Текст книги "Бог Войны (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– А если люди Этельстана попытаются остановить нас? – спросил Торольф.

– Не нападайте на них! Не давайте им повода начать войну с Беббанбургом. Первую кровь должны пролить они.

– И тогда мы сможем драться?

– Вы норвежцы, как же иначе?

Торольф ухмыльнулся, но его брат выглядел обеспокоенным.

– А что будем делать, когда доберемся домой? – спросил он.

Я не знал, что ответить. Этельстан, безусловно, сочтет мое бегство враждебным актом, но решит ли он, что это подтверждает мой союз со скоттами? Меня терзала нерешительность. Может, лучше принять его предложение? Но я – лорд Беббанбурга, бо́льшую часть жизни я пытался вернуть крепость, а теперь покорно сдам ее, чтобы Этельстан полюбовался, как его флаг развевается на моих стенах?

– Если он нападет на нашу землю, – сказал я Эгилю и Торольфу, – замиритесь с ним. Не умирайте за Беббанбург. Если он не захочет заключать мир, садитесь на корабли. Станьте викингами!

– Мы... – прорычал Торольф.

– ...приведем корабли в Беббанбург, – закончил за него Эгиль, и Торольф кивнул.

Я так долго и так жестоко сражался за свой дом. Его украли у меня еще в детстве, и я сражался по всей Британии, чтобы вернуть его.

И теперь придется снова сражаться. Мы едем домой.

Глава шестая

Мы скакали в полной тьме, разбавленной слабым светом луны. Когда луна скрывалась в облаках, нам приходилось останавливаться и ждать, пока дорогу снова станет видно. В самых трудных местах мы шли пешком и вели за собой лошадей, спотыкаясь во тьме, убегая от короля, когда-то клявшегося, что он мой друг.

Оседлать лошадей, набить мешки едой, поехать на юг мимо валлийского лагеря, а затем по римской дороге, ведущей к Лундену – всё это заняло много времени. Конечно, нас видели, но часовые нас не остановили, и как я надеялся, никому не придет в голову, что группа всадников, направляющаяся на юг, на самом деле собирается сбежать на север. Оставшиеся люди Эгиля поддерживали огонь в кострах нашего пустого лагеря.

Дорога пересекала вброд реку, затем шла прямо сквозь огороженное каменными стенами пастбище к маленькому поселению, где за заборами лаяли собаки. Я очень смутно представлял здешние земли, но знал, что нам нужно повернуть на северо-восток, и в центре деревни дорога свернула в нужном направлении. Она больше походила на тропу для скота, утоптанную копытами, но я заметил, что ее окаймляет битый камень, а значит, ее сделали римляне.

– Это римская дорога? – спросил я Финана.

– Бог знает.

– Нам нужно вон туда.

– Значит, эта дорога не хуже любой другой.

Я следовал за звездой, как в море. Мы ехали медленно, поскольку и дорога, и обочина были неровные, но прежде чем звезды скрылись в облаках, они подсказали, что дорога и правда ведет на северо-восток, к голым холмам, которые медленно появлялись в сером рассвете. Я боялся, что эта ухабистая тропа – не та дорога, которую я искал, и что она кончится в холмах, но она медленно поднималась к еще более крутым холмам, чьи вершины терялись в облаках. Я оглянулся и увидел пелену дыма над далеким Бургэмом.

– Сколько нам добираться домой, господин? – тревожно спросил мой слуга Алдвин.

– Четыре-пять дней, если повезет. Или шесть.

И нам повезет, если не потеряем лошадей. Я выбрал дорогу через холмы, потому что это кратчайший путь домой, но в этой части Нортумбрии склоны круты, потоки быстры, а дорога ненадежна. Я надеялся, что теперь Эгиль уже в пути на север к Кайр Лигвалиду, а люди Этельстана гонятся за ним. Поднимаясь все выше, я постоянно оборачивался проверить, не преследуют ли нас, и никого не замечал, но потом низкие облака опустились еще ниже, и я уже ничего не видел. Нас поливала бесконечная морось, день становился все холоднее, и я обозвал себя глупцом. Как Этельстан мог желать мне зла? Он знал, что значит для меня Беббанбург, знал меня, как сын отца. Я вырастил его, защищал и даже любил, и, в конце концов, именно я привел его к короне.

