Текст книги "Капля воды - крупица золота"
Автор книги: Берды Кербабаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Обращаясь к гостье, Бостан радушно проговорила:
– Добро пожаловать, дорогая гостьюшка! Ты принесла радость в наш дом! Дай бог, чтоб нога твоя, ступившая на нашу землю, оказалась легкой!
Аннам перевел ее слова Надежде Глебовне.
А Бостан уже приказывала ему:
– Аниам-джан, зарежь-ка ярку, которую ты привел.
Ярку эту Аннам пригнал с базара дня два тому назад. Бостан тогда удивилась: «Сынок, зачем нам овца, продуктов у нас, слава богу, хватает». Он не хотел говорить матери, ради какого случая запасся яркой, шутливо ответил: «Ай, мама, пусть побегает у вагончика, все живое существо. Да и от свежей баранины никто у нас, наверно, не откажется»!
Сейчас же он, поддразнивая мать, повторил ее слова:
– Зачем же ее резать? Продуктов у нас, слава богу, полно. Найдется, чем попотчевать гостью.
– Сынок, для гостя режут овцу.
Надежда Глебовна спросила у Аннама, о чем он спорил с матерью. Тот коротко передал ей содержание разговора, и она в изумлении всплеснула руками:
– Надо же, для одного гостя целую овцу резать!
Ей все здесь было в диковинку.
Аннам ушел, и наступило молчание. Бостан и гостья все равно бы не могли ронять друг друга, а разговаривать при Бостан-эдже с дочерью Надежда Глебовна посчитала неудобным, хотя ей и не терпелось подробно расспросить обо всем Марину.
Двум матерям оставалось только исподволь рассматривать друг друга.
Надежде Глебовне Бостан-эдже сразу понравилась: лицо простое, открытое, и глаза светятся природным умом. Еще недавно из машины Надежда Глебовна любовалась своеобразными пейзажами пустыни, и эту пожилую туркменку, мать Аннама, она восприняла как органичную частицу нового, незнакомого, непривычного для нее мира.
А Бостан искала в гостье сходство с Мариной. Ей почему-то очень хотелось, чтобы они были похожи. У них и правда было много общего. Из-под тонкой косынки у Надежды Глебовны выбивались русые волосы. Брови были тоже светлые и густые, как у Марины. Вот только губы потоньше… Сейчас их красила улыбка, но Бостан-эдже догадывалась, что они могли и сжиматься, твердо и строго.
А может, ей казалось так потому, что она уже знала от Аннама, какую должность занимает гостья.
Вах, ведь она прокурор, с ней ухо надо держать востро – не дай бог перед ней осрамиться!
Вскоре всей бригаде было уже известно о приезде Надежды Глебовны, матери Марины.
Вечером экскаваторщики, руководимые на этот раз не Мухаммедом, а Бостан-эдже, закатили в честь дорогой гостьи роскошный той.
Глава тридцать пятая
МАРКС ПРАВ
ухаммед сказал, глядя на Бабалы, склонившего голову над столом, который был завален бумагами:
– Я думаю, Бабалы, это историческое событие!
Бабалы поднял на него недоумевающий взгляд:
– О каком событии ты говоришь?
– Ты что, – возмутился Мухаммед, – не слышал, о чем я тебе рассказывал?
– О чем ты рассказывал?
– Да ты спал, что ли? Или свихнулся совсем от своей работы?
Бабалы сегодня действительно не выспался. Всю ночь он думал об Аджап. Она все не приезжала и больше не подавала о себе весточки. Бабалы томился в неведении и тревоге, заснуть ему удалось на рассвете.
Да и дел, Мухаммед и тут угадал, было сверх головы. Комиссия, возглавляемая Меллеком Веллеком, слава богу, уехала ни с чем, но после этого Геннадий Алексеевич завалил Бабалы всякими вопросами и указаниями, – тот не успевал отвечать на первые и отбиваться от вторых.
Вздохнув, он пожаловался Мухаммеду:
– Я несчастный человек, Мухаммед, и ты уж не нападай на меня. И так меня затуркали – голова кругом идет. Видишь, вот тут я должен был поставить резолюцию: «Принять на работу», а я написал: «Уволить».
