Текст книги "Случайная судьба"
Автор книги: Барбара Делински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
– Думаете, вашему человеку удастся ее отыскать? – упавшим голосом спросил Мика.
– Да. Но сумеет ли он сделать это достаточно быстро, чтобы не позволить увезти Хизер в Калифорнию, я не знаю.
– Мика! – донесся из-за двери голос Камиллы. Пока Мика с Гриффином возились в роще, она оставалась с девочками и еще десять минут назад мирно спала на диване в гостиной. – Стар проснулась. Может, мне пойти к ней?
– Нет, – тихо сказал он. – Я сам.
Когда его шаги стихли в глубине дома, Камилла повернулась к Гриффину. Для столь позднего часа она выглядела удивительно свежей и бодрой. Похоже, она услышала его разговор с Ральфом.
– Если ребенка удастся отыскать, – тихо спросила она, – это сможет помешать им забрать Хизер?
– Не знаю, Камилла. Эта малышка – вроде гранаты с выдернутой чекой. Она – живое доказательство того, что Роб солгал. Семья сделает все, чтобы это не выплыло наружу. Хизер, скорее всего, все-таки придется предстать перед судом. Тут уж ничего не поделаешь. Но если нам к тому времени удастся отыскать девочку, все обойдется.
Камилла задумалась. Потом подошла к столу, взяла оставленный Микой карандаш, оторвала полоску бумаги от его списка и что-то написала на ней и протянула Гриффину.
– Вот то, что вы ищете.
Гриффин остолбенело уставился на бумажку, потом перевел округлившиеся глаза на Камиллу – и в мозгу у него будто что-то щелкнуло. Все вдруг разом встало на свои места: неизменная спокойная уверенность этой немолодой женщины, роль бабушки, которую она привыкла играть, предложение обращаться к ней за деньгами, если это потребуется.
– Послушайте, кто вы Хизер?
На губах Камиллы появилась грустная улыбка.
– Я ей не мать, если вы об этом подумали. Будь я ее матерью, я бы никогда ее не оставила. Нет, я ее тетка. Мать Хизер была моей родной сестрой.
– Была?
– Она умерла много лет назад. Бедная мученица…
– Вы имеете в виду отца Хизер?
– Не только. Он был всего лишь частью того креста, который ей пришлось нести.
– А почему вы назвали ее бедной мученицей?
Камилла молча разглядывала свои руки.
– Не знаю, – призналась она наконец. – И никогда не знала. – Она вскинула на него глаза. – Хотите чаю? – И, не дождавшись ответа, слабо улыбнулась. – А я с удовольствием выпила бы. – Повернувшись, она поставила чайник на плиту.
– Вы были старшей или младшей сестрой? – спросил Гриффин.
– Старшей. Я старше ее на четыре года. Мы с ней родились не тут, не в Штатах.
Гриффин кивнул – о происхождении матери Лизы он знал из материалов дела. Это многое объясняло. Он и раньше уже обращал внимание на то, как Камилла говорит – медленно, тщательно выбирая каждое слово, слишком правильно, на его взгляд.
– Мы обе родом из Восточной Европы – из крохотного городка, которого и на карте-то не найдешь, – грустно усмехнулась она. – После того как родители умерли, мы приехали сюда в поисках лучшей жизни. Мне очень хотелось осесть в каком-нибудь тихом местечке – вроде того, в котором мы жили раньше. А Стасии – это сокращенно от Анастасии – хотелось славы, блеска… Словом, вы понимаете.
– Голливуд?
Камилла кивнула. Потом сокрушенно покачала головой.
– Только вот таланта у нее не было. Абсолютно. Но я ей этого никогда не говорила. Это была ее мечта. Однажды она познакомилась с Харланом Мэтлоком. Еще один бедолага, неприкаянная душа. – Чайник пронзительно свистнул, и Камилла принялась заваривать чай. – Они уехали на север, в Сакраменто, осели там – насколько это было возможно для моей беспокойной сестрицы. Она уже была беременна, но и это ее не утихомирило. Ей как будто все время хотелось куда-то бежать, только вот куда, она, по-моему, толком не знала. Она исчезла, когда Лизе было всего пять. Оставила записку: мол, поскольку Лиза уже пошла в школу, учителя присмотрят за ней лучше, чем она сама. – Камилла налила чай себе и Гриффину.
