Текст книги "За пеленой надежды"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)
27
Джейсон Батлер знал, что он мертв. Он знал это потому, что слышал, как кто-то сказал так. Но если он мертв, то почему все еще чувствует боль? И почему эта красивая блондинка тщательно обследует его, будто он все еще жив?
Когда Джейсон начал терять сознание, он знал ответ: «Я не мертв. Я умираю». Его окутал мрак, и, погружаясь во тьму, он понял, что все это случилось во время серфинга…
– Доктор, пульс не прощупывается!
Все тут же принялись за работу, чтобы реанимировать молодого человека, лежавшего на носилках. Пока готовили дефибрилляторы, Мики массировала его грудь.
– Отойдите, – сказала Мики, и тело на носилках дернулось. Все взглянули на монитор. – Еще раз! – скомандовала Мики, и на этот раз получилось.
В коридоре отделения неотложной помощи в «Виктории Великой» двое подростков стояли и дрожали, обмотавшись полотенцами, пока команда врачей внутри пыталась спасти их друга. Их длинные волосы висели словно сосульки, а мешковатые шорты для серфинга прилипли к телам. Подростки дрожали не от холода, а от страха. Они опасались, что вовремя не успели вытащить своего друга из воды.
Это был странный случай. Восемнадцатилетний Джейсон Батлер, опытный спортсмен, и его друзья состязались в Макахе с волнами высотой в сорок футов. Никто не мог сказать, что точно произошло: в первую минуту Джейсон стоял на доске и преодолевал волну с обычной для него уверенностью и мастерством, а в следующую он оказался под водой. Его стало уносить в море. К тому времени, когда друзья добрались до него, Джейсон был тяжело ранен доской, вращавшейся в воде. Когда оба друга вытащили Джейсона и увидели, что произошло с его лицом, им показалось, будто они спасают труп.
Но теперь команда врачей из отделения неотложной помощи трудилась над ним, и Джейсон Батлер подавал признаки жизни, впрочем, висевшей на волоске.
Когда спустя четыре часа Мики вышла из хирургического отделения, Джейсона повезли в блок интенсивной терапии. Три хирурга работали над ним, и одним из них была Мики. За это время им удалось лишь стабилизировать состояние пострадавшего. Пока Мики подгоняла раздробленные кости его лица и зашивала многочисленные рваные раны, два хирурга-ортопеда ампутировали правую ногу Джейсона выше колена. Он все еще был без сознания и подошел к критической черте, но основные показатели состояния организма стабилизировались и сильное кровотечение удалось остановить.
Мики сообщили, что кто-то из родителей Джейсона ждет в комнате для посетителей. Там она застала мужчину, сидевшего в одиночестве и смотревшего отсутствующим взглядом.
– Мистер Батлер? – Мики протянула ему руку. – Я доктор Лонг.
Он тут же встал и пожал ей руку:
– Доктор, как мой сын?
– Учитывая его состояние, можно сказать, что хорошо.
– Значит, он все еще жив.
– Да, он еще жив.
– Слава Богу, – мистер Батлер обессиленно опустился на диван.
Сев в мягкое кресло под тон дивану, Мики рассказала о состоянии Джейсона и обо всем, что было сделано в операционной.
– Мистер Батлер, у вашего сына обширное повреждение горла и челюсти. Мы в первую очередь занялись этими частями тела, чтобы обеспечить нормальное дыхание. Однако я боюсь, что опасность еще не миновала. Прежде чем провести дальнейшее обследование, надо добиться, чтобы состояние Джейсона стабилизировалось. У него трещина в черепе и, возможно, другие повреждения. Мы все еще не вполне оценили, в какой степени он пострадал.
Мики внимательно рассматривала сидевшего напротив нее мужчину. Она знала, что это Гаррисон Батлер, владелец компании «Ананасы Батлера», второго крупнейшего на Гавайских островах производителя ананасов. Оценив его профессиональным взглядом косметического хирурга, она дала ему около шестидесяти лет, но он был в хорошей физической форме и атлетически сложен. Да, очень красивый мужчина.
