Текст книги "Капля воды - крупица золота"
Автор книги: Берды Кербабаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)
Глава двадцать шестая
СПОР
оллегия заседала в кабинете заместителя министра.
Хотя на стене висела табличка: «Не курить!» – в помещении серовато-голубыми слоями плавал табачный дым.
Первым игнорировал призыв «Не курить!» Новченко, вообще привыкший ни с чем не считаться. За ним и другие схватились за папиросы и сигареты. Недаром же молвит пословица: когда мимо туркмена пройдет караван переселенцев – и он захочет переселиться. Курильщики словно вступили в соревнование: кто надымит больше.
Замминистра, который терпеть не мог дыма, только отмахивался от него ладонями, не решаясь сделать замечание присутствующим, Ведь начать пришлось бы с Новченко, а он, как известно, поступает обычно наперекор тому, о чем его просят.
Правда, сегодня и другие вряд ли бы обратили внимание на его просьбу – не курить. Очень уж бурно проходило заседание коллегии, все волновались, горячились.
Казалось, один Новченко был спокоен. Он поглядывал на членов коллегии, ответственных работников министерства с чувством некоторого превосходства, перебивал выступающих резковатыми репликами, иногда вставал и прохаживался по кабинету – свободно, как у себя дома.
Для пущей важности, чтобы все видели, кто он такой, Новченко пришел на коллегию в голубоватом мундире с генеральскими погонами. Он по сути и был генералом великой армии строителей.
Вообще он в этот день выглядел щеголевато: черный галстук аккуратно повязан, ботинки сияют, оправа и дужки очков – позолоченные. Аккуратная, щеголеватая одежда молодила его и в то же время придавала его облику какую-то холодноватость, самоуверенность.
Новченко вскинул голову, и взгляд его стал внимательным, когда с места поднялся Бабалы Артык.
О положении на своем участке Бабалы доложил коротко и четко. Он ни словом не обмолвился о том, что с его приходом на участке дела несколько наладились. Наоборот – подробно, ничего не скрывая, но и не увлекаясь самобичеванием, остановился на собственных промахах и ошибках. После этого ему легче было предъявить ряд претензий министерству: на участке не хватало механизаторов, бетонщиков, технического персонала, и тут большая часть вины ложилась на работников министерства, проявлявших подчас халатность, чиновничье равнодушие.
– Мы ведь требуем от отделов министерства не так уж много, – заметил Бабалы в конце своего доклада. – Всего-навсего – добросовестного выполнения своих обязанностей. Но колесам, так сказать, элементарной добросовестности мешают крутиться палки формализма, буквоедства, консервативного начетничества…
Новченко демонстративно ухмыльнулся, а замминистра, делавший на листах бумаги заметки, размашисто записал что-то и трижды подчеркнул записанное.
Бабалы знал, что Новченко недолюбливал замминистра, считая его трусом, тряпкой, перестраховщиком. Бабалы же казалось, что это просто мягкий, добрый человек, и ему даже нравились в нем интеллигентность, терпимость, даже деликатность какая-то…
Когда Бабалы закончил свой доклад, ему стали задавать вопросы, – он отвечал на них спокойно и обстоятельно, а некоторые замечания занес в свою записную книжку.
В общем, на заседании царила деловая атмосфера, и все шло гладко, пока с места не встал один из членов коллегии, Меллек Веллек, мужчина с большими залысинами, рано поседевшими бровями, шрамом от пендинки на левой щеке и крупной, чуть грузноватой фигурой, которой как-то не соответствовали беспокойные движения и лихорадочный блеск черных глаз.
Он не спрашивал, не советовал, не делился своими соображениями – а гневно обвинял, изобличал, и в тоне его чувствовалась плохо скрываемая неприязнь к Бабалы.
– Судя по всему, Бабалы Артыкович считает себя единственным чинаром на Рахметском участке. Он действует там по принципу: своя рука – владыка, и тех, кто пришелся ему не по нраву, брезгливым щелчком убирает с участка, привлекая себе в помощь даже милицию…
Бабалы многозначительно усмехнулся:
– Уважаемый Меллек Веллек, может, я сам объясню коллегии – что л кого вы имеете в виду?
