из своих рук.
– Мне не нужно ствола в руке и пустых угроз, коими тебя осыпал мой товарищ, чтобы проявить себя, – сквозь омут необъяснимой эйфории мне наконец удаётся расслышать сказанное, я даже ощущаю буквально, как мои зрачки сужаются, – а тебе не нужно брать на себя больше, чем можешь вывезти.
Свобода от оков, он отходит всё дальше, оставляя меня так и стоять, еле сдерживая дрожь в коленях. А затем и вовсе уходит из комнаты, хлопая дверью с обратной стороны. Ну а я, тем временем, сполна отвечаю себе на вопрос, заданный несколькими часами ранее.
Он не идёт с Мироновым в сравнение.
Он не насилует, не принуждает, он лишь насквозь пробивает стену между горькой реальностью и напускными убеждениями, кои были сформированы и утверждены.
До этого момента.
Комментарий к Глава 23. В два счёта Кто там хотел главу без стекла и интриг? Держите :З
У меня для вас ещё кое-что:
1) Вы все, каждый, до единого – моя семья. Я всех вас люблю одинаково, и поскольку не имею возможности закрыть вас в комнате с ящиком виски и заставить любить друга друга также, то просто прошу и надеюсь, что ругани между вами не будет. Кусочки моей души с каждым из вас, я безмерно благодарна за то, что вы есть. Те, кто делает меня счастливой каждым своим отзывом, и те, кто просто тихонечко наблюдают, никак себя не проявляя. Давайте с этого момента оставим весь негатив и запустим режим добра. И закрепим на мизинчиках :З
А ещё я делаю предложение: создать вк группу, где каждый сможет выкладывать свои мысли, делиться зарисовками и AU-шками всеми нами любимой Династии. Будь то любимые фото наших исполнителей с короткими историями или ваши истории, связанные с ними (концерты, желания, тайные мысли, которыми раньше не делились). Не могу тут уместить всей задумки, просто предлагаю хотя бы попробовать воплотить эту идею, а вдруг получится? Кто за, дайте знать)
2) Писала от первого лица и нечаянно чуть не потекла.
P.S. Просто автор поехал крышей по одному брюнету, который из головы не выходит (а вы типа ни разу не догадались, о ком речь)
Всем мур :З
====== Глава 24. Рассвет ======
– Слушаю, – зависая каменным взглядом на одну точку, нарисованную себе где-то на массиве входной двери, Макс нехотя принял входящий от Глеба, затягиваясь кальянным дымом.
– Я обо всём позаботился, – вторил голос из трубки сразу же, стоило брюнету озвучить приветственную речь, – больше никого не увидишь.
И прекрасно понимая, что за этим следует ожидать, Макс неспешно выдохнул, растворяя клубы пара, отдающего ментолом и признаками сладостной малины, ещё больше откинулся на диване и недоброжелательно фыркнул.
– Заезжай завтра.
Но смешок, короткий и язвительный, отдающийся с того конца провода, ясно дал понять, что изложенное предложение звонящего в корне не устраивает.
– Я заберу её сегодня, – короткое время, чтобы Макс лениво поднял глаза на часы, отмечая, что уже довольно поздно, но Миронов даже не думал сдавать позиции, оставляя слово за собой и сбрасывая вызов, – скоро буду.
Возможно, ему хотелось подняться и сказать, что девчонка может сидеть на чемоданах, что ей стоит привести себя в порядок, и что этот вечер – последний, и больше они друг друга не увидят. К лучшему, возможно. Но блондинка словно чувствовала, чем и вызвала короткую эмоцию, когда Макс чуть скосил губы, продолжая затягиваться кальяном.
– Миронов скоро придёт за тобой, – чувствуя спиной её присутствие, он бросил фразу, как приговор, за которым не последовало ни единого слова от находящейся рядом девушки, – прости, но обниматься не будем. Ненавижу сентиментальные прощания, – то ли с укоризной, то ли с фальшивым сарказмом, он кинул это умозаключение, словно не желал произносить того вообще. А после вновь принялся вдыхать сладковатый дым, пока чуткий слух улавливал шаги вверх по лестнице, а после – раздражённый хлопок дверью.
Поразительно, ещё днём я хотела, чтобы блондин вызволил меня отсюда, практически молилась на него и желала покинуть это место, а теперь... Теперь меня снова тоска гложет, что так и придётся кочевать дальше, забывая, что такое обоснование.
