Текст книги "Не слышу зла (ЛП)"

Автор книги: Айви Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 25

Истон

Я откидываю голову на подголовник автомобильного кресла, сжимая телефон в руках.

Черт возьми, Скар. Зачем ты это сделала?

Я в пятый раз за сегодня смотрю это видео, завороженный тем, как ее губы приоткрываются, пока она так соблазнительно играет со своим телом. Во рту пересыхает, когда я вижу, как ее щеки розовеют, а грудь вздымается в такт дыханию, будто она вот-вот сорвется в пропасть наслаждения. Мне хочется слизать капельку пота, стекающую по ее виску, пока ее пальцы скользят по клитору. И каждый раз, когда она распадается на части с моим именем на устах, я теряю контроль.

На нее больно смотреть.

Такая чертовски красивая. Такая чертовски хрупкая. Достаточно одного моего движения – и она разобьется вдребезги, как тонкое стекло.

Скарлетт пробуждает во мне дьявола, жаждущего осквернить ее тело и душу. Но в то же время она будит и защитника, готового оградить ее от всех зол этого мира. Она вызывает столько противоречивых чувств, что я уже не в силах в них разобраться. Она проникла мне под кожу, и сколько бы я ни пытался избавиться от этого навязчивого зуда – не могу. Хуже того, я не хочу. Она сплела свои соблазнительные сети, и я, как влюбленный дурак, позволил ей поймать меня, счастливый от того, что мое сердце в ее руках.

Я закрываю глаза, и передо мной снова возникает церковь ее дяди и то, как я осквернил ее в столь священном месте. Я до сих пор чувствую ее поцелуй на своих губах и ее клятву, выжженную в моей памяти. Она сказала, что любит меня, и мне потребовались все силы, чтобы не ответить ей тем же.

Как только я это сделаю, все будет кончено.

Возможно, все уже кончено.

Я бью кулаками по рулю, меня захлестывает волна ярости и отчаяния.

БЛЯДЬ!

Что мне теперь делать?

Зачем она прислала мне это чертово видео? Без него я мог бы продолжать жить в самообмане. Я бы не смог выполнить требование Общества, и это было бы не по моей вине.

Но вот оно – компрометирующее видео, которое они так жаждут заполучить своими жадными ручонками.

Почему они выбрали именно Скарлетт? Почему она? Она всего лишь невинная жертва в этой игре. Их извращенные затеи должны разрушать наши жизни, а не ее. И тем не менее, пострадает именно она – куда сильнее, чем мы. Но, с другой стороны, моя мать тоже в опасности.

Я должен сделать выбор.

Иногда приходится стать злодеем в одной жизни, чтобы стать героем в другой. Вот только хотел бы я знать, какую роль мне суждено сыграть в судьбах двух женщин, которые для меня дороже собственной жизни.

В тумане сомнений и смятения я завожу двигатель и выезжаю. Когда я оказываюсь у поместья Гамильтонов, сам удивляюсь, что приехал именно сюда, чтобы привести в порядок мысли. Чертовски иронично, потому что именно здесь все и пошло прахом.

Линкольн открывает дверь, и его светлые брови сдвигаются в глубокой складке, когда он видит мое разбитое состояние.

– Прогуляемся?

Я пожимаю плечами, не в силах вымолвить ни слова, и иду за ним. Когда он заводит меня в дубовый лес Оукли, я сдавленно смеюсь от абсурдности происходящего. Я пытаюсь сбежать от своего ада, а мой лучший друг ведет меня в место, которое мне тоже хотелось бы стереть из памяти.

– В детстве я часами бродил по этим лесам, – начинает он, проводя ладонью по стволу дерева. – Тедди подавлял своим присутствием в доме. Порой мне приходилось сбегать, просто чтобы почувствовать себя человеком. – Он бросает мне слабую улыбку. – Но иногда и этого было мало. Заблудиться в лесу – недостаточно, чтобы успокоиться. Мне нужна была разрядка. Что-то, что спасло бы мой рассудок. Хочешь знать, что я делал?

