Текст книги "Смертные души (СИ)"

Автор книги: Артем Мичурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Глава 44. Зверь

Сумеречный лес шумел, ловя кронами северный ветер. Огромные тысячелетние деревья едва шевелились под могучими ударами стихии, высоко-высоко над землёй. Зелёные волны листвы скрывали под собою целый мир, полный удивительных созданий. Величавые олени с громадными ветвистыми рогами; стаи юрких чёрных существ, движущихся в подлеске, как разлитая ртуть; невероятные птицы, парящие меж уходящих к облакам стволов; монструозные ползучие гады; смертоносные хищники и их робкие жертвы – всё это принадлежало ему, Зверю из Сумеречного леса, хозяину и стражу великого зелёного царства. Так было, пока не пришла Тьма. Она двигалась с Востока. Двигалась неспешно, шаг за шагом, год за годом. Зверь не видел падение Фурора и его предгорий, не видел опустошение равнин и холмов. Ему было не до них. Зверь считал этот лес вечным, неподвластным ничему и никому, кроме своего властителя. Но Тьма рассудила иначе. Она пришла без спроса, без предупреждения, проникла в саму сущность леса, заразила его своей порчей, извратила, исказила, поглотила без остатка. Шаг за шагом, год за годом. Зверь слишком долго не замечал перемен, а когда заметил... принял их как должное, ведь Тьма была уже в нём. Веками он оставался свидетелем того, как великий Сумеречный лес – царство жизни и воплощённое торжество природы – погибал, гнил заживо, превращаясь в прямую противоположность себя. Смерть стала хозяйкой там, где росли деревья-титаны, и Зверь верно служил ей, истребляя остатки тех, кого оберегал прежде. И вот, когда он остался один посреди мёртвой чёрной топи, Тьма, наконец, призвала его. Она велела Зверю идти в Гут Холейн, дабы нести вечный караул в его холодных чертогах, заточить себя в этом циклопическом склепе. Жестокая насмешка. Но Зверь повиновался...

Олег стоял посреди абсолютной непроницаемой черноты. Единственное, что он мог видеть – собственное тело, человеческое, нагое, опирающееся босыми ступнями на режущий глаза мрак. Мрак ощущался гладким, холодным, и, хоть он был материален, не представлялось возможным оценить, где заканчивается и где начинается эта материальность. Олег сделал несколько шагов, шаря по сторонам руками, но не встретил препятствий, равно как и хоть какого-нибудь ориентира. Если бы не собственная видимая, несмотря на отсутствие источников света, плоть, ощущение слепоты было бы полным. Олегу казалось, будто его вырезали из реальности, или, скорее, обрезали реальность вокруг него. И только слух говорил об обратном. Биение сердца в этой мрачной тишине слышалось удивительно чётко и ясно. Вначале Олег подумал, что звук исходит из его собственной груди, но он ошибся – пульсация доносилась со стороны, и она перемещалась, двигаясь по кругу. Следом за пульсацией пришёл запах – странный терпкий аромат, отдающий хвоей, травами и... зверем. Олег сделал шаг назад, прочь от невидимой, но осязаемой угрозы, ещё шаг, и упёрся спиной в стену. Точнее, в то, что можно было принять за стену, ощупав её гладкую вертикальную поверхность. Это, как ни странно, приободрило Олега – хоть какая-то опора среди чёрной пустоты. Он пошёл вдоль стены, ощупывая её и озираясь в тщетных попытках разглядеть источник чужого сердцебиения, теперь то затихающего, то звучащего громче, словно звук проходил через меняющиеся преграды. Стена сделала поворот, и Олег свернул вправо, потом – влево, ещё раз, и снова направо. Это становилось похоже на лабиринт. Чужое сердцебиение перестало блуждать и остановилось. Теперь только меняющаяся конфигурация стен отражалась на громкости пульса, и, не смотря на перепады, громкость с каждым разом возрастала. Олег сделал очередной поворот и остолбенел – из тьмы на него смотрела пара глаз, огромных, алых, как предзакатный Рутезон. Олег стоял без движения. Глаза тоже оставались неподвижны. Возникло острое желание отступить, уйти обратно за угол, в воображаемую безопасность, но Олег переборол его и сделал шаг навстречу. Глаза тоже подались вперёд, блеснула влагой приоткрывшаяся пасть.