– И что потом?
– Лиза всегда хорошо училась. Ее только нужно было немного подтолкнуть. Жаль, что Харлан был не тем человеком, кто мог бы это сделать. Она была неглупой девочкой, но для серьезной карьеры это маловато.
– А когда в ее жизнь вошли вы?
– Лимон? Молоко?
– Не нужно.
Она поставила перед ним кружку с чаем.
– Увы, слишком поздно. Сестра перестала мне писать где-то на полпути между Голливудом и Сакраменто. Я упорно продолжала посылать ей письма, но они возвращались с пометкой «Адресат выбыл в неизвестном направлении». Потом мне удалось найти их телефон. Я звонила, но всякий раз трубку брал Харлан и говорил, что сестры нет дома. Сквозь зубы ронял пару слов о том, как у нее дела, как девочка, издевательски подчеркивая при этом, что он может дать Стасии то, чего нет и не будет у меня. И неизменно давал понять, чтобы я не писала, не звонила и не делала попыток увидеться с ней. Говорил, что сама Стасия, мол, этого не хочет. Впрочем, – грустно добавила она, – может, так оно и было.
– Но почему?
Камилла уставилась в кружку, сделала большой глоток, потом отставила ее в сторону. Когда она вновь заговорила, у нее был голос человека, потерпевшего в жизни поражение и уже смирившегося с этим.
– Когда мы приехали в эту страну, у каждой из нас были свои мечты, свои великие замыслы. Запросы Стасии были гораздо выше моих, и, естественно, она гораздо больше поставила на карту. Я обосновалась в Лейк-Генри, нашла работу, обросла друзьями. Конечно, в моей жизни здесь не было ничего потрясающего. Мне не удалось разбогатеть, о чем когда-то мы с ней мечтали, но я была счастлива. А вот Стасия так и не стала счастливой, бедняжка. Ее жизнь оказалась сплошным разочарованием, и она скорее умерла, чем позволила бы мне это увидеть.
– Почему вы не поехали к ней? – не выдержал Гриффин.
Она удивленно подняла на него глаза.
– Разве я вам не ответила? Честно говоря, я немного боялась ее. Характер у моей младшей сестрицы всегда был бешеный. В конце концов я решила, что Стасия знает, где меня найти, если ей захочется увидеть меня или просто поговорить по телефону. Поймите, мне очень не хотелось навязываться. А потом она умерла. Я узнала о смерти сестры много месяцев спустя, позвонив в очередной раз… Лизе тогда было уже восемь. Харлан сказал, что с ней все в порядке. Конечно, я ему не поверила. Мне хотелось убедиться в этом самой, и я поехала туда. Ждала ее на школьном дворе… – У нее вырвался грустный смешок. – Как в кино, верно? Сказать по правде, я даже приготовилась к тому, что мне придется просить кого-то из учителей показать мою племянницу, но я узнала ее с первого взгляда. Она оказалась точной копией своей матери. Лиза тоже узнала меня. Стасия показывала ей мои фотографии, однако мне тогда показалось, что это знак свыше.
– Вы поговорили? – спросил Гриффин.
– Немного, – прошептала Камилла, отхлебнув чая. Она явно погрузилась в воспоминания. – Нет, какая-то связь между нами, безусловно, была. Я сказала ей, кто я, рассказала о себе, о ее матери, о том, что мы делали, когда были еще детьми, показала ей фотографии, которые были у меня с собой. Оставила ей свой адрес и номер телефона. Попросила звонить, если ей захочется поговорить со мной или вдруг понадобится помощь – любая помощь!
– И она звонила?
– Ни разу. До того самого случая.
– Это вы дали ей адрес адвоката в Чикаго?
