Текст книги "Случайная судьба"

Автор книги: Барбара Делински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Его губы снова и снова ласкали ее рот. Поцелуй становился все настойчивее, все требовательнее, все более возбуждающим. Поппи со стоном выгнулась дугой, успев подумать, как хорошо, что она способна это сделать – и тут Гриффин стащил с нее свитер.

– Тсс, малышка, – прошептал он. Онемевшая Поппи ничего не успела сказать, как ее бюстгальтер вслед за свитером оказался на полу.

Он пожирал ее глазами. Он ласкал ее. В отличие от своих сестер, Поппи всегда была немного обделена мужской лаской. Раньше, до аварии, когда она занималась любовью, мужчины почему-то практически всегда избегали касаться ее груди, словно не замечая ее. Ей никогда не доводилось видеть откровенного восторга в их глазах, но это не особенно трогало ее, поскольку женское начало было в ней не особенно сильно. Секс – это секс, она – женщина, он – мужчина, чтобы заниматься сексом, нужны двое, и все это даже немного забавно – так или примерно так думала она раньше.

Но теперь все было совсем по-другому. Губы Гриффина, ласкавшие ее грудь, заставили Поппи почувствовать себя женщиной. Соски напряглись и затвердели, а жар, волнами распространившийся по ее телу, заставил бы ее обвить его ногами… будь это в ее силах.

Эта мысль молнией промелькнула в ее мозгу и тут же исчезла. Должно быть, она вздрогнула, потому что Гриффин вскинул голову и взглянул ей в глаза.

– Ты в порядке? – прошептал он.

Вместо ответа Поппи притянула его к себе. Теперь уже она поцеловала Гриффина. Она целовала его долго, намеренно затягивая поцелуй, поскольку другого способа отогнать прочь пугавшие ее мысли не знала. Ей было приятно прикосновение его щеки, уже немного шершавой, хотя он брился всего пару часов назад. Ей нравилось ощущать густоту его волос, его сильную шею, чувствовать, как под тонкой кожей – на груди, на спине, плечах – перекатываются тугие мускулы. Ей вдруг неудержимо захотелось дотронуться до его живота, и Поппи просунула руку под ремень его джинсов.

Услышав вырвавшийся у Гриффина сдавленный стон, она тут же боязливо отдернула руку.

– Нет, – прохрипел он.

Окончательно перепугавшись, Поппи спрятала руки, точно обжегшись.

– Нет, – так же хрипло взмолился он. – Не останавливайся. – Ей вдруг показалось, что он с трудом выдавливает из себя слова.

Но Поппи сунула обе руки под подушки.

– Что случилось? – спросил он. – Я сделал тебе больно?

– Нет.

– Но ты вдруг остановилась.

– Так ведь и ты тоже остановился. Как будто случилось то, чего не должно было случиться.

Гриффин приподнял ей подбородок:

– Нет, то чего я ждал, еще не случилось.

Слезы навернулись ей на глаза.

– Знаю. Но я… я не могу. Прости меня. Я такая, как я есть… И я не могу измениться.

– Я вовсе не это имел в виду, – прошептал он, приложив кончик пальца к ее губам. – Не случилось просто потому, что мы не торопимся. Видимо, я слишком нетерпелив. Я просто хотел, чтобы это случилось быстрее, вот и все. Что поделать, я ведь мужчина. А ты женщина, при одном взгляде на которую я теряю голову.

– Я калека.

– Перестань морочить мне голову. Разве в том, чем мы сейчас занимались, было что-то неестественное? По-моему, тебе это нравилось.

– Да… Пока ты вдруг не вспомнил…

– Это ты вспомнила, а не я. И что тебя так напугало?

– Ты застонал. Или ахнул. Какая разница?

– Скажи, может, я сделал что-то не так? Тебе что-то не понравилось? Ты что-то почувствовала? Или, наоборот, ничего не почувствовала?

– Почувствовала, – призналась она, решив, что Гриффин имеет право на честный ответ. – Я почувствовала то же, что любая нормальная женщина. Просто я так давно не испытывала ничего подобного.

В ту же секунду губы Гриффина прижались к ее губам. Он целовал ее медленно, нежно, страстно. Внутри у нее потеплело.

Гриффин отодвинулся, удобно улегшись на подушку:

– О чем ты думаешь?

