Текст книги "Сломанный клинок"

Автор книги: Айрис Дюбуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

– Приехал отец, а я привезла Роберу отпускную – он теперь будет служить в замковой страже. Но вы не огорчайтесь, он будет приходить и к вам, а если будет занят, а вам что-нибудь понадобится, я всегда найду кого прислать из челяди.

– Не это меня беспокоит, я сам могу себя обслужить. Меня огорчает, что вы решили сделать из него солдата…

– Боже мой, да кем же ему еще быть! – рассмеялась Аэлис.

Пройдя через темные, прохладные сени, она распахнула заднюю дверь и зажмурилась от ударившего в глаза солнца. Сразу за домом начинались заросли чубушника, которым был обсажен огород; она нырнула в кусты, осторожно раздвигая ветки, густо усыпанные белыми, уже осыпающимися цветами, и тихо свистнула. Робер обернулся, встал, отряхивая руки от земли, и пошел к кустам.

– Ну, где ты там? – позвал он, нарочно глядя мимо нее, и вдруг, быстро обернувшись, схватил радостно завизжавшую Аэлис.

– Пусти, медведь! Чуть плечо не сломал! – Она стала тузить его кулаками, потом изловчилась и укусила за руку.

– Да ты одурела, что ли! У тебя зубы как у хорька!

– Впредь будет наука! И какой же вы противный, друг Робер, у меня, наверное, теперь все плечи в синяках. Идите сюда! – Она расстегнула верхние пуговки платья и оттянула вбок вырез ворота. – Посмотрите, мессир, есть синяки или нет?

– Нету ничего, – смущенно буркнул Робер.

– Ваше счастье! Ах нет, я думаю, на другом плече… Ну?..

– Отстань, нету у тебя никаких синяков. А ты чего сегодня такая нарядная? Даже цепь дедовскую надела!

– Значит, есть причина… – загадочно улыбнулась Аэлис, застегивая пуговки, потом приподняла тяжелую серебряную цепь с медальоном, на котором ярко белели три королевские лилии, с темным боевым клинком у подножья.

Она серьезно посмотрела Роберу в глаза и тихо спросила:

– Ты ведь знаешь историю этого медальона?

– Конечно. Он был подарен твоему деду по материнской линии, коннетаблю Филиппа Красивого, в память о его верном служении короне и самому королю.

– Да. Надеюсь, что и ты когда-нибудь будешь достоин такого подарка!.. Ну а пока вы не заслуживаете даже новости, которую я вам принесла. – Аэлис вздохнула и, застегнувшись, отцепила привешенную к поясу кожаную трубку, в каких возят документы. – Достаньте и прочтите, это касается вас.

Робер прочел и долго молчал. Затем, аккуратно свернув пергамен, снова вложил его в футляр. Аэлис почувствовала беспокойство:

– Что же ты молчишь?

– Я могу сказать лишь одно, – тихо ответил Робер. – Моя жизнь отныне принадлежит тебе, и дай бог, чтобы я смог доказать это делом.

– Сейчас проверим! Я хочу, чтобы ты поступил на службу в замок, в охрану. Согласен?

Он молчал, и ей показалось, что в глазах его мелькнуло смятение.

– Робер… что-то не так? Отвечай, когда тебя спрашивают!

– Я приду в замок, Аэлис. Если ты этого хочешь.

– Еще бы я не хотела этого! – просияла она. – Ах, какой сегодня счастливый день! Вот только если бы не эта пятница… Робер, я просто умираю с голоду!

Он глянул на нее удивленно.

– Ну, правда же, меня совсем замучили этим постом! Два раза в неделю, представляешь? Слушай, принеси мне чего-нибудь поесть, а?

– Поесть – тебе? – Робер растерялся. – Чем же я могу тебя угостить?

– Я ведь не фазана прошу! Неужто куска хлеба не найдется?

– Хлеб есть, только он черствый… Ну и еще вареные бобы.

– Глупый, я их обожаю!

Робер ушел, Аэлис села на приступок возле большого деревянного чана, в котором грелась на солнце вода для поливки огорода, и задумчиво проводила юношу взглядом. Какой из него получится рыцарь! А почему бы и нет? Симон тоже незнатного рода, а будь он честолюбив – вполне мог бы стать владетельным бароном…

– Садись сюда! – велела она, когда Робер вернулся с корзинкой и глиняным кувшином, и похлопала по приступку рядом с собой. – Ближе, ближе…

Робер, помедлив, сел, поставил корзинку и кувшин на землю, достал хлеб и деревянную миску.

