Текст книги "За пеленой надежды"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Сондра, закрыв глаза, прислушивалась к африканской тишине, опустившейся за стенами ее хижины.

Это был странный год, его трудно описать тому, кто подобного не испытал. Двенадцать месяцев без друзей – на дружбу не было времени, никакого чтения ради собственного удовольствия, ни кино, ни телевидения. Сондра не провела ни одного дня за пределами этих бетонных стен, не могла ни спокойно пообщаться с людьми, ни излить своих чувств, ни остановиться на минуту, ни передохнуть. Твой учитель – страх, твои инструменты – паника и пот, ибо ошибки в медицине не прощаются. Либо ты все делаешь правильно с первого раза, либо присутствуешь на вскрытии трупа. Руки Сондры научились столь многим вещам! Она с трудом верила, что руки на такое способны: всевозможные пункции, биопсия печени, хирургические разрезы. В считанные секунды приходилось принимать так много решений, а рядом не было никого, кто мог бы подсказать ей, что делать: «Везите ее наверх, в хирургическое отделение. Ребенком придется пожертвовать». Столько неудач, столько удач! Стоила ли игра свеч?

Сондра почувствовала, как постепенно расслабляются ее мышцы, а это означало, что спасительный сон уже близко. Ее мысли отчалили от пристани и поплыли в ночной тишине. Издалека донесся голос Макреди: «Мэллоун, слава Богу, вы обнаружили ошибку. Эта чертова медсестра чуть не подсунула нашему гипертонику средство, повышающее давление!» Сондра улыбнулась во сне. К этому голосу присоединился другой: «Спасибо, доктор, вы спасли мою маленькую девочку!»

Сондра уже не бодрствовала, но и не спала глубоко. Она все еще улыбалась. Да, игра стоила свеч. Все усилия стоили того. Потому что теперь она там, куда решила приехать много лет назад. Она должна находиться здесь и быть готовой оказать помощь. Дипломированному врачу, каковым она была, предстояло так много принести в жертву и так много сделать. Те двенадцать месяцев, полные страданий и жертв, предназначались для этого, для завтрашнего и 363 последующих дней.

Сондра погрузилась в сон, и ей приснилась больница в Финиксе, куда только что привели миссис Минелли с загадочной сыпью. Сондра распорядилась сделать анализы крови, и вдруг туда заявился Дерри Фаррар в рубашке и брюках цвета хаки, подбоченился и, взглянув на всех злыми глазами, спросил: «Как по-вашему где вы находитесь? В больнице Северного Лондона?»

Сондра тихо рассмеялась во сне.

18

– Кровь немного темновата. Как вам кажется, доктор?

Мейсон бросил зажим и вытянул руку. Операционная сестра вложила в нее ножницы.

Мики подняла глаза, чтобы посмотреть на него поверх операционного стола.

– Доктор Мейсон? – спросила она. – Вам не кажется, что с этим надо что-то делать?

– Дайте ей больше кислорода, – рявкнул анестезиолог.

Мики обменялась взглядами с мужчиной, находившимся за ширмой анестезиолога.

– Губку, ради бога! – отрезал Мейсон. – Будьте внимательны!

Мики видела, что спереди на колпаке Мейсона, а также над влажной маской и полными тревоги глазами выступают пятна пота. Мертвенная бледность его лица и дрожавшие руки свидетельствовали о том, что у доктора Мейсона снова похмелье.

– Доктор Мейсон, – сказала Мики тихо и спокойно. – Похоже, у нее падает давление. Нам следует проверить.

– Это моя пациентка, доктор Лонг, – проворчал он. – Не вмешивайтесь. И вытрите кровь, ради бога! Где, черт подери, вас учили обращаться с губкой!

Мики подавила гнев и повернулась к анестезиологу.

– Гордон, какое у нее давление?

Голова Мейсона рванулась вверх, его глаза метали громы и молнии.

– Черт возьми, что вы себе позволяете?! Доктор, вы назначены мне в ассистенты. Я бы лучше справился, если бы мне помогал санитар!

