Текст книги "Раздвоенное сердце (ЛП)"
Автор книги: Беттина Белитц
Жанры:
Сказочная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)
Последнее предложение прозвучало горько. И я его не поняла. Он говорил загадками. Прекрасно. Два дурака нашли друг друга. Значит, это действительно был он. Колин Блекбёрн. Женоненавистный тренер каратэ, который в своё свободное время в непогоду скачет на коне в лесу. Я открыла дверь.
– Эли? – спросил он тихо.
Он выговаривал моё имя мягче, чем другие. С более открытым «Э». Почти, как Аэли, американская версия. Я остановилась и повернулась к нему. Может, скажет всё-таки дружелюбное слово? Его лицо было в тени, но потихоньку я получила представление о его примерном возрасте. Между 18 и 25, предположила я.
– Вытащи, ради Бога, пирсинг из пупка.
Я тут же стала бодрой. Я возмущённо ахнула. Он увидел мой живот – это было одно. Это я могла ещё проигнорировать. Но вмешиваться в то, какие я ношу украшения на теле – нет, здесь он зашёл слишком далеко.
– Я не знаю, почему ты так расстроена, – сказал он, прежде чем я могла дать моей досаде выйти наружу. – Ты ведь его совсем не хотела.
Теперь мне действительно не хватало слов. Как он мог такое утверждать? Он ведь меня совсем не знал.
– Я не дам никому указывать, что я должна делать со своим телом, – пробормотала я наконец. Это звучало не правдоподобно.
– Нет? Тогда я спрашиваю, почему ты себе его проткнула. Спокойной ночи, Эли. Хороших снов.
Ледяной воздух прикоснулся к моему затылку. Ещё никогда мужчина не говорил мне такое. С трясущимися коленками я вылезла из машины. Колин закрыл неожиданно быстро пассажирскую дверь и умчался. Дежавю. Я стала искать в своей памяти объяснения. Захлопывающаяся дверь ... быстро уезжающий чёрный автомобиль ... я такое уже один раз пережила. Но снова было чувство, как будто кто-то украл мои воспоминания. Я не могла ничего вспомнить.
Передо мной прыгала через дорогу жаба. Я присела и стала её разглядывать. Её толстые щёки ритмически надувались, а её золотистые глаза как будто бы точно знали, куда им направить свой взор. Через пыль к воде. Это должно быть удивительно просто вести жизнь жабы. Зимняя спячка, мигрирование, отложить икру, мигрирование, зимняя спячка. Мотая головой, я открыла входную дверь.
– Эли, наконец-то! – мама ждала меня в коридоре, руки полные сложенных коробок. – Что случилось, почему ты так поздно?
– Не спрашивай, – попросила я, вздыхая. Мне вдруг сильно захотелось зареветь. – Оставь меня, пожалуйста, в покое.
Мама посмотрела на меня задумчиво и безмятежно пожала плечами. Ну да, поздний подростковый период.
Что за ужасный вечер? Здесь что, нечего не протекает нормально? Должно всегда кончаться позором, галлюцинацией или почти смертью? Я села в гостиной и включила телевизор – о, всё хорошо видно. Наконец-то мама разобралась со спутниковой антенной.
Папа бы это никогда не сделал. Он ненавидел смотреть телевизор. Я уменьшила звук, пошаркала в кухню и засунула лазанью из морозилки в духовку. Расслабляющая усталость закралась в мои мускулы и притупила боль в моих плечах и коленях.
Я переключала, жуя, каналы, но ничего меня не заинтересовало. При этом раньше с Николь и Дженни я могла провести целые вечера перед телевизором. Раньше ... Моя старая жизнь закончилась всего пять дней назад. Но в это я не могла поверить, так же как и в тот факт, что Колин смилостивился надо мной и отвёз домой. Где он интересно живёт? В вилле? Со слугами и огромной с мраморной ванной комнатой? Что он делал здесь в деревне? Судя по его акценту, он не отсюда родом.
Мои вопросы без ответов прекратились, как только я легла в кровать и стала смотреть на глубокий серый цвет моих занавесок. Но покоя я не нашла. Я чувствовала пирсинг в моём пупке так отчётливо, как будто его только что прокололи. И вот чёрт, это тогда довольно сильно болело.