– А в кувшине что? – заинтересовалась Аэлис. – Молоко?

– Какое же молоко в пятницу… Я тут захватил немного вина, подумал: может, ты захочешь, а то хлеб совсем черствый.

– Вино! – обрадовалась Аэлис. – Робер, ты прелесть, дома мне никогда не дают вина – позволяют только кларет. Это настоящее вино?

– Да, но… совсем простое.

– Какая разница? Любое вино, если мы выпьем его вместе, друг Робер, будет мне слаще королевского ипокраса. ^[33]Ты захватил кружку?

– Я захватил для тебя кубок отца Мореля – он пьет из него только на Рождество и на Пасху. А я выпью из кувшина.

– Нет, мы выпьем вместе, но сначала я поем. – Аэлис оторвала корку от краюхи хлеба и принялась уплетать из миски холодные бобы, от усердия помогая себе пальцами. – Мм, как вкусно…

Робер достал завернутый в холстину кубок и, развернув, поставил рядом с Аэлис. Кубок был старый, оловянный, со вмятиной, но хорошей работы. Тщательно начищенный золой, он блестел не хуже серебряного.

– Ты приехала одна?

– С Симоном! Он пошел сказать кузнецу, чтобы тот поработал в замке. Наш обжег руку.

– Кузнец не пойдет, – заметил Робер. – У него сейчас столько работы – натащили старого оружия из трех деревень после ордонанса…

– После чего? – не поняла Аэлис.

– Еще до жатвы приезжал глашатай от жизорского бальи, собрал всех и читал ордонанс, чтобы все люди в королевстве имели дома оружие и могли защищаться от годонов или иных злоумышленников.

– И вилланы? – недоверчиво спросила Аэлис.

– Ясно, и вилланы.

– Воображаю! – Она прыснула от смеха. – Как же это, интересно, может «защищаться» мужик? Вилами, что ли?

– Ты зря смеешься, – укоризненно сказал Робер. – Что вилы, что пика пехотинца – не велика разница.

– Ну, это даже слушать неловко! Замолчи и налей вина. Робер наполнил кубок и подал Аэлис.

– Помнишь, – Аэлис понизила голос, принимая кубок обеими руками, – как мессир Тристан плыл на корабле с дамой Изот, а служанка ошиблась и вместо вина поднесла им приворотного зелья. Помнишь?

– Помню… – тихо сказал Робер.

– Пусть же это вино, – продолжала она, блестящими глазами глядя на него поверх края кубка, – станет для нас напитком Бренганы…

– Не говори так, Аэлис. – Робер вымолвил это с трудом, так пересохло вдруг у него во рту. – Этим шутить не надо, не к добру это.

Аэлис, не сводя с него взгляда, медленно выпила половину кубка и, повернув, подала Роберу.

– Отсюда пей, – шепнула она. – Здесь, где касались мои губы.

Робер нахмурился и не отрываясь допил вино.

– Ну вот, видишь, ничего страшного. – Аэлис улыбнулась, пытаясь преодолеть странное чувство неловкости, или стыда, или…

Она сама не могла бы определить, но что-то вдруг изменилось, и она поняла, что ей хочется побыть одной.

– Симон скоро придет, – сказала она, словно спохватившись, – а мне надо еще отнести мазь жене Ле Боссю. Я пойду, ладно?

– Аэлис… – Робер смотрел в сторону, боясь встретиться с ней глазами, – я тут хотел тебе подарить… Понимаешь, для меня это такой день… я хотел бы, чтобы и для тебя он тоже остался памятным.

Аэлис быстро прикрыла ему рот ладошкой:

– Глупый, разве я не ждала этого дня? Как же я могу его забыть? Особенно теперь, когда мы с тобой испили из одного кубка?

– Да, но… – Он мягко отвел ее руку и снял с шеи шнурок. – Видишь, это самая дорогая для меня вещь – венчальное кольцо моей матери, и если ты не откажешься его взять…

– Как ты мог подумать! Только тогда уж сам и надень мне на палец.

– Ты… хочешь носить его на руке? Но если спросят…

– Кто?! Кому какое дело, что я ношу!

Робер разорвал шнур и надел на нетерпеливо оттопыренный пальчик Аэлис тоненькое, почти совсем стертое оловянное колечко.