– Нет. Она сама нашла его. Лиза выросла весьма самостоятельной. Да и как могло быть по-другому, ведь ей пришлось самой пробиваться в жизни. Естественно, она рассказала мне обо всем, так что мне известно, где и когда родился ребенок. Кстати, тогда она впервые упомянула о своем желании приехать в Лейк-Генри. Я не верила в это до тех пор, пока в один прекрасный день она не постучалась в мою дверь и не сообщила, что устроилась на работу к Чарли. Он ей уже и комнату, мол, подыскал. Мы жили каждая своей собственной жизнью. Так безопаснее.
– Вы никогда не встречались тайком от всех?
– Как тетя и племянница, вы хотите спросить? Нет, никогда. К тому времени она уже превратилась в Хизер. А мою племянницу звали Лизой. Я разговаривала с ней так, как говорила бы с любой другой привлекательной молодой женщиной, впервые приехавшей в наш город. Мы стали подругами и встречались как подруги. Я вела для Мики счета, хотя потом этим в основном уже занималась Хизер. Я учила ее обращаться с компьютером. Я радовалась, что она рядом. Надеюсь, она чувствовала то же самое. Но мы сближались постепенно. Так что в городе никто ничего не подозревал.
– Даже Мика? – понизив голос, поинтересовался Гриффин.
– Даже он, – едва слышным шепотом ответила Камилла. – Думаю, если бы она хотела, чтобы он знал, то сама сказала бы ему.
Гриффин уставился на клочок бумаги, который держал в руке.
– Откуда это у вас?
– Эта малышка – моя внучатая племянница. В тот день, когда приемные родители забирали ее из клиники, я тоже была там. Если хотите что-то узнать, нужно оказаться в нужном месте и в нужное время. Мне повезло, и я все узнала. А потом даже убедила себя в том, что это тоже знамение свыше, что сам Господь предназначил меня приглядывать за ребенком.
– И вы приглядывали?
– Незаметно. Знаете, я уже неплохо в этом поднаторела, – похвасталась Камилла. – Женщина, удочерившая ее, жила в Чикаго, где ее и отыскал адвокат, искавший для девочки приемных родителей. Не помню, чем она болела, но врачи сказали ей, что своих детей у нее никогда не будет. Судя по всему, болезнь была серьезная, потому что вскоре она умерла – это случилось, когда малышке было восемь – ровно столько, сколько Лизе, когда та потеряла свою мать. Странное, почти мистическое совпадение, вам не кажется?
– Да, – кивнул Гриффин. – И что случилось потом?
– А дальше все было хорошо, как ни странно это звучит. Конечно, относительно, но все-таки. Она осталась единственным ребенком в семье, ее приемный отец так больше и не женился. Дела у него шли хорошо. К тому времени они жили уже во Флориде, в роскошной квартире. Похоже, он просто наглядеться на нее не мог. Старался проводить с ней все свободное время. Она выросла милой, беспроблемной девочкой. Сейчас ей уже четырнадцать. Совсем большая…
– Что она чувствует по отношению к Хизер?
– Понятия не имею.
– Как вы думаете, она захочет нам помочь?
– Не знаю. Я никогда с ней не разговаривала.
Он повертел перед ее глазами клочком бумаги с адресом.
– А Хизер знает?
Камилла немного подумала. Потом глубоко вздохнула.
– Нет. Были минуты, когда я порывалась ей рассказать, но всякий раз останавливала себя. Боялась, что осложню ей жизнь, если напомню о ребенке. Она так старалась забыть обо всем, о той страшной ночи в Сакраменто, и ей это почти удалось. Мне не хотелось снова растравлять эту рану. Но каждый год в день, когда у нее родился ребенок, я по лицу Хизер видела, что она вспоминает. Она грустила, но никогда не говорила, почему. Всякий раз в этот день она старалась вытащить меня куда-нибудь, чтобы не оставаться дома. Мне казалось, ей просто хотелось, чтобы рядом был родной человек.
* * *
Под утро, возвращаясь к Поппи, Гриффин дважды тщетно пытался дозвониться до Ральфа Хаскинса. Когда он вошел, Поппи крепко спала. Он разделся, скользнул под одеяло и крепко прижал ее к себе.
Она что-то с улыбкой промурлыкала и тоже прижалась к нему. Гриффин не знал, проснулась ли она настолько, чтобы понять, о чем он говорит, но он рассказал ей обо всем.
