Текст книги "Бог Войны (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Глава третья

Неужели Константин действительно ожидал, что я приму его предложение? Поклянусь ему в верности и тем самым предоставлю Шотландии Беббанбург и его обширные земли? Слишком он хорошо меня знал, чтобы ждать согласия, и Домналла отправил не ради подтверждения своих ожиданий. Он послал Домналла предупредить, что и Этельстан хочет получить Беббанбург. В это я и в самом деле верил – из Уэссекса я получал вести о том, что творится при дворе Этельстана, и мне это не нравилось. Балки в большом зале Винтанкестера теперь были украшены позолотой, трон обит алой тканью, телохранители короля носили алые плащи и шлемы, инкрустированные серебром. Нас бы ослепило великолепие Этельстана, а вокруг него собирались молодые и честолюбивые, жаждущие земель, серебра и собственного великолепия.

Но король всей Британии пригласил-таки меня в Бургэм.

Вызов доставил священник в сопровождении сорока всадников со щитами, на которых дракон Уэссекса одним когтем захватывал молнию.

– Король шлёт тебе приветствие, господин, – произнёс священник, а потом неуклюже слез с лошади и, опустившись на колено, протянул мне запечатанный свиток, перевязанный красной лентой. Оттиск на воске был тот же, дракон и молния. Печать Этельстана.

Я был мрачен, поскольку Домналл убедил меня не доверять Этельстану. Я позволил пройти в ворота Черепа только полудюжине западносаксонских всадников, но не впустил их дальше конюшенного двора, где нехотя выдал им слабый эль и потребовал, чтобы они до заката покинули мою землю.

– И ты вместе с ними, – сказал я священнику, близорукому молодому человеку с жидкими волосами и шмыгающим носом.

– Господин, мы устали с дороги, – взмолился священник.

– Чем скорее попадёте домой, тем лучше, – рявкнул я, а потом разорвал ленту и развернул свиток.

– Если нужно помочь тебе прочесть, господин... – начал священник, но поймал мой взгляд и забормотал что-то бессвязное.

– До заката, – повторил я и ушёл.

Это было невежливо с моей стороны, но я разозлился.

– Они считают меня слишком старым! – пожаловался я Бенедетте после отъезда посланника.

– Слишком старым для чего?

– В прежние времена, – продолжил я, игнорируя её вопрос, – я был полезен Этельстану. Тогда он нуждался во мне! А теперь решил, что можно не считаться со мной, и я слишком стар, чтобы ему помочь. Я теперь как король в тафле!

– В тафле? – она запнулась на незнакомом слове.

– Понимаешь, это такая игра, где по доске двигают фигуры. Этельстан считает, что я в ловушке, потому что стар и не могу сделать ход.

– Он же тебе друг!

– Он был моим другом. А теперь хочет меня убрать. Хочет получить Беббанбург.

Бенедетта вздрогнула. День стоял тёплый, но к закату наверху, под крышей дома, завыл холодный ветер с моря.

– Так сказал тот шотландец? Да? Он тебя защитит?

Я безрадостно рассмеялся.

– Ему нужен не я. Он тоже хочет получить Беббанбург.

– Значит, я дам тебе защиту! —горячо отозвалась она. – Сегодня вечером! Идём в часовню.

Я промолчал. Если Бенедетта собралась за меня молиться, я пойду с ней, только я сомневался, что сила её молитв сравнима с амбициями королей. Если верны мои подозрения, то и Этельстан, и Константин хотели получить Беббанбург – королевство должно быть сильным. Король Альфред доказал, что могучие укрепления, будь то бург вроде Меймкестера или крепость вроде Беббанбурга, это самые прочные преграды захватчикам. Поэтому Беббанбург будет защищать либо северную границу Этельстана, либо южную Константина, и его лорд будет зваться не Утредом, им станет человек, беззаветно преданный тому из королей, кто одержит победу.

Ну а я, разве я не был преданным? Я взрастил Этельстана, научил воевать и посадил на трон. Правда, я не христианин, не красавчик, как Ингилмундр, и не льстец, как те, кто, по слухам, теперь в советниках у короля Уэссекса.

