Текст книги "Не слышу зла (ЛП)"
Автор книги: Айви Фокс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава 3
Истон
Едва мы оказываемся в доме Линкольна, как меня охватывает нервная дрожь.
И гребаная ярость.
Я знал, что Общество еще не закончило с нами, но искренне надеялся, что они дадут нам передышку, прежде чем снова ворвутся в наши жизни со своим очередным больным заданием. Видимо, те, кто стоят за этой зловещей организацией, работают по жестокому графику. Куй железо, пока горячо, верно? Зачем откладывать удовольствие, если его так легко получить сейчас? Они держат нас за яйца и знают это. Я просто не понимаю, откуда они все узнают.
– Где оно? – рявкаю я, едва переступив порог просторного холла.
– У меня в комнате, – логично отвечает Линкольн.
Я хватаюсь за перила и поднимаюсь наверх, чувствуя за спиной присутствие Стоун и Линкольна. Финна и Кольта нигде не видно.
– Куда они подевались?
– Кольту нужно сделать звонок, а Финн пошел на кухню за водой для меня. Расслабься, Ист, – объясняет Стоун, и в ее умиротворяющем тоне явно читается желание успокоить меня.
Черт.
Видимо, я и правда теряю контроль, если даже Стоун Беннетт обращается ко мне с такой мягкостью. Это как раз тот трезвый сигнал, который мне нужен, чтобы немного притушить свою тревогу. Рано или поздно все мы окажемся под прицелом Общества. Стало бы мне легче, если бы следующими выбрали Кольта или Линкольна? Нет. По крайней мере, теперь, когда настала моя очередь играть в их больную игру, я могу контролировать, как именно это будет происходить. Если они думают, что смогут дергать меня за ниточки без сопротивления, то сильно ошибаются.
– Интересно, почему они доставили письмо сюда, а не к тебе домой, Ист? – размышляет Стоун, усаживаясь на край кровати Линкольна, когда мы заходим в его комнату.
Я знаю ответ на этот вопрос.
– Общество не стало бы так рисковать. Помимо вооруженной охраны, у Дика повсюду камеры. Любой, кто входит или выходит, попадает на запись. Этот человек забоится о своей безопасности.
Я умалчиваю о том, что мой дом – настоящая крепость, потому что Дик хочет, чтобы моя мать чувствовала себя в полной безопасности. Она не делает ни шага за пределы территории без двух телохранителей, следящих за каждым ее движением. Мы с Диком можем не сходиться во мнениях по многим вопросам, но когда речь заходит о безопасности мамы, мы единодушны. Хотя, конечно, ходят слухи, что мой отчим установил эту чрезмерную систему защиты просто на случай, если кто-то захочет похитить его жену ради выкупа. Для большинства людей это всего лишь разумная предосторожность, не имеющая ничего общего с искренней заботой о супруге.
– Хм. А почему в этом доме нет системы безопасности? Все-таки это бывшая резиденция губернатора, не говоря уж о твоей матери, – с любопытством добавляет Стоун, бросая взгляд на Линкольна.
Если она ждала ответа от Линкольна, то не получит его. Зато я знаю, почему его отец никогда не устанавливал систему безопасности. Наличие записей всех темных делишек, происходивших в этих стенах, вряд ли помогло бы губернатору на выборах. К тому же, у Ричфилдов своя система безопасности. Просто они не афишируют ее – и на то есть веские причины.
Линкольн открывает ящик тумбочки и протягивает мне зловещий черный конверт с красной печатью Общества. Сургуч сломан – значит, Линкольн уже в курсе, какие грязные планы они для меня приготовили. И внезапно мне расхотелось их выяснять.
– Ну же, открой его, – нетерпеливо приказывает Стоун.
– Кольт и Финн еще не пришли. Подождем их. И потом, разве твой парень не просил тебя не вмешиваться? – парирую я, надеясь, что это обвинение подарит мне еще несколько минут блаженного неведения.
– С красавчиком я разберусь.
Не сомневаюсь. Эта девчонка так охомутала Финна, что тот больше ничего вокруг не замечает. Я рад, что он нашел ту, которая понимает его так же, как мы. А может, даже лучше. Но если она окажется в опасности, Финн никогда себе этого не простит – а я не могу этого допустить.
