Текст книги "За пеленой надежды"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Мики умолкла и внимательно посмотрела на лицо интерна. Казалось, тот ее не слушал. Спустя какое-то время Тоби шевельнулся и, вздохнув, сказал:

– Мики, я больше так не могу. Просто я не создан для этого. Надо обладать стальным позвоночником и резиновыми мышцами, а еще совсем не иметь нервов. Не говоря уже о сердце. Я плакал, когда ты отвезла эту девочку в отделение неотложной помощи. Я пришел сюда, сел и ревел, как ребенок.

Когда он начал шмыгать носом и поднес руку к щеке, Мики подсела на диван рядом с ним и положила руку на его широкую спину.

– Тоби, когда ты последний раз спал?

– Какой сегодня день?

Мики тихо рассмеялась:

– Понятно. Ты не спал с марта, питаешься всухомятку и сегодня чуть не потерял девочку пытаясь спасти ей жизнь. Думаю, ты заслужил право пожалеть себя.

Но он решительно покачал головой.

– Мики, дело не только в ребенке. Дело во всем. – Он развел большими руками, словно намекая на больницу, медицинскую науку и весь мир. – Знаешь, как часто я вижусь с женой? Через неделю, если повезет. Но к тому времени я так устаю, что о любви и думать нечего. В выходные я просто отсыпаюсь. Мики, такая жизнь противоестественна! Носиться тридцать часов подряд, урывками дремать на больничных койках, на ходу проглатывать полуфабрикаты. Не говоря о том, что приходится иметь дело с целым этажом больных и думать, как найти верное решение. Даже когда мне удается поспать, я вижу во снах, что бегаю по коридорам, и просыпаюсь с одеревеневшим телом, окончательно измотанный. Нет, Мики, – он покачал своей большой головой, – больше так не может продолжаться.

Мики пристально смотрела на него. Она изучала каждый изгиб его тела, сутулость, свидетельствующую о подавленности, и понимала, что видит свой портрет – совсем недавно она была точно такой же. Инфекция гуляет по больнице. Несколько часов назад я подхватила ее, а теперь она добралась до Тоби. Вскоре еще кто-то заразится ею.

Всего три часа назад Мики сидела в той же позе, думая о том же: «Я так больше не могу». Но она вырвалась из этого состояния в отделении неотложной помощи. Подавленность, уныние и безнадежность рассеялись после того, как она наложила всего один шов. В это мгновение к ней вернулось прежнее осознание цели и преданность работе.

Для этого потребовалось совсем немного – всего лишь небольшое напоминание, толчок древнего здравого смысла, и туман рассеялся. Берни Блэкбридж вошел в отделение неотложной помощи как раз в тот момент, когда Мики заканчивала работу. Он сказал: «Слава богу, вы позаботились об этом. Редко случается, чтобы разошелся один из моих швов, но когда это случается…» Мики все сделала сама. Джей Соренсен уже находился в другой операционной, а найти хоть одного ординатора-хирурга не удалось. Так что Мики решила все сделать сама.

Позднее в отделении педиатрии Мики заверила мать, что с ее ребенком все будет в порядке. Девушке хотелось забраться на крышу и крикнуть на весь Гонолулу, что с ребенком все будет в порядке.

– Как ты можешь выдержать такое? – вопрошал Тоби, сжимая ладони в кулаки. – Как ты можешь приходить сюда каждый день и работать на этом заводе, как робот? Все это так бессмысленно!

– Тоби, это не бессмысленно, и ты знаешь это. Представь мысленно весы в руке Фемиды. Положи на одну чашу все удачи, на вторую – все неудачи. Какая чаша перевесит?

– Это некорректное сравнение, Мики. Одна фатальная ошибка перевесит все удачи.

– Ошибаешься. Ты так думаешь, потому что любая твоя удача в этой больнице воспринималась как потенциальная неудача.

– Ты говоришь, как доктор Шимада.

– В каком смысле?

– Он говорит, что считать надо не пациентов, которых мы спасаем, а тех, которых мы не погубили. – Тоби сухо рассмеялся и выпрямился. – Мики, я не вынесу еще восемь таких месяцев. До июля очень далеко.

