Текст книги "Легенды Приграничья (сборник)"

Автор книги: Бертрам Чандлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

– И вы думаете, что Макилрайт сможет это сделать? – спросил я.

– Я уверен, что Макилрайт сможет это сделать, – заявил он.

– Но следует ли Макилрайту это делать? – спросил старый Райнер.

– Становитесь религиозным на старости лет, док? – фыркнул Халворсен.

– Нет, но…

– Даже вы не сможете надолго продлить мне жизнь, – заметил Халворсен. – А когда я найду ключ, я буду рад уйти.

Инженер, в сопровождении Кресси, протолкался в маленькое помещение. Он сейчас был больше похож на неандертальца, который только что грохнул врага камнем, а не на ученого, который только что решил сложную проблему – его триумф был очевиден.

– Взлетайте, когда хотите! – крикнул он. – Дело сделано! Взлетайте, когда хотите!

Я взглянул на Леону. Ее лицо было бледным, и мне показалось, что ее губы произнесли: «Нет!» Но если она и сказала что-то, ее слова были заглушены триумфальными воплями Халворсена, Макилрайта и Кресси.

Я поднял корабль; сверкание его выхлопа отражалось от ледяного поля внизу, но все равно это отражение было не таким ярким, как сияние северного неба. Я поднял его, провел мимо потоков и завихрений холодного огня, бледного огня и розового огня, и огня такого оттенка пурпура, который не носил ни один император. Я вывел его в пустоту, в черноту – и датчики поверхностной температуры сказали мне, что Космос в этом регионе был далеко не вакуумом.

Леона молча сидела сбоку от меня. Немного дальше сидел Халворсен, радостно хихикая над показаниями своего фантастически чувствительного индикатора близости масс. Я взглянул на него с отвращением; он снова напомнил мне неприятную маленькую серую обезьяну, занятую какой-то пустой возней. «И Макилрайт, – подумал я, – из той же породы, горилла, горилла с мозгами, и с теми же обезьяньими чертами характера»… Я повернулся, чтобы взглянуть на Леону, и вспомнил старую пословицу: Любопытство сгубило кошку. «Если любопытство Халворсена сгубит мою кошку, – подумал я, – то я отвинчу его чертову башку».

– Вы сели на поток, Меррил! – завопил Халворсен. – Вы действуете прекрасно!

– И что мне делать дальше? – спросил я.

– Отключите реактивный привод, как только будете готовы. Включайте Манншенна.

«Ничего не может случиться, – думал я. – Ничего такого не произойдет. Не верю, что что-то может случиться».

Я отключил привод, почувствовал, как напрягся ремень безопасности, когда псевдо-гравитация, создаваемая ускорением, внезапно пропала.

– Привод Манншенна готов? – спросил я.

– Привод Манншенна готов! – послышался ответ Макилрайта по интеркому.

– Привод Манншенна включить! – приказал я, перекидывая тумблер. Я услышал знакомый вой разгоняющихся гироскопов, почувствовал головокружение и потерю ориентации во времени, а также в пространстве, по мере того как росло темпоральное поле. Я посмотрел на экран кормового обзора, ожидая, что звездное поле позади, представлявшее собой Галактику, подвергнется знакомой трансформации и превратится в кошмар тополога необычайных расцветок.

Вместо этого оно… исчезло.

Впереди было белое сияние, оно окружило нас…

Впереди…

О себе могу сказать, что у меня хватило присутствия духа воздержаться от использования ракет. Привод Манншенна все еще был включен, и любое изменение массы корабля могло иметь катастрофические последствия, пока работали эти сумасшедшие гироскопы. Я воздержался от использования ракет, положившись на стабилизаторы. Само собой, они не должны были бы действовать – корабль находился в безвоздушном пространстве (или это было не так? ), – но они действовали. Мы отвернули от светящейся стены, столкновение с которой казалось неизбежным, понеслись дальше и… вверх? Но каждому школьнику известно, что в Космосе нет ни верха, ни низа.

