Текст книги "Случайная судьба"

Автор книги: Барбара Делински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Трясущимися руками он поставил ковш на землю и выпрямился. Мика твердил себе, что это наверняка Пит – завернул посмотреть, как они веселятся. Но по спине у него пополз ледяной холодок, и в душе вдруг шевельнулось предчувствие – и тут он вспомнил, что ему уже с самого утра было как будто не по себе. Судя по всему, это пришло в голову не только ему одному, потому что смех вокруг него стал мало-помалу стихать и по толпе пополз шепоток.

Забыв обо всем, Мика широкими шагами направился к машине. Откуда-то сбоку из толпы вдруг вынырнула Кэсси, но он, словно не заметив ее, продолжал идти. Машина внезапно притормозила, хотя до дома было еще далеко. Она еще не успела остановиться, когда правая дверца ее распахнулась и кто-то выскочил на дорожку.

Мика словно врос в землю. Но стоило ему только увидеть Хизер, как сердце его внезапно остановилось, а потом едва не выпрыгнуло из груди, когда она бегом бросилась к нему. Ее незастегнутая куртка хлопала на ветру, волосы разметались по плечам. Даже на таком расстоянии Мика видел, что она плачет. Но глаза ее сияли, словно серебряные звезды, а лицо светилось от счастья. И самое главное, она бежала – бежала к нему! Все сомнения, терзавшие и мучившие его до сих пор, внезапно развеялись, словно утренний туман. Сейчас он сам вряд ли смог бы объяснить, откуда они взялись. Ведь то, что связывало их с Хизер, не могло исчезнуть вот так, сразу. Их жизни, давно уже слившиеся воедино, их любовь, общие заботы, горести и радости, то, что связывало их, и то, что они делили вместе, все это осталось неизменным. Глупец, с раскаянием подумал он, как он посмел усомниться в Хизер?!

Он и сам не заметил, как кинулся бежать, а через мгновение она уже оказалась в его объятиях и обхватила его за шею с такой силой, что любой другой мужчина, не такой великан, как Мика, давно уже оказался бы задушенным. А Мика? Теперь, когда все его мучения оказались позади, он едва мог дышать – но только от счастья.

– Я люблю тебя, – прошептала она. Потом, вдруг словно натолкнувшись на какую-то невидимую преграду, осторожно отстранилась и бросила на него робкий взгляд. – Ты позволишь мне вернуться? Я так этого хочу…

Мика кончиками загрубевших пальцев смахнул слезы с ее щек и поцеловал ее со всей страстью и нежностью, на которые только был способен. Потом порывисто прижал ее к себе и даже закрыл глаза, чтобы полнее насладиться этим счастьем. Но радость его требовала выхода, и, издав ликующий крик, он закружил Хизер, чувствуя, что сейчас взорвется от счастья. Выходит, чудеса все-таки случаются, промелькнуло у него в голове.

Даже поставив ее на землю, Мика поймал себя на том, что улыбается во весь рот. Впрочем, и Хизер тоже улыбалась так хорошо знакомой ему чуть кривоватой улыбкой, которую не портил даже шрам в уголке ее рта – улыбалась и шептала, что умирает от желания поскорее забраться в душ, избавиться от этого ужасного тюремного запаха, пропитавшего ее насквозь, – только пусть он даст ей кусок ее любимого медового мыла, а еще лучше – заберется в душ вместе с ней. Она смеялась своим же собственным словам, незаметно касаясь его щеки, и это говорило ему о том многом, что связывало их, говорило яснее, чем любые в мире слова.

– Мне нужно увидеть моих девочек, – вдруг прошептала она.

Невероятно – но в ее глазах стояла мольба.

Мика оглянулся на притихшую толпу как раз вовремя, чтобы заметить проталкивающуюся к ним Стар. Девочка подбежала к ним, и Хизер прижала ее к себе так же крепко, как до этого Мику.