Глава 19
Поппи вдруг загорелась ехать во Флориду. Она подумала об этом сразу же, как только Гриффин рассказал ей о ребенке Хизер. Одному Богу известно, каких трудов будет стоить ей подобное путешествие, ведь в последний раз она летала еще до аварии. Но что-то подсказывало ей, что раз Хизер не в состоянии сама поговорить с дочерью, ее, Поппи, долг сделать это за нее.
Кэсси, которой они позвонили, едва дождавшись утра, сомневалась, что в этой поездке есть смысл. У нее в Майами была подруга, работавшая в адвокатской конторе, которая, как уверяла Кэсси, могла бы встретиться с девочкой и ее отцом и задать им все необходимые вопросы. В конце концов, много ли им нужно? Прядь волос, образец слюны… Вряд ли им ответят отказом.
Но Поппи меньше всего думала о подобных вещах. Физические доказательства ее практически не интересовали. Поппи волновало, как отреагирует четырнадцатилетняя девочка на то, что ее настоящая мать вдруг так неожиданно ворвется в ее жизнь? К тому же Хизер не просто ее родная мать. Ее обвиняют в убийстве человека, бывшего биологическим отцом девочки. Для ничего не подозревающего подростка это вдвойне тяжело.
* * *
Если бы не эта проклятая буря, Гриффин полетел бы в Майами сам. Он был уверен, что сейчас самое время взять расследование в свои руки. К тому же у него будет больше возможностей не выдать Камиллу.
Но дел навалилось столько, что он просто не мог все бросить и уехать. Он дал себе слово помочь Мике. Нужно было убрать поваленные деревья, и поскорее. Потеря всего одного дня не могла, конечно, существенно помешать делу, но если это продлится дольше, то всему конец.
Не видя другого выхода кроме как предоставить все Кэсси, он с утра отправился к Мике. Поппи сидела рядом с ним. Хотя дорогу уже успели посыпать песком, все еще было достаточно скользко.
День выдался сереньким и холодным, но сырости не чувствовалось. А кроме того, вокруг было так красиво, что даже не верилось, что разыгравшаяся накануне непогода грозит поставить крест на сборке кленового сока. Покрытые тончайшим слоем льда ветки деревьев искрились и сверкали, точно хрустальные подвески. Это было царство Снежной королевы, волшебное очарование которого портили только поваленные деревья. Груды их, похожие на поверженных в схватке великанов, громоздились вдоль дороги. Из трубы каждого дома, мимо которого они проезжали, вился дымок, напоминая о том, что жарко растопленная печь – сейчас единственный способ согреться. В окнах было темно – свет во всем городе так и не включили.
Поппи с Гриффином оказались не единственными, кто приехал к Мике. Пит Даффи был уже тут. Вскоре появился Чарли Оуэнс с двумя старшими сыновьями, вслед за ними приехали Арт Уинслоу, Джон Киплинг и его двоюродный брат Бак. Чуть позже к ним присоединились трое дюжих парней с мельницы, муж Лейлы Хиггинс и еще полдюжины мужчин из Риджа. Все как один прихватили с собой бензопилы и термосы с кофе. На шинах машин красовались цепи.
Гриффина охватило чувство благодарности и облегчения. Взгляд Мики, которым он встречал каждый подъехавший к дому грузовик, говорил о том, что и он испытывает примерно то же самое.
Разбившись по четыре, мужчины стали взбираться по склону холма.
* * *
Поппи наблюдала за ними от черного хода. Повсюду валялись поваленные деревья, но мужчины выискивали в первую очередь те места, где они могли помешать стоку кленового сока. На каждую четверку пришлось по две пилы и несколько мотков шланга, и в каждой группе непременно был кто-то, кому было известно, как этот шланг класть.
Последний из добровольных помощников уже скрылся из виду, когда к дому потянулись женщины. Ни одна из них не приехала с пустыми руками. Очень скоро кухня оказалась забита продуктами. Помещение наполнилось приятными запахами и оживленной болтовней, подействовавшей на Поппи так же умиротворяющее, как вид гладкой поверхности озера в тихий летний вечер. Зажженные лампы, жарко горевший в печке огонь и потрескивание поленьев – все это создавало атмосферу уюта и доброго товарищества, которой прониклись все, даже Мисси со Стар. И хотя Поппи не спускала с них глаз, вскоре она успокоилась: девочки сновали между женщин, карабкались к ним на колени и весело щебетали, перебивая одна другую.