– Мистер Батлер, вам плохо? – ласково спросила она.
Наконец его серые глаза посмотрели на нее.
– Когда мне разрешат его увидеть?
– Вам придется подождать некоторое время. Его отвезли в блок интенсивной терапии, где он будет находиться под постоянным наблюдением. Он все еще без сознания, мистер Батлер.
Гаррисон Батлер кивнул. Его взгляд устремился куда-то вдаль, а глаза больше не видели ее.
– Хотите кофе? – спросила Мики.
– Я никогда не одобрял серфинг, – сказал он, будто разговаривая с собой. – В прошлом году он занимался дельтапланеризмом, но я решительно сказал «нет». Но серфинг у него в крови. Он катается на доске с пяти лет. Я так и знал, что когда-нибудь это произойдет.
Мики некоторое время хранила молчание вместе с Батлером. Она знала, что это часто помогает. Молча она смотрела на него, надеясь увидеть признаки страдания. Родственникам некоторых пациентов требовались успокоительные средства. Но Гаррисон Батлер просто сидел, уставившись в пустоту.
Мики исподволь наблюдала за этим элегантным мужчиной, изысканным и утонченным, в дорогом, сшитом на заказ костюме с отложными манжетами и в бордовом галстуке. С высоким лбом и серебристыми волосами он был похож на аристократа.
Впервые Мики услышала его голос по внутренней оперативной связи больницы. Она сказала тогда:
– Я лечащий врач Джейсона, мистер Батлер. Если у вас есть вопросы или вы захотите поговорить со мной, пожалуйста, звоните. Меня найдут, в какой бы части больницы я ни находилась.
Следующие две недели Мики могла рассчитывать на то, что найдет Гаррисона Батлера в одном из двух мест: в маленькой комнате для посетителей рядом с блоком интенсивной терапии или у постели своего сына. Он был всегда вежлив, никому не докучал и благодарил за лечение сына. Когда у Джейсона разорвалась артерия, Мики нашла ее и держала пульсирующий сосуд, пока не прибыл сосудистый хирург. Гаррисон Батлер сразу покинул блок интенсивной терапии и последующие шесть часов терпеливо ждал, пока Мики не придет к нему и не расскажет о состоянии сына. Этот человек никого не винил, не изливал свою злость и разочарование на врачей, как родственники других пациентов, и понимал, что ради спасения Джейсона делается все возможное.
Иногда Гаррисон приходил с магнитофоном, диктовал деловые письма, иногда по телефону обсуждал контракты и сделки. Но больше никто из родственников или друзей не навещал Джейсона. Гаррисон Батлер был всегда безупречно одет, спокоен и владел собой. Мики подумала, что он из тех мужчин, кто ни на мгновение не теряет уверенности в себе и точно знает свое место в этом мире.
Однажды он передал сестрам в блоке интенсивной терапии большую корзину, полную фруктов, другой раз прислал цветы девяти больным этого блока. И всякий раз, встречаясь с Мики, пожимал ей руку и интересовался, как у нее дела. Все любили Гаррисона Батлера. Все боролись за жизнь его сына.
– Здравствуйте, мистер Батлер, – сказала Мики, входя в комнату для посетителей.
– Как дела у Джейсона?
Только что с помощью пересадки ткани удалось спасти лопнувшую артерию, и Джейсон получил двенадцать единиц крови. Он лежал в блоке интенсивной терапии, и его состояние внушало опасение.
– Мистер Батлер, в течение нескольких часов вы не сможете прийти к нему в палату. Почему бы вам не пойти домой и не отдохнуть?
Он и в самом деле выглядел усталым. Несмотря на природный аристократизм и внимание к своему внешнему виду, две недели дежурств у постели сына начинали сказываться.
– Доктор, я не хочу уходить из больницы. Мне хочется быть ближе к сыну.
– Но сейчас вы ничего не можете для него сделать. Думаю, вам станет лучше, если вы немного поспите. Когда вы в последний раз ели?
Он вздохнул и взглянул на часы:
– Похоже, утром.
– Уже поздно, мистер Батлер.
– Доктор, а вы когда ели в последний раз?