– А где Мисси? – спросила она у Стар. Стар оглянулась, разыскивая взглядом сестру. Та стояла поодаль. Вид у нее был такой, словно девочка сама не знала, что ей делать. Лицо ее сморщилось, легко было догадаться, что она с трудом удерживается от того, чтобы не заплакать.

«Иди сюда немедленно!» – едва не рявкнул было Мика, но вовремя сдержался. Именно так когда-то говорил с ним отец – не столько говорил, сколько рычал, и стоило ему только промедлить, как тут же следовало наказание. До сих пор Мика всегда сдерживался, напоминая себе, что он не должен быть таким, как Дейл. И Хизер всегда помогала ему.

Точно так же поступила она и сейчас. Передав ему Стар, Хизер бегом кинулась туда, где стояла Мисси. Мика не видел, говорила ли она что-нибудь – для этого он находился слишком далеко, но заметил, как Хизер чмокнула Мисси в макушку и ласково взъерошила ей волосы.

Подбородок у Мисси задрожал. Малышка украдкой бросила отчаянный взгляд на отца, но тот только молча ждал, что будет дальше. А потом глаза ее, вновь обратившись к Хизер, наполнились слезами. Бурно зарыдав, она кинулась к Хизер на шею, обхватила ее руками и спрятала лицо у нее на плече.

Напряжение разом спало. Радостно гомоня, толпа обступила Хизер. Отпихивая друг друга, все спешили обнять ее, а она счастливо смеялась, крепко прижимая к себе Мисси.

Рука Пита легла Мике на плечо.

– Нам пришлось изрядно повозиться, чтобы доставить ее домой сегодня. Это было самое меньшее, что мы могли для нее сделать. Она славная женщина. Хорошо, что вы вместе.

Мика благодарно потряс ему руку. Все еще держа на руках Стар, но уже сгорая от желания снова оказаться рядом с Хизер, он принялся нетерпеливо проталкиваться сквозь окружавшую ее плотную толпу. Словно почувствовав его присутствие, та оглянулась и обняла его свободной рукой. И вот они вновь были вместе, все четверо – на земле, которая принадлежала им, и окруженные теми, кто любил их и кого любили они. И если бы сейчас кто-нибудь предложил бы Мике миллион за этот вот клочок земли, покрытой деревьями, которые он посадил собственными руками, – да что миллион, даже десять, он отказался бы, не задумываясь. У него было все, о чем любой другой на его месте мог только мечтать.

Испустив долгий, счастливый вздох, он поднял лицо к вершине холма. Там, немного в отдалении от остальных, забытые всеми, молча стояли Андерсоны.

Теперь, когда все сомнения окончательно развеялись, Мика мог позволить себе быть великодушным. Он незаметно тронул Хизер за руку и кивком головы указал на них.

– Тут есть кое-кто, с кем я хочу тебя познакомить. – Он потянул ее за собой, и, держа девочек на руках, они вместе двинулись сквозь толпу. Уже возле самой сахароварни Хизер вдруг сдавленно ахнула и, споткнувшись, застыла на месте.

Мика крепко сжал ее похолодевшие пальцы.

Tea не двинулась с места. На лице ее застыл страх. И тут Мике впервые пришло в голову, что если он сам терзался страхом, что Хизер, узнав о ее существовании, не захочет вернуться к нему, Tea, скорее всего, мучилась ничуть не меньше, только совсем по другой причине – наверняка она боялась, что ее родная мать даже не захочет увидеть ее.

Слегка подтолкнув Хизер вперед, он шепнул ей на ухо:

– Там, позади нее, ее отец. Они просто обожают друг друга. И очень счастливы. Но ей хотелось увидеть тебя.

Хизер подняла на него взгляд. В ее серебристо-серых глазах вновь стояли слезы. И опять – невероятно! – она словно спрашивала у него разрешения.

Сейчас она бы могла просить у него, чего угодно – Мика с радостью сделал бы для нее все, даже достал бы звезду с неба, будь это только в его силах, так он любил ее в эту минуту.