Но что такое король? Мои предки были королями ныне не существующей Берниции, которая простиралась от реки Фойрт, где сейчас королевство Альба, до реки Теса. Почему они были королями? Потому что были самыми богатыми, свирепыми и жестокими воинами северной Британии. Они обладали властью и преумножили ее, завоевав соседнее королевство Дейру, назвали новую страну Нортумбрией и удерживали ее, пока их не сместил более могущественный король.

Так что же нужно, чтобы быть королем? Грубая сила? Если бы требовалось только это, я мог бы стать королем Нортумбрии, но я никогда не мечтал о троне. Я не хотел ответственности, не хотел обуздывать честолюбцев, что пожелают бросить мне вызов, а как правитель Нортумбрии еще и не желал укрощать царивший в Камбрии хаос. Я хотел править Беббанбургом и ничего более.

Дорога вела нас сквозь туман и морось. Местами тропа почти пропадала или пересекала сланцевые склоны. Мы карабкались сквозь мокрый молчаливый мир. Финан ехал рядом со мной, его серый жеребец тряс головой на каждом шагу. Финан молчал, и я тоже.

Я думал о том, что королю нужна не только грубая сила, хотя кое-кому хватало и ее. Гутфрит обожал королевскую власть и удерживал ее, раздавая своим приспешникам серебро и рабов, но он был обречен. Это совершенно ясно. У него недостаточно сил, и если его не разобьет Константин, то это сделает Этельстан. Или я. Я презирал Гутфрита, он был плохим королем, но почему он был королем? Только по одной причине. Его брат был королем и не оставил наследников, и потому Гутфрит унаследовал трон. Так традиция отдала Нортумбрию плохому королю именно тогда, когда она так нуждалась в хорошем.

А Уэссексу, думал я, повезло больше. В самый худший момент, когда казалось, что власть саксов обречена, и северяне завоюют всю Британию, Альфред стал преемником своего брата. Альфред! Человек, одолеваемый болезнями, слабый телом и одержимый религией, законом и знаниями, и все же лучший король из тех, кого я знал. Но что сделало Альфреда великим? Не военная доблесть и не болезненная внешность, а его уверенность.

Он был умен. Он обладал властностью человека, который видит то, что другим видеть не дано, уверенного, что его решения самые лучшие для страны, и страна стала ему доверять. И больше того, намного больше. Он верил, что это бог сделал его королем и наделил громадной ответственностью. Однажды в Винтанкестере он открыл огромное Евангелие в кожаном переплете, перелистал его скрипящие страницы и инкрустированной драгоценными камнями указкой показал на какие-то каракули, написанные черными чернилами.

– Ты умеешь читать на латыни?

– Читать я могу, но не понимаю, что написано, господин, – сказал я, размышляя, какую еще скукотищу он собирается прочесть.

Он подвинул одну из своих драгоценных свечей ближе к книге.

– Наш Господь, – сказал он, глядя в нее, – велит накормить голодных, напоить жаждущих, приютить бездомных, дать одежду нагим и заботиться о больных. – Он явно цитировал по памяти, потому что, несмотря на указку и свечу, его глаза не двигались. Затем эти темные глаза посмотрели на меня. – Здесь описан мой долг, лорд Утред, королевский долг.

– А про убийство данов там ничего нет? – уныло спросил я, и он вздохнул.

– Да, я должен защищать своих людей. – Он положил указку на стол и бережно закрыл Евангелие. – Это моя главная обязанность, и, как ни странно, самая легкая! У меня есть мастифы вроде тебя, которые с радостью учинят необходимую расправу. – Я начал возмущаться, но он резким жестом заставил меня замолчать. – Но Бог также требует, чтобы я заботился о людях, и это бесконечная задача, которую не решить кровопролитием. Я должен давать им Божье правосудие. Должен кормить в голодное время. Должен заботиться о них! – Он посмотрел на меня, и мне почти стало его жаль.