– Я поворачиваю корабль, – сказал я. – Поворачиваю. Мы выходим отсюда так же, как и вошли – но вам лучше сказать Макилрайту, чтобы он переключил привод на обратный ход.

– Почему? – спросил Халворсен, но он не стал оспаривать мое решение повернуть.

– Потому что я не желаю быть выброшенным обратно в Галактику в виде свободных, отдельных атомов водорода, вот почему.

– Откуда вы знаете?

– Это предположение, но, думаю, оно недалеко от истины…

Я старался удерживать корабль по центру огромного, закручивающегося, светящегося белого тоннеля, но даже и в этой ситуации думал о том, что же произошло. Может быть, из-за сдвига по измерениям произошло огромное увеличение размеров? Должно быть, так, но объяснение этого факта я с радостью оставлю физикам, если они в состоянии будут поверить нашим рассказам и если когда-нибудь их услышат.

Я слышал, как Халворсен возбужденно бубнит в интерком, слышал ответы инженера. Я осознал, что гул гироскопов стих и возобновился на немного другой ноте. Впереди был свет, – но это было уже не стерильное белое свечение, это было огромное поле Галактики, искаженное до неузнаваемости, светящееся мириадами цветов – но все же это была Галактика.

Несмотря на всю красоту, я теперь знал, что это такое, и Леона, моя когда-то фанатически помешанная на чистоте Леона тоже знала, что это такое. Ее губы изогнулись в знакомой гримасе отвращения, и затем, совершенно внезапно, она начала всхлипывать. Прерывающимся голосом она заявила Халворсену:

– Вы испортили все, для всех. Как приличный человек может жить в этой Вселенной после того, что вы обнаружили? Как мы сможем вынести эту… грязь? – ее всхлипывания становились истеричными.

Я пораженно уставился на нее. Уже было заметно огрубление тонких черт ее лица, легкое искажение прекрасных контуров тела, предвещающее внутреннюю опустошенность, которую она до сих пор так крепко держала в узде. «Это все неважно, – хотелось мне сказать. – Это все ничего не значит, Леона, ты – это по-прежнему ты, а я по-прежнему я, и мы есть друг у друга». Но я знал, что это неправда. Я действительно остался самим собой и без усилий мог вернуться к своим плохим привычкам; Леона же никогда не будет прежней, и мы оба это знали.

– Что она имеет в виду, Меррил? – спросил Халворсен.

Моя рука задержалась над переключателем, который, как я надеялся – надеялся ли? – вернет нас в нормальное пространство и время, к прекрасным мирам, населенным людьми, к мирам, которые мы когда-то считали прекрасными, когда-то, давным-давно. «Но я не придурок», – подумал я. Я произвел переключение и механически занялся вычислением нашей траектории до Полярии.

– Что она имеет в виду? – снова спросил Халворсен.

– Вы знаете, – кратко ответил я. – Вы знаете. Я уже говорил вам когда-то. Я говорил, когда впервые вас встретил, в порте Форлон. Помните? Когда вы заявили, что хотите знать все, я вам сказал, что уже сообщил вам все, что только возможно знать…

– Халворсен, не слишком-то мудрая обезьянка, – усмехнулся я. – Халворсен, Внешний король! Вы нашли свой ключ, Халворсен, не правда ли?

Внешний ключ!

Поймать звездный ветер

Поймать звездный ветер

Часть 1
ЭкипажГлава 1

Он был старым и усталым, наш «Дракон Приграничья», а после этого, последнего путешествия, и мы ощущали себя такими же. Складывалось впечатление, что кораблю был известен поджидавший его унылый и безрадостный конец, а он пытался предотвратить неизбежное и закончить свои дни красиво. Хотя, о какой красоте может идти речь, когда дело касается обветшалого грузовоза класса эпсилон, неоднократно сменявшего хозяина здесь, на краю Галактики, на границе тьмы.