– Постой, – выставил Олег вперёд руку, будто она могла остановить чудовище. – Тебе нет нужды убивать меня.

Блеск пасти, рассекающей голову надвое, стал шире.

– Твой караул окончен. Сумеречный лес. Помнишь его?

Алеющие глаза сузились, глядя с недоверием, но без прежнего холодного желания убить.

– Вижу, что помнишь. А значит, помнишь и о том, кто виновен в его гибели. Да, он сейчас рядом. Все эти века он был здесь. Его Тьма затопила твой дом, поработила тебя. И вот теперь, – медленно и осторожно развёл Олег руки, стараясь всем своим видом выразить миролюбие, – мы с тобой попали в эту непростую ситуацию. И из неё есть два выхода: первый – мы попытаемся уничтожить друг друга; второй – поможем друг другу одержать победу над нашим общим врагом. Твоя душа сильна, я это чувствую. Но много ли толку будет от неё в этом склепе? Неужели ты не жаждешь мести за свой поруганный лес? Неужели не хочешь приблизить гибель того, кто виновен во всех твоих бедах? Ты был рабом долгие века, но я могу освободить тебя. Согласись, исправь то, чего не сделал прежде – дай бой силам Тьмы. Нет, ты не вернёшь утраченного, но сможешь достойно завершить свой путь. Это я тебе обещаю.

Глаза Зверя уставились на незваного наглеца, смеющего выдвигать ультиматумы. Монструозная пасть приоткрылась в страшном оскале, и Олег приготовился дать бой. Нагое человеческое тело обратилось живой машиной из прочных костей и могучих мускулов. Облачённая в латную перчатку рука потянулась к мечу. Пасть распахнулась и... замерла. Выходящий из ножен клинок остановился на полпути. В открывшемся тёмном чреве зверя замерцал, как в костёр в глубокой пещере, вспыхнул разгоняющий тьму изумрудный огонь. И Олег шагнул в пасть.

– Уже час прошёл, – постучал Дик по запястью. – Может, стоит проверить, как он?

– Он в порядке, – ответил Мордекай, присев рядом с Олегом. – И времени прошло куда меньше, чем тебе почудилось. Это от праздности, займи себя чем-нибудь.

– Например?

– Ну, не знаю, нарежь филе из той тушки. Не хочу смотреть, как принцесса отхаркивает шерсть, – Томас поморщился и передёрнул плечами.

– Пошёл ты, – встал в позу Миллер.

– У тебя тяжёлый характер, Дик. Я пытаюсь помочь, а ты принимаешь всё в штыки.

– Может быть. Но во всех более-менее цивилизованных областях этой мрачной дыры под названием Ош, сделать барбекю хотят не из меня. Как же вышло, что такой позитивный и общительный малый нажил столько врагов?

Томас вздохнул и печально покачал головой:

– Зависть, друг мой, всему виной зависть. Слишком мало существ в этом мире настолько разумны, чтобы понять и – главное – принять моё колоссальное превосходство над ними в интеллектуальном плане.

– Вон оно что, – делано удивился Миллер. – А я-то по своему скудоумию думал, что виной всему тут демонопоклонничество и чудовищные ритуалы с кровавыми жертвоприношениями. Прости, что так глубоко заблуждался.

– Ничего, – махнул рукой Томас. – С кем не бывает. А вот ты... Знаешь, меня давно интересует этот вопрос – откуда в тебе столько ненависти к чернокожим? Не подумай, что осуждаю, нет, просто, интересно, откуда она проистекает, эта ненависть. Быть может, представители их расы над тобой...? Ну, ты понимаешь. Нет-нет, я не с целью обидеть, ничего такого, но ты ведь постоянно предъявлял Жерому претензии в его якобы имеющей место быть склонности к мужеложеству. Вот я и подумал, что здесь явно кроется какая-то глубокая травма.

