Текст книги "Случайная судьба"

Автор книги: Барбара Делински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Одной рукой почесывая Викторию за ухом, другой Поппи развязала шарф.

– Так ты познакомилась с Викторией? – спросила она мать.

– О да, конечно. Она ради этого даже соизволила проснуться. Похоже, ей никто не нужен кроме тебя, – улыбнулась Мэйда. – Да и Гриффину, думаю, тоже, моя дорогая. – Она ласково отобрала у Поппи шарф.

– К твоему сведению, Гриффину нужна вовсе не я, а мой душ, мой письменный стол и мой телефон. Не знаю, что он тебе тут наговорил, но во всем Лейк-Генри ему никто не захочет помочь кроме меня.

– А он довольно славный, – мечтательно произнесла Мэйда. – И вел себя очень достойно – я имею в виду, когда на Лили обрушились все эти неприятности. Жаль, конечно, что он репортер. Но ведь Джон тоже газетчик, а Лили очень счастлива с ним. Думаю, если я смогла смириться с одним зятем-репортером, так второго уж как-нибудь переживу.

– Забудь об этом, мам. – Поппи сунула перчатки в карман. – Я не собираюсь за Гриффина замуж.

Мэйда взяла у нее куртку.

– Я это уже слышала, Поппи. Ты у нас никогда не выйдешь замуж. – Она повесила куртку на вешалку. – Ты твердишь об этом с тех пор, как тебе стукнуло пять. Долгое время мне казалось, что это мы с твоим отцом виноваты, что тебя не привлекает замужество. Только потом я догадалась, что это не так – просто ты слишком любила его.

Это была чистая правда. Джордж Блейк был мягким и добрым человеком, может быть, немного старомодным: во время работы неизменно надевал рабочий комбинезон, верил, что готовить нужно непременно на свежем сливочном масле, а книги переплетать только в натуральную кожу. Всякий раз, когда Поппи вспоминала отца, она почему-то чувствовала запах влажной земли, свежего, прогретого солнцем сена и спелых, душистых яблок.

А вот стоило ей подумать о матери, как в воздухе моментально начинало пахнуть грозой. Так было всегда, и на Поппи это действовало угнетающе.

– Маленькая несостыковочка, – ехидно пробурчала она. – Ты отлично знаешь, что замуж я не собираюсь, и тем не менее говоришь, что согласна терпеть Гриффина в качестве зятя.

– Мечтать не вредно, – улыбнулась Мэйда.

Поппи сильно подозревала, что мать просто дразнит ее, но на Мэйду это было как-то непохоже – такое было просто не в ее духе. Скорее уж можно было бы ожидать, что мать примется уговаривать ее принять ухаживания Гриффина, поскольку в ее глазах замужество было и осталось тем идеалом, к которому стремится каждая женщина. И то, что сейчас она уклонилась от спора, говорило об одном: Мэйда твердо намерена вскоре вновь вернуться к этой теме. Будучи уверена, что сможет без особого труда настоять на своем, она великодушно решила пока что оставить Поппи в покое.

– Как ты себя чувствуешь, мама? – спросила она. Все лето и осень Мэйду мучили мигрени. Поппи было невыносимо думать, что у матери могли обнаружить что-то серьезное, и ее страхи страшно забавляли Мэйду. Впрочем, вид у нее и в самом деле был на редкость здоровый.

– Чудесно, – улыбнулась она.

– Выглядишь ты отдохнувшей. И загорела здорово. Но раньше тебе никогда не было скучно.

– В этом году все по-другому, – тихо и как-то грустно ответила мать. – Лили вернулась, она замужем. Очень хочется, чтобы она была счастлива. Роуз не слишком ладит с Ханной, и это меня тревожит. Так ради чего мне торчать во Флориде, когда я могу быть здесь и почаще видеться с Ханной? А тут еще ты… и Хизер.

– Я и Хизер?! – вскинулась Поппи. – При чем тут я? Только Хизер!

– Что случилось, Поппи?

Поппи уже открыла было рот, чтобы выложить матери свежие новости, но в последнюю минуту почувствовала, что у нее язык не поворачивается это сделать. И вовсе не потому, что перед ней была Мэйда – будь на ее месте Лили, или Джон, или даже Кэсси, ничего бы не изменилось.