Он перечеркнул написанное. Мухаммед с сочувствием спросил:
– Туго тебе приходится?
– Я порой подумываю: а не попроситься ли мне к тебе в бригаду? Легче сражаться с пустыней, сжимая в руках рычаги экскаватора, чем с бумажными душами, орудуя только ручкой. Понимаешь – ни минуты свободного времени. Вздохнуть некогда!
Он поманил Мухаммеда рукой, и когда тот нагнулся к нему, сказал таинственным шепотом:
– Веришь ли, братец, я из-за своей работы жениться не могу. К свадьбе все готово, а когда она будет – одному богу известно.
Мухаммед разыграл изумление:
– Что я слышу, Бабалы! Ты решил покончить с холостяцкой жизнью?
– Решил, решил. Только от моего решения мало что зависит. Мне с невестой-то не удается встретиться.
– Что же это за неодолимые преграды стоят у вас на пути?
– Работа! Дела! Конфликты, споры, совещания, заседания, праздники…
– Погоди, погоди, – Мухаммед выпрямился, оправил на себе пиджак, принял торжественный вид, – Бабалы Артык! Ты сообщил мне радостную весть. От души тебя поздравляю. И ты брось свои отговорки! Ради такого великого дела, как свадьба, можно на время отложить все остальное. Как говорят русские, работа не волк – в лес не убежит,
– Да я на все готов, чтобы приблизить день свадьбы!.. Не получается, братец.
– Должно получиться! Ведь ты бывалый воин, Бабалы. Не тебе пугаться преград! Да, кто твоя невеста?
– Она из Ашхабада. Начала работать врачом на моем участке и по вызову уехала в Ашхабад. Мы даже не повидались.
– Но она скоро вернется?
– Ох, я каждый день ее жду! А ее все нет и нет. И когда она явится – неизвестно.
– Заладил одно: неизвестно, неизвестно.
– У меня, действительно, все в полном тумане!
– Солнце всходит – туман рассеивается.
Их разговор был прерван длинным, прерывистым телефонным звонком. Бабалы поднял трубку – его вызывал Ашхабад. Но сколько он ни кричал «Алло!» и «Слушаю!» – никто не откликался. Он в сердцах с треском опустил трубку на рычаг, с досадой сказал Мухаммеду:
– Сами же вызывали – и не подходят. А, черт с ними. Когда Ашхабад звонит – это не к добру.
Телефон снова залился длинной трелью. Бабалы поглядел на него с мрачной усмешкой:
– Звони, звони, пока дух не испустишь.
– Не дело это, Бабалы. Может, что срочное. – Мухаммед потянулся к трубке. – Слушаю. Да, Рахмет. Кого вам? Бабалы Артыковича? Сейчас, сейчас.
Он хотел было передать трубку Бабалы, но тот даже не пошевелился.
– Скажи, что я вышел.
– Возьми трубку, Бабалы. Голос женский…. Очень приятный.
Бабалы, как коршун, вцепился в трубку.
– Алло! Да, Бабалы. Да нет, я подходил, только никто мне не ответил. Ну, да, наверно, что-то с линией было. Здравствуй, Аджап! Как у тебя дела?
Мухаммед навострил уши. Он пристально наблюдал за Бабалы. Как тот ни старался сдерживаться, лицо у него просияло.
– Будешь тут сердитым – ты как воды в рот набрала. Я уж не знал, что и думать. Да, получил, но только одно. Конечно, мало! О, вот это здорово. Наконец-то! Значит, встречать тебя завтра утром? Нет уж. встречу. Сам приеду за тобой на вокзал. Что? О какой комнате ты говоришь? Мой дом – твой дом. Прилично, прилично. Не будь рабой старых пережитков. Ладно, увидимся, тогда потолкуем. Говорю, встречу тебя, тогда и решим. До завтра, Аджап!