А сейчас мне правда было его жаль. Он был достойным и добрым, но королевский долг вынуждал его быть и жестоким. Я помнил, как он приказал казнить пленных данов, разграбивших деревню, видел, как он приговаривал к смерти воров, и достаточно часто ходил с ним в бой, но он делал все это с сожалением, гневаясь, что его отрывают от исполнения божественного долга. Он не жаждал короны. Альфред был бы счастливее, будь он монахом или священником, изучая древние манускрипты, обучая молодых и заботясь о несчастных.

А теперь королем стал его внук Этельстан, и он был умен, достаточно добр и показал себя грозным воителем, но ему недоставало дедовской скромности. Я скакал по окутанным туманом холмам и думал о нем, и понял, что Этельстан обладал тем, чего не было у его деда: тщеславием. Он гордился своей внешностью, великолепием дворцов, одевал своих людей в одинаковые плащи, чтобы произвести впечатление.

Тщеславие породило в нем желание стать не просто королем, он хотел быть верховным королем, королем королей. Он утверждал, что хочет лишь мира в Британии, но в действительности желал, чтобы им восхищались как Monarchus Totius Brittaniae, сияющим в лучах славы королем на высочайшем троне. Достичь этого он мог только мечом, ведь ни Хивел из Дифеда, ни Константин из Альбы не преклонят колено лишь потому, что ослеплены величием Этельстана. Они тоже короли. Хивел, как и Альфред, постоянно заботился о своем народе. Он хотел для него справедливости, законности и безопасности. Хивел – достойный человек, может, столь же великий, как Альфред, и он тоже хотел мира в Британии, но не ценой подчинения.

Я подумал, что усыпанная изумрудами корона изменила Этельстана. Он неплохой человек, не мерзкий, как Гутфрит, но его желание править всей Британией объясняется не заботой о британском народе, а собственными амбициями. И Беббанбург имел отношение к этим амбициям. Это величайшая крепость севера, оплот против скоттов, и обладание ею показало бы всей Британии, что Этельстан действительно Верховный король. Здесь не место сантиментам, ведь на карту поставлены слава, власть и репутация. Он станет верховным королем Этельстаном, а я – лишь воспоминанием.

Мы много раз останавливались, чтобы дать лошадям отдых, и весь день ехали под покровом низких облаков. В сумерках, когда дорога поднималась по долине, меня сбил с толку странный глухой стук. Я, должно быть, задремал в седле, потому что сначала решил, что все это во сне. Потом снова услышал тот же глухой стук.

– Что это?

– Мертвые враги, – сухо ответил Финан.

– Что?

– Черепа, господин!

Он указал вниз. Мы ехали вдоль дороги, лошадям было легче скакать по траве, и мой жеребец задел копытом череп, откатившийся к обочине. Я оглянулся и увидел россыпь костей, ребер и других черепов, на многих виднелись следы топоров и мечей.

– Их похоронили недостаточно глубоко, – сказал Финан.

– Кого?

– Похоже, мы где-то у Хибурга. Наверное, это люди Скёлля. Наших мы похоронили на холме, помнишь? Мой конь охромел.

Его жеребец все так же дергал головой, наступая на правую переднюю ногу. За последнюю милю это стало гораздо заметнее.

– Он не доберется до Беббанбурга, – сказал я.

– Может, за ночь оклемается? Скоро стемнеет, нужно остановиться, господин.

Мы остановились в этих владениях смерти, Хибурге, и я порадовался, что холмы все еще окутывает туман, и я не вижу разрушенные стены, где погибло столько человек. Мы напоили лошадей, разожгли костры из тех жалких веток, что смогли собрать, поели черствого хлеба и сыра, завернулись в плащи и попытались уснуть.

Я бежал от мальчишки, которого вырастил, чтобы он стал королем.

* * *

Потребовалось четыре дня, чтобы добраться до Беббанбурга. Коня Финана пришлось оставить на попечении двух человек, которым приказали отвести его в Беббанбург, когда пройдет хромота. Мы потеряли две подковы, но всегда возили с собой старомодные «сапоги» из вываренной кожи с железной подошвой, и после того как их зашнуровали, лошади смогли передвигаться. Мы ехали не спеша, хотя и не прогулочным шагом, но скакали дотемна и снова пускались в путь, едва только брезжил серый свет зари. Погода испортилась, и холодный восточный ветер принес проливной дождь. Утешало меня лишь одно: если люди Этельстана преследуют Эгиля и Торольфа, им тоже придется терпеть этот дождь.

