Текст книги "Раздвоенное сердце (ЛП)"

Автор книги: Беттина Белитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

– Я не имею не малейшего представления, – призналась я. – Это просто случилось.

Я действительно не знала этого. До сих пор я думала, что быстро проносящиеся сцены – это бред моей фантазии. В конце концов, ведь в этом не было ничего нового.

Колин разглядывал пластинку от Энн Кларк. Она смотрела на нас в чрезвычайно плохом настроении. Но Колин улыбался.

– Я видел её на концерте, – объяснил он. – В Лондоне, в начале восьмидесятых. Это было прекрасное время. Только я слишком поздно понял, что оно было таким. Я жил как беспризорник с парой парней и девушек в шахтах метро. Я несильно отличался от других. Все были бледны, а сумасшедшие причёски были хорошим тоном. В какой-то момент из коллективных вечеринок и бездельничества развилась дружба. Я даже играл в группе. Ударники. – Он тоскливо улыбнулся. – Остерегайся тех, кто играет на ударниках. Они самые скверные. Но тогда был первый и единственный раз в моей жизни, когда у меня были друзья.

Я тщетно пыталась выкинуть из головы воспоминания об улыбающейся девушке с мягкими, полными губами, которую я увидела на долю секунды на дискотеке. Это не я хотела поцеловать её. Колин хотел поцеловать её. Да, он действительно был счастлив.

– Тесса тогда нашла тебя? Что случилось? – спросила я.

– Почти. Мне удалось ускользнуть от неё. Я снова убежал водным путём. Целые недели я был в море, пока не отважился вернуться на землю. В Азии, Океании, Карибском бассейне, всегда только на островах. Между тем, я снова был так одинок, что ей вряд ли удалось бы найти меня. И так долго, как здесь в лесу, мне ещё никогда не удавалось держать её на расстоянии. Но и таким одиноким я тоже ещё никогда не был. Пока не появилась ты.

Даже тёплый килт не мог прогнать холод, который пробрался до самых костей. Свою дрожь я уже почти больше не замечала.

Колин отнёс меня наверх, в свою ванную комнату, налил в ванну горячую воду и осторожно раздел меня. Я не сопротивлялась. Тихо я наблюдала за тем, как он снимает через голову рубашку и вылезает из своих штанов. Только широкий кожаный браслет остался на его запястье.

Отпечаток копыта под его пупком отсвечивал красноватым цветом в полу сумерках ванной комнаты. Я знала, это не было началом длинных счастливых отношений. Колин останется твёрдым в своём решении. Его жизнь меня не предусматривала. Но эта ночь больше уже ничего не меняла. Тесса была в пути не зависимо от того, останемся мы вместе или нет. В эти часы она ничего не могла нам сделать.

Я оперлась спиной на его грудь, прохлада и жар одновременно, и смотрела на мыльные пузырьки, которые поднимались на поверхность воды, когда мы двигались. Мистер Икс сидел на краю ванной и смотрел на нас недоброжелательно. Я ни о чём не хотела больше думать. Ни о школе, ни о дурацком пауке в моей комнате, ни даже о моём отце. А особенно о Тессе.

Мы больше не разговаривали. В какой-то момент мы покинули наше тёплое мокрое гнёздышко, и легли вместе на кровать Колина. Я хотела плакать, но слёзы только затрудняли мне дыхания, без того, чтобы течь из моих глаз. Никаких мечтаний у меня больше не было. Переплетённые друг с другом, так что я больше не могла сказать, где кончалось моё тело и начиналась его, мы дремали, приближаясь навстречу холодному, туманному дню.

Глава 39. Испытание

Мне казалось нереальным, почти абсурдным, когда Колин следующим утром настаивал на том, чтобы отвести меня в школу. Да, школа ещё существовала. Домашнее задание и рефераты. И классные работы. На одно мгновение мне захотелось всё бросить. Просто от всего отказаться. Но к этому моменту мы уже добрались до просёлочной дороги, и я должна была предстать перед родителями, которые сегодня утром обнаружили, что комната пуста. Для меня это было уже почти нормальным – покидать тайком дом и возвращаться только следующим утром, но для моих родителей это было в новинку. И, конечно же, не в радость.