– Да ничего особенного, мам. Хизер сидит в тюрьме, ждет, пока в Калифорнии соберут достаточно доказательств, чтобы потребовать ее экстрадиции.

– Экстрадиции? То есть ее отправят назад?

– Мам, послушай, давай не будем об этом, хорошо? – Прижимая к себе Викторию, Поппи подкатилась к телефонной панели. – О господи!

– Что такое?

– Гриффин оставил целый список тех, кто звонил, пока меня не было. Надо будет использовать его почаще, – хмыкнула она, отметив про себя, что он не забыл даже включить громкую связь, чтобы она услышала, если кто-то будет звонить. Бумаги Гриффина были сложены аккуратной стопкой на самом дальнем углу письменного стола, сбоку скромно притулился его портфель. Поппи не поняла, что это – знак доверия или приглашение удовлетворить свое любопытство.

Она выехала в коридор, где стоял дурманящий запах шалфея и лаврового листа. Чем ближе к кухне, тем сильнее он становился. Оказавшись внутри, Поппи, не утерпев, сунула нос в духовку и шумно втянула в себя воздух. Вездесущая Виктория тут же последовала примеру своей новой хозяйки, принюхалась к доносившимся изнутри ароматам и одобрительно фыркнула.

– Ммм. – Поппи блаженно закатила глаза. – Никто не делает жаркое лучше тебя, мам!

– Ничего свежего в доме, – с извиняющимся видом посетовала Мэйда. – Все только из холодильника да из чулана. Ну да ладно, все равно те чудесные помидоры, которые привозит Мэри Джоан, уже закончились, так что я взяла консервированные. Первым делом я сунула мясо в микроволновку, чтобы оно разморозилось, потом поставила жаркое в духовку, а затем отправилась разбирать вещи.

Поппи давно уже привыкла к бесконечным подношениям Мэйды. Мать вечно совала ей что-то: самолично приготовленные блюда или только что купленные продукты, сласти и книги. И тем не менее она почувствовала, что тронута.

– Зря ты это. К чему было возиться?

– Мне это в радость, – улыбнулась мать. Но улыбка почти сразу же сбежала с ее лица. – Мне иногда так одиноко, Поппи.

– Но ведь у тебя куча друзей!

– Друзья никогда не заменят детей. – Смутившись, Мэйда принялась копаться в пакете, выкладывая на стол свежие апельсины. – Особенно моих замечательных девочек.

– Просто ушам своим не верю! – удивилась Поппи. – Насколько я помню, в свое время ты с ума сходила из-за того, что делала Лили.

– Просто мне страшно, – созналась Мэйда. – Вот у меня три дочери, которым уже под сорок, а я и не заметила, как это случилось.

– Мам, мне еще только тридцать два!

– Ты не поняла, дорогая. Я лишь хотела сказать, что вы уже совсем взрослые.

– Ты только сейчас это заметила?

– Нет. Но никак не могу привыкнуть к этому. – Мэйда подняла глаза на дочь. – Раз вы взрослые, то, выходит, не обязаны мне подчиняться. Я уже не имею права диктовать вам, что делать. Вы можете жить своей собственной жизнью. И делать свои собственные ошибки.

Вот вам, пожалуйста, – Мэйда в своем репертуаре! Вечно всего боится… Боится совершить ошибку или прожить жизнь, которую кто-то сочтет далекой от совершенства.

– Но это вовсе не значит, что я не переживаю за вас. Еще как переживаю! В конце концов, себя не переделаешь! – продолжала Мэйда.

– Радуйся, что ты моя мать, а не Хизер, – проворчала Поппи. Внезапно в ней проснулось любопытство. – Послушай, а в самом деле! Что бы ты делала, будь ты ее матерью? Вот, предположим, ты бы прочитала все эти газеты – и что бы подумала?

– Надо понимать, мы исходим из того, что Хизер – это не Лиза?

– Да, – кивнула Поппи, почувствовав легкий укол совести и от этого слегка сконфузившись. Ладно, отмахнулась она, будем считать, что вопрос, так сказать, гипотетический. – Предположим, что ее мать уехала, когда Хизер была еще совсем маленькой.

Мэйда задумалась, и на лице ее промелькнуло недоумение.

– Что же это за женщина, если она так сделала?