– Что? – спрашиваю я с искренним интересом, ведь сам уже на грани.

– Я кричал. Кричал так сильно и громко, что голос садился. И хотя мой крик наверняка был слышен в особняке, никто никогда не приходил проверить, что со мной. Но мне было все равно. Орать во всю глотку было… очищением. – Он поднимает глаза на чистое голубое небо Эшвилла, касающееся верхушек дубов вокруг нас. Затем его печальный взгляд опускается на меня, и в нем читается болезненное понимание. – Здесь я мог просто быть, даже если это означало оставаться наедине со своим отчаянием. Думаю, сейчас ты чувствуешь то же самое, Ист. Одиночество. Непонимание, почему жизнь так несправедлива. Попытки найти хоть какой-то выход.

– Я не знаю, что делать, – признаюсь я, сжимая кулаки.

– Знаешь. Просто еще не нашел в себе смелости.

Я опускаю голову и продолжаю идти вперед.

– Истон? – окликает он, заставляя меня остановиться.

– Что?

Линк подходит ближе и сжимает мое плечо.

– Я сделаю тебе то же предложение, что и Финну. Я сдамся, и все это закончится. Больше никто не пострадает.

Я смотрю в его бездонные, как океан, глаза и вижу человека, которым мне хотелось бы быть – самоотверженного и благородного.

– Кольт убьет меня, если я позволю тебе это сделать, – пытаюсь отшутиться я.

Он тихо смеется, но смех не достигает его глаз.

– С кузеном я разберусь.

Я вцепляюсь в короткие пряди волос, тряся головой.

– Как ты можешь быть таким, Линк? Как ты умудряешься оставаться таким… самоотверженным?

– Легко, – пожимает он плечами, будто ответ очевиден. – Нет ничего, чего я не сделал бы ради тех, кого люблю.

– Твоя свобода – слишком высокая цена за наше счастье.

– Разве? Или это просто правильный поступок? Я не святой, Ист. Если бы я был таким, мы бы не плясали под дудку Общества. Я облажался. Я признаю это. Но ни ты, ни Финн, ни Кольт не должны расплачиваться за мои ошибки.

Я достаю сигареты из кармана, обдумывая предложение Линкольна. Закуриваю, вдыхая дурманящий яд, чувствуя, как напряжение в плечах понемногу отпускает.

– Я в полной жопе, как ни крути.

– Да, – безжалостно соглашается он, не собираясь меня жалеть. – Но выбор все же есть. Это просто один из вариантов.

– Вариант, на который я не могу пойти. Мы все причастны к тому, что случилось той ночью. Несправедливо, если отвечать будет лишь один из нас.

– А причинять боль женщинам, которых любишь – справедливо?

– Они были обречены на боль с той самой минуты, как я появился в их жизни, – бормочу я, затягиваясь глубже, чтобы перебить горький привкус этих слов более приемлемым ядом.

Его лоб морщится – мой ответ ему не нравится, но он не спорит. Мы продолжаем бродить по лесу, и пока я тону в своих мрачных мыслях, Линкольн молча шагает рядом. Когда ноябрьское солнце начинает клониться к закату, мы возвращаемся к его дому.

Выйдя из-под деревьев и пересекая подъездную аллею, мы замечаем Кольта, сидящего на ступеньках крыльца с поникшей головой. Услышав наши шаги, он поднимается во весь рост, и я с ужасом замечаю скорбный блеск в его темно-зеленых глазах.

– Мне чертовски жаль, Ист.

И с этими словами он протягивает мне зловещий черный конверт – знак, что выбора у меня уже не осталось.

Глава 26

Истон

– Мне пора сваливать, Финн.