Смущённо я поприветствовала маму, которая сидела одна, с заплаканными глазами в зимнем саду, перед ней полная чашка кофе, которую она видимо даже не пригубила.

– Чем я всё это заслужила? – вскочила она и посмотрела на меня так укоризненно, что я на короткое время забыла свою скорбь о Колине. – Родилась для того, чтобы всю жизнь беспокоиться? Беспокоиться о муже, беспокоиться о Пауле, а теперь ещё и о тебе. Я так больше не могу. И не хочу!

– Я только быстро возьму свои школьные принадлежности, – сказала я виновато и побежала наверх. Я была не в настроении, чтобы обсуждать правила. Если Колин не изменит своё решение, то в будущем у меня будет бесконечное количество времени, что ы спорить с родителями.

Но сейчас я не хотела пропустить с ним ни одной секунды. В своей комнате я быстро проверила паука. Он сидел, как и вчера, в углу под корнем и шевелил лишь иногда своими щупальцами. Он ждал. И он должен продержаться ещё немного, пока мой учитель биологии не обеспечит меня новыми жертвами.

Речушка была скрыта под тяжёлым одеялом тумана, когда мы проезжали мимо неё в сторону Риддорфа. Мы молчали, но Колин положил свою правую руку мне на ногу и оставил её там лежать, в то время как вёл машину одной рукой и как всегда непринужденно. Если бы только случилась авария. Ничего серьёзного, но так, чтобы нам пришлось остановиться, не доехав до школы. Но нам даже не пришлось останавливаться на перекрёстке.

Я взяла руку Колина и прижала её к своей щеке, вложила в неё своё лицо. Но даже прохлада его кожи не могла успокоить мои неистовые мысли.

Мы приехали. Он выключил двигатель и посмотрел мимо меня. Я не хотела выходить. Уже прозвенел звонок, и большинство учеников были уже в здании. Время не ждало. Это ведь не могло быть сейчас наше прощание навсегда. В машине. Перед моей школой. Это было как-то убого. Колин протянул через меня руку к двери и открыл её. Он должен был сделать это, потому что я никогда не открыла бы её сама. Холодный, яркий, утренний воздух наполнил машину. На горизонте уже образовались следующие дождевые тучи. Колин отвернулся от меня. Я оставалось сидеть.

– У тебя была жизнь до меня и после меня тоже будет. Пройдёт пару недель, и всё снова будет так, как будто мы никогда не встречались, – сказал он.

– Не говори всякую ерунду, Колин. Я это ненавижу, понятно? – ответила я резко. – Я не дура. Я знаю, что никогда не смогу тебя забыть. Ты мой мужчина. Баста.

Но что я могла ещё сделать? Тесса была на пути сюда. А я не имела представления, что Колин задумал сделать. Я с трудом верила в то, что он сам ещё этого не знает. Я чувствовала, что его мысли мчались ещё быстрее, чем мои. Но он мне не расскажет о них, потому что они могут привести меня в опасность.

Это он дал мне ясно понять сегодня утром. Тесса была опасна. И если у неё получится сделать то, что она собиралась, тогда и Колин станет опасным. Намного более опасным, чем сейчас.

– Эли, мне что, отнести тебя в твой класс?

Со слезами на глазах я посмотрела на него, но он продолжать смотреть на улицу. В последний раз я изучила его необыкновенный гордый профиль. Его выдающиеся скулы, отточенный нос. Эти почти девичьи, длинные, изогнутые ресницы. Я наклонилась и поцеловала его дрожащие кончики ушей. Я не знала, что сказать. Любая пустая прощальная фраза была бы насмешкой. Колин переживёт меня. Даже если я случайно встречу его через двадцать лет, на каком-нибудь острове, он по-прежнему будет молодым и стройным, выглядеть как двадцатилетний, а у меня будут целлюлит и висячая грудь.

Он не повернулся в мою сторону. Он казался холодным и недоступным, но рокот в его теле горячо пульсировал. Из последних сил я выскользнула в открытую дверь машины и, спотыкаясь, поднялась по лестнице школы.

