Текст книги "Бог Войны (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Через одно ужасающее мгновение люди Гутфрита осознали, что это ловушка. Дождь хлестал им в лицо, они думали, что это мы в ловушке, но потом их насторожил крик. Они, как и мы, развернули лошадей в сторону Эгиля, но один жеребец поскользнулся и упал. Придавленный барахтающейся лошадью всадник завопил от боли, а спустя мгновение копейщики Эгиля врезались в них, мгновенно выбив трех всадников из седел. Под утренним дождем пузырилась кровь. Эгиль отбил копье Гадюкой и обратным движением чиркнул всадника по лицу. Выжившие, увидев, что пусть к бегству отрезан второй группой всадников Эгиля, уже бросали мечи и копья, выкрикивая, что сдаются. Лишь один пытался сбежать, в кровь пришпоривая жеребца в сторону Лаутера.

С криком «Мой!» Финан бросился вслед за ним.

– Мне он нужен живым! – крикнул я.

Ножны всадника громко хлопали, копыта коня молотили размокший дёрн. Мне на миг показалось, что это сам Гутфрит, но беглец был слишком худой, а из-под шлема свисала длинная светлая коса.

– Живым! – снова крикнул я, догоняя Финана.

Всадник гнал коня вниз по крутому берегу, в быстрые воды Лаутера. Жеребец заартачился, шпоры снова окрасились кровью, а потом, видимо, переднее копыто запнулось о камень, скрытый белой пеной воды, и конь повалился набок. Вместе с ним упал и всадник, каким-то образом умудрившись удерживать щит и меч. Он сумел высвободить ногу из-под бьющегося коня и попробовал встать, но спешившийся Финан уже стоял над ним, приставив к горлу Похитителя душ. Я остался на берегу.

Лошадь выбралась из воды, а упавший всадник сделал попытку замахнуться мечом на Финана, но тут же притих, когда Похититель душ легко кольнул его в горло.

– Можешь поговорить с ним, – сказал Финан, останавливаясь, чтобы подобрать брошенный пленником меч, и я увидел, что это Колфинн, бросивший мне вызов, когда мы прибыли в Бургэм.

Финан швырнул меч на берег и рывком поднял Колфинна на ноги.

– Лезь на берег, парень. А щит тебе не понадобится.

Насквозь вымокший Колфинн поднялся по скользкому берегу, дёрнулся было в сторону своей лошади, но Финан шлепнул его мечом по шлему.

– Лошадь тебе тоже не нужна. Ты идёшь пешком.

Колфинн зло взглянул на меня, словно хотел что-то сказать, но раздумал. Со светлых волос, заплетённых в косу, стекала вода, сапоги хлюпали. Колфинна отправили к остальным выжившим, окружённым копейщиками Эгиля.

– Слишком легко вышло, – проворчал Эгиль, когда я присоединился к нему.

Мы взяли в плен восьмерых, со всех сняли кольчуги и шлемы, отобрали оружие. Я отвёл в сторону их предводителя, угрюмого воина по имени Хоберн, а остальные тем временем под направленными на них норвежскими копьями сбросили в Лаутер своих мертвых товарищей. Один из людей Эгиля приказал и Колфинну снять кольчугу, но я его остановил.

– Оставь его, – велел я.

– Господин?

– Оставь его, – повторил я и повел Хоберна к слиянию рек.

За мной последовал Торольф с тяжелым топором наготове, который ему, похоже, не терпелось воткнуть Хоберну в спину.

– Так о чем договаривались Этельстан и Гутфрит? – поинтересовался я.

– О чем договаривались? – угрюмо переспросил Хоберн.

– Когда Гутфрит принес Этельстану клятву, – рявкнул я, – о чем они договорились?

– О дани, армии и миссионерах, – грустно ответил он.

Он не хотел говорить, но Торольф рывком заставил его опуститься на колени. Хоберн уже лишился оружия, шлема и кольчуги и сейчас дрожал под холодным дождем. Теперь я вынуждал его говорить, приставив к лицу небольшой нож.

– Миссионерах? – удивился я.

– Гутфрит должен креститься, – пробормотал он.

Я расхохотался.

– А остальные? Вы все должны стать христианами?

– Так он говорит, господин.

