Текст книги "Случайная судьба"
Автор книги: Барбара Делински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
– Не знаю я никакой Хизер, – проворчал Эйден скорее устало, чем сердито.
Гриффин вытащил из стопки еще одно фото.
– Она славная, спокойная женщина. Тут она с друзьями. Они встречаются каждый вторник. Кэсси – адвокат, – с нажимом сказал он. – Мэриан торгует книгами. Сигрид ткачиха, а Поппи – местная телефонистка. Поппи – моя девушка. Двенадцать лет назад она попала в аварию и с тех пор прикована к инвалидной коляске. В те дни именно Хизер поддержала ее. Да и не только ее – Хизер помогала всем, кому могла, и все эти умные, состоявшиеся женщины просто души в ней не чают. Она чудесная мать – спокойная, добрая, всегда улыбающаяся. Она очень напоминает мне вашу жену. Вы, наверное, тоже искали покоя, иначе бы не потянулись к такой женщине. Хизер и назвала мне ваше имя. Вы ее знакомый?
– Я не знаю никакой Хизер.
– Хорошо, пусть будет Лиза. Вы были ее любовником?
Эйден покачал головой:
– У меня не было никаких отношений с Лизой.
– Зато у Роба они были. А вы являлись его лучшим другом. Так расскажите мне обо всем, Эйден.
Мужчина тяжело вздохнул. Казалось, что-то в нем вдруг сломалось.
– Что мне вам сказать? Что она этого не делала? Так я ничего не видел.
– Так вы говорили и в полиции. А потом уехали из Сакраменто, постаравшись оборвать все связи с семейством Диченцы. И что-то подсказывает мне, что это неспроста. Вы стремились забыть о них навсегда.
– Точнее, не хотел быть замешанным в их делишки, – с неожиданной злобой рявкнул Эйден. – Знаете, что это за семейка? Вы хоть представляете себе, какая власть сосредоточена в их руках? Чарли Диченца даже теперь обладает достаточным влиянием, чтобы смешать вас с грязью. Один телефонный звонок – и вас пинком вышибут с работы, а после вы угодите в черный список, причем за такие грехи, о которых вы и знать не знаете.
– Вам известно, что Роб бил Лизу смертным боем?
Эйден нахохлился, но промолчал.
– У нас есть письменные свидетельства врачей, которые ее осматривали, – продолжал Гриффин. – И еще показания свидетелей – все они в один голос твердят, что в ту ночь было так темно, что они ровным счетом ничего не видели. А раз так, как, спрашивается, Лиза могла разглядеть Роба? Кто докажет, что она намеренно сбила его? Кстати, вы тоже считаете, что это так?
– Понятия не имею.
– Она вымогала у него деньги?
Эйден коротко фыркнул, но опять промолчал.
Гриффин терпеливо ждал. Наконец, терпение его лопнуло.
– И что все это значит? – вскипел он. В ответ по-прежнему молчание. – Вы знали, что она беременна? – Снова молчание. – От вас?
– Нет.
– Тогда, значит, от Роба? Или, может, от Чарли Диченцы? Что ж, родство доказать несложно. Найдем ребенка и сделаем тест. Хизер отдала его на усыновление. Это вы помогли ей это сделать?
– Я же уже сказал вам – я не имел к этому никакого отношения. Послушайте, у меня много дел.
– Знаю. Поэтому-то я и приехал пораньше. Кстати, должен признать, что вы очень ловко замели следы. Насколько мне известно, вы ведь получили диплом юриста уже после того, как уехали из Калифорнии? – Эйден молча кивнул.
– А до этого вы работали на Диченцу. Если сопоставить эти два факта, то получается портрет на редкость неглупого человека. И порядочного. Думаю, воспоминания о том, что произошло в тот день, до сих пор не дают вам спать спокойно.
По лицу Эйдена стало ясно, что Гриффин попал в точку.
– Неужели Лиза действительно была ловкой, пронырливой и лживой дрянью, как они говорят?
Эйден отвел глаза в сторону.
– Это и вправду было умышленное убийство? – не отставал Гриффин. – Хитроумно разработанный и тщательно осуществленный план? Я в этом сомневаюсь. Зато абсолютно уверен в том, что есть женщина, которую любят и уважают и жизнь которой может быть сломана только потому, что некая семья жаждет мести.