– Нарываешься? – покосился Дик на лежащий рядом цвайхандер.

– Нет, что ты! Всего лишь хочу понять истоки этого, кхм, зуда, когда свербит... там.

Миллер насупился и хрустнул костяшками сжавшихся кулаков. Повисла напряжённая пауза, такая напряжённая, что даже ушедший в себя Ларс обратил на неё внимание.

– Хм, – нарушил вдруг Миллер зловещую тишину нежданным смешком. – Этого будет маловато.

– Маловато? – переспросил Мордекай.

– Да. Не для того я пятый десяток разменял, чтобы вестись на такие вот детские провокации. И ты ещё называешь себя интеллектуалом? При твоём-то многовековом опыте мог бы придумать что-то позаковыристее. Господи-боже, как-то даже неловко за тебя. Знаешь выражение «испанский стыд»? Это вот как раз оно.

– О, вы посмотрите, кто это тут решил блеснуть остроумием. Только, для начала, не помешало бы...

– Тихо, – еле слышно произнёс Ларс, но оба бузотёра тут же замолчали. – Кажется, он вернулся.

Тело Олега, стоящее на коленях и согнувшееся, насколько это позволяли доспехи, мелко подрагивало, будто выходя из наркотического сна. Сцепленные под животом руки испускали струящийся сквозь пальцы зеленоватый свет.

– Как он? – спросил Дик, разглядывая переливы изумрудного сияния.

– Похоже, у него получилось, – осторожно предположил Мордекай.

– Определённо, – констатировал Ларс после того, как Бреннер принюхался и обнажил зубы, почуяв жизненную силу Зверя.

Олег открыл глаза, поднялся и, ни слова не говоря, подошёл к останкам Санти.

Выпущенный из ладоней изумрудный огонёк завис над разодранным животом принцессы, и казавшаяся мёртвой плоть пробудилась, словно вышла из анабиоза, растревоженная голодом. Жидкости пришли в движение, открытые раны и внутренности заблестели в свете души, запульсировали от одной только её близости. И тут душа распалась, разлетелась на мириады крошечных светящихся точек, будто семена одуванчика. Они вихрем пронеслись над трупом принцессы и в один миг все разом вонзились в него. Наполовину содранное с черепа лицо исказилось гримасой чудовищной боли, глаза распахнулись, рот разверзся в жутком оскале. Тело затрясло, затрясло так, что оно поднялось, брызжа во все стороны кровью, словно под ним были не каменные плиты, а пущенная на полные обороты дробилка. Изумрудное сияние пропитало плоть и многократно усилилось, так, что кожа, мясо, жилы и хрящи сделались прозрачными в его свете. Оно струилось из каждой прорехи доспеха, а непокрытая голова Санти светилась настолько ярко, что больше невозможно было различит черт лица. Вскоре всем, кто наблюдал эту картину, пришлось отвернуться или заслонить глаза, дабы не лишиться зрения. Но свечение только нарастало. Вскоре оно достигло такой силы, что стали различимы отдалённые стены и свод пещеры. А затем последовала вспышка, на мгновение превратившая мир вокруг в царство ослепительной белизны, но лишь для того, чтобы сразу уступить место тьме.

– Что это было? – шарил Дик по полу, ища свой меч.

– Ничерта не вижу, – попытался Олег вернуть зрение, часто моргая.

– Все целы? – с неизменной заботой о команде поинтересовался Мордекай. – Где принцесса? Шогун меня подери! Её нет! Санти!

– Не стоит волноваться, – успокоил Ларс. – Её высочество здесь, – указал он на тушу мёртвого Зверя. – И я сейчас меньше всего хотел бы прерывать эту трапезу.

Огромная груда обгорелого мяса едва заметно подрагивала в области груди, под передними лапами.