– Доктор Мейсон, я думаю, что этот пациент…

Хирург швырнул инструменты и, угрожающе наклонившись к ней, сказал тоном, который вселял страх в его ординаторов:

– Мне не нравится ваше отношение, доктор. И мне не нравится, как вы работаете. Будь моя воля, я бы запретил вам появляться в операционной.

– Черт побери! – закричал анестезиолог. – У нее остановилось сердце!

Шесть пар глаз устремились к монитору и ошеломленно вперились в него, и тут начался страшный шум.

– О боже, – прошептал Мейсон, руками тщетно пытаясь убрать мешавшие простыни.

Мики опередила его, взяла ножницы, прорезала отверстие в бумажной простыне, крепко взяла ее руками и разорвала до шеи пациентки, обнажая грудь с подсоединенными к ней электродами. Она действовала, не думая, ее мозг механически и профессионально следовал установленной процедуре: внешний массаж, вызов дежурной каталки, шприцы с эпинефрином и двууглекислой солью, пластины дефибриллятора… Каждый ее шаг на секунду опережал распоряжения Мейсона. Комнату тут же заполнило множество людей, во всеобщей суматохе слышался голос оператора, объявлявшего, словно робот: «Голубой код, операционная. Голубой код, операционная…»

– О боже, Мики! – воскликнул Грегг, захлопывая за собой дверь. – Черт подери, что с тобой происходит?

Она устало опустила ноги с дивана:

– Грегг, пожалуйста, не кричи. Я одной ногой стою на краю могилы.

Он застыл посреди гостиной, его лицо покраснело до самых корней рыжеватых волос.

– Удивляюсь, как ты еще не умерла! Мейсон жаждет твоей крови!

– Извини, – спокойно ответила она, – этот человек некомпетентен. Я делала то, что должна была делать.

– Должна была делать! Что ты хотела доказать, когда ворвалась в мужскую раздевалку и перед десятком хирургов обвинила Мейсона в грубой халатности?

– Грегг, он обвинил меня в том, что я лезу не в свое дело. Этот человек почти открыто заявил, что в остановке сердца виновата я!

– Это не повод, чтобы врываться в мужскую раздевалку и устраивать скандал!

– Грегг, он некомпетентен!

– Ради бога, Мики, ты не Кристиан Бернард, а ординатор, работающий второй год! Почему ты никак не запомнишь это? Не могу же я все время выручать тебя!

Мики бросила на него сердитый взгляд:

– Грегг, я никогда не просила выручать меня. Я сама могу за себя постоять.

– Конечно, – сказал он, отворачиваясь. – А еще ты неплохо устраиваешь скандалы.

Он снял свою белую больничную куртку и по пути на кухню бросил ее на стереомагнитофон.

Мики слышала, как открылась и захлопнулась дверца холодильника. Она повернулась к балкону и наблюдала, как в небе разгорается сказочный гавайский закат. Какой толк жить в квартире на канале Ала-Вай, если устаешь, как собака, и нет сил наслаждаться его красотами?

Грегг вернулся прислонился своим долговязым телом к двери и с хлопком отрыл банку «Примо». Когда их глаза снова встретились, оба почувствовали, что гнев улетучивается: они не могли долго сердиться друг на друга.

– Вот что я скажу, девочка, с тобой уж точно не соскучишься.

Мики улыбнулась. Ей нравилась эта черта характера Грегга Уотермена. Он не любил сердиться.

Они с Греггом переехали сюда полгода назад. Встречались несколько месяцев, и становилось все труднее выкраивать время в их несовпадающих графиках, ведь оба работали по сто часов в неделю. Грегг уже пятый год работал ординатором-хирургом, а у Мики за плечами был лишь год ординатуры. Переезд казался идеальным решением всех проблем: не надо было встречаться где попало или пропускать свидания, звонить напрасно и гадать, на какой постели удастся поспать. Деля одну квартиру, они в течение недели обязательно встречались, а в случае удачи могли поесть вместе и даже заняться любовью, если сразу не засыпали.