– Это не было предумышленное убийство, – буркнул Эйден. И тут же снова захлопнул рот.
– А вот с этого места поподробнее, – вцепился в него Гриффин. – Если, конечно, вы у них не на крючке. Что молчите? Это так, да? Может, и нынешнюю работу вам тоже подыскали они?
– Нет. – Эйден взялся за ручку двери, и Гриффин обратил внимание на то, как дрожат у него руки. Но тут в нем будто что-то перевернулось, голос его обрел твердость, а в глазах появилась решимость. Гриффин мог бы поклясться, что в мужчине проснулась гордость. – Они ничего для меня не сделали. Все, что у меня есть – моя нынешняя работа, дом, дети, семья, – всего этого я добился сам. И, поверьте, очень нелегко жить, когда на душе такой грех. Я и юристом в школе стал для того, чтобы помогать детям. Ведь ей-то я не смог помочь… А бедняжке тогда здорово досталось.
– Вы говорите об этом так, словно все уже закончилось, – сказал Гриффин, донельзя благодарный и за это скупое признание, но при этом отчетливо понимая, насколько этого мало. – А ведь для нее все, может, еще только начинается. Нам нужны ваши показания, Эйден. Сама Хизер молчит – возможно, потому, что боится Диченцы еще больше, чем вы. Ваше имя – единственное, что нам удалось выведать у нее. Она даже отказывается признать, что ее настоящее имя Лиза Мэтлок. Вся надежда на вас, Эйден. А для вас это последний шанс снять грех с души.
* * *
Гриффин терпеть не мог неудачи. А Эйден больше не проронил ни слова – ни дома, ни в школьном коридоре, где чуть позже настиг его Гриффин, ни на парковке, когда Эйден собирался возвращаться домой с работы.
Он молчал, словно воды в рот набрал. Гриффин из кожи вон лез, вновь приводя свои доводы, но все было напрасно. В конце концов Гриффин выдохся и выкинул белый флаг.
Конечно, он прекрасно знал, что Эйдена можно припугнуть. Вызвать его в суд повесткой – и все расскажет как миленький. Но только уже на суде. А Гриффин очень рассчитывал заставить его разговориться раньше.
Обескураженный, он вылетел обратно. Усевшись в свой «порше», он добрался до причала, там пересел в грузовичок и отправился прямиком к Поппи.
* * *
Первой Гриффина почуяла Виктория. Поппи заметила, как кошка, привстав, повернулась к двери и издала негромкое «мяу». Через пару секунд послышались мягкие шаги, и Гриффин присел на краешек постели.
Поппи молча смотрела на него, не зажигая света. Она ждала – но чего? Любви? Секса? Сведений об Эйдене?
Гриффин тоже молчал. Прошло не меньше минуты, прежде чем она услышала его шепот.
– У тебя дверь была незаперта.
– Она всегда незаперта. Сколько времени?
– Два часа.
Поппи гадала про себя, что в первую очередь заставило его приехать в такой час.
– Как все прошло? – поинтересовалась она.
– Полный провал. Еле на ногах стою, так что если ты рассчитывала заняться со мной любовью, малышка, то тебе не повезло. Если не возражаешь, я просто рухну рядом с тобой.
Конечно, ей хотелось заняться любовью. Она мечтала об этом весь день, умирая от желания услышать от него, что он тоже хочет ее.
Но Гриффин, судя по голосу, и в самом деле вымотался как собака. И то, что он приехал к ней, глубоко тронуло Поппи.
Подвинувшись, она освободила ему место.
* * *
Но спал Гриффин не больше четырех часов. Мысли, словно рой встревоженных пчел, крутились у него в голове, не давая провалиться в сон.
Наконец, он не выдержал. Оставив Поппи нежиться в постели, Гриффин включил свой ноутбук и запустил программу поиска возможных псевдонимов Синди. В последний раз он делал это неделю назад, и за это время вполне могли появиться какие-то новые публикации.
