Текст книги "Раздвоенное сердце (ЛП)"
Автор книги: Беттина Белитц
Жанры:
Сказочная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)
Самоуверенность Колина плохо влияла на меня. В уголках моих глаз всё ещё дрожали слёзы. Я не хотела, чтобы он проводил здесь со мной терапию. И он был абсолютно прав. Странный – это мягко сказано, по отношению к нему. Я решила взять реванш. Теперь он должен объяснить мне пару вещей.
– Почему ты оставляешь свою лошадь у Майке? Я имею в виду – это ведь не подходящая конюшня для такого наездника, как ты, не так ли? – я решила начать по возможности с несущественной темы.
– Я не оставляю Луиса у Майке, – возразил он. – Конюшня принадлежит её дедушке.
– А дальше? – упрямо спросила я. Это было хуже, чем выдёргивать зубы. Колин долго смотрел на луну, прежде чем ответить мне.
– Старик слеп.
– Ах, – я ничего не поняла.
– Он меня не видит, – Колин сухо рассмеялся. – С начала он сказал, что я дьявол. А дьяволу лучше не отказывать. Это опасно.
– Я могу понять этого человека, – сказала я холодно.
– Но потом одним вечером он услышал, как я скакал верхом. И он сказал, что должен извиниться передо мной. Он сказал, что я не дьявол, а падший архангел. По крайней мере, когда дело касается лошадей. И ему нужны мои деньги, а мне иногда нужен манеж. Так всё просто, – закончил Колин.
– Почему ты не нашел другую конюшню с другими лошадьми и людьми?
– Луис – жеребец, – объяснил Колин коротко.
Слишком показывает свой характер. И это всё? Только потому, что Луис был жеребцом, он находился один посреди леса, окружённый лохматыми пони, которым уже не помочь?
– Как давно Луис уже у тебя? – спрашивала я дальше.
– Я его вырастил, – голос Колина стал мягким. – Вообще он родом из Англии, но однажды случайно оказался на пастбище. Фризский жеребец забрёл к племенным кобылам. Но я сразу увидел потенциал, который был в нём. Я захотел его. В итоге я его объездил.
Неужели Колин был старше, чем я думала? Или он один из этих гениев, которые уже в возрасте четырёх или пяти лет бесстрашно скачут по полям?
– У тебя было уже много лошадей? – вопрос мне показался абсурдным, но я всё-таки спросила.
– Да. Много, – ответил он.
Подозрительно я покачала головой. Кем был этот тип – обманщиком? Разбирается в людях, учиться в университете, имеет собственный дом, лошадь из Англии, Тьфу. Он хотел меня обвести вокруг пальца.
– Сколько тебе лет?
Он отвёл глаза от луны и посмотрел прямо на меня, не моргнув. На его щеке всё ещё находился мотылек, как живая татуировка.
– Двадцать, – сказал он тихо.
Так и есть. Значит, я правильно оценила его возраст. Он позволил мне рассмотреть его критическим взглядом. По его лицу нельзя было определить его возраст. Его руки тоже выглядели молодо, хотя они были отмечены лёгкими мозолями на некоторых частях пальцев – там, где ложиться узда.
– Но почем? Как это возможно, я имею в виду? Лошади ведь живут намного больше пятнадцати лет ...?
Я растеряно головой. Одно мгновение Колин выглядел так, будто вёл какую-то внутреннёю борьбу и проиграл. Потом он поднялся, зашёл в дом и вышел несколько секунд спустя с двумя фотографиями. Он, должно быть, взял их с камина – это были пожелтевшие, чёрно-белые фотографии.
Мои глаза привыкли к темноте, так что я могла рассмотреть их без труда. На одной фотографии Колин стоял на лугу с великолепной белой лошадью; на другой он скакал на ней – с его обычно гордой, достойной и элегантной осанкой, которая так же отличалась небрежностью.
– Это была моя первая лошадь. Кобыла из Аравии. Прекрасное животное. По бумагам она была не моей. Но в сердце – да.
В моей голове всё смешалось. Да, он выглядел на фотографии моложе. Волосы были короче, но рост у него уже был такой же, как сейчас. Что, чёрт возьми, он делал со своими лошадьми, если за такое короткое время они умирали? Он что, использовал их только как спортивное снаряжение?
