Текст книги "Раздвоенное сердце (ЛП)"

Автор книги: Беттина Белитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

– Я же говорил тебе, что временами пара боевых приёмов не повредит, – напомнил он мне о том вечере, когда я ненамеренно стала пленницей в спортивном зале.

– Почему ты вообще занимаешься каратэ? – спросила я его. – Я имею в виду, являясь Демоном Мара, ты ведь в этом не нуждаешься, правильно?

Колин посмотрел на шёлковое чёрное кимоно, которое свободно свисало со спинки стула.

– Я занимаюсь этим не для того, чтобы защищаться, хотя это, конечно же, полезный побочный эффект. Нет. Для этого у меня есть другие причины. Знаешь, что означает уровень моего пояса?

Я покачала головой.

– Майке сказала, что чтобы получить его, ты кого-то обманул или кого-то подкупил ...

– Да, конечно, – усмехнулся Колин и покачал ошарашено головой. – Это срабатывает невероятно хорошо, когда сдаёшь экзамены в китайском монастыре на высоте 2000 метров. Монахов можно ведь так прекрасно одурачить. Поверь, занятия там были даже для меня тяжёлыми. Большинство участников сдались уже после первого дня.

Он взял верхнюю часть кимоно, разложил её на коленях и провёл почти благоговейно рукой по красному дракону, который с распростёртыми крыльями покрывал зданию часть.

– Мастер спокойствия. Это значение высокого мастерства дана. Я ещё и далеко не достиг его.

Мастер спокойствия. Это звучало, как название фильма. «Крадущийся тигр» или «Затаившийся дракон».

– Я занимаюсь боевым искусствам, потому что это помогает мне мечтать. Ночные сновидения, после того как Тесса меня обратила, я больше не вижу. Боевые искусства основаны на медитации и концентрации. Иногда мне удаётся, если я долго медитирую, снова самому углубиться в мир грёз или посмотреть их у других душ, не причиняя им вреда.

Он осторожно улыбнулся мне. Так как со мной, стало быть, подумала я и увидела в его глазах, что так и есть. Вреда мне это не причинило. Но то, что я стала лучше слышать и видеть, и эти мои своенравные волосы – произошло всё это из-за того, что Колин тайком посещал мою душу?

– Между прочим, верховая езда и боевое искусство у самураев неразрывно связаны между собой. И если занимаешься и тем и другим, то знаешь почему, – сказал Колин задумчиво. – Нужно снова и снова перебарывать себя, и ты никогда не прекращаешь учиться.

Он бросил кимоно назад на стул и снова положил свои охлаждающей ладони на мои кровоподтеки.

– Я знаю, что тебе поможет. Лекарств и мази у меня здесь нет, потому что они мне не нужны. Но я знаю хорошую альтернативу. После того, как ты поспишь пару часов.

Я увидела в мыслях перед собой своего отца, как он отчаянно машет руками, а его губы сформировали огромное «нет». Но я отмахнулась от этой мысли. Колин казался сытым, а я была сильно уставшей. Пальцы Колина оставались лежать на моём ушибе, в то время как я, застонав, повернулась на неповреждённую сторону и прижала голову к подушке. Я почувствовала, как он вытянулся рядом со мной.

– Позиция лежа на боку, – прошептал он насмешливо. Я покраснела. – Опасные ключевые возбудители, – добавил он с улыбкой и хлопнул мне ладонью по заду. Может быть, мне всё-таки не придётся умирать эмоциональной девственницей. Тем не менее, я больше не шевелилась, а просто наслаждалась знанием того, что он лежит прямо рядом со мной.

Его дыхание охлаждало мой затылок. Оно становилось всё медленнее, пока, наконец, не прекратилось, и я только прислушивалась к энергетическому рокоту его тела. Испытывая боль, я повернулась. Глаза Колина были закрыты. Но я знала, что он был здесь. Со мной. Дремлющий и бодрствующий одновременно. Возможно, мечтающий.

Как Мистер Икс днём раньше, я прижалась к его плечу, к мягкому, древнему материалу его расстегнутой рубашки и забыла про все страхи. Мгновенно я заснула.

Фруктовая сладость сначала достигла моего носа, потом проснулось и всё остальное моё тело.