Мики улыбнулась:
– Врачам не положено есть регулярно, как всем остальным. Я что-нибудь перехвачу в кафетерии.
– Пожалуйста, называйте меня по имени. У меня такое ощущение, будто мы члены одной семьи. Можно мне пригласить лечащего врача своего сына на ужин?
Мики задумалась. Его глаза говорили так много: в них отражались тревога и боль.
– На другой стороне улицы есть маленький итальянский ресторанчик, – наконец сказала она. – Там обслуживают людей с ненормированным рабочим днем и тех, кто спешит. Я только переоденусь и встречу вас в вестибюле.
В этом заведении столы были накрыты клетчатыми скатертями, а свечи торчали из винных бутылок. Меню отличалось простотой блюд и дешевизной. Здесь находилось немало персонала «Виктории Великой». То и дело раздавался зуммер и кто-то выбегал из ресторанчика.
– Спасибо, что составили мне компанию, доктор Лонг, – сказал Гаррисон, когда оба сделали заказ. – Я привык есть в одиночку, но сегодня вечером, понимаете…
Он развел руками.
Мики невольно задумалась о нем. В блоке интенсивной терапии или в комнате для посетителей он был отцом Джейсона, одним из многих встревоженных родителей, с которыми Мики имела дело. Однако здесь, во внебольничной обстановке, при свечах Мики вдруг увидела в Гаррисоне Батлере мужчину. Очень привлекательного мужчину.
– Зовите меня Мики, пожалуйста, – улыбнувшись, сказала она. – Вы правы, мы почти члены одной семьи.
Он с серьезным видом кивнул:
– Трагедия сближает людей, ведь так?
Мики хотела задать так много вопросов. Где мать Джейсона? Есть ли у него братья и сестры? Но она сдержала себя. Их отношения все же носили деловой характер, несмотря на непонятное ощущение близости.
– Не могу выразить, как я благодарен за все, что вы делаете для мальчика, – спокойно сказал Гаррисон. – Не знаю, что… я стал бы делать без Джейсона. У меня больше никого нет.
Мики ничего не сказала. Она знала, что когда-нибудь все прояснится, Гаррисон сам все расскажет. И он рассказал, прямо сейчас, в маленьком итальянском ресторанчике.
Семнадцать лет назад миссис Батлер бросила Гаррисона с годовалым сыном, вышла замуж еще раз, и Гаррисон не знал, где она теперь. Она никогда не писала, никогда не интересовалась своим сыном. Гаррисон и Джейсон жили то в одном, то в другом доме: в Оаху, рядом с Коко-Хед, Батлеры проводили время, когда у Гаррисона бывали дела в Гонолулу, а на острове Ланай находился семейный дом, старый особняк предков Пукула-Хау.
– Джейсон родился в Пукула-Хау, – голос Гаррисона звучал ровно. – Я родился в Пукула-Хау. Мой отец построил этот дом в 1912 году, а в 1913-м привел туда свою невесту. Спустя три года он отправился на войну и больше не вернулся. А спустя несколько месяцев после его отъезда родился я. Моя мать растила меня и выращивала ананасы на нашей плантации. Когда двадцать лет назад она умерла, я унаследовал эту компанию. Я рассчитываю передать ее Джейсону.
Мики знала, что Гаррисон миллионер. Имя Батлера можно было увидеть повсюду на Гавайях. Оно было столь же легендарно, как и Доул. Однако с годами Гаррисон лично все меньше занимался делами компании и начал инвестировать разные проекты. Последние инвестиции он сделал в киноиндустрию, и весьма успешно. Он и далее надеялся принимать финансовое участие в съемках фильмов.
Мики с интересом слушала его рассказ и сама рассказывала о себе, отвечая на вопросы Батлера.
– Вы из тех женщин, которые знают, чего хотят, и добиваются этого, – заключил он, услышав, что Мики работает в «Виктории Великой» уже более пяти лет. – Чтобы так долго работать в ординатуре, жертвуя всем остальным, требуется большая храбрость.
