Текст книги "Капля воды - крупица золота"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Глава девятнадцатая
РАБОЧИЙ ДЕНЬ БАБАЛЫ

огда Зотов, восседавший в кабинете начальника строительства, увидел Бабалы, то вздохнул так облегченно и обрадованно, будто с плеч у него свалился тяжкий груз.

– Бабалы Артыкович!.. С приездом. Замучился я тут без вас.

Поздоровавшись с Бабалы, он показал рукой на стол, заваленный бумагами:

– Тут телеграммы, письма, заявления. Есть срочные. Разбирайтесь сами, я главный инженер, мое дело маленькое. Спасибо, что своим возвращением вызволяете меня из этого бумажного плена!..

– Рады меня в этом болоте утопить?

– Вам по должности положено.

Но Бабалы ждали не только бумаги, которые Зотов не успел разобрать и на которые не сумел ответить, – перед конторой нетерпеливо прохаживались прорабы и мастера, у которых были неотложные дела к начальнику участка.

Усевшись за свой стол и посадив напротив себя Зотова, Бабалы в первую очередь спросил у него о Нуры.

Зотов хлопнул себя ладонью по бедру:

– Ох, уж этот мне Нуры!..

Бабалы посмотрел на него встревоженно:

– Что, хуже ему стало?

– А, что с ним сделается?.. Нам он прибавил? хлопот. Сбежал из больницы.

– Куда же?

– На свой скрепер, вот куда! За ним вдогонку врача отправили, а он забрался на скрепер и говорит: я, мол, никуда отсюда не уйду, даже если вы явитесь с пушками и пулеметами! Вот так-то.

– Это на него похоже, – улыбнулся Бабалы, но тут же лицо его приняло озабоченное выражение. – А как у него нога?

– В том-то и дело, что еще не прошла. И врач опасается, что она может распухнуть. Нуры-то все еще хромает.

– Вы-то на него пробовали повлиять?

– А, безнадежно. Он нас чуть не во вредительстве обвиняет: вы что, дескать, хотите, чтобы скрепер простаивал?

Бабалы сдвинул брови:

– Ну, вот что. Отправьте к скреперу людей на моей машине. Пусть хоть силой, а притащат ко мне этого энтузиаста. Будет сопротивляться – разрешаю связать.

– Дайте сначала уж расскажу вам обо всех новостях. Тут еще один герой нас всех удивил. Прямо уму непостижимо!..

– Кто это?

– Знаменитый Володя. Вот уж не ожидали мы от него…

– Он-то что натворил?

– Хм… Скажу – не поверите.

Бабалы потер щеку ладонью:

– Совсем, что ли, спился?.. В это, к сожалению, не так уж трудно поверить. Водка да терьяк и сильных-то людей способны выбить из– строя… Алкоголизм – страшная вещь.

– Бабалы Артыкович, да вы не так меня поняли. Наш Володя человеком стал!.. Уж не знаю, что тому причиной, но парень зелья этого капли в рог не берет. Чудеса, да и только.

Бабалы просветлел весь – он-то надеялся на это чудо. И Володя, значит, не подвел его…

Только успел он это подумать, как в кабинет вошел сам Володя.

– О!.. Легок на помине! – сказал Бабалы, пожимая ему руку и усаживая на стул. – Мы как раз только что о тебе говорили. Как жизнь, братец, как настроение?

Он откровенно любовался Володей. Тош и правда трудно было узнать, парень выглядел посвежевшим, даже помолодел вроде. Держался он стесненно, но в то же время появилась в нем какая-то подтянутость, уверенность в себе.

Смущаясь, он ответил:

– Спасибо, Бабалы Артыкович. За все вам спасибо. Я как будто заново живу… Настроение – как у ангела!.. И вот у меня какая просьба… – Володя мял в руках свою кепку. – Если вы доверяете мне… поручите какое-нибудь самое-самое трудное дела Честное слово, я сейчас горы могу свернуть!..

– Самое трудное, говоришь? А кем, кстати, ты прежде работал?

– Скреперистом. Со скрепера меня проклятая водка и вышибла.

– Скреперистом? – обрадовался Бабалы. – Отлично! Мы тебя снова на скрепер посадим.