Я открыла глаза и увидела поднос с графином прозрачной негазированной воды, чашечкой малины, жаркое и несколькими кусками этого вкусного, орехового хлеба. Колина уже здесь больше не было. Сонно я засунула пару ягодок малины в рот и отогнала мысли о мучительном отказе работы печени, вызванной яйцами лисьего солитёра, которые, по словам господина Шютц, тысячами сидят на кустах дикой малины.

С закрытыми глазами я наслаждалась сладкими ягодами. Похоже, Колин сохранил определённое понимание достоинств человеческой пищи. И он всегда точно знал, когда она мне будет крайне необходима нужна.

Я коротко задумалась над тем, видела ли я во время моего послеобеденного сна на кровати Колина какое-то сновидение. Нет. Я не могла припомнить ни одного, но я так же не чувствовала ни усталости, ни депрессии. И я не была ни унылой, ни опустошённой. А так, как нужно себя чувствовать, когда первый раз спишь рядом с мужчиной, в руках которого хочешь всем сердцем погрузиться в сон: почти бессмертной.

Приглушённый грохот и треск снаружи внезапно оборвали моё томное блаженство. Я взяла кусок хлеба и немного жаркое, встала и подошла к открытому окну. К моему удивлению, я увидела, что позади дома Колин увеличил загон Луиса – деревья и кустарник были срублены и выкорчеваны, и уступили место небольшому огороженному манежу. Но Луису это совсем не нравилось.

Жуя, я смотрела на обоих сверху – Колин, который как будто прирос к лошади, сидел на ней и неумолимо держал вожжи в руке, и Луис, который пытался всё больше проверить свои границы действий. На каждом углу он бросался в сторону, как будто на заборе сидели монстры и вскидывал голову так, что я могла видеть белки его глаз.

В ужасающей перемене, он то вставал на дыбы, то выгибал спину, пытался идти назад, прыгать, бежать на одном месте. Колин не потел. Но со шкуры Луиса стекали ручьи, и он хрипел, как будто Колин хотел отвести его к мяснику. Я сглотнула, взяла ещё кусок хлеба на дорогу, и сбежала вниз по лестнице на улицу, чтобы, если понадобится, можно было вовремя организовать скорую помощь для всадника или для лошади.

Как только я остановилась возле забора, Луис полностью вышел из-под контроля. С бешено стучащим сердцем я попятилась и прижалась, ища защиты, к стройной берёзе, когда Луис как раз прямо передо мной врезался своим тяжёлым телом в забор, при этом разбрасывая хлопья пены.

– Мне уйти? – спросила я писклявым голосом. Я ни в коем случае не хотела быть виноватой в том, что Луис убьёт Колина.

– Не надо! – крикнул Колин язвительно и уселся ещё более твёрже в седле, чтобы потом начать ругаться с Луисом на Гельском языке. Он снова и снова заставлял жеребца бежать медленным, контролируемым галопом, объезжая четырёхугольный манеж или делая круги.

А Луис пытался снова и снова от него избавиться. Но Колин оставался непреклонно сидеть на верху. Лишь только когда стало темно и сверчки в траве начали стрекотать, Колин ослабил вожжи. Луис вытянул шею и возбуждённо фыркнул.

– Хорошо, – сказал Колин с удовлетворением и слез с седла. – Ведь можешь.

Остаток я хлеба в руке смяла в потный шарик, который прилип к моим пальцам. Нервно я встряхнула их.

– Что это было? – спросила я хрипло.

– Всё как всегда, – ответил Колин лаконично и хлопнул Луиса по заднице. – Пытается показать, кто здесь главный.

Я сдержала саркастический комментарий. Колин выглядел так, как будто вылез только что из источника молодости. Бодрый и в согласии с самим собой. Он снял с Луиса седло и уздечку, надел повод и ободряюще махнул мне рукой. О нет. Он ведь не хотел, в самом деле, пойти гулять со мной и с этой Годзиллой.

– Значит, нет. Завтра твой глаз будет зелёным, а при каждом вздохе ты будешь испытывать резкую боль, – сказал он, пожимая плечами, в то время как Луис послушно, как ягнёнок, брёл рядом с ним.