Сердце Гриффина так и подпрыгнуло, когда компьютер обнаружил одно имя из его списка. Дрожащей рукой схватив «мышку», он отыскал стихотворение под которым оно стояло. В нем говорилось о снах, за которыми обычно следует раскаяние. Коротенькое, не больше дюжины строк, оно переворачивало душу. Гриффин почти не сомневался в том, что его написала Синди – отпечаток индивидуальности указывал на ее авторство так же уверенно, как отпечатки пальцев.
Сведений о месте жительства автора обнаружить не удалось. Не исключено, что ему скажут это в редакции. К несчастью, была суббота. Значит, придется подождать до понедельника.
Гриффин выдрал из принтера листок бумаги с текстом стихотворения и сунул его в карман. Беспокойство его все росло. Он чувствовал, что должен что-то делать – что-то такое, что займет не только его ум, но и руки.
* * *
Когда Гриффин припарковался у дома Мики, оттуда как раз вышли обе его дочки в сопровождении Камиллы. Видимо, она собиралась увезти их куда-то на весь день.
Билли Фэрруэй тоже оказался здесь – усевшись на подножку Микиного грузовичка, он всем своим видом показывал, что только и ждет возможности взяться за работу. Гриффин уже собрался спросить, что он тут делает, как на дорожке показался еще один грузовик. Пит Даффи спрыгнул из его кабины на землю как раз в тот момент, когда на пороге дома появилась грузная фигура Мики.
Мужчины застыли на месте, сверля друг друга взглядами.
– По моему, я предупреждал, чтобы ты не приезжал, – недовольно бросил Мика.
– Так то было в прошлые выходные, – пожал плечами Пит. – Целая неделя уже прошла. Сдается мне, сок со дня на день появится. Может, уже в понедельник. Или во вторник.
– Во вторник.
– Во вторник, – эхом повторил Билли.
– Я взял отгул на три дня, – сообщил Пит. – Чтобы тебе пособить.
– А федералы в курсе, что ты здесь?
– Нет, – рявкнул Пит. – Проклятие, сколько раз говорить – я на них не работаю. А в то утро я поехал к тебе, потому что Вилли Джейк так велел. Он же мой босс.
– А он в курсе, куда ты поехал? – спросил Мика, не сводя с него глаз.
– Наверняка. Только его это нисколько не волнует. По-моему, во всем городе это волнует только тебя. И вот что я тебе скажу: ты, конечно, можешь валять дурака и дальше – называть меня предателем, и все такое. А можешь просто сказать, что нужно делать. С Билли и Гриффином нас тут уже четверо. Стало быть, управимся гораздо быстрее.
– А ведь парнишка-то прав, – протянул Билли.
Мика метнул в сторону старика недовольный взгляд. Примерно такой же достался и Гриффину.
– Тоже явились сюда меня поучать? – прорычал он.
Подумав немного, Гриффин покачал головой.
– Нет. Просто пришел поработать.
* * *
Они трудились не разгибая спины и в субботу, и в воскресенье, по двенадцать часов в день, даже после захода солнца, а когда становилось совсем темно, то при свете фар грузовика. Гриффин в жизни своей так не уставал, но удовлетворение, которое он получал от работы, заглушало усталость. К полудню понедельника весь южный склон холма был опоясан трубами. Все было готово. Учитывая, что именно этот, обращенный к солнцу склон давал две трети всего сока, можно было сказать, что они одержали победу.
В любом другом случае Гриффин посвятил бы вечер отдыху. Но тут командовал Мика – вернее, даже не он, а матушка-природа, которая явно не собиралась давать им поблажки. А кроме южного склона оставалось еще добрая дюжина акров.
Однако ему позарез нужно было выкроить хоть часок для своих дел. Даже два. Так он и сказал Мике. Потом он вернется, поклялся Гриффин.
По дороге домой его телефон звонил не умолкая. Прентисс Хэйден, его редактор, брат Алекс, несколько близких друзей – все оставили ему сообщения. Добравшись до сообщения из журнала, где было опубликовано стихотворение, которое, как он считал, написала Синди, Гриффин почувствовал, как у него глухо заколотилось сердце. Это был единственный звонок, на который он ответил. Главный редактор, казалось, была рада помочь, тем более, что имя Гриффина было ей знакомо, но, увы, она не знала настоящего имени автора. Тот оставил номер почтового ящика и номер телефона, по которому с ним можно связаться. И то, и другое редакторше страшно не хотелось ему давать, однако Гриффин, когда хотел, бывал на редкость убедителен. Не прошло и минуты, как он получил номер телефона.