– Прекрасно! – воскликнула она, любуясь подарком. – Спасибо тебе, друг Робер, но тогда ты должен еще и поклясться.

– В чем, Аэлис?

– Поклянись вечным спасением, что если когда-нибудь жизнь нас разлучит, то, как бы далеко ты ни был, если я пришлю к тебе человека с этим кольцом, ты бросишь все и поспешишь немедля ко мне, потому что это будет знак, что мне нужна твоя помощь. Клянешься?

Робер помолчал и опустился на одно колено.

– Дай руки, – шепнул он.

Аэлис, побледнев и прикусив губу, протянула к нему руки, и Робер вложил в них свои, прижатые ладонью к ладони.

– Спасением души клянусь, что, когда ты пришлешь это кольцо, ни стены, ни рвы и ни оковы, ни камень и ни железо не помешают мне прийти на твой зов, Аэлис, моя подруга, даже если я буду знать, что рядом с тобой меня ждет смерть…

– Ты знаешь, как называется то, что ты сейчас сделал? – спросила Аэлис дрогнувшим голосом.

– Да, это омаж, – ответил он. – Симон объяснял мне. – Так вассал приносит клятву своему сюзерену.

– Но, Робер…

– Я знаю, у меня нет золотых шпор. Но я люблю тебя и буду любить крепко и вечно, пока бьется сердце.

– Пойдем, Робер, уже поздно, – едва выговорила Аэлис.

Проводив ее до хижины Ле Боссю, он медленно возвращался домой, весь захваченный своими мыслями; шел, ничего не замечая вокруг, рассеянно отвечая на приветствия односельчан. Отец Морель, поджидавший у растворенной двери, окликнул его, и он вздрогнул, словно его разбудили.

Они прошли по темным скрипучим сеням в комнату, сумрачную от маленьких окошек, в которые глядело вечереющее летнее небо. По стенам сушились лекарственные травы, пропитавшие своим горьковатым запахом всю утварь в доме, а в сенях, посаженная в корзину, возилась наседка с цыплятами.

Наклонив голову, чтобы не удариться о притолоку, Робер на секунду задержался на пороге, окинув взглядом эту бедную и такую родную обстановку. Скоро всего этого уже не будет.

Отец Морель внимательно смотрел на него, спрятав руки в рукава сутаны.

– Я вижу, ты уже не здесь, – заметил он немного погодя. – Не знаю, можно ли радоваться такой перемене твоей судьбы.

– Но… – Робер глянул на него удивленно. – Почему?

– Как бы это получше растолковать… Ворота замка открывают для тебя путь, полный соблазнов. Робер, ты честолюбив и можешь достичь многого; боюсь только, чтобы ты не ошибся в выборе своего пути. Понимаю, тебя больше тянет к ратным подвигам, нежели к наукам… но подумай, может, это просто увлечение юности?

– Я уже думал, – тихо, но твердо сказал Робер.

– Все же подумай еще. Конечно, после долгих и тяжелых лет службы ты сможешь, если повезет, получить ленное владение. Но все равно останешься аррьер-вассалом…

– Ну и что, – возразил Робер. – Самые могущественные дома королевства когда-то начинали с этого.

– Да, но каким путем? История каждого такого рода написана кровью. Бог тебя сохрани от такого, сын мой… Впрочем, тебе это не грозит, и, хотя ты не из тех, кто захочет оставаться в тени, остаться в ней тебе придется, потому что тебя всегда будут затмевать более знатные. Есть, однако, еще один путь…

– Церковь? – Робер пожал плечами.

– А почему нет? Ты уже кое-чему научен, знания даются тебе легко. С помощью нашего доброго Бертье мог бы записаться в Париже на богословский факультет, а тогда… Вот тут, сынок, никакого значения не имело бы твое происхождение. Конечно, большинство князей Церкви принадлежит к знати, но ведь не все! Папа Иоанн, – отец Морель понизил голос, словно сообщая тайну, – бывший кардинал Досса, родился в семье кагорского ремесленника, а пана Адриан был сыном нищего английского попа. Но я не соблазняю тебя папской тиарой, а вот стать епископом ты бы мог.

Робер, словно просыпаясь, удивленно посмотрел на старого кюре:

– Епископом! Да мне не по душе стать простым клириком. Я хочу проложить себе дорогу мечом, вы же знаете…

Отец Морель вздохнул:

– Что ж, у каждого своя судьба.