Его уже разъединили, а он все еще держал в руках трубку, бережно, как стеклянную, и смотрел на нее с каким-то ласковым изумлением…
Мухаммед хлопнул в ладоши:
– Вах, судя по твоему разговору и виду – солнце взошло!
Бабалы осторожно положил трубку на место. Лицо его приняло озабоченное выражение:
– Ты ведь не слышал, что она потребовала. Подавай ей отдельную комнату. У меня в доме ей, видишь ли, жить неприлично. Да я тут почти и не бываю!
– Удивляюсь тебе, Бабалы. Вместо того чтобы плясать от радости – ты ворчишь, как старик.
– Заворчишь тут. Все что-то от меня требуют! Отец настаивает, чтобы мы приехали в аул и там сыграли свадьбу.
– А разве это неправильно? Женитьба – это тебе не покупка халата: заплатил деньги, надел, пошел. Свадебный той должен на всю жизнь запомниться. Чем торжественней ты его проведешь, тем прочнее будет семейное счастье. Так народ говорит. А где же можно отпраздновать свадьбу пышней, чем в родном ауле?
Бабалы потер ладонью щеку:
– Это, конечно, верно…
– Ладно, насчет твоей свадьбы будет еще время подумать. Закончим разговор – о другой.
– О какой другой?
– Вай, да зачем же я к тебе пришел, с чего начал? Мы Аннама женим на учетчице нашей, Марине.
Бабалы так и подскочил на стуле:
– Что же ты мне сразу об этом не сказал?
– Как не сказал? Я тебе это битый час втолковывал, пока твоя невеста не позвонила. А ты зарылся в свои бумаги…
– Аннам женится? Ну, молодец! Так вот о каком историческом событии ты говорил!.. Действительно историческое. Свадьба – в пустыне! На трассе канала!. Это праздник для всех строителей.
– А я о чем толкую? Надо свадьбу справить торжественно, пригласить как можно больше народу.
– Я первый примчусь!
– Бригада и наказала мне попросить тебя приехать. А уж за тобой все строители повалят. Аннам достоин того, чтоб все было честь по чести. Бабалы, ты не представляешь, как вырос парень. Знает в своей машине каждый винтик, дыхание ее чувствует! Я бы с легкой душой доверил ему любой экскаватор. Он и на бригадира потянул бы! А Марина? Вся бригада души в ней не чает. Это тебе не вертушка какая-нибудь. Скромна, старательна, трудолюбива. Они словно родились друг для друга!
– Я готов сделать для них все, что от меня зависит. Из своего фонда выделяю на свадьбу пять тысяч рублей. Не стесняйся, говори, что еще нужно.
– Да ничего не нужно, Бабалы. Мы отдаем молодым вагончик, все в палатку пока перейдем. Бостан-эдже съездила с Аннамом в аул, там у нее для свадьбы Много всякого добра понакоплено. Они привезли постели, ковры, кошмы, четырех откормленных баранов, а посуды – не сосчитать! Да и мать Марины явилась не с пустыми руками. Забыл сказать: Бостан-эдже даже бахши пригласила на свадьбу! Так что пир готовится – дай боже!
– Бостан-эдже, значит, примирилась с тем, что невестка у нее – русская?
– Сам знаешь, нрав у неё крутой, да и вздорные представления крепко оплели ей душу. Но сын-То у нее единственный, для его счастья она и себя не пожалеет. Теперь, когда Бостан-эдже согласилась на свадьбу, она ног под собой не чует от радости. Летает – как птица! Вся в заботах и хлопотах.
– Она как-то приходила ко мне за советом. Трудно было с ней говорить… Марина эта вроде ей по душе. И в то же время заладила одно: мол, она не туркменка, как-то мы с ней уживемся, что люди скажут. Я уж упарился, внушая ей, что жизнь вокруг изменилась.
– Да умом-то она все понимает. А душу очистить от старых пережитков не легче, чем железо от ржавчины. Я примечал: глянет она на Марину – и лицом затуманится. Хотя говорила, что доверила бы Марине даже свою жизнь, не то что сына.