– Не знаю. Давай будем считать, что на это была достаточно серьезная причина. Так вот, что бы ты, мать Хизер, чувствовала в этом случае?

– Чувствовала бы себя беззащитной. Испуганной, расстроенной, сбитой с толку. Ломала бы голову, как такое могло случиться, да еще с моей собственной дочерью.

– А потом что? Поехала бы к ней? Попыталась поддержать ее в несчастье? Отыскала бы деньги, чтобы нанять адвоката? Я угадала?

– Это зависит от тех отношений, которые связывают мать и дочь. От того, почему много лет назад она оставила ее.

– Но ведь речь идет о матери и дочери! – всплеснула руками Поппи. – Попробуй представить себя на месте матери. Ты бы лично поддержала ее?

Мэйда неуверенно покачала головой:

– Да, думаю, это было бы правильно.

– Нет, я имела в виду – ты лично это сделала бы?

– Ну, положим, я бы знала, если бы моя собственная дочь что-то натворила, – фыркнула Мэйда.

Поппи едва не завизжала от нетерпения. Господи, сколько ж можно ходить вокруг да около! Ей нужен ответ – ясный и недвусмысленный. И желательно «да».

Поппи не сразу поняла, что добивается, собственно говоря, лишь одного – чтобы Мэйда сказала, что будет любить Хизер такой, какая она есть, и не важно, что она сделала. Чтобы ее безупречная мать созналась, что можно любить просто так, а не за что-то.

Но она уже поняла, что хочет слишком многого, и на сердце у нее стало тяжело. Поэтому Поппи даже обрадовалась, когда Виктория, спрыгнув на пол, прошествовала к своей миске.

Мэйда, к счастью, моментально забыла, о чем они говорили.

– Интересно, откуда она знает, что миска именно там?

– Мы ей показывали. У нее хорошая память.

Они молча смотрели, как Виктория ест. Спустя пару минут кошка направилась к лотку с наполнителем, но не стала забираться в него, а просто принюхалась и снова вернулась к своей миске.

– Как она это делает?! – изумилась Мэйда. – Может, по запаху?

– По запаху, по памяти, ощупью. У нее усы, как антенны. К тому же с утратой зрения все остальные ее чувства обострились.

– Это Гриффин принес ее тебе? Как это мило с его стороны! – растрогалась Мэйда.

– Вообще-то принес он ее вовсе не для меня. Он принес ее показать, а ей так тут понравилось, что мы решили оставить ее тут. Но это только временно, до его отъезда.

– Да? А я решила, что он принес ее для тебя.

– Нет.

Но Мэйда и ухом не повела, словно не слышала.

– Он сразу понял, как тебе не хватает животного в доме.

– Не нужно мне никакое животное, – строптиво бросила Поппи.

– Ты всегда обожала наших кошек. Помнишь ту, пятнистую?

– Помню, конечно. Мы звали ее Табби. Но ведь это было давно, мама. С тех пор моя жизнь здорово изменилась. Теперь я либо сижу в четырех стенах, либо куда-то еду. У меня пропасть дел и куча всяких обязанностей. Мне просто не до животных, понимаешь?

– А вот Гриффин так не думает. Он увидел эту кошку и сразу понял, что ты о ней позаботишься. Догадался, что она просто создана для тебя.

Что-то в голосе матери заставило Поппи насторожиться.

– Что значит – создана для меня?

– Она ведь не совсем обычная кошка. Она слепая. А это требует особого подхода. И только ты способна понять, что это такое.

– Кошка-инвалид для хозяйки-инвалида?! – присвистнула Поппи.

– Ну что ты, – мягко возразила мать. – Слепая кошка и хозяйка, которая способна понять, что это значит – вот и все, что я имела в виду.

Но фраза, словно отравленный наконечник стрелы, уже прочно засела в мозгу у Поппи.

– Кошка-инвалид для хозяйки-инвалида, – вполголоса повторила она. Интересно, Гриффин тоже подумал об этом? – И вдруг неожиданно для себя разозлилась на Мэйду, открывшую ей глаза. – Тебе обязательно нужно было это говорить?!

– Я этого и не говорила! Это ты переиначила мои слова по-своему. А у меня и в мыслях этого не было! – защищалась та.