Шум в сенях заставил обоих обернуться. В комнату ввалился Симон де Берн, сердито потирая лысину, за ним неслышно скользнула Аэлис, украдкой послав Роберу нежный взгляд.

– Клянусь веригами святого Петра! Я снова чуть не расшибся об эту проклятую притолоку! Мое почтение, отец! Здорово, сынок.

Высокий, плотный, в потертой кожаной безрукавке, Симон сразу заполнил собой тесную горницу. Обычно хмурое, лицо его сияло.

– Ну, что скажете, отец мой? Видите, недаром я обучал мальца бою на любом оружии. Теперь он за себя постоит!

– Что ж, – кюре улыбнулся, – умение постоять за себя – весьма полезно и необходимо в жизни. Хотя я предпочел бы видеть Робера на ином, духовном поприще…

Аэлис прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться, а Симон де Берн изумленно уставился на священника:

– Вот уж безумная мысль, не в обиду вам будь сказано! Да разве на такого парня натянешь поповскую сутану? Не обижайтесь только, вы – дело другое: вы человек святой!

Отец Морель отмахнулся:

– Не суесловь, Симон. А за него не волнуйся. Робер уже принял решение, и мне его не переубедить.

– Правильное решение, парень! Придется мне пожертвовать на свечи мессиру святому Михаилу.

– Пожертвуй лучше на бедных, – посоветовал отец Морель.

– Так ведь я вроде уже пообещал. – Симон неопределенно хмыкнул, с сомнением глядя на священника. – Небось обидится?

– Ах, Симон, Симон. – Отец Морель посмотрел на него с укоризной. – Вспомни, в Писании сказано: «Если накормите голодного, Меня накормите» – так учил Господь. Также и святому Михаилу приятнее будет получить твое доброе деяние, нежели лишний фунт воску!

– Ну, если вы так считаете… – Симон де Берн смущенно поскреб лысину. – Вам, конечно, виднее. Ладно, деньги на бедных я привезу, только тогда уж вы сами объясните ему, как это получилось, – вы к ним поближе… и как-нибудь покуртуазнее, чтобы не обиделся!

– Не бойся, святой поймет тебя, – улыбнулся отец Морель.

– Хороший сегодня день, сынок! – Симон хлопнул Робера по плечу. – Ну-ка, тащи вина, тут грех не выпить!

Робер принес кувшин, и Симон, не дожидаясь, пока подадут кубок, стал пить прямо через край.

– Сир Симон, – не утерпел Робер, – что бы вы сказали, если бы я стал капитаном бригандов?

Глаза Аэлис блеснули любопытством, Морель в страхе перекрестился. Де Берн, опустив кувшин и утираясь рукавом, одобрительно кивнул:

– А что? Неплохое дело! Капитан Реньо де Серволь недавно знатно пограбил Авиньон, самого папу так пуганул, что его святейшество чуть обратно в Рим не удрал…

– Опомнись, Симон! – возмутился кюре. – Как у тебя язык поворачивается произносить нечестивые речи, да еще при молодых людях!

– Что ж тут такого? – изумился старый солдат. – Многие рыцари только этим и живут! Да вы не беспокойтесь. Это ведь только так сказано, к слову. А ты, парень, выкинь из головы свои бредни. Покамест ты никакой не бриганд, а воинский человек – не совсем еще, но вроде того. Ну ничего, с Божьей помощью сделаем из тебя настоящего. А теперь поехали, мадам, не то нам достанется. Кузнец, негодяй, раньше будущей недели не придет – говорит, много работы, не поспеет.

– Конечно, – подхватила Аэлис. – Теперь, после ордонанса, все несут оружие!

– После какого еще ордонанса? – изумился Симон.

– Вы на редкость невежественны, мессир, – высокомерно сказала Аэлис, – я все объясню по пути. До свидания, отец мой. До свидания, Робер, приходи завтра сразу после ранней обедни.

Глава 5

Робер быстро освоился со своим новым положением. Встретили его хорошо, хотя баварские наемники попытались было возроптать – лишний стражник из местных был им как кость в горле, но Симон быстро привел их к повиновению. Своя же солдатня обрадовалась возможности свалить на новенького часть обязанностей, например выставить вместо себя на караул ночью или под проливным дождем. А что касается горничных Аэлис, то те наперебой расхваливали перед госпожой нового стражника. Особенно радовалась молоденькая Катрин, тихая светловолосая девушка, давно уже тайно влюбленная в Робера. В замок она попала года три назад, а раньше жила в деревне и часто помогала отцу Морелю в сборе полезных трав и уходе за больными. Робер шутя называл ее сестричкой и не замечал нежного к себе отношения.