– Ладно, подожди секунду. Я только возьму свои вещи, и пойду с тобой. Есть хочешь? Как насчет бургеров? Я знаю офигенный фудтрак, где готовят лучшие в городе. Потом можно заглянуть в Большой Джим за пивом. Ну, ты можешь пропустить стаканчик, а я просто хочу поцеловать свою девушку. – Финн подмигивает, засовывая телефон в задний карман джинсов и на ходу подхватывая куртку с кухонного стула.

С тех пор как секс-видео с моей матерью стало вирусным, Финн неотступно следует за мной по пятам. Будто боится выпустить меня из виду даже на минуту, чтобы я не сорвался в пропасть.

– Нет, брат. Я имею в виду, что уезжаю из Эшвилла.

– Какого хрена ты несешь? – взрывается он, явно ошарашенный.

– Для мамы это стало непосильным грузом, Финн. Ты же знаешь, ей всегда было непросто здесь, а теперь… – Мне даже не нужно заканчивать фразу – он прекрасно понимает, через какой ад прошла моя семья за последнюю неделю.

В этом городе теперь не найти человека, который бы не видел печально известное видео, где Наоми Прайс скачет на каком-то незнакомце. Конечно, мой отчим пытался убедить всех, что это он был тем самым мужчиной, разделившим интимный момент с женой. Но волновал ли кого-то вопиющий факт вторжения в их личную жизнь? Черта с два. Вместо этого моя мать стала мишенью для похабных шуточек и грязных сплетен, которыми город не может насытиться.

С того самого дня она не выходила из дома. Да и куда бы она пошла? Все ее благотворительные проекты застыли. Никто не хочет принимать помощь от женщины, которая, по их мнению, может запятнать их репутацию. Деньги отчима – пожалуйста, а время моей матери – нет. Даже дядя Скарлетт попросил ее временно не появляться на воскресных службах, пока страсти не утихнут. Оказывается, ее присутствие смущает прихожан.

Сволочи. Все до единого.

– И куда ты собираешься?

– Домой. В Нью-Йорк, – объясняю я с безразличным пожатием плеч.

– Но твой дом здесь, – отвечает Финн с такой болью в голосе, будто я только что переехал его щенка.

Я чертовски люблю этого придурка.

– Больше нет, Финн. Здесь слишком много грязи. Маме нужна передышка от всего этого. И мне тоже.

– А как же мы? А как же Общество?

– Думаю, мой отъезд из Эшвилла – именно то, чего они добивались. Так что они победили. Я выбываю.

– К черту! – кричит он, швыряя куртку на кухонный остров.

– Финн...

– Нет, чувак. К черту их и их игры. Ты не можешь позволить им так с тобой поступить.

– Уже слишком поздно. Все уже случилось. К тому же, это временно. Я вернусь, – лгу я.

Кто знает, что будет, когда мы вернемся в Нью-Йорк. Я уж точно не знаю. Все, что я знаю – моя мать не может жить затворницей в собственном доме, боясь насмешек, которые обрушатся на нее, стоит ей показаться в городе. Я никогда не забуду, как безутешна она была в первые дни. Даже мой трудоголик-отчим оставался с ней дома. Пока Финн и Скарлетт изо всех сил старались поддержать меня, Дик взял ситуацию в свои руки, постоянно напоминая матери, что она – центр его вселенной, и что он уничтожит тех, кто это устроил.

Как будто он способен на это.

Как только это долбаное видео попало в сеть, даже Дик со всеми своими миллиардами не смог стереть его из людской памяти. Конечно, его юристы начали проверку всех, кто поделился, ретвитнул или выложил запись, но урон уже был нанесен.

– Клянусь, когда мы вычислим этих ублюдков, я сверну им шеи, – рычит Финн с такой ненавистью, что я почти верю в его способность выполнить угрозу.

– Ты любовник, Финн, а не драчун, – шучу я, пытаясь разрядить обстановку. – Просто присмотри за Стоун. Убедись, что эти ублюдки снова не придут за ней.