На первой перемене я закрылась в туалете, чтобы спокойно поплакать и подумать. Делать одновременно то и другое хорошо не получалось. Поэтому я подавила слёзы и попыталась ясно размышлять.

Что сделает Колин? Убежит? Чтобы потом бродить по миру, пока не станет снова одиноким и несчастным, так что Тесса потеряет его след? Был ли у него вообще выбор?

Да, был. Я не знала, как выглядела Тесса. Но она должна быть необычайной красавицей. То, что я от неё видела, было не только не красивым, но даже отвратительным. Поэтому её лицо должно было быть шедевром природы. Этим лицом она соблазнила Колина. Демоны Мара не стареют. И ей это удастся снова. И может быть – может быть в Колине была какая-то часть, которая всё ещё с удовольствием хотела отдать себя ей. Его ненависть была заслуживающей доверия. Но устоит ли Колин, если увидит Тессу воочию? Я должна ожидать то, что она овладеет им во второй раз. Возможно, он даже хотел этого. Если это было так, то я не могла ничего против этого предпринять.

И именно я во всём виновата. Потому что не оставила Колина в покое, снова и снова разыскивала его. И не хотела понимать, что как раз это и приводило его в опасность.

Это было безнадёжно. Даже до горького конца я не могла остаться с ним. Во-первых, это приведёт Тессу к нему ещё быстрее. А во-вторых, месть Демонов Мара нельзя было недооценивать. Это Колин ясно внушил мне. Тем не менее, в данный момент я не возражала бы, чтобы умереть. По крайней мере, на некоторое время. Так, чтобы меня не было, и чтобы я не могла ничего чувствовать. И лишь тогда опять пробудиться, когда снова смогу вынести реальность.

После школы я позволила господину Шютц дать мне ещё несколько приговорённых к смерти сверчков и поехала домой.

Мама успокоилась. Она не задавала вопросов. Папа наказывал меня тем, что не обращал на меня внимания. В остальном оба вели себя так, как будто всё было как всегда и как будто отказа от отпуска на Ибицу никогда не было, и Колина не существовало. Я подыгрывала им. Я просто хотела покоя.

Папы почти никогда не было с нами. Он проводил все дни и ночи в клинике, чтобы наверстать ту работу, что накопилась. Мама бушевала в саду и потерпела поражение, проиграв осени. Всё, что перед её отпуском ещё так красиво и в изобилие цвело, теперь гнило у неё под руками. Земля на грядках пахла разложением. Везде тянулись слизистые следы от улиток на покрытой пятнами зелени. Розы увяли. Мои запутанные сны превратились в кошмары, от которых я просыпалась вся в поту и с болью в груди. Теперь я уже больше не искала в чужих беспорядочных квартирах кровать, в которой я, наконец, могла бы лечь спать. Нет, это были короткие, беспощадные сценарии ужасов.

В основном они переходили в парализующие сны наяву, которые я могла развеять только при помощи яркого света моей прикроватной лампы. Один раз возле моей кровати стояла смерть, в длинном, чёрном одеянии и с кассой за спиной. И снова и снова мне приходилось уносить мои гниющие конечности или мёртвую голову, к которой прилипли измазанные кровью волосы. Куда, я не знала. Но я должна была это делать.

Через неделю после нашего с Колином прощания поведение паука изменилось. Мой реферат превратился в сизифов труд. Во всех книгах о пауках, которые господин Шютц мне одолжил, я ничего не нашла, что подходило бы к моему пауку. Уже то, что он упал с потолка, было нетипично для вдовы. Только в одной вещи я не сомневалась: это была самка. Самцы были незаметными и маленькими. Господин Шютц развил неясную теорию, что у паука из-за непреднамеренного путешествия в коробке с тропическими фруктами было нарушено естественное поведение. Но он сам не вполне в это верил.

Но теперь я сидела с гусиной кожей на шее перед террариумом и не знала, что делать дальше. Паук снова прыгнул несколько раз на стекло. Рано утром он разбудил меня, проделывая это. Голод, как причину, можно было исключить. За день до этого он обернул в кокон три взрослых сверчка и поглотил их. Странно было только то, что он почти не рос. Хотя мне это подходило, потому что, по-моему мнению, он был достаточно большой. Но на самом деле он должен был прибавить в весе.

