Текст книги "Японские народные сказки"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)
68. Страшный зверь кап-кап
В старину жили в одной ветхой, кособокой лачужке старик со старухой. Казалось бы, чем у них поживиться? Всего-то у них богатства – одна лошаденка, да и ту надумал вор со двора свести. Притаился он, ждет, чтобы хозяева уснули.
На дворе стояло осеннее ненастье. Дождь ливмя лил, а крыша лачуги вся прохудилась. То тут послышится «кап-кап», то там струйка побежит. Перетаскивают старики свои постели с места на место, нет им покоя. Всюду дождь капает.
– Ах, страшный зверь этот кап-кап! – вздохнула старуха. – Хуже тигра, хуже волка.
– Твоя правда, – ответил старик. – Нет на свете страшнее. Никуда от него не спрячешься.
А под окном притаился голодный волк. Задумал он съесть хозяев, когда огонек в доме погаснет. Услышал он слова стариков, и шерсть у чего дыбом встала с перепугу.
– Думал я, что в этих местах нет зверя сильнее меня. А на поверку выходит, забрался сюда какой-то страшный кап-кап… Ой-ой-ой, лучше я убегу. Убегу, убегу!
Как шарахнулся волк прочь, как задал стрекоча! А конокрад подумал: «Эге! Лошадь-то, никак, с привязи сорвалась».
Кинулся он в погоню, да и вскочил с разбегу волку на спину. Тут волк совсем ополоумел: «Пропал я! Не попался я в капкан, так схватил меня кап-кап!»
Помчался волк большими скачками, а конокрад еще сильнее в него вцепился. Ничего понять не может: старая лошадь, а вон как понесла! Молодому жеребцу не угнаться.
Бежит волк с конокрадом на спине, а тем временем стало светать. Заметила их с дерева обезьяна.
– Э-э, что я вижу! Человек верхом на волке. Вот потеха-то, ха-ха-ха!
Тут и конокрад приметил, на ком он сидит. Скатился он с волка и полетел кубарем в волчью яму. Хорошо еще, что шею себе не сломал. Сидит он в волчьей яме и размышляет, как оттуда выбраться.
А обезьяна говорит волку:.
– Ну, волк, дивлюсь я на тебя. Как ты позволил человеку себя оседлать?
– Как – человеку? Меня страшный кап-кап схватил. Еле я от него спасся.
– Нет же, говорю, на тебе ехал человек. Как на простом коне, ха-ха! Да погоди, я проверю. Сдается мне, свалился он вон туда, в волчью яму.
В те времена у обезьяны был длинный хвост. Опустила она его в яму, водит им по сторонам. Ухватился конокрад за хвост, думал он, что это веревка.
– Вот это кстати. Дай попробую выбраться.
Завопила обезьяна от боли:
– Итэ-тэ-тэ-тэ! Волк, волк, там и вправду страшный зверь кап-кап. Он схватил меня за хвост.
Услышал это волк и кинулся бежать опрометью. Обезьяна кричит:
– Стой, стой, куда ты?! Постой, погоди! Не бросай меня в беде.
Рвется обезьяна изо всех сил, морда у нее от натуги кровью налилась… Вдруг хвост как оторвется почти у самого корня!
С тех самых пор у обезьян красные морды и короткие хвосты.
69. Треугольные хвосты
В старину это случилось, в далекую старину. Жили в одном городе два приятеля: Тэппэйроку и Хатикоробэй. Раз в новогодний вечер сговорились они между собой рассказать друг другу какой сон каждому приснится[138]138
См. примеч. 1 к № 41.
[Закрыть]. За беседой и вином Хатикоробэй незаметно для себя вздремнул. Во сне разобрал его смех: хе-хе-хе, хи-хи-хи! Тэппэйроку поскорей растолкал приятеля:
– Ага, Хатикоробэй, ты уже видел свой новогодний сон. И, уж наверное, любопытный! Скорей выкладывай, что тебе снилось.
– А, глупости! Я, правда, немного клевал носом, но чтоб я спал! Да ни одной минутки!