В сообщении, что доставил священник, мне предписывалось явиться на встречу с Этельстаном в Бургэме, на празднование в честь Зефирина, кем бы там он ни был. И я должен был взять с собой не более тридцати человек, а ещё провизии, чтобы десять дней их кормить. Тридцать воинов! Он ещё попросил бы меня напороться на собственный меч, не забыв при этом оставить открытыми ворота Черепа!

Но я подчинился.

Я повёл с собой ровно тридцать воинов.

Но ещё попросил Эгиля Скаллагриммрсона составить мне компанию, вместе с семьюдесятью одним его норвежцем.

И таким отрядом мы поскакали в Бургэм.

* * *

В ночь перед отъездом я пришёл в беббанбургскую часовню. Я бывал в ней нечасто, и обычно не по собственной воле, но меня попросила Бенедетта, и холодным ветреным вечером мне пришлось сопроводить её в маленькую часовню, построенную рядом с главным домом.

Я-то думал, что всего лишь придётся кое-как вытерпеть её молитвы, но увидел, что она подготовилась тщательнее – нас в часовне уже ждали большая неглубокая чаша, кувшин с водой и маленькая фляга. На алтаре пылали свечи, замерцавшие, когда ветер ворвался сквозь открытую дверь. Бенедетта её прикрыла, набросила на длинные тёмные волосы капюшон плаща и опустилась на колени перед неглубокой чашей.

– У тебя есть враги, – зловеще произнесла она.

– Враги есть у каждого, а иначе он не мужчина.

– Я буду тебя защищать. Вставай на колени.

Мне не хотелось, но я подчинился. Мне привычны и женщины, и колдовство. Гизела бросала рунные палочки, предсказывая мне будущее, моя дочь использовала заклинания, и когда-то давно, в пещере, меня посетили видения. Колдунами, конечно, бывают и мужчины. Мы боимся их, но женское колдовство коварнее.

– Ты что делаешь? – спросил я.

– Тс-с, – отозвалась она, наливая воду в неглубокую чашу. – Il malocchio ti ha colpito, – негромко продолжила она.

Я не спрашивал, что значат эти слова, потому что чувствовал – они сказаны ею более для себя, чем для меня. Бенедетта вытащила пробку из маленькой фляжки, осторожно добавила в воду три капли масла.

– Теперь жди, – велела она.

Три капли масла растеклись по воде, заблестели и обрели форму. Под крышей часовни завывал ветер, скрипела дверь. Бились о берег волны.

– Тебе грозит опасность, – сказала Бенедетта, всматриваясь в маслянистый узор на воде.

– Мне вечно грозит опасность.

– Те дракон и звезда – они пришли с севера?

– Да.

– Но ещё есть опасность с юга.

В её голосе слышалось удивление. Голова склонилась над чашей, лицо Бенедетты скрывал капюшон.

Она снова умолкла, а потом поманила меня.

– Подойди ближе.

Я подполз на коленях к ней.

– Можно мне поехать с тобой? – умоляюще спросила она.

– Когда грозит опасность? Нельзя.

Неохотно, но она приняла мой ответ. Она упрашивала взять ее с собой, но я был непреклонен – никому из воинов нельзя брать с собой женщин, значит, и для себя я не сделаю исключения.

– Только я не уверена, что это сработает, – огорчённо сказала она.

– Что сработает?

– Hai bisogno di farti fare l’affascinò. – Она поглядела на меня и нахмурилась. – Я должна защитить тебя... – Она прервалась, подбирая слово. – Чарами?

– Заклинанием?

– Да, но женщина, – так же горестно продолжала она, – может сделать такое всего трижды, три раза в жизни!

– Ты уже это делала трижды? – осторожно поинтересовался я.

– Я накладывала проклятия на работорговцев. Три проклятия.

Бенедетту взяли в рабство в детстве и таскали по всему христианскому миру, пока она не оказалась рабыней третьей жены короля Эдуарда в сырой холодной Британии. А теперь она моя спутница жизни.

Она осенила себя крестом.

– Но быть может, Бог подарит мне ещё одно заклинание, ведь это не проклятие.

– Надеюсь, что не проклятье.

– Бог милостив, – сказала она. – Он даровал мне новую жизнь и теперь не допустит, чтобы я опять осталась одна. – Она опустила указательный палец в маслянистую рябь. – Иди сюда.

Я склонился к ней, и она провела пальцем по моему лбу.