– Хорошо, пожалуйста, ты, самодовольный высокомерный придурок, – прошипела я, отбрасывая одеяло, и поплелась в ванную комнату.
Этого момента я всегда боялась. Минимум так же сильно, как и протыкать. Дрожащими пальцами я возилась с серебряным колечком, которое год назад мне навязали, и из-за которого я неохотно просила родителей (единственный комментарий папы: это твоё тело.).
Это было между нами девчонками; мы все втроем хотели себе сделать пирсинг, конечно, не просто что-то, а иное, никак у всех. Но, в конце концов, и для пирсингов установлены творческие границы, и так я выбрала для себя маленькое колечко с бриллиантом в пупке, и мне понадобились недели, чтобы к нему привыкнуть.
Но когда я, наконец, привыкла, и пупок стал снова нормального здорового цвета, я предусмотрительно не трогала его, чтобы не мешать спокойствию. Колечко принадлежало мне, не имея при этом никакого значения. Ведь не смотря на различные футболки, оставляющие живот открытым, мне не сильно нравилось показывать обнажённую кожу, которая никого не касалась.
После двух минут возни и грубых ругательств, в которых я желала Колину бубонную чуму на его яйца, колечко выскользнуло с лёгким потягиванием из его тёплого гнезда. Звеня, оно упало в открытый сток в ванне и исчезло.
– Прощай, – сказала я устало.
Потом я пошла в свою комнату, чтобы вытащить список потерянных вещей из ящика прикроватной тумбочки.
"День 3: мой пирсинг".
Потому что я точно знала, что не попрошу папу раскрутить сточную трубу, чтобы спасти его. Я действительно не хотела его. И я страстно ненавидела Колина за то, что он это знал. Или просто предположил и попал в точку.
После колебания я добавила: моя гордость. Но была ли у меня когда-нибудь гордость? Сон пришёл быстро. Почти не заметно до меня донёсся уже знакомый шёпот, прежде чем я провалилась в темноту.
– Видишь. Ничего не случилось.
Глава 6. Проблеск надежды
На следующее утро царила сияющая солнечная погода, а папа страдал от мигрени. Из-за этого мама переместилась в швейную комнату. Так как мне нужно было в школу только к третьему уроку, я воспользовалась редкой возможностью позавтракать с ней и понаблюдать за ней утром, когда она, в виде исключения, была бодрой и доступной для общения. Она испекла круассаны и открывала банку домашнего клубничного джема.
То, что я практически не разговаривала, ей не мешало. Она была охвачена стремлением что-то предпринять, и я тоже чувствовала себя бодрой и отдохнувшей. Разумеется, я старалась не думать о своем вчерашнем плене в спортзале, а также о запутанных снах, которые посетили меня под утро.
Во сне я искала кричащую птицу и могла забираться на деревья и бегать по ледяным ручьям, не чувствуя усталости и боли, но я не нашла птицу и была разочарованна.
Со смесью тоски и опасения мама посмотрела наружу в сад.
– Я попытаюсь сегодня достать пиретрум девичью и посадить грядку. Вероятно, это поможет ему, – она была погружена в мысли о папиной мигрени.
Из пиретрум девичьей мама варила отвар, который должен был помочь папе от мигрени. Но ему ничего не помогало. Только плохая погода и темнота.
– Но смотри, чтобы они не сожгли тебя когда-нибудь, как ведьму, – пробормотала я и почти подавилась своим круассаном.
– Ах, Эли, оглядись вокруг, здесь скорее бросилось бы в глаза, что вообще не заботишься об огороде, – улыбнулась мама удивленно.
И она была права. Соседние сады были роскошными, но намного более ухоженные по сравнению с маминым произведением и более симметричны. Более аккуратные.
– Я быстренько загляну к папе, – решила я и встала.
– Возьми с собой чашку чая для него, – попросила меня мама и сунула мне в руки поднос. На мысочках я прокралась к спальне моих родителей и тихо постучала.
Папа сидел, выпрямившись, на кровати с толстой папкой на коленях и удивительно большим пакетом со льдом на голове. Жалюзи были полностью опущены, так что даже крохотная полоса света не могла проникнуть в помещение, но на ночном столике горела белая свеча. Мне было неясно, как он мог изучать документы с пульсирующей головой.