– Допустим, ты уйдешь сейчас. Через восемь месяцев все равно настанет июль, выдержишь ты здесь или нет.

Убрав руку со спины Тоби, Мики откинулась на подушки дивана, и до нее эхом донеслись прежние мысли. «К тому времени, когда я выйду отсюда, мне будет тридцать один год». Но теперь она ответила себе: «А если уйду сейчас, сколько мне будет через пять лет?»

Дверь открылась, и показалась голова сестры:

– Доктор Эйбрамс? Вы нам нужны – ребенку надо сделать спинномозговую пункцию.

Его огромное тело шевельнулось, стремясь обрести жизнь. Он поднялся во весь свой огромный рост и сказал Мики:

– Я просто устал. Я всегда становлюсь раздражительным, когда после обеда не удается вздремнуть.

– Тоби, ты хороший врач. Эта больница – твой испытательный полигон. Если ты справишься здесь, мир получит еще одного отличного врача.

– Конечно, – он улыбнулся ей и вышел, волоча ноги.

Мики вернулась к своему кофе и яблоку и вспомнила Грегга. В тот день, когда Мики познакомилась с Греггом, она находилась в том же состоянии, что и Тоби сейчас, – чувствовала себя бесполезной и бестолковой, сомневалась, сможет ли продолжить ординатуру. Тогда Грегг одарил ее особенным взглядом, напомнившим, что она молодая и привлекательная женщина. Чувство благодарности и его обаяние все решили: Мики оказалась в объятиях Грегга. Однако этого маловато, чтобы связать обоих на всю жизнь. Целый год Мики пыталась по-настоящему полюбить его, но из этого ничего не получилось.

Когда зазвонил телефон, Мики взяла трубку, чувствуя новый прилив энергии. Предстоящими выходными она сможет распорядиться по собственному усмотрению. Мики использует это драгоценное время, чтобы вернуться в жилище, отведенное больницей для штатного медперсонала. Затем она, возможно, решится купить подержанную машину, чтобы в свободное время можно было покататься. Обследовать залив Ваймэа на другой стороне острова. Пригласить туда Тоби и его жену. Устроить пикник. Передохнуть…

– Мики, – в трубке раздался голос медсестры из отделения неотложной помощи. – Только что привезли мистера Джонсона, которого вы две недели назад выписали после операции. Это тот, которому Мейсон удалил часть желудка. Острый живот, шоковое состояние…

Мики схватила еще одно яблоко и выбежала из ординаторской.

20

Дерри Фаррар вышел из хижины на освещенный бодрящим январским солнцем двор и с присущим ему спокойствием обозревал хаотическую сцену. Экспедиция уже почти собралась в путь.

Вытащив из кармана пачку сигарет «Краун бэрд», он закурил одну, дважды затянулся, бросил ее на землю и втоптал подошвой ботинка. Затем он взглянул на другую хижину. Ее дверь все еще оставалась закрытой. Она еще не выходила.

Дерри вытащил еще одну сигарету и закурил, наполняя воздух вокруг себя едким голубым дымом. Он думал о Сондре Мэллоун.

Ей хотелось отправиться в это путешествие. Вчера они спорили об этом – о том, что Сондре пора начинать выезды за пределы миссии. Девушка становилась все настойчивее, а Дерри считал, что она еще не готова к этому. Это была одна из многочисленных стычек, которые происходили между ними в течение четырех месяцев с того дня, как она приехала сюда. В тот день свихнулся чиновник из министерства общественных работ, и у Сондры Мэллоун хватило дерзости критиковать Дерри за обращение с ним. А когда семья забрала бедолагу и через день он умер, Сондра громко сказала, что следовало что-то предпринять еще в миссии. Дерри спросил, что именно, и девчонка, понятно, ничего не смогла посоветовать.

«Проблема Сондры Мэллоун заключается в том, что она слишком усердна, – решил Дерри. – Она хочет спасти весь мир в одиночку». И хотя Дерри не мог не восхищаться ее преданностью работе и энтузиазмом, приходилось признать: ей просто не хватало практического опыта. Сондра еще не прониклась образом мыслей коренных жителей, не могла приспособиться к ним. Она упрямо цеплялась за современные научные знания, не проявляя ни малейшей гибкости, и хотела за один день заставить жителя Африки пройти многовековую эволюцию.