– Тебе лучше пойти домой, Стоун. Это наша проблема.
– Ни за что. Если на кону свобода Финна, то я здесь до конца. И ни ты, Истон, ни ты, Линкольн, ни даже сам красавчик не заставите меня передумать, – предупреждающе говорит она, тыча пальцем в каждого из нас.
Линкольн усмехается над ее дерзостью, но, по-моему, ему не стоит ее поощрять.
– А теперь открой уже это чертово письмо.
– Истон прав. Мы дождемся Кольта и Финна.
Она вскидывает руки и спрыгивает с кровати, принимаясь расхаживать по комнате. Не знаю, это ее природное нетерпение или влияние Финна. Я уже собираюсь попросить ее успокоиться, как та резко останавливается. Затем она подходит к письменному столу Линкольна и берет в руки рамку с фотографией, заставляя Линкольна мгновенно подскочить к ней.
– Когда она была сделана?
– На Новый год. Нам с Кен здесь по шестнадцать, – объясняет он, и в его голосе слышится тоска.
Мне даже не нужно видеть фотографию – я помню ее наизусть. Нас всех запечатлели в тесной кучке на лужайке перед домом в ожидании фейерверка. Но для Линкольна важны только он и Кеннеди.
– А кто это обнимает Кеннеди? – продолжает допрос Стоун, играя с пирсингом в языке.
– Мой брат, – отвечает Линкольн, забирая фотографию и возвращая ее на стол.
Ее взгляд встречается с моим, и я едва заметно качаю головой.
"Не лезь в это, Стоун", – беззвучно шевелю я губами, умоляя ее оставить расспросы.
Некоторые двери лучше не открывать. А в этом доме большинство из них должны быть наглухо заперты – и Теодор Гамильтон одна из них.
– Я пойду узнаю, почему Финн и Кольт так долго, – бормочет Линкольн, явно больше не желая оставаться в одной комнате с неуемным любопытством Стоун.
Когда дверь за ним закрывается, Стоун буквально распирает от вопросов, которые она жаждет задать.
– Объясни мне эту фотографию, Истон. Брат Линкольна и Кеннеди были близки?
– Любопытство сгубило кошку, милая.
– Во-первых, назови меня милой еще раз и я врежу тебе по башке. Во-вторых, просто расскажи мне вкратце. У них были отношения или нет? – она скрещивает руки под грудью, и ее взгляд ясно говорит: "Зарежу, если не ответишь".
Надо отдать ей должное – девчонка с характером. Раз Линкольна нет рядом, не вижу ничего страшного в том, чтобы заполнить для нее пару пробелов.
– О, это было нечто большее, чем просто отношения. Пока Кен не связалась с этим засранцем сыном сенатора, все думали, что именно Тедди поведет ее к алтарю.
– Настолько серьезно? И это причина, почему они так и не сошлись? Линкольн и Кеннеди, я имею в виду.
Я пожимаю плечами.
– Кто знает, что творится в голове у Линка. Или у Кен, если уж на то пошло.
Мне никогда не было понятно, почему Линк вообще позволил брату вцепиться в Кеннеди. Все знали, что он без ума от нее. Но когда Тедди сделал первый шаг, Линк просто отошел в сторону. Точно так же, как и когда этот ублюдок Томми начал стучаться в ее дверь. Не будь он моим другом, я бы назвал его тряпкой за то, что позволил этим мудакам крутить с его девчонкой. Но я знаю Линка. У всех его поступков есть причина. Просто я не могу понять, какая причина может оправдать то, что его любимая женщина оказывается в чужих объятиях. Но что я знаю? Я не эксперт в делах сердечных – в основном потому, что у меня попросту нет сердца.
Стоун возвращается к столу, не отрывая глаз от фоторамки.
– Он кажется мне знакомым. – Она закусывает нижнюю губу и сводит брови в глубокой задумчивости.
– Кто? Тедди? Может, ты видела его по телевизору или где-то еще, когда... ну, ты знаешь.
Когда этот тупой ублюдок передознулся.
Когда Теодор Ричфилд-Гамильтон умер, нельзя было включить телевизор или зайти в соцсети, чтобы не наткнуться на новости о его безвременной кончине. Весь Эшвилл оплакивал его смерть.