Позвонив в офис Эйдена Грина, он оставил ему сообщение на автоответчике. Матушка-природа не намерена была ждать, но не только она – как сказала Кэсси, окружной прокурор Калифорнии тоже не отличался долготерпением.
– Эйден, это Гриффин Хьюз. Надеюсь, у вас было достаточно времени, чтобы обдумать наш недавний разговор. Власти Калифорнии дали нам всего один месяц, и половина срока уже истекла. А потом они пришлют ордер на экстрадицию. Если у вас появилось желание помочь, то мой номер телефона у вас есть. Звоните в любое время.
Через минуту он парковался возле дома Поппи.
* * *
Поппи, устроившись на своем рабочем месте, смотрела в окно, любуясь озером, и думала о том, что у нее в запасе всего час, чтобы наслаждаться тишиной. Скоро нужно будет ехать в школу за девочками. Они оставались у нее с вечера субботы, когда Поппи с Камиллой решили, что так будет проще, чем возить их туда – обратно. К тому же у Мики и так дел по горло. А как только появится сок и в сахароварне закипит работа, можно будет с легким сердцем отвезти их домой. Тогда они обе смогут помогать отцу по мере сил. А Мика будет только рад этому.
Она будет скучать по ним. Поппи нравились шум и гам, которым они наполняли ее дом, нравилось хлопотать вокруг них, да и справлялась она неплохо. Да нет, черт возьми, она справлялась просто отлично!
В это время перед ее домом притормозил грузовик, через минуту входная дверь открылась и в комнату ворвался Гриффин. Глаза у него сверкали, щеки разрумянились от свежего воздуха.
– Мы уже почти закончили, – сообщил он. – Еще один день, и все.
– Здорово, – улыбнулась Поппи.
– А у тебя что новенького?
– Почти ничего.
– Когда тебе ехать за девочками?
– Через час.
Гриффин выразительно вскинул брови.
– Что? – не поняла она.
– Да я вот тут подумал… – взгляд его остановился на двери спальни, – может быть…
– Может быть – что?
Гриффин тяжело вздохнул:
– Может быть, мы займемся любовью?
Сердце у нее обвалилось в пятки.
– Если ты помнишь, мы занимались этим чуть ли не четыре часа подряд. Но это было в пятницу. А потом ты не показывался сюда целых четыре дня. Как-то не слишком вяжется с тем, что было между нами.
– А что было между нами?
– Ну… классный секс.
– Классный секс? И все? Я бы лично назвал бы это любовью. Кстати, я уже признался, что люблю тебя. Но ты не услышала или не захотела это услышать. Может, объяснишь, почему?
– Я еще не готова. Слишком быстро все произошло. Мы едва знакомы, а ты уже говоришь, что любишь меня.
– Нам что – восемнадцать лет? – очень мягко спросил он.
– Ты же сам понимаешь, что я имела в виду.
– Нет, – с обиженным видом отозвался он. – Мне только-только стукнуло тридцать один. Много лет подряд я искал свою женщину. Мне казалось, я знаю, чего я хочу. Думаю, что и ты это знаешь, но почему-то боишься взять то, что тебе предлагает судьба.
– И почему же я боюсь? – осторожно поинтересовалась Поппи. Самой ей страшно не хотелось говорить этого вслух. К тому же было интересно, понимает ли это Гриффин.
– Потому что ты инвалид. Потому что ты вбила себе в голову, что для меня это имеет значение, и теперь боишься, что это заставит меня отказаться от тебя.
– А ты бы не боялся?
– Нет. И мы говорим не обо мне, а о тебе. Ты боишься, что я устану быть с женщиной, не способной делать многое из того, что могу я, верно? Но это все чушь и бред. Могу перечислить.
– Давай.
– Мы с тобой танцевали?
– Да.
– В душе вместе были?
– Да.
– А на днях отправимся кататься на снегокате.
С этим было трудно спорить, однако Поппи не собиралась так быстро сдаваться.