Мне не следовало удивляться. Этельстан хотел объединить саксов в одну страну, Инглаланд, и каждый житель Инглаланда должен быть христианином, а Нортумбрия до сих пор далеко не христианская страна. Почти всю мою жизнь ею правили даны или норвежцы, и язычники постоянно прибывали на кораблях. Этельстан может обратить страну в христианство, вырезав язычников, но тогда начнется война, в которую могут вмешаться норманны из-за моря.

Лучше, намного лучше, обратить самих норманнов, а самый быстрый способ это сделать – крестить их предводителей. Это сработало в Восточной Англии и Мерсии, и даны, населявшие эти земли, теперь поклонялись пригвожденному богу, а некоторые из них, как епископ Ода, подвизались в церкви. Я не сомневался, что Этельстан хотел бы убить Гутфрита, но это лишь позволит другим членам его семьи претендовать на трон, и в первую очередь, Анлафу, норвежцу, чей флот бороздил море, а армия покорила почти всех его ирландских соперников. Этельстану выгоднее держать на троне слабого Гутфрита, заставить его креститься, разместить в его стране гарнизоны верных саксов и ослабить его власть, затребовав большую дань серебром.

– И зачем Гутфрит послал тебя за мной?

Хоберн поколебался, но я сместил нож ближе к его глазам.

– Он ненавидит тебя, господин.

– И что?

Снова сомнения, снова движение ножа.

– Он хочет твоей смерти, господин.

– Потому что я помешал ему попасть к Константину Шотландскому?

– Потому что он ненавидит тебя, господин.

– А Этельстан хочет моей смерти?

Вопрос его удивил, и он пожал плечами.

– Он такого не говорил, господин.

– Гутфрит не говорил?

– Он сказал, ты должен платить ему дань, господин.

– Я? Платить этому дерьму?

Хоберн пожал плечами в знак того, что не он в ответе за сказанное.

– Король Этельстан сказал, что Беббанбург находится в королевстве Гутфрита, а значит, ты должен поклясться Гутфриту в верности. Он сказал, благодаря твоим землям Гутфрит может разбогатеть.

– То есть, Гутфрит должен воевать со мной?

– Он должен потребовать дань, господин.

И если я откажусь платить, а так и будет, Гутфрит возьмет объявленную им дань скотом. А значит, между Эофервиком и Беббанбургом начнется война, которая ослабит нас обоих и даст Этельстану повод вмешаться в качестве миротворца.

– Кто этот вчерашний лучник? – внезапно спросил я.

– Вчерашний? – переспросил Хоберн и вздрогнул, когда я острием кольнул кожу под его левым глазом. – Колфинн, господин.

– Колфинн! – удивился я, хотя, по правде говоря, и ожидал, что это будет вспыльчивый молодой воин, обвинивший меня в трусости.

– Он главный ловчий Гутфрита, – пробормотал Хоберн.

– Гутфрит велел меня убить?

– Не знаю, господин, – снова вздрогнул он. – Не знаю!

Я немного отодвинул нож.

– Гутфрит принимал послов Константина, верно?

– Да, господин, – кивнул он.

– И чего хотел Константин? Союза с Гутфритом?

– Да, господин.

Еще один кивок.

– И Константин сохранит трон за Гутфритом?

Хоберн поколебался, но тут увидел блеск ножа.

– Нет, господин.

– Нет?

– Он пообещал Гутфриту Беббанбург.

– Беббанбург, – ровным тоном повторил я.

Он кивнул.

– Константин ему пообещал.

Я встал, проклиная боль в коленях.

– Значит, Гутфрит глупец, – яростно сказал я. – Константин всегда хотел заполучить Беббанбург. Думаешь, он отдаст его Гутфриту?

Я убрал нож в ножны и отошел на несколько шагов.

Удивился ли я? Константин отправил Домналла в Беббанбург с щедрым предложением мира и помощи, но под ним просто скрывались его честолюбивые планы править всей Нортумбрией, а как обнаружили поколения норманнов, чтобы править Нортумбрией, нужно владеть ее самой главной крепостью. Если Гутфрит вступил в союз с Константином, он вскоре будет мертв, и над моей крепостью взовьется флаг Альбы.

– И что ты узнал?

Финан последовал за мной.

– Никому нельзя доверять.

– О да, это очень полезно, – язвительно заметил он.

