Текст книги "Муза (ЛП)"

Автор книги: Айла Старлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3

Софи

Весь день в моей голове царит бардак. С самого первого урока. С тех пор, как он вошел в класс и представился моим новым учителем.

Я как будто плыла и кружилась в равной степени, застряв где-то между воспоминаниями о той ночи и переживанием реальности того, что произошло сегодня утром. Я не могла вспомнить ни одного слова из того, что говорили мои учителя, не могла сосредоточиться настолько, чтобы притвориться, что слушаю. Мое тело, может, и было в школе, но мой разум вернулся в бар, где я кружилась под теплым светом, а его руки обнимали меня за талию.

А потом я снова оказалась в классе, как только он вошел.

И теперь я застряла в этой странной сумеречной зоне. Наполовину взволнованная, наполовину в ужасе. Потому что парень, с которым я провела идеальную ночь... незнакомец, с которым я танцевала, флиртовала, почти поцеловала... является моим новым учителем английского.

Мистер Хейс.

Я даже не могу думать о его имени, не чувствуя сжатия в желудке.

Третий урок был самым ужасным. Я поймала себя на том, что пишу «Хейс» на полях своей тетради, как влюбленная дурочка. Только его фамилию, выписывая ее курсивом, как какое-то смешное школьное клише. Как только осознала, что делаю, я вырвала страницу и засунула ее глубоко в рюкзак, как будто это было уликой. Что, по сути, так и есть.

А Сал? Она весь день наблюдала за мной, как будто у меня выросла вторая голова. Постоянно толкала меня в очереди на обед, шепча, что я отвлекаюсь больше, чем обычно. Я ничего ей не объясняла, только качала головой и винила в этом недосып.

Но она меня знает и не верит.

Конечно же, когда я выхожу к своей машине после последнего звонка, она уже там. Она прислонилась к двери со стороны пассажира, скрестив руки, с очками на голове, как будто собирается провести полноценный допрос.

– Дорогуша? – спрашивает она, и в ее голосе нет места для отмазки. – Я хочу ответы. С добавкой травки и размышлений на закате. Поехали.

Она улыбается, запрыгивая в машину.

– Я знала, что ты что-то скрываешь.

Поездка проходит в тишине. Такой тишине, которая напоминает дом, тишине двух лучших подруг, которые знают друг друга лучше, чем самих себя. Сал не настаивает. Она просто опускает окно, позволяя ветру развевать свои локоны и ждет.

К тому времени, как мы добираемся до озера, все в груди сжимается. Чем ближе мы подъезжаем к нашему обычному месту, тем реальнее все это становится. Причал тянется в спокойную воду, солнце низко висит за ним, окрашивая все в жженый оранжевый цвет. Здесь тихо. Наше священное место. Место, куда не может добраться остальной мир.

Мы снимаем обувь и идем босиком по старым доскам, дерево прохладное и шероховатое. Я бросаю рюкзак и падаю на край, ноги свисают над поверхностью воды. Сал устраивается рядом со мной, поспешно вытаскивая косяк из куртки, как будто она весь день ждала, чтобы его зажечь.

Мы молча передаем его друг другу, дым снимает напряжение с наших плеч, а небо медленно меняет цвет с персикового на фиолетовый.

Наконец она нарушает тишину.

– Ладно, время у тебя было. Теперь, я жду подробностей.

Я смотрю на нее и кусаю внутреннюю сторону щеки. Затем глубоко вдыхаю и смотрю на небо.

– Помнишь того парня из бара?

– Да, – она смеется, – трудно его забыть, учитывая твою им одержимость.

– Ну… – говорю я, краснея.

Она так быстро повернула голову ко мне, что та чудом не оторвалась. Ее глаза становятся огромными.

– Не может быть.

– Да.

– Софи. Нет. Не говори этого.

– Это он. Мистер Хейс.

Она хватает меня за руку.