Должно быть, Хизер прочитала это в его глазах, потому что из груди ее вырвался дрожащий вздох и лицо немного просветлело. А потом, все так же держа Мисси на руках, она направилась к Тее.

* * *

Когда этот долгий, насыщенный переживаниями день наконец подошел к концу, Поппи догадалась, что ей нужно сделать. Она и сама толком не понимала, что натолкнуло ее на эту мысль – радость Мики, сияющие счастьем глаза Хизер или преобразившееся лицо Мэйды. Но что-то подсказывало ей, что и в ней тоже зреет какое-то решение.

Потрясающе – но на следующий день Мика напрочь забыл о сиропе. Он хотел только одного – быть с Хизер. Стало быть, Гриффин оказался в полном распоряжении Поппи. Он развел в камине жаркий огонь и объявил, что станет отвечать на телефонные звонки. А Поппи переоделась и отправилась в комнату с тренажерами. Виктория, естественно, незамедлительно последовала за ней, но уселась возле двери, словно бдительный часовой. Поппи невольно усмехнулась, глянув на ее серьезную морду – ей вдруг пришло в голову, что это не случайно. Неужели догадливая киска намерена проследить, чтобы Поппи не смалодушничала? И теперь собирается стеречь у двери, чтобы хозяйке не вздумалось потихоньку удрать.

Но у Поппи и в мыслях не было отказываться от своего намерения.

Время пришло.

Сделав все упражнения, предназначенные для укрепления мышц верхней части тела, Поппи пересела на велосипедный тренажер и немного покрутила педали. Почувствовав, что уже разогрелась, и решив, что для разминки этого вполне достаточно, она подъехала к стене, где висели крепления для ног, на которые она до этого старалась даже не смотреть. Она ненавидела их – ненавидела люто, до дрожи в спине. От одного их вида к горлу подкатывала липкая тошнота, а от грохота и лязганья, который они издавали при малейшем прикосновении, ныли зубы. Однако теперь в ее глазах они выглядели несколько по-другому. Это была возможность коренным образом изменить всю ее жизнь. Это было начало…

Осторожно положив щитки на колени, Поппи тронула кресло с места и вернулась обратно к параллельным брусьям. Она долго смотрела на них, потом набрала полную грудь воздуха, зажмурилась и позвала Гриффина.

Он появился на пороге почти сразу же, словно караулил за дверью, заранее зная, что она позовет. На губах его была улыбка. Но как только взгляд Гриффина упал на то, что лежало у нее на коленях, улыбку словно ветром сдуло. Он поднял на Поппи глаза, и взгляды их встретились. В его глазах она прочла вопрос. И еще… может быть, она ошиблась, но ей показалось, что в глазах Гриффина вдруг вспыхнула надежда. Ей сразу стало легче на душе. Приободрившись, Поппи протянула ему щитки.

– Знаешь, пристегнуть эту штуку к ногам – задачка не для слабонервных, – робко улыбаясь, проговорила она. – Может, поможешь, а?

* * *

Прошло четыре недели, и как-то раз днем Поппи собралась и потихоньку куда-то уехала одна. Она не сказала, куда. Впрочем, никто ее не спрашивал – когда она уезжала, Гриффин, засев в кабинете, с головой погрузился в работу. Дорвавшись, наконец, до биографии Хэйдена, он был настолько занят, что молча кивнул ей, не поднимая глаз, решив, что Поппи захотелось ненадолго смотаться в город. Впрочем, она ничего не имела против этого. Занят – так занят! И замечательно – меньше вопросов. Вообще говоря, последние день-два и сама она была по уши в заботах.

Забравшись в свой внедорожник, Поппи опустила окно и с наслаждением вдохнула теплый, насыщенный ароматами весны воздух. Пришел апрель, принеся с собой теплые дожди, моментально превратившие все незаасфальтированные дороги в болото. К счастью, кленовый сезон наконец закончился. Теперь о нем можно было забыть до будущего года. На деревьях стали понемногу набухать почки. И несмотря на неизбежную в это время сырость и грязь, настроение у Поппи было приподнятое. В воздухе витали запахи влажной земли и какие-то неясные, но приятные обещания.