Лишь когда в наступающей темноте я почти больше не могла обеих отличить от леса, я преодолела свой страх и побежала за ними.

– А вот и я, – сообщила я, тяжело дыша.

– Хорошо, – сказал коротко Колин. Я вытерла пот со лба и постаралась занять более безопасное место с левой стороны Колина – подальше от Луиса, который каждые пару метров останавливался, чтобы пощипать траву на обочине дороги.

Теперь Колин оставил дорогу и прокладывал путь, как лунатик, через густой лес. Время от времени нам нужно было останавливаться и ждать Луиса, который следовал за нами, пережёвывая траву, на длинной верёвке. Я не знала, пережила ли я когда-нибудь до этого такую прекрасную летнюю ночь. Нет, скорее всего, нет, потому что с тех пор, как я себя помню, мы сбегали в июле или августе в холодные страны и уезжали в самые негостеприимные места, которые только существуют на Земле.

Вокруг нас всё время кто-то шептался, шуршал и стрекотал, и все эти звуки сливались в один. А влажный воздух пах смолой, нагретой солнцем хвоей, листьями и цветами. Луна была лишь тонким серпом, но всё-таки давала достаточно серебристо-голубого света, чтобы кожа Колина расцвела. Когда бы я на него не смотрела, я видела, что в его глазах сияют искры света.

Постоянный ветер играл с моими волосами и высушил пот на моём лбу. Снова и снова от кустов отделялся целый рой светлячков и опускался на прохладную кожу Колина. Я даже не боялась предупреждающих криков сов, которые проносились, как нежный плачь из царства мёртвых, через тёмные верхушки деревьев.

Теперь ко всему этому присоединился уединенный всплеск лениво текущей воды. Мы достигли ручья. Молча Колин начал раздеваться. Я вежливо отвернулась, но потом всё-таки снова посмотрела в его сторону.

– Что ты там делаешь? – спросила я, хотя это было излишне, когда он расстегнул пряжку ремня.

– А на что это похоже? – ответил он, подмигивая мне. К его рубашке, которую он небрежно бросил на землю, заросшую травой, присоединились его сапоги.

А потом и штаны. А потом? Робко я подняла глаза. О. Колин, по-видимому, вообще отказывался от любого нижнего белья. Теперь на нём был надет лишь только широкий кожаный браслет вокруг его правого запястья. Смущённо я перевела свой взгляд снова на землю.

У меня было ровно три варианта: сбежать, наблюдать за его забавами нагишом или сделать, как он.

– Ах, теперь это всё равно не имеет значения, – пробормотала я про себя и выскользнула из джинсов. Если я поспешу, то точно не успею передумать.

Для этого на мне было слишком мало надето. Быстро я избавилась от своей футболки и трусиков и сложила свёрток с одеждой на пеньке. Колин уже стоял по бёдра в ручье, спиной ко мне, вытянув руки в стороны.

Так бесшумно, как только возможно, я спустилась по откосу берега вниз. Только бы он не смотрел на меня. Стебли тростника щекотали меня под коленками, и я услышала, как лягушка, прыгая, сбежала от меня. Колин тоже услышал. Медленно он обернулся и основательно осмотрел меня. Я сделала вид, что не заметила его взгляд, и осторожно погрузила правую ногу в воду.

– Ну, давай, Медуза, – сказал он тихо.

Вода была ледяной. Как только она могла быть при такой жаре такой ледяной, успела я ещё подумать и при следующем шаге потеряла опору. Грунт под водой оборвался. Отплёвываясь, я погрузилась в тёмно-зелёные сумерки ручья, почувствовала, как колышутся под пальцами ног водоросли и гладкое, извивающееся тело рыбы на икрах.

Летняя ночь окутала меня теплом и соблазном, когда я после того, как пробыла какое-то время под водой, снова вынырнула. Я совсем забыла, как хорошо я себя чувствовала в воде. Мои ушибы и синяк на глазе больше не болели. Теперь я почти добралась до Колина. Я снова могла стоять. Мои пальцы ног утопали в мягком, скользком русле ручья.

