Текст книги "Не слышу зла (ЛП)"

Автор книги: Айви Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Глава 2

Истон

– Доброе утро, соня, – напевает мама с сияющей улыбкой, когда я вхожу в столовую.

– Доброе, – бормочу я, зевая.

Я подхожу к ней, касаюсь губами ее лба, затем отодвигаю стул и наливаю в кружку густой черный кофе, надеюсь, что он прогонит остатки сна и поможет собраться перед учебой.

– А Ричарду не пожелаешь доброго утра? – она вопросительно приподнимает брови в сторону мужа.

Я бросаю взгляд на отчима, восседающего во главе стола. В безупречном темно-синем костюме он продолжает отвечать на электронные письма в телефоне, совмещая работу с завтраком.

– Доброе, Дик, – усмехаюсь я, зная, как он ненавидит это прозвище.

Он закатывает глаза и бурчит что-то в ответ, даже не отрываясь от экрана.

Я откидываюсь на спинку стула, неторопливо потягивая кофе, когда чувствую на себе пристальный взгляд матери.

– Тебя что-то беспокоит, Наоми? – поддразниваю я, прежде чем наложить себе яичницу с беконом.

В ее светло-серых глазах сверкают искорки, из-за которых она выглядит моложе своих тридцати девяти лет. А легкий взволнованный смешок, который она издает, только подчеркивает ее детскую непосредственность. После всего того ада, через который прошла, просто чудо, что она сохранила эту чистоту. Я даже не смотрю на Дика, но чувствую, как он убирает телефон, завороженный, как всегда, ее радостью.

– Да так, пустяки. Просто сидела и размышляла тут кое о чем. Поскольку ты проспал большую часть воскресенья, я не смогла тебе сказать, что ходила на бранч с Шарлин Уокер и новой девушкой Финна. Ну и вот, задумалась, когда же настанет тот день, когда мой сын приведет такую же домой?

Теперь уже я закатываю глаза, словно подросток. Я даже не удостаиваю внимания тихий смешок Дика на другом конце стола.

– Стоун такая чудесная девушка. Финну очень повезло, – настаивает мама, хлопая длинными темными ресницами.

– М-м.

– У нее есть сестра?

– Нет, – нарочито четко произношу последнюю букву.

– Точно? – не унимается мама.

– Абсолютно.

– Ну, а подруга?

Господи.

– Оставь его, дорогая. Ты заставляешь парня потеть. Смотрится не очень, – вставляет Дик.

– Очень смешно, – ворчу я, отправляя в рот еще одну вилку еды.

– Ладно, ладно. Больше ни слова, – вздыхает она, делая вид, что сдается. – Но тебе уже двадцать три, малыш. Конечно, ты еще молод, хочешь гулять и все такое. Но, может, хорошая девушка помогла бы тебе выйти из того упадка, в котором ты пребываешь в последнее время.

А, вот оно что. Не просто так она завела этот разговор. Она беспокоится обо мне, и этот внезапный интерес к моей личной жизни – лишь способ выразить свою тревогу.

– Сомневаюсь, что хорошие девушки во вкусе Истона, – вставляет Дик с кривой усмешкой.

Пошел ты, Дик.

– Кто знает? Противоположности притягиваются. Взгляни на нас, – парирует мама с робкой улыбкой.

Я бросаю взгляд на Дика и вижу тот же слащаво-влюбленный взгляд, от которого у меня сразу же пропадает аппетит.

– Все, я пошел, – я встаю, нарочито громко скребя стулом по полу.

– Уже? Но ты даже не доел.

– Все в порядке, мам. Просто куплю что-нибудь попозже в кафе.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать маму в щуку, показывая Дику за ее спиной средний палец на прощание. Она и так переживает – нечего ей напоминать, что мы с ним не в самых теплых отношениях.

Когда беру свои вещи в прихожей, то краем уха слышу, как мама говорит ему, что почти весь день проведет в Первой баптистской церкви. Мои плечи тут же опускаются.