Я? Не особо.
Тедди был законченным подонком, который обожал упиваться страданиями Линкольна. Я ненавидел этого ублюдка. Хотя Линк так и не сделал шаг к Кеннеди, мне никогда не было понятно, почему она встречалась с его мразотным братцем. Но теперь, когда она помолвлена с Томми-боем, на все мои вопросы, кажется, нашлись ответы. По крайней мере, в этом аспекте. У девушки явный типаж – напыщенные плейбои, которым плевать на всех, кроме себя.
Может, Кен думает, что сможет их исправить. Она, черт возьми, настоящий "реаниматор", это точно. Не знаю. Как я никогда не понимал равнодушия Линка, так мне никогда не удавалось понять и ее выбор в личной жизни. Особенно учитывая, что было очевидно – она все еще неравнодушна к Линкольну. Только слепой мог не заметить, что они в тайне испытывают друг к другу.
– Нет. Дело не в этом. – Стоун слегка поджимает губы. – Я чувствую, что ответ где-то здесь... прямо у меня перед носом. Я уверена, что видела его раньше. Просто не могу вспомнить, где. Кажется, он тогда был с Кеннеди. Не уверена. Но эта фотография вызывает у меня сильное чувство дежавю. Я просто не понимаю, почему.
– Все дело в этом чертовом доме, Стоун. Он полон секретов и призраков, которые играют с твоим сознанием.
– Нет. Я вспомню. Чувствую, что должна. Будто это важно, – продолжает она, ее плечи по какой-то необъяснимой причине напряжены.
– У тебя морщины появятся, если будешь вот так хмуриться на эту фотографию, милая. Просто оставь это.
Но Стоун не сдается. Она так погружена в свои мысли, что даже не пригрозила мне расправой за повторное "милая". Чертова девчонка упрямая, как осел.
– Если продолжишь искать неприятности, то рано или поздно ты их найдешь. Оставь Кен и брата Линкольна в покое, – предупреждаю я. – И эту хрень с Обществом тоже.
– Разве ты не знаешь? Я и есть неприятности, Истон. И Общество даже не догадывается, на что я способна.
В этом я не сомневаюсь.
– Просто не делай глупостей.
Она уже собирается что-то возразить, но, к счастью, возвращаются парни, прерывая наш разговор. Финн бросается к Стоун и целует ее так, будто только что вернулся с войны. Он отсутствовал от силы десять минут, но приникает к ее губам, словно их разлука длилась вечность. Клянусь, этим двоим всегда мало друг друга. Это отвратительно, хотя и немного мило. Единственный плюс – Финн, высасывающий из нее воздух, заставил Стоун наконец избавиться от этого въевшегося в ее лицо недовольного выражения. По крайней мере, до тех пор, пока Кольт все не портит.
Кольт оттаскивает от нее Финна, вызывая раздраженный рык нашего здоровяка, и заявляет:
– Попридержи это в себе, Уокер. Мы пришли сюда не просто так, так что давай уже займемся делом.
На меня смотрят четыре пары глаз, и конверт внезапно кажется в десять раз тяжелее. Никогда еще желание выкурить всю пачку сигарет не было таким сильным. Сохраняя каменное выражение лица, я достаю черный лист бумаги, чтобы наконец узнать, какой приговор мне вынесло Общество.
Скарлетт.
Именно ее они выбрали следующей жертвой.
Из всех, на кого Общество могло нацелиться, из всего проклятого населения Эшвилла, с кем они могли приказать мне связаться, Скарлетт была бы последней в моем списке желаний.
Это я навлек на нее беду?
Я знаю, что наша стычка в аудитории профессора Донована месяц назад не осталась незамеченной, но почему, черт возьми, это привлекло внимание Общества? То, что они выбрали Скарлетт, оставляет у меня больше вопросов, чем ответов.
Может, это совпадение? Или они знают о нас больше, чем я предполагал? Сейчас я ни в чем не уверен, и это сводит меня с ума. Я будто проваливаюсь в зыбучий песок, и меня затягивает глубже с каждой секундой, независимо от того, двигаюсь я или нет.
Почему Скарлетт?
Почему именно она?