На кухонном столе громоздились тарелки с сэндвичами, на плите, в огромном котле, исходил паром суп. Жадно поглощая все это, проголодавшиеся мужчины докладывали Мике о проделанной работе. Уже было покончено с расчисткой заваленного деревьями последнего участка трубопровода, и они рассчитывали к концу дня ввести его в строй. Но в роще еще хватало сломанных кленов, на уборку которых требовалось еще не менее двух дней.
* * *
Но у Мики этих двух дней не было. В лучшем случае он мог позволить себе заниматься разборкой завалов лишь с утра, поскольку сок продолжал прибывать. Цвет его становился все светлее, вкус все лучше, а стало быть, и цена его быстро росла. Как только трубопровод будет полностью восстановлен и сок сможет вновь стекать вниз по склону холма, ему придется бросить все и заняться варкой сиропа.
Если все, кто явился помочь ему сегодня, смогут сделать это завтра и послезавтра, потери будут минимальные. Если нет – ему конец.
Мике хотелось попросить их о помощи, но остатки былой гордости помешали ему это сделать.
* * *
Большую часть второй половины дня Кэсси провела у телефона. Она разрывалась на части, пытаясь одновременно поймать помощника генерального прокурора в Сакраменто и свою приятельницу из Майами. В конце концов, ей удалось отловить обоих.
Бад Гринелл уперся, твердя, что, мол, нелепо говорить о каком-то там ребенке, отцом которого, возможно, был Роб Диченца, до тех пор, пока Хизер Мэлоун официально не признает себя Лизой Мэтлок. Кэсси ни за что бы не позволила Хизер сделать это, пока у них не будет согласия девочки на тест ДНК.
Приятельница из адвокатской конторы тоже не слишком обрадовала Кэсси, сообщив, что добыть это согласие, возможно, будет несколько труднее, чем та рассчитывала. Естественно, Кэсси предполагала, что семейство Диченцы встанет на дыбы, когда возникнет вопрос о взятии пробы на ДНК с покрытой кровью одежды Роба, но она надеялась ускорить дело благодаря хорошим вестям из Флориды.
– Норман Андерсон может не дать своего согласия, – со вздохом объяснила она немногим оставшимся в тот вечер у Мики. Речь шла о приемном отце дочери Хизер. – Моя приятельница потолковала с одним из своих партнеров, который часто имел с ним дело. По его словам, Норман – достойный и порядочный человек, сколотивший себе немалое состояние за те годы, что он был президентом и председателем совета директоров группы банков на южном побережье. Он не любитель швыряться деньгами и вообще пускать пыль в глаза. Не любит бывать на людях. Спокойный, сдержанный, терпеть не может, когда кто-то вторгается в его личную жизнь. Единственное исключение – его дочь. Ее он просто обожает. Они всегда были очень близки, но особенно сблизились после смерти жены Нормана. Так что, похоже он будет категорически против того, чтобы ворошить всю эту историю.
– Я бы тоже был против, будь это моя дочь, – буркнул Мика, но ведь выбора-то у него не будет, если дело дойдет до суда.
– Проблема в том, что он запросто может нас переиграть, – вздохнула Кэсси. – Если мы не сможем убедить его сейчас, то он имеет право попросить отсрочки, а потом его адвокат направит в суд жалобу на то, что подобное вмешательство в личную жизнь нарушает права его несовершеннолетней дочери.
– Но ведь никто и не собирался нарушать ее права!
– Андерсон вполне может рассчитывать на то, что, затягивая это дело, он заставит нас в конце концов сдать свои позиции и согласиться признать Хизер виновной. Тогда его дочери не придется являться В суд.
– И как долго это может тянуться?
– Месяцы, Мика. А то и годы.
– Но если Андерсон согласится нам помочь, – вмешался Гриффин, – то у него появится шанс избежать лишней шумихи. Конфиденциальность будет гарантирована, и имя его дочери даже не всплывет на суде. Разве не так?