Действительно, за ординатуру в хирургическом отделении Мики расплачивалась «всем остальным» – мужем и детьми, которыми так и не обзавелась. Хотя расписание ее уже не было столь суматошным, как раньше, теперь, став старшим ординатором, она все равно всю себя отдавала больнице.
– И когда у вас заканчивается ординатура?
– В июне следующего года. Похоже, после четырех лет учебы в медицинском колледже и шести лет работы в «Виктории Великой» я буду предоставлена сама себе. Даже не верится.
– Вы займетесь частной практикой?
– Надеюсь. После Нового года начну подыскивать, где обосноваться.
Он внимательно смотрел на нее некоторое время, наблюдая, как мерцающее пламя свечи выхватывает из полумрака классические черты ее лица. Мики все еще носила свои платинового цвета волосы так, как их когда-то зачесали Рут и Сондра, – собранными в хвост на затылке. Гаррисон подумал, что она похожа на балерину, приму-балерину. Лечащий врач Джейсона была поразительно красивой. Почему она не замужем?
– Мне можно будет еще раз пригласить вас на ужин? – спросил он.
Мики хотела было ответить, но ее зуммер внезапно ожил.
– Извините меня, пожалуйста, – сказала она и направилась в глубь ресторанчика, где стояли телефоны.
Мики отсутствовала пять минут, за это время принесли их заказ. Когда она вернулась к столику, Гаррисону было достаточно взглянуть на ее лицо, чтобы понять, куда ее вызывали.
– Это Джейсон, – сказал он глухо.
– Извините, Гаррисон. В его легкое попал сгусток крови. Это случилось неожиданно.
Гаррисон кивнул и встал.
– Вы вернетесь в госпиталь вместе со мной?
Мики любила свою квартиру с видом на Даймонд-Хед и балконом, на котором можно было отдыхать и наслаждаться свежим тропическим бризом. Квартира была обставлена со вкусом и комфортом вещами, которые она собирала с того дня, как четыре года ушла от Грегга Уотермена: здесь был ковер из викуньи, кресла из кожи и хрома, картина кисти Тсенг-Ию-Хо, скульптура из Королевства Тонга и шторы из полинезийского батика. У нее были книги и музыкальные записи, маленький цветной телевизор и, самое главное, спокойные соседи с обеих сторон. Потому что Мики любила тихую жизнь. В свободное время она читала медицинские книги и слушала классическую музыку или путешествовала по острову на своей миниатюрной машине. У нее были друзья, но она избегала частых встреч с ними. Ее ближайшими друзьями были Эйбрамсы, – Тоби, сейчас занимающийся частной практикой, и его жена. Время от времени оба пытались познакомить ее с подходящим на роль мужа холостяком.
Мики не возражала, но пока все попытки сосватать ее оказались безуспешными. Потенциальные женихи были мужчинами, преданными своему делу, умными и приятными, но во время общения ни разу не вспыхнула искра. Видно, она так и не вспыхнет…
В это ветреное мартовское утро начинались ее выходные, и Мики собирала вещи, готовясь покататься по острову. Она только совсем недавно начала знакомиться со своим тропическим местом жительства и исследовала Оаху как турист, вооружившись фотоаппаратом, едой и маслом, предохраняющим от ожогов. Осталось еще так много увидеть и столь многому порадоваться! Сегодня Мики собиралась посетить Полинезийский культурный центр – воссозданную колонию аборигенов в северной части острова. Она планировала делать остановки на пути и фотографировать самое интересное.
На этот раз она не станет снимать людей, увлекающихся серфингом.
Еще в прошлом году она очень любила отправляться к Банзай-Пайплайн в заливе Ваймэа, сидеть на песке и снимать «Никоном» молодых людей на досках для серфинга. Но это было до того, как в прошлом ноябре в отделение неотложной помощи привезли Джейсона Батлера. Мики никогда так яростно не боролась за чью-либо жизнь.