– Бабалы Артыкович! – взмолился замминистра. – Вам пока не давали слова. Существует же определенный регламент.
– Но я обязан ответить на явную клевету.
Замминистра только беспомощно развел руками, а Бабалы с иронией продолжал:
– Позвольте спросить вас, Меллек Веллек, Муррук Гышшиев – родня вам или просто приятель?
Меллек Веллек повернулся к замминистра:
– Избавьте меня от подобных инсинуаций, Алексей Геннадиевич!
Тот устало вздохнул, а Бабалы в упор посмотрел на Меллека Веллека:
– Но разве вы намекали не на Муррука Гышшие-ва? Ведь именно он находится сейчас под арестом, именно его ждет скамья подсудимых. И, насколько мне известно, именно вы оказывали ему постоянное покровительство. Уж не знаю, по каким причинам, – ведь не за трудовые же его заслуги!..
Меллек Веллек опять попытался апеллировать к замминистра:
– Алексей Геннадиевич! Положите же этому конец, ведь оскорбляют члена коллегии!
Его оборвал Новченко:
– А ты не защищай жуликов и негодяев! Ну, а место в коллегии закреплено за тобой не навечно. Можешь и загреметь…
– Не ты меня назначал, Сергей Герасимович!
– У меня, слава богу, имеется и право, и возможность обратиться в более высокие инстанции.
Замминистра еле удалось успокоить расходившихся спорщиков. Когда шум стих, он выступил с заключительным словом по отчету Бабалы Артыка:
– Мне думается, дела на участке Рахмет идут, в общем, неплохо. Бабалы Артыковичу, благодаря его способностям, настойчивости и непримиримости к недостаткам, удалось распутать многие сложные узлы, выправить положение в самых слабых местах… Несмотря на нехватку рабочей силы и механизаторов, строительство на участке Рахмет проводится в рамках проекта и плана. Надеюсь, Бабалы Артыкович учтет замечания, сделанные членами коллегии. Мы же в свою очередь примем все меры, чтобы удовлетворить его справедливые требования. Я, например, считаю полезным и нужным, – если, конечно, Сергей Герасимович не будет возражать, – перебросить в Рахмет часть техники и механизмов из Карамет-Нияза. На Карамет-Ниязском участке преобладает песок, и для выемки грунта там эффективно используется вода, заменяющая механизмы. Рахметские же строители имеют дело с твердыми грунтами. Без дополнительной техники им не обойтись.
Новченко поднял на замминистра насмешливый взгляд:
– Спасибо, Алексей Геннадиевич, за поддержку моей собственной идеи. Я уже подписал соответствующим приказ.
Замминистра, как ни в чем не бывало, воскликнул:
– Вот и отлично! – И повернулся к Бабалы: – Напоследок хочу выяснить у вас кое-что, Бабалы Артыкович. Вы вот обвинили работников министерства в халатности, бюрократизме, формализме. Чем конкретно вы можете подкрепить свои обвинения?
– Вы знаете, Алексей Геннадиевич, работа строительного участка подобна работе огромного конвейера. Тут нужны точность и слаженность часового механизма. Неполадки в одном звене сказываются на состоянии остальных звеньев…
Алексей Геннадиевич добродушно улыбнулся:
– Все это действительно не ново для нас. Вы приведите конкретные примеры.
– Проверьте канцелярии ваших отделов, Алексей Геннадиевич, вы обнаружите там десятки писем, заявлений, требований, которые валяются там месяцами!.. Мы должны перечислить миллион рублей в Горький – нам до сих пор не сказали, с какого счета снять эти деньги. Больше трех недель мы ждем решения о специалистах из Куйбышева. Наша заявка на технику, которую необходимо заказать в Ленинграде, путешествует из отдела в отдел. Примеры легко умножить! Я могу дать вам подробную докладную записку.
– Хорошо, составьте ее.