В последний день, словно в насмешку, выглянуло солнце, ветер сменился на юго-западный, и влажные поля вокруг Беббанбурга накрыл пар от усиливающейся жары. Мы скакали по песчаной косе, ведущей к воротам Черепа, справа ревело море, бросая на песок бесконечные пенящиеся волны, их звук стал долгожданным знаком близкого дома.

Врагов не было видно, точнее, нас не ждали люди Этельстана. Мы выиграли гонку. Если это была гонка. Я задавался вопросом, не поддался ли панике, не видел ли врагов там, где их нет. Может, Этельстан говорил правду, когда обещал, что я останусь лордом Беббанбурга, даже если буду жить в далеком Вилтунскире? Или епископ, которого я произвел на свет, мне солгал? Он меня не любил. Может, он запугал меня и вынудил к бегству, чтобы все выглядело так, будто я и вправду заключил союз с Константином?

Я беспокоился, что сделал неверный шаг, но тут из внутренних ворот выбежала Бенедетта, а за ней мой сын, и, паника паникой, но я ощутил себя в безопасности. Всего-то два самых могущественных короля в Британии желают заполучить мою крепость и науськивают на меня Гутфрита, но в могучих стенах Беббанбурга я нашел утешение. Я спрыгнул с уставшего жеребца, похлопал его по шее, а затем с безмерным облегчением обнял Бенедетту. Громадные ворота Черепа захлопнулись за мной, и с грохотом задвинулся засов. Я был дома.

– Этельстан тебе на самом деле не друг? – спросила Бенедетта в тот вечер.

– Единственные наши друзья – это Эгиль и Торольф, – ответил я, – и я понятия не имею, где они.

Мы сидели на скамье у стен Большого зала Беббанбурга. Над успокоившимся морем показались первые звезды. Они освещали часовых на бастионах, а из кузницы и маслобойни проливался свет от очагов. С нами сидела Алайна с прялкой на коленях. Хорошенькая девчушка, которую мы спасли в Лундене, после того как ее родители исчезли в неразберихе, начавшейся после смерти короля Эдуарда. Мы знали, что ее мать была рабыней из Италии, как Бенедетта, а отец был мерсийским воином. Я обещал девочке приложить все усилия, чтобы найти ее отца или мать, но, по правде говоря, не очень старался исполнить обещание. Сейчас Алайна сказала что-то по-итальянски, и, хотя я знал всего десяток слов, сразу стало понятно, что она выругалась.

– Что такое? – спросил я.

– Она ненавидит прялку, – сказала Бенедетта, – как и я.

– Женская работа, – беспомощно сказал я.

– Она почти стала женщиной, – сказала Бенедетта, – через год-два пора подумать о муже.

– Ха! – фыркнула Алайна.

– Не хочешь замуж? – спросил я.

– Я хочу драться.

– Тогда выходи замуж. Должно сработать.

– Ух ты, – сказала Бенедетта и толкнула меня. – Ты что, дрался с Гизелой? С Эдит?

– Не часто. И всегда жалел об этом.

– Мы найдем Алайне хорошего мужа.

– Но я хочу драться! – с горячностью повторила Алайна.

Я покачал головой.

– Ты злобный маленький чертенок, да?

– Я Алайна Злобная, – гордо сказала она и ухмыльнулась. Я правда надеялся найти ее родителей, хотя уже успел полюбить девочку и почти считал ее дочерью. Она напоминала мне покойную дочь. Такие же волосы цвета воронова крыла, как у Стиорры, тот же отчаянный характер и лукавая улыбка.

– Представить не могу, с чего бы хоть один мужчина захотел жениться на тебе, такой ужасной малышке.

– Алайна Ужасная, – радостно сказала она. – Вчера я разоружила Хаука!

– Хаука?

– Сына Видарра Лейфсона, – объяснила Бенедетта.

– Сколько ему, четырнадцать? – спросил я. – Или пятнадцать?

– Он не умеет драться, – презрительно сказала Алайна.

– Почему ты с ним подралась?

– Просто тренировалась! С деревянными мечами. Все мальчишки так делают, почему мне нельзя?