Но до этого момента оно так не выглядело. Когда будет заменен Луис? Эта мысль принесла мне неожиданную боль. Прежде чем я смогла выбрать один из вопросов, которые обрушивались на меня, он осторожно взял фотографии из моих рук.
– Это было уже слишком, – сказал он, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. Он почти незаметно покачал головой. Потом посмотрел на меня, поднял руку и провёл тыльной стороной пальцев нежно по моим векам. Мгновенно они отяжелели, и мои вопросы стали улетучиваться. "Еще один", – сказала я себе. – "Только один."
– У тебя был уже тогда ... Как насчёт Луиса ...? А кобыла – ты её потерял? – я говорила медленно.
– Тебе надо домой, Елизавета, – сказал Колин резко. – Уже почти полночь. И ты очень устала.
Мотылек оторвался от щеки Колина и улетел. Ледяное дыхание ветра заставило его метаться из стороны в сторону, пока он не исчез в темноте. Мне показалось, что увидела, как глаза Колина засветились.
– Ночь такая красивая, – прошептала я. Каждое биение сердца тянуло меня вниз, к мягкой, ароматной лесной почве под ногами. Я хотела вытянуться, закрыть глаза и погрузиться в темноту, в этом чудесном, защищённом состоянии, между бодрствованием и сном, здесь, перед домом Колина. Лучшей кровати и быть не может.
– Ты должна идти домой, – настаивал он, подгоняя меня. – Иди.
Это было то, о чём я думала? Он меня выгонял? Мне казалось, как будто мне нельзя больше не одной секунды оставаться рядом с ним. Он уже встал и отошёл от меня на несколько метров.
Я что, задавала слишком много вопросов? Смущённо я поднялась. Ветер стал сильнее, и ёлочные верхушки шелестели над нашими головами.
– Иди, – умолял меня Колин, – Мистер Икс проводит тебя. Я закрою дом и потом подберу тебя на машине.
Действительно, Мистер Икс соскочил со скамейки, выгнулся и проворно побежал вперёд, в самую гущу тёмного леса. Когда я последовала за ним, он сел на освещённую луной дорожку и стал ждать.
Я размышляла. Я ещё никогда не была одна так поздно в лесу. Особенно в такое время. Но когда я обернулась к Колину, его лицо было снова в тени, и, так как я не хотела, чтобы меня прогнали ещё раз, я покорилась, вздыхая, и последовала за Мистером Икс, который надёжно вёл меня в темноте и регулярно останавливаясь, и ждал меня.
Мне ничего другого не оставалось, как довериться ему. Он постоянно мурлыкал, что давало мне успокаивающее чувство того, что я не одна.
Вдруг от торопливого топтания убегающих копыт подо мной затряслась земля. Я остановилась. Мистер Икс обернулся, как бы призывая меня идти дальше. Ночной ветер принёс терпкий запах взрытой земли через шепчущую чащу. Потом небо над нами внезапно успокоилось.
И на лес опустилась мертвая тишина. Никакого дуновения ветра. Мистер Икс смотрел на меня пристально, и я встретилась с ним взглядом и сосредоточилась только на его жёлтых блестящих глазах, пока после бесконечно тянущихся минут жужжание мотора внедорожника не разорвало тишину ночи. Яркие круги фар осветили меня сзади и превратил мою тень в длинный дрожащий силуэт.
Опять Колин открыл дверь изнутри, и я залезла в машину, в то время как чёрный кот бойко побежал обратно домой.
– И? Было ли это так трудно? – спросил Колин с насмешливой улыбкой в уголках рта. Он выглядел поразительно здоровым и бодрым. Действительно ли нужно столько времени, чтобы закрыть входную дверь и завести автомобиль? Я не смогла сформулировать этот вопрос.
Посторонняя сила, которую я не могла ни понять, ни назвать, помешала мне.
– Нет, – призналась я неохотно. – Это что, была проверка на мужество, или как?
Он не ответил, но доехал до верхнего края деревни Кауленфельд, выгрузил мой велосипед и открыл мою дверь. Прямо как истинный джентльмен. Хотя это был не очень тонкий намёк, что мне нужно наконец-то исчезнуть.