Кэсси кивнула.
– На это я и буду упирать. Моя приятельница договорилась о встрече с ним завтра утром. Она собирается рассказать Андерсону о Хизер. Может, когда он узнает все, это вызовет у него сочувствие.
* * *
Поппи силилась представить себе картину – группа людей, ни один из которых в глаза не видел Хизер и тем не менее считают себя вправе решать ее жизнь – и никак не могла это сделать.
– Много у нас шансов? – поинтересовалась Поппи у Кэсси.
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Плохо. А если бы ты полетела сама, как ты думаешь, тебе удалось бы его уломать?
– Я хотела. Моя подруга посоветовалась со своим партнером, и он ее отговорил. Сказал, что такой наплыв юристов может еще больше насторожить Андерсона. Посоветовал нам держать связь по телефону.
– А может, мне с ним встретиться? – вырвалось у Поппи. Содержимое ее желудка резво рванулось вверх, но эта возможность была в ее глазах выходом, о котором она мечтала. – Я ведь не адвокат. Просто обычный человек. Буду, так сказать, представителем другой стороны.
Мэйда испуганно вскинула на дочь глаза.
– Поппи, это немыслимо. Ты ведь давным-давно не летала.
– Ну и что? А сейчас полечу. – Поппи повернулась к Кэсси. – Как ты думаешь, смогу я, так сказать, заменить Хизер? Что, если это поможет?
Кэсси криво улыбнулась:
– Думаешь, тебе удастся его припугнуть? Нет. Ты вовсе не выглядишь опасной.
– Скорее уж вызываю жалость.
– Я этого не говорила.
– Ну так я говорю, – буркнула Поппи. – Раньше мне бы и в голову не пришло давить на жалость, но сейчас мне плевать. По-моему, одна мысль о том, что я в своем инвалидном кресле решилась лететь на другой конец страны, должна заставить его понять, что он держит в своих руках судьбу живого человека.
Гриффин тронул ее за плечо:
– Потерпи пару дней. Разберемся с деревьями, и я полечу с тобой.
– Времени нет, – отрезала Поппи.
– Тогда давай полечу я, – вызвалась Мэйда. – В конце концов, я и так постоянно летаю во Флориду.
Но Поппи упрямо покачала головой. Она совершенно уверена в том, что она хочет. Желудок ее продолжал рваться к горлу. Можно было не сомневаться, что так будет все время, пока она не вернется домой. Только страх перед разлукой не имел с этим ничего общего. Поппи была заядлой путешественницей. До этого несчастного случая удрать из дому ей было раз плюнуть. Потом она тоже ездила, и не раз, на Кейп-Код, в Бостон, даже в Пенсильванию – но только на машине и никогда одна. Прежде у нее не было причин волноваться, сможет ли она добраться куда-то в своем кресле или как это она окажется в незнакомом месте, где у нее нет никого знакомых. Но теперь она впервые задумалась об этом, и ее охватил страх. Но страх – это еще не причина, чтобы отказаться от своей мысли.
– Я должна это сделать, – решительно сказала она. Взгляд ее был прикован к лицу матери.
Мика, должно быть, что-то возразил. Или Кэсси. Она слышала, как в комнате поднялся шум. Только Гриффин молчал. Наверное, он все понял. Но поняла ли Мэйда?
Долгое время она пристально вглядывалась в лицо дочери. Потом опустилась возле нее на колени и крепко обняла ее – именно так, как мечтала Поппи.
* * *
Чуть свет во вторник Гриффин отвез ее в аэропорт, чтобы она успела на рейс 6:45 до Майами. За всю дорогу выдержка только раз изменила ей, и тогда она едва удержалась, чтобы не попросить его полететь с ней. Он мог бы помочь ей взобраться в самолет, мог бы держать ее кресло. Он был единственным, кого она могла бы без стеснения попросить помочь ей принять душ. Он поддерживал бы в ней мужество. Он знал, когда говорить, а когда отойти в тень. Он был само совершенство.
Но Поппи удержалась. Этот путь она должна пройти сама.