– Не ври, дрых вовсю и так громко хихикал, будто тебя щекочут. Значит, тебе сон привиделся. Ну, говори какой, мне не терпится узнать.
– Не знаю, хихикал я или нет, но никакого сна я не видел. Что пристал? Мне-то лучше знать. Не видел – и все!
– Нет, врешь, видел, видел. Зажилил сон, сквалыга!
Тут закричали оба: «Ты видел сон!» – «Нет, я не видел!» Слово за слово, закипел у них спор, а где спор, там и ссора: «Посулил мне сон, так выкладывай!» А после ссоры пошла у них тяжба. Потащил Тэппэйроку Хатикоробэя в суд.
А судья стал требовать: сознайся да сознайся, что утаил новогодний сон. Но Хатикоробэй уперся на своем: не видел я сна, которого не видел. Разгневался судья и велел привязать Хатикоробэя к верхушке сосны на горе Готэн. Качает его там холодный ветер.
Ночью вдруг прилетел тэнгу[139]139
Тэнгу – см. примеч. 1 к № 7.
[Закрыть], кружась и порхая в воздухе, словно большая птица, и опустился на сосну.
– Эй, кто тут?! Отзовись!
– Это я, Хатикоробэй.
– А зачем ты здесь, на верхушке дерева, ночью?
– Да вот, принуждает меня судья сознаться, что я видел сон, которого не видел, и велел привязать меня к сосне.
– Ах ты бедняга! Я развяжу тебя.
– Спасибо тебе, господин тэнгу, от всей души спасибо. Но скажи мне вот что: как ты летаешь по воздуху? Верно, мудреное это дело?
– И вовсе нет, наука здесь небольшая. Каждый может так летать, кто владеет сокровищем тэнгу.
– А что это такое, сокровище тэнгу?
– Вот оно, погляди. Видишь эту палку? На вид простая, но есть у нее чудесное свойство. Когда хочешь взлететь на небо, надо махнуть палкой и сказать: «Ситяракатянтян, ситяракатянтян». А надо тебе спуститься вниз, махни палкой и скажи: «Одзуйдзуйнодзуй, одзуйдзуйнодзуй». Только и всего. Но вот что я тебе скажу! Ты уверяешь, будто не видел сна, а на самом деле видел, да еще какой! Хочешь меняться со мной? Ты мне отдашь свой вещий сон, а я тебе – чудесную палку?
– И правда, что палка – чудо из чудес. Пожалуй, давай меняться. Но покажи наперед, какова-то она на деле.
– На, попробуй, – сказал тэнгу и отдал чудесную палку.
Хатикоробэй крикнул: «Ситяракатянтян, ситяракатянтян!» – взмахнул палкой и легко взлетел в небо. Понравилось ему, летает, летает, а назад не спускается. Ждал его тэнгу, ждал и завопил громким голосом:
– Хатикоробэй, довольно, верни мне мое сокровище. Не надо мне твоего сна, только отдай палку!
Но Хатикоробэй летел все дальше и дальше. Что мог поделать бедный тэнгу?
Долго бы еще носился в воздухе Хатикоробэй, но есть захотелось. Надо было спускаться вниз. Сказал он: «Одзуйдзуйнодзуй», взмахнул палкой и очутился на земле в городе Нумата[140]140
Город Нумата в преф. Гумма.
[Закрыть].
Смотрит Хатикоробэй по сторонам, где бы ему поесть. А неподалеку стоит дом, на нем треугольная вывеска с надписью: «Харчевня „Три угла“».
«Вот тебе на, странная вывеска! Что бы это значило? – думает Хатикоробэй. – Зерна гречихи – треугольные; может, здесь гречишной лапшой кормят?»
Постучал он в дверь:
– Эй, кто тут хозяева? Нельзя ли поесть у вас гречишной лапши?
На стук вышел хозяин с заячьей губой:
– Пожалуйте в дом, вот сюда, вверх по лестнице.
Поднялся Хатикоробэй в верхнее жилье и очутился в треугольной комнате.