– Им всем нужен Беббанбург. Всем.

– А ты чего хочешь?

– Уладить одну ссору, – злобно буркнул я. – Ты принес меч этого недоноска?

– Колфинна? Вот.

Он протянул мне меч.

– Отдай ему.

– Но...

– Отдай ему. – Я направился обратно к мрачным пленникам. Только Колфинн остался в кольчуге, но насквозь промок и дрожал на порывистом ветру, хлеставшем дождем с востока. – Ты назвал меня трусом, – рявкнул я, – так что бери меч.

Он беспокойно перевел взгляд с меня на Финана, а затем взял протянутый ирландцем меч.

Я вытащил Вздох змея. Я злился, но не на Колфинна и даже не на Гутфрита, а на себя. За то, что не распознал очевидного. Вот почти образовавшийся Инглаланд, вот Альба, желающая править еще большей территорией, а между ними Нортумбрия: не языческая и не христианская, не шотландская и не английская, и вскоре она должна стать или той, или другой. А значит, мне придется сражаться, хочу я того или нет.

Но сейчас предстояла менее серьезная схватка, я надеялся, она смягчит мой гнев перед более значительной.

– Ты назвал меня трусом, – бросил я Колфинну, – и вызвал меня на бой. Принимаю твой вызов. – Я быстро двинулся в его сторону, а потом, помедлив, сделал шажок назад. Колфинн отступил, и я заметил, что ему мешают намокшие сапоги. Я опять двинулся в атаку, рубанув мечом наискось, а противник поднял клинок, чтобы парировать, но до того, как мечи столкнулись, я отступил в сторону, и его удар вышел слабым. – Это все, на что ты способен? – Я хотел его раздразнить. – А браслеты где взял? Боролся с детишками?

– Тебе конец, старик, – сказал он, переходя в атаку.

Он двигался быстро и бросился на меня так же яростно, как я на него. Он напал так быстро и яростно, что я с трудом отбил его первый мощный удар, но промокшая одежда сделала юнца неуклюжим. Я тоже промок под дождем, но не так сильно, как упавший в воду Колфинн. Он поморщился, снова замахиваясь, а я поощрил его, шагнув назад и притворившись, будто отступаю под его свирепым натиском. Я заметил на его лице радость предвкушения оттого, что именно он сразит Утреда Беббанбургского.

Он хотел закончить бой быстро и, стиснув зубы, с ревом шагнул ко мне, замахнувшись для удара, который должен был вспороть мне живот и вывалить мои кишки на землю, я же шагнул к нему навстречу и ударил в лицо рукоятью Вздоха змея, выбив глаз навершием меча. Резкая боль лишила юнца сил, он отшатнулся. Я с силой толкнул его, и он упал.

– Ты обозвал меня трусом, – сказал я и взмахнул Вздохом змея, наполовину отрубив ему правое запястье.

Его пальцы разжались, и я пинком отбросил его меч в мокрую траву.

– Нет! – крикнул он.

– Не хочу увидеть в Вальхалле твою гнусную морду, – ответил я и, обеими руками перехватив меч, вогнал его в грудь, рассекая кольчугу, кожу и кости.

Колфинн дернулся, и его стон перешел в хрип. Я высвободил Вздох змея и протянул его Рорику.

– Почисть его, – приказал я, нагнулся и снял шесть браслетов Колфинна, два золотых и четыре серебряных, один был инкрустирован гранатами. – Возьми его пояс с мечом.

Мы забрали у людей Гутфрита все ценное. Лошадей, деньги, кольчуги, шлемы, сапоги и оружие.

– Скажи Гутфриту, пусть заставит Беббанбург сдаться, – сказал я Хоберну. – Или хотя бы попытается.

Мы поехали обратно в лагерь. Гутфрит наверняка видел нас и дюжину лошадей без всадников, которую мы вели с собой, но остался в хижине.

А меня ждал Фраомар. Я спешился, и он поклонился, на веснушчатом лице отразилась тревога, когда он заметил захваченных лошадей и как воины Эгиля складывали в кучу трофейное оружие. Ничего не сказав по этому поводу, он снова поклонился.

– Лорд Утред, король желает тебя видеть.

– Он может подождать. Мне нужна сухая одежда.

– Он долго ждал, господин.

– Значит, ему не привыкать.