В какой-то момент он перестал прыгать. Пару минут он сидел, как окаменевший, на крышке террариума, как будто размышлял о новом методе, как взломать свою тюрьму.

Потом он внезапно начал дрожать всем телом. В ушах у меня зажужжало, когда я, содрогаясь, наблюдала за ним. Жужжание не становилось громче, но стало более интенсивным. Даже если я находилась в самом удалённом углу комнаты, я всё ещё могла его слышать, как будто это было в моей голове. Паук продолжал постоянно дрожать, а моё отвращение неизмеримо возросло.

Нет. Хватит. Это животное я не хотела больше держать здесь. По расписанию у меня сегодня не было биологии, но я возьму его с собой в школу и вручу господину Шютц. Пусть сам разбирается с ним. Я не могла его больше выносить.

Жужжание не прекращалось. Казалось, никто этого не слышал, кроме меня. Но у меня от этого заболела голова, сильная, острая, пульсирующая боль в виске, которая постоянно разрасталась и по затылку дошла до правого плеча. Когда я смотрела на доску, то буквы и формулы вибрировали перед глазами. Солнечный свет казался мне таким ярким, что я жаждала, чтобы начался сильный ливень, и была рада, если небо иногда затягивало тучами.

После восьмого урока я сразу же пошла в биологическую лабораторию. Господин Шютц снова сидел позади медведя за своим маленьким, шатким столиком и прикалывал иглой сине-серого мотылька, чтобы потом положить его под стекло. Я поставила сумку с террариумом на стол, так, будто она содержала очень заразных болезнетворных микробов.

– Он ведёт себя странно, – сказала я и не могла предотвратить то, что в моём голосе послышался страх. – Я не знаю, что с ним.

Господин Шютц положил проткнутого мотылька в выдвижной ящик и посмотрел на меня испытывающе.

– С тобой всё в порядке, Елизавета? Ты кажешься мне бледной. Ты и вчера была молчаливой на уроке.

– Нет, – ответила я тихо. – Не в порядке. – Я не хотела и не могла обманывать его. Так же я не могла рассказать ему, что меня угнетало. – Но я справлюсь.

– Могу я тебе чем-то помочь?

Он снял свои очки для чтения. Он тоже выглядел усталым. Интересно, сколько ему лет? Во всяком случае, он больше не принадлежал к молодым среди учителей. Пятьдесят он точно уже превысил.

Я покачала головой и попыталась улыбнуться.

– Спасибо, но нет, вы ничего не можете сделать. Скажите мне просто, что происходит с пауком.

– Ну, тогда давай посмотрим на наше сокровище, – проворчал он деловито и открыл крышку.

Паук всё ещё дрожал. Он не выглядел больным или слабым, а скорее готовым к насилию. Жужжание в моей голове усилилось настолько, что я на короткое время закрыла уши руками. Господин Шютц не заметил этого. Его глаза были удивлённо направлены в сторону паука.

– Это необычно, – прошептал он. – Половое поведение. Она хочет спариваться. Хотя она живёт в неволе, и поблизости нет самца. Вот это да!

У меня было такое чувство, будто в моей голове что-то передвинулось, и освободилась новая сфера. Потом у меня перед глазами всплыла карта Таро с любовниками.

Когда я снова просыпалась из одного из этих ночных кошмаров и при включенном свете ждала, пока сердцебиение успокоится, я часто разглядывала эти карты. Это всё, что мне осталось от Тильмана и нашей короткой дружбы. Лунная карта была всё ещё для меня загадкой.

Башня – без сомнений, в промежутках моя жизнь была настоящим хаосом. Хаос, который становится всё более и более угрожающим. Но любовники? Эта карта призывала к решению, было написано в книжки моей мамы. К тяжёлому решению, которое не всегда можно было принять только головой.

Господин Шютц взял небольшую веточку в свои тонкие пальцы и осторожно сдвинул крышку террариума в сторону. Как сквозь туман я наблюдала за ним, карты Таро стояли перед глазами, которые как прозрачные наклейки перекрывали террариум и дрожащего паука.