– Она жрёт его сердце, – констатировал Дик.

– Не любишь сердце? – поинтересовался Мордекай с таким видом, будто Миллер нелестно отозвался о поданном к столу изысканном блюде. – Далеко не худший из вариантов. Помню, когда я впервые поглотил сильную душу, мне пришлось сожрать живую свинью. Я сломал себе два зуба, пока вгрызался ей в шею. Да, знаю, что нужно было подумать о таком заранее, но я тогда был совсем неопытен в поглощениях, смёл в доме всё подчистую, и не хватило. Это ещё хорошо, что свинья подвернулась, а не кто-то из прислуги, – добавил Томас с усмешкой.

– Как же это, всё-таки, мерзко, – поморщился Дик, наблюдая за растекающимися из вспоротого брюха жидкостями.

– Увы, по-другому строительных материалов для обновления тела не получить. С одной стороны, – поднял Томас руки на манер двух чаш весов, – душа – высшая материя; с другой – животный голод и грязное насыщение ради вульгарных потребностей плоти. Разве не иронично?

– Мерзко, – не изменил своего вердикта Миллер. – Когда я был копом, мы помогали федералам в одном деле о пропаже ребёнка. Девчушка пятнадцати лет возвращалась из школы и исчезла. Почти полгода искали. Оказалось, она всё это время была у соседа. В морозилке. Не целиком, две трети примерно. Остальное он съел. Я после того обыска неделю на стейки смотреть не мог. А вчера сам кромсал и уминал за обе щеки... Да, пусть не человека, строго говоря, но всё же. Это место меняет не только тела.

– Тебе виднее, – пожал плечами Томас. – Я в себе особых внутренних... кхм, перемен не ощутил. На мой взгляд, единственное, что Ошу бесспорно удаётся изменить в своих обитателях, так это отношение к собственному потенциалу. Да, на Земле мы тоже осознавали, что упорный труд способен возвысить нас в обществе, сделать умнее, богаче, могущественнее. Но всегда оставался вопрос, который сводил на нет все прописные истины о саморазвитии – «А зачем?». Для чего тратить лучшие годы жизни на чёртов упорный труд? Чтобы потом, едва насладившись плодами этих стараний, сдохнуть? Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят лет? И всё. Понимаешь? Всё. Какой, к дьяволу, потенциал? Да у дерева в лесу потенциала больше. Жизнь на Земле напоминает какой-то дурацкий конкурс, погоню за призом, в которой никогда нет победителя. И смерть воспринимается как досадный, но неизбежный финал. Едва осознав свою смертность, человек теряет смысл жизни, кто бы там что ни говорил. Здесь же всё иначе. Здесь мы не являемся заложниками смерти, она не довлеет над нами Дамокловым мечом, сопровождая во всех наших начинаниях и свершениях. Мы вольны жить так долго, как позволяют наши способности. В Оше смерть не уравнивает гения с дураком, умелого воина с пастухом, чародея с кухаркой. Если ты достаточно умён, силён и смел, тебе открыты все пути. Ну а глупцы, слабаки и трусы станут твоим кормом. Разве не это есть справедливость?

– А как же мораль, совесть, сострадание? – спросил Олег. – Ты говоришь о справедливости, но в праве сильного никакой справедливости нет. Здесь процветает тот, кто способен отринуть всё, что мешает движению вперёд, кто переступит через любого на пути к своей цели. Ошем правят тираны и деспоты, чудовища. Потенциал? О да, они сумели раскрыть его на всю катушку. Но принесло ли это пользу простому народу, за счёт которого они возвысились? А их вырождающиеся потомки? Разве бессмертие даровано им по заслугам? Какими такими выдающимися способностями они обладали в начале пути, кроме знатного происхождения? Та же Санти – кем бы она стала, не будь её отец королём? Думаешь, природной жестокости и высокомерия оказалось бы достаточно для становления той принцессы, которая нам знакома, с самых низов? Знаешь, что думал о ней капитан Варн? Он считал её никчёмной выскочкой, взращённой на душах, добытых чужими руками.