– А как же Скарлетт? Что если они придут за ней?

Я стыдливо опускаю голову.

– Ты серьезно оставишь ее на съедение волкам? Одну?

– Она не будет одна. Мне нужно, чтобы ты и Стоун приглядели за ней. Сделаешь это для меня, Финн? Пока я не пойму, что делать дальше.

– Это не одно и то же, и ты это знаешь, – упрекает он, скрещивая руки на груди.

– Знаю. Но мне все равно нужно уехать. Мама пожертвовала всем ради меня. Каким же я буду сыном, если в единственный момент, когда действительно нужен ей, не окажусь рядом? Скарлетт поймет. Мне просто нужно, чтобы вы двое были моими глазами и ушами, пока меня не будет. Сможете сделать это для меня?

– Да, засранец. Ты же знаешь, я всегда прикрою твою спину.

– Спасибо.

– Значит, ты правда это делаешь? – снова спрашивает он, лениво пиная воздух.

– Правда.

– Черт. Я буду безумно по тебе скучать, – он бросается ко мне, заключая в медвежьи объятия.

– Ты сейчас меня раздавишь, горилла.

– Я не виноват, что ты тощий дрыщ. – Его смешок заставляет меня рассмеяться в ответ.

Только Финну под силу заставить меня улыбаться, когда моя жизнь рушится.

– Хочешь, я пойду с тобой, чтобы сказать ребятам? – предлагает он с застенчивой улыбкой.

Я киваю.

– По крайней мере, я должен сказать Линку.

– Ты же знаешь, он поддержит любое твое решение.

– Знаю, – отвечаю я, проводя рукой по лицу и вспоминая альтернативу, которую он предлагал до того, как все пошло под откос. – Ты никогда не думал, что нам стоило поступить иначе той ночью?

– Каждый чертов день, – признается Финн шепотом. – Но если бы этого не случилось, я бы никогда не встретил Стоун.

– Три человека погибли, Финн, а ты думаешь о своем члене? – я насмехаюсь над ним, потому что одному Богу известно, когда еще выпадет такой шанс.

– Пошел ты, – огрызается он, тыча мне в лицо средним пальцем. – Я в курсе, что они, блядь, погибли. И не напоминай мне про младшего. Это всегда выбивает меня из колеи. Но Стоун – моя жизнь, Ист. Я не смогу пожалеть об этом. Никогда.

Мне хочется закатить глаза от его романтизации столь мрачного события, но тут мысли сами обращаются к Скарлетт. Та ночь стала одним из самых ужасных испытаний в моей жизни, но даже она не сравнится с той сокрушающей болью, которую я почувствую, когда придется проститься с единственной девушкой, которую я когда-либо любил.

Это будет ужасно.



Я пробираюсь в ее дом, зная, что она скоро вернется со своего выступления в «Латунной Гильдии». Более разумный человек отправился бы туда, чтобы попрощаться, но я, влюбленный дурак, жажду еще хоть раз побыть с ней наедине без лишних глаз.

Когда она, наконец, возвращается, в гостиной выключен свет, и лишь слабый огонек в камине освещает комнату. Уже не удивляясь моим незаконным визитам, Скарлетт снимает туфли, подходит к дивану и садится рядом, пока я продолжаю смотреть на пламя.

– В детстве я обожал зажигать спички – смотреть, как вспыхивает и гаснет огонь. Я тебе об этом рассказывал?

– Нет, – тихо отвечает она, подтягивая ноги к себе и прижимаясь головой к моему плечу.

Я беру ее руку и начинаю осыпать легкими поцелуями от запястья до локтя.

– А теперь ненавижу. Они причиняют тебе боль, поэтому огонь потерял для меня всю магию. Я не могу радоваться тому, что ранит тебя. Ты же знаешь это, да, Скар?