– Ты здорово умеешь целоваться.

– Нет, я не об этом. Я хочу этого, Поппи. Хочу больше всего на свете. А ты хочешь?

Да, она хотела. Или нет? Она и сама этого не знала.

– Ты боишься? – спросил Гриффин.

Конечно, она боялась, но не могла в этом признаться. Никогда еще секс не пугал ее до такой степени, как сейчас.

Губы Гриффина раздвинулись в улыбке.

– Думаю, так оно и есть. Ты боишься, что не почувствуешь того, что хочешь почувствовать. Боишься, что у нас ничего не получится. Боишься, что мне вдруг станет противно и я уйду. Ну что, я угадал?

Он все понял. Подбородок у Поппи задрожал, и она кивнула.

– Забудь об этом. – В голосе его снова появилась та же чувственная хрипотца. – Просто доверься мне. – Взгляд Гриффина уперся в ее грудь. – Ты такая красивая.

– Может быть, тут, – вырвалось у нее, – но не…

– Не где? Ты имеешь в виду свои ноги? – Гриффин провел по ним рукой. – Ты не можешь чувствовать их, Поппи, но я-то чувствую. Поверь, с ними все в порядке. – Ладонь его поползла вверх и ласково обхватила ее грудь.

Наслаждение оказалось настолько сильным, что Поппи даже зажмурилась. Голова ее откинулась назад.

– Твое тело чувствует, – прошептал он, – так что, мне кажется, все твои проблемы чисто эмоционального плана. Наверное, все дело в том, что ты винишь себя за то, что снова занимаешься любовью.

Кончиками пальцев Гриффин слегка сжал ее соски, заставив Поппи слабо ахнуть, и вдруг ей все стало безразлично. Может, утром она будет умирать от стыда, но сейчас она хотела этого больше всего на свете.

Взяв его лицо в ладони, она припала поцелуем к его губам. Счастье, которое она испытывала, заставило Поппи забыть и чувство вины, и все свои страхи, оставив одно только наслаждение. Поглощенная этим, она почти не заметила, как Гриффин раздел ее. А потом, словно очнувшись, стала сама нетерпеливо срывать с него одежду.

Если Гриффин и старался соблюдать осторожность, она этого не ощутила – слишком прекрасно было все то, что он делал с ней. Это продолжалось так долго, что в груди Поппи вновь шевельнулся страх. Но наслаждение, поднимаясь откуда-то из самых глубин ее существа, все росло, и оргазм, который она испытала, доставил ей удовлетворение настолько полное, что Поппи была потрясена. Это было какое-то чудо.

Но даже если бы чуда не произошло, Поппи все равно почувствовала бы себя удовлетворенной – глядя на Гриффина, она увидела, как все его тело вдруг свела судорога наслаждения. Наверное, это был самый лучший подарок, который она получила за последние годы, если не считать кресла на колесах с щегольски хромированными ободками. Именно это она и сказала Гриффину, когда наутро будильник поднял их в пять часов.

Почему-то Гриффин ничуть не обрадовался.

Глава 15

Гриффин был недоволен всем – тем, что надо вставать в такую рань и затемно тащиться в аэропорт, чтобы лететь в Миннеаполис, что Виктория нахально втиснулась между ним и Поппи. Ну а услышав из ее уст слово «подарок», он вообще разобиделся.

– Подарок – это вещь. А разве то, чем мы с тобой занимались, это вещь?

– А как бы ты сам это назвал?

– Самым замечательным переживанием в моей жизни, – напыщенно заявил Гриффин. Они лежали лицом к лицу, хотя большую часть ночи Поппи обычно спала на животе, удобно обложившись со всех сторон подушками. «Мышцы растягиваются», – объяснила она ему, по своему обыкновению решив лишний раз напомнить, что он связался с калекой. Но Гриффину было наплевать, как она спит – лишь бы они спали в одной постели. К тому же он сможет лишний раз полюбоваться ее спиной, игриво добавил он. А в данный момент он любовался ее грудью, один вид которой действовал на Гриффина завораживающе. Он даже потянулся, чтобы коснуться ее губами, но потом передумал.

– Ну уж нет, а то вообще не вылезу из постели.

Уголки губ Поппи разочарованно опустились. С грустной улыбкой она погладила его грудь.