Хотя, почему тогда они выбрали Стоун? Они просто выбирают наугад, или Стоун все-таки права? Она убеждена, что жертвы Общества не случайны. Может, они выбирают тех, кто в итоге нанесет нам самый сильный удар.
Линк с ней не согласен. Он говорит, что здесь нет никакой логики, ведь Финн не знал Стоун до того, как Общество столкнуло их. Они не могли предугадать, что те влюбятся в друг друга, и последующего хаоса. Я и сам соглашался с Линком, но теперь уже не так уверен. Возможно, наша южанка куда лучше чувствует безумные замыслы Общества, чем мы.
Мы, черт возьми, так и не смогли выяснить, кто эти ублюдки и чего они хотят. Я связался со всеми отбросами, каких знал, но ничего не выяснил. Я искренне надеялся на хоть какую-то зацепку, но, к моему разочарованию, остался в том же неведении, что и раньше.
А теперь они хотят, чтобы я взялся за девушку, от которой старался держаться подальше.
Скарлетт всегда была моей слабостью, от которой я пытался избавиться. Независимо от того, насколько большую дистанцию я устанавливал, всегда было что-то, что тянуло меня к ней – боль, печаль, вина.
Именно это я вижу в ее больших, прекрасных карих глазах. Будто отражение моей собственной боли. Но если я прячу свою за маской равнодушия, Скарлетт носит свою боль под рукавами – в буквальном смысле. Она до глупости открыта, даже если только для меня. Ее боль я разглядел в тот же день, когда мы встретились.
Почему, черт возьми, они выбрали именно ее?!
Если я и не ненавидел их раньше, то сейчас – более чем.
– Ист? – спокойный голос Линкольна вырывает меня из бурного раздумья. Я опускаю взгляд на дрожащие руки и понимаю, что смял письмо. – Все в порядке, брат?
Его пронзительные голубые глаза впиваются в мои, и я отворачиваюсь, прячась от его пристального взгляда. Я бросаю приказ Общества на пол, предпочитая другой яд – закуриваю, прислонившись к стене, в надежде, что друзья не заметят, как я раздавлен.
Стоун поднимает письмо, жадно пробегая глазами по проклятым строкам, а Финн подходит ко мне, останавливаясь в полушаге. Это его молчаливый способ сказать, что он рядом. Что бы не случилось.
– Я знаю эту девушку, – восклицает Стоун, пока Кольт читает через ее плечо те же слова, что теперь выжжены в моей памяти. – Она в моей группе по этике. Всегда тихая, держится особняком. Кажется, я ни разу не слышала, чтобы она говорила на занятиях. Так почему же она? Что такого могла сделать Скарлетт Дэвис, чтобы навлечь на себя гнев Общества? Она же никто.
Скарлетт определенно не никто. Во всяком случае, для меня.
– Кто? – переспрашивает Финн, не понимая, о ком речь.
– Скарлетт Дэвис, – вступает Колт, забирая у Стоун письмо. – Племянница пастора Дэвиса, или подопечная, или что-то в этом роде. Хорошенькая, если бы не ее наряды, будто из бабушкиного сундука.
– Черт... – бормочет Финн, наконец сообразив, о ком идет речь. – Эй, ты как? Справишься?
– Я не справляюсь вообще ни с чем, Финн. Но разве у меня есть выбор?
– Может, все не так плохо. Может, тебе нужно сделать что-то простое, – пытается успокоить он, хотя мы оба знаем, ничего простого не будет.
– Ни одно задание Общества не было простым. Иначе ты бы подменил телефон Стоун, когда они тебя об этом попросили, – огрызаюсь я, затягиваясь.
– Это другое. Я уже был влюблен в Стоун. А ты ненавидишь эту девчонку. Разве нет?
Я закусываю губу, чтобы сдержать свой ответ.
Я не ненавижу Скарлетт. Никогда не ненавидел. Я ненавижу то, что она прячет себя из-за чувства вины, с которым живет. Я знаю, каково это.
– Итак, как ты собираешься это разыграть? – спрашивает Кольт, ничуть не обеспокоенный всеми последствиями моего положения.
Сначала мне хочется послать его холодную, высокомерную задницу к чертям и врезать по морде. Но это же просто Кольт. Я не могу наказывать его за то, что он такой, какой есть. Это я в заднице.
