Текст книги "Раздвоенное сердце (ЛП)"

Автор книги: Беттина Белитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

Ладно, мне нужно перейти на другую сторону. Разрушенная арка моста кончалась как раз на середине ручья. Другого моста не было видно. Спонтанно я засучила штаны, стиснула зубы, и стала переходить поток вброд.

Ручей был не глубоким, но в его русле скрывались камни с острыми краями, из-за которых я могла опасно оступиться. Как канатоходец, я расправила свои мокрые руки, чтобы не упасть. Невредимой, но с болящими от холода икрами ног, я добралась до другого берега.

– Есть! – торжествующе закричала я.

Это были следы от копыт. И к тому же огромные следы от копыт. Это могли, нет, это должны были быть, копыта Луиса. С рвением, хотя, как и до этого с тяжёлыми веками и свинцовой тяжестью в мускулах, я стала идти по следам – по мягкой земле леса, лугу, где трава и стебли достигали мне до пояса, по грязной тропинке.

Слишком поздно я поняла, что я в темноте никогда не смогу найти дорогу назад. Я постоянно смотрела в землю, а свет от солнца уже окрашивался в огненно-красный. Как пылающий шар, оно выглядывало из-за верхушек деревьев. Я посмотрел прямо на него и не смогла сопротивляться импульсу закрыть глаза.

И сразу мои мысли отнесло прочь, в успокаивающую прохладную черную пустоту.

– Нет, – вскрикнула я высохшей глоткой и открыла веки кончиками пальцев.

Моргая, я огляделась. Где я была? Мои глаза остановились на покрытой листьями впадине между двух деревьев. Как раз подходящий размер, чтобы туда примоститься. Полежать. Никаких больше усилий. Больше не думать.

– Нет, – вскрикнула я еще раз, но это было только шепот.

Я схватила пальцами корявый сук, висящий над дорожкой рядом со мной. Незначительная боль в моей ладони, которую я почувствовала от корявой коры, помогла мне на короткое время преодолеть подавляющую вялость.

Я бросилась бежать, и от усилия у меня текли слезы по щекам. Снова и снова я впивалась ногтями в мои предплечья, чтобы не заснуть, и каждый раз споткнувшись, не воспринимать это как приглашение, чтобы упасть и остаться лежать.

Это было так, как будто я врезалась в стену метром толщиной. Чем больше я старалась продвинуться вперёд, тем чаще она, прижавшись ко мне, опрокидывала меня. Я спрашивала себя, действительно ли я всё это переживаю или, может быть, я сплю и скоро попаду в кошмар, который кажется вечным по сравнению со всей моей жизнью до сих пор.

Я как раз хотела сдаться и, наконец, лечь на землю, как вокруг меня стало светлее. Я заставляла себя идти вперёд, потея и ругаясь и судорожно зевая, пока передо мной не появились мостик и развалившаяся конюшня.

Последние метры я ползла с повисшей головой через пыль и перебралась через гнилой порог конюшни в темноту, в первое пустое стоило и на лежанку из соломы. Мне не нужно было оглядываться, чтобы знать, что всё было в пустую. Колина здесь не было. Луиса здесь не было.

Разочарование забрало мои последние силы. Я притянула свои ноги к себе, обхватывала их руками и заснула.

– Я думал, ты хочешь познакомиться с Луисом.

Теперь он был настоящим. Голос. Чёрт, он был настоящим. Я попробовала сразу встать на ноги и выпрямиться, поправить волосы, стряхнуть солому со штанов и выглядеть так, как будто это самая естественная вещь в мире – провести послеобеденный сон в чужом стойле в чужой конюшне.

При изрядном затруднении координации я упала на четвереньки и как пьяная вдохнула стебелёк соломы. Я выдохнула и закашлялась, пока на моих глазах не появились слёзы.

– Или ты хочешь ещё немного поспать? – спросил Колин с непонятной улыбкой на губах.

Я уже находила унизительным то, что стою на четвереньках. Но ещё более унизительным было то, что за тобой при этом спокойно наблюдают. Бесстыдно он смотрел на слёзы, которыми я ещё раз подавилась. Мои щёки горели, и я не могла выговорить ни да, ни нет, или хотя бы привет.