– Выходи.
Я соскользнула с сиденья и заметила, что мои кости и суставы отдались тупой болью. Когда наконец исчезнет эта несчастная боль в мышцах?
– Колин? – я пыталась сделать так, чтобы мой голос звучал уверенно. – Я хочу познакомиться с Луисом.
"Я хочу познакомиться с тобой, а не с Луисом. Я боюсь Луиса." Боже, что я такое говорю?
– Ах, Боже мой, – рассмеялся он. Он что, снова надо мной смеется?
– Пожалуйста, – повторила я.
– А я хочу, чтобы ты легла спать.
Это звучало более дружелюбно, чем всё, что он когда-либо мне говорил, но всё ещё достаточно твердо. Я хотела указать ему, что он не мой отец и даже не близкий родственник. Однако он не заменял отца. Он не хотел, чтобы я пошла спать, чтобы отдохнуть, нет, он хотел этого, потому что ... Мои мысли сбились.
– Спокойной ночи, Эли.
Он закрыл дверь. Надувшись, я отвернулась и повезла велосипед по просёлочной дороге вниз, к дому. Мама и папа уже ушли спать. Все лампы были выключены, только в прихожей мерцала белая обгоревшая свеча.
До трёх часов ночи я сидела перед включённым телевизором, со слезящимися от усталости глазами и терпела снова и снова неудачу в намерении навести порядок в своих мыслях, создать список вопросов для Колина, истолковать вечер и его поведение. Все впечатления сплелись друг с другом и беспрепятственно бушевали в моей переполненной голове.
В конце только одно осталось в голове – печаль, с которой он рассказывал о своей первой лошади. Что случилось? Он потерял её? Разве мог так говорить хвастун? Тот, кто только хотел показать, какой он важный? И почему он прервал разговор так внезапно?
Когда я исполнила желание Колина и, наконец, легла спать, я сразу почувствовала себя бесконечно защищенной и оберегаемой. Я ждала, когда же птица на краю леса закричит, потом я насладилась сладким чувством, когда сон одолевает тебя.
Глава 11. Голубой лед
На следующее утро я проснулась с гудящей головой, и мне понадобилось несколько минут, чтобы разобраться в своих мыслях, чтобы, наконец, отделить сон и явь друг от друга.
Мои сны были размытыми, неясными и далекими от реальности, как будто у меня была другая внешность, была другая душа, и постепенно вечер с Колином казался мне всё менее реальным.
С дрожью я вспомнила о темном подвале с мертвыми кабанами, но также в моей памяти сохранились бархатная ночь с ее молнией и печальное молчание Колина. Я действительно позволила провести себя через лес черному коту? Что было в воде, которую дал мне Колин? Или это была чистая водка?
Я решила принять горячий душ, чтобы вернуться в реальный мир. Родной, но скучный. Но когда я хотела исчезнуть в ванной, мама примчалась в платье по колено, оживленная, с назойливым оптимистическим настроением:
– Жизнь прекрасна.
Она зашла в мою комнату и рассказывала об установке бассейна по образцу Княйппа, который поставили всего десять минут назад у ручья.
– Мы должны испробовать его первыми, ведь погода такая прекрасная.
– Мама, пожалуйста, еще раз сначала. Я ничего не поняла.
Я не хотела ни с кем разговаривать. В место этого мне хотелось крепкого кофе и немного меланхолической музыки, в которой я могла бы ненадолго скрыться.
– Просто идем со мной. Тебе понравится! Ну, давай, одевайся. Кроме того, там, вероятно, растет жеруха (прим.редактора: это род многолетних травянистых растений).
Это, конечно, было убедительным аргументом. Слишком усталая, чтобы возражать, я умыла лицо, с трудом собрала волнистые волосы в пучок, который больше напоминал гнездо, чем прическу, и понадеялась, что мы так или иначе не встретим людей по дороге к этому сомнительному бассейну.