– Вот и всё, – сказала она. – А когда почувствуешь, что опасность близка, нужно только плюнуть.

– Просто плюнуть? – изумился я.

– Плюнуть! – Её рассердила моя улыбка. – А ты думаешь, Богу, ангелам или демонам нужно нечто большее? Им известно то, что я сделала. Этого хватит. И твоим богам тоже известно!

– Ну, спасибо тебе, – смиренно произнёс я.

– Возвращайся ко мне, Утред Беббанбургский.

– Я вернусь, – пообещал я.

Если не забуду плюнуть.

* * *

Никто из нас не знал, где находится Бургэм, хотя перепуганный священник, доставивший в Беббанбург вызов, уверял, что он в Камбрии.

– Полагаю, это к северу от Меймкестера, господин.

– К северу от Меймкестера много земель, – проворчал я.

– В Бургэме есть монастырь, – с надеждой добавил он, и когда я не ответил, ужасно огорчился. Но потом просиял. – Мне кажется, господин, там поблизости произошла битва.

– Тебе кажется?

– Я так думаю, господин, потому как слыхал разговоры о ней. Говорили, ты сам там сражался, господин! – Он улыбнулся, ожидая, что я улыбнусь в ответ. – Говорили, ты одержал там великую победу! На севере, господин, у великой стены. Говорили, что ты... – его голос затих.

Под его описание подходила только битва при Хибурге, и поэтому, следуя смутным указаниям священника, мы скакали на запад вдоль старой римской стены, пересекавшей Нортумбрию. Погода испортилась, с гор Шотландии налетел холодный проливной дождь, и мы медленно продвигались по холмам. Один раз нам пришлось разбить лагерь на развалинах римского форта – одном из бастионов стены, и, усевшись с подветренной стороны под разбитой стеной, я вспоминал жестокую битву у форта Хибург.

Всю ту ночь костры пытались сопротивляться дождю, и вряд ли кто из нас как следует выспался, но рассвет принес проясняющееся небо и тусклый солнечный свет, и вместо того, чтобы поспешить в путь, мы все утро сушили одежду и чистили оружие.

– Опоздаем, – сказал я Финану, – ну и пусть, мне неважно. Только разве не сегодня праздник того святого?

– Думаю, да. Не уверен. Может, завтра?

– А кем он был?

– Отец Кутберт говорил, что он был невежественный, как свинья, придурок, который стал Папой. Зефирин Придурок.

Меня это насмешило. А потом я увидел канюка, скользящего в полуденном небе.

– Думаю, нам пора двигаться.

– Значит, мы идём в Хибург? – спросил Финан.

– Это рядом, – ответил я.

Не хотелось мне возвращаться в то место, но если священник прав, этот Бургэм где-то южнее. Потому мы прошли по разбитым дорогам и голым холмам, заночевали под кронами деревьев в долине Тинана. Следующим утром под мелким дождём мы выбрались из долины, и вдали, на вершине холма, я увидел Хибург. Лучи солнца скользили по стенам старого форта, оставляя в тени римские рвы, где погибло так много моих воинов.

Эгиль ехал рядом со мной. О битве при Хибурге он молчал.

– Чего нам ждать в Бургэме? – спросил он.

– Неприятностей.

– То есть, ничего нового, – мрачно ответил он.

Эгиль – статный высокий норвежец с длинными светлыми волосами и похожим на таран носом. Странник, что обрёл дом на моей земле и платил мне дружбой и преданностью. Он говорил, что обязан мне жизнью за спасение его младшего брата Берга от жестокой смерти на валлийском берегу, но я считал этот долг давно выплаченным. Думаю, Эгиль оставался со мной потому, что я ему нравился, а он нравился мне.

– Ты сказал, что у Этельстана две тысячи воинов? – спросил он.

– Так говорят.

– Если мы ему не по нраву, – добродушно отметил он, – то окажемся слегка в меньшинстве.

– Ненамного.

– А до этого дойдёт?

Я покачал головой.

– Он пришёл не ради того, чтобы воевать.

– Тогда что он здесь делает?

– Поступает как пёс, – сказал я. – Помечает свои границы.