Его смерть была ударом для всех – для Мики, других врачей, занимавшихся этим случаем, медсестер блока интенсивной терапии. С того мгновения, когда Джейсон Батлер удивленно посмотрел на Мики, испытывая боль и смятение, а затем потерял сознание, он больше ни на секунду не пришел в себя. Его отец прилежно сидел у постели сына две недели, и Мики знала, что он верил, будто душа Джейсона все еще теплится в разбитом теле. Но Джейсон не вышел из комы и умер, так и не узнав, какой любовью были окружены последние дни его жизни.
Застегивая дорожную сумку на молнию, она вспомнила Гаррисона Батлера. Последний раз она видела его у постели сына, когда ее вызвали из ресторанчика напротив больницы. Медсестры уже отсоединили все провода и трубки и накрыли тело Джейсона простынями до подбородка. Его лицо было перевязано и почти закрыто. На постели мог лежать чужой человек, чей угодно сын. Не мертвый, а уснувший… Мики и сестры оставила Гаррисона одного в палате, опустив шторы и прикрыв дверь. Он долго пробыл в палате, и, когда вышел, его лицо выглядело бледным и осунувшимся, но слез не было. Гаррисон пожал всем руки и каждого отдельно поблагодарил за попытки спасти его сына. Затем он ушел.
Это случилось четыре месяца назад. За это время Гаррисон лишь один раз дал о себе знать, прислав «Великой Виктории» подарок – компьютерный сканер, новейший, революционный диагностический аппарат, способный обнаружить повреждение мозга. Это был дар от имени Джейсона Батлера.
Мики позвонила в службу своего автоответчика и сообщила, что ее не будет два дня. Затем взяла два письма, чтобы опустить их в почтовый ящик по пути к машине. Одно предназначалось Рут. Мики поздравляла ее с рождением Лии, здоровой девочки, жизнь которой еще в ноябре висела на волоске. Генетический анализ показал, что у девочки нет амавротической идиотии, и она родилась в срок. В другом конверте лежала поздравительная открытка для Сондры и Дерри. Через две недели они будут праздновать четвертую годовщину своей свадьбы.
Закрыв и заперев стеклянную дверь на балкон, Мики задержалась, чтобы полюбоваться открывавшимся видом. Он захватывал дух. Даймонд-Хед величественно поднимался к невероятно голубому небу, оставляя внизу белые здания, пальмы и сады в весеннем цвету. Там, внизу, на одной из улиц, Мики ждала собственная частная клиника. Она уже обставила ее, взяв ссуду в банке, и наняла секретаршу в приемной и медсестру. Через три месяца она начнет работу. Каждое утро Мики будет направляться не в больницу, как шесть лет до этого, а в противоположную от нее сторону. Она немного пройдется под ярким гавайским солнцем, повесит сумочку и свитер в своем собственном кабинете и начнет принимать посетителей, своих собственных пациентов.
Всего лишь через три коротких месяца.
«Разве мне не страшно? – спросила она себя. И призналась: – Да, немного. Но ради этого я работала всю свою жизнь, ради этой клиники там, внизу. А теперь, когда она у меня есть, стало немного страшновато».
Скоро наступит день, которого они с Джонатаном не смогли дождаться, день, до которого тогда было так далеко. Шесть лет назад он говорил ей: «Мики, я не могу жить шесть лет без тебя». Она ответила: «Тогда едем со мной». Но это было невозможно, будущее казалось недостижимым. Шесть лет – так много. Но вот они истекли, и с ними закончилось время жертвоприношений, которое казалось бесконечным.
Через три месяца Мики наконец будет свободна жить, где хочет, работать, где хочет, и любить, кого хочет. Но… ее никто не ждет.
Когда она повернулась спиной к балкону, зазвонил телефон. Мики недовольно посмотрела на него. В больнице знали, что она свободна. Мики взяла трубку:
– Алло?
– Мики? – раздался знакомый голос. – Это Гаррисон Батлер. Я хотел поинтересоваться, можно ли мне сегодня увидеться с вами.
– Гаррисон… – только и смогла произнести она.
– Мики, мне надо поговорить с вами.
Вечер выдался жарким и влажным, в воздухе витала пыль. Когда Мики вместе с Гаррисоном вышла из своей квартиры, оба услышали предупреждение по радио: около полуночи на южное побережье Оаху может обрушиться шторм.