Я не могла выбрать между радостью и желчью.

– Наверное, нет, – Колин пожал плечами и безразлично отвернулся.

– Да! – закричала я. – Конечно, я хотела познакомиться с Луисом. И я всё ещё этого хочу.

Проклятая ложь. Как будто я уже и так в прошедшие недели не перенесла достаточно приключений и невзгод.

– Мы на улице, на месте для прыжков, – только и сказал Колин и скрылся.

Я вытерла рваной салфеткой лицо и попробовала уговорить своё сердце биться в более здравом темпе. Бесполезно.

Так что я вышла на улицу с бешено стучащим сердцем. Уже был вечер. Последние лучи заходящего солнца светили слабо-золотистым веером с тёмно-зелёной вершины горы, которая возвышалась с задней стороны конюшни, как горб чудовища. Ещё немного и станет совсем темно.

Я посмотрела в сторону манежа и пожелала того, чтобы Колин меня даже не будил. Ворота были открыты настежь. Колин не сидел на Луисе верхом, а оставил его свободно бегать. Сам он стоял с плёткой в руках посередине и выглядел при этом привычно хорошо.

–О, – только и сказала я и попробовала, отползая назад, как краб, не привлекая внимания Луиса, исчезнуть.

– Нет, Эли, ты останешься, – гипнотический голос Колина заставил меня остановиться при попытке сбежать. – Иди сюда.

Луис обнюхивал, ни на кого не обращая внимания, одну из кошек, живущих на конюшне, которая лениво расположилась на одном из препятствий, и выпятил в мою сторону свой хорошо сформированный зад. Но я знала, что лошади не любят беспокойные движения, поэтому очень старалась идти медленно к Колину, хотя мне хотелось бежать.

– Хорошо, хорошо, – сказал он, когда я приблизилась к нему.

Я быстро взглянула ему в лицо и увидела, что его глаза опять были тёмными. Глубокий коричневый с исчезающим оттенком зелёного.

– Думай о лошади. Встань рядом со мной. Так, теперь мы заставим его немного побегать.

Переведя, это означает: Колин ударил коротко своей плёткой по земле, и Луис начал бежать с довольно большой скоростью по манежу. Он выглядел, как одна из этих лошадей из старых фильмов о Западе – мустанги, скачущие по пустыне, с поднятой головой, нос по ветру, грива развивается. Только Луис в моих глазах, во время его яростной формулы 1, был приблизительно в два раза больше, чем индийская лошадь.

Сам Колин вообще не двигался, но я чувствовала, что его мысли были действительно о его лошади. Может быть, это и был тот фактор защиты, который избавит от того, чтобы тебя не затоптали до смерти.

Сначала для меня было трудно делать так же, как Колин. Но, мало-помалу, я смогла сконцентрировать своё внимание.

– Не смотри ему в глаза. У тебя должен быть нежный взгляд. Не смотри в упор, – давал Колин мне указания. – Будь просто с ним, не докучая ему.

Нежный взгляд – как это? Инстинктивно я расслабила глаза, так что я всё видела только размыто, и воспринимала галоп Луиса как во сне, как в замедленной съёмке. Я слышала тройной удар копыт на писке, его могучее дыхание, вдыхала запах тепла его шкуры.

Это было прекрасно – да, это было даже самым прекрасным, что я когда-либо переживала. От эмоций у меня опять навернулись слёзы, но я смогла их подавить.

Теперь Луис опустил голову и перешёл на спортивную плавную рысь. Колин положил плётку на землю и ждал. Потребовалось какое-то время, пока Луис успокоился, рысь стала неторопливой и, в конце концов, он стал переставлять копыта в элегантном шаге. Потом он остановился, смотря подозрительно на нас, и тяжело и звучно дыша.

– Почему он не подходит к тебе? – спросила я Колина шёпотом, я не решалась говорить громко.

– Потому что ты здесь. Он не знает, можно ли тебе доверять.