Секретарь принес Бабалы телеграмму. Пробежав ее глазами, он нахмурился:
– Да, Маркс прав…
Мухаммед шутливо спросил:
– Что, телеграмма – от Маркса?
Бабалы швырнул телеграмму на стол:
– Маркс говорил: жизнь есть борьба. Меня, как говорится, вызывают на ковер.
Он стукнул кулаком по столу:
– И это в то время, когда должна приехать Аджап!
– От кого телеграмма-то?
– Из министерства. Я должен срочно вылетать в Ашхабад. Весы шайтана! Вместо Того чтобы встретить на станции Аджап – я вынужден буду отбивать атаки замминистра и Меллека Веллека. Уж подозреваю, что меня ждет… Бедные мои ребра, опять вам трещать от нечестной хватки всяких мерзавцев!
Мухаммед покачал головой:
– Ай-яй, Бабалы, не узнаю я фронтового товарища. Помнится, на войне мощь врага порой вдесятеро превосходила наши силы, и ты тогда не раскисал, не поднимал вверх руки…
– Как ни странно, Мухаммед, но на войне все проще. Ты стоишь лицом к лицу с врагом, которого ненавидишь, который топчет твою землю, и знаешь, что должен или одержать над ним верх, или погибнуть во имя великой цели. Там – два полюса, и борьба идет в открытую. А тут… Тут вроде противник твой преследует ту же цель, что и ты, печется, на первый взгляд, о благе родины, благе народа. Больше того: он тебя пытается выставить самодуром, игнорирующим народные интересы! Такой противник – хуже туберкулеза, который точит человека исподволь, незаметно. Пусть он меня и не свалит, но он мешает мне честно выполнять мой долг перед народом, и это горше всего, Мухаммед! Я бы не переживал так, если бы нужно было, подпоясавшись, выйти в круг для честной, открытой борьбы, где побеждает – сильный. А тут… мне придется оправдываться, стоя перед Меллеком Веллеком, счищать с себя грязь, которой он будет меня поливать.
– Бабалы, к золоту, говорят, не пристает ржавчина,
– Слабое утешение. То – к золоту… А я ведь не без греха. Можно найти у меня и промашки, и ошибки.
– Не ошибается тот, кто не работает.
– Тогда, значит, Меллек Веллек – безгрешен. Тем легче ему на меня наседать.
Мухаммед в упор посмотрел на Бабалы:
– Хватит плакаться, Бабалы Артыкович. Выше голову! Если, по Марксу, жизнь – борьба, так надо быть готовым к этому.
– Обидно понапрасну тратить силы, которые ты мог бы приложить к более полезным делам. Но я не думаю сдаваться без боя, ты за меня не волнуйся.
– То-то же.
– Черт, как же с Аджап-то быть? Я ведь обещал встретить ее, а вместо меня она увидит на перроне моего шофера. Вот незадача!
У Бабалы поднялись вдруг брови:
– Обернись-ка, Мухаммед! Взгляни, кто к нам пожаловал! Вот уж действительно легок на помине.
Мухаммед повернул голову – и увидел Аннама, стоявшего в дверях с опущенной головой, потерянным видом. Он походил на борца, проигравшего важную, решительную схватку.
– Ну-ка, подойди, – подозвал его Бабалы. – Здравствуй, герой. Что-то ты не похож на счастливого жениха.
Аннам, приблизившись к друзьям и не поднимая глаз, тяжело вздохнул.
– Говори – что стряслось?
Словно через силу, Аннам сказал:
– Грех жаловаться на родную мать, но я прямо не знаю, что мне с ней делать.
– Опять скандалит?
Аннам кивнул:
– Связала свои пожитки, говорит – в аул уеду.
– Какая это ее муха укусила? – спросил Мухаммед.
– С мамой Марины повздорила. Надия-эдже пошутила: мол, Аннам теперь мой сын, после свадьбы заберу его в Белоруссию. А мать на дыбы: я, говорит, знала, чем все кончится, русская последнего сына у меня отбирает! И пошла, и пошла… Такого ей наговорила! И Марине заодно досталось. Все в слезах, я встрять попробовал, так мать и на меня накинулась. Ну, я сказал, что сам уйду, и – к вам. Я знал, что Мухаммед здесь. – Голос его звучал совеем беспомощно: – Что делать, Бабалы-ага, Мухаммед-ага?