– Потому что ты девочка, – с притворной строгостью сказал я. – Ты должна учиться прясть, делать сыр, готовить, вышивать.

– Пусть Хаук учится вышивать, – резко ответила Алайна, – а я буду драться.

– Я тоже ненавижу вышивать, – заметила Бенедетта.

– Тогда ты должна драться со мной, – твердо заявила Алайна. – Есть какое-то название у девочки-волка? – спросила она меня. – Что-то вроде лисицы или кобылы?

Я пожал плечами.

– Волчица, наверное.

– Значит, мы будем Волчицами Беббанбурга, а мальчишки пусть прядут шерсть.

– Ты не сможешь драться, если устала, – сказал я, – и поэтому самой маленькой волчице Беббанбурга пора идти спать.

– Я не устала!

– Vai a letto! – резко сказала Бенедетта, и Алайна послушно ушла. – Она славная, – задумчиво протянула Бенедетта, когда девочка исчезла в доме.

– Да, – согласился я, думая о своей покойной дочери и покойной Этельфлед, и Гизеле, и Эдит. Столько мертвецов. Призраки Беббанбурга, плывущие в пронизанной дымом ночи и наполнявшие меня раскаянием. Одной рукой я обнял Бенедетту и смотрел на серебрящиеся в лунном свете волны, накатывающие на берег.

– Думаешь, они где-то рядом?

Ей не требовалось пояснять, кто такие «они».

– Да.

Она задумчиво нахмурилась.

– Ты плюнул? – внезапно спросила она.

– Плюнул?

Она тронула мой лоб там, где провела маслом в церкви, перед моим отъездом в Бургэм.

– Ты плюнул?

– Да.

– Хорошо! И я была права, опасность идет с юга.

– Ты всегда права, – беззаботно отозвался я.

– Но мы справимся? Если они придут?

– Если хорошо постараемся, то да.

Я ожидал осады. Если мой сын-епископ говорил правду, значит, Элдред был уже близко к ферме Эгиля и, без сомнения, придет на юг, к Беббанбургу, хотя я сомневался, что у него хватит людей, чтобы отрезать крепость с суши, не говоря уже о кораблях, чтобы перекрыть гавань. Я рассчитывал, что отгоню его, а потом подготовлю крепость, созову своих вассалов и велю им собрать людей, оружие, кольчуги и провизию.

До сбора урожая оставалось несколько недель, но сыр, соленое мясо и рыба не дадут нам умереть с голоду. Нужно закоптить селедку и засолить мясо. Запасти корм для лошадей, сделать щиты и наковать оружия. Весной я закупил много ясеневых заготовок из Фризии, их нужно обрезать по размеру, а кузня выкует новые наконечники для копий. Я уже послал разведчиков на север и на запад, высматривать приближающихся всадников и предупредить окрестные поселения, чтобы были готовы бежать в Беббанбург.

Я ожидал людей Элдреда утром, но, когда забрался на самую высокую точку крепости рядом с Большим залом, не увидел на небе с севера или запада свечения, выдающего полевые костры. Я вспомнил приезд Домналла и его слова, что у меня нет союзников, и понял, что это правда. У меня были друзья по всей Британии, но дружба – штука хрупкая, когда честолюбие королей раздувает костер войны, и если страхи Этельстана оправданны, разразится война, ужасней которой не видела британская история.

Следующим утром на рассвете я отправил Гербрухта и еще сорок воинов на Спирхафоке на север, разузнать о судьбе Эгиля. Теплый западный ветер быстро отнесет корабль куда нужно и вернет его обратно так же быстро, если с полуднем не установится летний штиль. Корабль поменьше я послал на Линдисфарену, к безумному епископу Иеремии с последователями. Этот корабль вернулся с солью из солеварен с берегов острова и обещанием Иеремии, что продовольствие прибудет позже. Конечно, он хотел серебра: пусть Иеремия безумен и уж точно не епископ, но блеск монет любил не меньше, чем настоящие епископы. Его соль требовалась нам для мяса, и внешний двор крепости залила кровь забиваемого скота, который по-хорошему должен был дожить до начала зимы.

