Текст книги "Капля воды - крупица золота"
Автор книги: Берды Кербабаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)
Глава двадцать девятая
ДВА ДРУГА
еред самым рассветом прошел короткий дождь, прибив пыль в пустыне. Когда взошло солнце, от влажной земли заструился легкий прозрачный пар, растворяясь в нагретом воздухе. От йилака и других пересохших растений, смоченных дождем, повеяло теплым, терпким ароматом…
Строители вздохнули свободней. Ветра в этот день не было, и они отдыхали от пыли, успевшей порядком им надоесть.
Длинный караван скреперов и бульдозеристов с неутомимой энергией вспарывал плоть Каракумов. Первыми в этом караване шли скреперы Нуры и Володи.
Тут все были охвачены азартом соревнования: бригада соревновалась с бригадой, механизатор с механизатором. В трудовое единоборство вступили и Нуры с Володей, поэтому их скреперы, подталкиваемые тракторами, не останавливались ни на минуту.
Русло канала неотвратимо ползло вперед, в глубь пустыни.
Солнце поднималось все выше, тени от машин сделались совсем короткими.
Нуры остановил свой скрепер посередине русла, спустившись на землю, огляделся с горделивым удовлетворением. С обеих сторон высились крутые, только что возникшие берега канала, и это было делом рук Нуры, чудом, которое сотворил человек.
Неподалеку Володя отваливал к насыпи огромную гору песка. Нуры, взобравшись на берег, помахал ему рукой:
– Воло-одя! Слезай! Антракт!
Володя, подойдя к нему, улыбнулся:
– Тут что тебе, театр?
– А что? – Нуры обвел рукой окрестности: – Это сцена, на которую смотрит весь мир. А мы с тобой – народные артисты!..
Нуры шутил. Но великая стройка действительно походила на грандиозный героический спектакль, за ходом которого с напряженным, неослабевающим вниманием следили потрясенные зрители во всех концах страны, даже за ее пределами. Если порой говорят о театре военных действий, то строительство Большого канала можно было назвать театром трудовых свершений. И солнце, как громадный юпитер, заливало ярким светом необозримую сцену…
Нуры и Володя проголодались, но бригадный стан, где строителей всегда ждала горячая пища, находился далеко, а им не хотелось терять дорогое время. Можно, конечно, было собрать хворост, разжечь костер и вскипятить чай, но на это тоже ушло бы немало времени. Поэтому, пока к месту работы еще не доставили обед, Володя и Нуры, пристроившись на склоне бархана, перекусили на скорую руку снедью, которую захватили с собой, глотнули чаю из термосов. По мнению Нуры, чай этот был не таким уж плохим, хотя и в сравнение не шел с чаем, заваренным из танка.
Теперь, когда они подзаправились, можно было неумного и передохнуть. Состояние сытости делало Нуры особенно словоохотливым. Посмотрев с усмешкой на Володю, он проговорил;
– Вовек не забыть мне одного зрелища, которое представилось нам с Бабалы-ага, когда мы прибыли в Рахмет…
Не чувствуя подвоха, Володя спросил:
– Что же вы такое увидели?
– Ха, потрясающую картину!.. Идет, покачиваясь, как камыш на ветру, один парень, из кармана у него торчит горлышко бутылки, и он по ней ласково похлопывает: вот, говорит, вам Гриша…
Володя насупился:
– Нуры, до каких пор ты будешь напоминать мне об этом?
– До самого судного дня!.. Да ты не обижайся Я вспоминаю о том Володе, чтобы сравнить его с нынешним. И ей-богу, это сравнение доставляет мне удовольствие.
– А я зол на себя, – Володя вздохнул. – Сам знаешь, недавно ведь снова сорвался.
– А вот об этом я и сам не хочу помнить, и тебе не советую. Ну, споткнулся, с кем не бывает.
Володя помотал головой:
– Нет, не случайно так вышло. Глубоко, видать, сидит во мне эта зараза. Будто дракон спящий, который вот-вот проснется и потребует: пить хочу, водку давай!