Те не успели даже переглянуться, как дверь распахнулась, и в кабинет ворвался еще один неожиданный посетитель – Саша.
Мухаммед рассмеялся:
– Ну, кажется, вся моя бригада в сборе! Того гляди, сейчас заявятся и Марина с матерью, и Бостан-эдже.
– Хорошо вам шутить, – с обидой сказал Аннам. – А у меня свадьба расстраивается.
– Успокойся: все в порядке, – прервал его Саша. – Я как раз за тобой.
Мухаммед посмотрел на него вопросительно:
– Кто тебя послал за Аннамом?
– Сама Бостан-эдже. Верни, говорит, моего сыночка. Погляди, нет ли его у Бабалы-ага, к нему все со своими бедами ходят. Я, говорит, для Аннама на все готова. Уж так причитала – мы всей бригадой ее утешали. Надежда Глебовна извинилась перед ней за свою шутку, помирились они, и обе стали меня просить разыскать Аннама хоть на краю света.
Бабалы еле сдерживал улыбку:
– Мухаммед, не будем дожидаться, пока сюда действительно явится Бостан-эдже. Поторопись-ка со своими нукерами на участок. Успокой Бостан-эдже. Передай ей привет от меня, скажи, что я буду на свадьбе со всей своей строительной армией.
Мухаммед обнял Аннама и Сашу за плечи;
– Пошли, друзья. До скорой встречи, Бабалы!
Аннам, вывернувшись из-под его руки, шагнул к Бабалы:
– Бабалы-ага, это она сейчас образумилась, а вернусь я – опять что-нибудь выкинет.
– Не бойся, не выкинет, – сказал Мухаммед. – Я теперь знаю ее слабую струнку. Как она вскинется снова, так я спрячу тебя куда-нибудь, скажу: у Аннама лопнуло терпение, он от горя и злости совсем уехал из республики. Скажу: на Дальний Восток. Или, еще лучше, на Северный полюс. Тут она сразу мягкой– сделается, как кожа, смазанная жиром. Пошли, ребята, пошли!
– Успеха вам! – крикнул им вслед Бабалы.
Глава тридцать шестая
ЕЩЁ ОДНА НЕВЕСТА
знав, что Бабалы вызвали на коллегию министерства, Новченко тут же позвонил ему и категорически запретил ехать в Ашхабад.
– Мы, кажется, договорились, – напомнил он Бабалы. – За все твои прегрешения отвечать буду я. А ты работай спокойно, прокладывай канал. Это поважней всяких коллегий и совещаний.
Бабалы пытался было возражать, но Сергей Герасимович не стал его слушать, бросил трубку.
Подумав, Бабалы решил все-таки пренебречь указанием Новченко. Он не привык прятаться от ответственности за чужие спины. К тому же теперь ему уже хотелось схватиться с Меллеком Веллеком, до конца «выяснить отношения», высказать при всех все, что он думает об этом зарвавшемся типе. Пусть члены коллегии разберутся наконец: где черное и где белое.
Поэтому он поручил секретарю взять ему билет на ночной скорый поезд и отправился домой – приготовиться к отъезду.
Только он успел переодеться, как в комнату без стука ворвался Нуры. Замерев у двери, тяжело дыша, он отрапортовал:
– Товарищ начальник, докладывает скреперист Нуры Потан. Бригада трудится, не жалея сил. На трассе от Кызылджа-баба до Рахмета ведутся победные бои. Потерь нет. У Нуры Потана тоже все в порядке. То есть не все – урчит в брюхе. Он бы с удовольствием подкрепился чем-нибудь жирным и вкусным. И горло смочил бы, но только не чаем…
– Шут гороховый, – незлобиво сказал Бабалы.
А Нуры кинулся к нему, стиснул ладонями его плечи:
– Здравствуй, начальник!