К счастью для нас, погибнуть красиво кораблю не удалось.

Когда мы покидали Гроллор, к примеру, одновременно начал глючить компьютер отсека управления, и вышел из строя насос главного двигателя. Если бы второй помощник не сделал неверных расчетов, наша нестабильная орбита привела бы к такому катастрофическому входу в слои атмосферы, что единственным выходом стало бы применение спасательных шлюпок, пока это еще возможно. Однако ошибки, сделанные навигатором и его компьютером, привели к тому, что мы встали на прекрасную устойчивую орбиту, и в нашем распоряжении оказалось достаточно времени для ремонта.

Потом беда случилась с атомным реактором и с Манншеннским двигателем. Если вы не знаете, что это за двигатель такой, объясняю: это такая штуковина, находясь рядом с которой точно не знаешь, полнолуние сегодня или прошлый четверг. И вот, когда это чудо техники разладилось, Кэссиди, наш главный инженер по двигателям, вдруг потерял контроль над атомной печкой. По счастливой случайности, поток радиации не обрушился на членов экипажа. Он был поглощен контейнерами с водорослями. После чего мутировавшие растения взбудоражили всю колонию, нарушили кондиционирование воздуха и вывели из строя очиститель воды. Большая часть водорослей погибла, но выживших оказалось достаточно, чтобы дать начало новой колонии.

Затем произошел еще ряд подобных случаев, время «Дракона Приграничья» было уже на исходе. Взять, к примеру, трубу на обшивке, которая треснула хоть и не в полете, но, к несчастью, в порту Граймсе, на Тарне, где легче стартовать на неисправном корабле, чем поменять крыло.

Потом случилась еще одна неприятность с насосом двигателя, и это заставило нас все же остаться для ремонта на этой планете, где нам пришлось сполна испытать на себе все прелести тропического урагана. К счастью, процедура по усмирению таких атмосферных неудобств записана в «Сборнике инструкций и директив приграничников». По-моему, капитан Калвер попал в подобную переделку на Мелиссе несколько лет назад на одной из старых развалюх под названием «Госпожа одиночества».

Он справился с ситуацией при помощи вращающихся стоек, благодаря которым спас корабль от опрокидывания ветром. Мы поступили точно так же. Помогло – несмотря на то, что передние поддерживающие лаги, к которым крепились стойки, были вырваны «с мясом» из обшивки непрекращающимися порывами ветра.

Тем не менее, время нашего путешествия подошло к концу – или почти подошло.

Мы приземлялись в порте Обреченный, на Одинокой, медленно падая, поддерживаемые светящейся колонной, испускаемой нашим двигателем. Мы опускались на серую круглую бетонную площадку, которая почти не отличалась от серого ландшафта, и над унылыми равнинами шел сильный дождь, а серый дым и гарь валили из выхлопных труб.

Мы были рады возвращению, но даже при этом…

Ральф Листауэл, один из наших, выразил в словах чувство, владевшее, пожалуй, всеми нами:

«Жил один человек, омертвевший душой,

Возвращаясь из странствий далеких домой,

Никому, никогда не сказал он ни разу:

’’Как я счастлив, что снова вернулся домой!’’»

Старик был единственным из нас чистокровным уроженцем Приграничья, происходившим из семьи первых поселенцев. Сейчас он оторвался от пульта управления, только чтобы бросить сердитый взгляд на старшего офицера. А тут еще я подлил масла в огонь, прибавив к вышесказанному парочку старинных вирш:

– Вся беда, Ральф, в том, что ты не романтик. Попробуй-ка представить себе такое:

«Я видел небеса, где жизнь кипит, суда на парусах волшебных,

Где кормчие зари пурпурной летели вниз с поклажей драгоценной…»

– Какого черта этот проклятый стюард делает здесь?! – взревел капитан, оборачиваясь ко мне. – Мистер Малькольм, не будете ли вы так любезны убрать свою задницу из моей рубки управления? А вы, мистер Листауэл, приступите к своим обязанностям как можно скорее!