– Заходи, Элиза, – крикнул он, улыбнувшись, быстро закрыл папку и позвал меня к себе, махнув рукой.
– Тебе не кажется, что постепенно это становится неприколько, когда у мужчины мигрень? – пыталась я развеселить его.
– О, мне уже немного лучше, – сказал он оптимистично.
Я не поверила ни единому слову, так как видела, что его мучают боли. И почему-то он казался голодным. Я поставила чай на его ночной столик и присела на край кровати. Как всегда я не могла этого понять: мой папа, медведь-мужчина, сильный, атлетичный и высокий, и тут мигрень.
Его улыбка исчезла, и он внимательно посмотрел на меня.
– Как идут дела в школе?
Лучше всего я сказала бы ему правду: "ошеломляюще". Но я не хотела заставлять папу волноваться. Я попробовала сказать что-то среднее.
– Ну да, пожалуй, мне еще надо адоптироваться. Но одна девушка из класса французского очень милая.
Теперь папа снова улыбнулся и одновременно вздрогнул. Глубоко выдохнув, он приложил пакет со льдом ко лбу.
– Видишь, кто-то, как ты, быстро находит контакт, это мне было ясно, – сказал он хрипловатым голосом.
Почему тогда у меня такое чувство, он сам не верил своим словам? Я еще никогда не налаживала быстро контакт. И папа, собственно, знал об этом.
– Хорошо, пап, мне надо идти. До вечера! – я подарила ему быстрый поцелуй в холодный лоб и поторопилась успеть на автобус.
Два урока химии и два часа французского, с этим я должна была справиться. Мне нужно было следить только за тем, чтобы не встретиться с Лолой и Надин. Лучше всего мне спрятаться во время перемены снова в туалете.
Автобус был пустым. Я целеустремленно держала курс к заднему сидению и прислонилась к окну.
– Ах! – вырвалось у меня, когда начал вибрировать карман моих брюк и я услышала так долго ожидаемый звук. SMS! Мой мобильный телефон снова работал. Мое сердце застучало быстрее, наконец, сигнал и сообщение из Кёльна.
"Привет, сладкая, мы приедем навести тебя в воскресенье. Николь получила свои права! Возможно, мы могли бы сходить в кино. Школа нервирует, ты ничего не пропускаешь. Мы будем в пятнадцать часов у тебя! ЛТ, Дженни."
ЛТ. Люблю тебя. Какое сумасшедшее сокращение, подумала я и вспомнила о своем первом ЛТ, которое я с крайним отвращением набрала на клавиатуре. Но это было одно из правил игры.
"Если я люблю кого-то и хочу сказать ему об этом," – мечтая, думала я, пока зеленый, солнечный лесной мир проносился мимо меня: "я бы не сокращала слова."
Конечно, мне нравились Дженни и Николь, даже очень, мы были вместе каждый день.
Но любовь? Это было для меня чем-то большим, чем вот это. Кого я вообще любила? Маму, папу и Пауля. – Эх, Пауль, – прошептала я. На мгновение я чувствовала себя слишком одинокой. Мои бабушки и дедушки умерли. С тетей и дядей мы практически не общались. Когда-то мама умудрилась рассориться со своими братом и сестрой на всю жизнь.
Папа был единственным ребенком. Я даже не знала своих двоюродных братьев и сестер. Почему же тогда Пауль тоже пытался отдалиться... Но как всегда я утешала себя мыслью, что он так или иначе ушел бы, когда ему исполнилось бы двадцать. Три года назад. Поэтому это не играло больше никакой роли.
Я сконцентрировалась на моем мобильном. "О, я очень рада" – напечатала я и снова стерла. Это звучало так старомодно. "О, как круто!" – ухмыляющийся смайлик. Уже лучше. "Как раз еду в школу." – что еще. "Скучаю по вам." – нет. Стереть. "Miss U.*"
* скучаю по вам. (англ.)
Я сделала глубокий вдох. Но если она так написала, я тоже должна сделать это. "ЛТ, Лесси".