Спрашивают его:
– Не угодно ли сначала в баньке помыться?
Пошел он в баню. Стоит там треугольный чан, а Заячья Губа огонь под ним разводит. Выкупался Хатикоробэй.
– Ну, теперь несите мне лапши, да побольше!
Поставили перед ним столик. Глядит Хатикоробэй: и столик-то диковинный – с тремя углами.
– Э, видно, у них тут все на три угла.
Начал Хатикоробэй уплетать за обе щеки. Вдруг, откуда ни возьмись, запрыгала по столу треугольная лягушка – шлеп, шлеп, шлеп! Только кончил он есть, как Заячья Губа подал счет. А денег у Хатикоробэя, как на грех, ни одного мона.
– Не стоит эта лапша денег, по ней лягушка прыгала. Не буду платить.
– Вот еще, выдумал! На дармовщину поесть захотел. Давай деньги!
Заспорил Заячья Губа с Хатикоробэем и схватился с ним врукопашную.
Получил Хатикоробэй тумака и скатился с лестницы. Как ударился лбом о треугольный столб! Вскочила у него на лбу треугольная шишка. От боли Хатикоробэй охнул и открыл глаза… Какое счастье! Все было только сном!
А приятель спрашивает:
– Так что же приснилось тебе в новогоднюю ночь?
70. Кто на свете самый могучий?
Жил в одной деревне каменщик. День-деньской он долбил камень – каттин-каттин! Прискучило ему такое ремесло, уж, кажется, хуже не бывает. Как-то раз он размечтался: «Ах, если б я стал самым могучим на свете! Весело бы я зажил тогда!» Но как узнать, кто на свете самый могучий?
Пошел он к святилищу божества, чтимого в той деревне, и спросил: кто всего сильнее на свете?
– Да уж, конечно, солнце! – ответил бог.
– Преврати же меня в солнце, молю тебя! – попросил каменщик – и в тот же миг стал он солнцем.
Сияя веселой улыбкой, озарило солнце весь мир. Но вдруг набежала черная туча и затмила солнечный лик! Что ж, выходит, туча сильнее солнца? В горькой обиде воззвал каменщик к богу:
– О боже, преврати меня в черную тучу! Я хочу быть самым могучим на свете.
Бог внял мольбе и превратил каменщика в черную тучу.
«Вот теперь-то и вправду сильнее меня нет!» – И туча горделиво поплыла по небу. Вдруг, откуда ни возьмись, налетел сильный ветер и погнал тучу вдаль. Так, стало быть, ветер сильнее тучи? Заплакала туча, ливнем полились слезы:
– О боже, не хочу я быть тучей, преврати меня в буйный ветер! Он на свете самый могучий.
В тот же миг исполнил бог и эту просьбу.
Возликовал ветер и понесся по небу: «Кто устоит против меня? Я всех сильнее!» И вдруг с налету ударился о высокий камень на вершине горы. Но камень даже не дрогнул. Разъярился ветер и приналег изо всех сил. Но камень остался невозмутимо-равнодушным, как ни в чем не бывало.
Значит, камень сильнее ветра?!
– А если так, о боже, не хочу я быть ветром, преврати меня в большой камень! Он самый могучий на свете.
– Хорошо, хорошо, – отозвался бог и в тот же миг исполнил просьбу.
Лежит камень на высокой горе и чванится, поглядывая на деревеньки в долине:
– Наконец-то я самый могучий на свете!
Но тут пришел какой-то каменщик и стал бить молотом по макушке камня – коцун-коцун!
Камень сначала сладко подремывал, но удары так и сыпались, все сильнее и сильнее. Ой, больно, больно! Да к тому же камень стал понемногу тощать и укорачиваться. Вот тебе и самый могучий на свете! Каменщик-то сильнее!
– О боже, преврати меня снова в каменщика! Не буду я больше гнушаться своим ремеслом.
– Охотно, охотно! – согласился бог, лукаво посмеиваясь, и в то же мгновение исполнил просьбу.