Катрин, впрочем, помалкивала, зато другие не скрывали своих чувств – ни перед Робером, ни друг перед дружкой. Однажды, когда девушки сидели за шитьем под присмотром Аэлис, ее камеристка Жаклин опять завела разговор о новом стражнике:

– Ох, госпожа, до чего же вы это хорошо придумали! Вот увидите, из него такой оруженосец получится… – она восхищенно зажмурилась, – всех еще за пояс заткнет! А до чего на нем все ладно сидит, и лицо у него какое-то особенное, не то чтобы красивое, но такое – глаз не оторвешь! Правда ведь, подружки? – добавила она, обращаясь к остальным.

– Только смотрите, чтобы никаких заигрываний! – строго сказала Аэлис. – Лучше бы не родиться на свет той из вас, кто осмелится строить глазки Роберу или бесстыдно вертеть перед ним задом.

– Иной раз ведь и не удержишься, – хихикнула привыкшая к безнаказанности Жаклин.

– Что ж, попробуй не удержаться! – посоветовала Аэлис угрожающе.

С тех нор как Робер переселился в замок, она часто пребывала в дурном расположении духа. Ей хотелось, чтобы он всегда был при ней, но Симон всерьез взялся за свое намерение – сделать из юноши настоящего солдата. За наружной оборонительной стеной, по ту сторону рва, простирался обширный зеленый луг, на нем старый солдат и гонял своего питомца, обучая его тонкостям воинского дела как в пешем, так и в конном бою. Симон подобрал Роберу хорошего и послушного поводу коня; если вначале их схватки кончались тем, что юноша кувырком летел на землю от удара тупым копьем с обитым войлоком кружком вместо наконечника, то скоро шансы начали выравниваться, и однажды Роберу удалось выбить из седла своего наставника. «Ну, парень, ты меня порадовал, – заявил Симон, поднявшись на ноги, – отличный удар, клянусь зубом святого Петра!» Робер в этот день был счастлив, как никогда. Огорчало его лишь то, что Аэлис не разделяла его восторга.

Девушка была возмущена тем, что слишком уж рьяно предается Робер своим ратным забавам, вместо того чтобы проводить время с нею. А тут еще эти распутницы вьются вокруг, словно осы у горшка с медом!

Сегодня Жаклин заглянула к ней в комнату и спросила, не хочет ли госпожа подняться на стену, что выходит на луг, – там сейчас сир Симон и сир Робер так колошматят друг друга, что смотреть жутко. Они поднялись на алуар ^[34]наружной стены, Аэлис выглянула в просвет между зубцами: бойцы дрались пеше, в полных доспехах, но у Симона, вооруженного топором, был еще на левой руке небольшой треугольный щит, а у Робера – ничего, кроме громадной двуручной фламберги ^[35]с волнистым лезвием длиной шесть футов. Лязг стоял такой, словно два кузнеца работали молотками по наковальне, и непонятно было, как оба противника еще живы.

Аэлис, затаив дыхание, следила за поединком, когда Симон, отразив зазвеневшим щитом очередной удар, с поднятым топором бросился на быстро отступившего Робера, она даже зажмурилась от испуга – мало ли что случается в бою! А когда открыла глаза, Симон стоял с растерянным видом, разглядывая оставшийся в руке короткий обрубок топорища, а Робер, воткнув в землю свой меч, длинная рукоять которого еще раскачивалась, снял с головы саладу ^[36]и рукавом утирал со лба пот.

– Идем, Жаклин! – возмущенно приказала Аэлис. – Когда закончат, скажешь Симону, чтобы пришел ко мне…

Симон не спешил предстать на зов госпожи – пошел, наверное, мыться и переодеваться; Аэлис, дожидаясь его, совсем вышла из себя. Наконец явился – очень довольный, не подозревая о собравшейся грозе.

– Что скажете, мадам? – спросил он с улыбкой, входя в комнату. – Парень меня нынче отделал, выйти с фламбергой против топора – я бы на такое не сразу решился. Клянусь головой святого Дени, из мальца получится рыцарь раньше, чем мы думали…

– Но пока еще он мой оруженосец, мессир Симон, – оборвала его Аэлис, раздувая ноздри. – И я прошу вас об этом не забывать! И не отрывать Робера от его прямых обязанностей!