Вот поэтому он оказался в Камбрии, дикой и необжитой западной части Нортумбрии. Её хотели получить скотты, на неё предъявляли претензии норвежцы Ирландии, мы дрались за неё, а теперь Этельстан пришел поставить свой флаг.

– Он, выходит, на нас помочится? – спросил Эгиль.

– Этого я и жду.

Эгиль коснулся молота на своей груди.

– Но язычников он не любит.

– Значит, пустит на нас струю посильнее.

– Хочет выгнать. Нас они зовут чужаками. Чужаками-язычниками.

– Здесь твой дом, – твёрдо ответил я. – Ты теперь нортумбриец. Ты сражался за эту землю, значит, у тебя на неё столько же прав, как и у любого из нас.

– Но он хочет сделать нас англиканами, – сказал он, старательно выговаривая незнакомое слово, – и хочет, чтобы все англикане стали христианами.

– Если хочет сожрать Нортумбрию, – яростно произнёс я, – так придется ему проглотить и хрящ вместе с мясом. Половина Камбрии – язычники! Нужны ли они ему как враги?

Эгиль пожал плечами.

– Значит, он нас обгадит, и мы поедем домой?

– Да, если это его порадует, – сказал я, надеясь, что так и случится, хотя на самом деле подозревал, что придётся мне отбиваться от притязаний на Беббанбург.

Поздним вечером, когда дорога спустилась в широкую, напитанную водой долину, мы увидели завесу дыма на юге. Не большой темный столб, какой бывает при пожаре в доме или поместье – клубы дыма, как туман, стелились над тучными полями в речной долине. Должно быть, в том месте все и собирались, поэтому мы повернули лошадей на юг и на следующий день прибыли в Бургэм.

Люди здесь и прежде селились – древние люди, выложившие странные круги из гигантских камней. Увидев эти круги, я коснулся своего молота. Здесь, наверное, место богов, но что это были за боги? Они старше моих и гораздо древнее пригвождённого христианского бога. Христиане, с которыми мне случалось поговорить, называли такие места недобрыми. Утверждали, что это место дьявольских игрищ, но, тем не менее, Этельстан выбрал в качестве места встречи один из таких кругов.

Круги размещались южнее реки. Я увидел два, а потом обнаружил поблизости третий. Самым крупным был западный круг, в нём среди сотен воинов, сотен шатров и сотен грубых укрытий из дёрна, меж костров и коней на привязях развевались знамёна Этельстана. Флагов было бессчётное множество – треугольных меньше, они принадлежали норвежским ярлам и стояли по большей части на юге, возле другой реки, быстрой и неглубокой, что текла по каменистому руслу. Ближе к самому крупному кругу размещалось множество флагов, в основном мне знакомых. Это были знамена Уэссекса – кресты и святые, драконы и встающие на дыбы кони, черный олень Дефнаскира, скрещенные мечи, флаги Кента с бычьими головами – их я видел развевающимися в битвах, иногда в моей стене щитов, иногда – в той, что напротив.

Там виднелся и скачущий олень Этельхельма, хотя дом его больше со мной не враждовал. Вряд ли их можно назвать моими друзьями, но со смертью Этельхельма Младшего умерла и давняя кровная месть. С флагами Уэссекса перемешивались знамена Мерсии и Восточной Англии – все они теперь признали короля Уэссекса своим повелителем. Значит, войско саксов пришло на север. Судя по количеству флагов, Этельстан привел в Бургэм не менее тысячи человек.

С западной стороны в небольшом и отдельном лагере реяли незнакомые мне знамёна, но я увидел там домналлову красную руку с крестом. Это наводило на мысль, что скотты разбили там шатры или выстроили из дёрна укрытия. А на юге, к своему удивлению, я заметил развевавшееся по ветру знамя с красным драконом Хивела из Дифеда.

Ближе всех, прямо за речным бродом, стояла дюжина шатров, над которыми реял треугольный флаг Гутфрита со злобным клыкастым кабаном. Значит, и он здесь. Его небольшой лагерь охраняли воины в кольчугах, несущие на обитых железом щитах знак Этельстана – дракона и молнию. Эта же эмблема была и на стяге Этельстана, развевавшемся на чудовищно высоком сосновом бревне, установленном у входа в самый крупный каменный круг, а с ним рядом, на таком же длинном шесте, колыхалось бледное знамя с изображением креста цвета засохшей крови.