– Опля! – закричал господин Шютц, когда паук агрессивным прыжком набросился на веточку и вырвал её у него из пальцев. Быстро он закрыл крышку и отступил на шаг. Паук, казалось, понял, что веточка была не самцом, а всего лишь дешёвым трюком. Неистово он бросился на стекло и задрожал ещё сильнее.

– Она поёт. Она хочет песней призвать самца. Она производит звуки, которые могут слышать только пауки.

Нет, подумала я, я их тоже слышу. Но я больше не могла говорить. Я видела любовников в удушливой хватке паучихи. Её длинные, дрожащие ноги обхватили их. Она готова уничтожить их. Угрожая, её щупальце касаются глаз мужчины.

Не говоря ни слова, я промчалась мимо господина Шютц и вонючего медведя из лаборатории и побежала вниз по лестнице. Образ перед глазами меркнул лишь раз. Тесса была здесь. Я чувствовала её всем телом.

И я не буду стоять, сложа руки, и смотреть, как она забирает у меня Колина. Я бы скорее умерла. В то время как я, тяжело дыша, бежала по грязному лесу, мои мысли перегоняли одна другую. Что мне делать? Был ли Колин вообще ещё дома? Но если я почувствовала её – тогда он почувствовал её и подавно. Жужжание в моей голове продолжалось. Я громко запела, чтобы заглушить его и чтобы оно не свело меня с ума. Потому что как раз мой разум мне ещё был нужен.

Проблема была в том, что я не знала, как Тесса себя ведёт. Маскировалась она под людей, как Колин? Или, как правило, не показывалась на людях, а только подстригала их ночью, чтобы похитить их сны? Можно было ли с ней вообще поговорить? Понимала ли она мой язык?

Когда я бежала по двору Колина, у меня появилась всего лишь одна не слишком убедительная идея. Я должна выдать себя за владелицу дома. Претвориться, что живу здесь. А если она спросит о нём, то я должна буду послать её по ложному следу – подальше отсюда. Это был глупый план, но лучше чем ничего.

С горящими лёгкими и запыхавшись, я устремилась в дом Колина, обыскала каждую комнату и даже подвал, ища его – напрасно. Его больше здесь не было. Беспорядок в гостиной был убран. Пластинки снова стояли на полочке, даже фотографии Колин засунул в рамки, а килт повесил на стену.

Но дом казался мёртвым и безжизненным без него. Даже кошки исчезли. Только Мистер Икс своенравно сидел на каминной полке и грозно зарычал, когда я приблизилась к нему.

– Это я, мой зайчик, – сказала я тихо, и он позволил, наклонив голову, почесать ему за ухом, не прекращая гортанное рычание. Его мех потрескивал под моими холодными пальцами.

Когда я обошла дом и обнаружила Луиса, который стоял возле кормушки с навострёнными ушами, размахивая хвостом, я опустилась удручённо на пенёк рядом с поленницей. Был ли Колин уже в бегах, по дороге к какому-нибудь порту, где он наймётся на работу на какой-нибудь корабль, чтобы много лет больше не ступать на континент?

Боль в моём виске так сильно пульсировала, что мне стало почти плохо. Я склонила голову между колен и стала ждать, пока моё кровообращение до некоторой степени стабилизировалось.

Послеполуденное солнце проглянуло сквозь низко весящие тучи. Я зажмурила глаза и вспомнила с тоской сумеречную спальню Колина, его большую кровать с бархатным, красным покрывалом, под которым мы провели ночь, когда Тесса была ещё далеко-далеко. Может быть, оно пахло им. Я никогда точно не могла сказать, чем на самом деле пах Колин.

Это был по-настоящему смешанный запах, от которого можно было стать зависимым. Иногда я думала, что так должны пахнуть прекрасные воспоминания. Парфюм из всего того, что я пережила хорошего до сегодняшнего дня. Я вернулась в дом и поднялась с онемевшими ногами наверх. Если бы только, наконец, прекратилось это жужжание.