– Нельзя сказать, что после того случая я боялась куда-то ездить, – говорила она, не зная, кого успокаивает, его или себя. – Отец считал, что инвалидное кресло еще не повод, чтобы заживо похоронить себя в Лейк-Генри. Он собирался ездить куда-то каждый год. Специально под меня велел переделать микроавтобус, только обычно я ездила там как пассажир, вместо того чтобы водить самой. Мы часто уезжали куда-то на четыре-пять дней, но обычно не покидали пределов Новой Англии. У нас с отцом были свои излюбленные места. Он был необыкновенный человек. Как ты думаешь, Норман Андерсон похож на него?
– Если похож, считай, нам повезло. Знаешь, при мысли о куче адвокатов, которые всегда под рукой у тех, кто богат, мне порой делается не по себе. Мой отец без них просто не представляет себе жизни. У него их целая свора – псы, готовые броситься на любого по первому его свистку. – Покосившись в сторону Поппи, Гриффин ласково погладил ее по руке. – Я рад, что ты решила поехать. Если кто-то и способен помочь в этом деле, так только ты, милая.
Нет, он точно совершенство! И Поппи подумала, что, кажется, действительно любит его. Она уже даже почти готова признаться в этом. Конечно, ее порой еще грызли сомнения, но не тогда, когда речь шла о ее собственных чувствах. Она сомневалась в нем. Поппи украдкой вздохнула. Как-то с трудом верилось, что его вовсе не отпугивает ее убожество.
Но, похоже, это действительно так. Когда они добрались до аэропорта. Гриффин усадил ее в кресло, подхватил ее саквояж и покатил кресло вперед. Добравшись до стойки, где проверяли билеты, он снял руки со спинки ее кресла и наклонился к ней.
– Деньги у тебя есть?
– Да.
– Кредитная карточка? Удостоверение личности? Сотовый телефон не забыла?
– Все в порядке.
– Смена белья? Лекарства? Все взяла?
– Да, но только потому, что ты сам сунул мне все это в саквояж. Послушай, не суетись. В конце концов, я вернусь уже сегодня вечером.
– Это я просто так, на всякий случай.
– Я вернусь вечером, – твердо повторила Поппи. От решимости в собственном голосе ей вдруг самой стало легче. – Я буду в Майами в 11:42. Встреча в адвокатской конторе назначена на половину второго. Если не успею на вечерний рейс в 4:19, будет еще один, в 6:30. Стало быть, самое позднее я буду здесь уже в 11:54. Может, мне от аэропорта взять такси до Лейк-Генри?
– Нет, – отрезал он таким тоном, что Поппи моментально прикусила язык, сообразив, что спорить бесполезно. Потом отодвинулся и окинул ее взглядом. – Ты такая хорошенькая.
На Поппи сегодня был самый соблазнительный из всех ее туалетов – пара слаксов из шерсти, заправленных в кожаные сапоги, элегантный черный пиджак и под ним шелковая блузка.
– Не слишком все это консервативно? – всполошилась она.
– Я предлагал тебе кожаные брюки, но ты настояла на этих, и была права – они элегантнее и гораздо больше подходят к случаю. – Их глаза встретились. – Сделай мне одолжение. Пообещай, что если не сможешь самостоятельно вкатить кресло в самолет или выкатить его, то попросишь кого-нибудь помочь тебе. Ты решилась на эту поездку, и я еще больше люблю тебя за это, но тебе вовсе не обязательно делать все самой. Ты нервничаешь? Боишься летать?
– Я действительно нервничаю, но из-за всего сразу. – Он нагнулся к ней, и Поппи обвила руками его шею. – Но зато я хоть что-то делаю. Понимаешь, Гриффин, я уже больше не посторонняя. – Она была уверена, что он поймет – она прочла это в его глазах. – А теперь, пожалуйста, иди, – попросила она. – Мне пора зарегистрироваться. А тебя ждут дела.
– Но я вполне могу дождаться твоего вылета.
– Нет, не можешь. У тебя времени в обрез. Прошу тебя, Гриффин. Со мной все в порядке, честное слово.
Он торопливо поцеловал ее в щеку.