Я не переоделся. Дождь смыл кровь Колфинна с моей кольчуги, но пятно на плаще, превратившееся в черные разводы, не оставляло сомнений. Заставив Фраомара подождать, я поехал с ним в монастырь в Дакоре, который лежал в залитой дождем долине, окруженной заплатками полей и двумя ухоженными садами. В полях было еще больше шатров, хижин, флагштоков с промокшими знаменами и загонов с лошадьми. Бо́льшая часть войска саксов Этельстана расположилась вокруг бревенчатого монастыря, принявшего у себя короля.

У ворот монастыря мне пришлось отдать Вздох змея. Только королевская стража имела право носить оружие в присутствии короля, хотя прошлой ночью Хивел не поднял суеты из-за моего меча. Я взял с собой Финана и Эгиля, и они тоже положили Похитителя душ и Гадюку на стол, где уже лежали с десяток мечей. Мы добавили свои смертоносные саксы – короткие клинки, весьма полезные в толчее стены щитов. Мое Осиное жало выпило жизнь Вармунда в тот день, когда я подарил Этельстану корону, и со смерти Вармунда начало распадаться противостоявшее Этельстану войско.

– Нужно было назвать этот сакс Создатель королей, – сказал я слуге, но тот лишь недоуменно поглядел на меня.

Фраомар провел нас по длинному коридору.

– Здесь всего несколько монахов, – заметил он, когда мы проходили мимо дверей в пустые кельи. – Королю требовалось место для свиты, так что братию отослали на юг, в другой дом. Но аббат был счастлив!

– Счастлив?

– Мы перестроили трапезную, и король, конечно же, проявил немалую щедрость. Он отдал монастырю глаз Святой Люции.

– Чего отдал?

– Перед мученической смертью Святую Люцию ослепили, – объяснил Фраомар, – и его святейшество Папа послал королю Этельстану ее глаз. Это чудо! Он не высох, а Люция умерла семьсот лет назад! Уверен, король с радостью покажет его тебе.

– Жду не дождусь, – буркнул я и замолчал, когда два стражника в алых плащах Этельстана распахнули массивные двери.

Зал за ними, вероятно, и был той самой вновь отстроенной трапезной, потому что до сих пор пах свежим деревом. Длинный, с высоким потолком и огромными балками под соломенной крышей. Шесть высоких окон были закрыты от дождя ставнями, поэтому зал был залит светом нескольких десятков толстых свечей на длинных столах, за которыми сидело человек пятьдесят или шестьдесят. В дальнем конце зала возвышался помост со столом под громадным распятием.

Меня, к моему удивлению и радости, приветствовали громкими возгласами. Кое-кто даже встал. Это были люди, с которыми я стоял плечом к плечу в стенах щитов. Меревал, командовавший когда-то войсками Этельфлед, пожал мне руку, а Бритвульф, богатый молодой воин, бившийся со своими людьми рядом со мной у Крепелгейта, обнял меня и отступил назад, когда резкий стук с высокого стола призвал к тишине и порядку.

За столом под распятием сидели Этельстан и еще шестеро. Епископ Ода, расположившийся рядом с королем, заставил всех утихнуть, постучав по столу рукоятью ножа. Этельстан сидел в центре, и отблески пламени свечей играли на золотой короне, украшавшей его длинные темные волосы, в которых мерцала вплетенная золотая нить. Видимо, Ода потребовал тишины, потому что моим долгом было приветствовать короля до того, как я заговорю с остальными. Конечно, он был прав, и я почтительно поклонился.

– Мой король, – уважительно произнес я.

Этельстан поднялся. Это значило, что все остальные в зале тоже обязаны встать. Тишину разорвал громкий скрип и скрежет скамей. Я опять поклонился.

Молчание затягивалось. Этельстан смотрел на меня, а я на него. Он выглядел старше, и это естественно. Юноша, которого я помнил, превратился в красивого короля со слегка тронутыми сединой висками и бородой. Его вытянутое лицо осталось суровым.

– Мой король, – повторил я, нарушив тишину.

Этельстан улыбнулся.

– Друг мой, – тепло сказал он, – мой дорогой старый друг! Подойди же. – Он кивнул мне и махнул слугам, стоявшим в тени вдоль стены. – Скамьи для спутников лорда Утреда. – Он указал на один из столов внизу. – И принесите им вина и еды! – Он снова улыбнулся мне. – Проходи, лорд Утред, проходи! Присоединяйся к нам!