– Ты хочешь, чтобы вся больница поверила, что только твое присутствие спасло жизнь пациентке? – Он прошелся по ворсистому ковру и уселся в плетеное кресло.

– Грегг, при чем здесь я и мои желания? Все сами пришли к этому выводу. У медперсонала есть глаза и уши, особенно у медсестер, которые находились с нами в операционной. Они видели, что происходит. Они поняли, что Мейсон чуть не погубил пациентку.

– Черт, Мики! Это ведь хирургия. Такое случается.

– Грегг, это было обычное удаление матки. И в ходе операции он не обращал внимания на основные показатели состояния организма.

– Послушай, дооперационные клинические исследования не могут все выявить, например аллергию, связанную с анестезией. Такое бывает. Тут нет вины Мейсона.

– Нет, он не виноват в остановке сердца, но Грегг, черт возьми, он не был готов к операции!

Мики встала. За последние шестнадцать часов она только и делала что стояла. Она стала расхаживать по комнате. Через пять часов ее снова вызовут в операционную, надо успеть вздремнуть. Но она была слишком взвинчена.

– Мики, – Грегг хмуро смотрел на банку с пивом. – Мейсон требует извинений.

Мики обернулась:

– Я не стану извиняться.

– Тебе придется.

– Грегг, я не буду извиняться за то, что поступила правильно.

– Дело не в этом. Мейсон работает в «Виктории Великой» хирургом уже двадцать лет, и ты оскорбила его. Он здесь пользуется большим влиянием, а у тебя его нет. Девочка, это политика. Приходится соблюдать правила игры, если хочешь жить.

– Грегг, его не следует допускать к преподавательской деятельности. Он – никудышный хирург. Он использует ординаторов в качестве автоматов, держащих ретракторы. Он не позволяет нам оперировать и демонстрирует нам негодные методы.

Грегг еще раз приложился к пиву и стал наблюдать за видом, открывавшимся перед его глазами. На фоне силуэтов пальм и высоких зданий такой закат можно увидеть только на рекламных плакатах турфирм. Вайкики находился прямо за каналом. Наблюдая за набегавшими волнами, Грегг пытался разобраться в своих мыслях. Жизнь казалась такой простой, пока в нее не вошла Мики Лонг! «Почему я?» – спрашивал он себя. «И почему она?» – удивлялся он, глядя на ее отражение в стекле двери.

Мики стояла в стороне, как статуя ледяной богини среди папоротника и бамбука, – самая красивая женщина в его жизни и самая несносная. Разве она не понимает, в каком щекотливом положении он оказался? Грегг-любовник и Грегг-шеф представляли собой два непримиримых полюса.

Он еще крепче сжал банку. «Проклятье! Мики права: Мейсон – ничтожество. Но…» Грегг мучился, но держал язык за зубами. Он уже стал начальником, а через несколько месяцев все закончится, и он приступит к собственной хирургической практике.

– Грегг, я не могу этого сделать.

– Мики, – начал он ровным голосом, стараясь не разозлиться снова. – Ты нарушила основное правило в ординатуре – отказалась выполнить приказ оперирующего хирурга. Ради бога, вспомни свое первое собеседование. Первый вопрос, который тебе задали, гласил: «Вы способны подчиняться приказам?» И ты уверила тех, кто проводил собеседование, что способна выполнять приказы как человек, преданный своей работе. А теперь ты говоришь, что не можешь. Или не хочешь!

Грегг сдавил пустую банку в руке и сплющил ее – раздался глухой металлический треск.

– Тебе показалось, будто этого мало, и вдобавок ты как ординатор совершила самый страшный грех – нажаловалась на Мейсона заведующему хирургическим отделением.

– В то время никого больше на месте не оказалось. И к тому же он находился в раздевалке.

– Мики! Ты прекрасно знаешь правила этикета: младший никогда напрямую не жалуется старшему! Надо соблюдать субординацию. Тебе надо было прийти ко мне. Я бы занялся всем этим. Мики, вместо этого ты сама создала опасную для себя ситуацию! Ты должна извиниться перед Мейсоном.