Во мне не было столь явных противоречий, моё сознание не повернуло основательно, но отчего-то в стенах этого дома я смогла на львиную долю почувствовать себя в безопасности. Почувствовать, что мне не грозит опротивевшее скитание, где в любой момент меня может настигнуть резкая смена настроения моего спутника, от которого зависит моя воля.
Стою всё ещё у двери, пялясь на окно, а потом едко усмехаюсь, потому как напутствие “собирать вещички” здесь до жути неуместно.
Здесь нет ничего моего.
И никогда не было.
Разве что развеянный страх и чувство пожирающей тоски, стоило мне остаться наедине с собственным я, стирающимся в пух и прах с каждым днём.
Я молча провожу возможно последние минуты в этом доме, раз за разом прогоняя в памяти то, что произошло буквально недавно. То, что говорил мне Макс, не неся своими словами никакой угрозы. А ведь действительно... я могла бы выбивать двери, ломиться в окна, делать всё, что только возможно. А я в итоге лишь позвонила и на том успокоилась, когда услышала Лесин голос. Бред...
Не знаю, сколько так стою, но с места сдвинуться заставляют удары, которые слышу в пределах первого этажа. Это удары в дверь, чёткие и яростные, сразу же облачающие того, кто явился.
Напоследок набираю в грудь побольше воздуха и выдыхаю, резко разворачиваясь и открывая двери. Бреду вниз, появляясь перед парнями с опущенными глазами. А после просто прохожу мимо Макса, не поднимая глаз. Даже не слушаю, что бормочет Миронов. Да и понять не пытаюсь, адресован ли его трёп мне, или он опять сыплет фразами в воздух.
Просто прохожу, просто топаю на выход, оставляя за собой позади маленькую прожитую жизнь, отметка которой была равна нескольким дням. Блондин научил меня жить моментом, но до жути не хотелось верить, что дальше будет лишь хуже.
Я вижу его машину и нацеленно бреду к ней, усаживаясь на пассажирское и наконец-таки выдыхая, словно я задерживала дыхание с самого выхода из той самой комнаты, где разум был чуть расшатан. Словами, действиями, иной реальностью, на которую мне пытались раскрыть глаза. А после мой нос явно чует запах, который память тут же воспроизводит.
– Я тоже рад тебя видеть, – да, и этот голос в моей памяти навечно.
Коротко усмехаюсь, уставляясь на его руки, обхватывающие руль. Смотрю долго, вкрадчиво, изучая каждую ссадину на костяшке. А поднять глаза решаюсь лишь в дороге, начиная рассматривать его лицо.
Он смотрит на дорогу, он сосредоточен и, возможно, немного раздражён. Брови как всегда чуть сведены к переносице, скулы сжимаются время от времени, выдавая расшатанные нервы. Нижняя губа стала ещё более припухлой, возможно, оттого что слегка разбита. Корка запечённой крови практически незаметна для глаза, но мне удаётся рассмотреть всё. Даже застывшую влагу на ресницах, наверняка означающую лишь то, то слезящиеся глаза – это признак недосыпа. Ведь в нелёгкие времена он всегда не находил себе покоя, отводя на сон не больше двух часов.
Дорога длинная, она усеяна фонарями, но даже без их света я знаю, что наизусть уже изучила черты его лица. Порой кажется даже, что различу их на ощупь, если однажды вдруг ослепну. От странных, лезущих в голову мыслей я на мгновение улыбаюсь, а ему заметить это не трудно, покуда в абсолютной шумоизоляции салона моя усмешка слышна довольно явно.
– Что? – вопрошает тихо, слегка поворачивая ко мне голову и скашивая губы, будто улыбнуться пытается.
– Ничего, – смиренность ложится на сознание плотным облаком, я хочу, чтобы он оставался таким, более-менее спокойным, не несущим за своим раздражением предвестник того, что ломкая натянутая нить, порой удерживающая от психического спуска вновь будет сорвана, поставив моё спокойствие под удар. А оно мне нужно. Нужно хотя бы иногда. И я аккуратно кладу ладонь на его руку, уложенную на коробку передач. Голову чуть запрокидываю, касаясь затылком мягкой кожаной обивки, прикрываю глаза, растворяясь в ночной тиши и медленно ухожу в забвение, пока едва слышный звук мотора сопутствующе убаюкивает, отправляя в сон хотя бы ненадолго.