На кухне я поспешно сделала несколько глотков апельсинового сока, пока мама покупала булочки для завтрака в пекарне на колесах, которая сигналила, подъехав. Энергично она вбежала обратно в дом и громко хлопала дверцами шкафов. Какое же у нее было ужасно хорошее настроение. И это при том, что она провела ночь в одиночестве в швейной комнате. У папы что, все еще была мигрень? Как он только это выдерживал?
C опухшими глазами я подошла к дверному порогу, и мне пришлось взять себя в руки, чтобы с криками не убежать обратно в дом.
– Вот дерьмо, – пропищала я.
В трех мерах от входной двери сидел Мистер Икс и величественно на меня смотрел своими блестящими, желтыми, раскосыми глазами.
– Что ты здесь делаешь? – тихо спросила я. – Хочешь похитить меня?
Мистер Икс моргнул в очередной раз и продолжил прямо сидеть. В этот момент ко мне подошла мама и весело посмотрела на меня со стороны.
– Не бойся, Эли, Сегодня не пятница и тем более не тринадцатое. Ты чего-то боишься? Посмотри-ка, какое красивое животное, – сияя, она приблизилась к Мистеру Икс, но он отвернулся от нее в последний момент и зашагал прочь. Мамины руки остались пустыми.
– Да, что за прекрасное животное, – сухо сказала я, и мама предостерегающе посмотрела на меня.
– Теперь идем уже, невоспитанная девчонка. Давай пройдем курс водолечения.
– Это так обыденно, – ворчала я и недовольно семенила позади мамы.
Молча мы дошли до центра деревни, мимо хозяйств, перешли улицу и очутились рядом с большим лугом, где журчал удивительно мирный, по колено глубиной ручей.
– Там! – гордо выкрикнула мама, как будто она самолично вписала речку в ландшафт.
Она не имела ни малейшего понятия, какое интересное знакомство у меня было с этим водоемом. У покатого и заросшего дикими цветами склона были установлены подмостки, по которому крутые ступени вели прямо в лоно ручья.
Ниже водной поверхности находилась типичная круглая площадка по образцу Княйппа с перилами, чтобы держаться. Мама решительно вошла в ледяную воду.
Вздохнув, я последовала за ней и тяжело втянула воздух, когда вода омыла мои колени. Она была прямо-таки арктически холодной, и я невольно завопила, что мама интерпретировала, как одобрение.
– Как хорошо, не правда ли? – ликовала она и еще раз погналась за мной по кругу, хотя я между тем выла от боли.
– Нет, это больно, – причитала я и двумя прыжками залезла на железную лестницу.
Со стоном я опустилась на лавочку и вытянула ноги на солнце. Это самое ужасное начало дня за всю мою жизнь. И, наверное, самое освежающее.
Во всяком случае, мама точно взбодрилась.
– Я уже поднимаюсь и иду делать завтрак, не возись слишком долго! – крикнула она и пошла вдоль мокрого от росы луга.
Кажется, на маму природа подействовала хорошо. Она расцветала, несмотря на длительное нарушение сна. Я же, напротив, чувствовала себя увядшей и больше чем уверена, что выглядела также. Но вместо того чтобы подвергнуть себя давно запоздавшей программе красоты, я легла на скамью и позволило солнцу светить на мой живот.
Я как раз задремала, когда мелодичный звук мотора прервал мою дремоту. Захлопала тяжелая дверь, и мужской голос что-то выкрикнул. Я подняла голову и заморгала от яркого утреннего солнца. Перед трактиром стоял черный американский внедорожник. Машина Колина. Конечно, половинки двух свиней.
Я решила не заказывать в ресторане мясо кабана в течение следующих шести месяцев. А сейчас я думала, что мне делать. Спокойно наблюдать? Подойти и сказать "Добрый день"? Так как есть, в отрезанных джинсах и простой рубашке? С гнездом вместо прически?
Я распустила волосы и хорошенько встряхнула их. Даже не глядя в зеркало, я знала, что они выглядели ужасно. Тогда, конечно, лучше гнездо.
Вслепую я попыталась снова поднять их, грязно проклиная их про себя.
– Оставь их распущенными. Я знаю, как ты выглядишь, так или иначе.
Я вздрогнула и почти попала при этом заколкой себе в ухо. Как только этот парень подошел так быстро, и чтобы я этого не заметила?