Я соскочил с кресла и поспешно ретировался. У нас не было третьего помощника, и я иногда помогал при посадке и во время старта, присматривая за связью. Кроме того, любил бывать в рубке, чтобы видеть происходящее. С испорченным настроением я поплелся вниз, в помещения для офицеров, слегка пошатываясь, ибо корабль кренился набок. Вошел в кают-компанию.

Там уже сидели другие двое «надоедливых» – Сандра и док Дженкинс. Они удобно развалились в амортизационных креслах, потягивая напитки из высоких запотевших бокалов.

– Вот она, жизнь бедняков! – ядовито заметил я.

– Судя по тому, как эта старая галоша разваливается на куски, эта выпивка может быть последней для всех нас, – отозвалась Сандра. – Но как могло случиться, что ты не в оранжерее?

–Они вышвырнули меня под зад коленом, – сообщил я, падая в ближайшее кресло и растягиваясь во весь рост. Чувствовал я себя, надо сказать, ужасно раздосадованным. На приличных кораблях стюардам нечего делать в отсеках управления, но на протяжении последних нескольких месяцев я привык играть какую-то роль во время взлетов и посадок. Риск, который мы все испытывали, горячил мне кровь. Если случится катастрофа и мне суждено погибнуть, тут уж никакой разницы, где смерть застигнет меня. Но мне хотелось думать, что и от меня зависит хоть что-то.

– Значит, они вышвырнули тебя под зад коленом, – повторила Сандра, но без всякого сожаления. Кто-то слышал, как она жаловалась, что, если уж стюард получил привилегию наблюдать за всем происходящим, значит, эта привилегия должна распространяться и на офицера по снабжению. – А могу я узнать, почему?

–Можешь, – рассеянно отвечал я, ибо мое внимание было целиком поглощено ревом ракетных двигателей, слегка приглушенным из-за повреждений, но все же достаточно громким в замкнутом пространстве. Похоже, без меня там, наверху, справлялись. Но мы еще не сели.

– Почему? – резко спросила она.

– Налей мне выпить и получишь ответ.

Она не сдвинулась с места, зато вытянула длинную точеную руку, подняла тяжелый графин и стакан, поставив их на стол в пределах моей досягаемости. Я посмотрел на жидкость в сосуде. Из-за вибрации по поверхности пробегала мелкая рябь. Старая лошадка показывала свой норов. Может, еще успею выпить, пока все не начнется. Или не закончится. Я плеснул себе изрядную порцию и поднес бокал к губам. Насколько я понимаю в напитках, джин был весьма недурен. Способности доктора к биохимии достойны всяческих похвал. Аромат лимона смягчал резкий запах джина.

– Ты получил свой напиток, – бросила она.

– Хорошо. Да будет тебе известно, я увлекаюсь поэзией. Все началось с Ральфа. Мастер не одобрил этого и…

–«Вниз» – бархатным голосом изрек доктор и продолжил:

«Вниз.

Резкие вспышки,

Пламенные фаллосы,

Разрывающие

Мембраны атмосферы,

Паутину облаков,

Устремляющиеся

В каменную утробу мира.

Космонавты, я спрашиваю вас:

Что за монстр,

Что за чудовище

Станет плодом этого насилия?»

Я посмотрел на него с отвращением. Его круглое лицо под длинными жирными черными волосами выглядело, как всегда, преувеличенно чувственным. Он знал огромное количество современных стихов, и почти во всех упоминалась тема изнасилования, либо буквально, либо иносказательно.

– Если бы я стал читать этот мусор, старик имел бы все основания, чтобы изгнать меня из святая святых, – сказал я ему. – Но я-то читал настоящую поэзию. Классику.