О Боже. Лесси. Как я могла это так долго терпеть? Первые два урока прошли спокойно и ничего не происходило. Когда прозвенел звонок, я листала книги и тетради, пока в помещении не осталось никого, кроме меня.
В окно я видела, что Лола и Надин поудобнее устроились на скамейке во дворе. Хорошо, значит, туалет свободен для меня. Но, когда я, переводя дух, повернулась, передо мной стоял Бенни.
– Привет, Эли. Все хорошо? – спросил он, пристально смотря на меня.
– Да, все прекрасно, – быстро ответила я и попыталась протиснуться мимо него.
– Лотте считает, что видела тебя вчера вечером! – крикнул он мне в спину. Я ускорила шаги. – В спортзале! – о нет. Значит, я была недостаточно быстрой.
– Это должно быть ошибка! Я была дома, – соврала я и открыла дверь в женский туалет. Я со всей силы хлопнула дверью. За всю свою жизнь я никогда не врала так много, как за последние два дня. Медленно я привыкала к этому.
– Ах да? – Майке проворно и, ухмыляясь, вышла из кабинки, застегивая пояс на ходу. – Хе, мне ты спокойно можешь рассказать. Бенни говорил, что Лотте видела тебя, как ты убегала из мужской раздевалки.
Да, слухи разносились по деревне великолепно. Небрежно Майке подержала кончики пальцев под краном и снова отдернула их, прежде чем вода намочила их.
– Я не сбегала, – сказала я достойно. – Просто заблудилась. И у меня не было желания объяснять Лотте, что я делала между мужскими душевыми.
– Но это весело? – хихикала Майке.
– Да, очень весело. Ха-ха. А что там делала Лотте?
– Живот, ноги, попу, – конечно. Живот, ноги, попа. – Собственно, я тоже с ней на этом курсе, но у меня болела голова. А ты что ты вообще там делала? – спросила Майке заинтригованно.
– Я искала свой мобильник, так как забыла его там, – о, звучало очень даже нормально. Слишком нормально для этого вечера. – Он же, впрочем, лежал в мусорном ведре, – добавила я важно. И я бы очень хотела узнать, кто бросил его туда.
– Очередная мальчишеская выходка, вероятно, – предположила Майки, пожимая плечами.
– Ну, по крайней мере, странный карате-тигр нашел его и вернул мне. Он тренировался там совершенно один. В темноте.
Майке остановилась. Ее глаза сузились.
– Колин?
Я вопросительно подняла плечи и ничего не сказала. Она знала его. Я расчесала волосы и вытерла тушь в уголке глаза.
– Высокий, худой и страшный, как ночь? – спросила она холодным голосом.
– Без понятия, – сказала я безразлично, пока мое сердце сделало небольшой скачок. Ужасный? Поэтому ли он скрывал лицо?
– Забудь, ты не получишь у него тренировки, – жестко проговорила она.
– Это был бы мой кошмарный сон, – ответила я. Звучало достоверно, и Майке решительно улыбнулась.
– Он уже долго преподает каратэ? – спросила я как можно более равнодушно.
– Нет, насколько я знаю, только первые пару лет. Не имею ни малейшего понятия, из какой дыры он выполз.
От мысли, что Колин выполз из какой-то дыры, я не удержалась от невольного смешка.
– Он хорошо знает своё дело, не так ли? – задавала я вопросы, но не смотрела на нее.
– Пфф, – пренебрежительно произнесла Майке. – В его возрасте уже черный пояс... Это же просто невозможно. Никто и никогда не смог бы получить его правильным путем. Он определенно купил его или добился ложью.
Я задалась вопросом, как можно добиться ложью черного пояса, так как в первом же бою правда вылезла бы наружу. Колин определенно не выглядел, как будто он мог кому-нибудь или чему-нибудь проиграть.
– Он не пьет, не помогает в организации праздников, – травила Майке дальше и неподвижно наблюдала, как я пыталась разгладить несколько упрямых прядей за ушами. – Я знаю это от Бенни. Но они хвастаются им. Поэтому никто ничего не говорит. И если им очень повезет, он устраивает показательный бой во время спортивного бала. Но если попытаться с ним потом поговорить или пожелать до этого ему счастья... Даже c Евой он обращается как с ничтожеством, а у нее все-таки есть коричневый пояс. Для него никто не достаточно хорош, – не унималась Майке в своем с нотками черного юмора анекдоте о жизни сообщества с участием или без участия Колина Блекбурна. Кто его знает, что этот парень ей сделал. В обычной ситуации я бы поставила на отвергнутую любовь. Но неприязнь Майке была настоящей и шла из самого сердца. Я определенно чувствовала это.