Одним из поводов для стычек между ними стала антисептика. Сондра игнорировала заверения Дерри, будто эти люди обладают врожденным иммунитетом. Она так долго стерилизовала все и пыталась объяснить местным жителям необходимость соблюдать гигиену, что успевала принять одного пациента, а Дерри за такое же время – трех. Затем произошел случай, связанный с практикуемой в лечебнице диетой. Она с ужасом обнаружила, что многих пациентов кормят их же семьи, каждый день принося продукты. Сондра пыталась убедить Дерри установить какой-нибудь порядок – чтобы еда пациентов готовилась на кухне миссии с соблюдением норм гигиены и питательности, разработать «научные» меню для каждого больного. Дерри же доказывал, что научный подход в этой среде не сработает. «Коренные жители выздоравливают лучше в привычных для себя обстоятельствах, – объяснял он. – Они лучше поправляются, когда едят свою пищу, которая приготовлена привычным для них способом и преподнесена членами семьи».

Затем возникла проблема медсестер. Как заварилась вся эта каша?

Было досадно, что медсестры не помогали. Это тормозило работу. Они подвергали сомнению любое распоряжение Сондры и шли либо к Дерри, либо к Алеку, чтобы те подтвердили правильность ее действий. Часто сестры вообще не обращали на нее никакого внимания и поступали, как хотели. Дерри признавал, что сестры иногда создавали кое-какие проблемы, предпочитая делать все по-своему и в привычном для себя темпе, но они, как правило, считались с временно прибывавшими в миссию врачами. Они также оказывали помощь, объясняя отличительные черты того или иного племени, и часто выступали в качестве дипломатичных посредников, если по незнанию врач нарушал племенной обычай. Но Сондру сестры предоставляли самой себе, и в результате этого возник ряд проблем, потребовавших незамедлительного внимания Дерри.

Как при всем этом он мог отправить ее в экспедицию?

Для Дерри Сондра Мэллоун была загадкой. Почему она здесь? Любой врач, приезжавший в миссию, вооружался Библией и стетоскопом. Но только не Сондра. Он заметил, что девушка не проявляла ни капельки религиозности и никакого желания читать проповеди. Откровенно говоря, она была предана не Иисусу Христу, а самой Африке, и это не только ставило Дерри в тупик, но и вызывало его восхищение. Оба могли сцепиться, она порой серьезно испытывала его терпение, но Дерри пришлось согласиться с тем, что Сондра Мэллоун любит Африку.

Для Дерри это означало многое. Он родился в Кении и вдохнул горный, чистый воздух Найроби, а первое молоко ему дала женщина из племени кикуйю, которая сидела на веранде скотоводческого ранчо Фарраров и кормила грудью собственного малыша, держа его на одной руке, а дитя хозяина – на другой, потому что memsabu[21]21
  Memsabu (суахили) – госпожа.


[Закрыть] была слишком слаба, чтобы самой кормить его грудью. Он делал первые шаги по покрытой красной пылью кенийской земле, экваториальное солнце подрумянило его розоватую mzungu[22]22
  Mzungu (суахили) – кожа.


[Закрыть]. Первые слова он произнес на смеси суахили с английским. Его первые товарищи по игре были чернокожими. Дерри тогда еще не втолковывали понятий о колониальном подходе к цвету кожи.

Во время похорон матери та самая няня из племени кикуйю держала его на своих крепких руках и утешала в горе, а отец угрюмо и безучастно стоял в стороне, как чужестранец, в белом костюме, скрывающий печаль перед цветными. Позднее, тоскуя по любви, которую не мог дать ему отец, молодой Дерри вместе с Каманте, близким другом и товарищем, тайком сбежали в Восточно-Африканскую зону разломов, где оба шли по следу льва, страдали от колючек, любовались звездами, ели вкусную говядину совсем другой Кении. Тогда Дерри понял, что его родина здесь.