– Доброе утро, – прошипела я и оставила волосы падать вниз неуправляемыми локонами. Я была неумытая, на лице отсутствовал макияж, босиком, лохматая, хуже вряд ли могло быть. Надежда только на то, что он тоже выглядел немного потрепанным.
Нет, он так не выглядел. На нем были удобная куртка с капюшоном, серая футболка, которая хорошо подчеркивала подтянутое тело, идеально сидящие джинсы и большие темные солнечные очки. Мистер Крутость был прямо здесь.
– Тебе надо было раньше лечь спать. Я же сказал, что тебе нужно высыпаться.
Ну что за грандиозное начало. Граф Кокс был снова всезнайкой. Я встала, зашаталась от непривычнной жары и оперлась о скамейку, в надежде, что это выглядело непринужденно.
– Ты продал своих отвратительных свиней?
– Да, именно так.
– Твой кот сидел перед моей входной дверью, – тараторила я без смысла и понимания. Я, правда, не знала, что должна была говорить. Колин внезапно показался мне таким чужим, таким другим, и я ненавидела то, что не могла видеть его глаз.
– Он любит быть поближе ко мне, – ухмыльнулся он. Я подозревала, что он бесстыдно рассматривал меня за своими черными стеклами.
– Колин, сними эти чертовы очки. Я терпеть не могу говорить с людьми, которые прячут глаза.
– Я не могу, – его ухмылка растаяла. Он отступил на шаг назад.
– Нет, можешь, видишь, это очень просто, – прошипела я, протянула руку и целенаправленно стянула очки с его носа. Я знала, что он мог остановить меня, но он этого не сделал. Возможно, он даже наслаждался моей шокированной реакцией.
Неподвижный, как статуя, он стоял напротив меня, а я едва ли могла понять, что я видела. Я, наверное, сплю. Я ущипнула себя за руку. Больно. Я не спала.
Но этот мужчина передо мной не был Колином. Не тот Колин из сегодняшней ночи. Его глаза имели ту же форму, да, но его глаза переливались невыносимо светло-бирюзовым цветом, океанская смесь из зеленого и голубого.
Коричневые веснушки рассыпались на носу и щеках. Его волосы были все еще темные, но появились медные пряди, в которых сверкал солнечный свет. Веснушки и медные пряди я могла, возможно, не увидеть вчера вечером, как– никак, я вынула контактные линзы, но глаза? Определенно нет.
Он ничего не сказал, только смотрел, как я напряженно наблюдала, анализировала и обдумывала. По его лицу невозможно было понять, что он чувствует. Он реагировал на свет – такое возможно? Как хамелеон на цвета и настроение? В свете фонаря перед хлевом он выглядел не так, как ночью в лунном свете перед домом. Теперь он выглядел как воскресший викинг.
Он моргал. Видимо свет причинял ему боль.
– Что с твоими глазами? – спросила я прямо. Я была не в настроении долго разгадывать загадки.
– Болезнь,– уклончиво ответил он.
– Ах, болезнь? Может острый приступ вампиризма?– с насмешкой спросила я. Выражение его лица стремительно изменилось, стало жестким и холодным.
– Не веди себя по-детски, Эли, – сказал он отстраненно. – Слышала что-нибудь об аллергии на солнце? Повышенная светочувствительность?
Он взял у меня очки и надел их на нос. На меня напала внезапная печаль, потому что я больше не могла видеть пульсирующий лед его радужной оболочки. Я не поверила ему. Аллергия на солнце у темноволосых? Да никогда.
Либо он был такой тщеславный, что носил цветные контактные линзы, и я предполагаю, от сэра Колина Джереми Блэкберна можно этого ожидать. И веснушки я вчера не заметила. Либо... На это "либо" у меня не было ответа.
Его отстраненное, равнодушное поведение в любом случае еще больше ухудшило мое плохое расположение духа. Я вдруг почувствовала, что сейчас начну плакать. Я интенсивно глотала и молила бога, чтобы мой голос не дрогнул.
– Я просто хотела пошутить. Я плохо спала. Я...я...,– лепетала я, с ужасом понимая, что мой голос все-таки изменился.