– Ах, да. Поэзию. Напыщенность и мишура. Вы с дорогим Ральфом на пару увлекаетесь этим сентиментальным вздором с древней Земли. Правильно сделал бы наш босс, если бы выкинул вас с корабля в открытый космос…

– Поэзия и руководство кораблем суть вещи несовместимые, – безо всякого выражения изрекла Сандра. – Особенно в такие моменты.

– Корабль спокойно садился – тихо и мирно, на полной автоматике, – возразил я.

– И сейчас жизнь всех нас может оборваться, случись одно-единственное замыкание, – продолжала она. – Может быть, я всего лишь шеф-повар и мойщица бутылок, но даже мне известно, что в такие моменты офицеры в рубке управления должны быть постоянно настороже.

– Ну ладно, – сказал я. – Хорошо.

Я внимательно посмотрел на нее, а она – на меня. Она всегда выглядит привлекательно, но, будучи в гневе, почти неотразима. Интересно (а мне всегда было это интересно), как она будет выглядеть, если ее лицо станет менее напряженным и резким, смягчится под влиянием страсти. Но она, Сандра, выполняет свою работу, и выполняет ее хорошо, и ей, как и всем нам, включая меня, доводилось знавать нелегкие времена.

А в это время мы продолжали садиться, и рев реактивных двигателей не умолкал ни на минуту. По сравнению с недавними неприятностями и проблемами, все шло совсем неплохо – даже лучше, чем можно было ожидать. И тут, словно в подтверждение моих опасений, двигатели заглохли, и мы все трое могли слышать удары собственного сердца. Лицо Сандры стало белым, как мел, под копной медных волос. А румянолицый Дженкинс даже позеленел от страха. И мы, затаив дыхание, стали ждать финального треска ломающейся обшивки.

Корабль слегка накренился, и кают-компания наполнилась странными звуками – потрескиванием и позвякиванием пружин и цилиндров посадочного оборудования. Малюсенький динамик зашуршал, и мы услышали голос старика:

– Посадка закончена. Персонал может приступать к выполнению своих обязанностей, связанных с прибытием.

Док Дженкинс засмеялся, не стыдясь своих эмоций. Он сел и налил каждому из нас по большой порции из графина:

– За окончание путешествия! – провозгласил он, поднимая бокал. Глотнул немного джина. – А теперь, раз мы все можем расслабиться, Питер, что ты там такое рассказывал о поэзии, что привело к почетному выпроваживанию тебя из оранжереи?

– Я видел небеса, где жизнь кипит… – начал цитировать я.

– Мы приземлились, слава Богу, но не на волшебных парусах, – заметил он. – Пронизывающие фаллосы пламени – вот гораздо лучшее описание для ракетных двигателей.

– Я предпочитаю волшебные паруса, – остался я при своем мнении.

– Это уж точно, – заметил он.

– Некоторым людям уже есть чем заняться, – многозначительно изрекла Сандра, поднимаясь на ноги. – С кораблем покончено, но ведь не с нами!

Глава 2

Да, работы нам всем хватало, но никто, включая Сандру, не торопился к ней приступить. Мы были внизу, все вместе, испытывая то странное чувство, которое всегда приходит в конце путешествия. Это и облегчение оттого, что все, наконец, закончилось. И расслабление от возвращения домой (хотя миры Приграничья были домом лишь для старика). И некоторая грусть оттого, что путешествие, все-таки, закончилось – нечто сродни последнему дню в школе.

Сандра постояла пару минут, глядя на нас с доком. Затем потянулась к графину со словами:

– Просто позор оставлять все это двум таким свиньям, как вы.

– Это не должно тебя беспокоить, душечка, – лениво протянул Дженкинс.

– Это меня беспокоит.

Она снова села и наполнила стакан. Доктор наполнил свой. А я – свой.

– За конец путешествия! – провозгласил док, сделав из этого тост.

– За встречу влюбленных! – добавил я, закончив цитату.

– Вот уж не знала, что у тебя есть зазноба в порте Обреченный, – отчужденно проговорила Сандра.