– Есть еще куча вещей, о которых ты пока просто не думаешь.
– Да ну? – притворно удивился Гриффин. Стащив с себя куртку, он швырнул ее на диван и уселся верхом на стул. – Может, расскажешь?
– Я уже рассказывала.
– Тогда расскажи еще раз.
Ей не хотелось этого делать. О некоторых вещах слишком больно говорить вслух. Но Гриффин, похоже, не намерен был отступать, и Поппи решила вывернуться.
– Я пролежала в клинике целых восемь недель. Поначалу была в коме, а потом очнулась и узнала, что произошло.
Гриффин сдвинул брови. «Узнала, что никогда не сможешь ходить?» – прочла она его мысли.
– О том, что Перри нет в живых, – поправила она. – К тому времени его уже похоронили, и все наперебой твердили, как мне, мол, повезло, что я вообще осталась в живых. Только вот я сама не сразу это поняла. Две последние недели я провела в реабилитационном центре. Знаешь, наверное, мне и в самом деле повезло. Деньги у нас были. Мои родители сначала приспособили для меня одно крыло своего дома, потом построили мне отдельный дом. Хорошо, когда не приходится считать гроши и думать о таких вещах.
– Расскажи мне об аварии.
– Мне кажется, я уже рассказывала.
Она не понимала, чего в нем больше – терпения или упрямства.
– Ты что-нибудь еще об этом помнишь?
– Немного.
– Намеренно не хочешь вспоминать?
– А что – это так непонятно? – защищаясь, спросила Поппи. – Все было так ужасно…
– У вас была вечеринка. Вы все выпили. А потом случилась эта авария.
Он ждал, но Поппи молчала. Глаза ее встретились с глазами Гриффина.
– Когда я приехал сюда после ареста Хизер, то сказал, что ты доверяешь мне – но до определенного предела. Ты спорила, однако я считал, что я прав, и считаю до сих пор. Только предел этот еще ближе, чем я рассчитывал. Мне кажется, у тебя проблемы с доверием. – Встав со стула, Гриффин потянулся за курткой. – Вы с Хизер – два сапога пара. Вам и в голову не приходит, что кто-то может знать о вас все и продолжать любить вас по-прежнему.
– Не я первая, не я последняя, – буркнула она.
– Я не о других говорю, – возразил он. – И даже не о Хизер. Я говорю о тебе, Поппи.
– И что ты хочешь, чтобы я сказала? – вспылила она.
Пожав плечами, Гриффин натянул на уши свою повязку.
– Мне пора, – сказал он. Через минуту за ним захлопнулась дверь.
Глава 16
Поставь Мика на то, что кленовый сок появится именно во вторник, наверняка сорвал бы неплохой куш. Уже с самого утра солнце палило вовсю, и через пару часов столбик термометра, перевалив за нулевую отметку, решительно полез вверх. Комья снега, прилипшие к веткам, с мокрым хлюпаньем срывались вниз, от влажной земли возле самых корней исходил одуряющий запах, а глубоко под корой кленов начал струиться сок.
Спроси его, и Мика без особого труда угадал бы не только день, но даже час, когда это произойдет, и для этого ему не обязательно было приближаться к деревьям, где из кранов вначале робко, по каплям, а потом все решительнее, словно первый весенний ливень, потек сок. Все это время Мика занимался кленами на северном склоне, и хотя сок в них должен был появиться не раньше, чем через неделю, Мика уже чувствовал его появление – чувствовал, как биение собственного пульса, как кровь, струящуюся в его венах. Мика вырос под стук капель, барабанящих о донышко ковша, для него это было воспоминанием о детстве, и хотя ковшами уже давно никто не пользовался, звук этот до сих пор эхом отдавался в его ушах. Пришла весна. Первая капля кленового сока означала возрождение.
Жаль, что Хизер этого не видит. Она так любила все это. И обе его дочки тоже. Но они скоро появятся – Поппи привезет их из школы, и обе они тут же примчатся помогать. Обычно в такое жаркое время школа отодвигалась на второй план. Сам Мика был еще меньше, чем теперь Стар, когда отец определил его себе в помощники. Сколько он себя помнил, сироп в его семье варили все – это давно уже стало семейным бизнесом.