– Ты одинока,– послышался голос Колина, но это сказал не он, голос раздавался в моей голове. Сказал ли он вообще что-нибудь? Я взглянула на него, но на его лице ничего не читалось. Оно осталось неподвижным. Не хватало глаз, мне были нужны его глаза...
– Все в порядке, Эли,– нежно сказал он. Теперь его голос доносился до моих ушей, как и должно быть. Тем не менее, что-то тут было не так.
Я с трудом просунула ноги в шлепанцы. Это стоило мне несказанно больших усилий и сосредоточенности, как будто мои умственные способности улетучились. В кончиках пальцев покалывало, а в ушах стучала кровь. Черт. Так у меня начинается обморок. Я со вчерашнего вечера ничего не ела. Просто не думала об этом. И вот сейчас я упаду в обморок, прямо у его ног. Это не должно произойти, ни в коем случае. Перед глазами кружились черные пятна, мир элегантно повернулся в сторону.
– Колин, я падаю в обморок... я... – Черное перед глазами было, как вата. Я падала и всё-таки не упала, и не причинила себе боль. Я еще успела зафиксировать, что меня немного подташнивало, но это не имело значения. Со мной ничего не случится. Со мной и не может что-то случиться. Я все отпустила и тут же отключилась.
Я пришла в себя, почувствовав, как что-то прохладное, нежное ритмично надавливает на мои ноги. Медленно подняв голову, я увидела Мистера Икс, который рассеянно надавливал поочередно передними лапами на мои обнаженные икры.
– Эй,– тихо сказала я. Он неуклюже подошел к моей голове и начал преданно мурлыкать мне в ухо. Колин исчез. Мой желудок урчал так громко и измученно, что мне стало совестно. Я совсем себя забросила.
– Мистер Икс, мне нужно срочно позавтракать. – Как будто поняв мои слова и решив, что ему тут больше нечего делать, он ускакал прочь. Я провела ладонями по рукам и ногам. Никаких шрамов и царапин.
Моя голова тоже лежала на чем-то мягком, интересно, на чем? Как в ускоренной киносъемке я села и взяла бархатную подстилку в руки. Это была серо-голубая куртка Колина.
– Ну, ты настоящий джентльмен,– пробормотала я и осторожно встала. Оставляет подушку и исчезает. Но я чувствовала себя лучше, намного лучше. Машины Колина тоже не было. Как долго я была в обмороке? Две минуты? Или два часа? У меня не было часов, но солнце стояло уже высоко. Спотыкаясь, я побрела наверх к дому.
– Эли! – Мама ждала меня в саду. – Где ты пропадала? Я уже собиралась идти тебя искать. – Она побежала мне навстречу и внимательно осмотрела меня. – Что это у тебя такое?
Я мимоходом обмотала куртку вокруг бедер, как будто она принадлежала мне. – Я же купила ее в Кёльне, – солгала я.
– Да нет, я имею в виду это,– пробормотала она и смахнула два стебелька травы с моего плеча, затем вытащила что-то из волос. – Опля,– сухо сказала она и подсунула мне под нос труп переливающейся синими и зелеными цветами стрекозы, размером с палец.
– Фуу, убери это,– запротестовала я и отодвинула ее руку. Почему я не заметила эту тварь? В этот же момент я почувствовала, что начинает болеть голова.
– Что случилось?– спросила мама и, решительно схватив меня, воспрепятствовала мне проскочить мимо нее в дом. Она скептически посмотрела мне в глаза. – Боже мой, Эли, ты белая, как мел...
– Ладно, хорошо. Я упала в обморок,– нехотя призналась я. Мамина хватка стала еще крепче.
С мрачным лицом она повела меня в дом.
– Лео!– сурово крикнула она. Затем снова повернулась ко мне. – Ты лежала на лавке, когда я ушла. И упала в обморок? Лежа? В полусне? – Она взяла салфетку и вытерла мне землю со лба. – После хождения по воде?
– Хм, да. Наверно так и было,– рассеянно сказала я, поглядывая на накрытый для завтрака стол. За чашку кофе и хлеб с мармеладом я бы, не колеблясь, кого-нибудь убила. В этот момент в дверном проеме появилась мощная фигура отца.