– Значит, это не ты пил – а твой дракон?
– Ага. Мне-то ведь на водку и глядеть противно…
– Нет, Володя-джан, не заснул твой дракон – ты просто сумел придушить его. Ведь вон сколько времени не пьешь.
– Держусь пока… Но, честно говоря, Нуры, стройка развращает…
– Врешь! Врешь! – Нуры побагровел от возмущения. – Стройка людей на нош ставит.
– А ты погляди, разве я один тянусь к бутылке? Деньги-то народ заколачивает тут немалые. Не хочешь – запьешь.
– И опять врешь! Я вон зарабатываю не меньше, если не больше других. А ведь не наливаюсь этим зельем до потери сознания. Хлопок гниет, если он еще раньше подмок. Уверен, те, кто на стройке пьет, и прежде пили. Признайся: за тобой, верно, и до стройки водился этот грешок, а?
Володя понурил голову:
– Угадал, Нуры. И были на то свои причины…
– Пьяницы – мастера всякими причинами свою слабость оправдывать. Настоящий джигит, что бы с ним ни случилось, не будет доводить себя до такого состояния, когда ноги дрожат, как листья в сильный ветер, а глаза мутные, словно небо во время пыльной бури. Настоящий джигит всегда крепко держится на ногах – они у него как железные колья, вбитые в землю. Я вот сейчас смотрю на тебя – душа радуется. А ты принялся про какого-то дракона заливать…
Нуры не удалось договорить – к ним подошел старший прораб, Хезрет Атаев.
– Прохлаждаетесь, братцы?
– У вас в пустыне только прохлаждаться, – сказал Володя.
– Докладываю, товарищ прораб, – сказал Нуры, – у нас антракт, перерыв, перекур.
– Будем считать, что право на отдых вы завоевали самоотверженным трудом. – Хезрет улыбнулся: – И я пришел к вам с приятной вестью…
– О! Володя, давай как следует прочистим наши уши!..
Нуры и Володя встали перед Атаевым, вытянувшись в струнку, и тот торжественно произнес:
– За победные показатели в социалистическом соревновании управление участка Рахмет постановило…
– Вай, прораб, погоди, – Нуры закашлялся, – у меня от волнения в горле пересохло…
– …постановило вручить вашей бригаде красное переходящее знамя.
– Ур-ра! – заорали Нуры и Володя.
– Тихо, я еще не кончил. А вы оба, как передовые скреперисты, премируетесь шерстяными платками для жен и деньгами… – Атаев помедлил, – каждый – небольшой суммой в пять тысяч рублей.
Нуры схватился рукой за сердце:
– Ты бы не сразу, прораб… Так можно и инфаркт получить. Надо было подготовить нас исподволь, постепенно. Ну, начать, к примеру, с посторонних вопросов: как, мол, живете, не нуждаетесь ли в чем, может, вам не хватает заработка на покупку новейшей марки автомашины…
Володя стоял явно сконфуженный. Дождавшись, пока Нуры закончит свой монолог, он смущенно сказал:
– Боюсь, я не заслужил премии… По совести, обе надо вручить Нуры.
– Э, нет, друг! Это я должен отдать свою премию тебе. Ведь твоя работа впервые так отмечена – пусть же этот день надолго останется у тебя в памяти.
Атаев усмехнулся:
– Я гляжу, вы деньгами сыты по горло. Ладно, передам эти премии другим, кто победнее.
Нуры, включаясь в игру, согласно кивнул:
– Справедливо. – И повернулся к Володе – Дай-ка, друг, ключ от своего скрепера.
– Зачем это?
– Давай, давай. – Нуры взял у Володи ключ, достал из кармана свой и протянул оба Атаеву: – Вот так, дорогой товарищ прораб. Отдай эти ключи тем, кому ты намерен вручить премии.
– Ключи-то при чем?
– Данные премии и данные ключи – близкие родственники. Им будет скучно друг без друга
– А что ты, Володя, думаешь по этому поводу? – спросил Атаев.