Гриффин прижал ее ладонь к сердцу:

– Смотри, самолет улетит без меня.

Высвободившись, Поппи порывисто обвила его шею руками и притянула к себе, от чего он моментально вспыхнул, как порох. Тело его затвердело… Да что там затвердело – закаменело! Черт возьми, он не помнил, когда с ним было такое! Он еще успел выкрикнуть ее имя, но было уже поздно. Да и Поппи не позволила бы ему остановиться. Что ж, если так, пусть будет, как она хочет. Она желает его? Чудесно! Угодно ей называть это сексом, пускай! Да пусть называет, как хочет, ради бога! Он на все согласен. Правда, ему нужно успеть на самолет, но удовлетворить Поппи куда важнее.

А для него это одно сплошное удовольствие. И к тому же это так просто. Она не в состоянии двигать ногами, зато он может. Гриффин раздвинул ей ноги и тут же ловко устроился между ними. Ему нравилось, что она такая тугая, нравилось смотреть на чувственные движения ее груди, плеч, рук. Он был счастлив, когда у нее перехватывало дыхание, когда с губ срывался прерывистый вздох, а когда желание становилось совсем уж нестерпимым и Поппи гортанно постанывала, извиваясь под ним, Гриффин готов был кричать от счастья. Чем он мог отплатить ей за это? Только продлить эту сладостную муку как можно дольше. И он терпел, терпел до тех пор, пока не услышал ее крик, и только тогда позволил себе взорваться.

Больше всего Гриффину хотелось бы остаться с ней, наслаждаясь приятной истомой, но ему нужно было успеть на самолет. Решив совместить приятное с полезным, он подхватил Поппи на руки и отнес в душ. Усадив ее на поручни, привинченные вдоль стен ванны, он сам намылил ее, потом жмурился, пока она намылила его, потом они целовались… Как и следовало ожидать, кончилось это тем, что они опять занялись любовью. Завернув ее в пушистую банную простыню и усадив на стоявшее в углу кресло, Гриффин стал торопливо одеваться.

– Времени в обрез, – бормотал он, прыгая на одной ноге и пытаясь другой попасть в носок, – но, ей богу, дело того стоило!

Раскрасневшаяся Поппи выглядела одновременно смущенной и счастливой.

Гриффин снова запрыгал – на этот раз надевая джинсы.

– Я с самого начала знал, что так и будет – когда увидел тебя в первый раз. Нет, когда только услышал по телефону.

– Обманщик! – покачала головой Поппи, но ее счастливая улыбка говорила сама за себя.

– Нет, правда! Между нами с самого начала словно искра пробежала. Неужели не помнишь? И потом, Поппи, таких, как ты, больше нет.

Поппи похлопала по подлокотнику кресла.

– Я – почти как оно.

– Ну и что? Лично у меня в связи с этим проблем нет. – Гриффин поцеловал ее в нос. – Я люблю тебя, Поппи.

Улыбка Поппи вдруг увяла, глаза погасли.

– Поппи…

На ресницах ее повисли слезы, но это не были слезы счастья. Всхлипнув, Поппи отчаянно замотала головой.

– Не надо… не говори… Ты только все испортишь!

– Между прочим, я еще не говорил этого ни одной женщине! А ты, небось, решила, что это так, минутная прихоть?

Но Поппи так и не улыбнулась.

Не зная, что сказать, Гриффин поспешно почистил зубы, побрился и причесался. Она упорно продолжала молчать.

– Только не думай, что обязана что-то говорить, – бросил он. – Сказать человеку, что любишь его – большая ответственность. И я не хочу, чтобы ты говорила мне о любви, если не чувствуешь то же, что и я.

Бросив взгляд на часы, Гриффин тихонько выругался.

– Мне пора бежать.

* * *

Раньше Гриффин понятия не имел, о том, что такое разбитое сердце. Если верна поговорка, что всегда кто-то целует, а кто-то просто подставляет щеку, то Гриффин до сих пор всегда был исключительно тем, вторым. Он обычно расставался с женщинами очень мирно, однако ничуть не обманывался насчет той боли, которую причинял его уход. И вот теперь он испытывал ее сам.