Заметив на лице Володи разочарование: мол, какое же это трудное дело? – Бабалы горячо проговорил:

– Скреперы на нашем участке выходят сейчас на первый план! И скреперисты будут героями дня. Вот тебе записка, получишь путевку и отправишься на третий участок.

Он набросал карандашом на листе бумаги чертеж, приблизительно показывающий, как работает Мотды Ниязов.

– Погляди-ка вот на это, – соображаешь, в чем " дело?

Володя, всмотревшись в чертеж, кивнул:

– Здорово!.. Черт, вроде проще пареной репы, а я бы ни за что не додумался.

– Со временем додумаешься и не до таких вещей? Туман-то в голове рассеялся, а?.. А пока – будешь внедрять у нас метод, родившийся в Карамет-Ниязе. Я хочу, чтобы ты и Нуры стали застрельщиками этого метода в Рахмете. Идет?

– Бежит, Бабалы Артыкович!

– Тогда – руку, и да сопутствует тебе победа!

Когда Володя, сияя, как начищенный самовар, вышел, Зотов хлопнул себя по бедру:

– Ах, черт!.. Кто бы мог подумать, что этот пропойца встанет на ноги! Помните, я говорил: напрасно вы с ним возитесь, такие никакому лечению не поддаются. Выходит – не напрасно!.. Как-то Артык-ага сказал мне – мол, если научишься играть на туйдуке *, то запросто выведешь и такую мелодию, как «Мурзавели». Видимо, если взяться за дело с желанием да умением, можно и скота превратить в человека…

– Почему же скота, Иван Петрович?.. Просто надо будить в человеке – человека…

– Мы-то на этого Володю совсем уже рукой махнули.

– Это легче всего. Куда сложней, но и отрадней – помочь падающему подняться. Не всегда это удается. Но когда удается – на душе праздник! Ладно, за Володю я теперь спокоен. Иван Петрович, пошлите-ка кого-нибудь за Нуры.

Оставшись один, Бабалы раскрыл папку с письмами и запросами со всех концов страны. И удивился: сколько же городов в разных республиках связано со строительством Большого канала!.. Не сегодня-завтра должны были подойти механизмы из Горького. Ленинград интересовался: какого диаметра тросы, какие запчасти нужно прислать на стройку. Из Куйбышева пришла жалоба: до сих пор не перечислены деньги за машины, уже отправленные в Рахмет. Надо было готовиться к встрече молодых специалистов – Николаев посылал пятьдесят человек, требовалось заранее распределить их по участкам…

Забот хватало.

Бабалы с головой ушел в дела, когда к нему ввалилась вдруг группа строителей. Они гомонили возбужденно, и сначала Бабалы вообще не мог ничего разобрать, потом расслышал отдельные реплики:

– Переводи нас на сдельщину, товарищ начальник!

– Или пускай нам зарплату повысят!

– Почему мы не в чести на стройке?.. Сложа руки сидим, что ли?

Крик стоял, хоть зажимай уши.

Бабалы наконец не выдержал, стукнул кулаком по столу так, что бумаги разлетелись в разные стороны:

– Тише, черт побери!.. Что вам здесь, ослиный базар? Говорите по очереди.

Снова поднялся галдеж. Перекрывая шум, Бабалы приказал:

– А ну, марш отсюда!.. С вами, гляжу, не столкуешься – ишь, устроили соревнование: кто кого переорет! Оставьте представителя, которому доверяете, – пусть он изложит ваши претензии.

Все, толкаясь в дверях, хмуро гудя, вышли, в кабинете задержался лишь один строитель, пожилой, с растрепанными седеющими волосами и пышными усами, нависающими над короткой бородкой.

Бабалы показал ему на стул:

– Садитесь. Слушаю вас.

– Товарищ начальник, мы только хотим, чтоб все было по справедливости.

– В чем же – несправедливость?

– А вы посудите сами. Когда останавливается скрепер, или бульдозер, или еще какая машина, кто с ней возится, чинит, лечит, жизнь ей возвращает?

– Как я догадываюсь, вы все – слесари?

– Эге ж. И работа у нас не легче, чем у механизаторов.

– Никто не говорит, что легче.

– Так… А сколько зарабатывают бульдозеристы или, скажем, скреперисты?