Каменщик вернулся в деревню и снова принялся с утра до вечера стучать молотом. Но теперь работа шла весело: ведь каменщик знал, что он – самый могучий на свете!
71. Золотой топор
В старину жили по соседству два деда – добрый со своей старухой и злой со своей старухой. Кормились тем, что обтесывали срубленные деревья в лесу. Добрый дед был очень беден, а злой дед накопил деньжат и безжалостно подымал на смех и корил нищетой своего соседа. Но добрый старик, не смущаясь этим, верил, что если человек честно работает, то рано или поздно к нему придет счастье.
Случилось так, что он простудился и дня два-три не работал. Оправившись от болезни, взял он, как обычно, свой топор и отправился в горы обтесывать деревья. Работал старик на скале, нависшей над речным берегом. Внизу был глухой омут. Стоя на поваленном дереве, взмахнул старик топором. Но топорище усохло за те дни, что он не работал, и топор плохо сидел в своем гнезде. Сорвался он и полетел в воду.
Где же своими силами достать топор со дна глубокого омута? Упал духом старик. Одно осталось – просить помощи у бога воды.
– Прошу тебя, достань мой топор! – стал горячо молить старик.
Вдруг поднялся над омутом водяной столб. Вышел из него бог и принес топор на жертвенной подставке.
– Я отдаю тебе топор в ответ на твои мольбы, – молвил бог воды.
– О, спасибо от всего сердца!
Старик взял топор, но что это? Он так и сверкает на солнце, слепит глаза.
Изумился старик:
– Это не мой, возьми его обратно, а мне принеси мой топор, – и вернул богу речных вод его дар.
Скоро бог появился вновь из омута и принес на подставке другой топор:
– Ну, а этот твой или нет?
Взял старик в руки, посмотрел – это его собственный, железный. Очень он обрадовался:
– Тот самый! Теперь я снова смогу работать. Великая тебе благодарность!
Но бог воды сказал ему:
– Ты честный человек, вот тебе награда, – и отдал оба топора: золотой и железный.
Радостный, принес старик домой к себе золотой топор, показал своей старухе и главному артельщику.
– Такой топор стоит пятьсот рё, а может, тысячу, – сказал главный артельщик. – Это редкостное счастье. Надо устроить празднество во славу бога воды.
Вся деревня вскладчину купила вина и закусок, был устроен богатый пир. Золотой топор стал семейным сокровищем в доме доброго деда.
Злой дед исполнился черной зависти: «Соседу моему, дураку, ни за что ни про что счастье привалило! Добуду и я себе золотой топор!»
Пошел он в горы на то самое место, где работал добрый старик. Но топор крепко сидел на топорище. Тогда обуглил злой старик топорище на огне и как взмахнет! Топор сорвался и угодил в омут.
Злой старик начал просить:
– Милостивый бог воды, верни мне мой топор!
Опять, как уже было прежде, поднялся водяной столб и появился из него бог с золотым топором на жертвенной подставке:
– Вот я принес тебе твой топор.
Злой старик невзвидел света от радости:
– Спасибо тебе! – и поспешил схватить золотой топор.
Но бог воды сказал ему:
– Ты – нечестный человек. Не получишь от меня топора.
Взял золотой топор и скрылся в омуте.
Пришлось злому старику вернуться домой с пустыми руками. А тем временем его старуха сказала себе:
– Мой дед уж, наверное, принесет золотой топор. Надо устроить праздник.
Купила она в лавке вина и закусок для всей деревни. Но злой старик не принес ничего. Лавочнику задолжали большие деньги, и вдобавок топор пропал – нечем стало работать.
С тех пор добрый старик начал богатеть, а у злого старика дела пошли под гору, пока он вконец не обнищал.
72. Отчего у обезьяны короткий хвост?
В старину, в старину, глубокую старину у обезьяны был хвост длиной в тридцать три хиро. А теперь он совсем коротенький, и случилось это из-за плутовства медведя.