Лед на озере тронулся накануне, в два часа пополудни. Боясь пропустить этот момент, Поппи с волнением подкарауливала его возле окна. Заметив, что лед начинает потрескивать, она крикнула Гриффину, чтобы тот поднимался, не то он наверняка что-то упустит. Натаниель Роу выиграл ежегодное пари, которое всегда устраивалось в городе, максимально точно предсказав день и час, когда это произойдет, а незадолго до того, как стали сгущаться сумерки, Поппи услышала крики гагар, причем, как ей показалось, крик доносился одновременно с двух сторон – значит, вернулись две стаи. Она еще долго потом прислушалась, стараясь угадать, так ли это, но крик так больше и не повторился. И Поппи сделала вывод, что на озеро вернулись еще не все гагары, стало быть, сражения за территорию еще впереди.

Она бы наверняка и сейчас взялась высматривать гагар, благо дорога, по которой она ехала, все время петляла по берегу озера, если бы мысли ее не были заняты совсем другим. Добравшись до центра города, Поппи миновала городской пляж, потом почту, желтое, в викторианском стиле здание, в котором размещалась и редакция «Лейк Ньюс». Ее руки с такой силой сжимали руль, что побелели костяшки пальцев. На верхней губе Поппи выступили бисеринки пота. Нервы ее были напряжены до предела, но она понимала, что назад пути нет.

Свернув возле церкви, Поппи двинулась вверх по дорожке, которая вела к городскому кладбищу. Когда-то давно дорожку заасфальтировали, но, видимо, случилось это в незапамятные времена, потому сейчас неровная поверхность ее была сплошь покрыта лужами. Снег уже растаял, сохранившись только в самых укромных местах, где-нибудь в чаще леса, но земля пока еще оставалась голой, лишь кое-где, на проплешинах, торчали жалкие остатки прошлогодней пожухлой травы. О том, чтобы съехать с дорожки, нечего было и мечтать – кроме некоторых мест, где земля уже успела немного просохнуть, вся поверхность ее представляла собой отвратительное болото.

Поппи медленно ехала вперед. Вот надгробие ее отца. Проводив его взглядом, Поппи двинулась дальше. А вон там похоронен Гас Киплинг. Но Поппи не остановилась. Одолев небольшой подъем, который вел к месту последнего успокоения Перри, она притормозила, свернула на небольшую полянку, где было посуше, и остановилась.

Боясь передумать, Поппи поспешно выбралась из машины и повернулась, чтобы достать из внедорожника свои вещи. Шаг левой ногой, затянутой в металлические щитки, сильно смахивающие на латы, потом правой. Она уже успела привыкнуть к ним, и если бы не подрагивание пальцев, вряд ли бы кто-то смог догадаться, как она нервничает. Теперь Поппи хваталась за них при первой возможности. Вся ее прежняя жизнь пронеслась перед ее глазами. Вот она в первый раз идет на свидание. Вот решила прокатиться на водных лыжах – тоже в первый раз. А вот очнулась от комы после нескольких недель забытья, когда жизнь ее буквально висела на волоске – очнулась только для того, чтобы узнать, что теперь она на всю жизнь прикована к инвалидному креслу.

Здесь, совсем рядом, лежал Перри. И вот теперь она совсем близко от него. Их разделяли какие-то двадцать ярдов – двадцать ярдов жидкой грязи.

Поспешно, чтобы не дать страху завладеть ею, она вытащила из джипа костыли и оперлась о них. Прикинув на глаз, насколько твердая под ногами земля, и мысленно выбирая, где посуше и где меньше риска поскользнуться, Поппи сдвинулась к самому краю кресла, сделала глубокий вдох и встала.