– Ты хочешь сказать, что таинственный мужчина из бара – тот, с красивым голосом и сильными руками – наш учитель?

Я закрываю лицо руками и стону.

– Зачем ты это сказала?

– Потому что это безумие. Это как... запретный роман из учебника. Буквально из учебника. Такое не придумаешь. Ну, кто-то, наверное, мог бы, но все равно.

– Сал...

– Нет, постой. Ты не знала. Верно? Он тоже не знал. У вас был момент. Волшебный, единственный в жизни вечер в баре, где атмосфера была идеальной. А потом – бум. Поворот сюжета. Он входит в твою классную комнату и вдруг оказывается мистером Хейсом.

Я бросаю на нее взгляд.

– Ты закончила?

Она просто смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

– Еще не знаю. Может быть. Он тебя узнал?

– Сразу же.

– Что-нибудь сказал?

– Нет. Но все читалось на его лице. Казалось, будто он увидел привидение.

Она с драматическим вздохом падает назад на причал.

– Я не могу. Это как какой-то дарк-роман в академии с медленным развитием сюжета. Я бы его прочитала.

Я ложусь рядом с ней и закатываю глаза.

– Ты такая странная, а я в полной заднице.

– Скажи мне еще раз, почему ты не спросила его имя? – спрашивает она.

– Ты меня утащила, – говорю я, толкая ее локтем. – Утащила, не дав возможности.

Ее глаза расширяются.

– О боже. Черт. Да, я это сделала. Я точно это сделала.

– Ничего страшного, – лгу я. – Я все равно думала, что больше никогда его не увижу.

Она наклоняет голову.

– Если бы он не был твоим учителем... ты бы за ним приударила?

Мне даже не нужно об этом думать.

– Я бы полностью отдалась своим чувствам.

Она ухмыляется, будто уже знала мой ответ.

– Конечно, ты бы это сделала.

Мы лежим так некоторое время, дым витками поднимается в угасающее небо. Озеро из золотого стало голубым. Ветерок шелестит в листве деревьев.

– Ты останешься на ночь? – спрашивает она. – Мама готовит кальцоне.

Я стону.

– Со шпинатом и рикоттой?

– Такие, за которые ты продала бы душу.

– Хотелось бы, но я и так хожу по тонкому льду со своей мамой. Наверное, мне лучше вернуться, пока она не стала меня искать.

Сал надувает губы.

– Ладно. Я съем твою порцию кальцоне, как настоящая подруга.

– Ты такая заботливая.

Она кладет голову мне на живот, и мы лежим так, пока звезды не начинают пробиваться сквозь темное небо.

В конце концов, мы собираемся и возвращаемся. Перед тем, как я ухожу, она крепко обнимает меня.

– Напиши мне, когда доедешь до дома. И, пожалуйста, не влюбляйся в нашего сексуального учителя. Или влюбись. Но если влюбишься, запиши все. Потом мы продадим эту историю.

Я смеюсь, обещаю ей написать и ухожу. Я живу дальше, чем она, а на проселочных дорогах полно оленей, не имеющих инстинкта самосохранения, поэтому она всегда заставляет меня пообещать отписаться. Всегда.

К тому времени, когда я подъезжаю к своему дому, уже совсем темно. Я выключаю двигатель и сижу секунду, собираясь с духом. Может, мне повезет. Может, они уже спят.

Я медленно и тихо открываю входную дверь, надеясь незаметно проскользнуть в свою комнату. В тот момент, когда я наступаю на скрипучую доску в прихожей, ее голос прорезает темноту.

– Софи. Где ты была?

Она еще не увидела меня, но знает, что я здесь. Ее тон настолько резкий, что может порезать кожу. Я закрываю глаза и выдыхаю, придавая своему лицу нейтральное выражение, прежде чем войти в поле ее зрения.