– Чем ты вообще занимаешься в свободное время? – спросила я, чтобы остановить эту тираду ненависти. М
айке съежилась, как будто я испугала ее. Затем вернулась на ее лицо доверчивая ухмылка.
– Хм, у меня есть идея! – выкрикнула она с довольствием. – У тебя есть время в эту пятницу? В пятницу мы едем кататься верхом. У моего дедушки есть несколько пони, которые стоят за деревней в лесу. Верховая езда – самое разумное, чем ты можешь заняться здесь, если только ты не собираешься вступить в группу по стрельбе, но ты же не хочешь, правда?
Я молча покачала головой. Пони. Верховая езда. О, нет. У меня было достаточно неудачных поездок верхом. Если бы я только держала свой рот закрытым. И кто собственно были "мы" ?
– Майке, я не знаю...
– О, все же мы сделаем это. Там ничего не может произойти, они все совершенно милые. Правда.
Совершенно милые. Так же, как собаки, которые хотят только поиграть, а затем висят, вцепившись в горло. Прозвенел звонок. Нам нужно было возвращаться на занятия. Майки покровительственно толкнула меня в бок.
– Если ты пойдешь, я скажу Бенни и Лотте, что тебя действительно не было в раздевалке. Я придумаю хорошее алиби. Договорились?
– Ну, хорошо, – вздохнув, согласилась я с болью. Я все еще могла отказаться. Или просто не пойти туда. Но я не хотела задеть ее за живое. Кроме того, ее предложение освободить меня от Бени и Лолы было слишком заманчивым.
На следующий день наш учитель биологии отправил нас в лес. Экскурсия. Во время распределения по два человека я осталась последней. Другого я и не ожидала. Господин Шутс сжалился надо мной, чем мой статус воображаемой карьеристки был закреплен окончательно.
Но я ценила то, что могла ограничиться в беседе самым необходимым: факты и простая вежливость. Я всегда могла поддерживать контакт со взрослыми. Даже почти лучше, чем с ровесниками.
Постепенно я расслабилась, хотя погода снова ухудшилась, и снова и снова на бледное солнце надвигались толстые облака. Как только небо потемнело, подул прохладный, настойчивый ветер. Господин Шутц вел нас спокойно и целеустремленно через темно-зеленый лес, в котором пахло мятой и влажной листвой, через поля и узкой тропинкой вдоль бурлящего ручья.
После двух часов кости так болели, что я тосковала по окончанию уроков и радовалась, что могла сесть в автобус. С нашего прибытия в неизвестно куда один физический вызов следовал за другим. Из-за волнения я едва ли могла позавтракать утром и теперь была яростно голодной, как будто в моем пустом желудке завелся дикий зверь.
"Наконец-то выходные", – подумала я устало. Первая школьная неделя осталась позади. У меня была встреча с Майке в следующую пятницу, которую я, вероятно, отменю, но все-таки встреча была. А в воскресенье Дженни и Николь приедут в гости. Я чувствовала себя раздавленной и выжатой, но было кое-что, чему я могла порадоваться. И я держалась за это.
Субботу я провела с мамой на разных строительных и садовых рынках, которые она покидала крайне недовольно и ворча про себя, так как не находила то, что искала. Все же багажник универсала после нашей одиссеи, был заполнен так, что трещал. Во второй половине дня я пыталась перекапать с ней тяжелую, влажную землю под жесткой травой. Мне было неясно, как можно было делать что-то подобное добровольно.
Было слишком тепло, мы потели, и через полчаса у нас появились мозоли на руках. Садовая работа выматывала меня, я устала, как собака. Во второй раз я быстро заснула вечером и спала так крепко, что следующим утром я не могла сказать, о чем был мой сон.