– Нет.

– Тогда ты рискуешь тем, что тебя могут вышвырнуть отсюда.

Мики обхватила плечи руками и снова начала расхаживать по комнате.

– Не вышвырнут, если ты поддержишь меня.

– Я не могу.

– Ты хочешь сказать, что не будешь делать этого?

– Да, не буду. Мне осталось работать всего восемь месяцев. Я не собираюсь пустить все коту под хвост.

Через открытую дверь балкона подул легкий ветерок, донося запахи моря, гардений и барбекю. Мики невольно вздрогнула. Послышались звуки музыки: оркестр в ближайшей гостинице развлекал туристов при мигающих огоньках. Мики редко когда была недовольна своей жизнью, но сегодня наступил как раз один из таких моментов.

Она знала, почему Мейсон проявляет такую настойчивость. Он искал повода сцепиться с ней еще с того утра, когда произошла их первая, весьма неприятная встреча. Мики провела в «Виктории Великой» всего месяц и находилась в раздевалке для медсестер хирургического отделения. Доктор Мейсон толкнул дверь, бросил сумку с инструментами на скамейку, сказал: «Милочка, проследите за тем, чтобы они сверкали», – и исчез. Полуодетая Мики выскочила из раздевалки, догнала его и вернула сумку с инструментами: «Доктор, вам придется поручить это медсестре». Растерявшись, он оглядел ее с головы до ног и рявкнул: «Кто же вы в таком случае? Лаборантка рентгенологического кабинета?» На что Мики ответила: «Нет, я врач». Мейсон впервые удивился, затем нахмурился, наконец его лицо с отвисшим подбородком покраснело. Он ушел, не сказав ни слова. Вскоре Мики узнала, что доктор Мейсон не выносит тех, кто ловит его на ошибке или заставляет оказаться в неприятной ситуации.

– Ведь мир не перевернется, если ты извинишься, – уговаривал Грегг.

– Нет, перевернется.

Некоторое время оба сидели молча, глядя, как небо сначала становится персиковым, потом темно-бордовым и, наконец, черным.

– Этого человека надо обязательно остановить, – пробормотала Мики.

– Да, конечно… – Грегг встал, потянулся, включил свет и снова пошел на кухню. – Ты не из тех, кто извиняется.

Мгновение она прислушивалась к звукам на кухне – Грегг открыл буфет, потом орудовал консервным ножом, вскоре поставил сковородку на плиту. Она вышла на балкон.

Стоял благоухающий октябрьский вечер. Воздух наполнился сладострастными ароматами и тропическими мелодиями. Сейчас молчали отбойные молотки и электрические пилы, не дававшие покоя весь день: к небу постепенно тянулась еще одна гостиница. В их квартире слышались тысячи островных барабанов и совсем рядом оркестр играл «За рифами». На канале Ала-Вай, шестью этажами ниже, ловцы кефали сидели на поросших травой берегах под искусственным ночным освещением и лениво наблюдали, как энергичные молодые люди с льняного цвета волосами и загорелые, как орехи, трудятся, сидя в узких лодках и аутригерах. Дальше качались и сверкали, словно японские фонари, плавучие дома. Этот мир был так далек от Мики. Ей казалось, будто она видит все это в кинофильме.

Только один раз почти за полтора года, проведенные здесь, Мики вышла за стены «Виктории Великой», перешла на противоположную ее дому улицу, вкусила беззаботный мир холодных напитков с ромом, коктейль махи-махи и полюбовалась красивыми почтовыми открытками. Это случилось во время первого свидания с Греггом. «Ты никогда не была на Вайкики? – спросил он в прошлом октябре с таким удивлением, будто она сказала, что только что свалилась с Марса. Тогда она жила на территории «Виктории Великой» в служебном помещении. – Вайкики всего в полминуте ходьбы, и ты там еще не была?»