Но то были короткие дни, мимолетное обретение самого себя в беззаветной любви к Африке. Однако вскоре Реджинальд Фаррар, похоже, впервые взглянув на своего мальчика, заметил, что совершает непростительную классовую ошибку, и вздумал научить того уму-разуму. Вот тогда и было решено отправить Дерри подальше от этого нездорового окружения и недостойного чернокожего общества. Накануне отъезда в Англию Дерри в последний раз вместе с Каманте отправились к Восточно-Африканской зоне разломов, чтобы просто понаблюдать за животными. Он уже потерял подростковую жажду к охоте и нашел глубокое мужское удовлетворение в признании их превосходства над собой и не мешал им идти своим путем.

Дерри возненавидел Англию, не находя себе там места. Было поздно прививать юноше чувство принадлежности Англии, отцу следовало заняться этим гораздо раньше. Героические поступки Дерри в Королевских военно-воздушных силах не совершались ради Англии, а были лишь попыткой отдельного человека покончить с этой проклятой войной, которая удерживала его от возвращения на родину, в Африку.

Когда Дерри наконец вернулся в Кению, он успел как раз на похороны отца. Молодой человек оказался в беспокойной и раздираемой войной стране, в которой не нашлось места для сына презренного белого колониалиста. В тот день октября 1953 года Дерри, которому исполнился тридцать один год, испытал потрясение, поняв, что оказался меж двух миров, не принадлежа ни к одному из них. И тогда в его душе разлился яд.

Джейн на два коротких года вытащила его из состояния неопределенности, позволила почувствовать, что у него во всей вселенной есть какое-то место. Затем она тоже покинула его, и Дерри снова погрузился в трясину…

– Kwenda! Kwenda![23]23
  Kwenda (суахили) – работай!


[Закрыть]

Крики вывели Дерри из размышлений, и он увидел Каманте, старого друга мальчишеских лет, который махал другому водителю, остановившемуся, чтобы стрельнуть сигарету.

Еще в Англии Дерри с удивлением узнал, что чернокожих считают бестолковыми и ленивыми. А ведь во всем мире нет более изобретательного и работящего народа, чем кикуйю. Возможно, на них ложится ответственность за восстание мау-мау, но они дали Кении блестящего Джомо Кениату и привели его к власти, установили суверенное правление африканцев в стране и вдохнули силы в народ объединяющей национальной гордостью. Harambee! – выкрикивали они лозунг Кении: «Давайте идти вместе!»

Каманте был того же возраста, что и Дерри – обоим по пятьдесят одному году – но волосы на его черной как смоль голове не поседели. Как и Дерри, он был в отличной физической форме. Те же черные мускулистые руки, которые сейчас трудились под солнцем январского утра, когда-то вытащили униженного юного Дерри из колючего кустарника.

Каманте широкими шагами подошел к Абди, другому водителю, мусульманину с побережья, выпалил в него целую очередь слов и заставил того снова взяться за работу.

Жестами он подозвал Дерри: мол, теперь можешь проверять.

Дерри помахал ему в ответ и пошел в другой конец миссии.

В своей хижине Сондра заправляла постель. Голос Дерри за занавешенным окном остановил ее. Она начала яростно взбивать подушку. Сондра злилась. Ей уже следовало быть во дворе и готовиться к поездке в страну масаев. Но Дерри не согласился на это.

Похоже, их мнения расходились во всем. А ведь Сондра не хотела здесь все изменить, она стремилась лишь улучшить дело – вот в чем разница. Но Дерри оказался упрямым человеком и совсем не воспринимал новые идеи. «В нем слишком глубоко засел фатализм, – думала Сондра. – Он не борется и воспринимает все как неизбежное. Повинуясь архаичному мышлению, он считает, что следует мириться с тем, чего нельзя исправить».

Отвернувшись от постели, Сондра в последний раз взглянула на себя в зеркало.