Она стоит в гостиной, спина прямая, руки скрещены на груди. Это ее любимое место в доме, как трон в комнате, застывшей во времени. Цветочные обои, желтый цвет, пыльные антикварные вещи на каждой доступной поверхности. Моя мама называет их семейными реликвиями. Я называю их хламом.

Моего отца здесь даже нет. Наверное, он в кабинете, как всегда. Они редко разговаривают, если только не нужно что-то починить или кого-то обвинить.

– Я была с Сал, – говорю я спокойно и ровно. – Мы потеряли счет времени.

Ее глаза сужаются.

– Я сказала тебе идти прямо домой. Ты никогда не слушаешь, и я устала от твоей неспособности следовать правилам, – ее голос повышается, жар поднимается к щекам. – Я чувствую запах травки даже отсюда. Дай мне свой телефон. Ты наказана.

Я кладу его на стол и без слов иду в свою комнату. Никаких ссор, никаких криков. Я просто устала. Я уже знаю, что будет дальше.

Через час она вернет его мне, как всегда. Мы будем делать вид, что ничего не произошло. Как всегда. Она никогда не извиняется, никогда не признает свою вину. Просто отбрасывает все и ожидает, что я поступлю так же.

Я научилась не дразнить медведя. Не потому, что боюсь, а потому, что это бессмысленно. Ее гнев ничего не меняет, никому из нас не помогает, а только изматывает обоих.

Я закрываю дверь своей комнаты, снимаю туфли и падаю на кровать. Я не плачу. Я не кричу. Я просто позволяю тишине проникнуть в мою кожу.

И снова напоминаю себе, что через четыре месяца я буду свободна.

Глава 4

Софи

На следующее утро, идя в школу, я пытаюсь убедить себя, что то, что я уделила больше внимания своей внешности, не имеет никакого отношения к новому привлекательному учителю. Просто сегодня мне захотелось выглядеть красивой, вот и все. Немного больше туши, блеск для губ, тщательно уложенные волосы. Это ничего не значит.

За исключением того, что, очевидно, это не так.

Я нахожусь в замешательстве со вчерашнего первого урока. С момента, как он вошел в класс и изменил все. Я не перестаю думать о нем, о нашей ночи в баре. О его руках на моей талии, о его запахе, о том, как его тело прижималось к моему.

Более того... о том, как он заставлял меня смеяться. О том, как его глаза впивались в мои, как будто я была единственной девушкой в помещении. Теперь, когда он мистер Хейс, мой учитель, я должна забыть обо всем этом. Но я не могу. Абсолютно.

Нет никакой логической причины для притяжения между нами. Это была всего лишь одна ночь, и теперь он для меня недоступен во всех смыслах. Но трудно забыть того, кем он был, прежде чем стал мистером Хейсом. С тем парнем было легко общаться. Он был веселым, теплым и уверенным в себе, но не высокомерным.

Теперь он стоит впереди класса, тихий, напряженный и осторожный. Строгий. Непроницаемый. Эта его версия кажется мне чужой, и, возможно, именно поэтому мне так трудно на него смотреть. Потому что я уже видела его настоящего, того, кто скрывается за маской учителя.

И он мне понравился.

Ладно. Он мне очень понравился.

Я сажусь на место рядом с Сал, которая сегодня тоже принарядилась, явно с особым умыслом. Топ с настолько глубоким вырезом, что ее могут отправить в кабинет директора, а помада такого насыщенного красного цвета, что может положить конец карьере. Я смотрю на нее и поднимаю бровь.

– И для кого мы так нарядились?

Она улыбается.

– Оу, ни для кого особенного. Разве девушка не может просто хотеть выглядеть сексуально для себя?

Я смеюсь и закатываю глаза.

Она нелепо красива. Густые ресницы, оливковая кожа, ноги, которые подошли бы для музыкального клипа. Она точно знает, чем обладает, и не стесняется использовать это в своих интересах. Если бы я любила девушек, у меня под подушкой была бы ее фотография.