– Это от каких же таких прямых обязанностей, я что-то не пойму?

– Он мой оруженосец, – повторила Аэлис, – и обязан находиться при мне!

– А, вон вы как понимаете его обязанности. – Симон нахмурился. – Ну уж нет, мадам, сидеть пришитым к вашей юбке парню негоже, не для того он сюда пришел!

– Не смейте мне возражать! – Аэлис топнула ногой.

– Я осмеливаюсь возражать и мессиру вашему отцу. – Симон тоже повысил голос. – А вот вам на меня кричать не годится! И Робера я вам портить не дам, так и знайте. Не для того он пришел в замок, чтобы тереться возле баб да слушать ваши непотребные песенки!

Аэлис уставилась на него изумленно:

– Со всем уважением будь сказано, мессир Симон, вы уже окончательно одурели! Какие еще непотребные песенки?

– Сами знаете какие. Я вчера слышал, как вы с ним ворковали в саду. Скажете, это не вы пели? «Не буди меня, милый, поцелуем так рано! Мне спится так сладко! Я, любимый, не встану!» Голосок-то был ваш, мадам. Тьфу!

– У вас, мессир, грязное воображение, – уничтожающе сказала Аэлис. – Это старинная провансальская альба, и что в ней непристойного?

– Что непристойного? Благодарите всех святых, что вы не моя дочка! Если бы я услыхал, что моя дочь распевает чужому парню про поцелуи да про то, как ей спится, я бы выломал хороший прут и всыпал ей по заднице такую альбу, что это лишило бы ее сна на целую неделю.

– Вы забываетесь, Симон де Берн!

– А я не про вас, мадам, – дерзко ответил грубиян. – И покончим на этом. Пока я начальник замковой охраны, Робер подчиняется мне и будет делать то, что я ему велю. А вы для развлечения найдите себе кого-нибудь более подходящего. Робер простой парень, виллан, и грех вам кружить ему голову разными своими…

– Ступайте, мессир, – резко прервала его Аэлис, – я вас больше не задерживаю!

Впрочем, после этого она присмирела. Симон мог нажаловаться отцу и открыть ему глаза на то, что, возможно, уже замечали все в замке, кроме самого мессира Гийома. К тому же, признала она, Роберу и в самом деле нужно учиться ратному делу, чтобы поскорее стать настоящим рыцарем.

Отбросив в сторону вышивание, Аэлис пересела к столу, открыла круглую бронзовую шкатулочку и придирчиво посмотрелась в прикрепленное под крышкой зеркало. Сделать другую прическу? Может, уложить косы по бокам… А, как их ни укладывай, все равно не то!

За дверью послышались быстрые шаги, Аэлис схватила пяльцы и постаралась принять прилежный вид.

Войдя в комнату, Робер подошел к ее креслу и остановился, с улыбкой наблюдая за девушкой. Та сделала еще несколько неловких стежков и подняла голову. В облегающем солдатском камзоле оленьей кожи Робер казался взрослее и шире в плечах. Аэлис сейчас словно увидела его впервые. С минуту она смотрела на него как завороженная, а потом вышивание соскользнуло с ее коленей.

– Побудь со мной, Робер! Садись вон в то кресло…

– Это слишком от тебя далеко!

Робер взял маленькую скамеечку и поставил у ног Аэлис.

– Тут будет лучше. – Он сел, положил голову к ней на колени. – Лучше, но все равно далеко…

Аэлис молчала, прикусив губу и зажмурившись, потом спросила прерывающимся голосом:

– Что ты сегодня делал?

– Да разное… Главное – скучал по тебе!

– Почему же тогда не шел? Почему медлил? Я ждала все утро!

– Видит бог, не медлил бы ни минуты, если бы мог! Но ты же знаешь Симона…

Она наклонилась к нему, он поднял голову и снизу вверх заглянул в ее полные теплого света глаза:

– Аэлис, любовь моя, я никогда не устану повторять тебе, как ты прекрасна!

– А я не устану слушать, мой друг! Но ты прав… – Она вскочила, оттолкнув его резким движением, и нетерпеливо шепнула: – Ты прав, так все равно далеко…

Робер тоже поднялся и подхватил ее на руки:

– Так… можно?