В спальне я упала на кровать, как будто это спасающая доска в бушующем море. Я сильно прижалась лицом к серой подушке. Тихий шелест смешался с настойчивым жужжанием – шелест бумаги. С усилием я приподняла голову и просунула руку под подушку.

Это был конверт, без обратного адресата. Я открыла его и вытащила тяжёлый, сложенный лист бумаги Верже. На глазах у меня выступили слёзы, когда я узнала почерк Колина.

"Моя дорогая, упрямая Эли. Если моя догадка сбудется и эти слова станут явью, потому что ты читаешь их, тогда ты снова не послушалась меня. Ты самая упрямая женщина, которую я когда-либо встречал. И сейчас я прошу тебя в самый последний раз: Уходи отсюда. Нет, я приказываю тебе это. Засунь письмо в карман своих штанов и беги, так быстро, как только можешь. Оставайся со своими родителями, лучше всего рядом с твоим отцом, и не выходи из дома одну-две недели. Я чувствую её. Она приближается. Придумай что-нибудь, почему Ты пропускаешь школу. Ты умная, ты быстро всё снова наверстаешь. Но, пожалуйста, пожалуйста, спаси свою жизнь.

Хорошо. Значит, ты здесь. И всё ещё не слушаешься меня."

– Ах, Колин, – прошептала я, и одна слезинка капнула на листок бумаги. Сразу же чернила образовали маленькое голубое озеро, а первые несколько строчек стали неразборчивыми. Я поспешно вытерла своё лицо, сглотнула и стала читать дальше.

"Тогда, хочу я это или нет, мне придётся рассказать тебе, что теперь случится или может случиться. Тогда ты, наконец, поймёшь, что тебе здесь больше нечего делать. Я не хочу больше убегать. Мне надоело убегать от Тессы, подчиняться её жадности или даже бояться её. Я предстану перед ней. Ты один раз спросила, можем ли мы вообще умереть. Да, мы можем. Во всяком случае, я об этом слышал. Существуют два способа, о которых рассказывают. Один из них, в моём случае можно, исключить; поэтому не хочу тратить время, рассказывая о нём. Другой состоит в схватке Демона Мара против Демона Мара. Люди не могут убить нас. Но говорят, что в схватке мы можем убить друг друга. Неравная схватка, так как у Тессы со мной разница в возрасте примерно 500 лет. Чем старше, тем сильнее. Говорю тебе как есть. Что касается магии, она превосходит меня. В человеческих же навыках превосхожу её я. Я нахожусь в хорошей форме. Волк позволил мне выпить его мечты несколько раз. Я собрал столько энергии, сколько смог. И я ушёл вглубь леса. Я не далеко от тебя, Эли. И всё же ты не найдёшь меня, потому что я нахожусь наверху, на верхушках деревьев. Тесса глуповата. Сначала она последует по самому яркому следу, туда, где я чувствовал счастье. К ручью, там, где мы купались. (У Тебя очень милая попка, Лесси – нет, ты не ненавидь это имя. Лесси – это по-шотландски и девушка. А ты моя девушка.) Потом Тесса доберётся до дома. Там везде мой запах. И запах прекрасных грёз, в которые я погружался, когда въедался в твою душу. Но меня там не будет. Она начнёт искать дальше и, в конце концов, найдёт. В этом я не сомневаюсь. Она найдёт меня. Я не думаю, что это произойдёт, но, может быть, у меня есть крошечный шанс, что я смогу противостоять ей, по крайней мере, несколько дней, если буду подстерегать её сверху. Так, что она не сразу меня получит. Я знаю лес как свои пять пальцев, и я знаю, где можно будет в промежутках выпить, чтобы зарядиться энергией. Но вероятно – весьма вероятно – я проиграю. Самое позднее, после трёх-четырёх дней. Она или убьёт меня от чистой ярости и гнева, потому что я нападаю на неё. Или она сразу же завершит метаморфозу, даже не захотев принять участия в схватке. И тогда во мне не останется ничего человеческого. Если ты к этому времени будешь ещё здесь – если вообще сможешь скрыться от Тессы и убежать от неё – тогда ты будешь первой, кого мы атакуем. Тесса любит общие праздничные трапезы. Поэтому: беги сейчас. Пока ещё светло. Но светло ли ещё? О, Эли, я не могу вынести мысль о том, что она что-то тебе сделает. Я не знаю, как Тесса ведёт себя по отношению к человеческим женщинам. Я этого никогда не видел. Но я с трудом могу себе представить, что она отпустит тебя. Её не интересуют твои сны. Они нет. Женские сны она ест только при крайней необходимости. Но ты её соперница. И какой бы глупой она не была – это не ускользнёт от неё. Тесса безжалостна. Она долго не мешкает, если кто-то стоит у неё на пути. Может быть, Ты видела Луиса. Я специально оставил его здесь. Чтобы быть сильным в схватке, мне нельзя иметь человеческие чувства. Прекрасные чувства подрывают мои силы, если они исходят от меня. Каждое честное, прекрасное чувство отнимает у меня энергию. Поэтому мне приходилось часто отдыхать, перед тем как ты посещала меня или после того, как уходила. И у меня снова быстрее появлялся голод, чем тогда, когда я был один. У Луиса достаточно пищи в его кормушке и ворота я закрыл так, что он сможет убежать, если я больше не вернусь. Луис сможет некоторое время продержаться. Он находит в лесу пищу и воду. Но если ты в ближайшее время услышишь или прочитаешь о беглой лошади, тогда, пожалуйста, позаботься о том, чтобы он получил хорошее место, а не попал к мяснику, как бы гадко он себя не вёл. Навещай его иногда и рассказывай ему обо мне."