Однажды обезьяна наведалась в гости к медведю и спросила у него совета, как бы побольше рыбы в реке наловить. Медведь и стал ее учить:
– Теперь ночи стоят холодные, ты сядь на скалу над рекой и спусти в воду свой длинный хвост. Уж, наверно, к нему прицепится много всяких рыбешек.
Обрадовалась обезьяна. Села вечером на скалу и ждет-поджидает. Ночью холод стал сильнее, а хвост все тяжелел – вода-то замерзла. «Ну, с меня довольно, – подумала обезьяна. – Видно, улов большой, а я уже до костей продрогла. Пойду-ка домой». Хотела хвост вытащить, но не тут-то было. Испугалась обезьяна, завопила, давай тащить хвост что было силы! Он и оторвался.
С тех пор, сказывают люди, у обезьяны короткий хвост и морда от натуги красная. Уж очень сильно она рвалась.
73. Как воробей врага сразил
В старину это случилось, в старину.
Был в кухне у одного богача водосток. Проливалась вода на земляной пол, вот и выросли в углу дома три камышинки. А посреди камышинок поселилась чета воробьев. Целые дни чирикает воробей – цурун-цурун-цурун!
А воробьиха яички снесла, три хорошеньких яичка, и стала их бережно высиживать. Еще громче зачирикал воробей – цурунтён-цурунтён-цурунтён!
Однажды из глубины гор прибежала обезьяна:
– Воробей, а воробей! Я к тебе в гости пришла.
Начала она яичками любоваться. И вдруг говорит:
– Воробей, воробей, дай мне одно яичко!
– Но ведь их всего три! Нет, обезьяна, не дам я тебе ни одного.
– А не дашь, берегись! Вот стемнеет, устрою я ночное нападение и побоище. Съем яички с тобой, воробьем, вместе.
Испугался воробей:
– Коли так, делать нечего, дам тебе одно яичко.
Дал он обезьяне яичко, а она его – хруп! – разбила и сожрала. И опять клянчит:
– Воробей, воробей, дай мне еще одно яичко!
– Что ты, обезьяна! Было у нас три, а ты взяла одно. Погубила мое милое дитя. Возьмешь еще яичко, останется только одно-единственное. Не отдам, не отдам!
– А не дашь, я ночью устрою побоище. Сожру тебя с потрохами, воробьишко! – злобно закричала обезьяна.
– Что же делать! Спину на живот не сменяешь. Видно, так тому и быть. Бери!
Отдал воробей второе яичко. Обезьяна разбила его – хруп! – и сожрала.
– Воробей, а воробей! До чего вкусные яички! Мне еще хочется, дай еще одно, да побыстрей! – неотвязно пристает обезьяна.
Совсем опечалился воробей:
– Ведь всего три яичка было! Два ты уже съела. Отдам последнее яичко, ничего у нас не останется. Нет, не согласен я! Не отдам.
– Ого! Ну ладно же, уйду, но только настанет ночь, держись тогда, устрою побоище. Слопаю яичко вместе с вами, воробьями. Помни это.
– А-а, а-а-а, ночью придет обезьяна, съест яичко! И нас тоже сожрет. А-а, беда, горе! – заплакал воробей. – Цурунтён-цурунтён-цурунтён-цурунтён!
Тут прилетела оса:
– Воробей, воробей, ты о чем плачешь?
– Ах, госпожа оса, госпожа оса! Пожаловала к нам обезьяна в гости. А у нас было три яичка. Попросила она одно яичко и съела. Попросила другое – пришлось отдать. Попросила третье, а ведь оно последнее, заветное. Не дал ей яичка. Вот и пригрозила она: приду, дескать, ночью, устрою побоище и сожру яичко с вами, воробьями, вместе. Оттого и плачу я с великого горя, – поведал воробей и снова заплакал: – Цурунтён-цурунтён-цурунтён!
– Ладно, ладно, не плачь. Я помогу тебе одолеть врага, – прожужжала оса, сидя на краю окошка.
Но воробей все продолжал плакать:
– Цурунтён-цурунтён-цурунтён!
Вот приползла с берега ручейка змея и спрашивает:
– Воробей, а воробей, о чем ты так горько плачешь?