Я пошел дальше, но потом остановился.

Четверо из сидевших на помосте рядом с Этельстаном были молодыми воинами, на шеях и руках сверкало золото. Я узнал улыбавшегося Ингилмундра и хмурое лицо Элдреда, остальные двое были мне незнакомы. Кроме воинов там сидели и два священника, что неудивительно. Епископ Ода – на почетном месте справа от Этельстана, и, так же как король и Ингилмундр, приветливо улыбался мне.

Но священник по левую руку от Этельстана не улыбался, а наоборот, хмурился, он не был мне рад, он меня ненавидел.

Это был мой старший сын.

* * *

Узнав сына, я потрясенно остановился. Я удивился и испытал отвращение. Хотел даже развернуться и уйти. Но вместо этого посмотрел на Этельстана и заметил, как его улыбка сменяется на задорный вызов. Он хотел меня подначить, это входило в его планы, и я начал подозревать, что всем известная враждебность моего старшего сына к язычникам – часть этого плана.

Этельстан у меня в долгу. В тот день в Лундене, когда дорога у ворот Крепелгейт пропиталась кровью западных саксов, он признал, что в долгу у меня. Я отдал ему город, а с ним корону трех королевств: Мерсии, Восточной Англии и Уэссекса. Но в последующие годы он меня игнорировал. Сейчас это обрело смысл. У Этельстана были советники, воины вроде Ингилмундра и Элдреда, и священники вроде Оды, а теперь появился еще один – отец Освальд. А отец Освальд ненавидел меня, и я внезапно вспомнил, что сказал валлийский священник Анвин прошлой ночью. «Отец Освальд читал проповедь». Мой сын стал епископом и доверенным советником Этельстана.

При рождении его назвали Утредом, следуя традиции нашей семьи. Моего старшего брата звали Утред, но дан отрубил ему голову и бросил ее перед воротами Черепа в Беббанбурге. В тот день отец дал мне новое имя, и с тех пор я Утред.

Я тоже назвал своего старшего сына Утредом, но он всегда меня разочаровывал. Беспокойный и суетливый ребенок, боявшийся воинов в кольчугах и не желавший учиться искусству владения мечом. Признаю, я оказался плохим отцом, как и мой отец. Я любил своих детей, но вечно где-то воевал, и после смерти Гизелы у меня почти не оставалось на них времени. Альфред поместил мальчиков в школу в Винтанкестере, где Утред жадно припал к христианской груди, и я помню свой ужас, когда увидел его в белом одеянии, поющим в хоре. Оба сына стали христианами, и только любимая дочь осталась верна моим старым богам.

Мой младший сын, теперь носящий имя Утред, хоть и был христианином, вел жизнь воина. Он научился обращаться с мечом, копьем и щитом, однако старший выбрал иную дорогу, которая привела его к тому, что он стал христианским священником. В тот день я отказался от него. Я обозвал его отец Иуда, и он пользовался этим именем, пока не решил называться Освальдом. Я не вспоминал о нем, за исключением тех редких случаев, когда он появлялся в моей жизни. Он был со мной в тот день, когда мой младший сын убил Сигурда Ранульфсона, а брат Сигурда, Кнут, едва не убил меня. Отец Освальд в тот день бродил рядом с нашей стеной щитов, молясь и подбадривая нас, но мы с ним не примирились. Он ненавидел язычников, а я ненавидел его отказ разделить судьбу нашей семьи.

А потом Брида, адская сука, ненавидевшая христиан, которая когда-то была моей любовницей, а потом возненавидела меня, пленила отца Освальда и оскопила его. Моя дочь вспорола ей живот, а тяжелая рана отца Освальда зажила. Я заботился о нем, пока он не поправился, но все равно затаил обиду за то, что он покинул Беббанбург. С тех пор мы не разговаривали, хотя иногда в темноте ночи, когда морской ветер гудел в крышах Беббанбурга и не давал мне уснуть, я вспоминаю его, правда, отнюдь не с любовью. Лишь с сожалением и гневом. Он не исполнил семейный долг – удерживать Беббанбург до тех пор, пока хаос последних дней не накроет землю, пока не закипят океаны и боги не падут в крови.