– В чем дело? – спросил он. Его голос звучал глуше, чем всегда, а волосы были растрепаны. Может быть, мама его разбудила?
– После ходьбы по воде она заснула, а потом упала в обморок,– сказала мама. В ее голосе звучал укор. Она взглядом буровила папины темно-синие глаза.
– Только не надо делать из этого трагедию. Я в порядке,– попыталась я ее успокоить. Я вывернулась из ее рук и села за стол. В маминой версии хоть и отсутствовал один элемент, но я бы и без Колина наверняка грохнулась в обморок. Тогда бы меня никто не подхватил. Действительно ли он это сделал? Или просто подложил мне под голову куртку?
– Как видишь, с ней все в порядке,– спокойно сказал папа.
– Я была относительно в порядке, но зато голодна.
Я намазала толстый слой Нутеллы на кусок хлеба и с жадностью выпила несколько глотков теплого кофе. Мама и папа молча смотрели друг на друга.
– Мне нужно кое-что с тобой обсудить,– требовательно сказала мама. Папа удивленно пожал плечами и исчез в коридоре. Мама еще долгое время гремела посудой и потом тоже исчезла. Я облегченно вздохнула. Неужели их внезапно начала мучить совесть, из-за того, что они насильно притащили меня в эту глушь? Если так, то они спокойно могут несколько минут огорчаться по этому поводу.
После хлеба с Нутеллой я проглотила булочку и круассан, выпила три чашки кофе и следом запила все это большим стаканом апельсинового сока. Вдоволь наевшись, я снова вспомнила зеленовато-голубые глаза Колина. Глазная болезнь. Ну-ну.
Я навострила уши. Стало тихо. Может, папа ушел в клинику? Если да, то я могла бы поискать в его кабинете информацию о редких глазных болезнях и светочувствительности. На какое-то мгновение я с грустью вспомнила, как мы с Паулем испытывали мужество, когда с горящими от волнения щеками запирались в папином кабинете, в то время как на улице лил дождь, и мы не знали, куда себя деть от скуки.
Мы брали с полки Пширимбел* и наугад открывали какую-нибудь страницу. Выигрывал тот, кто дольше всего смотрел на фотографию, ни разу не моргнув и не уводя взгляд в сторону. Никогда не забуду представленный во всех подробностях снимок черного волосатого языка – непонятное, хотя и редкое побочное явление от приема пенициллина.
(прим.переводчика:*Пширимбел – медицинский справочник/словарь. Название происходит от фамилии берлинского врача и профессора Виллибалда Пширимбела, который был редактором и автором справочника.)
С тех пор мне становится не по себе, когда я должна принимать антибиотики. Может, существует изображение ярких бирюзовых глаз, которые вообще-то должны быть черными. Возбужденный голос моей матери остановил меня до того, как я успела нажать на ручку двери. С любопытством я приложила ухо к двери.
– Ты сказал, что здесь все изменится к лучшему, а теперь это!
Прошло какое-то время, прежде чем папа отреагировал.
– Миа, нет причин для беспокойства. Девочки в этом возрасте охотно падают в обморок. – Девочки в этом возрасте. Ха. Об "охотно" не может быть и речи. И все-таки мне было непонятно, почему мама так рассердилась. Вообще-то она никогда не была такой уж чересчур заботливой и опекающей матерью.
– Тогда поклянись мне, Лео, поклянись мне, что ты не имеешь к этому...
– Момент! – резко крикнул папа и распахнул дверь. Он поймал меня, до того как я опрокинулась вперед. Он посмотрел на меня блестящими глазами. – Могу я тебе чем-нибудь помочь, Элиза?
– Я бы хотела одолжить Пширимбел,– вежливо попросила я. Мама покачала головой и вздохнула. Папа метко схватил тяжелый том и сунул его мне в руки. Мама вздохнула еще раз.
– Она выглядит здоровой,– признал папа в приподнятом настроении.
– Она идет к себе в комнату,– объявила я, коротко махнув рукой, прежде чем повернуться к маме и папе спиной и исчезнуть наверху. Мне бы очень хотелось узнать, что имела в виду мама, когда сказала, что здесь все изменится к лучшему. В отношении меня? Но что было со мной не так в Кёльне? Или речь шла вообще не обо мне?