Нет, ни о какой ссоре между ними не было и речи – просто Гриффину внезапно отчаянно захотелось сказать ей эти слова. Конечно, он уже успел понять, что на Поппи сильно повлияла психологически та авария. Но им было так хорошо вдвоем. И потом, он же тоже человек, которому хочется, чтобы его любили.

Возможно, Поппи любит его. А может, и нет.

Чувствуя смутное желание вновь стать самим собой – тем самым Гриффином, каким он был, когда еще и знать не знал о существовании Поппи, он подъехал к причалу, где смирно поджидал его верный «порше». Оставив грузовичок Бака в двух шагах от него, он пересел в свою машину и до отказа вжал в пол педаль газа.

Когда его остановили, стрелка спидометра взлетела до восьмидесяти пяти. И хотя полицейский, взмахнувший жезлом, на вид был ненамного старше его самого и его, возможно, мучили те же проблемы, Гриффин и не подумал спорить и принял штрафной талон молча, как и положено мужчине. Когда он снова тронулся, желание гнать куда-то пропало.

* * *

Поппи, забрав девочек, решила, что позавтракают они у нее. Тем более что Мика был бы только рад, если бы с ее помощью смог выкроить лишний часок и спокойно поработать в тишине. Поставив в духовку печенье, она быстро погоняла Мисси по новым словам, стараясь не обращать внимания на постоянно перебивающую их Стар. Когда она отвезла девочек обратно в школу, в душе ее воцарился покой.

Итак, похоже, ей удалось удовлетворить Гриффина. Поппи охватило ликование.

Однако радость эта была несколько омрачена сознанием той ответственности, которую она добровольно взвалила на себя, пообещав заботиться о дочках Мики. Увы, до Хизер ей далеко, но для калеки она справляется совсем неплохо.

Завернув по дороге домой на кладбище, она остановилась возле могилы Перри Уокера и сказала ему то же самое.

Но он не ответил.

Что ж, ничего не поделаешь, философски решила Поппи, – он там, а она здесь.

* * *

Мика занимался подвеской отводных трубок. Он еще помнил времена, когда трубки загибали вручную, подвешивали их с помощью деревянных скреп, вгоняя в стволы металлические гвозди, а у основания дерева расставляли ведра и черпаки. Трубки, которыми он пользовался теперь, были пластиковые. Каждая была длиной два фута, уже снабжена специальным устройством для подвески и повернута вниз. Все последние ночи он возился с ними чуть ли не до утра.

Но он не думал о сне. Да и мог ли он спать, когда его постель без Хизер была холодной и пустой. Стоило ему только лечь и закрыть глаза, как мысли тут же возвращались к ней, а сердце разрывалось от боли и обиды. Хизер обманула его. Все эти годы она держала его за дурака. Предательница!

Работа была для него возможностью забыться. Кто-то, возможно, назвал бы ее чисто механической – просверлить дырку, забить внутрь распорку, подвесить трубку, а потом ждать, когда потечет сок.

Идиоты, презрительно хмыкнул Мика. Для начала нужно точно знать, где сверлить. Попадешь слишком близко к прошлогодней дырке – едва наберется, чтобы прикрыть донышко. Отвлечешься ненадолго – и просверлишь дерево насквозь. Ну а провозишься слишком долго – не успеешь обойти и половины своих деревьев.

Работа спорилась в его руках. Один быстрый взгляд, и он уже точно знал, где сверлить и в скольких местах. Умелой рукой он высверливал отверстие за отверстием, направляя сверло так, чтобы сок стекал вниз. Он безошибочно чувствовал, насколько глубоко может войти в древесину сверло, чтобы не выйти с противоположной стороны, а темная стружка на сверле укажет, что он угодил в сердцевину. Там сока почти нет, он идет лишь из заболони или, как его еще называют, луба, а от него стружка светлая.

Последние три года он занимался этим вдвоем с Хизер. Мика сверлил, а Хизер ловким и спорым движением вставляла распорку, пока он переходил к следующему дереву. Они трудились слаженно, как настоящая команда, обходясь без лишних слов, а ее энтузиазм ничуть не уступал его собственному.

Вот в этом году все по-другому. Мика трудился не разгибая спины. Его глодала тревога. Солнце стояло высоко, снег с каждым днем становился все тоньше, а вороны вокруг орали как оглашенные. Верная примета, что сок уже на подходе. Мике казалось, что он чувствует, как тот потихоньку поднимается вверх по стволу. Еще пара дней, и сок наберет полную силу. Мика был уверен, что у него в запасе не больше двух дней. А он тут возится с трубками…

– Эй! – окликнул его чей-то хриплый голос.