Они собирались побывать на губернаторском балу в честь Кери и Барбары Грантов, который устраивался в Уошингтон-Плейс, бывшем доме королевы Лилиуокалани, а ныне резиденции губернатора штата Гавайи. Мики молча сидела рядом с Гаррисоном, пока их лимузин медленно в процессии других машин продвигался к входу в особняк. Она взглянула на великолепный дом, стоявший посреди зеленых лужаек и аккуратных рядов ореховых деревьев. Этот особняк строился в прошлом веке и остался символом изящного, экзотического и канувшего в Лету прошлого. Мики едва сдерживала радость. Она была влюблена в мужчину, сидевшего рядом с ней.
Она встречалась с Гаррисоном шесть месяцев, с тех самых пор, как он в марте неожиданно позвонил и сказал, что ему надо поговорить с ней. Мики тут же отказалась от планов исследовать остров и провела тот день, гуляя по одинокому пляжу с Гаррисоном и слушая, как он говорит о Джейсоне, о четырех месяцах траура, одиночестве, горе, замкнутой жизни в доме на острове Ланай, где он не принимал телефонных звонков, не встречался ни с кем, стараясь примириться со смертью сына. Затем он вышел из дома, оглянулся кругом и почувствовал огромное желание разыскать Мики Лонг и поговорить с ней. Он знал, что Мики поймет, ведь они почти одна семья.
И Мики действительно все поняла. Она слушала его, затем сама заговорила. В тот день оба прошли большое расстояние. Они остались вдвоем на том одиноком пляже, их соседями были лишь чайки и буруны. Обоим удалось дать выход накопившимся эмоциям, связанным со смертью Джейсона, потерей отцом сына и потерей врачом пациента. И когда к закату все было высказано, когда больше не осталось слов, Мики и Гаррисон поняли, что между ними возникла особая связь.
Это была приятная связь, без обязательств, без условий. Оба вместе проводили вечера, иногда ходили на концерты, по воскресеньям ездили обедать в залив Ваймэа. Между ними не вспыхнула мгновенная любовная страсть, все развивалось медленно и постепенно. Они делились философскими взглядами, интересами, и растущее взаимное уважение начинало давать плоды. Маленькая уступка то здесь, то там, откровенные беседы, обмен секретами – так постепенно прокладывался путь к чему-то неизбежному.
Гаррисон Батлер оказался добрым и щедрым человеком, столь же предупредительным, сколь и привлекательным, всегда улыбчивым, всегда задумчивым. А разница в возрасте – Гаррисону было шестьдесят, ей тридцать – не тревожила Мики в такой степени, как она опасалась. Энергичность и моложавый вид Батлера стерли разницу в летах.
Но их отношения оставались неопределенными. Через шесть месяцев они стали друзьями, но не любовниками. Они осторожно касались этой темы, но, когда вот-вот должен был наступить решающий момент, тут же уходили в сторону. Гаррисон порой не звонил целыми днями, а когда давал о себе знать, оба замечательно проводили время вместе и становились близкими на день или вечер, что немного было похоже на встречи давних друзей. Только в редких случаях они напоминали влюбленных, и тогда Гаррисон брал ее за руку и спокойно смотрел на нее. А когда возникала угроза интимности и казалось, что обоим не миновать более глубоких отношений, Батлер резко отстранялся, словно чего-то испугавшись, и обоих снова разделяла пропасть. Слово «любовь» никогда не произносилось, и до сего дня они даже не целовались.
Когда Гаррисон однажды отвез ее на остров Ланай показать свое жилище, великолепный особняк в колониальном стиле на высокой скале, Мики надеялась, что это означает нечто серьезное. Но все оказалось совсем не так, хотя и по совершенно неожиданным причинам.
В тот июльский день, когда она вместе с Гаррисоном полетела на Ланай на его частном самолете, в ее жизни снова появился Джонатан Арчер. Мики была потрясена, ибо не ожидала этого. Она была вдвойне потрясена, ведь виной тому оказался Гаррисон Батлер.