Пока Ричард Прайс покоряет мир и зарабатывает миллионы, моя мать ищет утешения на священной земле. В Нью-Йорке она никогда не была такой набожной. Но за годы в Эшвилле церковь пастора Дэвиса стала ее единственным убежищем – местом, где ее не осудят, не обсудят и не высмеют.

Когда мы только переехали, я иногда ходил с ней на воскресную службу. Но все изменилось, как только я достиг половой зрелости. Я быстро дал понять, что мне нечего делать в церкви. Мама решила, что мое нежелание участвовать в церковных мероприятиях – из-за чувства неуместной вины и неуверенности. Мне стыдно, что я позволил ей верить в эту ложь, но тринадцатилетнему подростку это казалось лучшим оправданием. Признаться, что настоящая причина в том, что у меня вставал каждый раз, когда пел церковный хор, было бы чертовски неловко.

Нет.

Не хор.

Это происходило, когда пела она.

Девушка с пустым взглядом, грустной улыбкой и ангельским голосом – Скарлетт Дэвис.

«Сомневаюсь, что хорошие девушки во вкусе Истона».

Слова Дика преследуют меня всю дорогу до колледжа. Черт, как бы я хотел, чтобы это было правдой. Жизнь была бы куда проще. Пока мысли о занозе в моей заднице продолжают крутиться в голове, я вхожу в аудиторию, зорко высматривая свою добычу. Ее легко заметить среди оживленных студентов. В своей невзрачной одежде, с привычным хвостиком, Скарлетт сидит, опустив голову, делая вид, что что-то записывает в тетрадь, хотя профессор Донаван еще даже не пришел.

Сколько я ее знаю, Скарлетт постоянно старалась ходить среди нас не оставляя никаких следов своего существования.

Невидимая.

Нежеланная.

Забытая.

Она цепляется за свою невидимость, как за спасательный круг, пробираясь сквозь кишащие акулами воды Нортсайда. Каждый шаг тщательно выверен, чтобы никто не заметил ее присутствия. В этом море тщеславных дебютанток и избалованной элиты, где ценность человека измеряется лайками и подписчиками, Скарлетт остается незамеченной – буквально под самыми безупречно подправленными носами. Как эти безликие стены вокруг, она растворяется в фоне. Настолько, что стоит лишь моргнуть – и ее уже нет.

Но за все эти годы Скарлетт так и не смогла спрятаться от меня. Мои глаза выискивают ее в каждой аудитории. Они выслеживают ее на каждой вечеринке, на каждом мероприятии в Эшвилле, куда меня затягивают обязательства. Это стало моим любимым занятием в мазохистском смысле. В первые минуты, когда я прихожу в новое место, мою кожу покалывает от электричества и бурлящей энергии в бессмысленной надежде, что она будет здесь, только для того, чтобы разбиться о разочарование, когда ее нигде не видно.

Мы с ней живем в разных мирах.

Я не принадлежу к ее миру, а ей в моем точно не было бы места. И все же в ее меланхоличном взгляде всегда было что-то такое, что взывало ко мне. Сколько бы я ни пытался игнорировать то, что спрятано за ее уродливыми очками, ее большие, печальные карие глаза хранили пустоту, которая находила во мне отклик. Пустоту, которая говорит с моей душой, шепча, что она понимает мою тьму – потому что тоже живет среди теней, терзаемая своими призраками. Но какие бы демоны не обитали внутри Скарлетт, я знаю, мои сожрут ее целиком – разорвут плоть и насладятся пиршеством.

Держать ее подальше от себя – милость, и мы оба это знаем.

А потом случилось это.

С прошлой весны мне стало сложнее сдерживать свою жажду. Мне хотелось почесать там, где зудело, – там, где была Скарлетт. Но я держался, не поддаваясь грязному желанию вытащить ее из темного угла и затащить в мою бездну.

Страдание любит компанию, и я жаждал ее.

А затем Общество нарушило мой хрупкий контроль, напомнив, что наши жизни больше нам не принадлежат. Игра началась в ту минуту, когда мы превратились в их пешки. Они подтолкнули меня к краю моей выдержки, и теперь достаточно легкого порыва ветра, чтобы я сорвался.