Может, я лишь воображал опасность. Солгал ли мой сын-епископ? Он тонко подтолкнул меня к бегству из Бургэма, чтобы опередить Элдреда, но что если Элдред не придет? Не хотел ли Освальд просто убедить Этельстана, что я заключил союз с Константином? Мое преждевременное бегство покажется Этельстану предательством, и если Элдред не придет, то мне следует ждать уже большую армию под предводительством самого Этельстана, достаточно большую, чтобы заморить нас голодом и заставить сдаться. Сыновняя месть, подумал я и тронул молот на груди, а поскольку лишняя предосторожность никогда не помешает, плюнул.

И тут появился Элдред.

Осви предупредил меня о его приближении. Он расположился далеко к северу от Беббанбурга и следил за дорогой, ведущей к землям Эгиля. Я рассудил, что Элдред погнался за Эгилем и теперь направился на юг, к Беббанбургу, чтобы исполнить распоряжения Этельстана. Еще до того, как Осви добрался до крепости, я приложил ладони ко рту и крикнул своим людям:

– Приготовиться!

Я собирался устроить Элдреду теплый прием, и мои люди, которым не терпелось сыграть свои роли, побежали готовиться. Они не знали, что своей хитростью я, возможно, навлеку на Беббанбург гнев всех саксов Британии. Большинство скрылось в жилых помещениях, некоторые устремились в Большой чертог, чтобы ждать в прилегающих комнатах. Все были в кольчугах, шлемах и с оружием. Элдреду будут видны только шесть караульных на крепостных стенах, и им велено выглядеть расслабленными и скучающими. Как только Осви проскакал по песчаной косе и оказался в безопасности нижнего двора, ворота Черепа закрыли на засов.

– Их около двух сотен, господин, – сказал Осви, присоединившись ко мне на бастионе над внутренними воротами.

– Алые плащи?

– Много алых плащей, – ответил он. – Где-то около пятидесяти.

Значит, Элдред, называвший себя лордом Беббанбурга, привел с собой личную стражу короля, лучших воинов Этельстана. Я улыбнулся.

– Молодец, – сказал я Осви, приложил ладони ко рту и крикнул вниз Бергу, младшему брату Эгиля, одному из самых верных и способных моих людей: – Ты знаешь, что делать?

Он лишь улыбнулся и помахал в ответ. Я дал ему пятерых воинов, которые ждали вместе с ним за воротами Черепа. Все в кольчугах, но я намеренно дал им старые, ржавые, со сломанными кольцами. Позади них двор был заполнен кровью, жужжащими мухами и полуразделанными тушами скота. Я поднялся на стену бастиона, выходящего на сушу, где буду скрыт глубокой тенью в караульном помещении, в котором стража укрывалась в ненастные ночи и холодные дни. Бенедетта и безмерно взволнованная Алайна присоединились ко мне.

– Ты его убьешь?

– Не сегодня.

– А мне можно?

– Нет.

Я хотел сказать что-то еще, но показались первые всадники в алых плащах. Они ехали длинной цепью на усталых лошадях и остановились в деревне, посмотреть через гавань на Беббанбург. Что они видели? Мощную, похожую на кита скалу, вздымающуюся сразу у берега, которую венчали огромные бревна, и доступную лишь со стороны песчаной косы с юга. Они постояли некоторое время, поджидая отставших, и, как я предположил, сейчас Элдред впервые увидел крепость и понял, насколько она грозная. Он заметил мой флаг с волчьей головой, развевающийся на самой высокой точке Беббанбурга, и то, что на стенах мало людей. Я инстинктивно отступил подальше в тень, хотя с такого расстояния он никак не мог меня увидеть.

К нам присоединился мой сын.

– Это они, отец?

– Они. Ты будешь ждать в зале?

– Я знаю, что делать.

– Не будем убивать их, если этого можно избежать.

– Уф-ф, – произнесла разочарованная Алайна.

– С ними священники, – сказала Бенедетта. – Двое.

– С ними всегда священники, – кисло ответил я. – Если хочешь украсть что-то ценное, удобно иметь при себе бога.

– Приближаются, – сказал мой сын, когда далекие всадники пришпорили коней и направились на юг по неровной дороге, ведущей к воротам Черепа.