– Мам, послушай, я живу полной жизнью, – жизнью, которая мне нравится и которая меня устраивает. Я привыкла к инвалидной коляске, и, может быть, поэтому люди, которые меня окружают, тоже привыкли к ней до такой степени, что порой даже ее не замечают. Не знаю, для чего тебе вдруг понадобилось тыкать меня носом… – Повернувшись к матери спиной, Поппи выкатилась из кухни.

– Я совсем не это имела в виду!

– Именно это, мама. Это так на тебя похоже – самый что ни на есть невинный поступок превратить в нечто столь возвышенное, что сразу чувствуешь себя калекой. – Поппи резко развернула коляску и впилась взглядом в лицо матери. – Никому это не удается лучше тебя, мама. Только рядом с тобой я снова ощущаю себя неполноценной. Зачем ты это делаешь? Почему ты просто не можешь принять меня такой, какая я есть? Почему не можешь обращаться со мной, как с нормальным человеком?

Резко толкнувшись, она покатилась по коридору в сторону своей спальни. Но, оказавшись в этом крыле дома, Поппи внезапно передумала, свернула в сторону «спортзала» – комнаты, где стояли ее тренажеры, въехала туда и плотно прихлопнула за собой дверь. Какое-то время она сидела молча, сжимая и разжимая кулаки. Потом за дверью послышался какой-то звук, заставивший Поппи очнуться.

Если это Мэйда, то она простояла там довольно долго. Злая и обиженная на дочь, она тем не менее наверняка уже сообразила, что зашла слишком далеко.

Но это была не Мэйда. Из-под двери послышалось вопросительное мяуканье.

Поппи слегка приоткрыла дверь – и Виктория проскользнула внутрь. Одного ее присутствия оказалось достаточно, чтобы в душу Поппи снизошел покой. Она наблюдала, как кошка обследует комнату. Сначала Виктория зигзагами прошлась от стены до стены, потом принялась бродить между тренажерами, осторожно шевеля усами и обнюхивая их, перед одним встала на задние лапы и потыкалась в него носом, на другой даже вспрыгнула, потопталась немного на сиденье и соскочила на пол. Добравшись до брусьев, она вскочила на узкую жердь и прошлась по ней из конца в конец. Покончив с обходом, Виктория села и повернула голову к Поппи.

– А ты умница, – ласково прошептала та, чувствуя, что буря, бушевавшая в ее душе, улеглась. Подъехав к кошке, Поппи подперла кулачком голову и задумчиво посмотрела в незрячие глаза. – Знаешь, брусья теперь твои. Можешь бегать по ним, можешь просто сидеть, если тебе так больше нравится. А все остальные тренажеры – мои. Ну что, все по-честному?

Глава 11

Уехав от Поппи, Гриффин заскочил к Чарли за сэндвичами, которые съел в компании Билли Фарруэя в его избушке на курьих ножках. Потом не спеша отправился к себе. Небо было усыпано звездами, в свете полной луны свежевыпавший снег блестел и переливался, слегка поскрипывая под ногами. Ночь казалась сказочной. Подняв воротник, Гриффин сунул руки в карманы и немного постоял в тишине, любуясь этим зрелищем. Огоньки пролетавшего над головой самолета искорками прочертили небо над головой, светлячком вспыхнула падающая звездочка и тут же погасла. Где-то на дальнем конце озера глухо заурчал грузовик, и вокруг снова воцарилась звенящая тишина.

А вот и крики гагар! Билли и впрямь обожает свой манок. За исключением этих звуков озеро, казалось, спало мертвым сном.

И тут он заметил лису. Во всяком случае, Гриффин решил, что это, должно быть, лиса – щуплое, тощенькое тельце, позади которого мотался неправдоподобно пушистый хвост. Опустив голову к земле, словно собака, идущая по следу, она просеменила к дальнему берегу озера, юркнула в кусты и исчезла из виду.

Почувствовав, что начинает замерзать, Гриффин вошел в дом. Первым делом он развел огонь в камине, потом, бросив взгляд на часы, сварил кофе и снова глянул на часы. Потом открыл дверь, выглянул наружу и вновь уставился на часы.

Решив, что уже достаточно поздно, Гриффин натянул на себя все, что было теплого, вышел из дома и направился к берегу, стараясь держаться своих же собственных следов. Он забрался в грузовик, пару минут прогрел двигатель и двинулся в путь. А потом, съехав на обочину, позвонил Поппи.