Светлячки уселись на влажные волосы Колина, которые извивались, как мокрые, отливающие чёрным змеи в голубоватом лунном свете. Течение бурлило вокруг нас, и я чуть не упала. Как само собой разумеющееся, как будто по-другому никогда и не было, я схватилась за руку Колина и подплыла, не отталкиваясь о дно, к нему.

Капельки воды испарялись с его кожи за секунду. Я же, напротив, была насквозь мокрой. Мои впитавшие в себя воду волосы тяжело свисали, обвивая шею. Колин посмотрел на берег и приложил руки, сложенные воронкой, ко рту.

– Давай, не прикидывайся, ты, глупая лошадь, – закричал он. Тень Луиса остановилась, почти как изваяние, на склоне ручья.

– Он боится воды, – поясняя, Колин повернулся ко мне. Я засмеялась и игриво вращала руками, чтобы течение не унесло меня. Колин отпустил меня и прошёл вперёд до более мелкого места в середине ручья.

Как призрак, его стройный, мускулистый стан поднимался из переливающейся черноты потока. Обеими руками он брызгал водой в строну Луиса.

– Решайся же! – засмеялся он. Его тело было усыпано капельками воды, которые сверкали, как бриллианты. Луис хотел к нему, но не мог перебороть свой страх. Возбуждённо он бегал туда-сюда по берегу.

Остановить бы сейчас время, подумала я. Навсегда. Этот момент на всю жизнь. Здесь, в ледяной воде, вместе с Колином и его придурковатым жеребцом. Казалось, я слилась с ручьём, небом и лесом, когда я смотрела на Колина, как он стоял по бёдра в воде, и забыв про всё на свете, пытался заманить к себе своё упрямое животное.

Его не большой, подтянутый зад бледно выделялся при свете луны, а расправленные лопатки вырисовывались тёмными изгибами на его спине. Сделав два энергичных гребка руками, я доплыла до него и обняла сзади за шею.

– Не повезло тебе! – сказал он ревниво фыркающему Луису, который всё-таки отважился зайти в мелководье возле берега. Колин схватил меня за бёдра. Подожди, подумала я, хотя было трудно вообще разумно размышлять. Колин ведь с Луисом скакал галопом по руслу ручья, чтобы спасти меня. И Луис боялся воды?

– Теперь ты знаешь, что и я могу быть очень упрямым, – прошептал Колин мне в ухо и пошёл, неся меня на спине, навстречу к Луису. Решительно он схватил болтающуюся в потоке верёвку, привязанную к нему, и потянул его к нам вниз. – Не бойся, – успокоил он меня, осторожно отрывая мои руки от своей шеи. – Только посмотри!

Как будто Луис вдруг понял, что вода может быть и чем-то хорошим, он скользнул в поток и поплыл, гребя ногами, к Колену. Его громкое фырканье вспугнуло несколько птиц, которые спали в зарослях, рядом с берегом.

Колин крепко держал меня возле себя, когда Луис, как неловкое морское чудовище, как раз перед нами развернулся и удрал. Смеясь, Колин смотрел ему вслед. Затем он повернулся ко мне.

– А теперь ты, – сказал он тихо, взял моё лицо в свои руки и долго смотрел на меня. Сначала соприкоснулись друг с другом наши лбы, потом его прохладные губы коснулись моих.

Мир перевернулся. Я почувствовала вкус сладкой землистой воды ручья, которая омывала всё моё тело и увидела мечты Колина. На долю секунды я увидела их: моё улыбающееся лицо, моя голая кожа, мои рассыпавшиеся волосы на покрытой листвой земле. И мои слёзы, которые, переливаясь всеми оттенками серого и благоухая, скатываются по моим щёкам.

– Колин, – пробормотала я, когда наши губы оторвались друг от друга. Неужели я увидела страх в его глазах? Он замер, как будто сделал ошибку. Но ведь это не было ошибкой. Это было единственным правильным из всего, что я когда-либо делала. Но прежде всего он больше не прогонял меня.

Сегодня в первый раз он позволил мне остаться. Я посчитала. Восемь часов. Он обнимал меня, когда я спала. Я проснулась и была всё ещё невредима. И поэтому он имеет право на меня. Вместе со всеми моими чувствами, воспоминаниями и мечтами. Это всё равно уже случилось, без всяких усилий с его стороны.