А теперь? От семьи остались он да Билли. Гриффин чужой. Да и Пит тоже, хотя их многолетняя дружба выдержала все испытания. Пит работал не покладая рук, не обращая внимания на ворчание Мики. Иногда тот брюзгливо кидал ему «спасибо». Когда возмущение и чувство обиды, копившиеся в нем, ненадолго затухали.
Прикинув про себя, Мика решил, что у него в запасе четыре, от силы пять часов. За это время сока соберется достаточно, чтобы запустить выпарной аппарат. Теперь, когда Пит вернулся к своим служебным обязанностям в полицейском участке, Гриффин работал в паре с Билли, а Мике пришлось снова управляться в одиночку.
Конечно, он был бы счастлив, если бы вместо них ему сейчас помогали сыновья. Мика много раз говорил об этом Хизер. Правда, выдав обеих или даже одну из своих дочек за кого-то из местных парней, можно было бы попытаться поправить дело, однако зять и сын – это не одно и то же. Разве можно ожидать, что чужой человек будет испытывать такое же жгучее, пьянящее волнение, что кипело в крови Мики.
Увы, сына у него не было. И, наверное, уже не будет. Зато у него оставались его деревья. И они останутся с ним, даже если обе его дочки выйдут замуж и упорхнут из родительского гнезда. О Хизер, наверное, лучше забыть – ей придется долгие годы отбывать наказание, да и старый Билли тоже ведь не вечен. А клены… Они были его творением, делом его рук в самом что ни на есть полном смысле этого слова. Он сажал их, растил, окружал любовью и заботой, следил, чтобы те, кто выше, не лишали их солнечных лучей. Он ночей не спал, возился с ними, как с собственными детьми, пока они становились достаточно взрослыми, чтобы давать сладкий сок. А затем обрезал лишние ветки и боковые побеги, когда они чересчур уж разрастались, ставил подпорки, если это было нужно. Он помогал им избавиться от избытка сахара, чтобы на следующий год они могли дать больше сока.
Для него эти клены были как дети. И сейчас Мика гордился ими, как мог бы гордиться сыновьями.
* * *
Вскоре после полудня в доме Поппи раздался телефонный звонок, после которого она сама схватилась за трубку и принялась обзванивать всех, кого это касалось. Раньше все это выглядело примерно так. «Сок пошел», – коротко сообщала она, даже не поздоровавшись, и местные с полуслова понимали, что это значит. Они бросали начатые с утра дела и рысцой мчались в сахароварню, сгибаясь под тяжестью сумок и рюкзаков, битком набитых съестными припасами и напитками. Все это требовалось, чтобы поддерживать силы сахаровара и его помощников, а также неизбежных визитеров, которых неизвестно сколько будет.
Да, раньше сообщение о начале сезона всегда производило эффект разорвавшейся бомбы. Однако на этот раз новость была принята с заметной прохладцей. Поппи даже слегка опешила.
– Да? – вяло пробормотал в ответ первый ее собеседник. – Ну что ж, самое время, по-моему.
Следующий тоже воспринял слова Поппи без особого энтузиазма. Но в его голосе чувствовалась озабоченность.
– У Мики все готово? – донеслось из трубки. – Я слышал, он еще возится с трубами.
Третий тоже почему-то первым делом спросил, как дела у Мики.
– Надеюсь, год для него будет удачный, – с надеждой добавил он в конце. – Ему, бедняге, и без того несладко приходится.
Единственной из жителей города, кто выслушал эту новость с каким-то подобием обычного воодушевления, оказалась матушка Поппи. Но Мэйда как-никак всю свою жизнь занималась тем, что варила сидр, и прекрасно знала, что значит для любого сахаровара эта новость.
– Я сейчас на кухне, – объявила она. – Мне нужно еще кое-что доделать, а после обеда я обязательно загляну к Мике.
– Может, я заеду за тобой? – предложила Поппи.
Судя по голосу, Мэйда страшно удивилась. Впрочем, у нее для этого были все основания. Поппи не часто предлагала матери встретиться, так как забота Мэйды порой казалась ей отвратительной навязчивостью.