– И она застрянет в одном из отделов?
Замминистра развел руками:
– Бабалы Артыкович!.. Ну, что вы, право… Я не отрицаю: в работе отделов имеются недостатки. Есть факты и бюрократизма, и волокиты. Мы стараемся свести их на нет, наводим порядок в своем хозяйстве. Обещаю, что мы накажем виновных и удовлетворим ваши справедливые претензии. Но мне кажется, вы часто проявляете излишнее нетерпение и иные вопросы спешите решить сами, на свой страх и риск…
– Как же не рисковать, Алексей Геннадиевич? Если срочный вопрос маринуется в министерстве – нам самим приходится, просто приходится проявлять инициативу и брать всю ответственность на себя.
– Риск риску рознь, Бабалы Артыкович. Вы порой… м-м… занимаетесь опасной самодеятельностью.
– Например?
– М-м… Ну, скажем, какое вы имели право переводить слесарей-ремонтников на сдельщину?
– Этого требовали соображения рациональности и справедливости. В министерство, кстати, мы обращались с этим вопросом – нам не ответили ни «да», ни «нет».
– Есть общие установки о заработной плате строителей – они вам и без нас известны.
– А если они противоречат интересам строительства? Что бы вы сами сделали, если бы испытывали острейшую нужду в слесарях, а они пришли бы к вам и сказали: или повышайте нам зарплату, или переводите на сдельщину, или давайте расчет?!
– Но это… ультиматум!
– Ну и что? Я же не могу силой удерживать их на строительстве. И, на мой взгляд, их требования законны. Они вкладывают в стройку не меньше труда, чем бульдозеристы и скреперисты. Почему же они должны довольствоваться куда меньшими заработками?
– Потому что мы не имеем права нарушать правительственные постановления о заработной плате. Закон есть закон.
– Законы – статичны, а жизнь идет вперед и вносит свои коррективы. На других производствах у ремонтников, возможно, работа более легкая. У нас на строительстве им забот хватает, В других местах это, может быть, не такая дефицитная специальность. У нас же слесари на вес золота. И я на все пойду, чтобы удержать их, а потом получить от них максимум пользы!
– У вас, видно, плохо поставлена воспитательная работа! – с места выкрикнул Меллек Веллек. – Вы растите рвачей, а не патриотов!
Обращаясь по-прежнему к замминистра, Бабалы сказал:
– Не понимаю, почему мы должны взывать к патриотизму слесарей и применять принцип материальной заинтересованности по отношению к скреперистам и бульдозеристам? И разве патриотизм только в том, чтобы работать больше, а получать меньше?..
Замминистра мягко улыбнулся:
– Ход мыслей у вас, в общем, правильный. А вот действия, уважаемый Бабалы Артыкович, все же противозаконны. И за них по головке нас с вами не погладят… Никто не давал вам права…
Последние его слова перекрыл громкий бас Новченко:
– Я дал ему право! Бабалы Артык действовал с моего разрешения!
Бабалы взглянул на него удивленно – он не ожидал от Новченко такого прямого заступничества.
Замминистра как можно вежливей проговорил:
– Простите, Сергей Герасимович, но решение подобных вопросов – не в вашей компетенции.
– Почему же это не в моей? Меня ведь пока не сняли с должности начальника строительства.
– Строительство Большого канала находится в ведении министерства…
– Но мне даны широкие полномочия. Ваше министерство мне не указ, у меня есть хозяева повыше!
– Сергей Герасимович! Не будем спорить: кто у кого в подчинении. Речь ведь идет о нарушении правительственных постановлений.
– Правительство мне, а не вам доверило миллиардные суммы, отпущенные на строительство Большого канала. И обязало меня руководствоваться лишь одним: интересами строительства. А они неотделимы от интересов народа, интересов государства. – Новченко поднялся, опираясь кулаками о стол. – От нас требуют, чтобы мы построили канал как можно быстрее, затратив при этом как можно меньше средств.
– Но вы как раз хотите выбросить на ветер государственные деньги.