– Я знаю, куколка. В этом-то вся проблема. Думаешь, из-за чего я так переживаю? А вдруг ты поймешь, что прекрасно управляешься сама, и забудешь, что я тут жду тебя! – Улыбнувшись, он сунул ей в руки саквояж. Потом отвернулся и быстро зашагал прочь, но спустя какое-то время все-таки не выдержал и обернулся. Он отыскал ее глазами, и взгляд ее уже не отрывался от нее до самого конца.
* * *
Страхи, терзавшие Поппи, быстро развеялись. Она спокойно миновала стойку службы безопасности, причем, как ни странно, не услышала угрожающего писка датчиков. Ее не остановили перед толпой остальных пассажиров, и никто не потребовал, чтобы она слезла со своего кресла и позволила им осмотреть его – не прячет ли она под сиденьем взрывное устройство. С того времени как она в последний раз улетала из Манчестера, прошло более двенадцати лет. Тогда, чтобы сесть в самолет, нужно было пересечь летное поле и по трапу взобраться наверх. Теперь же для этого требовалось всего лишь проехать по специальному рукаву, который сильно смахивал на кишку, а это не составило ни малейшего труда. Не требовалось никакого лифта, которого она до смерти боялась, она ни за что не зацепилась и не упала в проходе между креслами, когда усаживалась на свое место, и не заревела, когда стюард отвез ее кресло в хвостовую часть самолета – а ведь это означало, что теперь она ни при каких обстоятельствах не сможет до него добраться. Кресло всегда было тем якорем, благодаря которому Поппи чувствовала себя уверенно. Без него она просто не могла существовать. По спине ее пробежала дрожь – ей не хотелось думать о том, что будет, если что-то случится и пассажирам будет велено покинуть самолет.
Но ничего такого не случилось. Сказать по правде, полет прошел даже более гладко, чем когда-либо на ее памяти, и она постепенно повеселела. Поппи постаралась продумать все заранее: ничего не пила перед полетом и предусмотрительно сходила в туалет, перед тем как сесть в самолет, чтобы не было необходимости делать это во время полета. И как только она уселась в кресло и пристегнулась, как все пассажиры вокруг нее, на душе у нее разом полегчало и она почувствовала, что она – как все. А когда какой-то мужчина, по виду типичный бизнесмен, последним взобравшись на борт, проскользнул мимо нее и уселся в свободное кресло у иллюминатора, а потом беззастенчиво флиртовал с ней чуть ли не до самого Питтсбурга, Поппи даже немного растерялась. И только потом ее вдруг осенило – да ведь ему и невдомек, что перед ним калека. К тому времени, как они сели, его непрерывная болтовня успела уже изрядно ее утомить. Поппи начала томиться, соображая, как бы половчее от него избавиться. И когда стюард предупредительно подкатил к ней ее кресло, она почувствовала нечто вроде злорадства.
Ей страшно хотелось полюбоваться выражением его лица, но склонившийся к ней стюард лишил ее этого удовольствия.
– Обычно мы выпускаем сначала всех остальных, но сегодня решили сделать исключение, потому что иначе вы можете опоздать на пересадку.
И началась суета.
До ее рейса оставалось всего несколько минут, так что она никак не успевала заглянуть в туалет. Боясь, что не дотерпит до Майами, Поппи, едва оказавшись на борту, подозвала к себе стюардессу. Поскольку времени отвезти ее назад в терминал уже не оставалось, одна из стюардесс любезно помогла ей войти и выйти из крошечного туалета на борту. Смущенная донельзя, Поппи залилась краской и опомнилась, только когда уже сидела на предназначенном ей месте. Она не слишком хорошо помнила, как стюардесса забрала ее кресло, и все полчаса полета сгорала от стыда, воображая, что все пассажиры, оказавшиеся свидетелями устроенного ею представления, сейчас с жаром обсуждают это шоу.
Вдруг она услышала тоненькое «мяу». Сидевшая возле нее женщина сунула руку в сумку и что-то ласково проворковала. Потом смущенно улыбнулась Поппи.
– Я заводчица, развожу кошек. Этому малышу всего десять недель от роду. Везу его на новое место жительства. А он, дурачок, боится.