– Привет, – поздоровался он, и сердце его радостно подпрыгнуло, когда в трубке отозвался знакомый голос. – Я тебя не разбудил? – Голос у нее был странный – не то что бы сонный, скорее задумчивый.

– Нет, я еще не спала. – В трубке послышался вздох. – Мысли не дают. Эй, а ведь ты говорил, что находишься вне зоны действия телефона!

– А я сейчас не на острове. Сижу в грузовике на том месте, где он начинает работать.

– А который час? – спросила Поппи. Потом, видимо, посмотрела на часы, потому что сама же и ответила. – Почти одиннадцать. На озере, должно быть, холод собачий.

– Да нет, все не так уж ужасно. Ветра, по крайней мере, нет. Я не хотел звонить раньше – решил, что дождусь, когда твоя матушка вернется домой. Как все прошло?

– Как прошло что? – чуть более резко, чем обычно, переспросила Поппи.

– Обед с мамой.

В трубке повисло молчание. Потом голос Поппи смягчился.

– Все в порядке. Спасибо, что спросил.

Почувствовав под ногами твердую почву, Гриффин облегченно вздохнул.

– Со мной она была чрезвычайно мила. Но почему-то у меня такое чувство, что вы с ней не всегда ладите. Впрочем, когда речь идет о матери и дочери, это обычное дело. Женщины не терпят соперничества.

– Наверное, – безразлично отозвалась Поппи, и Гриффин догадался, что она думает о чем-то своем. – Гриффин, мне надо спросить тебя об одной вещи…

Его сердце забилось чаще. Мысленно он уже приготовился к тому, что сейчас она спросит о чем-то очень личном… Например, есть ли у него кто-то в Принстоне…

– Я слушаю. Можешь спрашивать, что угодно.

– Ты специально притащил мне эту кошку?

Что ж, действительно очень личный вопрос, хотя и не тот, которого он ждал. Может, кошка оказалась больной и Поппи прикидывает, как бы поделикатнее вернуть ее ему, подумал Гриффин.

– С ней что-то не так?

– Да нет, она сейчас спит на диване рядом со мной. Шарлотта оказалась права. Кошка и впрямь из разряда «карманно-диванных». Скажи, ты привез ее мне, потому что она слепая?

– Тебе не нужна кошка?

– Да нет же! Мне тут пришло в голову… Наверное, ты решил, что мы с ней составим неплохую парочку. Она калека, и я калека. Это правда?

– Нет, – удивленно отозвался Гриффин. Он действительно ни о чем таком не думал. – Вообще-то, если помнишь, я брал ее для себя. Она показалась мне такой трогательной.

– Потому что она слепая?

– Нет. Потому что она заслуживает лучшего. Ей нужен хороший дом.

– Потому, что она слепая? – настойчиво повторила Поппи.

– Ну… да. Может быть.

– Примерно то же ты, наверное, чувствуешь и в отношении меня?

До Гриффина наконец дошло. Он что-то невнятно булькнул, изо всех сил стараясь не расхохотаться.

– По-моему, хороший дом у тебя есть!

– Дом – это еще не все. В доме тоже может быть одиноко. А у тебя доброе сердце, Гриффин. И это доброе сердце заставило тебя взять слепую кошку, чтобы подыскать ей хороший дом. И то же самое доброе сердце, вполне возможно, заставило тебя приехать ко мне. Так вот, я хочу, чтобы ты понял: в этом смысле у меня все в порядке. Ясно? И у меня нет недостатка в мужчинах – в том числе и после той аварии.

– Ничуть в этом не сомневаюсь.

– Кстати, ты незнаком с Джейсом Кэмпионом? У него кузница возле Хеджетона.

– Кузница?

– Да, он кузнец. Впрочем, сейчас он редко этим занимается – в округе почти не осталось лошадей. Джейс, конечно, сможет поставить подкову, если в этом случится нужда, но в основном он кует разные уникальные вещи. Его авторские работы выставляются даже в Нью-Йорке. О нем часто пишут в журналах. Он просто купается в славе.

Гриффин слушал молча. Он давно уже понял, что, когда Поппи вот так заносит, лучше всего дать ей выговориться.