– На ветер? Вот уж нет! Те тысячи, которые мы дадим слесарям-ремонтникам, вернутся к нам миллионами. Государству от этого не ущерб, а прибыль. Вы обвиняете Бабалы Артыка в противозаконных действиях… Но разве он взял деньги из государственной кассы, чтобы положить их в собственный карман? Он употребил их на пользу дела. Сам он, правда, рассуждал тут и о какой-то справедливости по отношению к ремонтникам. Мне плевать на эту справедливость. Но я вижу, что перевод их на сдельщину выгоден строительству! Вот это важнее всего. В данном случае сдельщина – это тот рычаг, который поможет нам быстрее завершить строительство Большого канала. Что вы можете возразить против этого?
Замминистра пожал плечами:
– Да ничего. Я лично – «за». Но любое нововведение надо сначала узаконить, а потом уже внедрять…
– Хорош бы я был, если бы во время боя попросил врага: ты подожди стрелять, пока я загоню патрон в свою винтовку.
– Сравнение неуместное, Сергей Герасимович.
– Это почему?.. Мы ведем бой за то, чтобы города и колхозы скорее получили воду. Уход со стройки слесарей-ремонтников привел бы к простою механизмов. То есть в разгар боя мы понесли бы весьма ощутимые потери. Вот этого мы не вправе допустить. И я выражаю благодарность Бабалы Артыковичу за то, что он, не испугавшись риска, ответственности, своевременно принял необходимые меры. Дабы поощрить этот пример, я, как начальник строительства, премирую его, из своего фонда, двумя месячными окладами.
В ответ на аплодисменты замминистра поднял руку:
– Товарищи, товарищи!.. Следует ли понимать ваши аплодисменты как поддержку Сергея Герасимовича и Бабалы Артыковича в незаконном расходовании государственных средств?
Один из членов коллегии пояснил:
– Мы поддерживаем здравый смысл. Мы за инициативу, направленную на пользу строительству.
Лицо замминистра выражало явное огорчение:
– Итак, я вынужден констатировать, что мнения членов коллегии разошлись. Вопрос пока остается открытым. Я, во всяком случае, сохраняю за собой право обратиться за разъяснениями и указаниями в соответствующие инстанции.
– Обращайтесь, обращайтесь, – громко проворчал Новченко. – Согласовывайте, увязывайте – вам это не впервой. Но учтите, – он повысил голос, – для меня этот вопрос – закрыт!
Глава двадцать седьмая
СНОВА В РАХМЕТЕ
щё не наступил сентябрь, и до осени, по среднеазиатским меркам, было далеко, но небо над Ашхабадом хмурилось, дул прохладный, сырой ветер, докрасна, как наждак, натирая щеки…
Все рейсы самолетов из-за плохой погоды были отложены, и Бабалы пришлось выехать из Ашхабада поездом.
Всю дорогу его мучало какое-то смутное беспокойство и недовольство собой.
Собственно, веских причин для плохого настроения у него вроде не было.
Заседание коллегии прошло в горячих спорах – но такие споры только полезны.
Жаль, конечно, что Новченко, в который уж раз, сцепился с Алексеем Геннадиевичем, еще больше углубив издавна существовавшую меж ними неприязнь, – отношения их были настолько обострены, что ими приходилось заниматься и Совету Министров, и даже Центральному Комитету партии.
В конце концов, Бабалы и сам мог бы за себя постоять. Несмотря на благодарность к Новченко, так решительно поддержавшему его точку зрения, его действия, Бабалы все же переживал, что это из-за него скрестили копья замминистра и Сергей Герасимович. Нехорошо получилось… То есть это отлично – что начальник строительства в важном вопросе принял сторону Бабалы: вместе легче бороться с консерваторами и бюрократами из министерства. Но тон у Новченко был излишне резок. При желании и Алексея Геннадиевича можно ведь понять: за «новаторство» Бабалы спросили бы и с него, и не удивительно, что ему хотелось бы облечь «инициативу снизу» в законные формы. По-своему он прав. Но сколько бы ушло на это драгоценного времени! Даже месяц чреват для участка ощутимыми потерями: ведь темпы строительства и его размах – огромны, каждый день работы – это сотни кубометров перемещенного грунта.