– Нет у меня никого, – ответил я. – Но в конце путешествия должна быть встреча влюбленных.

– Почему? – с неподдельным интересом спросила она.

–Потому что некий пускающий розовые слюни так называемый поэт так захотел, – вставил док.

– Все лучше, чем твое дерьмо насчет пронизывающих фаллосов, – не остался я в долгу.

– Мальчики, мальчики… – увещевала нас Сандра.

– А в бутылке что-нибудь осталось? – услышали мы голос Ральфа Листауэла.

Мы и не заметили, как он вошел в кают-компанию. И смотрели с удивлением, как он стоял, нескладный, долговязый, и рост его слегка уменьшился из-за привычной сутулости. На морщинистом лице – выражение озабоченности. Интересно, что опять случилось?

– Вот, Ральф, – Сандра протянула ему бокал.

– Спасибо, – он не просто глотнул, а как будто всосал жидкость из бокала. – М-м-м. Недурно. – Он снова сделал большой глоток. – Есть еще?

– Поддерживаешь силы, Ральф? – поинтересовалась Сандра, протягивая ему новую порцию.

– Может быть, и так, – согласился он. – А может, это инъекция голландской отваги.

– А зачем тебе это? – задал вопрос я. – Ведь все происшествия этого полета уже позади.

– Да, эти происшествия позади, – произнес он мрачным тоном. – Но впереди нас ждут еще худшие вещи, нежели в космосе. Когда каждому из старших офицеров велено явиться с докладом в офис босса, чего раньше не наблюдалось, значит, что-то затевается. И, я готов поспорить на месячное жалованье, все это изрядно воняет.

– Да, скорее всего, обычная крысиная возня, – успокоил я его. – Кроме того, ведь невозможно постоянно выходить сухим из воды.

Неприветливая усмешка ничуть не смягчила резкие черты его лица:

– Но ему нужен не только я. Он требует также тебя, Сандра, и тебя, док, и тебя, Питер. А также Сметвика, нашего официального ясновидца. Одному из вас лучше пойти и потрясти его хорошенько, чтобы вывести из обычного ступора.

– А что мы такого сделали? – встревоженно спросил док.

– Моя совесть чиста, – заметил я. – По крайней мере, я так думаю.

– Моя совесть точно чиста, – резко сказала Сандра.

– А моя – не совсем, – мрачно изрек Дженкинс.

Помощник капитана поставил бокал на стол:

–Хорошо, – отрывисто бросил он. – Пойдите, вымойте шею и уши. Но все же интересно, кто и чего натворил.

– Расслабься, Ральф, – сказал Дженкинс, выливая остатки из графина в свой бокал.

–Мне бы самому этого хотелось. Но чертовски странно то, как командор на нас шумит. Не будь я псионным радио-офицером, если мои предчувствия не оправдаются.

Дженкинс рассмеялся:

– Одно можно сказать определенно, Ральф. Он нас вызывает не для того, чтобы уволить. Приграничники не так уж хороши как офицеры, и, коль скоро мы вышли в Приграничье, то кое на что годимся. – Он начал распаляться: – Мы убежали от самих себя так далеко, как только смогли, на самую границу тьмы, и больше нам бежать некуда.

– Но даже в этом случае… – возразил помощник капитана.

– Док прав, – сказала Сандра. – Он всего лишь раздаст нам новые назначения. Если нам повезет – только будет ли это везением? – мы снова окажемся на одном корабле.

– Конечно, будет, – проговорил Дженкинс. – Мое пойло – лучшее на всем флоте, и вам это известно.

– Верно говоришь, – поддержала его Сандра.

– Но как насчет старика? – спросил я. – А инженеров? Им тоже велено присутствовать?

– Нет, – отозвался Ральф. – Насколько мне известно, их не будет. Что-то носится в воздухе, – добавил он. – И хотелось бы мне знать, что именно.