Мика быстро обернулся. В десяти футах от него стоял Билли Фарруэй. К его незашнурованным ботинкам были прилажены допотопные снегоступы. Куртку старик тоже не позаботился застегнуть. Хорошо хоть у него хватило ума натянуть на голову какую-то замызганную шапчонку. Вот старый хрен, угрюмо подумал Мика, еще простудится! Правда, старик был на редкость крепким орешком. Вместе с ростом он унаследовал от предков и редкую живучесть. Для человека, который большую часть времени проводит согнувшись в три погибели, старик был поразительно высок.

– Эй, привет, – повторил Билли.

– Что это ты тут делаешь? – поинтересовался Мика.

– Да вот зашел посмотреть.

– Ты ж вроде должен быть на озере.

– Услышал, что ты тут один хозяйствуешь. А один ты не управишься, точно тебе говорю.

Мика, не ответив, вернулся к своему дереву. Высверлив еще одно отверстие, чуть повыше первого, он вставил в него трубку, потом снова обернулся.

– Тебе не следовало сюда приходить, Билли.

– Потому что мой братец мне запретил, да? Так это сколько ж лет назад было! Может, пора забыть прошлое, а?

Мика фыркнул.

– Я бы и забыл, – с ехидцей пробурчал он. – Знать бы только, о чем речь.

– Так ты что – не знаешь? Правда, не знаешь?!

Мика не знал. Похоже, он вообще ничего не знал – ни о Хизер, ни о Билли.

– Ну так слушай, – хмыкнул Билли, – потому как время пришло. Твой папаша вбил себе в голову, что я волочусь за его женой, хотя я об этом даже и не думал. Мы с ней были просто друзья, но он ревновал ее по-страшному. А знаешь, что взбесило его больше всего? То, что я плакал, когда ее хоронили. Черт, так ведь должен же был кто-то плакать, как по-твоему? Ты тогда был просто не в себе, а Дейл ходил злой как черт – бесился, что она оставила его. Словно это она виновата была, а не рак, который свел ее в могилу. Ему нужно было сорвать на ком-то свою злость, а тут под рукой я, ее друг, вот ему и втемяшилось, что я собирался разрушить его жизнь. Одному Богу известно, чего там твой отец себе вообразил, но только под конец он пройти мимо меня не мог, без того чтобы не наговорить гадостей. Вот только ни слова правды в этом не было. Но он все равно винил во всем меня. Под конец он потребовал, чтобы ноги моей тут больше не было, не то, мол, пристрелит меня, как собаку. Вот я и стал держаться подальше. Сколько уже лет прошло, как его нет?

– Одиннадцать, – с трудом выдавил из себя ошеломленный Мика. Он и знать об этом не знал. Его покойный отец был не из тех, кто любит поговорить.

– Одиннадцать… А мы все равно слушаемся его, ты и я, верно? – подмигнул Билли. – Да нет, будь я проклят, если ты слушал его, сынок. Ты ведь приносил мне дрова. И одежду приносил. И поесть тоже. И теперь ты говоришь, я не могу прийти тебе помочь?

Да, все это было, подумал Мика – и поесть он ему носил, и дрова, и одежду. Он всегда испытывал слабость к своему дяде. Отчасти из-за дочерей старого чудака, для которых тот был только помехой и которые бросили его, переехав в город. Но не только. Тем, что Мика знал и умел, он по большей частью был обязан именно Билли, который учил его – учил мягко и терпеливо, за спиной у грозного и сердитого отца Мики, своего старшего брата. Мика вдруг вспомнил, как часто они с Билли смеялись. С отцом они не смеялись никогда. Дейл Смит был угрюмым, раздражительным человеком, требовавшим от домашних полного и беспрекословного подчинения.

Мика даже радовался, что тот так редко разговаривает, потому что во всем, что он говорил, чувствовалась глухая злоба. И он ревновал мать не только к Билли. Он ревновал ее даже к собственному сыну.

А Билли старался хоть как-то скрасить ей жизнь. То же самое можно было сказать и о Мике. В этом они были едины. Возможно, именно поэтому его всегда и тянуло помочь Билли.