– Это зависит от объема проделанной ими работы. Они ведь на сдельщине.

– То-то и оно. Вроде одно дело делаем, а механизаторы получают чуть не вдесятеро больше, чем мы. Справедливо это? По совести? Почему нас на сдельщину на переводят?

– Видимо, не позволяет характер вашей работы. Нагрузка у вас все-таки поменьше, чем у механизаторов.

– А вы загрузите нас – по завязку!.. Что мы, работы боимся? Мы ведь приехали сюда не в бирюльки играть. Надо – так будем так вкалывать, что небу жарко станет. Что ж это нас ниже других-то ставят? И скреперисты, и слесари – те же люди.

– Люди все же разных профессий.

– Одному богу молимся – стройке!.. Только к одним этот боженька щедр, а с другими прижимист. Ну, нельзя нам платить сдельно, так введите почасовую оплату. Заинтересуйте людей, иначе разбегутся кто куда. Слесари-то везде нужны.

Бабалы задумался, потирая ладонью щеку. Посмотрел прямо в глаза рабочему:

– Что ж, мне кажется, в ваших словах есть резон. Надо над этим подумать.

– Ясно же, не с маху такое дело решать. Только и волынить не след.

– Если выяснится, что от новой системы оплаты труда выгадывают и слесари, и стройка, то не беспокойтесь, мы мешкать не станем. В наших же интересах поторопиться с решением.

– Спасибо, начальник. Мы верим: вы решите по справедливости. Извините за беспокойство…

Проводив слесаря, Бабалы в раздумье откинулся на спинку стула. А этот рабочий прав… И дело тут даже не в отвлеченной «справедливости». А в экономическом эффекте! Слесарей на участке не хватает. Специальность дефицитная. Надо заинтересовать в ней людей! А как?.. Голыми призывами? Нет, материальным стимулированием! Почему механизаторы на сдельщине, а не на зарплате? Потому что это выгодно обеим сторонам: и им, и стройке. А если и слесарям платить в зависимости от объема выполненного ими ремонта? Предположим, слесарь ремонтирует в сутки две машины. Примем это за норму. Норма – зарплата. А все, что он сумеет отремонтировать сверх нормы, правомерно поощрить «сверхзарплатой». Две лишних машины «вылечишь», да сделаешь это качественно, чтоб они тут же не вышли снова из строя, – получай соответствующую прибавку к зарплате!.. При добросовестном ремонте машины реже станут ломаться, слесарям работы может не хватить? Отлично. Можно будет обойтись меньшим числом ремонтников. Стройка опять же в выигрыше.

Бабалы потер ладонью щеку. Мда… В выигрыше-то в выигрыше, но ведь сколько времени пройдет, пока в министерстве утвердят это нововведение!.. Надо обращаться к министру – месяца нет как нет. Ну, а там сей вопрос будет обмозговываться, рассматриваться, согласовываться, утрясаться, – считай, чуть не год псу под хвост. А канал строится, а машины то и дело попадают в руки слесарей… Хм… И ведь нет гарантии, что через год он не получат такое заключение: мы, мол, не имеем права ломать тарифные ставки.

Вот тебе и выигрыш…

Новченко, конечно, судя ею последним его действиям, поддержал бы и эту новинку и помог бы «пробить» ее. Но у него своих забот сверх головы.

Что же остается, дорогой Бабалы Артыкович? А остается, ради интересов стройки, пойти на риск и ваять всю ответственность на себя. Так он и сделает, а там видно будет…

С наслаждением разминаясь, как после тяжкого труда, Бабалы развел руки в стороны, согнул их в локтях, будто собираясь делать гимнастику, но как раз в это время в дверях появился Нуры. Напустив на себя серьезный вид, вытянувшись по стойке «смирно» и приложив пальцы к виску, он гаркнул:

– Здравия желаю, товарищ начальник!

Бабалы, невольно рассмеявшись, махнул ему рукой:

– Вольно, вольно? Садись, беглец.