Мне пришлось убрать письмо на некоторое время в сторону, потому что ещё больше слёз угрожали уничтожить его. Это, должно быть, разбило ему сердце. Он бросил Луиса здесь. Своего Луиса.

"Тебе не понравилось, когда я сказал, что хочу умереть. Но это желание облегчило мне моё решение. Я только надеюсь, что Тесса меня убьёт, а не превратит. То, что я смогу её так разозлить, что она забудет о своих настоящих намерениях. Я прожил столько много жизней, носил столько разных имён. И снова и снова мне приходилось бросать всё и бежать. Когда я приехал сюда, в лес, то взял снова своё старое имя. Колин Иеремия Блекбёрн. Шотландское обыкновенное, везде распространенное имя, но я привязан к нему. Может быть потому, что я никогда не был обыкновенным мужчиной. Оно должно быть моим первым и моим последним именем. Луис должен быть моей последней лошадью. А ты не моя первая любовь, но ты будешь последней. И та, с кем у меня всегда были чувства. Несмотря на все, что я говорил или делал, ты всегда была рядом. Ты искала во мне не человека. Я даже думаю, что ты любила во мне Мара. А во мне совсем мало осталось от человека, Эли, как бы я не старался изменить это. Но прежде всего ты первая, которая сумела заставить меня забыть Тессу. За это я люблю тебя и за это же проклинаю. Но это отразилось на мне благотворно, забыть о ней. Я чувствовал себя почти счастливым. И лучше я умру, прожив жизнь, в которой Тесса на несколько мгновений не имела надо мной власти, чем влачить безопасное и вечное существование в её тени. Кроме того, что за будущее было бы у нас? Я буду оставаться двадцатилетнем, хочу я этого или нет. И я не могу иметь детей. Когда-нибудь ты захочешь иметь ребёнка и вести нормальную жизнь. Я, правда, не знаю, как это у тебя получится, но это придёт. Тогда у тебя не будет потребности в таком, как я. Мне нужно ещё немного отдохнуть, прежде чем она приблизится настолько, что мне нужно будет уходить.

Даже если это погубит нас: мне с Тобой было хорошо. Я ни о чём не жалею. Мне любопытно, каково это – умереть. Колин."

– О, Колин. Ты гигантская задница с ушами, – рыдала я и смяла письмо, чтобы потом сразу же снова разгладить его и прочитать во второй раз. Ладно. Господин захотел, значит, умереть.