Тот самый порыв ветра пронесся сквозь меня в тот день, когда Скарлетт решила заявить о себе. Даже если только чтобы отчитать меня. Как человек, умирающий от жажды, я жадно глотал ее раздражение – до последней капли. Признаю, это было не очень красиво с моей стороны. Я вел себя как последний придурок. Но она и не ожидала другого. Скарлетт никогда не видела моей хорошей стороны. И, вероятно, никогда не увидит. Не знаю, существует ли она вообще. Я убеждал себя, что того короткого общения в аудитории хватит, чтобы утолить жажду моей иссохшей души. Но ошибся. Я должен был слушать тот голос в своей голове, который шептал держать ее подальше от себя любой ценой. Потому что если не буду – она проберется в мое черное сердце, обнажит его и заставит чувствовать то, чего я не хочу. То, чего я не заслуживаю.

Такие чистые эмоции созданы для хороших парней вроде Финна или Линка.

А не для тех, кого создал дьявол.

Не для таких, как я.

Я отвожу взгляд от Скарлетт и осматриваю аудиторию, пока не нахожу Финна на нашем привычном месте. Поднимаюсь по ступенькам, уже готовый сесть рядом с ним, как вдруг движение знакомого хвостика приковывает мое внимание. Я почти прохожу мимо ряда, где сидит Скарлетт, когда ее карандаш падает на пол. Она наклоняется, чтобы поднять его. Черт возьми, я должен пройти мимо. Но вместо этого, мать твою, замираю. Затаив дыхание, я жду, просто чтобы еще раз мельком увидеть ее лицо. И к моему раздражению, когда она выпрямляется, ее темно-карие, как корица, глаза, скрытые за толстыми стеклами очков, встречаются с моими. Я сжимаю кулаки, когда та быстро отводит взгляд, делая вид, что не заметила меня.

Иди дальше.

Сядь рядом с Финном, как и положено.

Не делай этого.

Не смей, черт возьми.

Я продолжаю ругать себя, идя в правильном направлении, но мои ноги явно имеют другое мнение.

Вместо того, чтобы сделать четыре шага к своему ряду, я опускаюсь на сиденье прямо рядом с ней. Она замирает, почувствовав, как мое колено намеренно касается ее. Уголок моего рта дергается, когда она начинает нервно стучать карандашом по тетради.

Она взвинчена.

Вот что я делаю со Скарлетт.

На всех остальных она никак не реагирует. Ее маска остается непроницаемой – бесстрастной, будто она вообще ничего не чувствует. Чистый холст, невосприимчивый к окружающему миру. Но когда к ней приближаюсь я, она вспыхивает всеми цветами радуги, не в силах сдержаться. Становится ходячей бомбой, готовой взорваться от малейшей провокации.

Мне нравится, что я так на нее влияю. Мне доставляет нездоровое удовлетворение осознание того, что только я могу вывести ее из себя. Что справедливо, потому что она тоже приводит меня не в лучшее состояние. Хотя она об этом и не догадывается. Если для меня Скарлетт – открытая книга, то я для нее – раздражающая головоломка, которую она не может разгадать.

Когда она нервно натягивает свои длинные рукава на ладони, меня будто окатывают ледяной водой, возвращая к реальности.

Дерьмо!

Я не должен играть со Скарлетт.

Она и так достаточно сломлена.

Я знаю это.

Я, черт возьми, знаю это!

Однако, когда месяц назад она посмела огрызнуться, между нами образовалась широкая щель, и я не смог удержаться, чтобы не проскользнуть в нее. Не знаю, что на нее нашло в тот день, чтобы впервые за все годы добровольно противостоять мне. Но что-то изменилось. Как будто она дала мне карт-бланш на преодоление невидимого барьера, который мы неосознанно воздвигли.

Она знает, насколько опасна эта игра в кошки-мышки.

Я слежу, а она прячется.

Так было с тех пор, как мне исполнилось тринадцати.

Хотя я никогда не играл с ней так, как мне хотелось. Я сознательно старался не переступать ту невидимую черту, что мы провели.