Нуры, прихрамывая, подошел к столу, уселся, не сгибая больной ноги, и, опережая Бабалы, затараторил:

– С благополучным возвращением, начальник! Где побывал, с кем путешествовал? Не встретил ли кого из знакомых? Тут, честное слово, кого-кого только не встретишь… Небось и без приключений не обошлось? Ну, настроение у тебя, вижу, неплохое… Только ты не перебивай, начальник, дай хоть слово сказать! Какие вести из аула, что наш уважаемый Артык-ага поделывает, он ведь, говорят, в Ашхабаде? Нет ли известий от прекрасной пери? Когда же наконец зазвенят пиалы, начальник?!

Нуры сыпал словами, как пулемет, не дожидаясь ответа на свои вопросы. Бабалы понимал, что он хочет оттянуть время, боясь нахлобучки. Отчаявшись остановить этот поток вопросов, Бабалы погрозил ему кулаком. Нуры подобрался, ладонь опять взлетела к виску:

– Готов выполнить любое ваше приказание, товарищ начальник!

Бабалы, смеясь, покачал головой:

– Ох, бестия!..

Он поднялся, положил руку на плечо Нуры:

– Как твоя нога, Нуры?

Нуры, закинув голову, посмотрел на Бабалы чистыми, как небо, глазами:

– А что нога? Нога как нога. Крепка, как ствол тутовника. – Он ударил по больной ноге ладонью: – Во!.. Только что не звенит.

– А вот врачи говорят…

– Начальник, чья это нога – моя или врачей? Кому лучше знать, болит она или нет? Я ведь про их ноги ничего не говорю. Что же они к моей привязались?

– А она у тебя не опухла еще больше?

– Опухла!.. – возмутился Нуры. – Мозги у этих докторов опухли. Во, гляди, начальник!

Вскочив с места, Нуры вышел на середину кабинета, притопнул одной ногой, потом другой – больной и, морщась, но, стараясь и вида не показать, как ему тяжко, пустился в пляс.

– Стой, стой, Нуры! – Бабалы поднял руку. – Ты что это из моего кабинета клуб устроил?

– А чтоб ты поглядел, какой я больной.

Бабалы и жалел Нуры, и в душе гордился им, и с трудом сдерживал улыбку:

– Ладно. Убедил. Теперь ступай ко мне домой…

Нуры с мольбой протянул руки в пространство:

– Скрепер же у меня там, начальник!..

– Сказано: пойдешь ко мне. Дело у меня к тебе есть, обговорить надо. Отдохни, позаботься о чае. Я долго не задержусь.

Нуры, вздохнув, поплелся к двери, чуть припадая на больную ногу и силясь скрыть это.

Бабалы с доброй улыбкой смотрел ему вслед.

От бумаг, в которые он снова было зарылся, оторвало появление очередного посетителя, старшего прораба Хезрета Атаева. Это был пожилой коренастый мужчина с густыми бровями, сросшимися на переносице, и седоватой, жесткой, как щетка, щетиной. Бабалы сразу увидел, что прораб чем-то угнетен, брови его нависли над глазами темными тучами. Все же он задал дежурный вопрос:

– Как дела, Хезрет, как настроение?

– Настроение? – прораб мрачно усмехнулся. – А такое, будто только что покойника проводил.

– Ого, с какой ноты ты начинаешь!..

– Это последняя моя нота, Бабалы. Все. Нет больше моего терпения. – Он стянул с себя полевую сумку и бросил ее на стол. – Вот. Я сдаю свои дела.

Бабалы поднял на него удивленный взгляд:

– От кого я это слышу, Хезрет? Ты пятнадцать лет проработал на ирригационных стройках. Недавно тебя назначили старшим прорабом. И вместо того чтоб трудиться засучив рукава, ты вдруг капитулируешь?

– Да, Бабалы, пятнадцать лет, как одна копеечка… И за все эти годы, какие бы трудности ни встречались, – я не сдавался. Ты знаешь это. Ну, а теперь – сдаюсь. Сдаюсь, Бабалы!

– Не похоже это на тебя, Хезрет. Ты ведь старый фронтовик…

– Да, Бабалы, и никому еще ни разу не пришлось за меня краснеть. Все я испытал: нужду, голод, жажду. И все преодолел! Но с такими безобразиями, которые тут творятся, я еще не сталкивался… Меня мучает стыд, Бабалы!..

– Может быть, ты все-таки изложишь все по порядку – в доступной для меня форме?