Но мне не нравились мелодрамы. Мне ещё не было восемнадцати, и я хотела жить. И по возможности, вместе с гигантской задницей. По крайней мере, время от времени. Он любил меня, и я любила его. Должна же быть возможность что-то из этого сделать.

Нормальная жизнь. Уф. Когда было вообще что-то нормально в моей жизни? И если он умрёт, то и я могла умереть. В любом случае, я всё равно не хотела больше другого мужчину. Мне будет всё время казаться, как будто я изменяю Колину. И я буду тщетно искать заострённые кончики ушей или ждать, что наши волосы начнут играть друг с другом в парикмахера. Так что у меня не было другого выбора, как ожидать здесь в доме Колина прибытие Тессы и надеяться, что мой нелепый план поможет нам хотя бы выиграть время. Когда же Тесса для начала отвлечётся, тогда я, может быть, смогу поискать Колина и вместе с ним окунуться в смерть.

Колин неоднократно подчёркивал, что Тесса была глупой. Я, же в любом случае, не была ею. Небольшое утешение, когда имеешь дело со сверхъестественными силами. Но я должна была как-то поддержать саму себя, потому что от страха мне было настолько плохо, что у меня было такое чувство, будто моё сердце в следующий момент выпрыгнет из груди.

Но ещё сложнее было выносить высокое жужжание в голове, не теряя при этом рассудок. Снова и снова я должна была удерживать себя от того, чтобы не биться головой о стену.

Сумерки наступили быстро. Ещё раз лето пыталось изо всей силы противостоять, хотя уже давно проиграло. Мерцающий рой тысячи светлячков вился вокруг, от небольшого ветерка шепчущихся кустарников, а деревья сильно пахли влажными листьями и полевыми цветами. Пение цикад жаловалось и страдало. Оно вернуло меня назад в лето. Я чувствовала тёплый, вечерний бриз в моих волосах и прохладную руку Колина на животе. Но по земле распространялся сине-серый туман, как зверь, который постоянно рос и раздувался, чтобы всё вокруг себя поглотить с ужасной медлительностью. Между качающихся верхушек елей поднялась кроваво-красная луна и величественно позволяла чёрным угловатым дождевым тучам проноситься мимо себя. Там, наверху, должно быть, бушует буря.

Я всё ещё была в спальне Колина и пела самой себе, чтобы блокировать жужжание и успокоиться. Постепенно я больше не могла вспомнить ни одной песни. Нет, одна ещё была. Я улыбнулась, когда подумала о ней, как раньше мама всегда мне пела её. Маленькие цветочки, они спят.

Я подошла к окну и смотрела на клубы тумана, которые извивались вокруг деревьев и покрыли всю паутину, находящуюся между папоротником и травой, бесчисленным количеством капелек. Светлячки пропали. Ни одной цикады больше не пело. Стало тихо, как в гробу. Только вибрирующее жужжание в моих ушах становилось всё сильнее.

– Маленькие цветочки, они уже давно спали под лунным светом, – пела я надтреснутым голосом, борясь с ним. – Они опустили головки на своих стебельках ...

Фигура выступила из тумана, небольшого роста и худенькая. Она тут же засеменила в сторону дома, как будто бы её вела не видимая линия. Её длинные рыжие волосы разметались до самых бёдер.

Её одежда слегка поднималась вверх, хотя ветер прекратился. Листья на деревьях вокруг неё изменили цвет и потихоньку падали на землю. Было чувство, словно природа внезапно и навсегда умерла. Ничего больше не двигалось.

Но это не был один из моих апокалиптических кошмаров, из которых я в какой-то момент просыпалась. Я не спала. Это происходило на самом деле.

– Дерево в цветах качается, оно шепчет как во сне, – продолжала я петь шёпотом и отошла, пятясь назад от окна.

Я должна спуститься вниз. Встретить её. Я уже слышала, как её ногти царапали по тяжёлому железному кольцу на входной двери.

– Засыпай, засыпай, засыпай, мой малыш.

Я открыла дверь.

Глава 40. Сладких снов

Ещё когда я нажимала на ручку, я твёрдо решила не смотреть ей в лицо. Ревность и зависть мне были сейчас не нужны. Я должна была оставаться в здравом уме.