– Что случилось, Ист? С твоей мамой все в порядке? – она чувствует мое беспокойство.

– Нет, – только и отвечаю я.

– Зачем ты на самом деле пришел, Истон?

Я тихо выдыхаю, притягиваю ее к себе и в последний раз вдыхаю аромат ее шампуня с запахом сакуры.

– Это я должен быть самым проницательным, помнишь?

– Я училась у лучших, – отвечает она, так же крепко обнимая меня за талию. – Просто скажи. Я выдержу.

– Дай мне минуту, детка. Просто позволь мне сделать это.

Я целую ее в макушку, и мы молча смотрим на огонь. Внутри я умираю, разваливаюсь на части прямо рядом с ней, и хотя она не может видеть, как разрывается мое сердце, все равно чувствует каждую рану.

– Ты оставляешь меня, да? – наконец произносит она, и каждое слово пропитано болью.

– Да.

– Когда?

– Завтра утром.

Ее слезы беззвучны, но мы оба дрожим.

Я беру ее лицо в ладони, поворачивая к себе.

– Спасибо, – выдыхаю я.

– За что?

– За то, что показала мне, что у меня еще есть душа.

За то, что полюбила меня.

Она вцепляется в мою рубашку, слезы катятся по ее прекрасным щекам.

– Почему мне кажется, что я больше никогда тебя не увижу?

– Я не могу обещать, что увидишь, – честно отвечаю я.

Она начинает мотать головой, отказываясь принимать неопределенное будущее.

– Я уеду. Я поеду с тобой, – говорит она с такой твердостью, что это заставляет меня любить ее еще сильнее.

Горький смех и сдавленный плач срываются с моих губ одновременно, прежде чем я притягиваю ее лицо к себе и целую. Но этот поцелуй сладкий и горький одновременно. В нем – клятва моей вечной любви, которую я так и не осмелился произнести вслух. И, вероятно, именно его я буду вспоминать чаще всего в те одинокие ночи, когда буду тосковать по ней.

– Нет, малышка. Не поедешь.

– Я буду ждать, – страстно обещает она, когда я отказываю ей. – Я буду ждать, Ист. Сколько бы ни потребовалось, я буду ждать, пока ты не вернешься ко мне.

Господи, она разрывает меня на части.

– Скар...

– Нет! Не говори. Не смей говорить этого!

– Может, так будет лучше. Без меня ты наконец найдешь того, кто достоин тебя. Того, кто будет заставлять тебя улыбаться, а не плакать. Того, кому ты станешь петь и для кого будешь жарить блинчики в три часа ночи. Того, кто наполнит твои дни счастьем, а не болью. Я не тот человек, Скар. Я никогда им не был.

– Ты им был, Ист. Был.

– Нет. Я хотел им стать, Скар. Черт! Больше всего на свете. Но я не смог. Я даже собственную мать не сумел защитить. Как я защищу тебя?

– Мне не нужна твоя защита, Ист. Мне просто нужен ты, – хрипит она, стирая с моего лица позорные слезы.

– Ты заслуживаешь лучшего.

– К черту то, что, по-твоему, я заслуживаю! Ты – то, чего я хочу.

– Моя маленькая мышка с коготками. У нас еще есть эта ночь. Это все, что я могу тебе дать, – шепчу я, прижимаясь виском к ее виску.

– Этого будет мало, – в отчаянии плачет она, запуская пальцы в мои волосы.

Я усаживаю ее к себе на колени, и мы держим друг друга, оплакивая будущее, которое у нас могло бы быть. Лишь когда в ее окно начинают проникать первые лучи рассвета, я понимаю, что мы провели всю ночь, плача в объятиях друг друга. Я еще раз окидываю ее взглядом, прежде чем уложить на диван и накрыть пледом.

Когда я встаю, чтобы уйти, понимаю, что меня трясет.