– Может, сначала стоит разузнать, во что ты ввязываешься?
– И как мне это сделать? – приподнимаю я вопросительно бровь, глядя на Финна.
– Как мы сделали со Стоун. Попроси своих сомнительных дружков раздобыть информацию об этой девчонке, а потом ненавязчиво войди в ее жизнь.
– Ну да, у тебя-то это сработало просто отлично, – усмехается Кольт.
– Эй, я же заполучил ее, разве нет? По-моему, сработало просто чертовски идеально. – Он широко улыбается, и его взгляд тут же устремляется к его девушку в другом конце комнаты.
– А еще тебя выгнали из дома. Не говоря уже о том, что весь колледж ненавидит тебя за то, что ты бросил футбольную команду, – напоминаю я, но он лишь беспечно пожимает плечами.
– Некоторые вещи стоят того, чтобы ради них потерять другие. Я бы ничего не стал менять.
Меня подташнивает от его сентиментальности, но дурацкая улыбка на его лице и легкий румянец на щеках Стоун не позволяют мне высмеять его чересчур романтичное заявление. Финн всегда был самой чувствительной душой в нашей братской компании. Даже больше, чем Линкольн. Линкольн возводит высокие стены, чтобы защитить себя, а Финн и кирпича в руках не удержал бы. К счастью, Стоун это умеет. Я рад, что они нашли друг друга. Она сумела заглушить шум в его голове, дала ему твердую почву под ногами. Я буду вечно благодарен ей, даже если она тот еще чертенок.
А вот Скарлетт не сможет дать мне такого же успокоения. Особенно когда единственное, что я чувствую, глядя на нее, – это полную беспомощность. Как будто меня затягивает в воронку, стоит ей лишь взглянуть на меня из-под очков. В ней есть сила, которой лучше бы не было. Единственное утешение – то, что все эти годы мне удавалось скрывать от Скарлетт, как она на меня влияет. И я предпочел бы, чтобы так оно и оставалось.
Но, видимо, у Общества на этот счет другие планы.
– Так что ты собираешься делать, Ист? – озвучивает Линкольн вопрос, который вертится у всех в голове.
Я зажимаю окурок между пальцами, пытаясь смириться с ответом. Колесо судьбы уже запущено, и теперь остается только посмотреть, куда оно меня приведет.
– Пожалуй, схожу в церковь.
Глава 4
Скарлетт
Моя кожа вспыхивает жаром, когда его глаза цвета оружейного металла медленно изучают меня. С каждой взятой мною нотой, его коварная усмешка становится только шире, заставляя мои внутренности сжиматься. Я отвожу взгляд от его испепеляющего взора, сосредотачиваясь на нотах в руках, не желая давать ему лишний повод. Но даже не глядя ему в глаза, я чувствую, как мое тело реагирует на этот пристальный, оценивающий взгляд.
Из всех мест, где Истон Прайс мог бы мне досаждать, он выбрал церковь моего дяди. Ну серьезно, это ведь дом Божий! Как этот дьявол в черном может ступать по священным плитам и не вспыхнуть, как факел? Разве это место не должно быть последним, где подобная демоническая сущность захочет появиться?
Черт побери.
Паника из-за того, что Истон явился на службу, превращает меня в истеричную идиотку. Хотя у меня, конечно, есть все основания нервничать. Его ангельские черты, будто выточенные самим Господом, не должны вводить в заблуждение – я не настолько глупа, чтобы поверить, будто он пришел сюда искать спасение. Пусть я и клевала носом во время проповедей дяди, но даже я знаю: самый прекрасный ангел на небесах – тот, что правит адским пламенем. И Истон Прайс, верный себе, считает своим долгом привносить в мою жизнь крупицу этого ада при каждом удобном случае.
Понятия не имею, чем я его обидела.
Ложь. Я точно знаю, почему он смотрит на меня с такой ненавистью.
Но помимо этого, я еще и одна из немногих в Эшвилле, кто не поддался его чарам. Все вокруг уверены, что пасынок Ричарда Прайса не способен на что-то дурное. Но это лишь потому, что никто не хочет злить одного из самых богатых людей на планете. Все надеются, что, если они смогут завоевать расположение Истона, то каким-то образом получат и благосклонность его отчима.