После коллегии отчет Бабалы был заслушан в Совете Министров. Новченко не было: он успел улететь в Москву. Может, поэтому обсуждение отчета прошло более спокойно. Во всех выступлениях сквозила одна забота: как, с помощью каких мер ускорить строительство канала, улучшить бытовые условия строителей?
Сам Бабалы предъявил серьезные претензии министрам торговли и культуры. Он рассказал, что продукты порой поступают на участок с большим опозданием, а дефицитные товары и вовсе не доходят до рабочих. «Обещания представителей Министерства торговли густо намазаны сметаной, – заявил он под смех присутствующих, – а строителям приходится довольствоваться сухим куртом *. Не балуют нас и духовной пищей. На участок почти не заглядывают концертные бригады, театральные труппы. Кинопрокат присылает в основном старые фильмы. А ведь сегодняшний строитель– это специалист высокой марки, это человек образованный, с возросшими культурными запросами».
По докладу Бабалы Совет Министров принял специальное решение, в котором особое место занял вопрос о культурно-бытовом обслуживании строителей участка Рахмет.
Воспользовавшись отсутствием Новченко, Алексей Геннадиевич не преминул доложить Совету Министров о «противозаконном экспериментаторстве» Бабалы Артыка. Министр финансов поднял было шум. Но председатель Совета Министров предложил не останавливаться на этом вопросе, пока он не будет как следует изучен.
Так что, казалось бы, Бабалы не о чем пока было тревожиться И все-таки на душе был какой-то нехороший осадок… Ведь по существу конфликт между ним и Алексеем Геннадиевичем так и остался неразрешенным – повис в воздухе, предвещая грозу.
Беспокоился Бабалы и об Аджап. Он не знал: что с ней, где она. Перед отбытием в Ашхабад он еще раз связался с Половым, сообщил, что в Карамет-Нияз уже выехал врач, согласившийся заменить Аджап. Попов пообещал отправить ее в Рахмет самолетом. Но пойдет ли на это сама Аджап, с ее щепетильной принципиальностью, стремлением все решать самостоятельно? Он ведь и сам, буквально выпихнув Дурдыева в Карамет-Нияз, чувствовал себя скверно… Не по нему такие вещи.
Ладно, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут. Предположим, Аджап подчинилась приказу своего министра и уже находится в Рахмете. Где же она остановилась, как ее приняли, кто о ней позаботился? Попов, наверно, предупредил ее, что Бабалы срочно вызвали в Ашхабад. Надо же так не повезти: он уехал за день до ее приезда!.. А ему так хотелось самому встретить Аджап на аэродроме, привезти ее в свой дом… Скорее всего, ее устроили пока в комнатке при поликлинике, а там и тесно, и неуютно…
Уж скорее бы добраться до Рахмета!
Но поезд, как назло, полз медленно, словно черепаха. А может, Бабалы это только казалось…
Еще из Ашхабада он послал в Рахмет телеграмму с сообщением о своем приезде. И с замиранием сердца ждал той минуты, когда на перроне станции увидит Аджап.
Последние часы перед Рахметом Бабалы провел у окна.
Край неба на востоке быстро светлел, будто на него плеснули кислым молоком. А вскоре зарумянился, и из-за горизонта алым арбузным ломтем выглянуло солнце.
Поезд сбавлял ход, приближаясь к станции Рахмет.
Спустя несколько минут Бабалы уже стоял на перроне, оглядываясь вокруг в нетерпении и беспокойстве.
Аджап – не было.
Бабалы сел в присланную за ним машину, но не решился спросить у шофера, не наведывался ли кто к нему домой.
Дверь дома была заперта. Когда шофер открыл ее, Бабалы с безразличным видом поинтересовался:
– Кстати, ты не слышал, к нам не приехал новый врач?
Шофер только пожал плечами.