И вот Билли пришел помочь ему.

– Я вовсе не говорил, что ты не можешь мне помочь, – возразил Мика. – Это он так говорил.

– Угу. Даже когда уже помирал. Сам это слышал. Но ведь он в могиле, Мика. Теперь тут все твое, и ты бы отлично справился и без меня, будь рядом с тобой твоя женщина, но ведь ее нет, верно? А ты объявил всем и каждому, что не нуждаешься ни в чьей помощи – в точности, как когда-то Дейл. Но я-то знаю, что это не так. Одному тебе нипочем не поспеть, верно? А мне уже доводилось когда-то тут помогать.

– Только не с трубами, – буркнул Мика.

– Так покажи, как с ними управляться. Вряд ли тебе удастся отыскать кого другого, кто бы сделал это с большей охотой, чем я.

Мика знал, что старик прав. Но у него было странное чувство, будто его отец все еще тут и принять помощь Билли значило бы оскорбить его память.

– Тьфу ты, пропасть! – возмущенно сплюнул Билли. – Слушай, парень, коли тебе и впрямь не нужна подмога, так уступи хотя бы ради меня. Я занимался сбором кленового сока дольше, чем ты живешь на свете, и по весне мне совсем невтерпеж. Это уже в крови, знаешь ли. Бродит в жилах, словно кленовый сок. Я ведь и раньше сюда приходил, знаешь ли. Ходил, смотрел… Старый Дейл всегда сверлил по четыре отверстия, а ты только два. И отводные трубки у тебя потоньше. Старик разозлился бы, если б увидел, да только сдается мне, что ты собираешь сока не меньше его. А коли не хочешь, чтобы в городе знали, что я тебе помогаю, то я никому и словечка не скажу. Мне ведь недолго осталось, и так хочется на старости снова понюхать, как пахнет кленовый сахар.

* * *

Пока Мика с Гриффином каждый со своей стороны распутывали клубок загадок прошлого, Кэсси позвонила в Чикаго, в офис фирмы «Веймар, Хиггинс и Хэк» и попросила к телефону Джонатана Фицджеральда. Его фамилия значилась на одном из писем, которые лежали в рюкзаке Хизер.

Ей сообщили, что мистера Фицджеральда пока нет, а когда она перезвонила через полчаса, он разговаривал по другому телефону. Оставлять ему записку с просьбой перезвонить она не стала – ей было известно, как относятся к таким просьбам некоторые из ее коллег. В лучшем случае просто оставят твою просьбу без внимания. А в худшем… Кэсси была уверена, что люди Диченцы уже успели побеседовать с Джонатаном Фицджеральдом. Поэтому она сказала, что подождет у телефона.

Прошло минут десять, прежде чем он взял трубку.

– Джонатан Фицджеральд слушает. – Тон был весьма деловитый. – Кто говорит?

– Мистер Фицджеральд, это Кассандра Бирнс. Я адвокат, звоню по просьбе своей клиентки. Ей нужна ваша помощь.

Либо Фицджеральд оказался порядочным человеком, либо профессиональная солидарность сыграла свою роль, но он сразу смягчился.

– В чем проблема?

– Некоторое время назад у нее родился ребенок. Вы помогали оформить его усыновление.

– Я давно уже не занимаюсь этим. Если она хочет подыскать семью своему второму ребенку, могу порекомендовать хорошего адвоката.

– Нет, нет. Другого ребенка у нее нет. Ей бы хотелось узнать, где сейчас тот, первый ребенок. Возможно, у вас сохранились сведения о семье, куда его отдали.

– Сложный вопрос. Я не вправе сообщать вам такую информацию. Конфиденциальность охраняется законом. Вам придется написать письменное заявление, обосновав причину, для чего вам это понадобилось, и причина должна быть очень серьезной – например, по медицинским основаниям.

– Мою клиентку обвиняют в убийстве. Возможно, тест на ДНК ребенка, которого она тогда родила, докажет, что между ней и пострадавшим существовали близкие отношения – обвинение отрицает это. Если нам с вашей помощью удастся подтвердить этот факт, то мы построим на нем защиту. Конечно, я заранее знала, что вы откажетесь сообщить нам эти данные. Мне хочется выяснить: сохранились ли они у вас. Времени у нас не так уж много, и было бы обидно написать заявление, потом ждать бог знает сколько времени и все ради того, чтобы обнаружить, что такой информации не существует.