Теперь она стала смуглее; спустя четыре месяца под экваториальным солнцем кожа Сондры приобрела орехово-коричневый блеск, и он отлично контрастировал с африканскими платьями, к которым она пристрастилась. Купив на местном рынке несколько кусков ткани с яркими узорами, Сондра засела за шитье. Она спрятала синие джинсы и футболки и начала одеваться в манере местных женщин, стянув узлом на голове длинные черные волосы. Впечатление было поразительным. Она смотрелась так, будто родилась здесь.

Послышавшиеся за окном новые голоса отвлекли ее от зеркала. Преподобный Сандерс спрашивал Каманте, достаточно ли у того банок с маслом, Дерри что-то выкрикивал на суахили, Алек Макдональд интересовался, сколько у них льда для вакцин полиомиелита, а Ребекка что-то кричала другой сестре. Сондре стало легче. Она радовалась, что Ребекка едет в эту экспедицию.

Ребекке, старшей медсестре из племени самбуру, было чуть больше сорока. Ее ребенком обратили в христианство, и она говорила на отличном английском. В присутствии этой женщины Сондре становилось не по себе. Если бы не сложности в отношениях с ней, возможно, каждый день для Сондры не начинался бы с ощущения, будто она плывет против непреодолимого течения. Когда же это точно началось? Скорее всего, в первый день, когда медсестры взглянули на нового врача и, к своему ужасу, увидели, что это женщина. Однако, возможно, это маленькое препятствие удалось бы преодолеть, если бы Сондра не совершила грубый промах, пытаясь подружиться с ними. «Эти медсестры четко знают свое место, – объяснил ей Алек. – И они никак не поймут, какое место должны отвести вам». Сондра узнала, что врачи и медсестры вообще не общаются, и, видимо, нарушила какое-то профессиональное правило, когда в общей комнате захотела сесть вместе с ними. А впрочем, и эти первые препятствия можно было устранить, если бы не произошел еще один неприятный инцидент.

Это случилось через две недели после ее приезда. Сондра была одна в лечебнице, склонилась над постелью пациента, выздоравливавшего после удаления аппендицита, подняла голову и заметила, что Ребекка вот-вот сделает ужасную ошибку. Сондра не могла поверить своим глазам: стерильная трубочка скатилась с постели и коснулась пыльного пола. Ребекка подняла ее и продолжала пользоваться ею. «Прекратите!» – воскликнула Сондра, привлекая внимание всех, кто находился в палате. Затем она велела Ребекке достать новую трубочку, объяснив в присутствии всех, что сестра сделала не так, а Ребекка, свирепо взглянув на нее, бросила трубочку и демонстративно вышла.

С тех пор враждебность Ребекки к ней росла, и старшая сестра склонила остальных медсестер на свою сторону. Но Сондра не давала себя запугать. Она так или иначе сломит их сопротивление.

Открыв дверь и выйдя на яркий солнечный свет, Сондра остановилась, чтобы дать глазам привыкнуть к нему. Три «ровера» уже были готовы тронуться в путь, а участники экспедиции – Алек, преподобный Торн, Ребекка и два водителя – собрались помолиться на дорогу. Сондра присоединилась к ним и встала рядом с Алеком. Она наклонила голову и краем глаза наблюдала за Дерри, который отошел от «роверов» и направился в лечебницу.

Несносный человек и невыносимая ситуация! Теперь она усугубилась новым и неприятным для Сондры осложнением.

Эти фантазии зародились одним дождливым октябрьским вечером. Сондра сидела в общей комнате вместе с Алеком Макдональдом. Она писала письмо Рут, поздравляя подругу с рождением двойняшек, когда резко распахнулась входная дверь и вошел насквозь промокший Дерри. Он пожаловался, что «ровер» застрял в грязи на дороге. Но Сондра не расслышала ни одного его слова. Она видела, до какого ужасного состояния довела его гроза: прядь растрепанных волос упала ему на лоб, сильные мышцы проступали через промокшую рубашку, обнаженные руки были заляпаны грязью, тело двигалось зло и конвульсивно, голос звучал низко и сердито, но Сондру это не волновало – ее пленила гроза в его глазах.

С этого мгновения и начались ее эротические фантазии, в которых присутствовал Дерри. Сондре не нужны были эти мечтания, она хотела отогнать их. Они тревожили ее: разве не глупо считать привлекательным мужчину, который так раздражает тебя?