Он не знал, можно ли мне доверять? Мне доверять? Это должно быть совсем наоборот. Однако я хорошо помнила, как он встал на дыбы, когда Колин меня спас в шторм. Луису это не понравилось

– Попробуй подойти к нему, – потребовал Колин. – Но не смотри ему в глаза.

Колин молча ждал, пока я нашла в себе мужество начать двигаться в сторону Луиса. Шаг за шагом расстояние между жеребцом и мной уменьшалось. Луис оставался стоять, но он был не спокоен. Дрожь проходила по его шкуре. Я вдохнула глубоко, набрав воздуха, и надеялась, он сделает так же. Я была ещё так пленена его красотой, что мой страх скрывался где-то внутри.

Теперь я стояла перед ним. Мне казалось, что я могла слышать, как течет кровь через его могучее тело. Он повернул свою голову ко мне, так что я видела красное в его ноздрях. Но его уши были повёрнуты в сторону Колина, а его хвост нервно хлестал.

– Я тебе ничего не сделаю, – пробормотала я и вытянула невольно руку, чтобы осторожно прикоснуться к его шее.

– Нет, – услышала я, как закричал Колин, но было уже поздно.

Луис вскинул, фыркая, передние ноги в воздух, быстро развернулся на задних ногах и помчался с распущенным хвостом вдоль забора. В течение нескольких секунд Колин успокоил его только своим голосом и заставил остановиться. Луис мотал головой туда-сюда.

– Я… я ведь хотела его только погладить. Ничего другого, – пискнула я. Я дрожала всем телом.

– Я не говорил тебе дотрагиваться до него. А только, чтобы ты к нему приблизилась, – сказал Колин и добавил менее сурово: Это твоя кожа. Он к ней не привык

– Моя кожа – это, конечно, сильно много для него, – возразила я тихо, так, чтобы Колин не мог этого услышать.

Но прежде всего я была рада, что со мной ничего не случилось. Подавленно я последовала за обоими на безопасном расстоянии в проход конюшни. Я присела на тюк соломы и смущённо наблюдала за Колином, как он чистил копыта Луиса – даже при этом весьма не благоприятном занятии он выглядел гордым и элегантным, обтёр его шкуру и одним движением послал его в стойло.

– Пошли, – сказал он, не смотря на меня.

– Я? – спросила я жалобным голосом.

Немного раздражённо он обернулся.

– Да, ты. Ну, давай.

Бок о бок мы стояли возле стойла спиной к лошади и молчали. Луис громко фыркнул, и капельки слюны покрыли мой затылок.

– Он тебя обнюхивает, – объяснил Колин равнодушно, как будто мы говорили о погоде. – Представь, будто его здесь нет.

Задача не из лёгких – с таким гигантом, с копытами размером с тарелку, подумала я. Ещё раз горячее дыхание Луиса достигло моего затылка. Сразу я подумала о сне, о Колине, который был ко мне так близко, моё лицо у него на груди, его дыхание у меня на шее, и снова моё лицо покраснело.

– Ты чувствуешь себя уже лучше? – спросил Колин небрежно. Он, значит, вспомнил мой обморок возле бассейна. Это чертовски не реальное утро.

– Я забыла поесть.

– Мне это знакомо, – сказал Колин со смехом, но не понятная для меня горечь появилась в его голосе.

– Я забыла твою куртку дома, – соврала я. На самом деле я не хотела расставаться с ней. Хотя она была бы прекрасным предлогом придти сюда.

– Ничего страшного.

Колин усмехнулся. Подозревает ли он, что я говорю неправду? Но он уже снова стал серьёзным.

– Людей, которые упали в обморок, нельзя приводить в чувство. Обморок действует благотворно. Маленькая живительная смерть.

Волосы у меня на затылке встали дыбом. Маленькая смерть? Что было бы, если бы я действительно умерла возле бассейна – просто так? Если бы его не было рядом, и мой затылок ударился бы о железный край перил?

– Я сказал живительная смерть, – настоятельно оборвал Колин мои драматические мысли.

Ещё раз Луис подул мне в затылок, в этот раз нежнее и менее вспыльчиво. Я вздрогнула. Последняя заблудившаяся слеза выпала одновременно с ушедшим напряжением и медленно текла по моей щеке. Я поздно её заметила, чтобы успеть отвернуться.