– Восемь часов. – Я улыбнулась. – Восемь часов, и я люблю тебя.

Едва я произнесла эти слова, как он сильно ударил меня ладонью по рту и оттолкнул меня.

– Эли, нет! – закричал он грубо и его лицо, только что такое расслабленное, превратилось в искажённую гримасу. – Ради Бога, нет!

Он отвернулся и зашагал быстрыми шагами к берегу. Словно окаменев, я осталась стоять. Стыд, горячо пульсируя, поднялся к моему лицу. Внезапно я стала мёрзнуть и начала дрожать всем телом. Мне потребовалось несколько попыток, прежде чем я смогла снова двигаться и тоже направиться к берегу.

Мои губы, к которым он до этого так нежно прикасался, болели от его сильного удара. Колин уже оделся. Я стояла перед ним голышом, замерзая и дрожа. И плача.

– Перестань реветь, – накричал он на меня. Луис тревожно заржал. Я беспомощно всхлипывала. Это была не только грусть. Это был стыд, гнев, разочарование и тоска одновременно. Всего несколько мгновений назад я была так счастлива.

– Одевайся, – приказал он резко и вручил мне мою одежду, не глядя на меня. Ослеплённая слезами, я натягивала джинсы на свои мокрые ноги. Я запуталась и чуть не упала.

– Боже мой, Эли, – ругался Колин. Он взял мою футболку и надел мне её небрежно на голову. На мгновение он посмотрел мне в глаза. Грубо он схватил меня и выпил мои слёзы. Потом он отвернулся, как будто бы согрешил.

– Уходи! – закричал он и вскочил на мокрую спину Луиса. – Уходи и никогда больше не возвращайся. Пообещай мне это. Никогда больше! Эли, пожалуйста.

– Да пошёл ты, Колин Иеремия Блекбёрн, – сказала я спокойно, развернулась и пошла босиком в тёмный лес. Теперь случилось то, что предсказал мне мой отец.

Нет, Колин не похищал мои сны. Он украл мою душу.

Спотыкаясь, я выбирала дорогу всё время вдоль ручья, пока, наконец, передо мной не появились мост и деревня.

Я не знаю, как мне удалось открыть входную дверь, избавиться от моей влажной одежды и лечь в кровать. Вдали прозвучали первые раскаты грома. Осень наступила. А птица на краю леса больше не кричала.

Глава 36. Нет никаких новостей

Когда на следующее утро, с раскалывающимся черепом и заплаканными глазами, я вошла в зимний сад, за столом сидела мама. Измученная, она опиралась лбом на ладони, а её всё ещё упакованная сумка лежала, как безжизненная собака, рядом с её загорелыми ногами.

– Здравствуй, Эли, моё сокровище, – сказала она бесцветным голосом, не поднимая головы. Казалось, её не удивило то, что я была здесь.

– Почему ты уже вернулась? И почему ...?

Она подняла голову и устало улыбнулась мне. Она выглядела хорошо, и в то же время казалось несчастной. В её светло-коричневых локонах появились светлые пряди, игривое приветствие южного солнца. А её кожа светилась тёплым бронзовым загаром. Но вокруг её глаз залегли тёмные тени. На её лице отпечатались беспокойство и печаль. Теперь нас было уже двое, кто испытывал подобные чувства.

– Я уже с трёх часов ночи здесь. Я сразу же заглянула к тебе, но ты так крепко спала, что я не захотела тебя будить.

С трёх часов она сидела здесь, в зимнем саду, одна. А я её даже не заметила.

Но это была правдой. Я провела ночь в бессознательном сне, без сновидений, не просыпаясь или переворачиваясь на другой бок. Когда солнце стало так безжалостно светить мне на закрытые веки, что для сна больше не было никаких шансов, я коротко увидела улыбающееся лицо Колина перед собой, блеск в глазах и светлячки в его извивающихся волосах, пока вдруг не вспомнила, что случилось.

И потом я уже больше не могла спокойно лежать в кровати. Теперь замерла мама и посмотрела на меня более внимательно.

– О Боже, Эли. Что с тобой?

– Всё не так уж плохо, – сказала я уклончиво. Вероятно, это был мой глаз.