Когда преподобный Сандерс произнес последние слова благословения, все попрощались и пошли к «роверам». Алек остановился, взял руку Сондры и тепло пожал ее.

– Удачи, – сказала она. – Я вам завидую.

– Это вам понадобится удача. Я взваливаю на вас всю работу.

Сондра невольно посмотрела в сторону лечебницы, где уже ждала небольшая группа пациентов, и Алек уловил кое-что в ее янтарных глазах, о чем сама Сондра не догадывалась.

В ее глазах сверкнул вызов. Алек знал о конфликте между Дерри и Сондрой, неприятном столкновении двух безгранично упрямых людей из двух очень разных миров, каждый из которых хотел навязать свою волю другому. Дерри был поборником старых методов. Он покинул Лондон двадцать лет назад и почти не следил за прогрессом в медицине, но его преимущество – годы сурового опыта и способность читать пациента, как книгу, быстро устанавливая точный диагноз. С такой способностью даже современным лаборантам тягаться не по силам. Сондра была совсем зеленой, с тремя годами клинического стажа (два из них она провела в колледже) за спиной, но в запасе у нее были знания о последних достижениях в медицине. Она была знакома с новейшими методами спасения жизни, о которых Дерри ничего не знал. Они могли бы составить хорошую команду, если бы не их упрямая гордость.

Сегодня Сондра впервые будет одна работать с Дерри в лечебнице, и Алек надеялся, что дела у них пойдут хорошо.

– Я вернусь завтра во второй половине дня и сменю вас, – обещал он, все еще держа ее руку.

Сондра смотрела ему в глаза, видела добрую улыбку и правильные черты лица. Почему не Алек герой ее фантазий?

– Берегите себя, – напутствовала она. – Храни вас Бог.

Сондра махала рукой, пока машины не скрылись из виду, затем направилась в лечебницу, где Дерри уже трудился, удаляя жидкость из коленного сустава.

В лечебнице был заведен простой распорядок: местные жители, пришедшие на прием, ждали на веранде, и после того, как одного отпускали, входил следующий. Амбулатория, просторная комната с соломенной крышей, была разделена пополам занавеской. В каждой половине находились старомодный смотровой стол, шкаф с инструментами, шкаф с перевязочным материалом, лекарствами и маленький поднос на колесиках. Раковина стояла посередине, и ею пользовались работавшие и с той и с другой половины. Поскольку был январь и стояло теплое утро, вентиляторы на потолке вращались. Окна были открыты, мухи и шмели то влетали, то вылетали через них.

Сондра хорошо знала постоянных пациентов, которые приходили либо на еженедельное лечение, либо за новой порцией пилюль. К этому времени они уже познакомились с memsabu daktari[24]24
  Memsabu daktari (суахили) – госпожа доктор.


[Закрыть]. Сондра все еще занималась в основном женщинами и детьми, мужчины же предпочитали дождаться приема у Дерри. Спустя четыре месяца она освоила суахили в такой степени, что могла работать без переводчика.

Первой Сондра приняла женщину из племени таита с ребенком на руках. Женщина жестами показывала, что со ртом ребенка что-то не в порядке. Однако, осмотрев его, Сондра обнаружила, что ребенок абсолютно здоров. Когда она хотела было вернуть ребенка матери, женщина стала отчаянно возражать, теперь показывая на свой рот.

Сестра, помогавшая Сондре, объяснила:

– Memsabu, она просит вас взглянуть на зуб ребенка.

Сондра снова открыла рот ребенка и взглянула на единственную жемчужину посреди розовых десен.

– С зубом все в порядке, – сказала она, ничего не понимая.

– Нет-нет, – возразила сестра. – Первые детские зубы всегда должны расти снизу. Если первые зубы растут сверху – это плохой знак для семьи. Надвигается беда. Женщина просит вырвать этот зуб.

– Вырвать зуб?! Почему я должна это делать?

С другой стороны занавески раздался голос Дерри:

– Появление первого зуба наверху считается несчастьем, и они считают, что можно обмануть богов, удалив его.