– О каком периоде идет речь?

– Это случилось четырнадцать с половиной лет назад.

– Как зовут вашу клиентку?

– Хизер Мэлоун, – созналась Кэсси. А что ей еще оставалось делать?

На другом конце провода наступило долгое молчание.

– Та самая Хизер Мэлоун?!

Кэсси едва не запрыгала от радости – удивление адвоката казалось неподдельным.

– Да, та самая.

– А я услышал новости по телевизору и все гадал, та Мэлоун это или нет.

– Признаться, я боялась, что кто-нибудь из семьи Диченцы доберется до вас раньше меня.

– Не думаю, что кому-то из них известно мое имя.

– Тогда примите мои поздравления – у вас великолепная память.

– Вы мне льстите. Раньше у меня было много подобных дел, и большинство из них не доставляло особых хлопот. А вот с Хизер были проблемы.

– Проблемы?

– Да. Ей была невыносима сама мысль о том, чтобы отказаться от ребенка.

– Она рассказывала вам что-нибудь о своей жизни? О том, чей это ребенок?

– Нет, никогда. Хотя я и спрашивал – у меня душа болела за нее. Большинство девушек, которые обращаются к адвокату в такой ситуации, приходят не одни – с подружкой, с родителями, хотя бы с полицейским из отдела по надзору за несовершеннолетними. А Хизер пришла одна.

– Как вам кажется, она способна на убийство?

– Ни в коем случае. И на вымогательство тоже. – И прежде, чем с губ Кэсси сорвался очередной вопрос, он пояснил: – Я читал об этом в газетах. Та Хизер Мэлоун, что приходила ко мне, была болезненно щепетильна во всем, что касалось денег. Больничные счета, еда, жилье – она собиралась платить за все сама. И так и сделала бы, если бы я не остановил ее, сообщив, что такая вещь, как усыновление частным порядком, собственно, для этого и существует. Я дал ей денег, чтобы снять комнату. Ребенок появился на свет неделей раньше, чем она ожидала, так Хизер, представьте себе, возвратила мне деньги за эту неделю! Как-то непохоже на вымогательницу, верно?

– Вы согласитесь это подтвердить?

– Конечно.

– Но не станете мне помогать установить, где этот ребенок сейчас?

– Не могу. Поймите меня правильно, миссис Бирнс. У меня есть нужная вам информация. И желание вам помочь тоже есть. Но это противозаконно. Если у вас появятся доказательства, что эти сведения необходимы как воздух, тогда приходите. Однако решать буду я.

* * *

Гриффин замучился искать дом Эйдена Грина. Именно для подобных случаев он и купил себе «порше», оборудованный компьютерной системой навигации. Однако верный «порше» остался ждать его на стоянке в аэропорту, а во взятом напрокат автомобиле хоть и была карта, но такая, что временный владелец мог найти с ее помощью разве что обратную дорогу в агентство. Поэтому Гриффину приходилось то и дело останавливаться и спрашивать дорогу. В результате он добрался до места гораздо позже, чем рассчитывал. Две машины, стоявшие на дорожке перед аккуратным кирпичным домиком, таким же чистеньким и современным, как и вся улица, дали ему понять, что Эйден не успел еще отбыть на работу.

Припарковавшись в сторонке, Гриффин огляделся. Снега тут выпало явно больше, чем в Нью-Гемпшире, и в воздухе не чувствовалось вязкой сладости кленового сиропа, к которой он успел уже привыкнуть. Гриффин поднялся на крыльцо и постучал. Ему открыла женщина примерно одних с ним лет. Неряшливо одетая, с сальными светлыми волосами, она держала на руках замурзанную малышку. Второй ребенок, если судить по выпирающему из-под бесформенной майки огромному животу, был уже на подходе. Выглядела она приветливой и дружелюбной, в глазах – ни тени недоверия.

– Я разыскиваю Эйдена Грина, – обаятельно улыбнувшись, сообщил Гриффин. – Мое имя – Гриффин Хьюз. У нас с Эйденом есть один общий друг.

Женщина улыбнулась.

– Неужели? – И, обернувшись, громко позвала: – Эйден, к тебе пришли! – Потом снова повернулась к Гриффину. – Вы тоже из Калифорнии?