Теперь я снова чувствовала так же и ушибы. Ещё одно болезненное напоминание о том, что случилось. Даже оптимист должен был бы признать, что итог моих первых летних каникул, проведённых дома одной, был отрезвляющим. Меня избили, я обманула своих родителей, прогнала подруг и в течение двух дней потеряла двух новых друзей. Одного из которых я любила.

– Кто это был? – спросила мама осторожно. Я горько рассмеялась. Ну, косвенно в этом был виноват он. Косвенно это он мне всё испортил. Действительно всё.

– Нет, – всё-таки ответила я коротко. Я не хотела говорить о себе, а тем более о Колине. – Это всё слишком сложно, мама, – сказала я и не могла предотвратить то, что мой голос сломался. Я не хотела и не могла ни с кем говорить об этом.

Не сейчас. Может быть, когда пройдёт немного времени.

– Где папа? И почему вы уже вернулись? – Я налила себе стакан воды. У меня пересохло горло.

– Папа ... Папа находится ещё в Италии.

Я поставила стакан на стол, прежде чем поднесла его ко рту. Папа был ещё в Италии. Это прозвучало не очень хорошо. Я вспомнила всё то, что рассказал мне Колин о папиной таинственной дополнительной работе. Я плюхнулась, затаив дыхание, на стул. На один момент у меня закружилась голова, так что мне пришлось закрыть глаза, чтобы не упасть вперёд.

– Это имеет что-то общее со всем... со всем этим? – спросила я с тревогой, после того как немного пришла в себя.

Мама только кивнула. Потом она попыталась храбро улыбнуться.

– Он отправил меня домой, после того как узнал, что ты не поехала на Ибицу, а осталась здесь. Он был вне себя от беспокойства.

Я застонала и потёрла горящий глаза. Мой повреждённый глаз был всё ещё опухшим. А может быть из-за того, что я снова долго плакала? У меня не было сил вести эту изнурительную игру вопросов и ответов дальше. Я могла легко сделать вывод. Тот, кто позвонил мне, должно быть, связался с папой в Италии.

И так папа узнал, что я была дома. А не в отпуске на Ибице. Хотя я не имела понятия, как звонящий нашёл папу при такой скудно информации, что он в Италии, но звонящий ведь был Маром.

Их нельзя было постичь человеческими мерками. Тем более меня расстраивало то, как унизительно по-человечески Колин отверг меня вчера. Женщина говорит мужчине, что она его любит, а он сбегает. Посылает её подальше. Страх перед обязательствами.

Это было ужасно банально. На самом деле, слишком банально для Колина. Но это случилось. И в принципе логическое продолжение того, что уже началось ранее. Что означали эти восемь часов ... Они показались мне триумфом. Какая ошибка.

– Он оставил мне лишь сообщение, – продолжила мама задумчиво. – Он должен срочно что-то сделать. Это важно. И он не мог определить, сколько ему для этого понадобиться времени. Я должна вернуться домой и позаботится о тебе. В клинике об этом знают. И это всё. Я не знаю, когда он вернётся, на мобильный я не могу дозвониться. Как всегда, старая песня.

– Старая песня? – спросила я подозрительно.

– Такое случается уже не в первый раз, Эли, – сказала мама, сдавшись, и подавила зевок. – В последние годы это происходит часто. И я справляюсь с этим всё хуже. Но до сих пор он всегда возвращался, в целости и сохранности. Так что давай будем надеяться, что и в этот раз будет так же.

Она расправила скатерть и смела руками несколько крошек.

– И что теперь? – спросила я, и меня настигло горькое воспоминание того, что я как раз этот вопрос задала Колину, прежде чем он разрешил мне прижаться к нему в кровати. С того времени не прошло даже одного дня. Я закусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться.

– Теперь мы будем ждать, – вздохнула мама, взяла свой чемодан и пошла медленным шагом в свою спальню.

Как в тумане каникулы проходили мимо меня. От папы не было никаких новостей. От Колина не было никаких новостей. А так же от Тильмана тоже не было никаких новостей.