– Нуры мне говорил: если товарищ у тебя слепой, так и ты зажмурься. Как он, так и я.
– Ясно. Ах, разбойники!..
Атаев, расхохотавшись, сгреб в охапку Нуры и попытался повалить его на песок, но тот вывернулся.
Завязалась борьба. Нуры, крепко обхватив обеими руками прораба, крутанул его и, словно сброшенный халат, уложил на склон бархана. Не отпуская Атаева, он склонился над ним и грозно спросил:
– Так кому ты собираешься отдать премии?
– Тому, кто имеет на них полное право. Тебе и Володе!
– То-то же. – Нуры помог прорабу подняться. – Уж прости, что одолел тебя.
– Вай, не мог уважить начальство.
– В честной борьбе побеждает сильнейший. Какая у кого должность, не имеет значения. Так что не обижайся.
– А тебе, по-моему, не страшны ни обиды, ни наветы. Ты у нас сверкающий алмаз, к которому не пристает никакая пыль.
– Володя, слышишь, как он меня превозносит? Не иначе, набивается на той – по случаю премии.
– Чтобы ты не заподозрил меня в других недостойных намерениях, я пошел. До свиданья, братцы!
Когда Атаев удалился уже на порядочное расстояние, Нуры, словно спохватившись, крикнул ему:
– Прораб!.. Погоди! Может, чаю с нами выльешь?
Атаев обернулся, смеясь:
– Ты поторопился со своим приглашением! Надо было обождать, пока я скроюсь вон за тем барханом! Там бы я тебя уже не услышал. Спасибо, дружище. До новых приятных встреч!
Когда Атаев исчез за дальним барханом, Нуры обнял Володю за плечи, и они вместе сели на песок.
– Почаще бы прораб приходил с такими вестями! – Нуры широко улыбнулся. – Но ты-то, братец, хорош! Ишь, решил сделать широкий жест – отказаться от премии! Нет, братец, что твое – то твое. Заслужил – получай. А геройское благородство ты можешь проявить, не истратив ни копейки на водку.
– Я… я постараюсь.
– Ты вот что, братец: положи-ка деньги на сберкнижку. Будь уверен, они от времени не портятся. Пригодятся к свадебному тою. А вот как тебе с платком поступить?
– Платок… Платок я подарю тебе! Уж ты найдешь, кому его отдать.
– Мне одного хватит. А ты свой подари кому-нибудь другому. Вернее, другой. Знаю, знаю, жены у тебя нет. Но, может, имеется кандидат на эту почетную должность, а? Да ты не хмурься. Не поверю, чтобы у такого джигита не было дамы сердца?! Ну, не на стройке – тут ты себе другую подружку нашел, злодейку с наклейкой…
– Нуры!
– Не буду, не буду. А дома не ждет тебя суженая?
На лицо Володи набежало облачко, он горько вздохнул:
– Никто меня не ждет. Никому я не нужен…
Опустив голову, он задумался…
Он никому еще не рассказывал, как жил до стройки. А ведь именно тогда, еще на родине, свернул он на окольную кривую тропку…
Володя родился и вырос в селе Грехове, километрах в десяти от Воронежа. Родители его были простые колхозники, а он после десятилетки стал работать в правлении колхоза счетоводом.
И полюбил свою односельчанку, Галю.
Это была самая красивая девушка не только в селе – в мире! По ее стройной спине струились две толстые русые косы. В синих глазах отражалось все, что было у нее на душе. А походка была такая легкая, будто земля пружинила под ее ногами, и Галя не шла – а летела…
Володя и Галя часто встречались, гуляли по лесу, весело, как дети, гонялись друг за другом…
Однако взгляд синих Галиных глаз был не только открытый, но и требовательный. Она не могла и не хотела мириться с тем, что приходилось ей не по душе.
Молодые парни в селе, частично от скуки, а больше всего из молодечества, из желания казаться взрослыми, на вечеринках «заправлялись» порой стаканом-другим водки или самогона. Не обошла эта мода и Володю – не хотелось ему отставать от других.