– Прости, Бабалы. – Хезрет приложил руку к сердцу. – Вот здесь – болит. Поверь, сам я любое могу вытерпеть. Но я не в силах видеть, как люди страдают – из-за чужой преступной халатности!..

– Что же все-таки стряслось?

– А то, что чуть не погибли строители из бригады, работающей в Гульбедене. Им вовремя не доставили воду, от жажды у них помутилось сознание, и они выпили всю дрянь из радиаторов машин.

У Бабалы напряглись мускулы на лице:

– И… дальше?

– Счастье, что никто не помер. Но несколько человек лежат в больнице, и в очень тяжелом состоянии.

– Так… – Бабалы крепко потер ладонью щеку. – Кто же конкретно виноват в этом безобразии?

– Пойми меня, Бабалы… Этот случай, конечно, особый. Чепе. Но на участке вообще худо со снабжением! Те, кому надлежит заботиться о людях, плюют на них! Вот что я тебе скажу: пока снабжением ведают такие, как Муррук, всего может ожидать.

– Муррук? – Бабалы прикусит губу.

– Он самый. Как ты терпишь его, Бабалы? Неужели ты ничего не видишь? Нет, мне на твоем участке делать нечего. С каким лицом я появлюсь в той бригаде? Со стыда сгорю!.. Так что, Бабалы, или совсем меня отпусти, или переведи на рядовую работу.

– Не хочешь, значит, нести ответственность за чужие грехи?

– Не хочу. Послежу, как ты будешь говорить с теми ребятами…

– Но кто-то должен ведь распутать это дело, Хезрет! Или мы так все я оставим, как есть?

– Ты же держишь этого Муррука.

– Положим, мне его сверху навязали. У него, как говорится, «рука» в министерстве. А потом – вина его еще не доказана. Вот ты и разберись во всем этом.

– Следователь из меня, боюсь, плохой.

– Но ты ведь болеешь за стройку и за людей наших! И судя по всему, имеются у тебя на руках кое-какие факты. Начни с этой истории в Гульбедене. Случай действительно исключительный, граничащий с преступлением!.. Найди виновника, Хезрет, и, поверь мне, он не уйдет от заслуженной кары!

– Даже если им окажется Муррук?

– Муррук не исключение ни для меня, ни для закона. – Бабалы взял со стола полевую сумку и протянул ее Хезрету: – Держи, пригодится еще. – Он с укоризной покачал головой: – Ай, Хезрет, Хезрет. Что ж это получится, если все мы начнем швырять свои сумки, портфели, папки? Думаешь, мне не бывает тяжело?. Но я верю в поддержку боевых своих соратников – таких, как ты, Хезрет. И ни ка минуту не забываю, что хозяин у меня не начальник строительства, не министерство даже, а народ!.. И ты – служишь народу. Вот, сознавая это, и возьмись как следует за тех, кто идет против народных интересов. Если понадобится кто тебе в помощь – привлекай, рассчитывай на мою поддержку. За дело, Хезрет!

Хезрет пристально посмотрел на Бабалы, молча кивнул и вышел.

Бабалы не успел еще успокоиться, когда в кабинете появился… Аннам. Голова у него была опущена, выражение лица потерянное и виноватое.

Приглядываясь к парню, Бабалы предложил ему сесть – Аннам опустился на краешек стула,

– Рад тебя видеть, Аннам. Ты, наверно, по поручению Мухаммеда?

Аннам отрицательно помотал головой.

– У тебя у самого какое-то дело ко мне?

Аннам только вздохнул горько.

– Да что с тобой?..

– Ушел я из бригады, Бабалы-ага. А куда деваться? Вот… К вам явился…

Бабалы невесело улыбнулся:

– Что-то все сегодня начинают с загадок! Нет чтобы сразу толково объяснить; что случилось, зачем пришел. Может, ты сделаешь почин, Аннам? Выкладывай, что там у тебя.

Аннам снова глубоко вздохнул и, не таясь, только пряча глаза, запинаясь, рассказал о происшедшем.

Бабалы по душе пришлась его искренность:

– Молодец, что пришел ко мне. Переживаешь, значит?

– Убить себя готов!

– Ну, это лишнее. А что переживаешь – хорошо. Что же ты думаешь, теперь делать?