Так не должно было случиться. Общество хотело, чтобы я уничтожил Скарлетт, и хотя я изо всех сил пытался избежать этого – в итоге все равно ее погубил.

Я подхожу к двери и в последний раз окидываю взглядом ангела, беспокойно спящего на диване.

Я люблю тебя.

Я буду любить тебя до последнего вздоха, Скар.

Никогда не забывай меня.

Потому что я проживу сотни жизней, прежде чем смогу забыть тебя.

Но я не произношу ни слова из этого и шагаю во тьму, которой станет моя жизнь без Скарлетт.

Глава 27

Скарлетт

Часы превратились в дни, а дни в целую неделю с тех пор, как я в последний раз засыпала в объятиях Истона.

На сцене я исполняю меланхоличную версию War of Hearts от Ruelle, и моя боль очевидна для каждого в зале. Каждое мое чувство вырывается с каждым мелодичным словом, но даже катарсис, который обычно дарит мне музыка, сейчас кажется недостижимым.

Когда я возвращаюсь в свою гримерку, там меня ждет Оуэн. Едва я переступаю порог, он встает с места и за мгновение сокращает расстояние между нами. Не говоря ни слова, он обнимает меня, заставляя платину, сдерживающую мои слезы, рассыпаться на мелкие кусочки. Я рыдаю так, как не позволяла себе с того дня, когда Истон ушел. Оуэн гладит меня по волосам, его белая рубашка с воротником намокает от моих слез, пока он утешает меня.

– Я знаю, тебе больно, милая. Но поверь мне, ему тоже.

Я отрицательно качаю головой, хотя слышу правду в его словах.

– В конце концов, он забудет меня.

Оуэн приподнимает мой подбородок, смахивая слезы.

– Это невозможно, Скарлетт. Этот мальчик любит тебя. Любовь сочилась из него каждый раз, когда он смотрел на тебя, – Оуэн тяжело вздыхает и снова прижимает меня к себе, пока мои тихие рыдания не стихают. Убедившись, что я взяла себя в руки, он подводит меня к дивану и усаживает рядом.

– Может, тебе стоит взять пару выходных.

Я качаю головой и твердо отвечаю:

– Нет. Это все, что у меня осталось. Пожалуйста, не отнимай у меня и это.

– Я и не собирался что-то у тебя отнимать. Просто подумал, что тебе нужно время, чтобы залечить раны, которые еще так свежи.

– Не уверена, что они вообще заживут.

– Заживут, Скарлетт. Поверь мне. Мне столько раз разбивали сердце, но я все же выжил.

– Сколько раз ты влюблялся? – скептически спрашиваю я, не представляя такого.

Моя любовь к Истону похожа на молнию, пойманную в бутылку – редкую и волшебную. Как можно пережить такое больше одного раза?

– За всю жизнь я любил только двух женщин. Твою мать и свою жену.

Я сжимаю губы, беспокойно теребя руки на коленях.

– Ты любил их одинаково?

– Нет. Любовь к твоей матери превратилась в дружбу, которую я буду хранить до конца своих дней.

– А жену?

– Это… сложно. – Он смеется, но в его глазах нет веселья.

– Как это может быть сложно? Вы же женаты.

– Брак – это всего лишь подпись на бумаге. Иногда ты любишь человека сильнее, чем он тебя. Поначалу ты думаешь, что смиришься, ведь он хотя бы рядом. Но в конце концов это съедает тебя изнутри.

– Мне жаль, – искренне говорю я, понимая, как тяжело ему в этом признаваться.

– Не стоит. За эти годы я и сам наделал ошибок.

– Ты имеешь в виду…

– Да. Его.

– Прости. Я знаю, тебе не нравится говорить о нем.

– Все в порядке, дорогая. Мне следовало знать, что рассказать что-то твоей матери – все равно что рассказать тебе. Она никогда не хранила от тебя секретов. Даже моих, – ухмыляется он и слегка ударяет меня по подбородку, как делал, когда я была маленькой.