Деньги.
Вот что движет большинством.
Ну и любовь, конечно.
Не то чтобы я была с ней знакома, но десять лет жизни в Нортсайде показали: за власть, которую дают деньги, люди готовы продать душу. Я наивно думала, что, переехав к единственным оставшимся родным, смогу укрыться от всей этой грязи. Как же я ошибалась. Если я и хотела сохранить остатки невинности, то переезд в город, где живет элита этой страны, стер во мне последние проблески той наивности.
Ирония в том, что первая порочная душа, с которой я столкнулась, был сам Истон. После той единственной, неприятной встречи он стал тем самым чудовищем с глазами-бурями, что преследует меня в темноте и издевается при каждом удобном случае. Куда бы я ни спряталась – он найдет. Его раскаленный, как расплавленное серебро, взгляд прожигает кожу даже с расстояния в десять футов. Даже когда я закрываю глаза и проваливаюсь в дремоту, он терзает мои сны.
Истон – опасность, от которой не убежать. Он возвращает те самые чувства беспомощности и бессилия, которые я так старалась похоронить. Он – моя погибель. И теперь он пришел в мое священное убежище, чтобы напомнить об этом.
И это все моя вина.
Раньше Истон довольствовался тем, что мучил меня издалека. Все изменилось в тот день, когда я решила противостоять ему в аудитории. Зачем? Почему я не могла просто оставить все как есть?
Потому что ты увидела, как ему больно, и захотела его отвлечь.
Я сбиваюсь на высокой ноте и в наказание впиваюсь ногтями в ладони.
Вот Истон делает со мной. Он заставляет забыть обо всем, кроме него самого. Когда на занятиях по философии у процессора Донавана он заявил, что даже не знает моего имени, мне хотелось закричать, что это ложь. Он знает меня. Возможно, лучше, чем люди, которых я вижу каждый день. Всего одной встречи хватило, чтобы он разглядел то, что я прятала всю жизнь. Мое жалкое сердце до сих пор не оправилось от его непримиримого взгляда, когда он заглянул в самые глубины меня. И нашел их недостойными. Ничтожными. Жалкими во всех смыслах. Он разглядел выжженный черный отпечаток на моей душе – и высмеял его.
Его демоны заткнули бы моих за пояс.
Может, если бы я поступила иначе в тот день…
Постояла за себя.
Постояла за него.
Тогда, может, сейчас мы были бы другими – не прячущимися во тьме, а греющимися вместе на солнце.
А может, он прав: таким хорошим девочкам, как я, не стоит лгать – даже самой себе. Иначе случается плохое. Он доказал это в тот самый день, когда наши взгляды впервые встретились.
– А кто этот прекрасный ангелочек? – спрашивает моего дядю женщина с самыми роскошными черными волосами, которые я когда-либо видела. Ее глаза – серые и кроткие, как у лани. Мне хочется предупредить ее, что не стоит так открыто излучать доброту. В мире есть люди – очень плохие люди, – которые, завидев доброту, проглатывают ее целиком, перемалывая острыми клыками.
– Это моя племянница, Скарлетт, – ровно отвечает дядя Джек.
– Очень приятно, Скарлетт. Я Наоми. Ты здесь на лето?
Я открываю рот, чтобы ответить, но тут же захлопываю его, когда дядя делает это за меня.
– Нет. Скарлетт теперь будет жить со мной и моей женой на постоянной основе. – Его тон настолько сух, что дама в белоснежном платье с волосами цвета вороново крыла сразу понимает: вопросы кончились.
– Должно быть, ты ровесница моего сына. Тебе двенадцать? Я права?
– Следующей осенью мне исполнится четырнадцать, мэм, – вежливо отвечаю я, едва шевеля губами.
– Хм, – протяжно хмыкает она, разглядывая меня.
Может, я и правда выгляжу младше. Вот только чувствую себя старше. Жизнь распорядилась так, что мне пришлось быстро повзрослеть.
– Вот как? Тогда ты одного возраста с моим сыном. Может, когда начнется школа, ты присмотришь за этим сорванцом? Ему не помешает хорошее влияние.