– Ох, дьявол, – невольно сделал шаг назад Дик, глядя в сторону туши Зверя. – Надеюсь, она ничего не слышала.

Санти буквально вывалилась наружу, скользя по внутренностям, словно новорожденное чудовище вышло на свет по разорванной плаценте. С головы до пят покрытая кровавой слизью и дрожащая, она сделала попытку встать на ноги, но неудачно, и снова упала на четвереньки. Блеск слизи в отсветах сияющих сфер не позволял разглядеть принцессу как следует, но даже общие очертания заметно отличались от прежних. Более резкие и угловатые, они принадлежали явно не человекоподобному существу. Принцесса подползла ближе, и новый облик стал различимее. Некогда прекрасное женское тело, облачённое в изящные латы, превратилось в кошмарный симбиоз мышц и искорёженных элементов доспеха, зиждущийся на зверином скелете, под шкурой с мокрым от крови мехом. Сросшиеся воедино с телом латы частично выглядывали наружу, наплечники и поножи блестели обрамлённые шерстью, кольчуга проступала на голых рёбрах, а левая рука, или скорее передняя лапа, стала единым целым с когтистой перчаткой, в то время как правая – отращённая заново – уже ничем не напоминала человеческую конечность. Принцесса подняла голову и, двигая по-собачьи удлинёнными челюстями, с огромным мучительным усилием произнесла: «Что. С моим. Лицом».

Глава 45. Вольнодумец

Миллер сделал ещё несколько осторожных шагов назад, и «по-товарищески» хлопнув Олега по плечу, прошептал:

– Ты заварил, ты и расхлёбывай.

Принцесса тем временем подошла ближе, морщась, разевая пасть и тараща глаза, словно пыталась совладать со своей новой, не самой приятной мимикой. Правая передняя лапа поднялась и коснулась морды, но не ощупала её, а лишь задела по касательной. Собачья пасть обнажилась в омерзительном оскале, настолько сильном, что мочка носа задралась кверху вместе с губой, выставляя напоказ красные дёсны и частокол зубов, совсем не подходящих для обворожительной улыбки.

– Ты оглох? – прорычала Санти. – Моё лицо!

Олег остался единственным, кто не отступил перед надвигающейся химерой, и теперь стоял в считанных сантиметрах от оскаленного лика принцессы, зависшего над его собственным покрытым холодной испариной лицом. Нужно было что-то ответить. И от ответа зависело, останется ли лицо Олега на прежнем месте, или отправится в желудок этого похожего на оборотня монстра.

– Твоё лицо... Оно изменилось.

Язык Санти прошёлся по острым зубам и ребристому нёбу.

– Неужели? Опиши.

– Оно стало... более хищным.

– Звериным?

– Частично.

Мочка носа задрожала от клокочущего рыка.

– Нам пришлось, – поспешил Олег объясниться. – Слишком серьёзные раны. Тебя было не спасти без его души.

– Ты мог бы отдать собственную, – прошептала принцесса, почти касаясь зубами лица своего спасителя. – Рассказывай.

– Левая сторона пострадала меньше. Здесь ты всё ещё похожа на себя, прежнюю. От правой мало что осталось. И теперь... Она звериная. Да, покрыта шерстью, как и большая часть тела. И твой доспех... он слился с плотью. Мы пытались снять его перед поглощением, но не смогли, это расчленило бы тебя. Я опишу, что вижу, если так хочешь.