Но сейчас, наблюдая, как она ерзает на месте, тщательно прикрывая рукавами руки, я вспоминаю, зачем вообще были установлены эти правила. Она сломлена. Я опустошен. Не выйдет ничего хорошего, если смешать эти два состояния.

Я должен встать и оставить ее в покое. Каждая клеточка моего тела кричит, чтобы я ушел. Но вместо этого я глубже оседаю в кресле. В моем кармане вибрирует телефон, и я издаю раздраженный стон, зная, что это наверняка Финн, готовый испепелить меня, если я выкину какую-нибудь хрень. Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы почувствовать его осуждающий взгляд, прожигающий мне спину.

Финн: Ты вообще понимаешь, что делаешь?

Я: Мне скучно.

Финн: Ненавижу, когда ты несешь подобную хрень.

Я: Тогда не задавай вопросы, на которые знаешь ответ.

Финн: Просто тащи свою задницу сюда.

Я: Моей заднице и тут хорошо.

Я: Но мне приятно, что ты уже по ней скучаешь.

Он шлет мне бесконечную вереницу эмодзи средних пальцев, и я не могу сдержать усмешку – его так легко вывести из себя.

Финн: Просто веди себя нормально, черт возьми.

Я: Я всегда нормальный.

Финн: Я серьезно, Ист.

Я: Теперь ты меня утомляешь.

Финн: Как угодно, придурок.

Финн: Не донимай девушку, или я вмешаюсь.

Я сжимаю губы и засовываю телефон в карман, завершая разговор. С тех пор, как Финн начал встречаться со Стоун, он стал еще более защитнически настроен по отношению к женскому полу. Хотя, по правде, он и раньше не был мудаком. Да, он был из тех "трах-бам – спасибо, мадам", и я даже подкалывал его по этому поводу, но он никогда не позволял себе откровенного неуважения. Просто он не встречал девушку, которая могла бы удержать его внимание. Пока не появилась его крутая южанка.

Я знаю, что моя стычка со Скарлетт пару недель назад ему не понравилась.

Но для меня ее внезапная дерзость, с которой та тогда набросилась на меня, стала наркотиком, из-за чего у меня сжалось в груди и затвердел член. Ей не стоило начинать со мной спорить. Она могла просто опустить голову и пересесть на другое место, избежав конфликта.

Но она этого не сделала.

Она захотела постоять за себя. Она сама спровоцировала эту ссору, и это меня чертовски завело. Она может сколько угодно притворяться скромной серой мышкой перед всеми остальными – но я-то знаю правду. Ее привычка избегать чужого внимания – всего лишь защитный механизм. Но со мной этот номер не прокатит. Мой пристальный взгляд пугает ее. Но не потому, что она боится меня. А потому, что она чувству это – эту вибрацию и напряжение между нами; эту тонкую нить, что обвивает наши шеи, перетягивая их так сильно, что мы не можем дышать. Она чувствовала это всю свою жизнь, и так же, как я, не хочет поддаваться искушению.

Скарлетт – мой запретный плод.

А я – грех, на который она не может решиться.

Я испорчу ее, даже не успев впиться зубами в эту веснушчатую кожу.

Кажется, она чувствует мои мысли, потому начинает нервно ерзать, поправляя очки и откидывая хвостик. Я перекидываю руку через спинку ее сиденья, наслаждаясь дрожью, пробежавшей по ее спине. Я начинаю играть с кончиками ее волос, проверяя, насколько далеко она позволит мне зайти на этот раз. Когда она даже не пикает, я решаюсь на большее и провожу большим пальцем по ее шее.

Мягкая, словно шелк. Точно, как я запомнил.

– Прекрати, – наконец говорит она.

– Заставь меня.

Она сухо сглатывает, не отрывая взгляда от доски, и так крепко сжимает край тетради, что костяшки пальцев белеют – будто это может отвлечь ее. Ее челюсть подрагивает от раздражения и напряжения. Не потому, что мое прикосновение ей противно, а потому, что оно нравится ей куда больше, чем следовало бы. Ее затвердевшие соски, вырисовывающиеся сквозь ужасный свитер, будто ограненные алмазы, красноречиво говорят об этом. Я продолжаю водить пальцами по ее шее, пока ее самообладание не трескается, как хрупкая ветка под напором бури.