Галя, узнав, что он прикладывается к спиртному, после серьезного разговора с ним поставила ультиматум: или она, или водка. Володя должен был обещать ей, что больше не возьмет в рот ни капли!.. Тот, из упрямства и ложного самолюбия, заартачился: как это ни капли, что он, не мужчина, что ли!..
В тот же вечер он, назло ей, напился, Гале стало об этом известно, она, недолго думая, порвала с Володей, и вскоре он увидел ее с другим парнем…
Сильных жизненные испытания только закаляют, слабых могут и надломить.
Вместо того чтобы образумиться и бороться за свою любовь, Володя начал раздувать свои переживания, жалеть себя и топить горе в водке.
Он так опустился, что его выгнали с работы.
Ему стыдно, да и тяжело было оставаться в селе, он уехал в город, мотался там по различным стройкам и предприятиям, долго нигде не задерживаясь, в период просветления закончил курсы механизаторов и, услышав, что набираются люди на строительство Большого канала, подался в Туркмению.
О Гале он не забывал ни на минуту. И когда с помощью Бабалы и Нуры встал на ноги, покончил с пьянством, – написал Гале письмо.
Ответа от нее он не получил.
Вот тогда, уверив себя, что напрасно он ждет письма от Гали, что она, видно, успела уже выйти замуж – ведь ей было сейчас двадцать лет, Володя и «сорвался»…
Нуры, затеяв разговор о его сердечных делах, посыпал соль на его рану.
С усилием подняв голову, Володя повторил:
– Кому я нужен… такой?
Догадавшись, что он нечаянно задел друга за больное место, Нуры весело проговорил:
– Какой это «такой»?… Да ты у нас, братец, самый завидный жених: хочешь – любую красавицу за тебя просватаю? Ха!.. Знатный скреперист, передовик строительства! Денег куры не клюют!.. Другом у него – знаменитый Нуры!.. А скоро ты станешь обладателем платка, который с удовольствием примет в подарок самая достойная девушка!
– Этим платком мне останется только самому подпоясаться. Некому мне его дарить…
– Я же сказал: найдем.
– Не нужен мне никто.
– Я тебя что-то не пойму: то ты никому не нужен, то тебе никто не нужен…
Володю потянуло на откровенность:
– Та, что нужна… далеко отсюда.
– Не беда! А для чего существуют телефон, телеграф, почта?
– Писал я ей. А она молчит… Или не поверила мне. Или уже замужем…
– Это и есть «причина», на которую ты намекаешь?
Володя кивнул:
– С нее все началось. Только ты прав: виноват во всем я сам. Бросил бы вовремя пить, так она бы меня не бросила.
– Вот они, значит, какие дела… – раздумчиво протянул Нуры. И вдруг встрепенулся: – Эй, гляди, братец, к нам почтальон спешит!.. Может, и у него для нас радостные вести?
К ним действительно подъехал на коне почтальон, остановившись, достал из сумки письмо, протянул его Володе:
– Плясать бы тебя заставил, да некогда.
Володя, увидев на конверте обратный адрес, побледнел и, дрожащими пальцами разорвав конверт, так и впился в письмо глазами.
Нуры выжидающе следил за ним.
Дочитав письмо, Володя вскочил на ноги и пустился в пляс:
– Нуры, заказывай любой танец!.. Ур-ра!.. Где мой платок, Нуры? Я знаю, что с ним делать!
Глава тридцатая
МАТЬ И СЫН
огода стояла сухая, нежаркая.
Бостан пряла, сидя возле вагончика на топчане и греясь на осеннем полуденном солнышке. Руки ее были заняты работой, а голова неторопливыми думами.