Она сияет, оглядываясь через плечо, и мой взгляд машинально следует за ее. У самого входа стоит мальчик с растрепанными черными волосами, переминающийся с ноги на ногу. Его глаза умоляют мать поскорее уйти отсюда.
Понимаю.
До переезда к дяде и тете я ни разу не ходила в церковь. Мама всегда говорила, что не нужно ходить на воскресные службы, чтобы быть ближе к Господу. Когда ей требовалось ощутить божественное, она просто пела. Мама чувствовала потребность петь каждый день.
– Скарлетт будет ходить в местную среднюю школу? Если хотите, я могу замолвить словечко в Академии Ричфилд. Они так терпеливы с Истоном – уверена, им понравится такая милая девочка, как Скарлетт. – Она подмигивает мне.
– Не стоит, миссис Прайс. Моя жена Глория будет обучать Скарлетт на дому.
Ее безупречно ухоженные брови слегка сдвигаются, но она не возражает. Вместо этого склоняет голову в мою сторону и дарит еще одну мягкую улыбку.
«Пожалуйста, не показывайте эту улыбку миру, мэм. Волки сожрут вас заживо», – хочется взмолиться мне, но я снова сжимаю губы, беспокойно ерзая на месте.
– Скарлетт, милая, не составишь компанию моему сыну, пока он ждет? Мне нужно кое-что обсудить с твоим дядей. Хорошо?
Я смотрю на дядю, ища разрешения, и он коротко кивает. Не понимаю, почему он так напряжен. Дома он совсем другой. Он и тетя Глория с первого дня окружили меня теплом. Пожалуй, он просто хочет, чтобы люди не задавали лишних вопросов о том, почему я здесь. Ведь вопросы требуют ответов, а иногда их слишком больно произносить вслух.
– Ну же, иди. Он не кусается, – с нежностью смеется она.
Я неуверенно подхожу к входу и останавливаюсь в паре шагов от мальчика в черном. Губы сами собой сжимаются, когда я разглядываю его. Июльское утро выдалось жарким, а он одет во все черное – от одного его вида мне становится душно. Или, может, это не от одежды, а от самой мысли о жаре у меня сводит желудок. Я предпочитаю прохладу и дожди этому палящему зною. Ему, наверное, тоже некомфортно. Я натягиваю длинные рукава и съеживаюсь.
С другой стороны, кто я такая, чтобы судить?
– Привет, – бормочу я, поправляя очки, чтобы рассмотреть его получше.
Но если мальчик в черном и разбудил мое любопытство, то мое приветствие он проигнорировал, уставившись куда-то вдаль.
– Я сказала, привет. Ты, должно быть, Истон? – повторяю я на случай, если он не расслышал. – Меня зовут Скарлетт.
– Мне все равно, – фыркает он со скучающим видом, лишая меня дара речи. Ну, почти.
– Это грубо, – слабо защищаюсь я.
– Не может быть грубым то, что правдиво. Тебе стоит попробовать.
Я стискиваю зубы, чувствуя, как неожиданный жар заливает щеки от его слов.
– Я просто пыталась быть вежливой. Твоя мама попросила составить тебе компанию, пока она говорит с моим дядей.
Истон резко поворачивает голову, чтобы взглянуть на упомянутую женщину, и видит ее погруженной в беседу с моим дядей.
– Мне не нужна нянька. Проваливай.
Поверь, я бы с радостью. Я готова рвануть отсюда и не проводить больше ни минуты рядом с этим невыносимым мальчишкой. Но я дала обещание, а свои обещания я стараюсь держать. Даже если это означает терпеть общество таких придурков.
Я остаюсь рядом и оглядываюсь, пытаясь понять, на что он уставился. Перед нами – пустая парковка. Не самый захватывающий вид. Большинство прихожан уже разошлись и, наверное, вовсю наслаждаются воскресным обедом.
– Ты кого-то ждешь? – спрашиваю я в последней попытке завязать хоть какой-то дружелюбный диалог.
Истон преувеличенно вздыхает и впервые с начала нашего неловкого обмена репликами поворачивается ко мне лицом. Мои губы непроизвольно складываются в недовольную гримасу, когда я осознаю: он так же прекрасен, как его мать. Даже больше. У него ее серебристые глаза, но если ее взгляд полон доброты, то его – пронзительно-наблюдательный. Кажется, будто он видит меня насквозь и может разобрать по частям одним лишь взглядом.