Грегг тут же решил устроить выход на природу. Выпал один из тех редких дней, когда оба были свободны от работы. Мики сказала, что страшно боится солнца, и они пошли после заката. Неожиданно для Мики Грегг сфотографировал ее поляроидным аппаратом, и она гонялась за ним по теплому белому песку мимо террас стоявших у самого пляжа гостиниц, откуда доносились песни вроде «Жемчужных ракушек». Вдвоем поужинали в очаровательной гостинице «Халекулани», дышавшей атмосферой тех дней, когда на острове правила монархия. Мики заколола волосы ало-розовым гибискусом, и Грегг потащил ее на танцплощадку. Скорее всего, Мики именно тогда решила, что влюбилась в Грегга. Возможно, это случилось позднее, когда они плавали под лунным светом в двадцатиградусной океанской воде, которая была такой спокойной и соленой. Эту идиллию с ними разделяли другие любители полуночного плавания, как и те, кто на тримаранах отправлялся к далеким бурунам и, бренча на только что купленных гавайских гитарах, бросал кокосовые напитки в Тихий океан.

Это было редкое, драгоценное мгновение, выкроенное из общего ритма ее жизни, состоявшей из работы, учебы, забот и беготни. Она не знала, повторится ли такая роскошь.

Мики обняла себя руками и смотрела на бурлящий мир неоновых огней, стараясь отогнать неприятную мысль, которая так часто раздражала ее: «Если бы только Джонатан был здесь!..»

Мики видела Джонатана Арчера ровно полтора года назад по телевидению, когда тот принимал «Оскар», и с тех пор поклялась жить одна, не связывая себя ни с одним мужчиной. Какое-то время у нее это получалось, в первые сумасшедшие недели интернатуры, когда не оставалось времени подумать. Однако затем произошло непредвиденное, такого она совсем не ожидала.

Это случилось во время трехмесячной ротации в хирургическом отделении, когда она помогала доктору Греггу Уотермену накладывать лигатуры на варикозные вены. К ее удивлению, тот передал ей зажим и лигатуры и провел ее по всем стадиям операции, помогая там, где это было необходимо, но, как правило, позволяя ей делать все самой. После этого эпизода Мики почувствовала глубокое удовлетворение от достигнутого успеха – это была первая операция, которую она сделала почти самостоятельно.

В то же время в Мики проснулись чувства, от которых, как ей казалось, она избавилась давно. Она взглянула в смеющиеся карие глаза Грегга Уотермена и ощутила старое знакомое тепло.

Он не был Джонатаном. Ни один мужчина для нее не станет тем, кем был Джонатан. Мики все еще дорожила памятью о нем и, посмотрев фильм «Нам!», расплакалась, зная, кто стоял за камерой. Но чувства реальности Мики не теряла. К колокольне она не пошла по собственной воле. Судьбой ей предначертан именно этот путь. Когда по телевидению вне программы показывали трехчасовой фильм «Медицинский центр», Мики сознательно не стала смотреть его, ибо прошлое осталось позади и она жила в настоящем, которое заполнил Грегг Уотермен.

Мики надеялась, что со временем она полюбит его столь же глубоко, как и Джонатана.

В палату вошла медсестра и сообщила:

– Мики, звонят из отделения неотложной помощи. Привезли пациентку. Острый живот. Возможно, потребуется операция.

– Спасибо, Рита. Скажите, что я немедленно приду.

Мики сняла пациенту последний шов, наклеила пластырь, по форме напоминавший бабочку, затем поднялась с постели и стянула перчатки.

– Мистер Томас, у вас все очень хорошо заживает, – улыбнулась она больному. – Вам нет смысла здесь задерживаться, так что завтра вас выпишут.

Пациент, бывалый моряк и весельчак со светло-голубыми глазами и обветренным лицом, подмигнул Мики:

– Думаю, с таким врачом, как вы, у меня возникнут осложнения и придется задержаться!

Мики рассмеялась, вышла и направилась к ближайшему телефону.

– Похоже на аппендицит, – сообщил Эрик, интерн, дежуривший в отделении неотложной помощи.