– Тебе можно все… – шепнула она и уткнулась лицом ему в плечо.

– Аэлис, – Робер еще крепче прижал ее к себе, – моя любимая.

– Робер… поцелуй меня… Нет-нет… сначала пусти…

Он разжал руки, но, едва ноги Аэлис коснулись пола, снова притянул к себе. Когда он наконец отпустил ее, она счастливо вздохнула и, слегка отстранившись, посмотрела на него сияющими глазами.

– Как мне хорошо с тобой, Робер! Клянусь – в раю не будет так хорошо, как в твоих объятиях…

– Аэлис… – Робер умолк, не находя слов.

Разве можно было бедными, простыми словами выразить то, что он сейчас чувствовал? Его руки, медленно скользнув вдоль ее спины, задержались на бедрах, перехваченных ниже талии каким-то странным, звенчатым поясом.

– Что это у тебя? Цепь какая-то… О! Да ты, я вижу, вооружилась! – удивился он, нащупав прицепленные к поясу ножны. – Уж не против меня ли?

Аэлис лукаво засмеялась:

– Против кого же еще, мессир оруженосец? Вы теперь такое себе позволяете, Бог вам судья, тут без кинжала не обойтись…

– А кто говорил, что мне все можно? – спросил он шутливо.

– Клянусь, я и сейчас готова это подтвердить, друг Робер…

– Ох, Аэлис! Смотри, поймаю на слове!

Она отскочила в сторону, Робер кинулся за ней:

– Вот я сейчас до тебя доберусь!

– А вот и не доберешься! – крикнула Аэлис и выхватила из ножен кинжал.

Перед глазами Робера блеснуло обоюдоострое лезвие, он отшатнулся:

– Осторожнее, Аэлис, ты меня чуть без носа не оставила!

– Хорошо бы и впрямь его укоротить! – фыркнула Аэлис. – Меньше бы заглядывались разные шлюшки!

– Тебе-то что? Я ведь на них не заглядываюсь.

– Еще бы ты заглядывался! Да я бы тебя своими собственными руками…

Она опять сделала кинжалом шутливый выпад, но Робер молниеносным движением перехватил ее руку, Аэлис вскрикнула от боли, кинжал зазвенел на каменных плитах пола. Робер поднял его и стал разглядывать.

– Нравится? – спросила Аэлис, потирая запястье.

– Да, знатный клинок… Но ты с такими игрушками не шути, это тебе не прялка. Лучше уж я тебя разоружу… – Поймав ее за талию, он не спеша расстегнул тяжелую пряжку, снял пояс. – Вот так! Теперь не получишь обратно свой кинжал.

– Это не мой, это твой.

– Мой? – Робер удивленно взглянул на нее. – Мой я оставил внизу.

Аэлис нетерпеливым жестом протянула руку:

– Давай сюда…

Робер вложил кинжал в ножны и вместе с поясом вернул девушке. Лицо Аэлис стало серьезным, почти торжественным.

– Робер, этот кинжал побывал в Крестовых походах, во многих славных битвах. Его носил мой дед – коннетабль, а теперь будешь носить ты. Возьми, и пусть вместе с ним к тебе перейдет доблесть настоящего рыцаря! Дай я сама застегну его на тебе…

Робер растерянно взглянул на девушку:

– Но, Аэлис… А твой отец?

– Этот кинжал принадлежит мне по материнской линии. Спокойно носи его – теперь он твой!

Робер долго смотрел на тускло поблескивающее лезвие, на рукоять из простого черного рога, окованную серебряными ободками старинной грубой работы. Сколько всего повидало это оружие! Он склонил голову и коснулся клинка губами:

– Аэлис, пусть моя любовь пребудет крепче этой стали…

Аэлис протянула руку и коснулась сложенными для клятвы пальцами смертоносного лезвия:

– Робер, и я клянусь тебе: что бы ни случилось, любить тебя до последнего моего часа…

Сир Гийом, человек по-современному утонченный, заботился не только о прочности своего жилища. Когда родилась Аэлис, он выписал из Ломбардии искусного садовода. В южной части замка, между донжоном ^[37]и четырехугольной башней Фредегонды – единственным уцелевшим остатком древней меровингской крепости, – ломбардец этот весьма хитроумным способом, на двух расположенных уступами террасах, разбил сад и цветник. Почти целый год сервы таскали в корзинах щебень, песок, а затем и плодородную жирную землю, чтобы заполнить доверху пространство между возведенными каменщиками стенами; и сад получился на славу, каждую весну вокруг мрачных, потрескавшихся от времени стен башни зеленели молодые побеги виноградных лоз и дикого хмеля.