– Скажите ей, что, к сожалению, я не могу этого сделать.

Продолжая возражать, женщина из племени таита забрала ребенка, подошла к стулу у стены и решительно уселась на него, сердито глядя на Сондру. Сондра уже осматривала следующего пациента, когда ретивая мамаша нырнула за занавеску, после чего началась быстрая перепалка на суахили, которую Сондре не удалось разобрать. Ребенок начал кричать, голос женщины стал пронзительным. Тут Дерри что-то сказал – и вдруг все затихло. Сондра сосредоточила внимание на молодой женщине, лежавшей на смотровом столе.

Сондра не могла нащупать у девушки селезенку, а когда исследовала грудную клетку, ей показалось, что обнаружились увеличение сердца и шумы в нем. Молодая женщина сказала, что такое состояние у нее возникает эпизодически: боль в животе и рвота то появляются, то исчезают и обычно сопровождаются болью в опухших суставах. Сондра ничего не могла понять: каждый симптом в отдельности указывал на всевозможные состояния, но все вместе они создавали головоломку.

– Возьмите у нее кровь на анализ, – сказала она медсестре, которая помогла девушке сесть. – И приготовьте для нее койку в лечебнице.

– В этом нет необходимости, – возразил появившийся из-за занавески Дерри. Позади него тенью скользнула женщина племени таита с ребенком.

– Почему? Эту девушку стоит понаблюдать в стационаре. Возможно, придется делать операцию на брюшной полости.

– Не придется.

– Но вы даже не осматривали ее!

Дерри повернулся к сестре:

– Пожалуйста, уколите ее в пальчик и возьмите для меня несколько капель крови на стекло. – Сондре он сказал: – Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Маленькая лаборатория находилась в стороне от амбулатории, она была не больше просторного шкафа. У одной стены стояла рабочая скамейка, у другой находились раковина и холодильник. Дерри взял маленький флакончик со стерильной дистиллированной водой, вооружился 10-миллилитровым шприцем и впрыснул воду в пробирку. Затем он достал бутылочку с таблетками и бросил одну в воду.

– Что это? – спросила Сондра.

– Две десятых грамма метабисульфата натрия, – сказал он, держа пробирку и наблюдая, как растворяется таблетка.

– Для чего?

– Скоро увидите.

Медсестра вошла с предметным стеклом. Дерри пипеткой добавил две капли раствора к крови на стекле, положил на него покровное стекло, удалил излишки жидкости промокательной бумагой и положил препарат под объектив микроскопа.

– Подождем пятнадцать минут, – сказал он, взглянув на часы.

Оба вышли из лаборатории.

– Как вы успокоили женщину племени такта? – спросила Сондра, подходя к раковине, чтобы вымыть руки.

– Я вырвал зуб.

Она подняла голову:

– Что?

– Мне пришлось. Если бы я этого не сделал, она сама бы выломала его. В ранку могла попасть инфекция, и ребенок умер бы.

Со следующим пациентом Сондра управилась без проблем: промыла порез головы и наложила шов. Когда она закончила, Дерри пошел в лабораторию.

– Теперь давайте взглянем на наш препарат, – сказал он.

Пока Сондра сидела на высоком табурете и вращала зеркало микроскопа, пытаясь поймать утренний свет, Дерри небрежно прислонился к рабочей скамье и, сложив руки на груди, сказал:

– Настройте объектив.

Сондра смотрела через линзу и настраивала фокус. Спустя мгновение она сказала:

– Вот, я вижу…

– Вы раньше не встречали подобные микроскопы?

– Нет.

– Мы сначала обрабатываем кровь метабисульфатом натрия, чтобы мазок не высох. Сухие мазки не позволяют выявить патологические эритроциты.

– Это временный симптом или врожденная анемия?

– Анемия.

Сондра смотрела в микроскоп на искривленные красные кровяные тельца, которые имели форму полумесяцев. Из-за такой деформации они не проходили через мелкие артерии и забивали жизнеспособные кровеносные сосуды. Поскольку они к тому же были более хрупки, чем нормальные эритроциты, то распадались в кровотоке, таким образом буквально моря больную недостатком кислорода.