Помявшись, Бабалы сказал:
– Вот что, братец. Поезжай-ка в поликлинику и узнай, прибыла ли к ним Мергенова. Запомнил? Мергенова. Если она там, скажи, что ее вызывает начальник участка, и привези сюда.
Войдя в дом, Бабалы тяжело вздохнул. Квартира, где он жил, показалась ему запущенной и неприютной. Обычно он не обращал внимания на царивший в ней беспорядок, сейчас же ему бросились в глаза и раскиданные как попало журналы и газеты, и смятая постель, и толстый слой пыли на столе перед окном, и грязные занавески, и немытая посуда… Он потер ладонью щеку. Мда, обстановка чисто холостяцкая. Смотреть противно…
Сняв с себя пиджак, он наскоро подмел веником пол, смахнул старым полотенцем пыль со стола и подоконника, сгреб в одну кучу журналы и газеты, поаккуратней развесил одежду.
Услышав шум подъехавшей машины, Бабалы торопливо поправил галстук, снова надел пиджак и кинулся на улицу.
Шофер вернулся один. Заметив на лице Бабалы разочарование и тревогу, он поспешил доложить:
– Бабалы Артыкович, товарищ Мергенова прибыла несколько дней назад…
– Ну? Где же она?
– Она в Ашхабаде.
У Бабалы от изумления брови полезли вверх:
– Как… в Ашхабаде?
– Всех новых врачей вызвали на какой-то семинар.
Бабалы в досаде чуть не хлопнул себя по бедру, как это делал Зотов. Вот уж поистине – невезение!.. Опять они разминулись.
– Когда она уехала?
– Вчера. Улетела самолетом.
Вчера вечером он мог бы с ней встретиться в Ашхабаде. У него как раз было свободное время. И ради Аджап он бы отважился нагрянуть к ней домой.
Не везет им, вот уж действительно не везет. Пропади они пропадом, все эти совещания, заседания, семинары!..
Переодевшись в рабочий костюм, Бабалы поспешил в контору.
И сразу закрутила его текучка. Нахлынули неотложные дела и заботы…
Зотов сообщил, что поселок вот уже второй день сидит без хлеба. Бабалы так и подскочил на стуле:
– Этого еще не хватало! Как вы могли такое допустить?!
– Бабалы Артыкович, печь в пекарне вышла из строя. Она уже давно была в аварийном состоянии.
– Что же вы до сих пор молчали?
– Я говорил Мурруку Гышшиевичу…
– «Я говорил…» Да разве его словами пробьешь?
Зотов вздохнул:
– Я инженер, Бабалы Артыкович. С моими указаниями Муррук Гышшиевич не считался…
– Мне бы доложили.
– У вас и так дел сверх головы.
– Ладно. Что вы успели предпринять?
– Позвонили в Мары, в Чарджоу. Оттуда уже посланы вагоны с хлебом. Но народ волнуется…
– Еще бы не волноваться. Печь ремонтируется?
– К ремонту сразу приступили.
– И то ладно. Ускорьте это дело. Хлеб, я думаю, надо будет раздавать прямо из вагонов, чтобы не создавать толкучки в магазинах и у ларьков. Ведь перебои с хлебом вызывают панику… Необходимо успокоить людей, разъяснить им – что, как и почему. Пусть ко мне зайдет кто-нибудь из политотдела.
Половина дня ушла у Бабалы на то, чтобы ликвидировать это чепе.
А потом к нему явился главный бухгалтер и молча протянул телеграмму, только что полученную из министерства. Телеграмма была подписана самим министром. В ней содержалось категорическое запрещение оплачивать работу слесарей-ремонтников по сдельному тарифу.
Бабалы, усмехнувшись, покачал головой. Ай да Алексей Геннадиевич! С перепугу-то он, оказывается, способен проявить и настойчивость, и решительность, и оперативность. Уговорил-таки министра, пока суд да дело, приструнить Бабалы с помощью грозного приказа.
Может, дать задний ход, пока не поздно? Или, наоборот, сжечь за собой все мосты и закрыть себе путь к отступлению?