И вот он здесь. Тоже епископ? Он сурово смотрел на меня с помоста, стоя на почетном месте рядом с королем.

– Проходи, лорд Утред, – снова заулыбался Этельстан. – Добро пожаловать! Проходи!

Благодарность, говорил мой отец, это болезнь псов. Так что я взобрался на помост, чтобы узнать, осталась ли в Этельстане хоть капля этой болезни и постарался ли мой обиженный старший сын разрушить дело моей жизни – вечно владеть Беббанбургом.

Wyrd bið ful ãræd. Судьба неумолима.

Глава пятая

Я мало ел, а пил еще меньше. Этельстан усадил меня на почетное место справа, заставив епископа Оду подвинуться. Король предложил мне вино, окорок, сыр, свежий хлеб и миндаль, дар короля франков, как он сказал. Он осведомился о моем здоровье и спросил о Бенедетте.

– Я слышал, она живет с тобой, – сказал он, – и, конечно, помню ее по двору моего отца.

– Где она была рабыней, – огрызнулся я.

– Я запомнил ее очень красивой, – проигнорировал он мой тон. – Да, она была рабыней. Поэтому ты на ней не женишься, лорд Утред?

– Конечно же, нет, – коротко ответил я, а потом решил, что нужно кое-что объяснить. – Она суеверна насчет брака.

– Как и я, – улыбнулся Этельстан.

– Но ты должен жениться, мой король. Твоим королевствам нужен наследник.

– И он у них есть! Мой единокровный брат Эдмунд. Ты ведь знаешь его?

– Помню его надоедливым ребенком.

Этельстан рассмеялся.

– Ты никогда не любил детей, да? Даже собственных.

Последние слова меня уязвили.

– Я любил своих детей, но потерял троих, – сказал я и тронул молот на шее.

– Троих?

– В первом браке у меня был сын. Он умер в детстве.

– Прости. Я не знал.

– Потом умерла Стиорра.

Этельстан решил не спрашивать, кто был третьим, поскольку понял, что я имел в виду епископа Освальда. Мой старший сын действительно стал епископом, получил епархию в Честере. Он так и сидел слева от Этельстана, но мы игнорировали друг друга. Мой сын холодно кивнул, когда я взошел на помост, но я не ответил, даже не посмотрел ему в глаза. Затем, когда Этельстан ненадолго отвлекся, я повернулся к епископу Оде.

– Почему ты мне не сказал? – тихо спросил я.

Оде не требовались объяснения. Он пожал плечами.

– Король хотел тебя удивить.

Он с непроницаемым выражением лица смотрел на меня серьезными, умными глазами.

– В смысле, шокировать?

– Я хотел сказать, что он молится за примирение. Как и мы все. Твой сын – достойный человек, господин.

– Он мне не сын.

От гнева и сожалений я насупился. Пусть Этельстан радушно приветствовал меня, но я чуял ловушку. Убить Колфинна было легко, но этот доброжелательный прием в заново отстроенном зале наполнял меня страхом.

– Принц Эдмунд подает надежды! – с энтузиазмом сказал Этельстан. – Он стал хорошим воином, лорд Утред. Он хотел отправиться с нами на север, но я оставил его командовать в Винтанкестере.

Я хмыкнул в ответ и уставился на залитый сиянием свечей зал, а люди смотрели на меня. Многих я знал, но для молодых я был незнакомцем, пережитком, именем из прошлого. Они слышали обо мне, слышали истории об убитых воинах и разгромленных армиях, видели браслеты на моих руках, боевые шрамы на щеках, но замечали и седую бороду, и глубокие морщины на лице. Я был прошлым, а они – будущим. Я больше ничего не значил.

Этельстан оглядел закрытые ставнями окна.

– По-моему, вот-вот выглянет солнце, – сказал он. – Я надеялся немного прокатиться. Ты поедешь со мной, лорд Утред?

– Я уже проехался с утра, мой король, – нелюбезно ответил я.

– В такой-то дождь?

– Я должен был кое-кого убить.

Он просто посмотрел на меня глубоко посаженными глазами на узком лице. Враги дразнили его «красавчиком», но они мертвы, а красавчик перерос свой мальчишеский вид и стал красивым, но суровым мужчиной, даже грозным.