Я сухо сглатываю, пока его глаза скользят по моему телу. Я знаю, о чем он наверняка думает: моя одежда слишком мешковата и уж точно невзрачна. Но мне совершенно плевать на его мнение о моде. В таких вещах я чувствую себя невидимкой. Защищенной. Это мой щит.
Вот только этот мальчик видит меня. Даже когда я пытаюсь спрятаться, он что-то видит. Неужели он видит мою опаленную, почерневшую душу? Нет, не может быть. Но что бы ни привлекло его внимание – я хочу, чтобы он отвернулся.
Прекрати смотреть на меня!
Просто прекрати!
Я уже подумываю вернуться в церковь и попросить дядю отпустить меня одну домой, лишь бы не стоять здесь. Хотя… дядя Джек может рассердиться, если я прерву его беседу с прихожанкой. Да и идти одной не хочется – монстры повсюду, только и ждут, чтобы снова застать меня врасплох. Возможно, один из них сейчас прямо передо мной.
Но смешок, который он издает, продолжая внимательно изучать меня, вызывает во мне не страх, а ярость.
– Что?! – рычу я, раздраженная тем, что этот мальчик считает себя лучше меня.
Это не что иное, как избалованная, привилегированная спесь. Кто-то должен проучить Истона Прайса. Судя по его доброй матери, вряд ли она на это способна.
– Это ты мне скажи. Ты же сама подошла, чтобы потрещать мне на ухо.
– Это не так. Я просто хотела быть милой.
– Держу пари, – снова усмехается он, делая шаг в мою сторону. Я отступаю.
– Это правда.
– Правда? Ну ладно. Тогда будь со мной милой.
– Хах? – вырывается у меня, словно я не расслышала.
– Ты ведь хотела быть со мной милой – так будь. Скажи что-нибудь приятное. Сделай что-нибудь приятное. – Его губы искривляются в улыбке, делая его черты еще прекраснее, что бесит, ведь он явно ненормальный. Я отступаю шаг за шагом, пока не вжимаюсь спиной в стену. Бежать некуда.
Я смотрю ему в глаза, и в моем взгляде – чистая ярость.
– Ну, так что? Будешь милой или нет? – усмехается он, и мне никогда так не хотелось влепить кому-нибудь пощечину.
– Нет.
– Ага, я так и думал. – В его голосе звучит злость, но следующий шаг не соответствует ей. Истон отступает, давая мне пространство, хотя мог бы прижать и запугать сильнее. – Люди добры только тогда, когда хотят чего-то взамен.
Мне хочется закричать, что это неправда, но, вспомнив, во что обошлась доброта моей матери, я не произношу ни слова. Он пристально смотрит на меня, и в его светлых глазах я вижу то же недоумение, что чувствую сама. Между нами повисает долгая тишина, и я не могу разобрать: это бешено стучит мое сердце – или его.
– Что, больше ничего не скажешь?
– У меня вообще пропало желание с тобой разговаривать.
Моя реплика заставляет его верхнюю губу дернуться, и он скрещивает руки на груди.
Нервничая, я пытаюсь держаться. Он всего лишь задира, который хочет увидеть, как я дрожу. Тысяча иголочек пронзают мои внутренности, приказывая бежать и не оглядываться, но я собираю всю свою волю, чтобы изобразить спокойствие, которого не чувствую.
«Ты не можешь меня ранить» – кричит мой взгляд.
«Хочешь поспорить?» – отвечает его.
Не желая затягивать эту неловкую встречу, я поворачиваюсь к дяде, готовая принять наказание за прерванную беседу. Лучше уж это, чем продолжать игру, которую затеял этот бесячий мальчишка.
– Уже сбегаешь?
– Просто устала смотреть на твое тупое лицо, – огрызаюсь я и бросаюсь прочь.
Но мне не удается уйти достаточно быстро. Потому что Истон делает то, чего не должен был делать. То, о чем не мог знать – что вызовет во мне такую панику. Он хватает меня за запястье, не давая уйти, и из моего горла вырывается пронзительный вопль, заставляющий его замереть.
Одного прикосновения достаточно.