– Я рассказываю это тебе для того, – надменно заявила она, – чтобы ты знал: у меня есть все, чего я хочу. И мне не нужна твоя жалость. Джейс много раз просил меня выйти за него, да и не он один. Так что если ты вернулся, потому что тебя привела сюда жалость ко мне, то ты ошибся. У тебя нет причины меня жалеть. У меня все замечательно.

– С чем тебя и поздравляю, – обиженно рявкнул Гриффин. Но у меня с этим тоже все в порядке. Да если хочешь знать, ко мне на свидание любая прибежит, стоит только позвать!

– Так в чем же дело?

– Надоело! – фыркнул он. – Ни одна из них и мизинчика твоего не стоит! Ты ведь у нас колючая, словно кактус, в отличие от всех этих куколок. – Гриффин задумался над тем, что сказал, и неожиданно успокоился. – Но колючки – это даже забавно, честное слово. С тобой не скучно. Ты интригуешь меня, ставишь меня в тупик. Это классно.

– Вот оно что! Захотелось чего-то новенького? После пресного потянуло на остренькое? Стало интересно, как оно – с калекой?

– А ну прекрати молоть чушь! – взорвался Гриффин. – Если ты до такой степени не веришь мне, что ж, значит, у нас с тобой нет будущего. Ты волнуешь меня не потому, что ты инвалид, а потому, что ты думаешь! Ты не сдаешься. Ты борец. Ты живешь, как ты хочешь, и делаешь то, что хочешь. Честно говоря, никогда не думал, что смогу влюбиться в калеку. – Голос его потеплел. – Я действительно схожу с ума, Поппи. И был бы счастлив заняться с тобой любовью. Сколько времени я провел, представляя себе, как это будет. Ты не поверишь, но от этих мыслей у меня просто все тело болит.

– Как у парализованного, да?

– Нет, как у отвергнутого, Поппи. Как у отвергнутого.

Она так долго молчала, что Гриффин испугался.

– Эй, ты еще тут? – наконец не выдержал он.

– Тут, – ответила Поппи, но Гриффин мог бы поклясться, что голос ее звучит немного по-другому. Ему даже показалось, что он дрожит.

– Ты опять плачешь? – спросил он, стараясь не выдать своего волнения.

– Это был чертовски тяжелый день. – Поппи зашмыгала носом.

– Ты имеешь в виду свидание с Хизер? – В трубке послышалось нечто вроде рыдания, и Гриффин не на шутку всполошился.

– С тобой все в порядке?

– Да.

«По голосу не скажешь», – подумал Гриффин. И тут же услышал, как она тихо заплакала.

– Я сейчас приеду.

– Нет. – Поппи ожесточенно зашмыгала носом. – Нет, со мной все в порядке, – умоляюще прошептала она, – просто… Просто ты иногда говоришь удивительные вещи. А у меня, знаешь ли, тоже есть сердце, и все такое.

– Через десять минут я буду у тебя.

Она рассмеялась.

– Ничего не выйдет. Ты просто убьешься – слетишь с дороги и врежешься в дерево. В точности как Марсия Макклири, она же Марси Смит, бывшая жена Мики.

– Покойная жена, – поправил Гриффин. – Я видел фотографию. А теперь расскажи мне о Хизер. Она что-нибудь сказала?

– Не знаю.

– Что значит – не знаю?!

– Возможно, и сказала. А может, мне только показалось.

Гриффин терпеливо ждал, что за этим последует. Но Поппи молчала.

– Ты еще помнишь о моем существовании? – не выдержал он.

– Я просто не знаю, – с надрывом в голосе крикнула Поппи, и Гриффин понял, что они вернулись к тому, с чего начали. Голос у нее сейчас был в точности такой же, как когда она сняла трубку.

– Так она действительно Лиза? – тихо спросил он.

– Не знаю.

– Она опять не дала тебе никаких концов?

Поппи не ответила. А Гриффину страшно не хотелось ее торопить. В ней чувствовалась независимость – и ему это нравилось. К тому же до этого дня она жила без него и привыкла к этому. Придется потерпеть – нужно дать ей время подумать, привыкнуть к этой мысли.

– Завтра я приеду с самого утра – приготовлю тебе завтрак.

– Я могу сама приготовить себе завтрак.