Принцесса слушала молча, и её оскаленные зубы постепенно накрывались подрагивающими губами. Багровые, лишённые привычных зрачков и радужек глаза двигались из стороны в сторону, будто бы выражая смятение, хотя этого и нельзя было сказать наверняка. Время от времени левую сторону лица поражала судорога. Или то были рудименты мимических реакций? На это Олег не мог дать ответа, не мог определить, к чему ведёт его рассказ – даёт ли он Санти желаемое, или же только бесит, бесит так сильно, что остатки лица корёжат спазмы, и челюсти сжимаются в приступе едва сдерживаемой ярости. А челюсти эти были близко, слишком близко. Олег продолжал говорить, уже по второму разу описывая виденное им, словно это описание было заклятием, сдерживающим кровожадную животную стихию, замершую перед лицом. Он говорил, всё менее размышляя над словами, и всё более – над планом действий. В какую сторону рвануть, едва чудовище шевельнётся? Куда бить, чтобы не попасть мечом по наполовину скрытому мехом и плотью доспеху? В какой момент отскочить, чтобы не угодить под огонь Бреннера? Как не дать...

– Довольно, – неожиданно повелела принцесса, и Олег застыл с глупо разинутым ртом. – Ты и без того был не в меру красноречив, – чудовищное создание, с трудом управляя непослушным ещё телом, подошло к откушенной руке и остановилось над ней. – Сожгите это.

– Зачем? – спросил Миллер, чем приковал к себе недоумённые взгляды прочих. – Что я такого сказал? Считаю, мы имеем право знать, после того, как пережили... Боже мой!

Не дожидаясь принятия коллегиальных решений, Санти схватила руку зубами, пережевала её, и выплюнула пустую искорёженную перчатку, после чего наградила Дика взглядом, не сулящим лёгкой смерти.

– Что ж, – с хрустом размяла принцесса шейные позвонки, – я всегда полагала, что силу красоты сильно переоценивают. Думаю, сила челюстей поможет мне скрасить эту потерю. Ты, – кивнула Санти в сторону Олега, – забери мой меч.

– Благодарю, – снял Олег палаш в ножнах с бока чудовища.

– Кровь на его клинке – вот единственная достойная благодарность. Века праздности опустошили моего старого друга, но ты сможешь вернуть былую силу. Его имя – Вольнодумец.

– Почему Вольнодумец? – обнажил Олег клинок палаша и примерился к его слегка необычному балансу.

– В нём сокрыта душа раба. Очень особенного раба с очень непростой историей. Быть может, он поведает её сам. Если сочтёт тебя достойным слушателем.

Принцесса попыталась улыбнуться, но улыбка превратилась в волчий оскал.

– Мне казалось – он должен быть тяжелее, – вытянул Олег руку с мечом вперёд.

– Похоже, ты ему нравишься. Испытай, – кивнула принцесса на тушу зверя.

Вращая внушительных размеров меч, словно лёгкую рапиру, Олег подошёл к трупу и замахнулся. Ощущения подсказывали, что клинок нанесёт глубокий порез, как максимум. Но стоило Вольнодумцу перейти на нисходящую траекторию, как его вес моментально возрос, да так, что Олегу пришлось подключить вторую руку, чтобы сохранить контроль над стремительно падающим оружием. Клинок вошёл в обгоревшую плоть, словно секира, а вышел – снова лёгкой рапирой, стоило только потянуть на себя. Перед таким пасовал даже титанический опыт капитана Варна. Это были совершенно новые ощущения, ломающие не только известные техники фехтования, но и представления о законах физики.

– Невероятно! – резким взмахом смахнул Олег кровь с клинка, и на сей раз меч не изменил своего веса. – Что это, магия?

– Скорее, характер, – ответила Санти. – Но предупреждаю, он не так прост. Постарайся его не разочаровывать.

– Считаю, мы отлично сработаемся.

Олег снял с пояса ножны со скьявоной и прикрепил на их место Вольнодумца.

– Прошу прощения, – вышел из темноты Мордекай, поднимая руку, словно школяр. – Я верно понял, что душа существа заключена в этот предмет, то есть, физически в нём находится?

– Именно, – подтвердила принцесса.