Мне вообще что-нибудь снилось? Обычно мне всегда что-то снилось. Я просидела полчаса на краю кровати и перерыла мою голову, вспоминая обрывки снов. Я не нашла ничего, кроме старых отрывков: сны, в которых я часами искала туалет и ходила по школе наполовину одета.
Я должна была себе признаться, что разочарованна. Хорошо, кошка согрела младенца. Он был не совсем один. Но все равно я бы охотно еще раз вернулась в этот сон. На какой-то момент я спросила себя, выжил ли ребенок.
– О, госпожа Штурм, это был только сон. Только сон! – сказала я громко сама себе.
Несмотря на то, что я снова ощущала приятную усталость, я помогла маме после завтрака испечь яблочный пирог (совершенно новое поле действий, раньше я умела только включать микроволновку и разогревать пиццу в духовке), приняла душ, высушила волосы и в ужасе поняла, что едва ли осталось время надеть что-то особенное или накраситься. Быстро я нанесла тушь, наложила блеск и завязала волосы на затылке.
Дженни и Николь могли появиться в любой момент. Не слышала ли я уже звук машины? Перепрыгивая через ступеньки, я отважно бросилась с лестницы вниз и понеслась на улицу во двор, где как раз остановился маленький шикарный автомобиль.
– Господи, бедняжка, куда тебя засунули? – крикнула Николь с сожалением, обняв меня так крепко, что почти нечем стало дышать, и завершила приветствие двумя воздушными поцелуями.
– Мы уже думали, что заблудились и никогда не доберемся, – засмеялась Дженни. Такая же процедура: объятия, воздушный поцелуй справа, воздушный поцелуй слева. Пока выполнялись все эти действия, у меня снова было это приглушенное чувство, что за мной наблюдают тысячи любопытных глаз позади закрытых занавесок.
– Итак, вот этот дом, – сказала Николь и повернулась вокруг своей прекрасно сформированной оси. Как я, когда неделю назад приехала сюда. Теперь я была той самой, кто стоял во дворе в джинсах и кофте с капюшоном, а Дженни и Николь одновременно начали замерзать в своих стильных шмотках.
– Давайте зайдем внутрь, – предложила я им, так как данная ситуация становилась для меня не приятной. Так как скоро эти двое поймут, что я оказалась в голой пустоши. И хотя я не выбирала эту пустошь, но все равно стеснялась её. Я провела их вокруг дома в зимний сад. Дверь была открыта. Спешно я откинула темные шторы и подняла жалюзи. Мама работала на своих грядках и кивнула нам.
– Привет, девочки! – она поднялась, расправила руки и закричала: – Разве здесь не прекрасно?
О, мама. Газон был на половину перекопан и выглядел, как кладбище после землетрясения, рядом только огороды соседей, на другой стороне поле, а над нами уже знакомо пасмурное небо – что, во имя Бога, она видит здесь прекрасное?
Я закатила глаза, на что Дженни и Николь тихо захихикали. И я застеснялась еще больше, так как мама выглядела при этом очень счастливой в своем грязном садовом фартуке, собранными наверх локонами и парой отвратительных, лилового цвета садовых перчаток, вероятно наследство от бабушки.
Кофейный столик был уже накрыт и яблочный пирог почти убил меня своим соблазнительным запахом.
– Присаживайтесь, – предложила я Николь и Дженни. Я надеялась, что они прекратят разглядывать древний стол, который мы привезли из Швеции.– Мама испекла пирог, что вы хотели бы выпить, кофе? – конечно кофе. С большим количеством пенки.
– Эм, Лесси, ты... мы заехали в Макдональдс, когда ехали по автобану, мы были так голодны. Я хотела бы только кофе, – сказала Дженни извиняясь. – С сахарозаменителем.
– Я тоже. Если я сейчас съем кусок пирога, я снова прибавлю в весе, – присоединилась к ней Николь.
– Итак, я съем кусочек пирога, собственно, я сама его испекла и умираю от голода, – ответила я грубее, чем планировала. "Возьми себя в руки, Эли", – отчитывала я себя, пока включала кофемашину. "Это твои лучшие подруги. И если бы ты была с ними, ты бы тоже съела картошку фри и выпила свой молочный коктейль.