– Есть только один способ выяснить это, – быстро сказала Сандра, вскакивая на ноги.

Мы вместе покидали корабль – Ральф, док Дженкинс, Сандра, Сметвик и я. Ральф, которому было предложено вспомнить о том, что он является офицером флота, пытался это продемонстрировать, изображая строевой шаг на пыльной, исцарапанной площадке по дороге к скоплению невысоких административных зданий. Сандра и я старались не отставать, но док и наш домашний телепат превратили строевой шаг в жалкую пародию: они еле ползли. Ну, для Сметвика это было простительно: он был освобожден от повинностей в пользу телепатических контактов с друзьями на всей планете. И, соответственно, шел, ничего не замечая, будто во сне, постоянно чуть не падая. А Дженкинс трусил сзади с довольным видом, и на его румяном лице красовалась глупая ухмылка. Полагаю, он даром времени не терял и, оставаясь один в каюте, неплохо поработал с запасами своего пойла.

Я мог только ему позавидовать. Дул пронизывающий холодный ветер, собирающий пыль в клубы и водовороты, бросал нам в глаза песок, разнося вокруг зловоние нестираных носков и горящей серы. Удивительно, как люди могут быть настолько глупы, чтобы бежать в Приграничье. И еще я удивлялся, правда, не в первый раз, как это я сам оказался настолько глуп.

Войти в офицерское здание, подальше от злого колючего ветра , оказалось облегчением. Воздух здесь был теплым, но глаза все еще слезились. Я попробовал платком удалить из них песчинки и заметил, что другие заняты тем же самым. Кроме Сметвика, погруженного в свой собственный мир и не обращающего внимания ни на какой дискомфорт. Ральф стряхивал пыль с погон и пытался почистить туфли платком, выдавив на них крем из тюбика. Он начал подниматься по лестнице, кивая нам на ходу. Мы последовали за ним без особой охоты.

И вот знакомая дверь в конце прохода с прозрачной пластиковой надписью «Космический суперинтендант». Когда мы приблизились к двери, она открылась сама собой. Нашим взорам предстал большой заваленный бумагами стол, а за ним – жесткая худощавая фигура командора Граймса. Он встал во весь рост, но все равно казался маленьким на фоне громоздкой мебели, явно созданной для более крупного тела. Я вздохнул с облегчением, увидев его лицо, все в складках и рытвинах, освещенное дружеской улыбкой, обнажающей белоснежные зубы по контрасту с темной кожей.

– Входите, – прогудел он. – Все, все входите, – и указал на стулья, стоявшие полукругом возле стола. – Садитесь.

Но тут я перестал чувствовать облегчение. Сзади, возле кофеварки, суетилась его секретарь, мисс Халлоуз. По прошлому опыту я знал: такое гостеприимство означает, что нам поручат какую-то грязную работенку.

Когда рукопожатия и обмен любезностями остались позади, мы расселись за столом. Мисс Халлоуз хлопотала с кофеваркой и чашками. Мое внимание привлекла странного вида модель на столе командора. Другие тоже смотрели на нее с любопытством, а старик Граймс наблюдал за всеми нами, искренне забавляясь всем этим. Это был корабль, совершенно очевидно, с корпусом в форме сигары со сложной системой лопастей и лонжеронов, выступающих из него. Я в космонавтике знаю еще меньше, чем делаю – помимо всего прочего, я просто космический мальчик на побегушках, но даже я усомнился, может ли такая конструкция летать. Я повернулся, чтобы посмотреть на Ральфа; он уставился на модель взглядом, выражавшим изумление и восторг одновременно.

– Восхищаетесь моей новой игрушкой? – спросил командор.

– Она… такая странная, сэр, – проронил Ральф.

– Продолжайте, – захихикал Граймс. – Почему вы не спрашиваете?

Наступила гробовая тишина. Нарушила ее Сандра:

– Ну, хорошо, командор, что это такое?

– Это, моя милочка, ваш новый корабль.