– Уровень лейкоцитов?

– Чуть выше нормы, но у нее острая боль.

– Понятно. Я сейчас приду.

Мики второй год работала ординатором в общей хирургии, и в «Виктории Великой» ей полагалось обслуживать два этажа – дооперационное и послеоперационное отделения, а кроме того, принимать и выписывать пациентов, все время ассистировать во время операций и быть готовой в случае неожиданного вызова. Конечно, один человек не мог с этим физически справиться – везде успеть невозможно, – но она делала все, что было в ее силах. Мики любила ординатуру. Это был значительный шаг вперед по сравнению с годом интернатуры, который так утомил и лишил душевного тепла, что она, как и большинство врачей, предпочла вычеркнуть этот год из своей памяти. Теперь она работала в хирургическом отделении (как ординатор второго года, поскольку в «Виктории Великой» интернатура засчитывалась как первый год ординатуры), и коллеги впервые начали ценить ее знания.

Спускаясь в отделение неотложной помощи, Мики на ходу второпях съела яблоко. Она пропустила завтрак и, поскольку утренние операции начинались через час, не сомневалась, что ей придется ассистировать весь обед, а возможно, даже ужин. Хирургия требовала выносливости, как ни одна другая область медицины. Только вчера при удалении желудка Мики была у доктора Брока вторым ассистентом. Проще говоря, она лишь держала ретракторы, но на протяжении невыносимых пяти часов. Руки сводило судорогой, и они немели, ноги деревенели на холодном полу и болели, как и спина. Мики не осмеливалась шевельнутся. Брок накладывал сложные швы в брюшной полости и нуждался в помощи, какую могла оказать ему Мики. Отпусти она на мгновение эти большие металлические ретракторы, и могло случиться непоправимое. Как раз в тот момент, когда она почувствовала острую боль меж лопаток и надвигавшуюся головную боль, доктор Брок сказал: «Хорошо, давайте закругляться», – и Мики пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Она знала, что некоторые ординаторы обрели способность дремать, держа ретракторы. Они умудрялись устроиться в клине между столом и ширмой анестезиолога и на несколько минут закрывали глаза. Каким-то чудом они продолжали при этом крепко держать ретракторы – видимо, точно так же птицы держатся за насест, когда спят.

– Как вы выдерживаете все это? – однажды спросил ее Тоби, интерн из четвертого южного крыла. – Я ни за что не смог бы стать хирургом.

Врачей делили на две группы: медиков и хирургов. Представители одной группы не видели смысла в том, чтобы влиться в другую. Медики считали хирургов невезучими, а хирурги полагали, что вся работа медиков сводится к обещаниям, пилюлям, молитвам и вскрытию трупа.

Мики любила хирургию. Она не могла представить себя в другой области.

– Привет, Шарла, – поздоровалась она, входя в отделение неотложной помощи. – Где моя больная с острым животом?

Шарла кивнула головой влево:

– Она в третьей палате, Мики. Ей очень больно.

Мики сначала казалось странным, что медсестры зовут ее по имени. Они, не раздумывая, обращались ко всем врачам-женщинам по имени, но им и в голову не приходило так же обращаться к мужчинам. Мики не знала, проявляют ли медсестры таким образом неосознанное презрение или зависть к женщинам, занимавшим более высокое положение, чем они сами, но ей казалось, что это всего лишь сестринское дружелюбие, а может, способ выделить некую обособленность женского начала в мире, где правят мужчины.

Эрик, интерн, стоял у палаты номер три и курил.

– Погасите сигарету, – велела Мики и шагнула мимо него в палату. Мики не любила Эрика Джоунса. Он работал интерном всего четыре месяца, но уже становился самодовольным и нахальным. Эрик заявил, что будет работать минута в минуту с девяти до пяти, а по средам устроит себе выходной.