Воцарилось молчание, когда я за обе щеки уплетала свой яблочный пирог, а две другие вежливо попивали кофе. Дженни осматривалась вокруг и делала вид, что заинтересовалась обстановкой. При этом это была та же мебель, что и в Кельне.
– Веселове, совместное кофепитие, как раньше в детстве на праздновании дня рождения, – ухмыльнулась Николь. – Чем мы займемся потом?
– Будем разбивать горшок со сладостями с закрытыми глазами, – ответила я с сарказмом, и мне самой захотелось отвесить себе пинок под зад. Почему, собственно, они не спрашивали, как я провела прошедшие дни? Как дела в школе? И что я еще пережила?
– Знает ли кто-нибудь, что идет в кино? Здесь же есть кинотеатр, правда? – Дженни попыталась спасти положение.
Ах, теперь еще это. Я нашла его с помощью ежедневной газеты утром, и результаты просто обескураживали.
– Ближайший кинотеатр находится в Альтенкирхене, нужно полчаса, чтобы добраться туда. И первый показ начинается в 19 часов.
– И что показывают? – спросили обе одновременно.
– Сумерки, – мы уже смотрели их несколько недель назад в Кельне. И даже не один раз.
– А еще?
– Ничего. У кинотеатра только один зал. Сорри.
Николь и Джени пытались спрятать свое разочарование. Это совершенно не удалось. Кино в воскресение – наша святая традиция. Что еще можно было делать в воскресенье? По субботам мы гуляли, утром воскресенья отсыпались, готовились к школе и затем встречались, чтобы пойти в кино.
После смущенного кофепития я показала им свою комнату, что все же вызвало у них несколько воодушевленных криков.
– Эй, здесь можно устроить настоящую вечеринку! Безумие!
– Конечно, если для этого есть люди, – пробормотала я.
– Ты уже с кем-нибудь познакомилась? – Дженни заговорщицки усмехнулась. О. Теперь на очереди была тема о парнях. Критическая тема, потому что Николь всего несколько недель, как разошлась с Тимом и сейчас ненавидела всех мужчин. И поэтому меня ещё больше удивило, что она покраснела и незаметно для меня начала рыться в моих компакт-дисках, которые она так и так знала все наизусть.
– Вообще-то нет, – уклонилась я.
– А что здесь за парни? Есть классные типы? – не сдавалась из любопытства Дженни.
Хм.
Бенни был привлекательным, конечно, но с ним я испортила всё за пять минут. Колин не был парнем. Колин был не подлежащим обсуждению. Колина было так трудно описать, что я даже не хотела это начинать. Кроме того он, по словам Майке, был уродом.
– Я не знаю, скорее всего. Посмотрим.
Обе шатались по моей комнате туда-сюда, как запертые пантеры в зоопарке. Они были здесь точно не в своей тарелке. В тоже время у меня было такое чувство, что меня оценивают. Я у них вызывала жалость. Я это точно чувствовала.
Мобильный Николь запищал. У неё была связь? Это подло. Она сразу же выловила его из кармана брюк, и снова на её щеках промелькнул румянец. Погружённая в размышления она опустилась на мой диван и лихорадочно нажимала на кнопки. Я вопросительно посмотрела на Дженни. Наша телепатия между нами ещё работала.
– Она снова влюблена. Может, что-то серьёзное, – прошептала она мне.
– Я его знаю?
– Тоби, из тринадцатого. Конечно, ты знаешь его. Он гулял с нами пару раз.
– Ах, этот ..., – сказала я вскользь. Как раз он. Тобиас, который угощал меня напитками, а на одной поездки в такси домой, облокотился на моё плечо, и который утверждал, что очень жаль, что именно я переезжаю. Так, значит, ему было не трудно быстро найти утешение.
Или я себе всё с ним только вообразила? Всё это время я чего-то не видела? Николь продолжала дальше восторженно нажимать на кнопки на её мобильном, при этом ей на глаза упала прядь чёлки. Пока Дженни меня убеждала и выкладывала мне эксклюзивные детали, которые я никогда не хотела бы услышать, я беспрерывно сравнивала Николь с собой. Да, у неё грудь была больше и глаза тоже. Ресницы длиннее. Она умела лучше краситься. Скорее всего, также и лучше танцевать ...