– Теперь он мертв, – закончил я.

Я увидел тень улыбки. Он понял, что я провоцирую его, но отказался оскорбляться на грубость манер. Может, он и запретил людям ссориться, приказал не носить оружия, но я только что признался в убийстве, а он и бровью не повел.

– Поедем и возьмем с собой ястребов, – твердо сказал он и хлопнул в ладоши, призывая всех ко вниманию. – Солнце взошло! Не поохотиться ли нам? – Этельстан отодвинул свое кресло, вынуждая всех тоже встать.

Мы поехали на охоту.

* * *

Ни епископ Ода, ни епископ Освальд с нами не поехали, хоть какое-то облегчение. Ода сказал, что Этельстан желает примириться, и я боялся, что меня насильно оставят на весь день в обществе сына, но вместо этого Этельстан уехал со мной, предоставив остальным тащиться позади. Нас сопровождал десяток мрачных воинов в алых плащах, кольчугах и с длинными копьями, верхом на крупных жеребцах.

– Боишься врагов? – спросил я Этельстана, когда мы выехали из монастыря.

– Я никого не боюсь, – весело отозвался он, – потому что меня хорошо охраняют.

– Как и меня, вот только вчера вечером меня пытался убить лучник.

– Да, я слышал! Думаешь, кто-то может попытаться убить и меня?

– Возможно.

– Думаешь, это был человек Хивела?

А значит, ему известно, что вчера вечером я был в шатре Хивела.

– Валлийцы стреляют из больших охотничьих луков, – сказал я, – но Хивел клянется, что это был не его человек.

– Уверен, так и есть! Хивел не ссорился с тобой и заключил мир со мной. Я ему доверяю. – Этельстан улыбнулся. – Ты когда-нибудь пробовал натянуть длинный охотничий лук? Я однажды попытался. Господь милосердный, ну и силища нужна! Я натянул тетиву до предела, но у меня дрожали руки от натуги. – Он повернулся к Элдреду, ехавшему слева. – Ты когда-нибудь стрелял из такого лука, лорд Элдред?

– Нет, мой король, – ответил Элдред.

Он не был рад моему обществу и не смотрел на меня.

– Надо попробовать! – бодро заявил Этельстан. Он не снял клобук с ястреба, крутившего головой, пока мы разговаривали. – Это самец, – сказал Этельстан, поднимая запястье, чтобы показать мне ястреба. – Лорд Элдред предпочитает самок. Они, конечно, крупнее, но клянусь, он хоть и мелкий, но куда более злобный.

– Они все злобные.

У меня не было птицы. Я люблю охотиться с рогатиной, но мой сын, мой второй сын, любил ястребиную охоту. Я оставил его командовать гарнизоном Беббанбурга и надеялся, что ни одна злобная сволочь не пытается отобрать у меня крепость, пока я на другом конце Нортумбрии.

Мы вернулись в лагерь, Этельстан подвел коня к большому кругу камней, где стоял его шатер, и указал на огромный валун, одиноко стоявший у входа.

– Никто не может объяснить, зачем нужны эти камни, – сказал он.

– Их поставили тут древние, – сказал я.

– Да, но зачем?

– Потому что не придумали ничего получше, мой король, – вставил Элдред.

Этельстан слегка нахмурился, глядя на камень. Нас увидели, и кто-то пошел к нашим лошадям, но стража отогнала его.

– Их так много, – сказал Этельстан, продолжая говорить о камнях, – по всему королевству. Огромные круги из камней, и мы не знаем, зачем их поставили.

– Языческие суеверия, – отмахнулся Элдред.

– Твой сын, – Этельстан обращался ко мне и говорил о моем старшем сыне, – заставляет нас сносить каменные круги.

– Почему?

– Потому что они языческие, конечно же!

– Эти боги мертвы, – кивнул я на камни, – они нас не потревожат.

– Они и не жили, лорд Утред, есть только один Бог! – Этельстан помахал человеку, командовавшему его эскортом. – Не отгоняй их! Они не хотят ничего плохого! – Он говорил о людях, которые пришли посмотреть на него, и сейчас подъехал к ним, остановился рядом и заговорил с ними.

Я услышал их смех.