В раздумье я проводила день за днём и наблюдала пустым взглядом, как осень сменяет лето. Каждое утро сообщали по радио, что будет хороший, приятный день, но самое позднее в обед сгущались тёмные тучи и шёл дождь.

Везде в стране, казалось, преобладает лето – только не у нас. Ночи стали довольно холодными, и мама даже иногда включала отопление. Это был самый непредсказуемый август, который я когда-либо переживала. Постоянная смена то гнетущей духоты, то холодных дождей.

Даже на Фьорде и то было более приятно. Тем не менее, я каждый день после полудня, как кем-то подгоняемая, шла в лес, позволяя дождю промочить себя до нитки, и иногда надеялась, что ручей снова разольётся в бушующий поток и поглотит меня.

Но вечер за вечером я возвращалась благополучно домой, чтобы вместе с мамой в молчании и надежде поужинать. Я ела, потому что должна была, но ничего больше не имело вкуса.

В этот раз гордость больше не позволяла мне снова навестить Колина и потребовать ответов. Он унизил меня. Всякий раз, когда я думала о том, как плакала, стоя перед ним голой на траве, на меня обрушивался такой ужасный гнев и такой разрушительный стыд, что я проклинала тот день, когда встретила его впервые.

И в то же время я жаждала его увидеть и всё отдала бы за то, чтобы пережить это лето снова. До того момента, когда я не смогла удержать свой рот на замке и призналась Колину в своих чувствах. Никогда больше я так не поступлю. Никогда. Ни с ним, ни с каким-либо другим мужчиной.

Глава 37. Бабье лето. Террор чёрной вдовы

Когда занятия в школе снова начались, папа всё ещё не вернулся. На мобильный мы не могли ему дозвониться. Даже голосовой почтовый ящик не включался. Всё время звучало одно и то же предложение: «Абонент временно недоступен, пожалуйста, перезвоните позже».

Теперь я уже знала особенности похитителей снов – недоступная мобильная связь. Поэтому догадывалась, что это означало и почему мы не могли дозвониться до папы. Он был окружён Демонами Мара. Он был с ними в контакте.

Мама пыталась забыть свои тревоги, работая в саду, где она пыталась спасти то, что можно. С тех пор как она столько времени тратила на растения, её цветы, травы и кустарники росли так, как будто бы речь шла об их жизни. В то же время постоянный дождь принёс болезни. Каждое утро новые дряблые грибы просовывали свои тучные головы сквозь траву, а листья роз были покрыты жёлто-коричневыми пятнами. Кусты малины гнили. Первые яблоки падали с глухим звуком на мокрую траву, маленькие и неспелые, но уже испорченные, поеденные червями и клещами. Если солнце и пробивалось на несколько часов, то во всей деревне синхронно заводили газонокосилки, и каждый пытался совладать с безудержными сорняками. Даже мама, вспотев, вырывала сорняки на тёмно-зелёном лугу.

При каждом шаге трава оседала, как пропитанная насквозь губка.

Вечером, перед первым днём школы я сидела у окна и надеялась, что появится Мистер Икс. Но он не появился. Мне пришлось засыпать одной. Несколько раз он был здесь, как правило, после обеда, без ошейника, без сообщений, но с существенно повышенной потребностью в любви. Я по этому поводу ничего не воображала.

В конце концов, это считалось нормальным у недавно кастрированных котов. Вероятно, одна из форм компенсации. Тем не менее, когда он был рядом, меня это чрезмерно утешало. Я тогда ложилась на кровать, вдоль, а он устраивал себе уютное гнёздышко, мурлыча и пинаясь, между моих икр ног, сворачивался в клубок и спал сном праведника. Это были минуты, когда мир был более или менее терпимым.

Абсолютно непереносимыми стали мои сны. Сбивчивые, запутанные и абсолютно нереальные. Никакой Демон Мара не захочет добровольно похищать такие сумасшедшие сны. Последней ночью я вышла замуж; за кого, я не знала, но это было безразлично. Семья собралась и уже весело праздновала, в то время как я бегала по дому босиком и искала свои свадебные туфли. И не находила. Вместо этого я нашла сотни сандалий, балеток и сапог, которые я когда-то купила себе и всего лишь один раз надела. Даже милые башмачки из моего детства попали мне внезапно в руки. Но свадебных туфель не было. Этот сон перешёл сразу в другой, где действия проходили в закрытом бассейне, где иранский государственный министр давал уроки группе девушек. Конечно же, я была одна из них. Мы должны были плавать кролем и на спине до изнеможения, и так как ему этого было мало, то потом мне пришлось голой исполнять прыжки с метровой вышки. Если я не сделаю всё так, как хочет он, то он – так он постоянно угрожал – бросит на остальной мир ядерные бомбы.