Мики прибыла в Пукула-Хау, особняк на Ланае, и узнала, что на этот вечер ожидают гостей. Вскоре сотня приглашенных в черных галстуках и вечерних нарядах holoku потягивали шампанское и лениво поедали гавайские закуски, пока секстет под звездным небом играл островные мелодии. В полночь подали luau — блюдо из осьминога, и kalua – поросенка. А затем при свете костра танцевали хулу. После того как гости одолели lomi – семгу, и завернутое в таро мясо, когда исчез haupia – пудинг, и imu (камни) остыли в яме для жарки, Гаррисон объявил гвоздь программы: предварительный просмотр еще не вышедшего на экран фильма «Захватчики»
Утомленные гости нетвердой поступью один за другим вошли в маленький кинозал в восточном крыле особняка. Они устало опустились на обитые толстым бархатом сиденья. Благодаря финансовым связям с киностудиями Гаррисон славился тем, что получал отборные копии любых кинофильмов до их официального показа широкой публике, так что гости уже знати – их ждет удовольствие. Однако ужин отнял силы, и многие опасались, что начнут дремать, как только погаснет свет.
Но как только фильм начался, все поняли, что спать не придется.
Не успел погаснуть свет, как на экране вспыхнуло пламя. Перед изумленными глазами зрителей калейдоскопом мелькал фейерверк, и, прежде чем они осознали, что перед ними шедевр, их поглотил бушующий ад, призванный явить публике «большой взрыв». В темном зале кто-то пробормотал: «Опять научная фантастика», но эти слова оказались единственным комментарием в течение трех часов просмотра. Когда наступила кульминация, в обратной последовательности начали взрываться звезды и планеты… Когда загорелся свет, в зале никто не шевельнулся.
Постепенно зрители начали приходить в себя. Мики слышала обрывки комментариев: «Научная фантастика! А я-то думал, что она давно умерла». «Кто режиссер? Не этот, Арчер?» «Разве он раньше снимал не документальные фильмы?»
Вокруг Мики говорили: «Он женат на Вивьен, французской актрисе». «Сейчас Арчер рыщет по Кахулоу и изучает военные полигоны для следующего фильма. Говорят, что он станет продолжением этого»…
Сейчас, теплым сентябрьским вечером лимузин Гаррисона подъехал к ступеням губернаторского особняка, и Мики вспомнила ночь, когда Джонатан повез ее к заброшенной киностудии.
Она снова видела призрачные фасады, слышала шуршание гравия под их ногами. «Мики, я не собираюсь делать любительские фильмы всю жизнь. Я хочу делать нечто значительное. Я хочу, чтобы зрителям было на что посмотреть. И я хочу, чтобы ты мне в этом помогала». Так, кажется, он говорил. Затем их прервал сигнал зуммера.
Неужели он снял этот изумительный фильм там? Эту феноменальную космическую оперу, которая со дня показа на вечеринке у Гаррисона побила все кассовые рекорды? В той поржавевшей, пришедшей в упадок и забытой старой киностудии?
«Сейчас Арчер рыщет по Кахулоу».
В тот момент Мики пришло в голову даже встретиться с ним. Она убеждала себя, что сделает это ради дружбы, ради старых времен. Но порыв тут же угас, действительность образумила ее.
Мики снова вспомнила, какой сейчас год, где она находится и при каких обстоятельствах. Арчер женат на Вивьен. Мы уже не пара, как это было раньше.
Совсем недавно она увидела его лицо на обложке журнала «Тайм». Оно чуть возмужало, теперь он носил модную короткую прическу, в синих глазах светилась новая, завораживающая уверенность. Это был один из восходящих голливудских режиссеров. «Такое лицо должно находиться перед кинокамерами, а не позади них», – сострила одна из репортеров и добавила, что Джонатан Арчер значился бы среди голливудских мегазвезд, если был бы не режиссером, а актером.