За прошлый месяц она проделывала это бесчисленное количество раз, радуясь тому, что теперь это получается почти автоматически. В последнее время Поппи обходилась уже без помощи Гриффина. Больше того, ей даже нравилось проделывать это именно тогда, когда его не было дома. Но ей еще никогда не доводилось пользоваться костылями где-то вне дома. Выкинуть такой фортель, когда земля и так с противным чавканьем разъезжается под ногами, уже само по себе было авантюрой чистой воды. А уж учитывая расстояние, которое ей предстояло преодолеть, и то, что в случае, если она упадет, дело может кончиться совсем плохо, то пуститься на такой риск было сумасшествием.

Высунув от напряжения язык, Поппи перенесла вес тела на левую ногу, с помощью правого бедра выбросила правую ногу вперед, оперлась всей своей тяжестью уже на нее, подтянула поближе левую и встала, напряженно выпрямившись и стараясь опираться равномерно на обе ноги. Отдышавшись, она проделала то же самое еще раз, в том же самом порядке – оперлась о левую ногу, выбросила правую вперед с помощью бедра, подтянула непослушную ногу и встала на обе.

Потом еще раз. И еще раз. И еще. Поппи старалась не смотреть назад. Она запретила себе оборачиваться – ей не хотелось думать о том, как далеко от нее осталось инвалидное кресло. Впрочем, на длинный ряд надгробий, вытянувшийся вдоль дорожки, Поппи тоже старалась не оглядываться. Вместо этого она заставила себя смотреть только вперед, стараясь заранее оценить взглядом, насколько она скользкая, и при этом избегая особенно раскисших мест, одновременно сосредоточившись на движении нижней части своего тела.

Она двигалась вперед маленькими шажками – шаг, остановка, – отмечая каждый коротким, облегченным вздохом. Собственно говоря, именно так она и собиралась делать – и решение оказалось правильным. Медленно, неуклюже раскачиваясь во все стороны и хрипло дыша, Поппи пересекла кладбищенский дворик. Потом один из ее костылей внезапно поехал в сторону – видимо, земля оказалась более раскисшей, чем она предполагала, – но все обошлось. К радости Поппи, она даже не покачнулась.

То, что еще совсем недавно, в феврале, выглядело, как причудливой формы огромный сугроб, теперь оказалось каменной скамьей. Именно эта скамья и была целью ее путешествия. Чувствуя, что силы оставляют ее – когда мышцы уже раздирала нестерпимая боль, плечи начинали противно дрожать, а сведенные судорогой бедра становились как каменные, – Поппи смотрела на эту скамью. Потом глубоко вздыхала и шла дальше. Перенести вес на одну ногу, выбросить вперед другую, опереться на нее и подтянуть к себе первую и так еще раз. И еще. И еще. Чем дальше она шла, тем тяжелее давался ей каждый шаг. Дыхание стало хриплым, майка промокла от пота и прилипла к спине. Но с каждым мучительно дававшимся ей шагом скамья все приближалась. И чем ближе она подходила, тем больше крепло ее стремление непременно дойти.

Что ж, может быть, когда-нибудь придет день, когда она доберется до нее, не запыхавшись, небрежным движением перекинет через нее ноги и усядется, мечтала про себя Поппи. И при этом будет еще непринужденно улыбаться, добавила она. Теперь же, пыхтя и задыхаясь, она заставила себя свернуть немного левее, поскольку земля там выглядела посуше. Сердце стучало так, что грозило разорвать ребра и вырваться наружу. Теперь она уже вполне могла бы дотянуться до скамьи и сесть. Но Поппи упрямо решила, что если и сядет, то непременно посредине – лицом к Перри.

Последние несколько шагов дались ей особенно тяжело. Она устала как собака, а дышала как загнанная лошадь – и при этом ее переполняло торжество. Но, ликуя и радуясь одержанной ею победе, Поппи тем не менее чувствовала, как знакомая печаль сжимает ей сердце.