В больнице Св. Екатерины на клиническое исследование больного у Мики уходило около двух часов. Объяснялось это тем, что студентов-медиков учили делать анализы предельно точно. Они всегда методично начинали с «главной жалобы», затем изучали историю возникновения конкретной жалобы. Затем подходила очередь истории болезни пациента и истории его жизни – анализа. После этого изучались болезни родителей, единоутробных братьев и сестер, предков. Далее следовал системный анализ: оценка состояния всех органов и систем – сердца, легких, нервной системы и т. д. И, наконец, следовал физический осмотр. Мики, как и остальные интерны, за год научилась спрессовать все это в считанные минуты.

Поскольку Эрик уже занес основные показатели в историю болезни и провел физический анализ, Мики осталось лишь прочитать медицинскую карту и провести осмотр.

В отделение неотложной помощи миссис Мортимер два часа назад привез ее муж. Сейчас он, бледный и потерянный, мерил шагами коридор у смотрового кабинета. Больная лежала на боку на каталке, подтянув ноги к груди. Мики представилась и задала несколько вопросов, одновременно проверяя основные показатели состояния организма больной.

– Когда это у вас началось?

– Около двух недель назад, – с трудом ответила женщина. – Боль то начинается, то проходит. Я подумала, что это газы. Но вчера вечером боль стала нестерпимой и я чуть не потеряла сознание.

Мики послушала пульс: он был слабым и частым. Она заметила, что женщина прижимает руку к правой подвздошной области.

– Вас тошнило?

– Да… – Она начала тяжело дышать. – Несколько недель назад.

Мики взглянула на медицинскую карту. Классические симптомы аппендицита… Или внематочной беременности? Мики продолжала читать карту. Эрик описывал осмотр таза: признаков беременности не отмечалось. К тому же миссис Мортимер сорок восемь лет.

– Когда у вас в последний раз были месячные? – спросила Мики, осторожно пальпируя пациентку.

– Я уже говорила другому врачу, – отвечала женщина, тяжело дыша. – Я не помню. Я знаю, что у меня была менопауза. Менструация наступала нерегулярно. У меня случались неожиданные выделения. Затем месячные совсем прекратились… Ай, так больно!

– Мы этим займемся прямо сейчас.

По крайней мере, Эрик проявил осторожность и не дал миссис Мортимер морфий. На прошлой неделе он дал наркотик другому пациенту, поэтому, когда Мики осматривала его, симптомы были смазаны и поставить диагноз при первом осмотре оказалось невозможным.

– Миссис Мортимер, всякий раз, когда к нам поступает женщина с болью в этой области, приходится допускать возможность внематочной беременности.

Женщина расплакалась:

– Это невозможно. Мы с мужем уже давно… Понимаете, у нас этого давно не было.

Попросив медсестру остаться с миссис Мортимер, Мики пошла к телефону и позвонила Джею Соренсену. Тот уже четвертый год работал ординатором в хирургическом отделении. Он сделает операцию, поскольку Мики это еще не по силам.

– Джей, – сказала она, когда тот подошел к телефону. – Думаю, нам предстоит операция на брюшной полости. Ты свободен?

Мики описала состояние миссис Мортимер и ответила на вопросы Джея:

– Женщина не помнит, когда у нее прекратились менструации. Говорит, что за последние несколько недель у нее появлялись выделения, но это может быть связано с менопаузой. С мужем долгое время не имеет сексуальных связей. Немного повышены температура и уровень лейкоцитов. Но боль острая, пациентка почти в шоковом состоянии.

– Поднимайте женщину наверх. Я найду ей палату.

Понадобилось время, чтобы установить группу крови и резус-фактор и подготовиться к срочной операции. Поскольку анестезиолог пока не мог заняться пациенткой, Мики решила побыть рядом с ней до тех пор, пока все не будет готово. В операционной, как обычно, царили оживление и суматоха, а миссис Мортимер, лежа на каталке, испуганно озиралась.

– Доктор Браун скоро сделает вам обезболивание, – Мики положила ладонь на руку миссис Мортимер. Как и в больнице Св. Екатерины, в «Виктории Великой» следили за тем, чтобы все надевали маски в операционной, но хирурги всегда делали исключения: имея дело с детьми и напуганными пациентами, они не закрывали лиц.