Как быстро все-таки пролетела жизнь! Сейчас она казалась Бостан короткой-короткой, как у цикады…
Вроде еще совсем недавно Аннам начал лепетать первые слова, и вот он уже совсем взрослый, и пора ему обзаводиться семьей. А она, Бостан, будет нянчить внуков. Для начала, конечно, внука. Мальчика… Ей уже сейчас хотелось намотать на большой палец ноги веревочку от люльки и укачивать малыша… А позднее – услышать, как он произнесет первые слова. А потом он вырастет, и Бостан будет гордиться им, как гордится своим Аннамом…
Мечты увели ее слишком далеко, и она вздохнула: в их доме-то нет пока не только внука, но и невестки. И со свадьбой Аннам что-то не торопится.
А Бостан уже давно к ней приготовилась, откладывала из сэкономленных денег по трешке, по пятерке, запасалась тканями на халаты, подарками гостям. Сейчас, когда Аннам работал на экскаваторе, достатка у них прибавилось; сумка, в которой Бостан хранила деньги, с каждым днем становилась все более пухлой.
Если бы это зависело только от Бостан, то свадебный той состоялся бы в ближайшие дни. Уж она бы сумела подыскать своему единственному сыну достойную невесту!
В глубине души Бостан опасалась, что Аннам сам уже сделал выбор. В последнее время он брился чуть не каждый день; придя с работы, спешил переодеться, причем надевал лучший свой костюм. Все это казалось Бостан подозрительным, как и встречи Аннама с Марал, – они все шептались, словно заговорщики, и надолго куда-то исчезали.
Правда, с недавних пор Аннам чаще был один и ходил задумчивый, будто в воду опущенный. Может, решал что-то для себя. А может, они с Марал в размолвке.
Последнему Бостан была бы только рада. Не пара Аннаму эта девушка. И она одного страшилась: как бы Аннам не заговорил с ней о Марал-джан… Что ответить ему, как поступить? Она ведь вроде ничего не имела против девушки. Но вместе с тем не могла принять ее в свой дом!
Ей вспомнилась история с Гайлы, сыном Курра; джигит привез невесту из Москвы и, как ни противилась этому его мать, ввел ее в дом хозяйкой. Вай, что тогда началось! Молодуха вызвала нарекание всего; аула и своими нарядами, и ярко накрашенными губами. Да еще принялась командовать и мужем, и свекровью. Ну, тут, как молвится, нашла коса на камень. В доме, что ни день, скандал. В конце концов, не прожив в ауле и полгода, москвичка собрала свои вещички и была такова.
Марал, конечно, не чета этой бесстыднице. Характер у нее вылеплен из другой глины. С Бостан она почтительна, и в скромности ей не откажешь. А уж работящая-то какая! Недаром она пользуется в бригаде всеобщим уважением. Ребята заботятся о ней, как братья.
И все же она овца из чужой отары. Ее привычкам, представлениям, и обычаям, которым следует Бостан, не ужиться под одной крышей. И хотя она, как небо от земли, отличается от той москвички, непутевой жены Гайлы, – в ауле все равно пойдут всякие разговоры. И все осудят Бостан и Аннама.
Нет, что бы там ни было, а она, Бостан, позволит своему сыну жениться только на туркменке.
Задумавшись, Бостан совсем забыла о казане и танка, стоявших на огне. Она торопливо поднялась, отложила в сторону ручную прялку и кудель, засеменила к очагу. Огонь уже начал гаснуть. Танка выкипела наполовину. Бостан подбросила в очаг хвороста, помешала в казане, долила в танка воды и хотела было возвратиться на место, но увидела Аннама, который брел к бригадному стану с опущенной головой.
Подойдя к Бостан, он попросил:
– Мама!.. Чайку бы.
– Сейчас, сынок, сейчас.
Пока он переодевался, мыл лицо и руки, чай вскипел. Оки вдвоем сели за сачак.
Бостан умела читать на лице сына самые мелкие и затейливые письмена. Нетрудно было догадаться, что он чем-то озабочен, томят его невысказанные мысли…
– Устал, поди, сынок? – ласково спросила Бостан.
– Работа, мама, не из легких. Но я мог бы отмахать и еще смену.