Мики радовалась его успехам. И своим тоже. Они оба достигли намеченных целей. Мики занималась частной практикой всего три месяца и знала, что бояться нечего. В конечном счете ее жертвы не были напрасны. Жертвы того стоили. Она поступила правильно, когда не пошла к колокольне, ибо сейчас стала квалифицированным пластическим хирургом и работала в собственной клинике. Клиентура росла, другие врачи направляли к ней своих пациентов, Мики становилась известной. А сейчас она сидела рядом с мужчиной, в которого была страстно влюблена.
Для полного счастья требовалось лишь, чтобы Гаррисон сказал, что к ней он испытывает те же чувства.
Люди пристально смотрели на них, когда они вошли – Гаррисон Батлер, высокий и стройный, одетый в костюм от «Андрады и Рейна», и Мики, тоже высокая, тонкая и гибкая, как тростинка, сдержанная, бледная и вся небесно-голубая. Оба будто вышли из феерического сна.
Весь особняк был искусно украшен яркими и благоухающими цветами. Здесь было все – от обычной, цветущей круглый год плумерии и огненно-красного африканского тюльпана до изящной белой баухинии. Двери были украшены гирляндами желтой аманды и лесной розы. В хрустальных вазах стояли кроваво-красные антуриумы и редкие ярко-оранжевые розы. Воздух полнился пьянящими ароматами обычного и красного жасмина. В довершение всего прибывающим гостям на шею надевали гирлянды белых орхидей и лавандовых бугенвиллей.
С террасы доносился пульсирующий ритм музыки. Любители хулы исполняли замысловатые фигуры танца Kaimana Hila. Накрытые кружевными скатертями столы украшали ледяные статуи, горы алых манго, бананов, охлажденная папайя, пурпурные страстоцветы и, конечно же, ананасы, собранные в этот день на плантациях Оаху. Вентиляторы из меди и дерева быстро вращались, чтобы разогнать знойный воздух. Это был сезон hoo-ilo, пора дождей и ветров, и в атмосфере сегодняшнего вечера чувствовалось приближение бури.
Со многими надо было поговорить, многим кивнуть в знак приветствия, многим быть представленными. Гаррисон и Мики плыли по морю гостей, словно им в спину дул нежный пассат. Время от времени Гаррисон касался ее руки, брал ее под локоть. Как всегда, он был обходителен и внимателен, не забывал подать ей фужер, тарелку, стеганый плед. И если Мики казалось, что Гаррисон сегодня ведет себя немножко иначе, не как всегда, она понимала – это плод ее воображения.
От счастья у нее кружилась голова. Этот вечер напоминал волшебную сказку. Могла ли она поверить, что подобное случится с ней, с той Мики, лицо которой много лет назад уродовало пятно, которое тщетно приходилось скрывать под волосами и толстым слоем тонального крема? Она весь вечер много смеялась. Шампанское было словно эликсир радости, а Гаррисон просто околдовал ее. Мики хотелось, чтобы так продолжалось вечно.
Оба танцевали под ночным небом под звуки плавных гавайских мелодий. Оба смотрелись красивой парой, и, казалось, весь мир принадлежит им. Так близко от Гаррисона, в его сильных руках Мики чувствовала, как ее переполняет любовь к нему, и думала, что не сможет сдержать себя. Она находилась во власти желания. Томной боли, которую она не испытывала многие годы. С тех пор как… Но сейчас она не станет вспоминать Джонатана, по крайней мере, не в этом контексте. «Люблю ли я его до сих пор? – дивилась она, кружась в объятиях Гаррисона. – Нет, с Джонатаном все покончено, больше у нас ничего не будет. Или, по крайней мере, не должно быть. Я забуду об этом, как и обо всем прошлом. Как бы то ни было, она станет дорожить памятью о Джонатане, ведь он у нее был первым.
«А если я по воле случая когда-нибудь встречу его?» Мики тут же отогнала подобную мысль. Сегодня она вместе с Гаррисоном, и уже в этот-то вечер она принадлежит только ему.
Посреди вальса Гаррисон вдруг остановился и загадочно посмотрел на Мики. Затем взял ее за руку, повел вниз с террасы и дальше по тропинке, извивавшейся среди деревьев и цветов. Когда они оказались одни и звуки бала, казалось, остались далеко позади, он долго и задумчиво смотрел ей в глаза.