Как бы то ни было, папа прервал мое подслушивание. Тем не менее, я не сильно беспокоилась насчет этого спора в кабинете. Моих родителей водой не разольешь. Самое позднее завтра утром они снова будут прекрасно ладить друг с другом.
Я без разбора пролистывала энциклопедию, снова и снова ужасаясь при виде жутких фотографий. В конце концов, разочаровавшись, я сдалась. Я быстро сдалась, потому что в меня закрался страх, что это я была той, кому должен быть поставлен диагноз.
Я так часто была на грани обморока, но мне всегда удавалось избежать потери сознания. Сегодня это случилось. Может быть, мамины слова были связаны с этим? Она знала больше, чем я? Может быть, меня сразила какая-нибудь медленно подкрадывающаяся, мерзкая болезнь, которою мои родители предусмотрительно скрыли от меня и хотели вылечить ее здесь, на природе?
Но у меня вообще-то ничего не болело. Тяжелые болезни дают о себе знать по-другому: необъяснимая потеря веса, сильные боли, отсутствие аппетита. И временами обмороки. Но ведь обморок из-за непривычной летней жары и голодания по недосмотру к этому не относится. Поняв это, я внезапно стала чувствовать себя еще более жалкой.
Пустое, бессмысленное чувство распространилось в моем животе и холодом закралось в сердце. Мне больше ничего не хотелось. Весь прекрасный, солнечный день, который моя мама, как одержимая, использовала, чтобы перекопать почти весь огород, я провела, забаррикадировавшись в комнате на чердаке. Я задернула ширму, тщетно пытаясь спастись от одиночества, которое, как старая, сросшаяся лиана, опутало мою грудь.
Была ли я действительно так одинока, как я себя чувствовала или это было скорее напоминание о моем прежнем одиночестве, тяготившее меня? Могут ли воспоминания быть такими болезненными? Или на меня навалилось все вместе?
Неподвижно пролежав на кровати три часа, я поучила для предстоящих контрольных, доделала остатки домашних заданий и поужинала с родителями, изображая хорошее настроение.
Я обдумывала, не забраться ли мне ночью снова в папин кабинет, чтобы поискать информацию о глазных болезнях, но затем выбросила эту мысль из головы. Если папа еще раз меня там обнаружит, у него появится повод для беспокойства. Мне и так с трудом удавалось делать вид, что все отлично, потому что мама на протяжении всего ужина не сводила с меня глаз.
Перед сном я достала старые альбомы Моби и смикшировала диск с тоскливыми, меланхоличными песнями, так как мой МП3-Плейер, к сожалению, пострадал от грозы. Я сделала то, с чего и собиралась начать день: я надела наушники и глубоко погрузилась в свое плохое настроение.
Я тайком называла это фильмом в голове. Стоило мне закрыть глаза и окунуться в музыку, перед глазами один за другим проносились разные картины. В главной роли: Элизабет Штурм. В этих «фильмах» я чувствовала себя так же, как и в реальной жизни. Однако я была другой.
Я была красивее, спокойнее и остроумнее. Если со мной несправедливо обращались, то всегда находились люди, которые за меня заступались. Люди, идущие за меня в огонь и в воду. Особенно один из них... Я не отваживалась даже задумываться о его имени, но его лицо снова появилось передо мной, как это часто бывало. Его лукавые зелено-карие глаза, его коротко стриженая лохматая голова и здоровый румянец на щеках. Гриша. Мы никогда не разговаривали друг с другом, однако он все равно был частью моей жизни. Я не могла это изменить. Это удавалось мне только тогда, когда я бодрствовала.
Но сейчас музыка полностью проникла в меня. У меня было ощущение, что я покидаю тело. Я как будто парила надо мной, но, тем не менее, мое сознание стало восприимчивее и яснее, чем когда-либо.
Я кожей чувствовала каждую крохотную ворсинку моего пледа, резинки от носков на лодыжках. Я вдыхала запах вскопанной земли в саду, я даже могла угадать опускающуюся температуру за окном, сладкий аромат капелек росы и пыльный, серый запах улицы.