– Это что за флаг? – спросил я у Финана и кивнул в сторону незнакомого знамени.

– Да кто его знает? Наверное, Этельстана.

– И Хивел здесь! – сказал Финан. – Я думал, он в Риме.

– Побывал и вернулся, – ответил я. – Или только собрался ехать. Кто знает? Как бы то ни было, валлийцы здесь.

– А где наш флаг?

– В Беббанбурге, я забыл его прихватить.

– Я взял два своих, – радостно заявил Эгиль.

– Так давай, поднимай, – велел я.

Я хотел, чтобы Этельстан увидел, как к его лагерю приближается чёрный орёл – флаг норманна, язычника.

Мы прошлёпали через брод, и нас встретили западные саксы, охранявшие шатры Гутфрита.

– Кто такие?

Мрачного вида воин поднял руку, чтобы остановить нас.

– Эгиль Скаллагриммрсон.

Я нарочно попросил Эгиля возглавить переход через реку. По обеим сторонам от него шли норвежские воины, мы же с Финаном отступили подальше. Выжидали, стоя у брода, и вода плескалась по ногам наших жеребцов.

– И куда это вы? – коротко поинтересовался хмурый.

– Куда захочу, – ответил Эгиль. – Это моя страна.

Он хорошо говорил по-английски, научившись от саксонских девушек, которые с радостью ему отдавались, но сейчас намеренно произносил слова так, будто они ему непривычны.

– Сюда ты зайдешь, только если тебя позвали. А я не думаю, что это так.

К хмурому присоединился десяток западносаксонских копейщиков со щитами Этельстана. Позади них собралось несколько воинов Гутфрита, с нетерпением ожидавших казавшегося неизбежным развлечения, и еще больше западных саксов торопилось поучаствовать в стычке.

– Я иду вон туда, – Эгиль показал на юг.

– Ты разворачиваешься и идешь туда, откуда пришел, – сказал хмурый воин. – Все вы отправляетесь обратно, в вашу проклятую страну за морем. – Его скромный отряд с каждой минутой становился всё больше, и, поскольку слухи распространялись как дым, из лагеря саксов все шли и шли люди, чтобы пополнить его ряды. – Разворачивайся, – медленно и настойчиво сказал хмурый, будто говорил с упрямым ребенком, – и убирайся.

– Нет, – сказал я, подъехал ближе и встал между Эгилем и его знаменосцем.

– А ты кто такой, дедуля? – вызывающе бросил хмурый, взвешивая в руке копье.

– Убей старого дурака! – выкрикнул один из людей Гутфрита. – Заруби его!

Его дружки стали высмеивать меня, вероятно, осмелев в присутствии стражи Этельстана. Кричал молодой воин с длинными светлыми волосами, заплетенными в толстую косу. Он протолкнулся сквозь западных саксов и нагло уставился на меня.

– Я тебя вызываю, – ощерился он.

Всегда находятся глупцы, мечтающие о славе, ведь убить меня – короткий путь к ней. Без сомнения, этот молодой воин был хорош, он выглядел сильным и отважным, на предплечьях блестели полученные в битвах браслеты, и он жаждал признания, которое принесет моя смерть. Больше того, его подстегивали крики стоявших позади, они требовали, чтобы я спешился и дрался.

– А ты кто? – спросил я.

– Я Колфинн, сын Хафнира. И служу Гутфриту Нортумбрийскому.

Скорее всего, он был с Гутфритом, когда я не дал тому сбежать в Шотландию, и теперь Колфинн Хафнирсон желал отомстить за унижение. Он вызвал меня, и обычай велел мне ответить на вызов.

– Колфинн, сын Хафнира, – сказал я. – Никогда о тебе не слышал, а я знаю всех именитых воинов Британии. А вот чего я не знаю, зачем мне брать на себя труд убивать тебя. Что у тебя за дело ко мне, Колфинн, сын Хафнира? В чем наши разногласия?

На мгновение он показался сбитым с толку. У него было грубое лицо со сломанным носом, а золотые и серебряные браслеты говорили о том, что этот молодой воин пережил множество битв, но чего у него не было, так это меча, да и любого другого оружия. Только западные саксы под командованием хмурого имели копья или мечи.