– Как такое возможно? Не сочтите за дерзость, но ведь ни одна неживая оболочка не в состоянии долгое время оставаться вместилищем души. Мне известно о множестве попыток, но все они обернулись полным крахом. Вспомнить хотя бы самый известный пример – доставку души Иеремии в Ничью крипту. Их первая подвода распалась на части, не проехав и десятка миль, хоть и была выкована из лучшей стали. Энергия души разрушительна для неживой материи, она хаотично меняет природу всех известных науке материалов, может даже наделять их токсичными и взрывчатыми свойствами. Поэтому, если история о душе в мече правдива... О-хо-хо, – картинно отстранился Томас от висящего на боку Олега Вольнодумца. – Я бы держался от него подальше.

– Склонен согласиться с озвученными выводами, – обозначил свою точку зрения Ларс. – Синергетика такого оружия вызывает большие опасения.

– Стоп-стоп, – поднял руки Миллер. – Давайте попроще. У нас тут что, миниатюрный Чернобыль?

– Возможно, – согласился голландец. – С другой стороны, меч оставался стабилен веками. Быть может, процессы в его структурах обрели цикличность. Но насколько опасен каждый из циклов – загадка. Нет никакой гарантии, что прямо сейчас он не излучает смертельные дозы радиации, например.

– Вы закончили? – поинтересовалась принцесса, терпеливо выслушав научный диспут. – Признаюсь, я мало что поняла из ваших многословных речей, но это и не важно. Клинок Вольнодумца не отлит из бронзы, не выкован из стали, не выточен из кости, он выращен. Это живой кристалл. Взгляни внимательнее, – обратилась она к Олегу.

Тот вынул палаш из ножен и поднёс к сияющей сфере. Только теперь Олег заметил, что багряные отливы на кажущейся гладкой поверхности медленно струятся от острия к обуху, а то, что представлялось холодной сталью, слабо искрится, переливаясь мельчайшими гранями подвижной кристаллической структуры.

– Удивительно, – восхищённо прошептал пристроившийся рядом Мордекай. – Он словно дышит.

– Кремниевая форма жизни? – подключился к изучению артефакта Ларс.

– Похоже. Я сталкивался с описаниями подобного, но в тех манускриптах речь шла о высших сущностях Великой Пустоты. А чтобы узреть сие вживую... О, как же хочется оказаться сейчас в моей лаборатории и всесторонне изучить этот феноменальный экземпляр. Кто его вырастил? – обратился Томас к принцессе.

– Это случилось задолго до моего рождения, – ответила Санти. – В памяти предков нет ничего конкретного. Неизвестно, кто был первым хозяином Вольнодумца, даже сам он этого не помнит.

– Постой, – насилу оторвал Олег взгляд от клинка. – Так твои слова, о том, что меч может рассказать историю – не фигура речи? Он говорит?

– Не совсем. Время от времени он может показывать образы из прошлого. Наверное, из прошлого. В большинстве своём они нечётки, туманны, но иногда видения обретают ясность и складываются в чуть более целостную картину. Впрочем, так бывает не со всеми. Мой отец вовсе не ощущал этой связи с Вольнодумцем, потому и отдал его мне без сожалений. А дед ощущал острее, чем я. Иногда он разговаривал с мечом, и со стороны казалось – у них полноценный диалог. Быть может, я заблуждаюсь, и это лишь мои детские фантазии. Не знаю, общается ли он с хозяином осмысленно, или насланные им видения спонтанны, но на его чувства я полагалась всегда.

– Чувства? – переспросил Ларс.

– Ощущения тревоги, покоя, удовлетворения, ярости... Они так сильны, что достаточно положить ладонь на эфес, чтобы услышать. Думаю, можно назвать это чутьём. Он видит то, что другим недоступно.

– Ты что-нибудь чувствуешь? – обратился к Олегу Мордекай.

– Погоди, – прислушался тот к мечу. – М-м... Ничего. Я ничего не чувствую.

– Может, ты недостаточно хорош для него? – усмехнулся Миллер, и протянул руку: – Дай-ка сюда.

– Чёрт! – отшатнулся Олег, прижав меч к груди.