– Мне это известно. Но, видишь ли, я люблю готовить, а на Литтл-Беар в этом смысле не очень-то развернешься. Так что уж сделай милость, дождись моего приезда, хорошо? Пожалей несчастненького, – заканючил он. – Очень хочется приготовить что-нибудь на настоящей плите! Ну Поппи, будь человеком!

– По-моему, я это уже слышала.

– Так я приготовлю завтрак?

Молчание. Потом тяжелый вздох…

– И что это будет?

– А что ты любишь на завтрак?

– Я первая спросила.

– Ладно. Могу приготовить классный омлет. Испечь булочки. А еще я делаю такие французские тосты – пальчики оближешь!

– Ты печешь?!

– Если меня очень попросят. Так что ты на это скажешь?

– Звучит чертовски заманчиво. Обожаю французские тосты.

– В восемь – это не слишком рано?

– Нет.

– Тогда договорились. Надеюсь, ты не проспишь наше свидание? – Он тут же пожалел о вырвавшихся у него словах, но Поппи не сказала ни слова, и на сердце у Гриффина полегчало. – После завтрака расскажешь, что так расстроило тебя во время свидания с Хизер? – мягко спросил он.

– Там видно будет, – неохотно проворчала она. Снова тишина в трубке. А потом чуть слышно: – Гриффин?

– Ммм?

– Спасибо тебе… – Это было сказано так тихо, что он едва разобрал ее слова.

– За что?

– За то, что позвонил. За то, что понял, что происходит между мной и матерью. За то, что думаешь обо мне… тревожишься. Такое бывает редко.

– А все потому, – нарочито назидательным тоном начал он, но тут у него сдавило горло, сердце заколотилось, как безумное, и Гриффину пришлось замолчать, чтобы она не почувствовала, какой ураган бушует в его душе, – что ты так долго морочила мне голову – кашлянув, продолжал он. – Помнишь свои письма, в которых ты расписывала, какая ты, дескать, независимая и все такое. Независимость, конечно, штука замечательная, и в тебе ее больше чем достаточно, но… Согласись, хорошо все-таки, когда рядом есть кто-то, кому не все равно, что с тобой?

– Да-а… – протянула Поппи. Хотела она этого или нет, но в голосе ее была едва сдерживаемая радость. – Только ты осторожно, хорошо?

– Обязательно. Спи спокойно.

– И ты.

* * *

Кэсси засиделась за работой за полночь, хотя, если честно, похвастаться ей было особо нечем. Тем не менее она до такой степени погрузилась в свои мысли, что, когда рука Марка легла ей на плечо, Кэсси от неожиданности подпрыгнула, словно в нее воткнули раскаленную булавку.

– Пошли спать, – ласково сказал он.

– Немного погодя, – улыбнулась она.

– Ты говорила то же самое и час назад. – Не дождавшись ответа, Марк убрал руку и выпрямился. – По-моему, все только хуже…

Это верно – все действительно становилось хуже с каждым днем. И в этом была виновата только она, Кэсси. Еще на сеансах психотерапии для семейных пар, куда они ходили вместе, им посоветовали обязательно ложиться вместе, хотя бы несколько раз в неделю. И не важно, что они будут делать в постели – разговаривать, заниматься любовью или просто лежать рядом. Кэсси со стыдом была вынуждена признать, что уже забыла, когда это было в последний раз.

Она запустила руку в волосы. Белокурые кудряшки мигом встали дыбом, словно символизируя разлад, царивший в ее мыслях.

– Прости… Мне просто нужно подумать.

Марк через плечо жены заглянул в разложенные перед ней на столе документы.

– Это из комитета?

– Не все. Надо что-то делать. Я имею в виду, с озером. В конце концов, мы ведь пьем эту воду. Нужно составить предполагаемую смету расходов.

– Мне казалось, ты покончила со всем этим еще в пятницу.

– Так оно и есть. Три офицера полиции, дежурство в три смены по восемь часов каждая плюс катер береговой охраны плюс оборудование для взятия проб воды – все вместе не так уж дорого. Эти расходы можно будет покрыть за счет минимального повышения налогов на недвижимость. Весьма скромная плата за то, чтобы жить спокойно.

– А что, кто-нибудь против?