– Но от своих детей ты хранишь секреты.

– Я храню секреты ото всех. – На этот раз он смеется от души, затем стучит костяшкой пальца по кончику моего носа с понимающей ухмылкой. – А ты, между тем, раскрываешь мне чужие секреты, не так ли?

– Я давно этого не делала. С тех пор, как появился Истон.

– Да, этот мальчик на время занял все твое внимание, не так ли? Но что поделать – первая любовь всегда всепоглощающая. Она бросает тень на весь остальной мир, когда все, чего ты хочешь, – купаться в свете любимого человека. Я все прекрасно понимаю и не держу на него зла.

Мои плечи снова бессильно опускаются при одном упоминании о нем.

– Как думаешь, он вернется?

– Не знаю, Скарлетт. Ради вас обоих я надеюсь, что да. Если тебе так больно, то даже представить боюсь, в каком аду живет он каждый день. Я видел, как сильно ты была ему дорога. Такую любовь невозможно подделать, да и не закопать надолго. Но нельзя не восхищаться жертвами, на которые он идет ради благополучия матери. Сомневаюсь, что Кольт был бы настолько альтруистичен, если бы с Коллин или со мной случилось нечто подобное.

Я сжимаю губы и замолкаю. Я уже затронула тему его детей и знаю, что она для него болезненная. Нет смысла нам обоим покидать эту гримерку с тяжелым сердцем.

Достаточно того, что один из нас погряз в отчаянии.

Воскресное утро проходит так же, как и всегда. Я пою в церковном хоре, избегая смотреть туда, где мой дядя произносит проповедь. Это место заставляет меня вспоминать, как Истон владел моим телом и душой, погружаясь в меня с каждым движением.

Когда прихожане расходятся по своим скучным, обыденным делам, я спешу сделать то же самое.

– Скарлетт, – окликает меня дядя, когда я пытаюсь быстро уйти.

– Да, дядя Джек? – я невинно опускаю ресницы, надеясь, что он не заметит темных кругов под глазами и того, насколько они покраснели из-за того, что я почти всю ночь плакала.

– Можно тебя на пару слов?

– Конечно, – киваю я.

Он уводит меня в актовый зал – помещение, которое ничуть не облегчает мою тоску. Смогу ли я когда-нибудь войти в эту комнату, не вспомнив об Истоне? Пожалуй, только время покажет. Пока ничто не помогает прогнать мысли о нем. Хотела бы я знать, как он устроился в Нью-Йорке. Стало ли его маме лучше, или переезд только усугубил и без того непростую ситуацию.

– Ты в последнее время сама не своя, – прямо замечает дядя, возвращая меня в реальность своим испытующим взглядом.

– Разве? Я не замечала, – отвечаю я бесстрастно, переминаясь с ноги на ногу.

– Не ври мне, Скарлетт. И я прекрасно знаю, из-за чего. – Его внезапно строгий тон озадачивает. К чему он клонит?

– Не понимаю, о чем ты.

– Возможно, это прояснит ситуацию, – бросает он, протягивая коричневый конверт.

Я открываю его и застываю в шоке: внутри больше двадцати фотографий, где я пою на сцене "Латунной Гильдии". Как это возможно? Оуэн строго следит за тем, чтобы все посетители оставляли телефоны у входа. Он не хочет, чтобы кто-то снимал происходящее в клубе или, что важнее, фиксировал, кто его посещает и как проводит время.

– Прежде чем снова соврать, помни, в этом городе ничего не происходит без моего ведома. Многие приходят ко мне исповедоваться, ища прощения. Я давно подозревал, что ты поешь в этом борделе, а теперь у меня есть доказательства. Ты больше не появишься там. Я понятно выразился?

Сначала я немею от шока, что дядя все знал. Но когда он запрещает единственное, что приносит мне радость, гнев возвращает мне голос.