– Здравствуй, Нуры-джан. Что еще скажешь?
– Докладываю: руки у меня вымыты.
– Приятно слышать. Чистота – залог здоровья.
– Точно: я здоров, как бык. А здоровый человек не страдает отсутствием аппетита. Так что если бы меня угостили пловом или коурмой, я горячо поблагодарил бы хлебосольного хозяина.
– Ладно, я скажу Грише, чтобы он тебя накормил.
– И ты составишь мне компанию? Не люблю есть один.
– Тогда тебе придется подождать несколько дней.
– Вах! Ты убил меня, начальник. Пословица молвит: сегодняшнее легкое вкуснее завтрашнего курдюка. – Он сосредоточенно наморщил лоб. – А может, стоит вспомнить и другую пословицу: кто ищет – тот найдет? Пороюсь-ка я в твоих запасах. – Он шагнул к холодильнику, открыл его, принюхался. – Вах, вах! Какой запах! Вот он – бальзам для моей души!
Достав из холодильника жареное мясо с луком, Нуры деловито обратился к Бабалы, который занят был своими делами:
– А чего-либо с градусами не найдется?
– Я надеялся – ты Володю отучишь пить, – отозвался Бабалы. – А выходит, он тебя успел совратить?
– Вот тут ты глубоко ошибаешься. Володя и слышать не может о водке. А вот у нас с тобой есть повод выпить. Сегодня с вечерним поездом Приезжает Галя.
Бабалы, укладывавший в чемодан вещи, резко повернулся к Нуры:
– Галя? Какая еще Галя?
– Молодая девушка. Двадцати одного года. Понимаешь, Бабалы, мне надоело дожидаться твоей свадьбы. Я решил сам прозвенеть пиалами! Разведусь со своей драгоценной половиной – и женюсь на молоденькой!
Бабалы только рукой махнул:
– Нуры, не морочь мне голову. Я могу опоздать на поезд.
– Куда это ты собрался?
– В Ашхабад. И поезд уходит через полчаса.
– А, не беда, завтра уедешь.
– Завтра поедешь ты – хлопотать о разводе.
– Ай, начальник, я же пошутил.
– Я так и понял.
– Но Галя действительно приезжает. Это Володина симпатия. Они списались, и он позвал ее сюда. Сейчас, наверно, торчит на перроне и дрожит как в лихорадке – от волнения.
– Вот на перроне мы с ним и встретимся. Возможно, я увижу и его Галю.
В это время телефон огласил комнату «междугородной» трелью. Бабалы смотрел на него в нерешительности. Нуры поднял трубку и тут же передал ее Бабалы:
– Тебя. Ашхабад.
Звонили из министерства. Коллегия откладывалась на неопределенное время.
Бабалы опустился на диван. Так… Надобность в его поездке, значит, отпала. И скорее всего, тут не обошлось без вмешательства Новченко, который не понадеялся на послушание Бабалы и связался с министерством. Он умел добиваться своего даже по телефону!
Так или иначе, а Бабалы свободен. Теперь он мог порадоваться и за Володю, к которому приезжает Галя. Интересно – какова-то его избранница?
– Нуры, – решительно сказал Бабалы. – Ашхабад отменяется, поехали встречать Галю.
Нуры покаянно вздохнул:
– Прости, начальник. Мы ее уже встретили. Галя и Володя стоят за дверью.
– Опять ты меня, выходит, разыграл? Шайтан неугомонный! Почему же они не вошли?
– Стесняются. Послали меня в разведку.
– Скажи им, пусть заходят.
И вскоре перед Бабалы стояли Володя и Галя.
Володя был в новом черном костюме, галстук аккуратно завязан, волосы тщательно зачесаны назад. Вид у него был сконфуженный. А лицо – сияло.
Галя оказалась простой, миловидной девушкой, с пухлыми щеками и губами, двумя золотистыми косами, уложенными на голове венцом, и голубыми глазами, в которых светилось счастье.
Держалась она свободно, последовав приглашению Бабалы, не жеманничая уселась за стол. Володя робко пристроился рядом.