Был тихий послеполуденный час; одуряюще пахли разогретые солнцем цветы шиповника, и даже в тени было жарко. Аэлис сидела в густой траве, Робер стоял чуть поодаль, прислонившись к темному шершавому камню стены. Тут же, разбросав лапы, дремал мохнатый волкодав – любимец Аэлис – Мерлин.

Оба молчали, но это не тяготило их. Они привыкли понимать друг друга даже в молчании; достаточно было одного взгляда, одного движения, чтобы передать другому свои мысли и чувства.

Вот и сейчас Робер смотрел на нее и знал, что она вспоминает детство. Запрокинув голову, Аэлис разглядывала щербатые от древности зубцы Фредегонды и лепящиеся в глубоких неровных кренелюрах ^[38]ласточкины гнезда. С верхней площадки башни хорошо просматривались окрестности замка, и туда никогда никто не заглядывал, поэтому детьми они любили играть там и называли ее своей башней.

– Робер, – тихо спросила девушка, – тебе не жалко, что все это прошло?

Робер пожал плечами:

– Жалко, конечно. Но что поделаешь…

– Помнишь, как мы раз подрались с тобой там, наверху, и я чуть не свалилась с лестницы?

– Я все помню, – улыбнулся Робер.

– Ты тогда ужасно перепугался, – мечтательно продолжала Аэлис, – а потом еще больше разозлился и тут внизу задал мне хорошую трепку…

– Ну, это уж ты выдумываешь.

– Не выдумываю вовсе, мне частенько от тебя доставалось… – Она вздохнула и грустно добавила: – А что такого? Я ведь не в укор тебе. Напротив… это тоже было хорошо… – Голос девушки дрогнул, и Робер увидел в ее глазах слезы.

– Аэлис, ты чего? – Он подошел и, сев рядом, взял за руки.

– Ах, Робер, я сама не знаю… но мне вдруг стало так грустно! – Аэлис молча прижалась щекой к его лицу.

Молчал и Робер, поглаживая ее волосы. Сегодня ему тоже было грустно, почти тревожно.

– Аэлис, ты думала когда-нибудь о том, что будет дальше? Тебе уже пятнадцать, в этом возрасте девушек выдают замуж…

– Робер, ну что сейчас об этом говорить! – досадливо отозвалась Аэлис.

– Ты права, говорить ни к чему. Я много думал, Аэлис, и… Словом, осенью мне придется покинуть Моранвиль, попытать счастья на стороне.

– Ох нет! – испугалась Аэлис. – Я не хочу, чтобы ты уезжал!

– Иначе нельзя, моя любимая! Если мне повезет, через два-три года я вернусь за тобой, опоясанный рыцарским мечом.

– Нет!! – Аэлис вцепилась ему в рукав и заплакала. – Не надо мне никакого рыцарского меча, ничего не надо! Я не хочу, чтобы ты уезжал, слышишь? Не хочу без тебя!

– Я тоже не хочу без тебя, поэтому и придется мне уехать. Подожди меня три года, только три…

– Нет, нет и нет! – крикнула Аэлис. – Ничего не буду обещать! Я люблю тебя и ничего не хочу больше знать!

Она заплакала еще громче, и Робер пожалел, что заговорил об отъезде. К чему было расстраивать ее заранее?

– Ну хорошо, любовь моя, успокойся… Я ведь еще никуда не еду! Слышишь? Я ведь с тобой… успокойся же и посмотри на меня!

Аэлис подняла голову, и Робер стал целовать ее мокрые от слез глаза.

– А знаешь что? Давай поднимемся туда!

– Давай! – обрадовалась Аэлис. – Мы и правда совсем забросили свою башню… Слушай, а кто была эта Фредегонда?

– Королева франков – давно, еще до Карла Великого. Отец Морель называет ее великой грешницей…

Аэлис, поднимаясь следом за Робером по узкой лестнице, вырубленной в толще стены, сразу навострила уши:

– Правда? А что она сделала?

– Много чего. Она приказала убить двух своих пасынков, а невесту одного из них, принцессу Брюнельду, долго держала в темнице. И епископа Руанского тоже велела умертвить…