– Нет.

– Прошу прощения? – он давится от возмущения, широко раскрыв глаза.

– Я сказала "нет", дядя. Не знаю, как выразиться яснее.

– Скарлетт, я не потерплю твоей дерзости. Особенно здесь. – Он указывает вокруг, напоминая, что мы в Доме Божьем.

– Я не дерзю тебе, дядя Джек. Просто констатирую факт. Мне двадцать три, и я сама распоряжаюсь своей жизнью. Пение в клубе доставляет мне радость, наполняет ту часть души, которая жаждет сцены. Ты не можешь приказать мне перестать. У тебя нет власти над моими решениями.

Его строгое выражение лица смягчается, и на мгновение я вижу того дядю, который дежурил у моей больничной койки в Вегасе, когда меня лечили от ожогов. Мужчину, который плакал со мной на похоронах матери и утешал, когда я просыпалась с криками от ночных кошмаров. Я знаю, что в дяде Джеке бьется доброе сердце, но его черно-белое видение мира сталкивается с моим ярким, многоцветным.

– Скарлетт, ты моя семья. Я люблю тебя и хочу защитить. Я не стану молча смотреть, как ты повторяешь ошибки моей сестры. Неужели ты ждешь, что я промолчу, зная, что ты поешь там, где деньги тратятся на разврат, азартные игры и пьянство? Кто знает, какие опасности тебя там подстерегают? Прости, но я не могу закрыть на это глаза.

– Я ожидаю, что ты примешь мои решения. Только и всего. Они принадлежат мне. И не манипулируй памятью моей матери, это недостойно ни ее, ни тебя.

Он сжимает губы, отступая на шаг.

– Это этот мальчишка Прайс вбил тебе в голову эту чушь, да? Я знал, что стоило поставить его на место, как только заметил, что он крутится вокруг тебя. Слава Богу, он уехал и больше не навредит тебе.

После этих жестоких слов об Истоне чаша моего терпения переполняется.

– Ты знал? И ничего не сказал?

– Я думал, ему надоест гоняться за тобой. Я и не предполагал, что ты поддашься такому человеку.

– И что же он за "человек", по-твоему? – кричу я, вскидывая руки. – Человек, который защищает друзей? Жертвует собственным счастьем ради близких? Ответь, дядя, кем ты его считаешь? Потому что сейчас ты последний, кто может судить о его чести, особенно когда сам показал ее отсутствие.

– Скарлетт! – он возмущенно хмурится, как будто я дала ему пощечину.

Но это только начало.

– Нет, не начинай, дядя Джек! Не тогда, когда именно ты одна из причин, по которой Истон и его мать бежали из Эшвилла! Скажи, насколько богоугодно было запретить Наоми Прайс приходить в церковь, потому что ее присутствие "смущало" прихожан? Прихожан, которые, замечу, ни разу и пальцем не пошевелили, чтобы помочь общине. Где они были, когда нужно было развозить одежду и еду малоимущим? Или дарить подарки детям из приютов? Кто поддерживал церковь в трудные времена? Кто?!!

Стыд, заливший лицо дяди, должен остановить меня, но несправедливость всего этого приводит меня в бешенство.

– Эта женщина сделала для мира больше, чем все, кто твердит твои псалмы по воскресеньям! Но ты отвернулся от нее, когда она больше всего нуждалась в поддержке – когда стала жертвой чьей-то злой шутки. Не смей стоять здесь с видом праведника, осуждая ее сына! В Истоне и Наоми больше чести и любви, чем ты когда-либо сумеешь в себе воспитать.

Я смотрю ему в глаза до тех пор, пока он не выдерживает моего обжигающего взгляда. Не пытаясь утешить его, я поворачиваюсь и ухожу.

Ему должно быть стыдно.

Им всем должно быть стыдно.

Своей жестокостью они разрушили больше жизней, чем когда-либо осознают.