И теперь она только диву давалась самой себе, гадая, с чего это ее вдруг потянуло к матери. Может, причина в том, что Мэйда вернулась раньше, чем рассчитывала Поппи? Или ей было неприятно думать о том, как мать сидит в огромном пустом доме одна-одинешенька? Как бы там ни было, неприкрытая радость в голосе Мэйды доставила Поппи не знакомое до сей поры удовольствие.
– Ой, Поппи, какая прекрасная мысль! Но разве тебе не нужно забрать из школы девочек?
– Захвачу их по дороге. Ты успеешь закончить свои дела?
– Наверняка, – пообещала Мэйда и сдержала слово. Не успела еще Поппи припарковать машину возле изящного порт-кошера[5]5
Порт-кошер – старинные крытые въездные ворота для кареты или коляски.
[Закрыть] напротив красивого каменного особняка, в котором жила мать, как на крыльцо выпорхнула Мэйда. Грохнув на землю возле машины огромную корзину, битком набитую какими-то свертками, она снова скрылась в доме. За первой последовала вторая корзина, потом еще одна. Запихнув все три в багажник, запыхавшаяся Мэйда забралась на заднее сиденье и с довольной улыбкой повернулась к Поппи.
– Ф-фу… Думаю, этого хватит, чтобы всех накормить.
– Держу пари, ты очистила весь свой холодильник, – улыбнулась Поппи, когда машина вновь выехала на дорогу.
– Не совсем. Хорошо, что я знаю, как и чем накормить целую ораву едоков.
– Ты имеешь в виду – всех нас?
– Нет, я научилась этому задолго до вас. Еще до того, как осела в Лейк-Генри. Это было в Мэйне. Моя мать работала, а у нее, если помнишь, была куча братьев, и всех нужно было накормить.
– Три брата, – уточнила Поппи, вспомнив семейное фото, которое показывала ей Лили. Сестра отыскала его, разбирая бабушкины вещи после смерти Селии. Странно, но до этого никто из них ничего не знал о семьи их матери, об их жизни в Мэйне. Сама Мэйда не любила об этом рассказывать.
– Четыре, – обиженным тоном поправила мать. Она пристально вглядывалась в дорогу, пока Поппи, стиснув зубы, аккуратно вела машину по скользкой дороге. – У Селии было четыре брата, и она вырастила и поставила на ноги всех четверых. Они были моложе ее, самый младший из них, Филипп, – на целых двадцать лет. Мы с ним были почти ровесниками. Может, поэтому он стал моим самым близким другом.
Поппи, по-прежнему не отрывая глаз от дороги, почувствовала, как в груди нарастает непонятное беспокойство. Мэйда, вообще-то не имевшая обыкновения рассказывать дочерям о своем детстве, никогда не говорила о своей семье таким беззаботным тоном.
– Мы были неразлучны, – все тем же легкомысленным, никак не вязавшимся с выражением ее лица голосом продолжала она. – Мы могли говорить часами. – Она покосилась на Поппи. – Наверное, у тебя так же было с Перри, да?
– Нет, – осторожно ответила Поппи, не совсем понимая, к чему она ведет.
– А с Гриффином?
– Об этом еще слишком рано говорить.
– Правда, Филипп был моим родственником, – продолжала мать. – Все мои воспоминания детства связаны с ним. У отца был тяжелый характер, мы частенько нуждались, денег почти никогда не было. С Филиппом мы росли вместе. В детстве, как могли, поддерживали друг друга, а когда выросли, стали любовниками.
Руки Поппи намертво вцепились в руль. Она была не просто потрясена – она была в шоке! Немного придя в себя, Поппи осторожно покосилась на Мэйду и тут же отвела глаза, снова уставившись на дорогу. Они уже подъезжали к городу.
– Любовниками?!
– Да, – кивнула Мэйда, и Поппи отметила, что от ее нарочитой беззаботности не осталось и следа. Как будто мать подошла наконец к тому, ради чего и был затеян весь этот разговор. – Когда вся эта история всплыла наружу, его, конечно, отослали. Это было началом конца. Бедняга так и не нашел себя. Помыкался какое-то время, а потом, видимо, считая себя неудачником, покончил с собой…
Поппи со свистом втянула в себя воздух.