И, конечно, Колин увидел её. Снова он не мог отвести от неё взгляд. Он тихо застонал.

– Пожалуйста не надо, – прошептал он и отвернулся.

Его ногти царапнули по тёмному дереву двери стойла. Теперь и он. Как я только могла подумать, что они мне снова всё не испортят? Так было всегда. Слёзы были лучшим средством, чтобы разогнать мужчин.

Я бы сама себе дала под зад за это. Я была такой смелой, подошла к Луису, и всего одна слеза всё испортила. Сердито я вытерла её тыльной стороной руки.

– Уже поздно, – о, Колин снова прогоняет меня.

– В данный момент мне это до лампочки, – ответила я вызывающе.

Колин опустил голову, и тёмные пряди упали на его совершенный лоб.

– Иди домой. Я прошу тебя, иди, – сказал он так серьёзно, что я посмотрела на него, хотя в уголке глаза появилась ещё одна слеза. Его левая рука поднялась, но он схватился за неё своей правой рукой и удержал.

– Колин что ...

У меня на несколько секунд потемнело в глазах. Я сделала глубокий вдох, и поле моего зрения снова очистилось. Колин лениво прислонился к столу, как будто бы ничего не случилось. Он смотрел на меня со стороны – взгляд, который не терпит противоречия. И всё-таки такой грустный.

– Если пойдёшь по дороге, покрытой гравием, за манежем, через полчаса дойдёшь.

Я снова хотела сказать ему, что он мне не отец, и поэтому пусть не ведёт себя так. Почему он думает, что может послать меня домой? Но горечь в его голосе, казалось, относиться не только ко мне. На один момент я подумала, она относиться к нему самому.

– Я уже упоминала о том, что ненавижу приказы? – спросила я нерешительно. Он вздохнул, взял меня за плечи и развернул. Его хватка была нежной.

– Доверься мне, Эли. Мне ещё нужно загнать Луиса в трейлер. Мы отсюда уезжаем.

– Почему я должна тебе ...? – я не стала говорить дальше, потому что когда я обернулась, Колина уже не было. Ну, хорошо, бесследное исчезновение было ему присуще. Луис разгрыз, хрустя, морковку. Он выглядел довольным, но он и я одни в конюшне, даже с перегородкой между нами – это было не для меня.

Разочарованно я вышла на улицу и поплелась по дороге, покрытой гравием. Значит, всё кончилось. Назойливое насекомое, значит, вновь прогнали. На минуту я подумала, что не смогу больше никогда улыбаться. Моё лицо, казалось, сделано из гипса, холодное и твёрдое. И всё-таки на мои щёки постоянно капали горячие слёзы.

Что со мной случилось? Я уже достигала настоящих рекордов, не плача. И сама себя щедро за это награждала. Один месяц не плакала – компакт-диск. Два месяца не плакала – новые джинсы. Три месяца не плакала – две новые книги, компакт диск и посещение сауны с расслабляющим массажем.

Но теперь шлюзы снова открылись. Я ненавидела это. Мои слёзы прогнали Колина. Иначе, зачем ему посылать меня домой? И вс-таки это прозвучало так, как будто для него это было не так просто. Или как будто он сделал это с триумфом, потому что не было выбора. Он что, ожидал другую девушку в конюшне, с которой я не должна была встретиться?

Но зачем он меня тогда вообще разбудил? Он мог бы меня оставить лежать. Кто знает, когда я проснулась бы сама. Может быть, это была одна из этих глупых игр, в которую играли ребята с девушками. В кошки-мышки. Я не хотела играть ни одну из этих ролей. Я не играла даже в игру "менш эргере дих нихт"*.

(прим.переводчика:* немецкая настольная игра)

Я шагала одна через тихую, тёмную местность, окружённая непроходимым лесом и шелестящими ручьями, и хотела слиться с ночью – как животные, которые незамечено крались сквозь заросли рядом со мной, и были на своём месте, а не чужая, как я.

Которые могли ориентироваться в темноте, чувствовали каждого врага и могли быстрее двигаться, чем мы люди могли мечтать, со своими двумя кривыми ногами.