– Вид у тебя больно невеселый…
Аннам шел сюда с твердым намерением: обтолковать с матерью одно важное дело… Но сразу он не мог решиться на откровенный разговор и отделался шуткой:
– А чего веселого – весь день пыль глотать?
– Разве вчера пыли не было? Что ж это она нынче-то тебя так доняла?
Аннам усмехнулся:
– Ты, мама, допрашиваешь меня, как следователь. Или… как прокурор.
– А почему бы мне не побеспокоиться, что с тобой? В одном-то глазу у тебя веселье, в другом – печаль.
Аннам как-то вяло отхлебнул чай из пиалы, опять пошутил:
– Веселье – в том глазу, который на тебя смотрит,
– А другой на кого глядит?
– Все-то тебе, мама, надо знать…
– А как же!.. Я, сынок, только и живу заботами о тебе. И все, все вижу!
– Что же ты видишь, мама?
– А то, что приспел тебе срок жениться. Да и у, меня одна мечта: чтобы ты поскорей привел в дом молодую хозяйку.
Аннам с притворным огорчением развел руками:
– Где ее найти, мама?
– А ты не думай об этом, сынок, у тебя мать есть, она уже обо всем позаботилась.
У Аннама глаза полезли на лоб:
– Как… позаботилась?
– А так, как все матери заботятся о сыновьях, если те только в затылках чешут.
Бостан напустила на себя торжественность, словно готовясь сообщить сыну радостную весть:
– Помнишь, нас навещал Аннамурад-ага, твой дядя?
– Ну, помню.
– А дочку его, Дженнет, знаешь?
– Ну, знаю.
– Красавица ведь, правда?
– Ну, и что с того?
– Сынок, лучшей жены ты не сыщешь во всем мире. Я уж обо всем договорилась с Аннамурадом-ага.
Аннам оторопело смотрел на мать, не замечая даже, что льет чай мимо пиалы. Спохватившись, он поставил пиалу на сачак, невесело покачал головой:
– Мама, мама, ты, видно, забыла, в какое время, в какой стране живешь. Нынче вроде не принято, чтобы родители устраивали свадьбу детей без их ведома и согласия. Прошлые-то обычаи не след тащить в нынешний день.
Бостан нахмурилась:
– Я знаю, сынок, что живу в новое время. Но из прошлого к нему тянутся крепкие корни. Мы прокляли многие старые обычаи. Ну, а иные не грех забрать в золотую оправу.
– Какие, к примеру?
– Дети должны чтить своих родителей. И во всем следовать за ними!
Аннам добродушно рассмеялся:
– Ах, мама, разве я следом за тобой приехал на строительство, а не ты за мной?
Бостан не нашлась что ответить сыну и только упрямо повторила:
– Все одно, где ты видел, чтобы верблюдица плелась за верблюжонком?
– Верблюжата, мама, незаметно подрастают, тогда на них навьючивают груз потяжелей, чем на верблюдиц, и, бывает, ставят во главу каравана.
Бостан с трудом удалось сдержать раздражение:
– И все-таки, Аннам, будет по-моему. Мы сыграем свадьбу, и в самом скором времени.
– Ладно, мама, – согласился Аннам. – Сыграем. Но ведь с женой жить мне, а не тебе, так?
– Ну… так.
– Тогда позволь мне жениться на той, которую я люблю и которая меня любит.
Аннам был настроен миролюбиво и разговаривал с матерью мягко, но она видела, что он не намерен уступать и ей не удастся навязать ему свою волю. Это сердило Бостан, она насупилась еще больше:
– На ком же ты собрался жениться?
Аннам замялся:
– Мама… Ты ведь, по-моему, подружилась с Мариной. Она тебе нравится?
Бостан вздрогнула, хоть и ждала, что сын назовет это имя. Не умея кривить душой, она неохотно промолвила:
– Марал-джан девушка хорошая.
– Тогда… может, ты замолвишь перед ней словечко за меня?
– Ты хочешь, чтобы я посватала тебе Марал-джан? – Глаза Бостан налились кровью, шея раздулась, как у разъяренной черепахи. – Так вот, что я тебе скажу: пока я жива – не бывать этому!..