Чертовских потрясающая.

Скарлетт поправляет очки, подталкивая их вверх по переносице, а затем грозно тычет в меня пальцем.

– Я сказала, прекрати, – шипит она сквозь зубы.

Я наклоняюсь так близко, что наши носы почти соприкасаются, и ее сладкий аромат цветущей сакуры заполняет мои легкие.

– А я сказал, заставь меня.

Скарлетт бросает на меня ледяной взгляд и отстраняется, резко выпрямляя спину и расправляя плечи – будто возводит вокруг себя неприступную стену. Но то, как она кусает нижнюю губу, избегая моего взгляда, выдает, что ее броня дает трещину.

– Оставь меня в покои, Истон.

Я знаю, что должен. И я это делал. Оставлял ее в покое долгое время. Так почему не могу сейчас?

Я откидываюсь на спинку стула, слегка раздвигая ноги, чтобы коснуться ее колена.

– Просто подумал, может, пересмотришь мое предложение, – дразню я, глядя в потолок, а не на ее лицо без макияжа. Иначе опять начну пересчитывать веснушки на ее носу. Девять, кстати. Да, я бешу ее, но никто не любит подглядывающих придурков.

– Какое предложение? – искренне недоумевает она.

– То, в котором я помогаю тебе вытащить эту палку из твоей задницы старым добрым трахом.

– Боже, ты невыносим. Вопреки распространенному мнению, твой член не обладает магической силой, – огрызается она, и я прищуриваюсь, разглядывая, как кривятся ее губы в форме бантика.

– Попробуй и узнаешь.

Легкий румянец, вспыхнувший на ее щеках, согревает меня изнутри.

– Я уже говорила тебе. Ты будешь последним мужчиной на Земле, с которым я пересплю.

– Продолжай повторять себе это, Скар.

Она резко поворачивает голову.

– В прошлый раз ты сказал, что не знаешь моего имени.

– Мы оба знаем, что это была ложь.

– И что? Ты сказал это только для того, чтобы задеть мои чувства?

– А у тебя есть чувства, которые можно задеть? – игриво приподнимаю бровь.

– Придурок.

– Уже слышал. Может, мне сделать тату где-нибудь на теле, чтобы не забыть? У тебя есть предпочтения?

– Просто отвали от меня, – фыркает она, не теряя запала.

– Зачем? Мне ведь так весело.

Скарлетт сохраняет прямую осанку, но то, как она сжимает карандаш, выдает ее смятение. Я нарушаю правила, и она это знает.

– Думал, у тебя кожа толще, – в моем голосе уже нет прежней насмешливости.

– Мне плевать, что ты обо мне думаешь. Всегда было плевать.

Я наклоняюсь к ее уху, обхватывая шею рукой, не давая ей пошевелиться.

– Вечная лгунья. Хорошие девочки вроде тебя должны знать, что лучше не лгать дьяволу. С теми, кто про это забывает, случаются плохие вещи.

Боль в ее взгляде, которую та не в силах скрыть, давит на меня грузом стыда. Она торопливо собирает вещи, отпихивает мои ноги и вылетает из аудитории. Даже оклик профессора Донована не останавливает ее.

Я запрокидываю голову, закрываю глаза и вдыхаю ее запах, все еще витающий в воздухе – просто чтобы снова помучить себя.

Когда звенит звонок, Финн уже качает головой, ожидая меня.

– Разве я не просил тебя вести себя нормально?

– Не понимаю, о чем ты, – бурчу я, проходя мимо и нарочно задевая его плечом.

– Просто отставь ее в покое, Ист. В кампусе полно девушек, которых ты можешь мучить, – подначивает он мне вслед.

Я не отвечаю.

Какой в этом смысл?

Да, в Ричфилде полно девчонок, мечтающих о моем внимании, но ни одна из них не похожа на Скарлетт. Даже близко.