– Ах, госпожа змея! Пришла к нам в гости обезьяна из глубины гор. Попросила у меня одно яичко, съела, попросила другое, съела. Осталось у меня одно-единственное, последнее яичко. Жалко отдать его, я и отказал. А обезьяна пригрозила: «Приду ночью и сожру яичко вместе с вами, воробьями!» Вот я и плачу с великого горя.
– Ладно, ладно, не плачь. Я накажу твоего врага. Не тревожься, не плачь. Пусть воробьиха спокойно яичко высиживает, – утешает змея.
Тут пришла толстая швейная игла для циновок:
– Воробей, воробей, о чем ты так громко плачешь? Твой голос за несколько ри слышится… Что с тобой приключилось?
– Ах, госпожа игла! Съела обезьяна с далеких гор два наших драгоценных яичка. Осталось только одно, последнее. А она пригрозила: «Сегодня ночью приду, сожру яичко, да и вас, воробьев, в придачу». Вот я и плачу с горя.
– Не плачь, я отомщу за тебя злой обезьяне. Кольну ее больно-пребольно, – утешает воробья игла.
Тут прикатился каштан:
– Воробей, воробей, о чем ты печалишься?
– Было у меня три яичка. Прибежала обезьяна из далеких гор, съела два. Неслыханный разбой, беззаконие! Того мало, она еще пригрозила: «Не отдашь мне третье, последнее, приду ночью и сожру вас, воробьев, вместе с яичком!»
– Ужели правда? Пусть только явится эта дрянная обезьяна, я ей задам! Съела воробьиных деток, бесстыжая, жестокая! – разгневался каштан.
Тут прикатилась ступка, а за ней шлепает коровья лепешка.
– Воробей, воробей, о чем ты горюешь? Не бойся обезьяны, пусть себе приходит. Мы все вместе одолеем ее, не дадим тебя в обиду.
Вот стали защитники воробья советоваться, как победить врага. Оса спряталась в пустом горшке, каштан – в глубине очага, змея забралась в ведро с мисо, игла укрылась под футоном, коровья лепешка легла во дворе возле конюшни, ступка притаилась на крыше конюшни. И стали они поджидать обезьяну.
Ночью пришла обезьяна, ничего не ведая, и ворвалась в дом, прыгая и хохоча:
– Воробей, воробей, готовься к расправе! А-ха-ха-ха. Воробей, воробей, готовься к расправе! А-хо-хо-хо!
Заплакал воробей: цурун-цурун!
Выхватила обезьяна яичко из гнезда, уселась перед очагом, положила яичко на горячие угли в самый жар, ноги у огня греет.
Вдруг выпрыгнул из очага горячий каштан и ударил обезьяну в самый пах.
– А-я-яй, больно, больно! Надо скорей приложить мисо.
Сунула обезьяна руку в ведро, а змея давай ее жалить!
Взвыла обезьяна от боли еще пуще:
– Ой, ой, как больно! Прилягу на футон!
Прилегла она на футон, а игла как в нее вопьется!
Бросилась обезьяна к двери, и тут налетела на нее оса – жжж! – и как жиганет, как жиганет!
– Ой, ой, ой, мочи нет! Убегу, убегу отсюда!
Побежала обезьяна к воротам мимо конюшни, да наступила на коровью лепешку, поскользнулась и на земле растянулась.
– Ступка, ступка, теперь самое время! Покарай обезьяну! – кричит воробей.
Свалилась тяжелая ступка с крыши вниз – бах! – и пришибла обидчицу-обезьяну до смерти!
Не надо творить злые дела: обидчиков постигает заслуженная кара.
74. Где свету конец
В старину, в далекую старину захотелось однажды птице-карёбинге[141]141
Птица-карёбинга в индийских легендах – фантастическая птица с чудесным голосом, напоминающим голос будды.
[Закрыть] полететь туда, где свет кончается. Покинула она свой родной остров Танэгасима и понеслась как стрела над открытым морем.