– Я? Нет. А вот мой друг действительно оттуда. – Гриффин выразительно глянул на ее живот. – А это ваш второй, да?

– Третий, – уточнила женщина, любовно глянув на прижавшуюся к ней девчушку. – Вот она вторая. Старший, Томас, умчался в школу – ему уже пять лет. А это Джессика, ей только два годика. Тот же, которого я ношу, – Брук.

В этот момент на пороге появился ее муж.

– Милый, это Гриффин Хьюз. По его словам, у вас в Калифорнии остались общие друзья.

Одного роста с Гриффином, но более массивный, Эйден Грин был блондином. На фоне очень светлой кожи выделялись брови, сильно смахивающие на мохнатых гусениц. Одного взгляда на Гриффина было достаточно, чтобы они угрожающе сошлись на переносице. Эйден оказался полной противоположностью своей дружелюбной и открытой жены.

– Ванна для Джессики готова. – Он тронул жену за плечо. – Не хочешь искупать ее? А мы с Гриффином пока потолкуем.

Улыбнувшись на прощание, его жена исчезла. А вместе с ней и напускная приветливость Эйдена.

– И кто же это наш общий друг? – ледяным тоном процедил он.

– Лиза.

Первым желанием Эйдена было захлопнуть дверь.

Всунув ногу в проем, Гриффин помешал ему это сделать.

– Пожалуйста, выслушайте меня, – настойчиво сказал он. – Вообще-то мой друг – это Хизер, точнее, ее ближайшая подруга, а таких в Нью-Гемпшире у нее немало. Там ее все любят. И уважают. Так что кое с чем не стыкуется, знаете ли.

– Хаскинс – ваш человек?

– Да.

– Я уже говорил ему – мне нечего сказать. То же самое могу повторить и вам. – С этим словами Эйден вновь навалился на дверь, но нога Гриффина не давала ему захлопнуть ее. Убедившись, что у него ничего не выйдет, он окончательно разозлился.

– Это уже наглость, – вспыхнул он. – Уберите вашу чертову ногу или я позвоню копам!

– Давайте, звоните. Только тогда мне придется рассказать им, почему я тут. И газетчикам тоже. А стоит только кому-то из «Сакраменто Би» почуять, куда дует ветер, как они слетятся сюда тучами. Поверьте, нам стоило немалого труда отыскать вас. Кто-то здорово постарался замести все следы.

Судя по лицу Эйдена, он нисколько не удивился.

– Для чего вы явились сюда? Кто вам назвал мое имя? И чего вы от меня хотите?

– Ваше имя назвала мне Хизер. Но будь я проклят, если знаю, чего мне от вас нужно. Во всяком случае, она мне ничего не сказала. Она вообще ничего не говорит, а это значит, что ее вернут в Сакраменто и будут судить за убийство. Думаете, ее ждет справедливый суд, учитывая шумиху, поднятую вокруг этого дела?

– Это не моя забота.

– Вы уехали сюда тайком, чтобы люди Диченцы оставили вас в покое? Что ж, могу вас понять. Это дело как раз из тех, которые сулят головную боль. Думаю, вам будет интересно узнать, что в Нью-Гемпшире оно многим не дает спокойно спать по ночам. – Достав из кармана пачку снимков, он сунул их под нос Эйдену. – Вот, смотрите – это Хизер. Снимок был сделан прошлым летом. Рядом с ней Мика. Тут они еще улыбаются. Сейчас уже нет. Хизер боится, что Мика, узнав правду, разлюбит ее. А Мика боится ее потерять.

Гриффин вытащил из стопки другой снимок.

– Это Хизер с девочками. Слева – Мисси, справа – Стар. Мисси семь, Стар пять – столько же, сколько вашему Томасу. Девочки ей не родные – их мать погибла, когда Стар было всего два месяца от роду. А через несколько месяцев после этой трагедии в их жизнь вошла Хизер. С того самого дня они считают ее своей матерью. Обе очень славные, милые и очень ранимые девочки. Они тоже страшно волнуются, поскольку не понимают, почему Хизер оказалась в тюрьме. Им ведь уже пришлось пережить потерю матери, и теперь они боятся, что лишатся и Хизер. А она была им прекрасной матерью.