Миссис Мортимер выпростала из-под одеяла горячую руку и вцепилась Мики в запястье.

– Доктор, – выдавила она. – Доктор, это ведь аппендицит, правда?

– Мы так думаем. Не волнуйтесь, миссис Мортимер. С вами будет один из лучших хирургов…

– Нет-нет! – Она крепче сжала руку Мики. В огромных глазах плескался ужас. – Я имею в виду то, что вы говорили о другом. О внематочной беременности… Я хочу сказать, что слишком стара для этого, разве не так?

В мозгу Мики прозвучал слабый сигнал тревоги. Она ласково спросила:

– Почему вас так волнует внематочная беременность, миссис Мортимер?

Из глаз больной потекли слезы:

– Мне так страшно, доктор! Мне очень страшно…

Мики быстро оглянулась, увидела в шкафу для швов раскладную табуретку, вытащила ее и уселась на ней поближе к миссис Мортимер – так было легче смотреть ей в глаза.

– Чего вы боитесь? – спокойно спросила она.

– Я думаю, что это должен быть аппендицит, ведь так?

– Вообще-то, миссис Мортимер, хотя у взрослых бывает аппендицит, мы не часто встречаем его у женщин вашего возраста, – Мики тщательно подбирала слова.

– Но такое может случиться?

– У вас есть повод думать, что это что-то другое?

Миссис Мортимер облизала губы сухим языком. Она нервными пальцами перебирала край одеяла.

– Пожалуйста, доктор, только не говорите никому. Мне так стыдно…

– В чем дело, миссис Мортимер?

– Это мой муж. Видите ли, мы женаты уже тридцать лет и очень любим друг друга. Я всегда была ему верна. Мы всегда были преданы друг другу. – Она отвернулась и уставилась в потолок. – Несколько недель назад я поехала в Кону погостить у сестры. Я встретила этого мужчину… – Миссис Мортимер посмотрела на Мики глазами затравленного зверька. – Он для меня ничего не значил. Я даже его имени не помню! Я встретила его на вечеринке и… Доктор, мой муж диабетик. Он не мог, ну у него несколько последних лет не получалось. Нам сказали, что ему уже ничем нельзя помочь. Я очень люблю его! Не знаю, почему я так поступила…

Женщина не выдержала и дала волю слезам.

Мики погладила ее по плечу и сказала:

– Не тревожьтесь, миссис Мортимер. Я не думаю, что вы забеременели. Когда доктор Джоунс производил осмотр таза, он ничего не обнаружил.

Миссис Мортимер взглянула на нее полными слез и недоумения глазами:

– Какой осмотр таза?

Мики напряглась, но сказала ровным голосом:

– Осмотр в отделении неотложной помощи проводил врач, который был до меня. Разве вы не помните, что он делал вам осмотр таза?

– Доктор, как он мог это сделать? Я даже выпрямиться не могу!

В поле зрения Мики показалась зеленая фигура. Это был Джей Соренсен, он приближался, на ходу завязывая маску.

– Привет, – сказал он, улыбнувшись. – Я доктор Соренсен. Пока вы здесь, я буду заботиться о вас.

– Джей, – тихо сказала Мики, поднимаясь на ноги. – Можно переговорить с тобой? Вон там.

Мики кивнула в сторону раковин.

– Конечно, – ответил он и отошел.

Когда Мики хотела последовать за ним, миссис Мортимер снова схватила ее за руку.

– Пожалуйста! – прошептала она. – Пожалуйста, доктор! Если у меня обнаружится внематочная беременность, если я дошла до такого, тогда пусть это станет наказанием для меня, а не для моего мужа. Это убьет его, если он узнает, что я сделала. Доктор, обещайте, что вы не скажете ему!

Мики взглянула на пальцы, обхватившие ее руку.

– Миссис Мортимер, мне придется сказать ему правду…

– Прошу вас! Это погубит его. Пожалуйста, не говорите ему!