– Переведите меня в другую бригаду, Бабалы-ага!

– Бригада Мухаммеда, тебе не по нраву?

– Лучшей, на всей стройке не сыщешь!. Да не могу я ребятам в глаза смотреть. Перед Мухаммедом: стыдно…

– Бежишь, значит от позора? Вот это уже худо. Что это за напасть такая; слесари приходят, грозят – уйдем, прораб просит: отпусти, ты вот тоже; переведи в другую бригаду. Ведь это слабодушие, а, Аннам?.. Мне ведь тогда тоже впору взмолиться; освободите меня от моей должности, будь она проклята!… Нет, братец, так не годится. Застала тебя где беда – так застынь как кол!.. Ни шагу назад, как говорили на фронте. На месте с ней справляйся. Понял?.. – Бабалы с досадой поморщился; – Ну, что ты все вздыхаешь? Ты ведь не хотел подвести бригаду, так?

– Да я… я за всю жизнь камнем не бросил в чужую курицу… Все стараешься, как лучше… А экскаватор вот поломал. Это ведь народное добро, Бабалы-ага!..

– Ясно, ясно, Аннам. Да, как матушка-то твоя чувствует себя на новом месте?

Аннам чуть оживился:

– Не поверите, Бабалы-ага, ну, как дома!.. Хлопот у нее прибавилось, а она и рада: семья, говорит, у меня теперь большая.

– Об ауле-то не скучает?

– Некогда ей. С девушкой одной подружилась. Есть у нас девушка из Белоруссии Марина, – Аннам покраснел. – Ну, они и держатся вместе, как наседка с цыпленком. Послушали бы вы, как они дружка с дружкой разговаривают – помрешь со смеху!.. Мать – все жестами, жестами. А Марина учит наш язык…

– Хорошая девушка?

Аннаму показалось, что Бабалы смотрит на него с подозрением, он смутился еще больше:

– Хорошая…

– Ну, вот что, Аннам. Что случилось, то случилось. Если ты чувствуешь за собой вину, то выход у тебя один: все сделать, чтобы загладить ее. Бегством ты от собственной совести не спасешься. Подумай о матери, о своих товарищах!.. Они, наверно, с ног сбились, разыскивая тебя. И Мухаммед места себе не находит, уж я-то его хорошо знаю. И винит во воем не тебя – а себя! Уж наверняка казнится, что недоглядел за своим учеником. О Бостан-эдже уж не говорю – поди, извелась вся. Ведь мать!.. Да, как девушку-то зовут?

– Марина…

– Тоже, верно, беспокоится… Да и Бостан-эдже ее теребит, не дает ни сесть, ни встать: что-то с моим сыночком, куда он подевался, бедняжка?.. А бедняжка вон что задумал: бросить всех, из родного дома в чужой податься! Разве это дело, Аннам? Разве поступают так настоящие джигиты? Мой тебе совет… Да нет, братец, просто я тебе приказываю: тотчас же возвращайся в бригаду. И уж сделай как-нибудь так, чтобы не подумали, будто ты сбежал. Скажи так: решил, мол, доложить об аварии начальнику строительства, поскольку он земляк мой. Не то, конечно… Ну, да ничего, сойдет. Передавай всем привет от меня. Ясно?

– Угу.

– Тогда, как говорится, приступай к исполнению.

Распрощавшись с Аннамом, Бабалы приоткрыл дверь и попросил секретаря:

– Больше ко мне никого не пускайте, я занят.

Он снова начал перебирать бумаги, и вскоре на глаза ему попался конверт, адрес на котором был выведен таким знакомым почерком… Сердце у Бабалы замерло. Письмо от Аджап!.. Он торопливо вскрыл конверт, достал письмо. Первые строчки, дышавшие нежностью, заставили его расплыться в блаженной улыбке. И вдруг он насторожился, как пугливый конь, почуявший опасность. «А с назначением все осталось по-старому, – заключала свое письмо Аджап, – Я уже получила путевку и завтра выезжаю в Карамет-Нияз. Желаю тебе здоровья и успехов, твоя Аджап».

Листок с горькими этими строчками выскользнул из пальцев Бабалы и черной птицей опустился на стол…