У него есть дар, думал я, он нравится людям. Разумеется, выглядел Этельстан царственно, что только шло ему на пользу, но к короне он добавил собственное обаяние. Для охоты он надел простой золотой обруч, поблёскивавший на неярком солнце, рослого серого коня покрывала попона из мягкой, тиснёной золотом кожи. Шпоры тоже были золотые, длинный чёрный плащ заколот золотой фибулой.

Я смотрел на лица людей, которые радовались, что король остановился и беседует с ними. И они улыбались его словам.

Конечно, до них доходили слухи. А до кого нет? Слухи, что король отказывается жениться и предпочитает общество молодых красавчиков, но никто не возражал, ведь Этельстан выглядел как король, водил их в битвы и доказал, что такой же храбрый и крепкий боец, как любой из его воинов. А еще он любил своих воинов. Доверял им. Сейчас он шутил с ними, и они приветствовали его.

– Хорошо он держится.

Элдред подъехал ближе ко мне.

– Как всегда, – ответил я, все еще глядя на Этельстана.

После неловкой паузы Элдред откашлялся.

– Я должен извиниться перед тобой, лорд Утред.

– Да?

– Вчера вечером я не знал, кто ты, господин.

– Теперь знаешь, – бросил я и пришпорил коня.

Я вел себя неподобающе. Я знал это, но не мог сдержаться. Слишком много тайн, слишком много людей, положивших глаз на Нортумбрию, а я нортумбриец. Я – ярл Утред из Нортумбрии, мои предки отвоевали эту землю у бриттов и защищали ее от них, от данов и норвежцев. Я знал, что и теперь придется ее защищать, но от кого?

Я развернул коня, проигнорировав Элдреда, и увидел, что Эгиль погружен в разговор с Ингилмундром, земляком-норвежцем. Ингилмундр заметил, что я смотрю на них, и кивнул. Я не ответил, но обратил внимание на большой золотой крест у него на шее. Ко мне присоединился Финан.

– Узнал что-нибудь? – тихо спросил он.

– Ничего.

– А я узнал, – так же тихо сказал он, – что Ингилмундр крестился.

– Я видел крест.

– Да уж, его трудно не заметить. На таком барана можно распять. И он говорит, что поведет всех норвежцев Виреалума в Честер креститься.

– В Честер, – холодно повторил я.

– Потому что епископ Освальд показал им истину, – все тем же ровным тоном продолжил Финан. Ему хватало ума не называть епископа моим сыном. – Может, так и было? – скептически добавил Финан.

Я хмыкнул. Конечно, язычников обращают, и епископ Ода тому пример, но я доверял Ингилмундру не больше, чем голодному волку в овчарне.

– Ингилмундр сказал, что теперь все мы англичане, – продолжил Финан.

– Все?

– Я думал, тебе это понравится.

Я рассмеялся, хоть и невесело, и мой смех услышал возвращавшийся к нам Этельстан.

– Ты развеселился, лорд Утред.

– Как всегда в твоем обществе, мой король, – мрачно ответил я.

– И Финан здесь, мой старый друг! Как ты? – Этельстан не стал ждать ответа. – Давайте поедем на север! Лорд Утред, составишь мне компанию?

Мы перешли Эмотум вброд и поскакали по влажному лугу, по прямой римской дороге. Отъехав от лагеря, Этельстан подозвал слугу и отдал ему ястреба.

– Он не любит летать в сырую погоду, – объяснил он мне, но я понял, что он и не собирался охотиться.

К нам присоединились еще всадники в кольчугах и алых плащах, в шлемах, со щитами и тяжелыми копьями. Они группами рассыпались впереди нас, осматривая возвышенность и создав вокруг короля широкий заслон. Этельстан вел меня на небольшой травянистый холм, где древние земляные стены образовывали грубое подобие квадрата. С одной стороны виднелась каменная кладка, старые камни поросли травой и лишайником.

– Наверное, римский лагерь, – объяснил Этельстан, спешиваясь. – Пойдем со мной!

Его защитники в алых плащах окружили древний лагерь, но только мы вдвоем пошли по влажному дерну, окруженному обветшалыми стенами.

– Что сказал Хивел вчера вечером? – без обиняков спросил Этельстан.

Я удивился этой прямоте, но дал честный ответ, который, вероятно, ему понравился:

– Что будет исполнять договор с тобой.