Нуры, подмигнув, сказал:
– Начальник, каждый спектакль сперва репетируется. Может, и мы пока проведем небольшую репетицию? Прозвеним пиалами в честь наших молодых друзей – Володи и Гали? Негромко, негромко…. Громко – прозвеним на свадьбе!
Бабалы кивнул:
– Ты прав, Нуры-хан. Приезд Гали надо отметить. Пошарь-ка в холодильнике, может, найдешь одну-другую бутылку шампанского.
– Ай, молодец, начальник! Хорошо, что есть на земле запасливые люди!
На столе появились шампанское и хрустальные бокалы.
Бабалы сам разлил искристый, шипучий напиток. Он хотел было произнести тост, но Нуры опередил его, подняв свой бокал, с жаром воскликнул:
– Выпьем за Галю и Володю, за их большую, долгую любовь! За то, чтоб всегда они жили в мире и дружбе, не обижали друг друга и чтоб у них был полон дом потомков!
Зазвенели бокалы…
Разошлись гости далеко за полночь, но Бабалы долго не мог уснуть. Временами, правда, он забывался в коротком полусне, и ему чудился звон бокалов, только он не мог понять, с кем чокается – то ли с Галей, то ли с невестой Аннама, Мариной, то ли с Аджап. Все перепуталось у него в голове… А то вдруг начинало мерещиться, будто он на коллегии министерства, борется врукопашную с Меллеком Веллеком, тот пыхтит и бранится последними словами, на манер Новченко. Потом кто-то тянул его за пиджак и внушал голосом Алексея Геннадиевича: легче на поворотах, вы переходите все границы! А Зотов хлопал себя рукой по бедру: на тринадцатом участке авария, взорвались банки с консервами, доставленные Мурруком! Он исчез, и на его месте появилась Аджап, она смотрела на Бабалы с укоризной: аю, оглан, а где же я буду жить, все дома в Рахмете разрушены. Он крикнул: у меня, у меня ты будешь жить, Аджап! – и проснулся от собственного крика.
Комнату заливал яркий утренний свет. Из открытой форточки веяло осенней прохладой.
Бабалы в тревоге схватился за часы, лежавшие на тумбочке рядом с кроватью, Скоро уже девять. Слава богу, к поезду он успеет.
Торопливо одевшись, он прошел в кухню – умыться. Там уже возилась с завтраком Патьма, его домработница, недавно приехавшая из Ашхабада. Поздоровавшись с ней, Бабалы сказал:
– Я только чаю выпью.
– Бабалы Артыкович, с утра полагается хорошенько поесть.
– Я поем позднее. А сейчас мне надо встретить гостя из Ашхабада. Вот к нашему возвращению вы и приготовьте завтрак. Что-нибудь повкуснее. И комнаты приберите.
– Вах, какой-нибудь важный гость?
– Нет, одна женщина. Наш новый врач.
– Как же, слыхала, слыхала. Уж не та ли это девушка, что приходила к нам домой в Ашхабаде?
– Хм… Больно вы любопытны, Патьма-эдже.
Она сощурила глаза так, что они превратились в щелочки, сочащиеся хитростью и лукавством:
– Молчу, молчу. Гостья у нас будет жить?
– Ещё неизвестно.
– Я к тому, что, может, надо приготовить для нее комнату.
– У нас всего ведь две комнаты.
– Как раз и хватит: по комнате на каждого. Вы будете спать в столовой, а она в вашем кабинете.
Бабалы и сам пока не знал, где захочет жить Аджап, а Патьма уже распределяла, где кто расположится.
Патьма держала в руках чайник, но чай не наливала, намереваясь, видно, продлить разговор. Бабалы сухо произнес:
– Жилищный вопрос утрясем после. Пока позаботьтесь о завтраке.
Он направился к двери. Патьма, встрепенувшись, крикнула:
– Бай, хоть бы чаю выпили!
– После, после, Патьма-эдже. Опаздываю!
– Ладно, я пока ванну согрею.
Бабалы устремился во двор, где его уже ждала машина.