Уже совсем рядом… Поппи сделала один спотыкающийся, неуверенный шаг… потом еще один… и вот она уже держится за край скамьи. Очень осторожно она повернулась. Пользуясь костылями, чтобы удержать равновесие, Поппи опустилась на скамью и положила их рядом с собой. Прошло немало времени, прежде чем она отдышалась и вспомнила, зачем пришла.

И тогда дыхание у нее снова перехватило – но уже совсем по другой причине. Чувствуя, как в горле встал комок, Поппи уставилась на знакомую могильную плиту из серого камня. Глаза у нее защипало. Перри Уокер, прочитала она. Любимый сын и друг, ты слишком рано ушел от нас. Ниже шли даты – рождения и смерти.

Не в силах оторвать взгляд от надписи, читая и вновь перечитывая ее, Поппи чувствовала, как удавка на горле сжимается все туже. Потом, когда глаза ее застлало слезами и надпись расплылась, она попыталась представить себе лицо Перри, таким, каким оно было высечено на гранитной плите. Именно сюда она так долго мечтала прийти.

– Прости меня, – надломленным голосом прошептала она. – Мне так жаль… – Слезы хлынули у нее по лицу, но на этот раз она уже не пыталась бороться с ними. Ухватившись за холодный край каменной скамьи, она оплакивала и Перри, и его осиротевшую семью, и все то, чему уже не суждено сбыться. Она горевала и о своей семье, вновь и вновь переживая то, через что им всем пришлось пройти – по ее вине. Оплакивала она и себя – навсегда ушедшее детство, здоровье, которое уже никогда не вернешь, собственную наивность и любовь к жизни, бесследно погибшие той ночью двенадцать лет назад. А заодно и все то, чего уже никогда не будет и что ей уже не суждено испытать, то, чего не дано понять другим людям – возможность двигаться, жить полной жизнью и не зависеть от кого-то еще – и она плакала, не стараясь сдержать слез. Слезы очищают душу, а душа Поппи так истосковалась по этому.

Она плакала, пока не почувствовала, что у нее уже больше не осталось слез. Однако и тогда она не ушла – ей хотелось подольше побыть с Перри. Шепотом она рассказывала ему обо всем – о том, где она была и что делала с тех пор, когда они виделись в последний раз – и чувствовала, что Перри ее слышит.

Наконец она замолчала и, склонив голову, прочитала молитву. Поппи не знала, откуда она знает ее – сказать по правде, она не знала даже, слышала ли она ее от кого-то или придумала ее сама. Она молила о прощении.

И вдруг до нее донесся какой-то неясный звук. Открыв глаза, Поппи вскинула голову и прислушалась. Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем звук раздался снова. Но она не пожалела, что ждала. Выпрямившись, Поппи набрала полную грудь влажного весеннего воздуха и почувствовала себя очистившейся. И вместе с этим чувством очищения на ее душу снизошел покой.

Бросив последний взгляд на каменное надгробие на могиле Перри, она подтащила к себе костыли и продела в них руки. Потом тяжело повернула непослушное тело и оглянулась туда, где оставила свою машину.

За ее спиной стоял Гриффин.

Наверное, она должна была бы удивиться, но почему-то не удивилась. В конце концов, он достаточно хорошо ее знал. Наверняка Гриффин догадался, с чего ей вдруг так срочно потребовалось уехать из дому, да еще прихватив с собой костыли. И уж, конечно, знал, чем это она была так занята все последние недели и куда направится сегодня.

И вот сейчас, увидев его рядом, Поппи внезапно поразилась безошибочности его догадки. Он был с ней рядом неотлучно все то время, пока в ней назревала эта перемена. И не только. Собственно говоря, он и был причиной ее, катализатором и той движущей силой, что поддерживала Поппи на ее тернистом пути. Глядя, как он стоит рядом, в своих неизменных джинсах, свитере и в той же самой темно-синей куртке, которая была на нем в тот день, когда они встретились, – того глубокого синего цвета, что подчеркивала и делала глубже синеву его глаз и красное золото растрепавшихся на ветру волос, – Поппи внезапно поняла, что и их встреча была предопределена заранее.