Сондра взглянула на Дерри:

– И каков прогноз?

– Терапия, если ее применять, симптоматична и временна. Иногда преднизолон может облегчить боль. Но больше вряд ли удастся сделать. Серповидно-клеточная анемия не поддается излечению. Бедняжке будет становиться все хуже, пока она в конце концов не умрет от тромбоэмболии легочной артерии, либо от тромбоза, либо от туберкулеза. Сомневаюсь, что она доживет до двадцати.

Время близилось к полудню, и на веранде народу все прибавлялось. Сондра и Дерри с помощью медсестры делали перевязки, уколы и объясняли, как следует принимать лекарства (Сондра обнаружила, что многие коренные жители вместо того, чтобы глотать таблетки, клали их в маленькие мешочки и носили на шее вроде амулетов, охраняющих от зла), а к обеду оказалось, что ожидавших приема не поубавилось. Когда Сондра и Дерри устроили перерыв на чай с огуречными сандвичами, медсестра сообщила им, что в лечебнице не осталось свободных коек.

Люди все время прибывали: инфекции, порезы, паразитарные инфекции… Мать из племени таита принесла маленькую девочку с обезвоженным от поноса и рвоты организмом. Болезнь вылечили, но ребенка никак не удавалось уговорить поесть, а принудительное питание оказалось бесполезным. Поэтому Сондра решила немедленно положить ребенка на лечение и применить внутривенную терапию, Но Дерри вышел из-за занавески и отменил ее распоряжение.

– У нас нет ни одной лишней койки, а запасы капельниц на исходе. Этот случай поддается немедленному лечению.

Не успела Сондра возразить, как Дерри отправил сестру на кухню за бутылкой кока-колы и упаковкой картофельных чипсов.

– Дети упрямятся и отворачиваются от полезной еды, – объяснял он, пока оба ждали возвращения сестры. – Даже если они серьезно болеют. Но ни один ребенок не устоит перед вкусным угощением.

Дерри был прав. Как только он открыл бутылку с теплой кока-колой и пакет с хрустящей картошкой, ребенок тут же с восторгом набросился на угощение.

– На этой диете она скорее выровняет баланс соли и жидкости в организме, – сказал Дерри. – Отпускайте ее.

Началась вторая половина дня, когда принесли малышку. Девятимесячную, с очень высокой температурой, воспаленными на вид барабанными перепонками, покрасневшим горлом. Малышка начала пронзительно вопить, когда Сондра попробовала согнуть ей ножки в коленях. Это была ЛНП – лихорадка неизвестного происхождения, и к лечению ребенка можно было приступить только после анализа крови.

– Мне придется взять кровь на анализ, – обратилась Сондра к медсестре. – Мы возьмем ее из яремной вены.

Как раз в это время мимо на костылях прошел пациент Дерри, и из-за занавески появился он сам:

– Я займусь этим. Сестра, выведите мать.

Сондра уставилась на него:

– Дерри, я умею брать кровь. Я это делала много раз еще в…

– Да, я знаю. Но если вы сделаете одну ошибку, то будете иметь дело с разъяренным племенем. Я знаю, как обращаться с этими людьми.

– А я знаю, как найти яремную вену.

Но Дерри не обращал на нее внимания. Пока медсестра крепко забинтовывала малышку, словно мумию, Дерри выбрал инструменты из тазика со стерилизующим раствором.

Когда малышку запеленали так, что она не могла вертеться, Дерри положил ее на стол, чтобы голова свисала, и повернул на бок. Вся хитрость заключалась в том, чтобы заставить ребенка орать, ибо тогда раздувались вены на шее и до них было легко добраться. Однако, если ребенок перестанет кричать, вена вернется в прежнее состояние и кровь взять не удастся. Так что надо было стимулировать болевые ощущения, чтобы спровоцировать крик. Поэтому мать вывели на улицу. Пока сестра пальцем легко постукивала по нежной головке, Дерри ввел двухдюймовую иглу в надувшуюся вену и спокойно забрал необходимое количество крови. Покончив с этим, он тут же взял малышку у сестры и качал ее на руках до тех пор, пока та не успокоилась.