– Что такое?! – подскочил к нему Томас, излучая нездоровое любопытство. – Ты почувствовал?

– Да. Готов поклясться, он не хочет, чтобы его передавали. Ему не нравится Дик.

– Очень смешно, – встал Миллер, уперев кулаки в бока.

– Я серьёзно. Ты к нему лучше не тянись больше.

– Хм, ладно. Не шибко-то и хотелось.

– И ещё кое-что, – обратилась Санти к Олегу. – Не смахивай кровь с клинка, не лишай его угощения.

– Понял, – кивнул тот и с немым вопросом указал в сторону мёртвого Зверя.

– Нет, – покачала головой принцесса. – Только свежая, тёплая. Можешь, при случае, наполнить кровью ножны и погрузить туда Вольнодумца. Он с удовольствием осушит их. Либо оставь в теле на некоторое время, если обстоятельства позволяют, а другой крови в скором будущем ждать не приходится.

– Для чего ему кровь? – спросил Ларс.

– Из неё меч черпает силы.

– Питается... Это логично, раз мы говорим о живом существе. А при отсутствии питания, вероятно, впадает в анабиоз. Как в склепе. И тогда он слабеет...

– Теряет свои необычные свойства? – уточнил Томас.

– И приобретает новые, – ответила Санти, после чего вновь обратилась к Олегу: – Внимательно посмотри на рукоять, возле гарды.

– Здесь какое-то углубление, – скорее на ощупь, нежели взглядом, определил тот.

– Сними перчатку, помести в углубление большой палец и двигай его вперёд.

– Дерьмо! – выронил Олег меч, распоров крайнюю фалангу о миниатюрное лезвие под гардой, чем вызвал у принцессы смех, похожий на лай гиены. – Зачем это?

– Чтобы поить, глупый человечек.

– Не проще приложить ладонь к лезвию?

– Тогда изголодавшийся меч возьмёт больше, чем ты готов отдать. А держать его в голоде – последнее, что тебе захочется.

– И как часто его нужно поить?

– Раз в три дня, обильно.

– Похоже на рекомендацию по поливу цветов, – усмехнулся Дик, но никто не оценил его шутку.

– Но лучше – чаще.

– А если не получится? – уже без прежнего воодушевления поднял и осмотрел Олег зловещий артефакт. – Что тогда?

– Тогда характер Вольнодумца станет портиться, – покачала принцесса головой, скалясь. – День за днём, всё хуже и хуже, пока не сделается совсем скверным. Не рекомендую проверять.

– Дьявол, – прошептал Дик. – Я держал его в руках, когда вынул...

– Тебе повезло, что он не успел пробудиться, иначе сейчас твои руки остались бы лишь в воспоминаниях.

– Раз в три дня... – повторил Олег, глядя на багровые переливы.

– Но из любого правила есть исключения, – продолжила принцесса. – В большую битву ему лучше идти натощак. Четыре-пять дней без крови придадут Вольнодумцу большей резвости.

– Прямо как питбуль, – снова подобрал сравнение Миллер, и пояснил в ответ на вопросительные взгляды: – Их не кормят перед боями. Вы не знали? У меня знакомый такого держал, пичкал стероидами. Настоящая машина смерти. А слишком голодный он и хозяина порвёт. Уверен, что хочешь таскать питбуля на поясе? Ладно-ладно, расслабься, я не претендую.

– Так что ты скажешь? – поддержала вопрос Миллера принцесса. – Уверен?

– А я могу отказаться?

– Конечно. Жаль будет оставлять моего верного друга в этом неприветливом месте, но не каждому хватит духа, дабы владеть им. Он снова заснет, и будет терпеливо ожидать достойного хозяина.

– Она подначивает, – хмыкнул Миллер. – Думаю, её высочеству интересно посмотреть, как этот кровососущий кристалл на диете сорвётся. Ну, или высосет тебя через палец.

– Я рискну, – кивнул Олег после недолгого раздумья и решительно загнал Вольнодумца в ножны.