И потом снова и снова мне снились сны, в которых я блуждала по чужим квартирам и домам и часами искала местечко, где я могла бы наконец-то лечь спать. Там, где бы мне не мешали и не наблюдали за мной. Но таких местечек не было. В один из таких снов я как раз попала в утренние часы, перед первым днём школы, которого я боялась даже больше, чем дня после нашего переезда. Так как сейчас все мои надежды рухнули, что я когда-нибудь стану одной из них. Но самое плохое было то, что мне придётся это сделать. Потому что другой мир, мир Колина, был закрыт для меня.

Так я снова бродила по закоулкам хаотичной квартиры, одна комната беспорядочнее другой. Везде был сложен хлам и старая посуда. Некоторые комнаты были огромными; сразу несколько диванов стояли рядом друг с другом, но потолок был такими низким, что я боялась лечь под ним.

Наконец я нашла одну комнату со свободной кроватью. Даже нашлось шерстяное одеяло, которое я могла накинуть на моё дрожащее от холода тело. И эта комната беспокоила меня, но я была такой уставшей, что просто нуждалась во сне. Я легла на эту старомодную, мягкую постель, которая была втиснута между переполненной книжной полкой и бесконечного ряда заржавевших раковин с капающими кранами, опустила голову на подушку и увидела, как сверху падает паук, с растопыренными чёрными ногами, тело выровненное, щупальца наготове.

Я вскочила с кровати и уже по дороге к выключателю начала проклинать себя за собственную глупость.

– Должна бы уже знать это, – прорычала я самой себе. Тем не менее, я нажала на кнопку выключателя. Мне в любом случае нужно было в туалет.

Не глядя на кровать, я пошла в туалет и потом пошаркала сонно, хотя и с сильно бьющимся сердцем, назад в комнату. Я выключила свет и только хотела броситься на кровать, как меня в последнюю секунду удержало от этого лёгкое движение на простыне. Зашатавшись, я схватилась за прикроватную тумбочку, чтобы не потерять равновесие. Слишком поздно.

Я упала назад и ударилась головой о поперечную стойку ширмы. Я не стала обращать внимание на боль. Быстро я нашла кабель моей прикроватной лампы. Это был не сон. Там что-то шевелилось. На моей простыне.

– Вот дерьмо, – ахнула я, когда наконец нашла выключатель и лампа осветила моё постельное бельё. Я побежала в ванную комнату, вырвала стакан для чистки зубов из крепления, прибежала назад в комнату и накрыла им паука одним точным движением.

Он как раз помещался туда и агрессивно прыгал на тонкое стекло. Его щупальца вибрировали. Дрожа, я удерживала стакан. Это был не волосатый домовой паук. И не крестовик. Крестовики не ползали по потолку и не бросались потом вниз. Они оставались в своей паутине и терпеливо ожидали добычу.

Я знала это, потому что между тем терпела крестовиков почти в каждом своём окне, с их паутиной и добычей. Этот паук выглядел по-другому. Такого паука я ещё никогда не видела, и всё-таки он показался мне смутно знакомым. У него было сильное удлинённое тело, которое он теперь угрожающе передвигал вверх и вниз. И красный узор на спине. Его сильно выраженные щупальца были направлены характерно вперёд. Но больше всего меня встревожил их цвет – тёмно-коричневый, скорее чёрный, который ядовито блестел. Я потянулась за рекламным буклетом на прикроватной тумбочке (при закрытых дверях от Сартре – как подходит) и осторожно просунула его под стакан. Желание бросить и то и другое и сбежать было почти непреодолимо. Паук сопротивлялся. Упорно он пытался протиснуть своё тело под край стакана. Но я была быстрее. Он должен был признать своё поражение.