Семь дней, семь ночей летела карёбинга, на восьмой увидела высокое дерево с одной-единственной веткой. Поднималось оно прямо из морской пучины. Отдохнула карёбинга на дереве и снова пустилась в путь.
Еще семь дней, семь ночей летела она над волнами – и что же: высится над морем второе такое же дерево! Опустилась птица на ветку, сложила свои усталые крылья.
Вдруг слышится голос из моря:
– Это кто там сидит?
Захлопала карёбинга крыльями от испуга:
– Я – птица-карёбинга. А ты сам кто?
– Ва-ха-ха-ха! Я – морской омар!
Думала карёбинга, что сидит на дереве, а оказалось, это ус громадного омара. Еще сильней она крыльями захлопала.
– А-ха-ха-ха, – засмеялся омар, – здесь равнина великого моря, я на ней и живу. А ты куда путь держишь?
– Лечу искать, где свету конец.
При этих словах омар еще круче изогнул свою спину и захохотал громче прежнего:
– Уви-хи-ха-ха! Брось ты эту глупую затею. Хочешь конец света найти, а семь дней, семь ночей летела от одного моего уса до другого. Ва-ха-ха-ха!
Раскрыла карёбинга клюв от удивления. Не стала она больше искать конец света и вернулась, опечаленная, на свой родной остров Танэгасима.
А омар, напугав карёбингу, развеселился и думает: «Я сам найду конец света».
Поплыл омар. Изогнется кольцом и прыгнет. Изогнется и прыгнет. За один прыжок целую тысячу ри покрывает.
Семь дней, семь ночей плыл омар. На восьмые сутки выбился он из сил. Вдруг видит: зияет в море большая пещера. Забрался омар в нее отдохнуть. Отдохнул и опять поплыл большими прыжками. Что ни прыжок – тысячу ри за собой оставляет.
Так прошло еще семь дней, семь ночей, и увидел он снова пещеру в океане. Забрался в нее и, притомившись от долгого пути, заснул крепким сном.
Вдруг раздался громовой голос. Вздрогнул омар от испуга.
– Ты кто такой, негодяй?! Как смел в мою ноздрю забраться? Отвечай, а не то убью!
Собрался омар с духом, зашевелил длинными усами:
– Я – морской омар. А ты кто такой?
– Ва-ха-ха-ха! Я – морской скат. Ты куда путь держишь?
– Конец света ищу.
Заколебалась пещера, заходила ходуном, как от землетрясения:
– У-ва-ха-ха-ха! Дурацкая затея! Ведь ты плыл семь дней, семь ночей от одной моей ноздри до другой. Вот тебе мой совет, малютка: возвращайся-ка ты обратно.
Заворчал омар про себя, выдувая пену клубами, но вдруг повернул обратно и быстро скрылся из виду.
Пришла теперь очередь ската. Подумал он: «Я такой большой и сильный. Нет для меня невозможного! Кому же найти конец света, как не мне!» – и пустился в далекий путь.
Семь дней, семь ночей плыл он без отдыха. На восьмой день засверкало под ним морское дно и выступил из моря белый песчаный берег, гладкий и мягкий. Отдохнул на нем скат – и снова в дорогу. Еще семь дней, семь ночей он плыл, и вот снова открылся перед ним берег, такой же белый и ровный. Задремал усталый скат на берегу сладким сном. Как вдруг раздался такой громовой голос, что все море вспенилось и заходило бурунами:
– Эй ты, невежа! Как смел ко мне на спину забраться?
Задрожал от страха скат и крикнул, сколько голосу хватило:
– Я – морской скат. А ты сам кто?
– А я – каракатица. Каким ветром тебя сюда занесло? – насмешливо спросила каракатица и вдруг выпустила на ската черное облако.
– Я конец света ищу.
– У-ва-ха-ха-ха! Вот дурацкая выдумка! Семь дней, семь ночей плывешь ты, а еще моей спины не миновал. Брось свою глупую затею, пока не поздно.
Ничего не ответил скат. Повернулся к каракатице хвостом и поплыл обратно.