– Так в чем наши разногласия? – снова спросил я.

– Ты не должен... – начал хмурый западный сакс, но я жестом оборвал его.

– В чем наши разногласия, Колфинн, сын Хафнира? – еще раз спросил я.

– Ты враг моего короля! – выкрикнул он.

– Враг твоего короля? Да половина Британии его враги!

– Ты трус! – бросил он мне и шагнул вперёд, но тут же остановился, потому что Эгиль пустил своего коня вперёд и достал меч, который называл Гадюкой.

Эгиль улыбался. Шумная толпа позади Колфинна умолкла, и меня это не удивило. Есть что-то такое в улыбающемся норманне с любимым мечом в руке, что охлаждает пыл многих воинов.

Я потянул Эгиля назад.

– У тебя нет претензий ко мне, Колфинн, сын Хафнира, – сказал я, – но теперь претензии есть у меня. И мы решим дело между собой в том месте и в то время, которое выберу я. Обещаю. А теперь посторонись.

Сакс шагнул вперед, очевидно почувствовав, что нужно настоять на своём.

– Если тебя не приглашали, – заявил он, – ты должен уйти.

– Но он приглашён! – произнёс подошедший воин. Он только что присоединился к преграждающей нам путь группе. Как и у загородившего нам дорогу воина, на его щите были крест и молния Этельстана.

– А ты, Кенвал, безмозглый идиот, – продолжил он, глядя на угрюмого, – если только не хочешь сразиться с лордом Утредом. Или ты хочешь? Я уверен, он сделает тебе одолжение.

Раздосадованный Кенвал пробормотал что-то себе под нос, но опустил копье и попятился, а новоприбывший поклонился мне.

– Прошу, господин. Полагаю, тебя вызвали?

– Да. А ты кто?

– Фраомар Седдсон, господин, но все зовут меня Конопатый.

Я улыбнулся, поскольку лицо Фраомара Седдсона состояло из сплошных веснушек и белого шрама в обрамлении огненно-рыжих волос. Он взглянул на Эгиля.

– Буду премного благодарен, если ты уберёшь меч в ножны, – мягко сказал он. – По приказу короля мечи в лагере разрешено носить только стражникам.

– Он меня охраняет! – заявил я.

– Будь добр, – попросил Фраомар Эгиля, проигнорировав мои слова, и тот любезно убрал длинную Гадюку в ножны.

– Благодарю, – сказал Фраомар.

Я прикинул, что ему уже за тридцать, он выглядел уверенно и властно. Его присутствие заставило зевак разойтись, хотя люди Гутфрита смотрели на меня с нескрываемой ненавистью.

– Нужно выбрать вам место для лагеря, – продолжил Фраомар.

Я показал на пространство между саксонским и валлийским лагерями.

– Вон то подойдет, – сказал я и спешился.

Отдав поводья Алдвину, я и пошел рядом с Фраомаром впереди своих воинов.

– Мы прибыли последними? – спросил я.

– Большинство приехало три дня назад, – сказал он и неловко замолчал. – Они принесли клятву в день святого Варфоломея.

– Не святого... – я умолк, пытаясь вспомнить имя того Папы-идиота. – А когда был день святого Варфоломея?

– Два дня назад, господин.

– И что за клятва? Какая клятва?

Снова последовало неловкое молчание.

– Прости господин, меня здесь не было, я не знаю. И ещё раз прости за того идиота Кенвала.

– Почему ты за него извиняешься?

Меня очень интересовала клятва, но Фраомар явно не хотел об этом говорить, и я подумал, что скоро все узнаю. Ещё я хотел бы знать, почему нервный священник сообщил нам более позднюю дату прибытия, но похоже, что на этот вопрос Фраомар тоже не знал ответа.

– Кенвал из твоих людей?

– Он из западных саксов, – ответил Фраомар. Его собственный говор выдавал в нем мерсийца.

– А что, западные саксы все ещё обижены на Мерсию? – спросил я.

Этельстан сам из западных саксов, но армия, с помощью которой он захватил трон Уэссекса, в основном состояла из мерсийцев.

Фраомар покачал головой.

– Проблем почти нет. Западные саксы знают, что нет никого лучше него. Некоторые, возможно, еще таят старые обиды, но их немного.

Я скривился.