– Мама!..
– Ты совсем лишился разума!.. Но я не дам тебе топтать обычаи, дошедшие до нас от предков. Я не допущу, чтобы по твоей ослиной глупости прекратился род Гандыма-ага!
– Мама!.. Что ты говоришь! Почему же наш род должен прекратиться?
– Потому что ты хочешь взять жену из русского племени!
Аннам смотрел на мать с сожалением:
– Мы все, мама, принадлежим к одному племени: советских людей. Ленин говорил, что вое наши народы – единая семья.
– Ленин – великий мудрец, да буду я его жертвой. Но верно ли ты толкуешь его слова, сынок? Ведь каждый народ остался жить на своей земле, есть у нас туркменская республика, узбекская, русская…
Аннам подивился познаниям матери в национальном вопросе: ведь она была совсем неграмотная, с трудом могла читать по слогам. Видно, набралась кое-чего от заезжих лекторов…
Вступать с ней в спор он, однако, не стал и вернулся к прежней, более узкой и конкретной теме:
– Но чем Марина хуже туркменских девушек?
– Разве я сказала, что она хуже? Да если бы ты спросил, можешь ли ты доверить ей свою жизнь, я бы ответила: можешь, сынок, можешь. Я и сама во всем бы ей доверилась. Но видеть ее твоей женой – нет, сынок, не жди на то моего согласия!
– Но почему, мама? Ведь Марина тебя очень любит.
– И я ее люблю. Ох, если бы она была туркменка, я бы и слова тебе не сказала, с радостью приняла бы ее в наш дом!..
Аннам начал горячиться:
– Не пойму я тебя, мама. И ты любишь Марину, и она тебя любит, и мы с ней друг друга любим. Сама говоришь, она хорошая, ей можно жизнь доверить. Почему же ты не хочешь, чтобы она стала моей женой, а тебе – невесткой?
– Сынок!.. Хоть у туркмен и русских дома по соседству стоят, но порядки в них равные. Как я пойду по жизненному пути с невесткой, которая не верит в нашего бога, не знает нашего языка?..
– Мама, да мы оба вообще ни в какого бога не верим. А язык… Марина научится говорить по-туркменски. Я-то ведь знаю русский. – Аннам улыбнулся. – По-моему, вы с Мариной пока и так хорошо друг друга понимаете.
– А наши обычаи?
– Хорошие она будет уважать, а дурные мы вместе отбросим, как черные камушки, засоряющие рис. И прекратим этот спор, мама. Я не из тех, кто отказывается от своих намерений и своих слов.
Бостан в растерянности уставилась на сына;
– Так ты уже перевязал веник веревкой?.. Ты сказал Марал-джан, что хочешь на ней жениться?
– Ну… вроде того,
Всплеснув руками, Бостан чуть не со слезами запричитала:
– Вай, я несчастная! Я жила только тобой, кровинкой моей! Себя не жалела – чтобы только ты встал на ноги, человеком сделался. Но, знать, недаром молвит пословица: если сирота до еды дорвется, так из носу у него кровь пойдет. Я-то, дура старая, думала, что вырастила сына послушного, разумного, благодарного, а он нанес мне удар отравленным кинжалом в самое сердце! Аллах великий, за что ты обрек мою душу на земные мучения, лучше бы забрал ее к себе!
– Мама, зачем ты так?
– Молчи!.. Я тебе больше не мать, а ты мне не сын. Уеду я отсюда! Видно, доля моя такая: закончить свои дни в одиноком нашем доме.
Аннам расставил руки:
– Никуда я тебя не отпущу!
– Нет такой силы, какая удержала бы меня здесь! – Бостан поднялась с места, слезы горя и гнева текли у нее по щекам. – Спасибо тебе, сынок, хорошо же отблагодарил меня за молоко, которым я тебя вспоила!
– Мама!..
Аннам схватил Бостан-эдже за руки, но она вырвалась и скрылась в вагончике.