– Да все те же. Альф Баззел и его шайка «старожилов» вопят о том, что мы, мол, выдумали какую-то мифическую угрозу, а на самом деле озеру ничего не грозит. Натаниель Роу и кучка таких же тупоголовых упрямцев заявили, что скорее умрут, чем допустят присутствие полиции. А Вилли Джейк и его сторонники твердят, что если мы действительно не хотим, чтобы в озеро попала какая-нибудь смертельная зараза, то нужно не трое, а по меньшей мере девять человек охраны, по три человека в смену. Но при этом – никакого увеличения налогов!

– А каково в целом общественное мнение?

– Похоже, оно на нашей стороне. Но ведь на всех не угодишь, верно?

– Подыщи хорошего пиарщика. Люди должны знать, что им грозит.

– Уже начали. – Кэсси махнула рукой в сторону присланных из Конкорда бумаг. – Увы, многие предпочитают прятать голову в песок и не хотят ничего слышать об опасности. Их устраивает то, что есть, и они не желают ничего менять.

Марк потянул за уголок лежавший на самом верху стопки документ. Но это была не бумага, а фотография. Кэсси заметила ее почти одновременно с Марком. Она видела ее сотни раз и все равно была поражена.

– Видимо, это либо Лиза Мэтлок, либо Хизер Мэлоун, – сказал Марк. – Хитрый вопрос, да?

– Ничего хитрого, – буркнула Кэсси. – Это Хизер.

– О, похоже, у тебя проблемы.

– Это уж точно. А Хизер не хочет мне помочь. Правда, существует крохотная вероятность, что она просто не может этого сделать. Я тут поговорила с двумя психиатрами, и они допускают, что у нее посттравматическая амнезия. Но до тех пор, пока мы не знаем, что это была за травма, мы связаны по рукам и ногам. Либо она не понимает, что ей грозит и поэтому продолжает хранить молчание, либо она виновна, причем увязла в этом деле настолько, что до смерти боится лишний раз открыть рот.

Марк удивленно воззрился на жену.

– Но ведь ты ее адвокат! Ты не имеешь права думать так о ней!

– Может, ты и прав. – Кэсси тяжело вздохнула. – Мне тут из Калифорнии прислали кое-какой дополнительный материал… На женщину, которая вполне может оказаться Хизер. А взгляни на этот снимок! Или вспомни те, что были опубликованы в газетах. Сходство просто потрясающее! И что тут прикажешь делать? Предположим, я запаслась свидетелями, готовыми подтвердить, что сходство почерков отнюдь не является решающим доказательством. Но больше-то у меня ничего нет! Ничего! Хизер, конечно, моя подруга, и я нежно ее люблю, однако мне не на чем строить свою защиту. – Кэсси безнадежно покачала головой. – Она не дала мне в руки ни единого факта, за который можно было бы зацепиться!

– Собери данные на Лизу. Все, что сможешь.

– Хизер это не поможет.

– А вот тут ты не права. Поможет, и еще как – если она все-таки Лиза. Если она Лиза и в то же время она – та, которую мы все знаем и любим, тогда у нее может оказаться весьма и весьма уважительная причина переехать того парня. Та Хизер, которую я знаю, не убийца. Она отнюдь не истеричка и не сумасшедшая. Напротив, это спокойная, уравновешенная женщина, которая ничуть не подвержена диким приступам ярости или человеконенавистничества. Она не страдает маниакально-депрессивным психозом и вполне вменяема. Стало быть, у нее была причина, и причина достаточно веская. Найди ее, и многое станет понятно. Послушай, до сих пор ты была поглощена только одним: как доказать, что Хизер это и есть Хизер и она никак не связана с Лизой Мэтлок. Но не кажется ли тебе, что пришло время взглянуть на это дело под совершенно другим углом?

Кэсси развернулась и посмотрела мужу в глаза.

– И как ты себе это представляешь? – Это был не вопрос, а скорее всплеск раздражения и накопившейся за это время усталости. – Может, ты думаешь, что мне что-то известно? Что у меня в рукаве какие-то козыри? Уверяю тебя, – нет. Мика по самые уши в долгах – он влез в них, когда решил купить новое оборудование. А чтобы вести расследование, нужны деньги. – Иначе как я раздобуду нужную мне информацию касательно Лизы?

– А Гриффин?

– Гриффин – неместный. И к тому же он журналист.

– Но ведь это он добыл для тебя этот снимок!