Я тоже не плохо выгляжу, просто... по-другому. Мягче. Светло-каштановые локоны, которые вьются при малейшем изменении погоды, глаза, подходящие к волосам, кожа настолько бледная, что обгораю, даже при мысли о солнце. Сал говорит, что я красивая, и я стараюсь ей верить. Иногда мне это почти удается.

Мистер Хейс сидит за своим столом, уставившись на бумагу, которую держит в руке, сжав челюсти. Через несколько секунд он бросает ее в мусорное ведро с такой силой, что по комнате раздается звон металла.

Сал наклоняется ближе.

– Как думаешь, что это было?

– Понятия не имею. Может, кто-то бросил вызов его авторитету, и теперь он планирует его убийство.

Она фыркает.

– У него точно есть боксерская груша. Или дневник с именами жертв.

Затем он встает и обращается к классу.

– Хорошо, – говорит он тихим, уставшим голосом. – Быстрая замена. Задания, которые оставил ваш последний учитель? Они... не очень хороши. Нам все еще нужно пройти обязательную программу по чтению – да, включая «Ромео и Джульетта», но я меняю подход к их изучению.

Он подходит к доске и пишет что-то, чего я не замечаю. Я слишком занята наблюдением за тем, как он держит маркер. Напряжением в его плечах. Тому, как его рубашка прилипает к спине, когда он тянется, чтобы достать до самого верха.

Он слишком собран, слишком профессионален. Это заставляет меня задуматься, не пытается ли он притворяться так же усердно, как и я.

– А пока, – продолжает он, – посвятите остаток урока письму. О прочитанном. О том, что вы почувствовали. Или, о чем это вам напомнило. Без какой-либо структуры, правильного ответа нет. Если вы не читали, откройте книгу сейчас и начните. Мне все равно, как это будет выглядеть, просто напишите что-нибудь на бумаге.

По классу раздаются стоны.

Я достаю тетрадь и смотрю на чистую страницу, как будто она издевается надо мной. Писать о чувствах – не совсем мое. Однажды я пробовала вести дневник, думала это поможет мне разобраться с беспорядком в голове, но все, что получила, еще большую путаницу. Я могу писать сочинения, отчеты, задания с рубриками и правилами. Но свои собственные мысли? Нет, спасибо.

Сал уже пишет. Ей на самом деле нравится это занятие, она говорит, что это как терапия на бумаге. Я ей завидую.

Поэтому вместо того, чтобы писать, я рисую.

Моя ручка движется самовольно. Линии и тени обретают форму на странице передо мной. Линия подбородка. Изгиб брови. Я даже не осознаю, что делаю, пока не дохожу до середины.

Он.

Неаккуратный портрет. Форма его рта, тяжесть его взгляда, небольшая морщинка между бровями. Он не идеален, но именно так я его вижу.

Это глупо, я знаю. Но рисование успокаивает меня. Это единственное, что помогает мне дышать, когда тяжесть всего остального оседает в моей груди.

Я каждые несколько секунд поглядываю на него, чтобы правильно передать детали. Не потому, что мне это нужно, я уже запомнила его, а потому, что хочу. Потому что часть меня хочет запечатлеть его в этом образе, пока он не исчез под грузом всех правил и ожиданий.

И тут я чувствую это.

Это изменение в воздухе. Это бесшумное предупреждение на моей коже. Кто-то стоит слишком близко.

Я поднимаю глаза.

Он стоит прямо там.

Мистер Хейс.

Он смотрит на мой блокнот, на мой рисунок, на себя.

Мое сердце замирает в груди, и я чувствую, как кровь приливает к лицу. Я закрываю страницу рукой, как будто это каким-то образом отменит то, что он только что увидел.

Его выражение лица не меняется, но в его глазах есть что-то, чего я не могу понять. Удивление? Напряжение? Может, ничего... может, я это себе придумываю. Он задерживается на секунду дольше, чем нужно, а потом уходит. Оставляя меня в смятении.