Я хлопнул сына по плечу.

– Повеселись.

– Ты тоже, отец.

– Иди с ним, – сказал я Бенедетте.

Алайна последовала за ней, и на мгновение мне захотелось окликнуть ее. Она слишком очевидно наслаждалась происходящим, но потом я подумал, что Элдред, вероятно, заслужил любую насмешку, которую Алайна решит ему бросить. Я повернулся обратно к воротам Черепа, а Финан с дюжиной людей как раз исчез в караульном помещении. Мы были готовы.

Я двинулся к бастиону через внутренние ворота, оставаясь незамеченным. Я облачился в боевые доспехи: самую блестящую кольчугу, шлем с серебряным волком в навершии, сияющие браслеты на руках, начищенные сапоги, золотой молот Тора на груди, украшенный серебряными пластинами пояс, с которого свисал Вздох змея, и все это покрывал роскошный плащ из медвежьей шкуры, снятый с мертвого врага. Часовой на боевой площадке над внутренними воротами ухмыльнулся мне, а я предупредительно приложил палец к губам.

– Ни слова, господин, – сказал он.

В воздухе стоял густой и резкий запах крови, он не выветрится, пока внешний двор не омоет дождем.

Я слышал голоса, кричащие с дальней стороны ворот Черепа. Кто-то ударил по воротам, предположительно пяткой копья. Берг медленно поднялся на вал. Я увидел, как он протяжно зевнул, прежде чем окликнуть прибывших, хотя снова не расслышал, что он сказал, но это и не важно. Элдред потребовал открыть ворота, объясняя, что привез письмо от короля Этельстана для моего сына, а Берг настаивал, что проход через ворота разрешен только шести всадникам.

– Если молодой лорд Утред разрешит, – ответил он, как я и приказал, – тогда пожалуйста, а пока... Только шесть.

Препирательства длились несколько минут. Позже Берг сказал мне, что Элдред собрал у ворот немало всадников, явно намереваясь ворваться силой, если ворота откроют только для шестерых.

– Я велел ему убрать их с дороги, господин.

– А он?

– Он обозвал меня проклятым язычником-норманном, господин.

Наконец, ворота распахнулись, въехали шестеро, ворота заперли, и тяжелая балка снова рухнула на место. На красивом лице Элдреда отразился ужас, когда его жеребец беспокойно пробирался сквозь наполовину расчлененные туши и лужи засохшей крови. Он презрительно взглянул на моих растрепанных воинов. Финан, который собирался вмешаться, только если придется силой закрывать ворота, не показывался. Обмен любезностями продолжался, но я снова их не слышал, хотя было очевидно, что Элдред разозлился.

Он ожидал, что мой сын встретит его во внешнем дворе, но вместо этого Берг, следуя моим осторожным приказам, пригласил его со спутниками в Большой зал. Наконец, Элдред уступил и спешился. Один из его спутников, священник, задирая полы своей рясы, пытался найти чистую дорогу, без крови и мух. Я поспешил обратно по крепостному валу и поднялся в дальнюю часть зала, в личные покои. Через несколько минут ко мне присоединился Финан.

– Они уже в зале?

– Только что прибыли.

Я снова спрятался, на этот раз за занавеской, висевшей над дверью самого зала, где находился мой сын вместе со своей женой Эльсвит и Бенедеттой. Десяток моих людей, таких же скучающих, как и воины, приветствовавшие Элдреда, сидели развалясь по углам зала. Мы с Финаном смотрели сквозь щелочки между занавеской и дверным косяком.

Берг сопроводил Элдреда в зал вместе с четырьмя воинами и молодым незнакомым священником. Мой сын, сидящий за высоким столом на возвышении, небрежно махнул рукой, и Берг, не в силах подавить ухмылку, объявил о приходе гостя:

– Его зовут Элдред, господин.

Элдред едва сдержался.

– Я лорд Элдред! – надменно заявил он.

– А я Утред, сын Утреда, – ответил сын, – и по традиции мы оставляем мечи у входа в зал. Или уже нет, Элдред?

– У меня срочное дело, – произнес Элдред, шагнув вперёд.

– Такое срочное, что вместо оружия ты оставил у дверей свою вежливость?