Я закуриваю по пути на следующую лекцию. Никотин делает свое дело, развязывая узлы в груди и рассеивая ее сладкий весенний аромат, который каким-то образом просочился сквозь кончики моих пальцев. Делаю глубокую затяжку, и последние отголоски ее запаха щекочут мне нос.

Финн, кажется, собирается вновь отчитать меня, но его отвлекает Стоун, бросающаяся к нему в объятья. Она запрыгивает на него, обхватывает ногами его бедра и целуя так страстно, что явно нарушает все административные правила Ричфилда.

– Привет, красавчик, – задыхаясь, говорит она, после того, как они отрываются друг от друга.

– Привет, негодница, – он улыбается во весь рот.

Любовь в их глаза в равной степени и умиляет, и вызывает тошноту.

– Как-то рановато для живого порно, ребята. Дайте мне хотя бы выпить кофе, и тогда, может быть, я буду готов к шоу.

Стоун поворачивается ко мне, когда Финн ставит ее на землю. Я не упускаю из виду, как он незаметно поправляет штаны.

Дилетант.

– Мечтай, придурок, – насмехается она, шлепая меня по затылку.

– Сегодня все так меня называют. Не пойму, откуда у меня такая лживая репутация, – шучу я, выпуская кольца дыма.

– Очень даже понимаешь, самоуверенный убоюдок, – подкалывает Финн, не отпуская талию Стоун.

Хотя все знают, что Стоун Беннетт занята, Финн не упускает случая подчеркнуть это. Может, он делает это неосознанно, но парень не может находиться рядом с ней, не касаясь ее. Я рад за этого ублюдка. Если в нашей испорченной компании и есть кто-то, кто заслужил немного покоя и счастья, так это Финн.

И Линкольн.

А вот Кольт и я – совсем другая история.

– Куда направляетесь?

– Этот здоровяк тащил меня на занятия, но я считаю, что лучше потратить это время на поход за кофе.

– О, я только за.

– Разве у тебя нет лекции? – обеспокоено спрашивает Финн свою девушку.

– Преподаватель снова заболел. Я вся твоя, квотербек, – кокетливо подмигивает она, целуя его в челюсть.

– Тогда давай поторопимся, пока твой парень не решил, что быстрый перепихон важнее, чем подбросить меня в "Гринд".

– Ты же можешь доехать сам, – надувается он, понимая, что все раскусили его планы раздеть свою девушку перед следующей лекцией.

– И лишить себя твоего общества? – подкалываю я, бросая окурок и придавливая его подошвой.

– Напомни, почему мы дружим?

– О, вот как? Ну ладно. Стоун, солнце, сделай одолжение и пообещай перевернуть мир моего мальчика после кофе, ладно?

Она смеется, но тянет своего парня за рубашку, притягивая его к себе, чтобы что-то прошептать ему на ухо. Финн зажмуривается с глубоким стоном. Когда она отстраняется, на ее лице сияет довольная улыбка, а мой друг явно испытывает боль.

– Давайте уже покончим с этим, – хрипит он, обнимая маленькую татуированную южанку.

Мы уже собираемся пересечь двор, когда громкий свист и зовущий меня по имени голос заставляют нас остановиться. Мы разворачиваемся и видим приближающихся Кольта и Линкольна.

– Куда-то собрались, ребята? – спрашивает Кольт, поравнявшись с нами.

– Просто идем в "Гринд" за кофе. Присоединитесь?

– Вообще-то, думаю, нам лучше пойти ко мне, – вступает Линкольн с улыбкой, не касающейся его глаз.

Блядь. Я знаю этот взгляд.

– Дай угадаю. Нас вызвали на ковер? – хмыкает Финн.

– Ага.

– Итак, чья же теперь очередь быть их маленькой сучкой? – интересуюсь я, гадая, кто следующий на метафорической плахе Общества. Кольт усмехается, а Линк сохраняет каменное выражение лица.

– Черт, – стону я. – Это я, да? Я эта сучка.

Кольт смеется и хлопает меня по плечу своей здоровенной лапой.

– Лучше и не скажешь. Время платить по счетам, Ист.

Ну разве не пиздец?