– Только тупица может мечтать о битве вроде лунденской.

– Ты про схватку у ворот, господин?

– Это был кошмар, – сказал я.

Так оно и было. Мои люди против лучших войск западных саксов. Воспоминания о той бойне до сих пор будят меня посреди ночи.

– Я видел ту битву, господин, – произнёс Фраомар, – вернее, её окончание.

– Ты был с Этельстаном?

– Я скакал вместе с ним, господин. Видел, как сражались твои воины. – Несколько шагов он прошёл в молчании, а потом обернулся и посмотрел на Эгиля. – Он точно с тобой, господин?

– Да, со мной. Он норвежец, поэт, воин и мой друг. Так что да, он со мной.

– Странно это как-то. – Голос Фраомара дрогнул.

– Быть среди язычников?

– Да. Язычников и проклятых скоттов. И валлийцев.

Я подумал, что Этельстан поступил очень благоразумно, запретив носить в лагере оружие, конечно, за исключением часовых.

– Не доверяешь язычникам, скоттам или валлийцам? – спросил я.

– А ты, господин?

– Я один из них, Фраомар, я сам язычник.

Похоже, я его пристыдил. Он должен был знать, что я не христианин, и молот у меня на груди тоже напоминал об этом, если недостаточно моей репутации.

– Но мой отец говорил, что вы с королем Альфредом были лучшими друзьями, господин.

Я расхохотался.

– Никогда мы с Альфредом не дружили. Я восхищался им, а он меня терпел.

– Король Этельстан должен знать, что ты сделал для него, господин, – ответил он с нотками сомнения в голосе.

– Я уверен, что он признателен всем нам за то, что мы для него сделали.

– Редкостный был бой при Лундене! – произнес Фраомар, с облегчением от того, что я, кажется, не заметил тон его последнего высказывания.

– Это точно, – ответил я и как можно безразличнее заметил: – А ведь я его не видел с того дня.

Приманка сработала.

– Он изменился, господин! – Фраомар умолк, а потом решил, что нужно как-то уточнить этот комментарий. – Он стал... – снова запнулся он, – стал величавым.

– Он ведь король.

– Верно, – как-то уныло ответил он, – я бы тоже стал величавым, будь я королем.

– Король Конопатый? – предположил я, он рассмеялся, и неловкость прошла. – Он здесь? – спросил я, показывая на огромный шатер, установленный в большом круге.

– Он поселился в монастыре в Дакоре, это недалеко отсюда. А ты можешь жить здесь. – Он остановился на широкой полосе луговой травы. – Вода из реки, дрова из рощи поблизости. Вполне удобно. На закате мы проводим церковную службу, но полагаю...

Он умолк.

– Ты правильно полагаешь, – согласился я.

– Сказать королю, что ты здесь, господин? – спросил Фраомар, и в его голосе снова прозвучала легкая неловкость.

Я улыбнулся.

– Он узнает, что я здесь. Но если это твоя работа, то скажи.

Фраомар ушёл, и мы стали заниматься лагерем, однако я предпринял меры предосторожности и отправил Эгиля с дюжиной воинов разведать окрестности. Я не ждал проблем, здесь слишком много людей Этельстана, чтобы скотты или валлийцы затеяли войну. Но я не знал этой части Камбрии, и если начнутся сложности, мне нужно понимать, как отсюда убраться. Так что мы обустраивались, а Эгиль разведывал.

Шатры я собой не возил. Бенедетта собиралась сшить один шатер из паруса, но я убедил её, что мы умеем строить себе жильё, а лошадям и так нелегко везти на себе тяжелые бочонки с элем, мешки с хлебом и копчёным мясом, сыром и рыбой. Мои люди нарубили топорами веток и сделали простые двускатные шалаши, связывая ветки лозой. Нарезали ножами дёрн для крыши, а затем выстелили полы папоротником. Воины соревновались между собой, но не за то, кто первый построит, а за то, кто соорудит самый замысловатый шалаш. А победитель – впечатляющее жилище размером с небольшой дом – достался мне, и я разделю его с Финаном, Эгилем и его братом Торольфом.