Остаток урока я провожу, глядя на угол своего стола, делая вид, что пишу, делая вид, что меня нет. Я больше не поднимаю глаза. Не могу.

Когда звенит звонок, я уже наполовину собралась. Готовая исчезнуть и стереть последний час из памяти.

Но тут его голос прорезает хаос скрежета стульев и шуршания бумаги.

– Перед уходом положите свои работы на мой стол. Я не буду их читать, просто подтвержу участие. Завтра вы их получите обратно.

Я замираю.

Он видел. Он уже видел. Но теперь портрет будет в его руках.

Я могла бы что-нибудь придумать. Набросать несколько беспорядочных строк и притвориться, что работала над текстом все это время, но во мне пробуждается что-то упрямое. Если он собирается увидеть себя моими глазами, то ладно.

Пусть видит.

Он первым перешел черту. Намеренно или нет, но именно он вошел в мою жизнь, а не наоборот.

Сал бросает свою работу на стопку и быстро улыбается мне через плечо.

– Ты в порядке? – спрашивает она одними губами.

Я киваю. Еле-еле.

Я подхожу, кладу блокнот лицевой стороной вверх на стопку, не пытаясь скрыть его среди других. Затем поднимаю подбородок и выхожу из комнаты.

Как только выхожу в коридор, я наконец могу снова дышать. Мое сердце все еще быстро бьется, кожа все еще горячая. Я не знаю, о чем он подумал, когда увидел это. Думает ли он, что я им одержима, или считает шуткой... Думает ли он обо мне вообще.

Но все уже произошло.

Вернуть назад нельзя.

Глава 5

Тео

Скукожившись в своей детской спальне, где на королевско-синих стенах все еще висят медали с соревнований, я сижу за своим изношенным деревянным столом, в древесине которого выжжены тысячи воспоминаний о счастливых временах. До потерь. До несбывшихся мечтаний. Находясь здесь, мне трудно дышать. Мне душно. Воздух кажется тяжелым, насыщенным прошлым.

Когда-то эти стены были наполнены смехом и любовью. Моя мама напевала на кухне. Мой папа кричал на телевизор во время игры. Сквозь стены доносился приглушенный стук музыки моей сестры. Теперь здесь только тишина и покой. Удушающая тишина.

Настольная лампа мерцает, когда я включаю ее, слабо жужжа, как будто она так же устала, как и я. Ящик рядом с моей кроватью все еще заедает, когда я пытаюсь его открыть, так же, как и когда мне было четырнадцать. Внутри лежат старые тетради, которые я не могу выбросить. На страницах разбросаны наполовину написанные стихи и наброски романа, который я так и не закончил.

Я вернулся сюда несколько месяцев назад, после аварии. После всего. Моя квартира в городе высасывала из меня все силы, а этот дом, наш семейный дом, стоял пустой. Полный воспоминаний и горя. Моя сестра не хотела его, говоря, что он напоминает ей мавзолей. Я сказал ей, что понимаю, но на самом деле не понимал. К тому же мне некуда было пойти.

Так что я здесь. Мне тридцать пять, и я сплю в той же комнате, которую украсил, когда мне было тринадцать. Пью дешевое пиво за своим детским столом, как будто мне семнадцать и мне разбили сердце, только теперь это разбитое сердце приносит куда больше боли, а чувство потери никогда не уходит.

Винни, дворняжка, которую мои родители приютили несколько лет назад, кладет голову мне на ногу. Он старый, глупый и чертовски верный. Он единственное живое существо в этом городе, которое не заставляет меня чувствовать себя чужим.

Последние несколько месяцев пролетели как в тумане. Потеря родителей разбила во мне что-то. То, о наличии чего я и не подозревал, и что оно могло разбиться. А начало этой работы, замена преподавателя, ушедшего на больничный, в том самом городе, который я пытался оставить позади, показалось мне жестокой шуткой. Я никогда не планировал преподавать в старшей школе. Я вообще не планировал возвращаться сюда.