Дома я сразу пошла спать.

Когда я закрыла глаза, я снова оказалась у старой конюшни. Но в этот раз я смотрела не на Луиса. Я смотрела на Колина, как он неподвижно стоял в серо-голубых сумерках, а летучие мыши кружились вокруг его головы чудными спиралями.

Громкое стрекотание поднималось из высокой травы, что разрослась возле забора, и наполняла вечернею тишину тоскливыми звуками. Теперь светящийся голубым мотылек отделился от своего роя и опустился на затылок Колина. Колин только улыбнулся.

Но я плакала. Я плакала, и слёзы стекали тёмными солёными ручейками с моего тела, проходили через песок, сливались в потоки и в конце концов образовывали тёмно– синее, бесконечно глубокое солёное море. Я тонула.

– Колин, я тону, – попробовала я закричать.

Луис пронзительно заржал. Но Колин ничего не сделал. Он меня не слышал. Он на меня не смотрел. Безмолвно он парил над солёным морем, которое угрожало всё поглотить. И меня в том числе. Я была так опечалена.

Птица на краю леса вытащила меня с пронзительным, но почти ласковым криком из моих сновидений. И глубокий сон, с нежной силой, похитил меня в далекую, утешительную страну.

Глава 15. Ночной танец теней

Я смущенно посмотрела в зеркало. Затем на мои ладони, на которых четко выделялись две маленькие круглые контактные линзы, потом посмотрела в окно на улицу.

Я могла видеть. Без помощи. Крутая крыша гаража резко выделялась на бирюзовом небе. Я могла даже увидеть мох на черепице, темные крапинки на штукатурке.

Впервые за много дней уголки моего рта сами по себе поползли вверх, и это была не натянутая улыбка. Я улыбнулась себе, этому существу в зеркале, больше не такому бледному, но ненакрашенному и непричесанному. Я радостно положила обратно контактные линзы в контейнер. Мне они больше не нужны. По крайней мере, не сегодня.

Что бы ни случилось с моими глазами, мне это нравилось. Ладно, вершины деревьев на горизонте всё ещё расплывались. А там дальше, на пастбище, на краю деревни, я только могла предположить, что это были коровы. Но по сравнению со всеми годами до этого, моё зрение стало сенсационным. Оно стало в прямом смысле слова просветом после небогатой событиями отупляющей недели.

Да, это снова была суббота. Впереди предстояли два дня, и я не знала, чем мне заняться. Птичий утренний концерт разбудил меня слишком рано, и я встретила рассвет, перебирая в голове аргументы, которые говорили «за» или «против» дискотеки в стиле 80-х сегодня вечером. Я старалась по возможности найти много минусов, но у меня было подозрение, что я всё равно бы туда пошла. В противном случае, мне нечем было заняться.

Колин меня выгнал. Ещё раз я не хотела с этим мириться. В этом решении нечего было менять. Пусть приглашает других девушек, а потом выгоняет их. Я больше не желала быть назойливым насекомым.

Несмотря на моё разочарование, я спрыгивала с лестницы гораздо оживлённее, чем в последние дни. Мама и папа завтракали, в виде исключения, вместе – папа был хорошо выспавшимся и отдохнувшим, мама же была скорее мертвой, чем живой.

– Контактные линзы мне больше не нужны, – объявила я в эйфории.

Папа посмотрел на меня, сомневаясь, поверх своей газеты – немного долго и внимательно. Что ему не нравилось?

– Честно, я снова могу видеть намного лучше.

Мне кажется, что в течение всей жизни я не могла видеть так хорошо. Моя близорукость привела к драме. Её обнаружили только в начальной школе. Многие месяцы никто не понимал, что я плохо вижу, до того момента, когда школьный врач не поймал меня и не провёл со мной несколько тестов. Проверку слуха я прошла с блеском. Я слышала даже то, что не должна была слышать вообще.