– Я привез письмо от короля Этельстана, – сухо ответил Элдред, останавливаясь в нескольких шагах от помоста.

– А, так ты гонец!

Элдреду удалось подавить гневный взгляд, но молодой священник, опасаясь вспышки ярости, поспешил вмешаться.

– Могу прочитать тебе письмо, господин, – предложил он моему сыну.

– Ладно, растолкуй самые длинные слова, – сказал мой сын, наливая себе эль. – Хотя вы наверняка считаете всех нортумбрийцев неграмотными варварами, заверяю, я справлюсь без твоей помощи. – Он повернулся к Алайне, которая стояла позади Элдреда, расставив ноги и запрокинув голову – она явно копировала его высокомерную позу. —Алайна, принесешь мне письмо?

Элдред поколебался, когда Алайна подошла к нему, но она просто молча протянула маленькую руку и, наконец, не видя другого выхода, он вынул письмо из своего кошеля и отдал его девочке.

– Лорд Утред, – выпалил он, – обычно гостям предлагают угощение.

– Конечно, таков наш обычай, – ответил сын, – но только для гостей, оставляющих мечи у порога. Спасибо, дорогая. – Он взял письмо у Алайны, и та вернулась на прежнее место позади Элдреда. – Позволь мне прочитать его, Элдред, – сказал мой сын. Он придвинул свечу поближе и осмотрел печать. – Это определенно печать короля Этельстана, верно? – задал он вопрос жене, которая внимательно посмотрела на восковую печать.

– И впрямь похожа.

– Ты знаком с леди Эльсвит, Элдред? – спросил мой сын. – Сестрой покойного олдермена Этельхельма?

Элдред с каждой минутой все больше приходил в ярость, но изо всех сил старался говорить ровным тоном.

– Мне известно, что лорд Этельхельм был врагом моего короля.

– Ты очень хорошо осведомлен для гонца, – заметил мой сын. – Видимо, ты знаешь, кто победил лорда Этельхельма в битве при Лундене? – Он помолчал. – Нет? Мой отец. – Он держал письмо в руке, но не вскрывал его. – И что очень странно, Элдред, отец уехал на встречу с королем Этельстаном, а ты привез мне письмо. Разве не проще было просто отдать его в Камбрии?

– В письме есть объяснение, – ответил Элдред, едва скрывая гнев.

– Конечно, есть. – Последовала пауза. Мой сын сломал печать и развернул большой лист, на котором, как я заметил, были еще две печати по нижнему краю. – Опять королевская печать! – удивился сын. – А разве рядом с ней не печать моего отца?

– Именно.

– Это она? – Мой сын взглянул на вторую печать, которая, конечно же, была не моей, и передал письмо Бенедетте. – Как ты думаешь, госпожа? Кстати, Элдред, ты знаком с леди Бенедеттой? Она леди Беббанбурга.

– Нет.

Бенедетта насмешливо посмотрела на него и подвинула поближе вторую свечу, чтобы рассмотреть печать.

– Волк, – сказала она. – Он неправильный. У волка лорда Утреда четыре клыка, а у этого три и...

Она повела плечами, не находя нужного слова.

– Три клыка и пятно, – сказал мой сын. – Возможно, печать отца повредилась во время путешествия. Кажется, тебе неудобно, Элдред, подвинь себе скамью, пока я борюсь с длинными словами.

Элдред молча сцепил руки за спиной, Алайна тут же повторила этот жест, Эльсвит хихикнула. Элдред, который не видел девочку, кипел от ярости.

Сын начал читать письмо.

– Он шлет мне приветствия, как мило. И говорит, что ты один из его самых доверенных советников.

– Это так.

– Тогда для меня это двойная честь, Элдред, – просиял мой сын.

– Лорд Элдред, – сквозь зубы процедил Элдред.

– Ах, да ты лорд! Я забыл. Лорд чего? – Ответа не последовало, и мой сын, продолжая улыбаться, пожал плечами. – Не сомневаюсь, ты вскоре вспомнишь. – Он вернулся к письму, рассеянно отрезая кусок сыра. – О боже, – сказал он через какое-то время. – Как странно. Я должен разместить вас здесь? Тебя и две сотни твоих воинов?