– Господи, какой ужас! Мне так жаль, мама…
– Тебе жаль, что мы были любовниками? – спросила Мэйда. В голосе ее чувствовалась мучительная тревога.
– Жаль, что все так кончилось.
– А как насчет наших отношений?
Поппи снова метнула в сторону матери быстрый взгляд. Лицо у той было испуганное, что невольно заставило ее подумать, как же сильно изменились времена. Нет, не то чтобы Поппи всерьез считала инцест обычным делом – просто теперь о таких вещах говорилось более открыто. А шок, который она испытала, был вызван другим. Мэйда никогда не была склонна к откровенности, поэтому Поппи была потрясена самим фактом признания, а то, о чем шла речь, как-то отошло на задний план. Поппи в глаза не видела этого своего внучатого дядю, не говоря уже обо всех остальных братьях. Да и та Мэйда, что когда-то жила в Мэйне, была для нее незнакомкой. А Мэйда, которую она знала с рождения, скорее откусила бы себе язык, чем призналась бы в том, что занималась любовью с кем-то кроме законного супруга. А уж с собственным дядей… Нет, такое и представить себе невозможно!
– Ну… – нерешительно протянула она, сама не понимая, какие чувства испытывает, узнав об этом романе. Как ни странно, самым сильным из них было облегчение. – По-моему, это даже… забавно.
– Забавно?!
– Конечно, в какой-то степени это безнравственно. Зато честно. И как-то очень по-человечески. Да и потом – кому какое дело? В конце концов, все это случилось сто лет назад, а с тех пор, насколько я помню, ты вела самый что ни на есть добропорядочный образ жизни.
– Твой отец так ничего и не узнал, – с вызовом бросила Мэйда, которой в словах дочери почему-то почудился упрек. – А я всю свою жизнь чувствовала себя виноватой перед ним. Можешь представить, каково это, когда тебя гложет совесть? И еще страх.
Но у Поппи и в мыслях не было упрекать мать. Что толку? Да и какое у нее право это делать, если у нее самой рыльце в пушку?
– Боялась, что отец узнает?
– Да. И это, знаешь ли, было невесело. Я работала как каторжная, чтобы у нас с ним все было хорошо. Ох, как же я работала!
– Думаю, тебе это удалось, – пробормотала Поппи.
– Да, это было совсем невесело, – словно не слыша ее, задумчиво повторила Мэйда. Съежившись на сиденье, она отвернулась к окну, дав понять, что считает разговор оконченным.
Но Поппи не намерена была останавливаться на этом – какое-то шестое чувство подсказывало ей, что в рассказе матери, в ее неожиданной откровенности есть нечто, касающееся лично ее, Поппи.
– И что же заставило тебя вспомнить об этом? – нарочито равнодушным тоном спросила она, когда они миновали офис Кэсси.
– Увидела кое-кого во Флориде.
– Мужчину? – не удержалась Поппи. Это было первое, что пришло ей в голову. В конце концов, Джордж Блейк, ее отец, умер уже почти три года назад. И если Мэйда познакомилась с кем-то и у нее начался новый роман, это могло заставить ее взглянуть на прошлое под совсем другим углом.
– Я была у психотерапевта.
Поппи едва не свалилась на пол.
– Господи, помилуй!
– Да. Я вдруг стала чувствовать себя старой. Но когда отправилась во Флориду, увидела, что я моложе большинства из тех, кто был там. В конце концов, мне ведь всего пятьдесят семь. По нынешним временам это, можно сказать, вторая молодость. Вот я и спросила себя, с чего это вдруг я почувствовала себя старой. И когда не смогла найти ответ, мне пришло на память одно имя…
– Этого твоего психотерапевта?
– Да, и она помогла мне увидеть и почувствовать то, о чем я мечтала.
– И что же это? – Поппи не могла скрыть глодавшее ее любопытство.
Мэйда повернулась к ней:
– Счастье. Радость. Лили сказала тебе, что она беременна?
Поппи кивнула – при мысли, что у сестры будет ребенок, ее сердце подпрыгнуло.
– Ну вот, и теперь я жду не дождусь, когда увижу своего внука. – Голос у Мэйды дрогнул. – Я буду делать для этого малыша то, что никогда не делала для Лили. Боюсь, я всегда была для нее дурной матерью.