При тесте на зрение мои результаты были катастрофическими. Я была не только близорукой, но у меня было так же полномасштабное искривление оси в обоих глазах. Это объясняло, почему при игре в вышибалы я никогда не могла поймать мяч, а на школьных экскурсиях часто врезалась в уличные фонари и витрины. Таким образом, я обзавелась уродливыми очками, а с четырнадцати лет, наконец, получила долгожданные контактные линзы. Дорогостоящее удовольствие, потому что я теряла их в самых неожиданных ситуациях.

Папе не нужно так критически на меня смотреть. Природа одарила его глазами как у орла. Он уже приближался к пятидесяти годам, но не нуждался даже в очках для чтения. Я считала, что он должен радоваться за меня.

– Кто привёз тебя в последнюю пятницу уже во второй раз домой, Элиза? – вдруг спросил папа, подчёркнуто вскользь.

Я бросила на маму строгий взгляд, но она сделала вид, что не заметила его. Папы оба раза не было дома, когда Колин привозил меня домой, так что это она увидела его машину и, конечно же, рассказала об этом отцу.

И сам факт, что свой вопрос он не задавал целую неделю, размышляя над ним, говорил о том, что папа действительно беспокоится.

– Гм, это был снова этот парень ... э-э ... молодой человек из клуба каратэ, знакомый Бенни, – попыталась я сымитировать папину небрежность.

Слово парень подходило к Колину так же, как банановое мороженое к жареной форели.

Папа зашелестел газетой. Я почти слышала, как он перебирал в голове мысли. Но до сих пор у него никогда не было причины не доверять мне. Я вела себя перед Джени и Николь дико и невоспитанно, но это было почти всегда только шоу. Моим родителям было грех жаловаться. Тем не менее, папа опустил газету и внимательно посмотрел на меня. Казалось, его действительно что-то беспокоит.

– Молодой человек, у которого такая дорогая машина? Сколько ему лет?

Ого. Мама снабдила его всеми подробностям. Я бросила на нее ещё один неодобрительный взгляд, который она старательно проигнорировала.

– Двадцать, – сказала я и удивилась, что мне это показалось ложью.

Но ему было двадцать. Он сам мне об этом сказал. Папа издал неопределенный звук. Значит, разговор еще не подошел к концу. Я выловила пару изюминок из мюсли и разложила их на моём блюдце.

Если он спросит, происходило ли что-нибудь между нами, я могла с чистой совестью сказать "Нет". В конце концов, он, как всегда, снова поспешно от меня избавился.

– Я хочу его поприветствовать, когда он в следующий раз привезёт тебя домой, – сказал папа с непроницаемым выражением лица.

Он что, серьёзно? Я посмотрела на него испытывающе, а он не менее испытывающе посмотрел на меня в ответ.

– Я только хочу знать, кто на такой тачке развозит тебя по улицам. И это всё, Элиза. Здесь, хоть и редко, но происходят аварии. И если всё-таки что-то случается, тогда это почти всегда кончается фатально. И больше всего жертв среди подростков.

Ладно. Он волновался. И хотя во время ночных поездок с Колином я чувствовала себя странно, я никогда не волновалась по поводу своего благополучия. Он ездил спокойно, надёжно и не отвлекаясь – так, как будто он уже водил автомобиль через лес бесчисленное количество лет.

– Без проблем, – согласилась я, и папа довольно улыбнулся. – Но, скорее всего, этого не случиться. Он меня терпеть не может.

Теперь папина улыбка превратилась в ухмылку. Он мне не верил. Папа всегда придерживался мнения, что я должна быть самой красивой девочкой в округе. Мое мнение его не интересовало. По всей видимости, он так же не мог подумать, что есть молодые люди, которые плохо ко мне относятся.

Он встал, поцеловал меня в лоб и удалился к себе в кабинет. Мама чуть позже исчезла в комнате для шитья, а я должна была одна мучиться над вопросом, пойду ли я на вечеринку в стиле 80-х, на эту деревенскую дискотеку, или нет. Майке будет там, это было ясно. И она надеялась на меня. Так же Бенни, который действительно позаботился о том, чтобы мусорные бочки закрылись и, по словам Майке, организовал эту вечеринку.