Мы, само собой, заплатили строителям серебром, элем и похвалами, а затем смотрели, как два воина срубили и ободрали длинный ствол лиственницы и приделали к нему флаг Эгиля. Село солнце, и мы разожгли костры. С десяток моих христиан отправился туда, где сотни человек слушали проповедь священника, а я сел с Финаном, Эгилем и Торольфом и угрюмо уставился в потрескивающий костер.

Я думал о клятвах, о тревожной атмосфере в огромном лагере, где для поддержания мира необходимо держать вооруженных копейщиков. Думал о том, о чем умолчал Фраомар, и о том, почему мне велели прибыть в Бургэм позже остальных. Думал об Этельстане. В последний раз, когда я его видел, он благодарил меня за взятый Лунден, хвалил меня в зале, вызвав у воинов ликующие крики, и вместе с Лунденом он получил изумрудную корону. Но с тех далёких времен он не прислал мне ни одного письма и не предложил никаких наград. За строительство лагеря я заплатил людям серебром, но за подаренное королевство не получил ничего.

Wyrd bið ful ãræd. Судьба неумолима.

Служба кончилась, воины разбредались по хижинам, а монахи в тёмных рясах с надвинутыми капюшонами с пением двинулись через лагерь. Идущий впереди нёс фонарь, за ним следовала ещё дюжина, их голоса звучали глухо и уныло.

– Христианское колдовство? – мрачно спросил Торольф.

– Они просто молятся о мирной ночи, – отозвался Финан, осеняя себя крестом.

Монахи не стали приближаться к нашим жилищам, а повернули назад, к кострам, освещавшим вечернее богослужение. Их голоса затихли, а из валлийского лагеря донёсся взрыв женского смеха. Эгиль вздохнул.

– Почему мы не привезли своих женщин?

– Да потому, что нам они не нужны, – сказал Финан. – Здесь собрались все шлюхи от Меймкестера до Лигвалида.

– А! – улыбнулся Эгиль. – Тогда почему я делю хижину с вами?

– Можешь вместо неё заночевать вон в тех зарослях, – сказал я, кивая на юг, где темнела кучка деревьев, отделявших нас от валлийского лагеря.

И тут я увидел стрелу.

Освещенная ночным костром, она пронеслась как вспышка в темноте, внезапный отблеск огня на стальном наконечнике и светлых перьях. Стрела летела в нас. Я толкнул Финана влево, Эгиля вправо, а сам бросился наземь, и стрела чиркнула по моему левому плечу, порвав плащ.

– Уходим! – выкрикнул я, и мы вчетвером бросились прочь от костра, в тень, а темноту пронзила вторая стрела и уткнулась в дёрн.

– Ко мне! – проревел я.

Теперь я находился в безопасности, хижина прикрывала меня от лучника, пускавшего стрелы из темноты меж деревьями.

Эгиль, Торольф и Финан бежали ко мне. Мои люди покидали свои укрытия, шли к нам, узнать, почему я кричал.

– У кого есть оружие? – спросил я.

Отозвался хор голосов, и я немедля призвал всех следовать за собой.

Я бросился к зарослям, забирая чуть влево – не хотел вырисовываться на ярком фоне костра, хоть и знал, что буду замечен, несмотря на эту маленькую предосторожность. Но я решил, что лучник там лишь один, будь их два или три, атаковали бы залпом, не по одной стреле. А ещё я считал, что выпустивший ту стрелу, кем бы он ни был, уже удрал. Он наверняка увидел десяток бегущих воинов, заметил отблески пламени на наших мечах. Если он не намерен умереть, то, конечно, убрался восвояси, но я всё равно побежал туда.

– Беббанбург! – воззвал я, и воины подхватили боевой клич.

Мы с криками вломились в подлесок, топча кусты ежевики и древесную поросль. Новых стрел не было, и крики постепенно затихли. Я остановился за толстым стволом.

– А чего мы кричали? – спросил меня Берг.

– Вот, – Финан потянул стрелу, до сих пор торчавшую у меня в плаще.

Выдернув стрелу, он поднёс её к свету.

– Боже, какая длинная!

– Отойди в тень, – велел я. – Все отойдите.

– Мерзавец давно сбежал, – огрызнулся Финан. – Он нас не видит.

Луны не было, но пламя нашего костра и огни валлийского лагеря заливали рощицу мрачным красным светом. Я вдруг начал смеяться.

– Что такое? – спросил Эгиль.