И вновь целый водоворот чувств закружил ее – ничуть не менее сильный, чем когда она увидела на могильной плите лицо Перри. Но тогда ее охватила печаль. А сейчас… сейчас это была любовь. При виде Гриффина сердце Поппи затопила такая бурная радость, что ей показалось, еще немного, и оно разорвется.

Он не двинулся с места, не бросился к ней, чтобы подхватить ее на руки, помочь встать, не принялся ахать, хотя на лице его было написано сомнение. Но весь его вид ясно говорил: «Я верю в тебя!» Гриффин не сомневался, что ей это по силам. Он давно уже понял то, что не понимали многие: если уж Поппи что-то вбила себе в голову, она это сделает, и ничто не в силах этому помешать. И тут, надо признаться, Поппи была с ним совершенно согласна.

Улыбаясь, она двинулась к нему – так же неуклюже выбрасывая вперед и подтягивая ноги, как и прежде, однако ни он, ни она этого почти не замечали. Поппи не оборачивалась, не смотрела на могилу. Прошлое было похоронено. Оно осталось далеко позади, там, куда она не хотела смотреть. Теперь ее взгляд был устремлен вперед, в будущее. Она смотрела на Гриффина.

Он шагнул к ней, только когда она была уже на полпути к нему – но и тогда он умудрился сдержать себя, не побежал, нет. Он шел с нарочитой медлительностью, приноравливаясь к ее шагам, словно ему не было никакой нужды торопиться. И с каждым шагом Поппи чувствовала, что любит его еще больше.

Встретились они примерно на полдороге. И замерли, глядя друг другу в глаза.

– Знаешь, я так люблю тебя, что мне даже страшно, – прошептал он.

Поппи засмеялась. Это было самое лучшее, что он мог ей сказать.

По губам Гриффина скользнула усмешка, но глаза его оставались серьезными. На лице его до сих пор читалось сомнение. И только тут ей пришло в голову, что это никак не связано с его опасениями по поводу ее способности самой пробраться по раскисшей дорожке через грязь.

– А у меня в кармане кое-что есть для тебя, – пробормотал Гриффин, но Поппи знала, что он имеет в виду не карамельку.

– Можно посмотреть? – спросила она, внезапно почувствовав, как в ней вспыхнуло острое любопытство.

Гриффин шагнул к ней.

– Давай. Только сама, – предложил он.

Переложив в одну руку костыли, Поппи быстрым движением сунула руку к нему в карман. И нащупала то, что лежало внутри. Дыхание у нее перехватило.

– Доставай, – шепотом скомандовал он.

На кончике ее пальца блестело кольцо. Гриффин осторожно надел ей его на палец, потом повернул ее руку так, чтобы она могла сама его разглядеть, и Поппи сдавленно ахнула. Сиявший в центре его крупный бриллиант с изысканной огранкой, в обрамлении нескольких других, поменьше, прямоугольной формы, на фоне платиновой оправы смотрелся изумительно.

– Тот, что в середине, когда-то принадлежал моей матери, – тихо объяснил он. – Для меня большая честь, если ты согласишься носить его.

Поппи от волнения едва могла дышать.

– Боже милостивый! – изумленно прошептала она. – Это просто потрясающе!

И вдруг она почувствовала, что уже не в силах больше стоять. Ноги у нее подламывались. Поппи обхватила Гриффина за шею, и костыли со звоном рухнули на землю. Засмеявшись, Гриффин подхватил ее на руки.

– Потрясающе, значит? – подмигнул он. – Так это «да» или «нет»?

– Да! Да, конечно! – закричала она. И ей эхом откликнулся другой крик – тот самый, который она слышала совсем недавно. Крик этот несся над озером, и сердце Поппи на миг остановилось, потому что крик этот означал возрождение.

В Лейк-Генри вернулись гагары.