Но Майке сказала, что Бенни помогает везде и всем. В клубе по стрельбе (клуб по стрельбе!?), в футбольном клубе, в театральном кружке, он также доброволец в пожарной охране. И, кроме того, он время от времени подрабатывает за прилавком. Он занимается всем, чем можно заниматься в деревне.

Моя проблема была в том, что я не знала, что надеть на эту вечеринку. Когда мы выходили с Джени и Николь в Кёльне, таких вопросов не нужно было задавать – это было само собой разумеющееся, что мы, минимум два часа до непосредственного выхода в ночные клубы встречались у одной из нас для коллективного подбора стиля.

Это было скучно, но необходимо, потому что в нашем любимом клубе был строгий вышибала. Кто не был модно одет – того не впускали, а мы следили за модой. Мы не хотели выслушивать его ужасное изречение "Это не пойдёт". Я ещё точно помнила, что на мне было надето в наш последний визит ночного клуба: мини-юбка, леггинсы, мои полусапожки на каблуках и одна из этих слишком разноцветных, с вырезом "я такая сексуальная" рубашка; к этому побольше туши и блеска для губ.

Это помогало. Хотя у меня весь вечер адски замерзал зад, а возле лодыжек был морозный сквозняк, но зато я была своя.

Но здесь? На деревенской дискотеке? На вечеринке в стиле 80-х? В любом случае, я не хотела быть посмешищем или нанести своей репутации ещё больше вреда. Озадаченно я стояла перед своим шкафом, перебирая все полочки, разбрасывая по полу несколько куч одежды поделённой на: возможно, неприметно и слишком модно, и моё настроение становилось всё хуже.

Ситуация поразительно напоминала один из моих повторяющихся кошмаров, в которых время заканчивалось, а я никак не могла найти ничего подходящего, чтобы надеть. То же самое было и теперь.

Раздражённо я захлопнула дверцы шкафа и пнула одну из куч одежды. Пожалуй, подумала я, я попытаюсь. Автобус отвезёт меня туда, а если мне не понравится, то я притворюсь, будто у меня болит голова, поймаю такси, и поеду домой.

Это пару раз сработало с Николь и Джени, когда мне надоедали шум и толпа людей. И никто не сможет утверждать, что я отделяюсь от других и считаю себя лучше них.

И сразу у меня появилась видение: плотно прилегающая чёрная футболка, мои цвета хаки кеды, и удобные, но подчёркивающие фигуру джинсы, из-за которых мне пришлось раскошелиться и заплатить 120 евро. Ко всему этому коричневый пояс с серебряной пряжкой – готово. Джинсы и футболки, в конце концов, уже существовали в 80-х.

Майке будет рада моему присутствию, а Бенни рассмотрит это, как попытку интеграции. Теперь стало как-то легче на сердце. Я поплелась в ванную и полчаса на мою голову лилась теплая вода. Первое полевое испытание на дикой природе может начинаться: Елизавета Штурм смешивается с толпой.

Майке завизжала от радости, когда она увидела меня, выходящей из автобуса. Я тоже радовалась. Это было хорошим ощущением, что тебя встречают. Майке оделась, верная стилю 80-х. Она втиснула свою квадратную задницу в голубую мини-юбку и прикрыла свои подтянутые икры преднамеренно порванными нейлоновыми колготками.

Яркая неоновая резинка держала её начёсанные светлые волосы. Выглядело так, как будто она последовала примеру Мадонны. Я проглотила свою улыбку.

– Где дискотека? – спросила я и огляделась в поисках.

– Вон же, – озадаченно ответила Майке и показала на неприметное, покрашенное в белый цвет здание. – В подвале.

Она схватила мою руку и потащила через дорогу, до того как я смогла передумать. Было около десяти часов. Последний свет дня исчез в мягких серо-зеленых сумерках, и стая ласточек пролетела, крича, над нашими головами. Теперь я могла слышать грохочущие басы, и запах никотина дошёл до моего носа.

Около кассы нас ожидал лысый, с ковбойской шляпой на затылке и трехдневной щетиной. Мы заплатили только 2 Евро и нас пропустили внутрь. Никакой проверки документов и даже ни одного усталого взгляда на нашу одежду. Так просто иногда тоже бывает.