Я просто надеялся на стабильность и тихое место, где можно было бы осесть.

И вот она была там. В моем новом классе.

Софи.

Когда вошел в класс и увидел ее лицо, я сразу понял.

Она та девушка из бара.

Та, о которой я думал с той ночи, когда мы встретились. Та, которую я надеялся найти в течение нескольких месяцев.

В ту ночь она застала меня врасплох. Я не планировал задерживаться допоздна, не планировал ничего, кроме как зайти поздороваться с другом, но потом появилась она. Умная, остроумная, с отличным чувством юмора. Ее улыбка не позволяла отвести взгляд. В ней было что-то такое, что не давало мне покоя еще долго после того, как вечер закончился.

Я не мог выбросить ее из головы.

И до сих пор не могу.

А теперь она моя ученица.

Черт возьми.

Она моя ученица. Я качаю головой, пытаясь вырваться из этого кошмара.

Реальность ощущалась как удар в живот. Как будто из меня выбили весь воздух. Та же самая девушка, которую я почти поцеловал, которую я хотел найти.

А теперь жалею, что нашел.

Та ночь в баре мелькает в моей голове, как лихорадочный сон. Ее смех, низкий и сладкий, гулкий, когда она наклонилась, чтобы перекричать музыку. Ее пальцы, коснувшиеся моих, когда она брала свой напиток. Момент, когда я почти поцеловал ее, но остановился только потому, что подруга забрала ее.

Я и не думал, что она еще учится в школе.

Я не знаю, что говорил во время урока. Я едва помню, как задавал задание. Мои руки дрожали, когда я просматривал работы. И тогда я увидел рисунок. Ее рисунок. Ее глаза снова изучали меня, на этот раз через штрихи карандаша.

Я не знал, сколько ей было лет в тот вечер. Я не спрашивал... не было причин. Это был бар, в который можно было войти с 21 года. Ни поцелуев, ни обмена именами, ничего неподобающего между нами не произошло. Просто момент, наполненный притяжением, которое я не могу полностью объяснить. Но это было больше, чем просто момент. Это было как прозрение, как нахождение чего-то, о потере чего я даже не подозревал.

А теперь я чувствую себя преступником за то, что помню об этом.

Я провожу рукой по волосам и смотрю на стопку бумаг на своем столе. Сегодня я попросил их написать свои размышления. Я сказал, что не буду их читать, а только впишу имена, как участников урока, но знал, что солгал, как только она сдала свою работу.

Потому что это не сочинение.

Это рисунок.

Меня.

Она даже не пыталась скрыть. Просто отдала его, как ни в чем не бывало... как будто это не было самым интимным, что я когда-либо видел.

И, боже, помоги мне, я не могу отвести от него взгляд.

Она уловила каждую деталь. Морщинку на моем лбу, усталый изгиб губ. Тяжесть в моих глазах, которую я стараюсь не замечать в зеркале. Это не просто рисунок, это внимательное наблюдение. Правда. То, каким она видит меня, каким никто не видел уже давно.

Это пугает меня.

Я никогда не переходил черту с ученицей. Ни разу. Я построил все свое самосознание на том, что я хороший человек. Человек чести. Человек, которым могут гордиться мои родители. И вот я здесь, смотрю на этот лист бумаги, как будто он что-то значит.

И он значит.

Но не то, что должен.

Я кладу его обратно в стопку, но часть меня хочет оставить его себе.

Я смотрю на стену, на медали, висящие на синих кнопках, на детскую версию себя, которая жила в этой комнате и думала, что перед ней весь мир. У этого мальчика было столько мечтаний.

Я не могу позволить себе впасть в депрессию. Я не могу позволить ей задеть меня.

Теперь это моя работа. Мой класс. Она просто ученица, не более.

Я должен помнить об этом.

Даже если это сложнее, чем я хотел бы.