Я механически отвечала Дженни и иногда смеялась, и от смеха у меня болело всё лицо. Наконец Николь закончила свой SMS-сеанс и подошла к нам с разгорячённым лицом.
– Парни встречаются уже сегодня вечером в Миллерс поиграть в бильярд. Он спрашивает, придём ли мы тоже.
"Он! Скажи же Николь, я уже и так знаю", – подумала я.
– Да почему бы и нет! – облегчение Дженни было довольно очевидным. И сразу она виновато добавила: – Ты пойдешь с нами, Лесси?
Старая привычка или слабая попытка вежливости?
– И как же я вернусь потом домой?
– Разве здесь не ездит поезд, или что-то в этом роде?
– Железнодорожная сеть закрыта с пятидесятых годов. А такси из Кёльна до Кауленфельда я не могу себе позволить.
"Кроме того, я очень устала, у меня была тяжёлая неделя. О которой никто из вас меня не спросил", – добавила я укоризненно в мыслях. На прощание – они захотели сразу выехать, потому что, в противном случае, они опоздают к парням, и это было, конечно, не позволительно – снова были воздушные поцелуи в правую и левую щёки, но мои объятья были менее искренними. И, когда машина завернула за угол, моя улыбка замерла на лице. Я разозлилась, но прежде всего у меня было такое чувство, что меня обманули.
Одна неделя – всего одна неделя и я превратилась из лучшей подруги в создание, которое нужно пожалеть. Надоедливый внутренний голос сказал мне, что нужно было об этом догадаться. В конце концов, это была я, кто в прошедшие недели всё больше отдалялся от них.
Я была не уверенна. С одной стороны я так сильно скучала по Кёльну, что было больно, и нужно было поехать с ними, с другой стороны – у меня была едкая ненависть к парням, мобильникам, макияжным принадлежностям, шикарным кинозалам и закусочным.
Потому что всё это были вещи, о которых я думала, что знала всё, а теперь выяснилось, что они мне здесь не пригодятся. Я даже не знала, как выглядели парни в моём новом классе, потому что никогда не поднимала глаз от своих книг.
– Эли, звонит телефон! – мамин голос вывел меня из моего сердитого транса. О, точно Николь и Дженни, которые что-то забыли. Всё ещё рассерженная, я взяла телефон из маминой, покрытой землёй руки.
– Да? – пролаяла я в трубку.
– Елизавета? Это ты? – Ой. Голос парня. И между прочем приятный.
– Бенни? – выговорила я, внезапно поняв, кто это.
– Да, это я. Привет, Эли. Я только хотел спросить, не хотела бы ты с нами вместе посмотреть DVD и съесть пиццу. – Посмотри-ка, здесь в лесу есть DVD-плеер. Я была так смущена, что не знала, что сказать.
Съесть пиццу.
– Эли? Ты ещё там
– Да, я … я думала, что я тебя оскорбила и всё такое, – заикалась я.
– Ах, это давно забыто. Мы здесь незлопамятные.
Несмотря на моё несчастье, я ухмыльнулась. Бенни снова заступался за людей из Вестервальда.
– Хорошо, спасибо. Но я весь день была на ногах и до не давнего времени у меня были гости. Я ужасно устала. – И я никогда не смогу просто так есть пиццу и смотреть фильмы с чужими парнями (и девицами).
– По твоему голосу слышно, что ты измучена, – сказал Бенни задумчиво. – Всё в порядке? – Если бы я сказала сейчас нет, я бы разревелась.
– Я просто сильно устала. Была довольно напряжённая неделя.
– Конечно, – сказал Бенни. – Но ты ещё привыкнешь. – Это звучало, как угроза.
– Да, я тоже так думаю, – ответила я механически. – И Бенни, спроси меня об этом, пожалуйста, ещё раз, хорошо? – Последнее в этот момент я действительно имела в виду. Но я также знала, что этого никогда не будет. Я просто это знала.
– Конечно, с удовольствием! Тогда хорошего вечера и до завтра. Увидимся в школе! – Я положила трубку. Мама подстерегала меня, как безмолвная тень. Я потихоньку развернулась, и её полный ожидания взгляд замер, когда она увидела выражение моего лица.