Я пыталась не показывать своего удивления, когда мы пришли на "Дискотеку". Значит, мне нужно будет освоиться с другим измерением. И я была рада, что Николь и Дженни были далеко-далеко. Они бы тут же попятились обратно.

Заведение состояло из двух комнат, первая из которых была не больше моей спальни под крышей. Вдоль стены тянулся длинный, уютный бар, за которым, к моему сильному удивлению, сидел Тильман и ждал, когда Бенни, который нацепил на себя ужасную розовую бархатную повязку, обмотанную вокруг его поставленных вверх волос, нацедит ему пшеничного пива.

Тильман в знак приветствия поднял одну свою тёмную бровь вверх – показывая этим, что он меня заметил. Я попробовала подобно ему минималистически поприветствовать в ответ. К моему облегчению, он тоже не оделся в стиле 80-х, а был, как и я, удовлетворен джинсами и футболкой.

Вторая комната должна была, по всей видимости, представлять танцевальную площадку. Одинокий заброшенный дискотечный шар крутился вокруг себя, и пара немотивированных вспышек света сверкали на сером полу. Ди-джей, видимо, подбирал ещё компактные диски, а тем временем включил пока радио.

Майке проигнорировала мой задумчивый взгляд и подтолкнула меня к бару. Лицо Бенни засветилось, как солнце.

– Эй, Майке, Эли, рад, что вы здесь! – крикнул он покровительственно, и не успела я оглянуться, как уже держала в руке бутылку пива. И ее нужно было держать крепко, чтобы она не выпала у меня из руки, когда мы стали чокаться, выпивая за здоровье.

Так что теперь у меня снова появилась старая проблема: как сделать так, чтобы пиво исчезло? Горшков с цветами здесь не было, только две искусственные пальмы, которые дрожали в такт басов. Лукаво Майке посмотрела на меня со стороны, как будто ожидала немедленного доказательства моей способности много пить, оставаясь трезвой. Да еще и Бенни посмотрел на меня ободряюще.

Хорошо, значит нужно сделать это. Смело я подняла бутылку ко рту и сделала глоток горького пойла. Я очень старалась, чтобы мои уголки губ не опустились вниз, а поднялись наверх, и я одобрительно кивнула. Бенни засветился от счастья.

Майке захихикала. Но Майке точно видела, что глоток, который я сделала, не мог напоить и пташку. Она требовательно ударила меня локтем в бок, и я смело сделала ещё один глоток. Алкоголь, как всегда, подействовал сразу. Мои мысли расплылись, а мои кости превратились в вязкую резину.

Теперь мне уже было сложно следить за замечаниями Майке, кто в каком клубе принимал участие, знал её отца, а так же ходил в нашу школу, у кого были дети или кто хотел их иметь или каждый год на рождество наряжался дед морозом. Женщина с косичками, с сильно разлетающимися рукавами, как у летучей мыши, и в фиолетовый горошек леггинсами, присоединилась к нам, и Майке втянула её в очень захватывающую беседу о летнем празднике в этом году, который будет организовывать стрелковый клуб.

– Ой, – сказала я и сделала так, будто бутылка случайно выскользнула у меня из руки. Она разбилась на полу, а её содержимое разлилось, шипя, на грязный цемент. – Мне очень жаль, я не хотела этого, извини! – поспешила извиниться я.

– Все нормально, – просто сказал Бенни, собрал разбитое стекло с пола и сунул мне в руку новую бутылку пива. Это всё произошло так быстро, что я не успела ни отказаться, ни сбежать. Тильман широко улыбнулся.

Я отдалась своей судьбе, сделала третий мышиный глоток и понадеялась, что все выветриться. Я сделала вид, будто у меня отличное настроение. Когда Майке и женщина с косичками смеялась, я смеялась тоже, не зная, о чём идёт речь.

Ди-джей тоже не способствовал тому, чтобы я расслабилась. Он, по-видимому, придерживался мнения, что каждую вторую песню должен оповестить парой клёвых изречений, так, что с трудом поднимающееся праздничное настроение он снова и снова сам же и портил. Даже Майке не находила смешным его объявления, а меня они сводили с ума.