Бабалы поднял голову, посмотрел на бухгалтера:
– Продолжайте оплачивать работу ремонтников как сдельную.
– Но, Бабалы Артыкович… приказ!
– На участке я – распорядитель финансов.
– Но взыщут за нарушение приказа с меня!
– Что нужно сделать, чтобы отвечал только я?
– Нужны две ваших подписи, Бабалы Артыкович: под решением, подтверждающим ваш прежний приказ, и под распоряжением на имя главного бухгалтера… то есть на мое имя…
– Вы получите обе эти бумаги. У вас все?
– Бабалы Артыкович, вы уж извините меня… Ремонтникам я, конечно, заплачу, как вы велите. Но не обижайтесь, если я доложу министру, что был вынужден к этому вашим двойным приказом.
– Что ж… – Бабалы развел руками. – Докладывайте. Это ведь ваш долг как блюстителя финансовой дисциплины. Действуйте так, как положено по закону.
– Ох, Бабалы Артыкович, не миновать вам беды!
– Мне не привыкать. На войне я ради народа жизнью жертвовал.
– То на войне…
– Главное: не где, а во имя чего.
Бухгалтер, словно пробуя на вкус эту мысль Бабалы, пожевал губами и, вздохнув, удалился.
Бабалы, упершись локтями в стол, сжал ладонями виски…
Да, не сносить ему головы – За упрямство и самовольство. Шутка ли, вступить в конфликт не только с Алексеем Геннадиевичем, но и с министром! Как молвит пословица, в игре может победить и сын, в серьезной борьбе – отец.
На стороне руководителей министерства – закон. Но ведь законы издаются людьми, а диктуются самой жизнью и интересами народа. И если закон входит в противоречие с действительностью – в данном случае в противоречие с обстановкой на стройке, с ее целями и интересами, то его необходимо изменить, привести в соответствие с создавшимся положением, с изменившейся действительностью.
Во всяком случае, он, Бабалы, на этом месте не для того, чтобы слепо выполнять указания министерства. От него зависят судьбы сотен рабочих. От него в какой-то мере зависит и судьба строительства. Земля молит, люди требуют: скорее давай воду!.. Что же он, будет отмахиваться от этих требований приказами руководителей министерства, прятаться в кустах засохших параграфов?.. Нет, чтобы завершить такое огромное строительство в минимальные сроки и утолить наконец вековую жажду родной земли – нужен творческий подход к делу, а в творчестве без риска не обойтись.
В руках начальника участка мощный рычаг: принцип материальной заинтересованности. И Бабалы имеет право, в пределах отпущенных ему средств, во имя интересов стройки, распоряжаться этими средствами по своему разумению.
«Ведь платить-то я буду людям не за красивые глаза, а за труд!» – думал Бабалы. И государство, в конечном счете, от подобной переплаты выигрывает. Уверенность в том, что их старания будут достойным образом вознаграждены, придаст рабочим и сил, и желания трудиться с еще большей отдачей. Если слесарь на моем участке выполнит порученную ему работу не за шесть часов, как положено, а за три и получит соответствующую прибавку к заработку, – кому от этого выгода, только ли самому слесарю? Нет, и стройке тоже! И государству – в целом! И ведь понимает это Алексей Геннадиевич, не может не понимать, он ведь руководитель и умный, и опытный, а вот поди ж ты – стращает меня приказами, нажимает на тормоза там, где нужно давать полный ход вперед, и, объективно, способствует не ускорению, а замедлению темпов строительства! Спроси его в открытую: вы хотите, чтобы участок остался без ремонтников? Ведь возмутится: я, мол, о ваших участках пекусь больше, чем о себе, все свои силы, все свое время отдаю заботам о строительстве. И всё вроде верно, а капитулируй я перед ним, и ремонтные дела на участке на какое-то время застопорятся, и увеличатся простои механизмов…
Нет, он, Бабалы, не должен отступать. Отступить, чувствуя себя правым, – преступно.
